Текст книги "Капкан для белой вороны"

8. Белые и черные ведьмы

Информация, которую удалось собрать, была вполне достаточной для анализа. На мой взгляд. Смеха ради, все-таки решила проверить версию с парикмахером и мы с Санькой отправились в местный салон красоты. Пока той делали сложный маникюр, я не без внутренних сомнений доверила свою голову парикмахерше Лине. По законам северного жанра стригла она меня часа три. Но зато результат! Лицо с новой стрижкой чудесным образом стало и тоньше и благородней. С него словно стерли пару лет, одновременно дорисовав тайну.

– Вот что значит рука настоящего мастера, – похвалила я Лину и вдруг наткнулась глазом на круглый плоский камень, который лежал на рабочей тумбочке мастерицы. Сантиметров примерно десять в диаметре, в центре еле заметный узор, то ли буква какая то, то ли птица в полете.

– Это мой магический талисман, – улыбнулась мне девушка.

– А что это там нарисовано?

– Высечено. Тут на севере любят подобные штучки. В старину предки шаманили потихоньку и вот на таких булыжниках они расписывали судьбу человека. Летящая птица – это удача, падающая ветка – смерть. Что примечательно, оба знака похожи, а всего символов больше сотни. Тут есть места, где бабки до сих пор ведро под корову ставят, и она сама доится.

– Как это?

– Слова нужные знают. Тут места глухие, чудес хватает.

Камень, белый, круглый…

* * *

Москва после двух дней командировки в заповедный Петровск казалась прибежищем самого дьявола, громкоголосого, уродливого черта, смердящего выхлопными газами и плюющегося злобой.

Не заезжая домой, а лишь позвонив Ларисе и удостоверившись, что все в порядке, я прямиком покатила в контору.

– Нет, Насть, – категорично заявил Григорий, – никакого камня не было среди улик. Про Галину я уточню, а рядом с Ирой точно не было. Может, просмотрели, а может кто-то его спер.

– Кто же?

– Почем мне знать. Но зацепка интересная. Думаешь, не напутал твой Петрович? Был знак?

– Был, был, Гришка. Чует мое сердце, мы близки к разгадке, как никогда.

– Ты не гони коней то, а то споткнутся. Что нам это дает?

– То, что убийца тоже родом из Петровска. И это – женщина!

– С чего ты взяла?

– Ты меня слушаешь или нет? Это женская магия. У северных народов женщина вообще играла главную роль. Мужики на печи сидели, а бабы и рыбу ловили сами, и шаманили. Все им по плечу было.

– Прям северные амазонки.

– Насчет амазонок не знаю, но надо искать ее, а не его. Жаль, Сидоров не заметил рисунка. Или камень лежал изображением вниз, но старик про рисунок ничего не сказал.

– Да это все детали, Настюха. Ты лучше скажи, что мы будем с Генрихом твоим разлюбезным делать?

У меня при упоминании ненавистного имени затряслись руки. Окажись сейчас Соболев рядом, дни, да что там дни, минуты его были бы сочтены. Однако, следовало внять голосу разума и проявить выдержку.

– Гриш, одна я не справлюсь.

– Никто и не говорит про то, что одна. Я то на что? Надо будет, ребят подключим. У меня, знаешь, какие ребята есть? У, ему и в кошмарном сне не снилось.

– Надо, Григорий, надо. Этот подонок должен за все ответить.

Но воплощение чудесного замысла пришлось отложить. Мобильный Генриха сообщил, что он находится вне зоны досягаемости, его домашнего я не знала, а в его конторе сказали, что он отбыл в командировку. Будет через два дня. Черт, мне не вытерпеть столько!

* * *

Пришлось впрягаться в работу, отодвинув все личное до поры до времени. Порывшись во всемирной паутине, я нашла кое какие подробности о загадочных камнях-символах. Были они белые и черные. Содержательного значения цвет не имел, просто белыми баловались светлые колдуньи, а черными темные. Но и те,и другие могли незаметно подбросить в дом врага метку смерти, просто первые из соображений справедливости, вторые же действовали исключительности из вредности.

