Текст книги "Золотая голова"

– Вот как, – сказал он, – выход на Тримейн… Признаюсь, я не готов к подобному обороту дела, хотя он, безусловно, оправдан.

Я тоже не была готова, что события переходят на иной уровень, затрагивающий уже не только Эрд, но и столицу. Однако Тальви был прав – его императорское величество Карл – Эрвин II в обозримом будущем умирать не собирался (ежели, конечно, кто-то не поможет или снова оспа не разразится, от чего храни нас. Господи). И ему вряд ли будет безразлично то, что творится на просторах его государства Нет, замысел, бесспорно, был не плох. Я даже начала подумывать, что заговор – не такая уж безнадежная затея И все-таки что-то меня в этом смущало. Может быть, давнее представление, наверняка наивное, что дворяне должны пренебрегать таким занятием, как доносительство. Но не только это.

– Я должен подумать, прежде чем выдвигать какие-то предложения, – сказал Каллист.

– Разумеется, – согласился Фрауэнбрейс. – Мы продолжим этот разговор завтра.

Превосходно, отметила я. Если Каллист все же в сговоре с Вирс-Вердером, он не станет ночевать в имении. Или постарается послать в город одного из слуг. Хотя, если Тальви такой умный, он сам об этом догадался.

Каллист, с достаточно благодушным видом, воткнул нож в телятину.

– Остыло же, – поморщился Мальмгрен. – Лучше я прикажу подать другую перемену.

И беседа вернулась в обычное застольно-кулинарное русло.

После обеда меня подхватил Альдрик. Может быть, Тальви решил, что я не должна присутствовать при дальнейших их с Фрауэнбреисом переговорах с Каллистом, но не исключено, что Рик просто заскучал. Мы прогуливались с ним по галерее, и он развлекал меня своими дуэльными исюриями в столице, Эрденоне и Скеле.

– А в Скеле-то что вы делали? – удивилась я. – Не Медицинскую же академию посещали?

– О, там я тоже был..

В Скеле, вспомнила я, помимо Медицинской академии, гробницы преподобной Урсулы и парламента карнионского нобилитата (включавшего как дворянство, так и купечество), расположены весьма заметные предприятия, такие, к примеру, как мануфактуры Орана, не говоря уж о штаб-квартире кортеровского банка. Какую-то из этих контор представляет Каллист. Или сразу несколько. Круги, понимаете ли, он здесь представляет. А в Карнионе – интересы.

С галереи был хорошо виден Бодварский замок по ту сторону бухты – легкие башенки, взметнувшиеся над мощными угрюмыми стенами, мостики, террасы, висячие сады. В этой попытке нынешних зодчих придать древней твердыне изящество было нечто непристойное. Словно в кружевной сорочке, выглядывавшей из-под кольчуги. Хотя почему бы и не носить под кольчугой кружевную сорочку?

– Одного я не могу понять, – донесся до меня голос Альдрика, – как вы могли наблюдать за столь захватывающей сценой, как столкновение Каллиста с Вирс-Вердером, и не вмешаться, как вы это сделали в Эрденоне. Пусть ради развлечения, а не защиты? Я бы не выдержал.

– Не знаю, что рассказал вам Тальви о том эпизоде в Эрденоне, но, похоже, он представил меня особой, которая жить не может без уличных драк. Уверяю вас, он опоздал со своей оценкой лет на пятнадцать. Я берусь за оружие, в отличие от людей вашего круга, или в крайности, или тогда, когда это приносит мне выгоду. Вообще же драки меня не интересуют, и, если бы можно было, я бы без них превосходно обошлась.

– А что вас интересует? – Рик прищурился. – Наверное, любовь, как и всякую женщину?

– Ну, любовь – это совсем неплохо. Однако в моем возрасте уже следует понимать, что без нее тоже можно обойтись.

– Что же тогда? Долг? – Ядом, которым был напоен голос Рика, можно было перетравить всю рыбу в Бодварском заливе.