Камни в северном фольклоре были наделены особой силой. Знающие люди читали по ним судьбу как по руке. Считалось, что при рождении человека появляется новый камень и чем круче путь, по которому проходит новый путник, тем более красив узор. Трагедии и драмы оставляют на камне витиеватые орнаменты, которые радуют глаз и тысячелетие спустя после смерти хозяина. Выкладывая все сто пять символов, выбитых на булыжниках в круг, колдуньи насылали засуху на огороды врагов, приманивали богатое потомство собственному скоту. Этнографы с учеными степенями уверяют, будто своими глазами видели, как дождь аккуратно, по периметру минует иной огород, щедро проливаясь на соседние.

В подобные сказки я даже в детстве не верила, но побывав в Петровске, вынуждена признать – определенная чертовщинка в тех краях имеется. Одно уж озеро, мрачное, темное чего стоит. Оно само похоже на камень, отполированный до синего блеска, непроницаемо твердый.

Итак, Иру и Галя убил один и тот же человек. Последние сомнения в этом отпали, когда Гришка сообщил, что кто-то из зевак все же припомнил – рядом с местом убийства художницы валялся какой то белый булыжник. Милиция им не заинтересовалась, а зря.

* * *

– Очаровательная птаха, я просто в восторге, – Лариса не без сожаления протянула мне ключи, – люблю живность, мне кажется они настолько лучше нас, людей, настолько чище, порядочней, преданней.

Я вспомнила как Рита каждый вечер какает в мои тапочки и деликатно промолчала.

За ключами я прибежала к Ларисе на работу, у нее был частный кабинет в большом клиническом комплексе. По четным дням она вела пациентов в одном из психиатрических отделений, по нечетным принимала клиентов как психотерапевт. Сегодня был как раз нечетный. Похоже, что к концу дня женщина очень уставала. Глаза ее из-под изящных очков смотрели немного печально, хотя в целом ее внешний вид оставался безукоризненным. У меня просто рука не поднималась напоминать ей о своих заморочках. Однако она сама вспомнила.

* * *

– Насть, давай все-таки поговорим о фотографиях. Я так понимаю, что было продолжение истории?

– Да уж… Было.

– Ты предполагаешь, тебе кто-то мстит?

– Сама об этом думала. Из всех кандидатур на роль мстителя подходит только один человек – Генрих. Я уже выяснила, скорее всего, это именно он. Так что… вопрос, считай, отпал.

– А я бы так не торопилась. За что тебе может мстить Генрих?

– Не знаю… Возможно, я походя задела его самолюбие?

– Ты можешь? Походя…

– Все могут, мне кажется.

– Тут ты права. Именно поэтому я не стала бы ограничиваться его кандидатурой. Ведь у тебя были и другие мужчины, кроме него…

Я невольно почувствовала себя шлюхой.

– Были. Я вообще то и замужем была.

– Твой муж может испытывать к тебе неприязнь?

– Теоретически да. А практически мы сто лет не общались. На личном фронте по агентурным данным у него все в ажуре. Сначала он, разумеется, был обижен. Но а какой мужчина не будет обижен, когда его бросают? Но это все дела житейские, как говорил Карлсон.

– Не торопись с выводами. Мужчины злопамятны. А еще?

– Что еще?

– Еще были мужчины?

Я смутилась, говорить правду отчего-то не хотелось.

– Да так… – неопределенно покрутила я рукой.

Лариса строго блеснула очками, отложила в сторону маленький изящный карандашик. В очередной раз я показалась себе неуклюжей курицей рядом с полной достоинства, высокородной и надменной птицей. Но длилось это ровно секунду. Лариса захлопнула свой рабочий блокнотик и сняла очки.

– Не буду лезть в твою личную жизнь. Уверена, у Алексея нет настоящих причин для ревности. Но как ты думаешь, может ли быть такое, что охота идет не за тобой, а за ним?

– В каком смысле?

– В самом прямом. Возможно, что не в твоей, а в его жизни есть что-то, давшее начало этой истории.

– Ой, Лешка такой… Да нет, у него есть жена бывшая, ну ты знаешь. Но она точно не в обиде осталась. Наверное, что-то еще было. Кое-что он рассказывал, но все это так… несерьезно. Он не в состоянии никого обидеть.

– Это ты так думаешь, – Лариса достала пудреницу и стала сосредоточенно маскировать одной ей видимую погрешность на лице, не отрывая глаз от маленького зеркальца, продолжила, – Не в моих привычках сплетничать, но думаю, сейчас простительно. Еще в студенческие годы была девушка, которая сильно страдала из-за Леши. Она даже вены себе пыталась резать.

– Что ты говоришь?? А он?

– Он ничего не знал.

– А ты откуда знаешь?

– Мы были с той девушкой довольно близки, я сама вызывала ей скорую.

– Где же она теперь, та девушка?

– Она уехала из Москвы после университета. Сейчас живет на Севере.

– Он что же, вообще не замечал ее влюбленности?

– Да замечал, как такое было не заметить? Но он тогда уже сходил с ума по Алине. Всему остальному просто не придавал значения.

– Вот даже как… – расстроилась я, – ты об этом мне хотела сказать накануне отъезда?

– Да, просто мне надо было подумать, стоит ли эта информация внимания. Я не решалась…

– Спасибо, Ларис, что решилась все-таки. Это, наверное, важно, то, что ты сказала.

– Наверное, – Лариса захлопнула пудреницу и убрала ее в сумочку, – она мне звонила. Я удивилась, мы давно не поддерживали связь. А тут она нашла меня сама. Спрашивала про Алексея. Это показалось мне странным.

– А когда она звонила?

– Да вот буквально вчера. Ты в этот момент в поезде ехала. Спрашивала про Лешу, про его жизнь. И про тебя спрашивала.

– А как ее зовут?

– Полное имя – Элина, но мы тогда звали ее просто Ли.

– Что-то еще она про себя рассказала?

– Не много. Сказала, что у нее все в порядке, но по голосу… по голосу я поняла, что это не так.

Лариса еще раз придирчиво оглядела себя уже в большом зеркале, поправила и без того идеальную прическу.

– Ты подожди меня, я сейчас сбегаю в регистратуру, и мы вместе выйдем.

Оставшись одна, я совсем загрустила. Отчего моя жизнь никогда не катится по главной дороге? Словно одержимая, она выбирает окольные тропы, полные ловушек. Мне было не по себе от того, что неведомая Ли резала себе вены из за моего Лешки. Я глубже втиснулась в кресло и закрыла глаза, воображая, что это не Ларисин, а мой кабинет. Я спокойная уравновешенная женщина с прической от лучшего парикмахера Москвы, я ношу костюмы из мягкой шерсти, очки в оправе от Хуго Босс и каждый вечер, перед тем как идти домой, звоню мужу: «Милый, скоро буду. Не скучай там».

* * *

Я шла по крутой каменистой тропе. Поднималась выше и выше. Голова кружилась, когда я пыталась смотреть под ноги. Над головой клубился черный туман. Сейчас я поднимусь еще немного, и непроглядная тьма поглотит меня. Я повернулась и увидела за собой лишь черную бездонную пропасть. Обратного пути не было. Уже почти теряя от страха сознание, я уцепилась взглядом за охранный символ, высеченный на черной пористой поверхности огромного валуна. Знак защиты, острый нож, поднятый вверх, словно отсекал от меня морок. Я услышала голос. Кто-то звал меня. Я иду!

Тропинка под моими ногами ожила и потянула вниз, но я уцепилась руками за камень, не отрывая взгляда от устремленного в небо клинка. Пустота… Холодно…

– Извини, – склонилась надо мной Лариса, – но придется тебя разбудить.

На улице стояла полная темень. Сколько же я проспала? Смахнув остатки сна, я все еще слышала в ушах мерные звуки шаманского бубна и монотонное завывание ветра, которому вторил голос ведьмы из моего наваждения.

– Ууууаааааоооо, – вознося вверх блестящий на холодном северном солнце клинок, взывала к небу одетая в белое женщина.

Спешно одеваясь, заметила, что еще недавно аккуратно причесанная головка Ларисы чуть растрепалась, на макушке блестят капельки дождя. Она выходила на улицу? Глянула на часы – половина девятого. Ларисы не было пятнадцать минут.