Я медлила с ответом. Тальви уверял, что главное наше свойство и единственное, что нас роднит, – это преданность долгу. И я сама всегда твердила, что долги следует платить. Но я не могла сказать этого Рику. Прежде всего, он бы мне не поверил. Но не было ли фальши в самом подобном утверждении? Оплата долга – одно, но посвящать себя долгу целиком, как посвящают себя войне, религии, искусству?

– Не знаю, Альдрик. Можете смеяться, но я не в силах сказать, что для меня в жизни важнее всего.

– Представьте себе, я тоже. – Он и не думал смеяться. – Так бишь о чем я? О Медицинской академии в Скеле. После коллегии августинцев; я решил несколько расширить свой кругозор, ..

– Неужто вы штудировали медицину?

– Ну, нет! Человек моего происхождения не может быть костоправом, а латынью меня достаточно пичкали отцы августинцы. Но я посетил несколько открытых уроков анатомии. В некотором отношении это очень полезно.

Кто бы спорил, подумала я. Хоть вводи в академиях курс начинающего дуэлянта. Правда, я не слыхивала, чтоб кто-нибудь из бретеров подводил под любимое занятие академические основы. Большой оригинал у нас Альдрик.

– Темнеет, – сказала я. – Не вернуться ли в дом?

Когда я вошла в комнаты, отведенные нам с Тальви, он сидел за столом и что-то писал. Горела единственная свеча, и я мысленно выругала слуг Мальмгрена за нерадивость. Или следить, чтоб свечи в шандалах не прогорали, – обязанность Ренхида?

– Вы давно расстались с Каллистом? – спросила я, когда Тальви отложил перо.

– Порядком. Он, наверное, уже спать лег.

– А ты тут так и сидишь один?

– Не хотел мешать вашему совместному воркованию с Альдриком.

– Ты за чью нравственность опасаешься – мою или его? – Кажется, я взяла слишком грубо. – Вообще-то я хотела посмотреть, не покинет ли кто Хольмсборг до того, как закроют ворота. Хотя слуги у Каллиста – ребята ушлые, им и через ограду махнуть труда не составит.

– Вот уж не думал, что это тебя беспокоит. За обедом похоже было, что тебе желательно рассуждать исключительно о древних святых. С чего бы, скажи на милость?

Так… – Я села, раздумывая, стоит ли посвящать Тальви в свои открытия и предположения. Попробую. – Сегодня, когда я забрела в церковь, то видела там образ святого Хамдира. – О своем сне я» предусмотрительно умолчала. – А о нем изрядно твердилось в «Хронике… «, каковую ты мне подсовывал. И Каллист – кстати, это имя или фамилия? – тоже упоминал какие-то его сочинения.

– И что же? – Вопрос о Каллисте он пропустил мимо ушей.

– Странные получаются совпадения. Сперва Хамдир, эрд по происхождению, прославляется в Карнионе. Хотя вообще-то тамошние жители норовят при каждом удобном случае пнуть все эрдское. И в последнее время мне почему-то трудно их в этом винить… Потом Эадвард, южанин то ли по крови, то ли по воспитанию, направляется в Эрд. И в его церкви помещается образ Хамдира.

– Чего же тут странного?

– Ну, хотя бы то, что если даже Хамдир не вымышлен полностью, а существовал на самом деле, Эадвард никак не мог быть его учеником. Он жил, самое малое, на сто лет позже, если только все эти легенды о великом долголетии карнионцев не имеют под собой почвы. А долголетием, коли верить тебе, отличались не только карнионцы… Дальше – больше. Аббатство Тройнт, оказывается, заложено тоже Эадвардом. И оно в последнее время интересует тебя – я не ошибаюсь?