– Подвезу тебя, – отмела она все возражения, – ты, кстати, почему не на колесах?

– Да барахлит Ладушка. Я уж ее без особой нужны не тревожу.

Всю дорогу до моего дома мы слушали джаз. Лешка тоже любит джаз. А я не люблю джаз. Слишком уж много пространства он оставляет на размышления. Когда я слушаю джаз, в голову так и лезут мысли о несовершенстве мира, о том, что все пройдет, что жизнь скоротечна. Ну его, лучше уж Верка Сердючка. Все будет хорошо?

* * *

Едва мы переступили порог, на нас вихрем налетел белый, воющий смерч. Рита, как ненормальная, накинулась на остолбеневшую Ларису и принялась рвать когтями с ее головы шарф, а когда это ей удалось, вцепилась в волосы. Лишь минуты через три мне удалось схватить ополоумевшую птицу. Испуганная Лариса, сжавшись в комок, сидела у двери и чуть не плакала. Ее расцарапанное лицо являло собой печальное зрелище. Растерзанный кусок шифона валялся у ног жалкой тряпочкой, еще недавно девственно новое легкое пальто оливкового цвета было испорчено пятнами крови. Вот это да…

Веня, от страха забившийся под комод, сверкал в темноте глазами и протяжно выл. Настоящий дурдом. Что случилось с Ритой?

– Пойдем, я дам тебе одежду. Она птица конечно со странностями. Но чтобы вот так… Ларис, ради бога, вставай же! Ты же уже была тут. Она нормально тебя встретила?

– Да, да, Насть, ерунда какая. Мы так мило пообщались с ней… Господи, какой кошмар. Наверное ей не понравился запах. Я сегодня воспользовалась духами, которые мне подарила одна клиентка. Знаешь, животные очень чувствительный к этому. Ох, какая ерунда…

– Давай, ты сейчас переоденешься, а я тебе кофе сварю.

Но Лариса, перепуганная, только икала. Потом она все-таки собралась с силами и поднялась, держась за стенку.

– Я пойду, все в порядке, Настенька. Ничего, ничего, – отмела она все мои предложения, – я же на машине, все будет в порядке. Извини.

* * *

– Ты что же делаешь, ведьминское отродье? – гонялась я по квартире за Ритой, – Что это ты себе такое позволяешь? Тебя кормили, поили, чистили тут за тобой, а ты что делаешь? Вот я тебя сейчас на помойку! Самое тебе там место, придурошная курица.

Рита неожиданно со всего размаха врезалась в стену и медленно стекла на пол. Кое как приподнявшись и встав на дрожащие лапы, она склонила презрительно голову:

– Настя дура, кретинка, курица! Рита рита рита рита…

Так мы и сидели напротив друг друга, растрепанные, злые, но вполне бодрые. Уж не знаю отчего, но гнев на ворону испарился бесследно. Та живо скумекала, что настроение мое переменилось. Доковыляла до моей ноги, и клюнув меня в мизинец, примирительно сказала:

– Кар!

9. Улика

– А я не доверяю психиатрам, – тянула Санька, пытаясь ущипнуть Веню за толстое бедро. Веня крутился на ее коленях как карась на сковороде, но терпел, – она небось Риту мучила, выдергивала перья и хватала за хвост. Вот ворона и обезумела.

Субботний день Гришка милостиво выделил мне на поправку здоровья, пообещав к вечеру заглянуть с отчетом прямо на дом. Мы с Санькой неторопливо позавтракали диетическим творогом, выпили кофе с медом и принялись анализировать вчерашний инциндент.

– Скажешь тоже. Ритка как бешеная на нее накинулась, думала порвет в клочья.

– Не будет животное ни с того ни с сего злиться, правда, мой золотой? – Санька подняла Веню на уровень своего лица и дунула ему в нос. Вениамин махнул головой и покорно повис на руках, – все психиатры скрытые маьяки.

– И Лешка?

– Ну разве что Лешка… Он, конечно, нет. Но это исключение. Они всю жизнь копаются в чужих мозгах, да еще в больных, заметь. Это какое же надо здоровье иметь, чтобы самому не двинуться. Не всякий мужик выдержит, а уж баба….