– Не ошибаешься. Но должен тебя разочаровать – ты не совершила великих открытий. Не стоит считать Хамдира или Эадварда нашими сородичами. И долголетие тут ни при чем. У южан существует определенная традиция, связанная с Хамдиром. Она включает несколько стихотворений и прозаическое сочинение, именуемое «Апокриф святого Хамдира». Я его читал и убедился, что это действительно апокриф. Позднейшая карнионская подделка. Ни один северянин Темных веков не может быть ее автором. Дело даже не в том, что у эрдов тогда не было письменности, а в том, что эрд такое написать не способен. Совершенно южный строй мыслей. Что касается стихотворений, то, может быть, безграмотный Хамдир, как Кэдмон Английский, был наделен даром слагать песни, а другие монахи за ним записывали, каждый раз добавляя что-то от себя. По иронии судьбы, древние карнионские представления о множественности миров и переселении душ, то есть совершенная ересь с церковной точки зрения, сохранялись именно в монастырских стенах, когда мирянами вокруг были уже давно забыты. Возможно, Эадвард до своего ухода в Эрд успел напитаться всей этой южной книжной ученостью, возможно, он заповедал ученикам почитать Хамдира ради приверженности его творениям или творениям, приписанным ему. И здесь мы подходим к аббатству Тройнт. Если ты помнишь, нам и ранее было известно, что один из изгнанников переехал в северную часть Эрда. Мой отец выяснил, что он оставил какие – то рукописи и собрал письма от сородичей. Отец даже добыл документ, где указывалось местонахождение собрания. Однако он относился ко времени господства Святых Трибуналов. О таких вещах нельзя было высказываться открыто. И документ был зашифрован. Это был чей-то личный код, а не один из тех, что обычно применяются в тайной переписке. Я предположил, что ключ можно отыскать в книге Арнарсона. И угадал.

– Ты меня не убедил.

– В чем? Что я правильно прочел шифр?

– Нет, я верю, что нужные бумаги находятся в Тройнте. Ты не убедил меня в том, что Хамдир и Эадвард не имеют к этому отношения.

– Ну, разумеется, имеют, поскольку в Тройнте – известное собрание рукописей, а оно возникло из-за помянутых южных традиций. Карнионские книжники никогда не уничтожат еретическое или иноверческое сочинение либо написанное на неизвестном им языке. Для них это равносильно святотатству. Я не знаю, был ли тот, кто составил необходимое собрание документов, монахом в Тройнте или он просто передал манускрипты туда на хранение, но он не мог найти лучшего места для своих целей, чем монастырь, где соблюдаются южные уставы.

– Все равно… для того чтобы поверить, мне надо убедиться самой. И ты только что сказал, что бумаги тебе необходимы. Если ты, конечно, правильно прочел тот документ – я знаю, как двусмысленны бывают зашифрованные записи. Не думаю, что это собрание охраняется строже, чем Черная камора. По-моему, мне пора ехать в Тройнт и разобраться на месте.

Он усмехнулся.

– А вот это в настоящее время, душа моя, совершенно исключено.

– Почему?

– Не стоило так глубоко погружаться в историю. Надо и о настоящем иногда вспоминать. Ты хоть помнишь, где именно расположено аббатство Тройнт? – И, не дав мне ответить, продолжил: – В лесах между рекой Нантгалим и Эрдским Валом. В непосредственной близости к родовым владениям нашего заклятого друга Дагнальда.

– Можно подумать, ваш Нантгалимский Бык только и ждет моего визита. И расставил своих живорезов вокруг аббатства.

– С него станется. А если даже и нет – я не люблю бессмысленного риска. Для чего тебе пробираться в аббатство сейчас, если в будущем эти бумаги можно будет прочитать без спешки и на законных основаниях?

– Ты другое напевал, когда дело касалось Тайной палаты.

– Тогда и обстоятельства были другими. И ты была другой Теперь ты втянулась в игру и тебя нужно не направлять, а останавливать.

– Ни во что я не втянулась. Мне просто скучно здесь, в Бодваре.

– Однако способ, которым ты намерена развеивать свою скуку, свидетельствует за себя. Не надо обманываться – тебе все сильнее хочется узнать правду об изгнанниках. И чем больше ты о них будешь узнавать, тем больше будешь становиться такой, какой должна быть, обретая свое утерянное наследство.

– А ты намерен мое наследство использовать.

– Я разве когда-нибудь это скрывал?