С утра я пыталась дозвониться Ларисе, но телефон ее был отключен. Домашний же знал только Лешка, а ему сейчас звонить не хотелось. Через неделю Лариса должна отбыть в очередную командировку, на этот раз, кажется, во Францию.

– Вообще, она мне не нравится, эта Лариса, – вынесла приговор Санька.

– Ты ее и в глаза то не видела! Что несешь?

– А она мне заочно не нравится.

– Понимала бы! Да она с ноля себя сделала, у нее почти что лучшая практика в Москве. Ее постоянно зовут за границу. Три языка знает в совершенстве. Красавица, спортсменка, машину водит, как за рулем родилась. При этом никакой спеси.

– Вот потому и не нравится, – упрямо стояла на своем Санька, – может я ей завидую…

* * *

Мы еще какое то время препирались. Потом залезли в интернет и принялись критически осмысливать диеты, вывешенные на специализированном сайте.

Модную нынче кремлевскую отмели сразу. По ней выходило, что если съедать по три кило колбасы в день, то через месяц станешь тростинкой. Пищевых очков в колбасе было ноль, а в день для нормального плавного сброса надо было набирать не менее двадцати. Не знаю как насчет похудения, но проблемы с печенью при таком режиме питания стопроцентно гарантированы. А еще – прыщи, нездоровая кожа и авитаминоз с меланхолией. Ничто так не поднимает настроение, как нелюбимые «кремлевцами» углеводы.

«Порадовала» нас и экстремальная диета, рассчитанная на четыре дня. В первый день предлагалось позавтракать апельсином и сваренным вкрутую яичком. Сочетание смелое, но чем черт не шутит. Куда более печалил обед из восьми черносливин, замоченных в воде. На ужин предлагалось повторить меню завтрака. Оно же дублировалось за обедом на второй день, который предлагалось начать кусочком нежирного сыра и закончить грушей и стаканом молока. Привет, унитаз. Третий день радовал смелым сочетанием молока и томатов, четвертый баловал огурцом и размоченными в соке мюсли.

– Прекрати, меня сейчас стошнит, – верещала Санька, когда я зачитывала ей особенно «аппетитные» предложения.

Некоторый отклик вызвала в наших сердцах диета изветсного швейцарского диетолога Бихнер-Боннера. Он предлагал три недели питаться овощами, фруктами и орехами. Поставив рядом с фамилией швейцарца робкую галочку, мы вдруг засомневались. Овощи и фрукты – это конечно замечательно. Но три недели без мяса? Без масла? Без молока, кефира и творога? Ногти начнут слоиться, волосы станут тусклыми. Худые и блеклые, как доски старого забора, мы вряд ли сильно выиграем по сравнению с нынешним обликом. На Бихнер-Боннере вместе галочки в итоге поставили крест.

Голливудская диета разрешала есть все, но с обязательным включением в рацион устриц, папайи и ананаса. Эти продукты якобы помогали сжигать жиры. Проверить это нам бы все равно не хватило средств, и мы откинули затею прочь.

Жокейская диета предлагала на выбор небольшого цыпленка без жира и кожи, триста грамм говядины или пять чашек черного кофе. В каждый из дней можно было есть что-то одно. Параллельно предлагалось париться в сауне и ходить на массаж. Выдержать такую диету долго нельзя, предупреждали специалисты, однако в качестве краткосрочной программы она очень эффективна. Надеюсь, те, кто внял советам, все еще живы?

– Насть, ей богу, давай найдем нормальную диету! Ну что ты за мучение предлагаешь? Триста грамм говядины… да я к вечеру озверею.

– Пожалуйста. Вот диета, рассчитанная на 2000 калорий. В месяц гарантированно уходит до пятисот грамм веса.

– Сколько?? Ты издеваешься, да?

– Надо решать. Или нормальное питание и медленное похудение или быстро, но с муками и страданиями.

– Ооооо… Насть, а нельзя как-нибудь попроще? К чему этот сложный выбор?