– Нет. Вот в чем суть – все это нужно тебе. Мне – нет. И хочется мне только одного – ни перед кем не быть в долгу. А ты ведешь себя, как заимодавец, которому выгодна отсрочка возвращения кредита. Потому что в этом случае, во-первых, должник от него зависит, а во – вторых – проценты растут.

– У тебя замечательный лексикон. Сразу видно, с какими людьми ты прежде водила компанию.

– Можно подумать, ты с ними не водишься. И Каллист просто так мимо ехал.

– Я не настолько глуп, чтобы не понимать, что в наше время необходимо иметь на своей стороне банкиров и предпринимателей. Это Дагнальду дозволительно считать, будто они существуют только для того, чтоб их грабить, а Вирс-Вердеру – что их можно кормить пустыми обещаниями. Честная игра бывает гораздо выгоднее. Но это лишь один уровень общения. Он не должен захватывать и тем более – въедаться в кровь.

– Ты не глуп и вполне мог бы обойтись в своей игре без завиральных идей и, конечно, без такой сомнительной со всех точек зрения фигуры, как Нортия Скьольд. Но если уж ты взялся придумывать для меня какие-то особые правила, оставь мне въевшиеся в кровь жалкие человеческие привычки, которые ты так презираешь.

Тальви снова взял в руки перо. Лист бумаги перед ним был покрыт столбиками цифр, но я сомневалась, что они относились к какому-то шифрованному манускрипту. А к чему – я не знала и знать не желала.

– Сегодня утром на дороге Рик повествовал Мальмгрену о битве при Громарте и рисовал твой образ в восторженных тонах. «Очаровательно! « – восклицал он. – «Какое разнообразие, какой вкус! Бездна стиля! Неудивительно, что Тальви ею увлекся. Чего я не понимаю – что она в нем нашла? « Мальмгрен сказал: «Я слышал, у нее не было особого выбора». На что Рик заметил: «Выбор есть всегда».

– И зачем ты мне все это рассказываешь?

– А ты как думаешь?

Замечательная фраза. Универсальный рецепт, чтобы заставить надоевшего собеседника заткнуться. Что я и сделала. Тальви удалось все же уесть меня, в очередной раз представив мелочной, жалкой и слабой. Я повернулась и ушла в спальню.

Следующее утро было отмечено незначительным, но забавным эпизодом. Первым делом я, уподобившись добрым бодварским обывателям, вышла на террасу, где мы вчера беседовали с Эгиром об его предках, взглянуть, поднят ли флаг над резиденцией герцога. Хвала всем святым, хоть тут все было в порядке. Флаг был на месте. И Эгир, кстати, тоже. И Хрофт. Последний, правда, тут же поспешил ретироваться. Зная его особое к моей персоне расположение, я бы не обратила на это внимания, но уж слишком он старательно от меня отворачивался, чем поневоле привлекал к себе взгляд. И я заметила, что с лицом у Хрофта в порядке не все. Нет, щербин у него во рту не прибавилось, но на губе образовалась ссадина, вряд ли вызванная страстным поцелуем, а на левой скуле – другая, радужно-лилового оттенка.

– Кто это господина Бикедара приложил столь безжалостно?

– Ну, я, – застенчиво ответствовал Эгир. Я удивилась. Конечно, мои представления о дворянской чести отнюдь не подразумевали, что приличные господа сводят между собой счеты лишь при посредстве благородных клинков, а до кулачных разборок никогда не снисходят. Но за Эгиром я прежде не замечала склонности к мордобитию. И Хрофт до моего появления разговаривал с ним вполне мирно.

– Из-за чего же вы подрались?

– А мы и не дрались вовсе. Он вчера вечером выпил лишнего, шуметь начал… вот мне и пришлось его унимать.

– Это сколько надо вылакать токая, чтобы с него впасть в буйство! Или твой друг настолько слаб против хмельного?

– Он не токай пил. У господина Мальмгрена в буфетной есть некоторый запас бренди… А он был сильно расстроен, Хрофт, я разумею, не Мальмгрен, из-за своей промашки с дорогой, вот и перебрал. А я опасался, что Альдрик его услышит.

– При чем тут Альдрик? Хрофт покуда не в его свите состоит.