В итоге, после долгих мучительных размышлений, сложив несколько различный систем питания, мы придумали свою собственную диету. Каждую неделю решено было начинать с разгрузочного дня – пить только кефир и травяной чай без сахара и меда. Все остальные дни можно планировать в зависимости от настроения, исключая из рациона все мучное, жирное и сладкое, кроме меда, и максимально ограничивая соль. Обязателен полный запрет на готовый продукты вроде колбасы или лапши быстрого приготовления. Магазинные консервы, соусы, замороженные котлеты обходить за три километра. Можно – курицу, говядину, индейку, все отварное или запеченное. Овощи очень приветсвуются. Из круп – гречка и овсянка, но в небольших количествах. Обязательно рыба и морепродукты. Масло только растительное и не больше одной чайной ложки в день. Вместо майонеза в салат добавлять яблочный уксус, наполовину разбавленный водой. Из спиртного только красное сухое вино. Из молочных продуктов – обезжиренный кефир, ряженка, простокваша, диетический творог. Никаких йогуртов с добавками, сырковой массы и чудо-творожков с фруктовым сиропом. Поразмышляв, оставили в списке дозволенного кофе, но непременно натуральный и без сахара.

– Слушай, я просто чувствую как худею, от одних только разговоров, – мечтательно тянула Санька, – а как ты думаешь, разрешенных продуктов можно есть сколько хочешь?

– Не уверена. У моей тетки Натальи есть хрюн Васька. Он на овсяных отрубях да на обезжиренной сыворотке знаешь телеса какие отъел? Думаю, что количество все же имеет значение. Вот послушай, тут пишут, что в один присест надо съедать объем пищи, не превышающий пригоршню.

– Так мало?

– Зато есть можно пять-шесть раз в день.

– Вот, давай накрывай второй завтрак.

* * *

Санька ушла, а я еще какое то время побродила в сети. Зашла и на тот злополучный сайт знакомств. К счастью, мои фотографии уже исчезли со страницы. Но толку то? Мне начало казаться, что в моем доме, в моей квартире, чуть ли не в моей сумочке поселилось зловредное нечто, какой то дух-отщепенец, который знает про меня все, ненавидит меня уж за сам факт моего существования и распоряжается мной как хочет.

Получается, что даже если ты живешь тихо, тебя все равно может настигнуть брошенный недоброжелателем кирпич. Казалось бы, что плохого я сделала Генриху? Чем так обидела его? Я никогда не бывала с ним груба. У нас не было надрывных расставаний и прощаний. Я его даже не бросала. Просто разбежались пути-дорожки. Да и нет ничего проще, чем прекратить то, чего не было. Но как знать, какие наши слова и поступки рождают отторжение у окружающих, будят в них агрессию и желание насолить.

Как то раз, когда я училась в школе, в наш класс пришла практикантка. И отчего-то она меня не полюбила. До этого учителя ко мне относились тепло, никогда не придирались, ставили справедливые оценки. А тут, как бы я ни старалась, выше трояка не получала. При этом девушка, сейчас уже и не помню как ее зовут, непременно норовила обидеть меня едким замечанием. Я долго мучилась, плакала дома от обиды, в конце концов не выдержала, спросила ее прямо: «Почему вы меня так не любите?». «Ты Голубкина, больно уж себе на уме. Чего тут в простоту деревенскую играешь?» Потом я долго пытала родителей, что значит быть себя на уме и что такое деревенская простота.

Подобное отношение я встречала еще несколько раз и перестала обижаться на него, только повзрослев и осознав – люди могут не любить тебя просто так, без всякого повода. Не всегда стоит искать глубокие мотивы их неприязни. Даже такой невинный казалось бы факт, как твоя на них непохожесть, может стать поводом для глухой враждебности. Есть и просто больные люди, в качестве спускового крючка их агрессии годится что угодно – цвет ботинок, фасон куртки, сказанное невзначай слово.

И будь ты наивна и проста как инфузория «туфелька», все равно найдется кто-то, считающий тебя коварной и опасной. Все это – странности восприятия. Я знала одну даму, мастерицу интриг, предприимчивую, по настоящему хваткую, которая совершенно искренне считала себя «вымирающей представительницей доверчивого, честного и бескорыстного племени». Наверное, она тоже обижалась, когда ей намекали на то, что она себе на уме. Или ошибалась я, видя ее такой, какой видела?