– Но… Он и так огорчился… а потом вы над ним смеялись. Вдвоем. Вот он и начал говорить о вас… разное.

– Да? – Я изобразила полнейшее простодушие. – Что же о нас обоих можно сказать? Эгир смутился.

– Я не знаю, замечала ли ты… Но Альдрик… – Он стеснялся, как дитя. Право, мне было его жаль. Однако Эгир сумел вывернуться. – Он никогда не выказывал склонности к женскому обществу. Но с тобой он беседует постоянно. И Хрофт – ну, пьяный был, какой с него спрос – говорил, что, когда патрон тебя бросит, а это будет скоро, тебя подберет Альдрик. Потому что ему все равно надо будет жениться, приличия ради, а ни одна порядочная женщина за него не пойдет. И… – Эгир сообразил, что тоже болтает лишнее, хотя и трезвый. – Я не могу повторить.

– Отчего же? Он, вероятно, кричал что-то вроде: «Хороша будет пара! Муж-извращенец и шлюха жена! «

Эгир опустил голову, не в силах встретиться со мной взглядом.

– Вот что я вам скажу, сударь. Вы совершенно правы, что испугались и утихомирили Хрофта, как сумели. Ибо язык его – враг его. Мне-то все равно, а вот Альдрик, если б услышал подобное, и впрямь заколол бы его. При всем почтении к патрону.

Вот еще новости – я вношу рознь в ряды заговорщиков. Действительно, хоть плачь, хоть смейся. Но смех более уместен. Слава Богу, Тальви сцен ревности не устраивает, тут у него благоразумия хватает. Его и Ларком не беспокоит, несмотря на то что там, в отличие от Альдрика, какие-то чувства в наличии имеются. А Хрофт… чем-то он напоминал мне одного молодого человека, вечно болтавшегося в «Раю земном». Тоже красавчика. Он был избалован женским вниманием донельзя, а посему доказать ему, что его собственное внимание может кому-то быть побоку, было невозможно. Единственный способ избавиться от него не прибегая к силе, состоял в том, чтоб сказать ему какую-то грубость. Он бывал так потрясен, что его, столь неотразимого, обозвали дураком или кем похуже, что впадал в некое оцепенение, достаточно длительное, чтоб удалиться от него на приличное расстояние. Не знаю, почему мне пришло на ум это сравнение. Кроме смазливости, ничего общего между Хрофтом и тем несчастным дурачком не было. Разве что трепетное отношение к своей особе. Кстати, тот бедолага никогда не питал ко мне вражды. Выйдя из ступора, он убеждал себя, что все сказанное ему послышалось, и потому не таил обиды. Кончил он плохо. Один из множества мужей, коим он успел понаставить рога, застукал его и прирезал. И я даже не припомню его имени.

Этот разговор происходил ранним утром, когда над морем еще висела зыбкая дымка. Но сегодня погода прояснилась, туман развеялся, выглянуло солнце, а вместе с солнцем явился полковник Кренге.

Его из всей честной компании мне пришлось видеть лишь единожды, и порядком давно. И если о действиях и передвижениях остальных я имела представление, то чем в прошедшие два месяца занимался полковник, известно мне не было.

На сей раз совещание происходило совсем в иной атмосфере, чем вчера. Никаких застольных бесед, соревнований в остроумии и теологических экскурсов. И – сугубо узкий круг. Хрофта и Эгира не пригласили (правда, их не было и на собрании в «Ландскнетте»). Эгир, я уверена, не обиделся, он по натуре своей был человек подчиненный. А Хрофт, может, и обиделся бы в иное время, но сегодня он сам предпочитал не светиться в обществе с расквашенной физиономией.

По первости речь держал полковник. Из того, как он вел себя, я поняла, что ему ощутимо не нравится мое и Каллиста присутствие. Сказывалось кастовое презрение к женщинам и простолюдинам. Однако столь же ясно было, что ради пользы дела он готов нас вытерпеть и до поры попридержать гордыню в узде. То ли изрядный жизненный опыт сказывался, то ли еще что. Он все же не был прямым потомков графов Свантерских, да и титул был давно упразднен, так что особо кичиться перед Скьольдами у него причин не было. А на Юге – там вообще вес имеет не титул, а кошелек, и Каллист, с этой точки зрения, был познатнее многих. Правда, не поручусь, что Герман Кренге обо всем этом задумывался. И понятное дело, ни словом сих материй не упоминал.

Говорил он о «заклятом друге», как накануне выразился Тальви. Сверре Дагнальд отнюдь не гулял вокруг аббатства Тройнт, размахивая тесаком, его понесло совсем в другом направлении. После неудачной попытки перетянуть на свою сторону эйсанских братьев он решил поискать счастья на западных границах Эрда. По сведениям Кренге, он выезжал и за пределы герцогства, причем не в первый раз. Причина была проста – он покупал себе солдат-наемников, а также отставников из императорских войск. На этот счет у Кренге были точные сведения от армейских друзей. Откуда Дагнальд взял деньги? (Этот вопрос, само собой, задал Каллист. ) Кренге не знал. Награбил, наверное. Или занял. Без отдачи.

Здесь было над чем поразмыслить. То, что Дагнальд нанимает убийц, уже было нам известно. Но от найма обычной банды до формирования собственного полка – довольно большой путь.

Главное же, сказал Тальви, когда полковник завершил свое сообщение, в том, что подобные полки уже более полувека особым рескриптом запрещено создавать частным лицам, не состоящим на герцогской или императорской службе, независимо от их звания и имущественного положения, если они не имеют на то разрешения императора. В противном случае подобные действия приравниваются к государственной измене. И никто никогда не слышал, чтоб такое разрешение уДагнальда имелось.

– Итак, наше обращение к его величеству строится на необходимости противостоять подготовляемому Виллибальдом Вирс-Вердером и Сверре Дагнальдом мятежу, – подытожил Фрауэнбрейс. – Если первый, ради корыстных целей, провоцирует действия, подрывающие общественное спокойствие в герцогстве и могущие привести к военному столкновению с Карнионой, то второй, в обход закона, что уже само по себе является преступлением, набирает вооруженные отряды, что способно вызвать гражданскую междоусобицу. – Он чуть улыбнулся. – Кстати, я должен подчеркнуть, что не только все вышеперечисленное – чистая правда, но и то, что наша позиция с юридической точки зрения абсолютно безупречна.

– Юридически безупречная позиция не всегда бывает житейски безопасной, – возразил Каллист. – Подобное обращение налагает огромную ответственность, ибо в случае неудачи чревато множеством бедствий. Вопрос в том, кто решится взять ее на себя.

– Я, – сказал Тальви. Каллист кивнул:

– Так я и думал. Но в подобном случае я бы посоветовал отправить это послание, когда вы получите патент на звание капитана гвардии. Оно будет иметь больше веса, исходя от человека, де-юре являющегося наследником герцога, чем от частного лица, такого же, как Да гнальд.

Полковник заерзал в кресле. По-моему, его терзали противоречивые желания: согласиться с предложением Каллиста, потому что оно было правильным, и возразить ему, поскольку оно вышло из уст шпака и южанина. В результате он предпочел смолчать.

– Объективно вы правы, Каллист, – ответил Тальви. – Но я могу получить этот патент, а могу и не получить Или получить, но слишком поздно. Мы не знаем, сколько у нас в запасе времени – полгода или две недели. Но тянуть нам не дозволено. Это во-первых. Во-вторых, по древним северным обычаям, дворянин старинного рода имеет право обратиться непосредственно к императору, даже если не состоит у него на службе. И я намерен этим правом воспользоваться.

– И вы еще сравнивали его с этим… Катилиной? – шепнула я Рику.

– По мне, лучше быть Катилиной, чем Катоном, – туманно изрек он в ответ.

Я не знала, кто такой Катон. Тоже, наверное, древняя сволочь какая-нибудь. Но спрашивать не стала, поскольку разговор продолжался и Каллист не унимался.