* * *

Потянув носом, я уловила в воздухе неприятный запах. Так пахло в туалете, когда я забывала почистить кошачий лоток. Но сейчас то я в спальне.

– Веня, а ну поди сюда, – поманила я виновато жавшегося за креслом кота, – ты же кастрат, кастраты не метят территорию, им без надобности.

Веня застриг ушами и еще больше вжался в угол. Ну так и есть, эпицентр вони где-то совсем рядом. Опустившись на четвереньки, я принялась внимательно обнюхивать палас. Вроде чисто. Медленно двигаясь по комнате, залезла носом в шкаф, в тумбочку, под журнальный стол. Брезгливо понюхала тапочки, которые давно следовало выбросить, так основательно уделала их Рита. Источник зловония я обнаружила под собственной кроватью. Им оказался круглый камень, точно такой же по форме, как и тот, что я видела на столе у парикмахерши Вики. Брезгливо выкатив его на свет, от камня нестерпимо воняло, ахнула – еле заметный знак на слегка ноздреватой поверхности камня обещал мне скорые неприятности. Идущая наискосок чуть изломанная линия – знак смерти.

– Ну и что это значит? – спросила я Веню.

Веня недоуменно посмотрел на меня и задумчиво склонил голову набок. Весь его вид говорил, что он тут вовсе не при делах. Но не успела я отвернуться к телефону, он пометил булыжник повторно. С видом упрямой уверенности в правильного того, что делает.

В сотый раз подумав о том, что вся история, в которую я оказалась втянута, очень уж нелепа, набрала Гришку. Тот по обыкновению чертыхнулся, устало сказал, что и ему тоже все это очень не нравится и пообещал приехать.

Пока ждала Гришку, еще раз, предварительно прополоскав под струей воды, изучила «подарочек». При ближайшем рассмотрении магический знак на камне оказался не высеченным, а нарисованным. Он был и не таким круглым, как Викин. Довольно неправильной формы заурядный кусок гранита темно серого цвета. Или это был не гранит? В камнях я ровным счетом ничего не понимала. Откуда он мог здесь взяться? Кто-то мне его подкинул? Кто и зачем?

* * *

– Давай, колись, – пристально глядя мне в глаза, приказал Гришка, – кто у тебя был в последнее время?

– Никого не было.

– Никого?

– Санька была, но она не в счет.

– Кто в счет, а кто не в счет, я решу сам! – рявкнул суровый коллега.

– Ой, да она и не в курсе. Она про эти камни только краем уха в парикмахерской слышала. Ты чего, Гриш? Ты Саньку что ли начнешь теперь подозревать? Опомнись! Эдакими темпами мы заведем уголовные дела друг на друга.

– Кто еще был?

– Лариса была. Это Лешкина подруга, я тебе о ней рассказывала. Она Веню с Ритой кормила, пока меня не было. Но она вообще не знает ничего про камни. А больше точно никого не было.

– Так, звони этой Ларисе и спрашивай, не заходил ли кто в квартиру в твое отсутствие.

Я послушно набрала ее мобильный, мне все равно надо было отдать дань вежливости.

Лариса ответила таким слабым голосом, что я уж собралась все бросить и кинуться к ней домой, но она мой благородный порыв мягко, но твердо остановила.

– Нет, Настенька, большое спасибо. Давай мы встретимся… например, в понедельник. Ты в порядке? Ну и славно. У тебя отличные друзья, можно только позавидовать, – грустно вздохнула женщина. Вот еще дела. Насколько я знала, Лешка тоже отличный друг для нее. Чего ж тут завистливо грустить? Или может дома проблемы?

Закончив разговор, я растерянно посмотрела на Гришку.

– Ты знаешь, Гриша… Заходили ко мне гости. Такие то дела. Пенсионер заходил, Сидоров.

– Вот мать его, чего ж он хотел?

– Меня хотел, поговорить в смысле.

– Да? Хм… он проходил в квартиру?