– Я много размышлял нынче о том, как могут развиваться события, если о ваших замыслах станет известно при дворе. Вы пишете послание к императору…

– А я беру на себя смелость передать его, ибо я – не частное лицо, – вставил Фрауэнбрейс.

– Предположим, он принимает меры против мятежников, каковыми, бесспорно, являются Вирс-Вердер и Дагнальд. А вы тем временем возглавляете гвардию… упомянутое вами звание, если я не ошибаюсь, соответствует званию шефа полка?

– Не ниже, – проворчал Кренге.

– Гвардия и армия, насколько я понял, на вашей стороне. Да еще поддержка Эйсанского ордена. Все это замечательно. Но если смотреть на дальнейшее в масштабах империи, этого ощутимо недостаточно.

– То есть? – спросил Фрауэнбрейс.

– Реакция императора – оружие обоюдоострое. А если он решит подавить мятеж, не опираясь на вас? Да, я знаю, ему не выгодно оттягивать войска как с южной, так и с западной границ, но такой возможности нельзя упускать. А в нынешние времена ввод императорских войск, даже с самыми благими намерениями, может быть воспринят как покушение на древние вольности Эрда. И то, что подогрели подобные настроения не вы, а ваши противники, дела не меняет. И это, господа, чревато настоящим мятежом, направленным уже не против Карнионы, а против Тримейна…

– Следовательно, моя – и господина Тальви – задача усложняется. Мы должны убедить императора, что сможем подавить мятеж собственными силами…

– … Или в том, что во главе императорских отрядов, коли их сюда все же направят, должны стоять эрдские командиры, хорошо известные в герцогстве, – перебил Фрауэнбрейса Кренге.

– Именно так, – поддержал его Альдрик.

– Но есть и другая возможность. Император умоет руки и воздержится от каких-либо действий. И Дагнальду удастся вооружить достаточное количество солдат. Что тогда?

– Тогда недурно будет натравить их на Вирс-Вердеровых приказчиков и студиозусов, – мечтательно бросил Рик. – Не все же этой черни громить южные подворья, пусть попробуют обидеть тех, кто покрепче…

– Конечно, это было бы наилучшим выходом, если бы силы Дагнальда и Вирс-Вердера взаимно истребили друг друга, – вздохнул Каллист. – К сожалению, столь изощренные планы редко осуществляются в жизни… Но я не об этом веду речь. В Эрде есть и другие силы, которые может заметно затронуть смена власти. Например, церковь…

– На сей счет нам вряд ли придется беспокоиться, – сказал Тальви. – Примас поддерживает наши воззрения. Мы встречались с ним, когда я в последний раз был в Эрденоне. Он берет на себя обращение к кардиналу Тримейнскому, а также убеждение коллегии епископов

Мне лично ни о каких встречах Тальви с архиепископом Эрденонским не было известно. Хотя я тогда провела в Эрденоне около суток, а Тальви пробыл там не меньше недели. За это время со всей коллегией епископов можно повстречаться. Примас, слыхивала я, весьма и весьма в летах, старше даже герцога, и человек он достойного образа жизни, кроток и благочестив. Как же его, болезного, угораздило сюда впутаться, ему же не карьеру делать и не мошну набивать пристало, а о душе размышлять! Наверное, из-за этого и впутался. Ради спокойствия и благолепия в Эрде. Иначе что у него может быть общего с таким безбожником, как Тальви?

Каллист удовлетворился ответом и развивать церковную тему не стал. Однако и не замолчал.

– И что не менее важно – эрдское купечество и городское управление. Простите меня за грубый прагматизм и напоминание о том, что я говорю от имени их конкурентов – но кому – кому, а им удаление южан вполне на руку.

– Похоже, соперничество вас и впрямь ослепляет, – возразил Тальви. – Знакомство с советником Самитшем должно было отучить вас односторонне воспринимать деловые круги Эрда. Да, немало здешних купцов были бы рады исчезновению южных конкурентов. Тем хуже будет человеку, который открыто за это ратует, если станет известно, что за его спиной стоят все те же южане. Самитш об этом позаботится. И конечно, никому из них не выгоден приход к власти такого человека, как Дагнальд.