– Со слов Ларисы получается, что да. Она впустила его, и тут зазвенел мобильный, который она оставила на кухонном столе. Отсутствовала она несколько секунд, но при желании он мог успеть.

– А что, по твоей классификации подходит он на роль маньяка?

– Еще как, Гриш, подходит. Тихий незаметный человек, ведет уединенный образ жизни. Ничем не занят практически. Может нам проверить его на предмет того, не служил ли он в Петровске? Кстати, насчет орудия убийства…

– Офицерский нож? Вполне может быть. Так, давай договоримся, я уже сегодня закину удочки насчет него, а ты пока сиди тихо, из дома не высовывайся.

– Гриш, слушай, а зачем ему мне улику подбрасывать? Какой в этом смысл, а?

– Ну ты прямо как из детского сада! Если он маньяк, то какой может быть смысл в его поступках, а? Сама же мне лекции читала. Все, я пошел.

И он ушел, как всегда, не объяснив мне ровным счетом ничего. Еще год назад, сталкиваясь с Гришкиным нежеланием знакомить меня хотя с примерным направлением его мысли, я дико обижалась. Потом привыкла. Понять мотивы его скрытности было выше моих сил. Лишенная права выбора, я лишь покорно давила в себе ростки неудовольствия и плевала на стенания уязвленной гордости. Гришке отчего то было удобно работать у меня – в хилой частной конторе, едва сводящей концы с концами. Он покорно вез на себе основную часть работы, получал за это совсем невеликие деньги и никого не пускал в ту часть своей жизни, которую вел до того, как прийти в Бюро. Но эта часть жизни по прежнему была с ним, он не потерял с ней связи, и порой мне казалось, что она все еще занимает его куда больше, чем все наши совместные приключение, вместе взятые.

Гришка – вещь в себе. Как бы мне не хотелось стоять с ним в одной шеренге, а мне порой хотелось, очень, до противного зуда в животе, я прекрасно понимала, что мы – герои разных повестей. Просто так получилось, что кто-то поставил книги наших жизней на одну полку. Но это временно, до первой же генеральной уборки.

* * *

Какое то время я действительно сидела тихо. Разложила на диване наши с Лешкой альбомы и медленно листая страницы, постепенно впадала в состояние счастливого транса. Наши лица на фотографиях были столь радостны, столь беспечны… хотелось превратиться в маленькую молекулу и отправиться жить в мир, существующий лишь на глянцевой бумаге. Хотя отчего же, он существовал и в реальности, этот мир. Просто между захватывающим прошлым и головокружительным будущим вклинилось мрачное настоящее. Надо было пройти по опасно шаткому мосту, закрыв глаза и не думая о расстоянии. Просто идти себе и идти. Когда никогда, мост кончится.

Убрав альбомы, я немного помечтала о том о сем, глядя в темнеющее окно, а потом словно черт меня дернул. Бывает такое, знаешь наверняка, не надо этого делать, а делаешь. Вот и я, подхватила плащ, на улице моросил дождик, сунула ноги в ботинки и отправилась в гости. Недалеко, в соседний подъезд. К пенсионеру Петру Петровичу Сидорову.

* * *

– Настя, а я ждал вас. Та женщина, кажется, Лариса, разве не сказала вам, что я заходил?

– Сказала, но я не сразу смогла. Вы что-то хотели мне рассказать?

– Нет, в общем да… Хотя, не знаю, имеют ли это отношение к делу. Но раз уж вы сказали, что любая деталь может пригодиться, я подумал, что стоит поделиться с вами некоторыми соображениями.

– Конечно конечно, обязательно! – засуетилась я, пристраиваясь на колченогий табурет. Чай, которым пытался угостить меня сосед, оказался настолько крепким, что я не смогла сделать и двух глотков. Вежливо держала чашку у рта и слушала. Сидоров нес полную околесицу. По его словам, многолетние концерты, доводящие нас всех до белого каления, устраивала не Ира.

– Кто же?

– Проигрыватель! Я давно это понял. Видите ли, в чем дело. Ире надо было создать иллюзию того, что она дома. Она и записала на диск свои песни. Голос то ее, ее, но не живой, записанный.