– Верно, – усмехнулся Кренге. – То есть поначалу он примется потрошить южан, потом евреев, потом протестантов, а после очередь дойдет и до остальных, у кого в кошельке что – то брякает. И при его замашках дойдет она скоро.

– Но все-таки, – продолжал гнуть свое Каллист, – в отношении Вирс-Вердера в среде городского патрициата могут быть колебания. Здесь я не сужу предвзято, поскольку знаю, сколь многое зависит от денежной аристократии. Я говорю, конечно, не о выскочках полукровках, вроде Сигурдарсонов, а о старых, исконно эрдских семьях, таких как Кельсмайеры, Олленше, Хортоны…

– Ну, теперь, когда брак Тальви с Агнессой Олленше, можно считать, дело решенное… – начал Кренге.

– Герман! – На лице Фрауэнбрейса выразился ужас. – Не при… – Он удержался, чтобы назвать мое имя.

– В чем дело? – сердито спросил полковник, в недоумении сдвинув брови. – При чем здесь она?

– И верно, сударь, при чем здесь я? – поддержала я его. Меня вовсе не уязвило это обстоятельство. Я никогда не питала иллюзий относительно чувств Тальви и знала, что там, где дело не касается его навязчивой идеи об изгнанниках, он действует, руководствуясь исключительно трезвым рассудком. И если женится, то только по расчету. Так что мое самолюбие не было задето.

Каллист внимательно посмотрел на меня, словно стремясь прочитать мои мысли. Если ему это удалось, то должно было успокоить.

– А Вирс-Вердер такого хода сделать не может, – продолжал Кренге. – Он женат, и у него трое детей.

– Две дочери и сын одиннадцати лет, – выказал Каллист свою осведомленность. – Наличие наследника, особливо мужского пола, тоже может считаться преимуществом. Кроме того, я слышал, что у его жены сильная родня в Тримейне, и он не стесняется прибегать к ее поддержке…

Тут разговор снова вернулся к интригам при императорском дворе, и на этой почве Фрауэнбрейс заметно потеснил Каллиста. Рик откровенно затосковал и, когда Мальмгрен, которому в этой компании великих умников было явно неловко, предложил послать за вином, откликнулся с одобрением. К моему разочарованию, сегодня это оказался мускатель. Уж лучше бы бренди подали, или его целиком Хрофт вылакал? Зато Рику, по – моему, было чем слаще, тем лучше. И как это он такие белые зубы умудрился сохранить? А может, их нынче как-то выбеливать научились?

– Слишком много разговоров, – произнес он, разглядывая на свет хрустальный бокал. – Вам это тоже не нравится, не правда ли?

Он ни словом не обмолвился о предстоящей женитьбе Тальви и моем к ней отношении, за что я была ему благодарна. Хотя вообще-то Рик не упускал случая уколоть меня. Правда, предположительно дело было не в его деликатности, а в том, что он, как и прочие, считал, будто я давно обо всем осведомлена. Ведь, припоминая отдельные фразы и намеки, я поняла, что об этом знали все, вплоть до Хрофта и Эгира.

– Нет, я в общем-то не имею ничего против тщательно разработанных планов. В моей прежней карьере приходилось порой делать очень сложные расчеты… Но я работала одна… И меня не оставляет мысль, что ваши трудности можно было бы разрешить гораздо проще. И если никто другой не возьмется, я сама готова этим заняться.

– Вряд ли вы придетесь по вкусу Вирс-Вердеру. Даже если он изрядно утомился от своей деятельной супруги.

– Сегодня, сударь, остроумие вам изменяет. Кто говорит о соблазнении? Здесь много рассуждалось о том, как избавиться от Вирс-Вердера и Дагнальда. Не разумнее ли без затей прикончить обоих? А большие банды убийц, как вы имели возможность убедиться на собственном опыте, не всегда бывают эффективны.

Ответное поведение Рика было совсем не таким, как я ожидала. Если обычно его голос напоминал мяуканье, то теперь он едва не зашипел, как рассерженный кот.