Текст книги "В храме Солнца деревья золотые"

Глава 20

Памир. Община гуру Нангавана.

Нангаван скучал. Вся его предыдущая жизнь казалась ему теперь бесполезными гонками, в которых не было ни страсти, ни смысла. Наверное, так чувствует себя белка, бегающая внутри колеса. Но белки, к счастью, не имеют привычки думать. А вот люди…

Шраваки, проживающие в общине, ожидали от Учителя откровений. Они надеялись с его помощью проникнуть в некий трансцендентный слой бытия, называемый то ли нирваной, то ли просветлением, то ли еще как-то. Они пришли сюда, на гору, чтобы постигнуть Истину, проникнуться ею и положиться на нее. Нангаван сам искренне желал того лее. Но как только он, казалось, приближался к Истине, та ускользала. И он оказывался едва ли не дальше от нее, чем в самом начале Пути. О, тогда ему было все так ясно, так понятно! Что же теперь?

Нангаван не знал, кому молиться. Иисус, Будда, Кришна, пророки и философы перемешались в его сознании. Он споткнулся о некий порог, который оказался непреодолимым. Чем сильнее Нангаван жаждал перейти его, тем больше отдалялся от цели. Истина будто затеяла с ним игру в кошки-мышки. Она дразнила, заманивала его, приближалась… а потом пряталась в тень.

Медитация в пещере перестала приносить Нангавану прежнее удовлетворение. Он взялся перечитывать Новый Завет. И там обратил внимание на такие строки: «Ибо мы отчасти знаем и отчасти пророчествуем; когда же настанет совершенство, тогда то, что отчасти, прекратится. Когда я был младенцем, то по-младенчески говорил, по-младенчески мыслил, по-младенчески рассуждал; а как стал мужем, то оставил младенческое».

– Что же выходит, я все еще младенец? – спросил себя Нангаван. – Значит, все эти годы ушли только на то, чтобы я осознал свою незрелость? Выходит, я только отчасти знаю и отчасти пророчествую? Ничего удивительного, что я до сих пор далек от совершенства. Я боюсь своих желаний. Я как витязь на распутье, который никак не может выбрать дорогу. Но когда же, когда наконец я стану не младенцем, но зрелым мужем? Когда же снизойдет на меня благодать?

У Нангавана пропал аппетит. По ночам он лежал с открытыми глазами и думал, думал… «Пойду на гору, – вернулся он к своему решению. – Завтра. После заката. Когда все ученики будут крепко спать. Священная Гора поможет мне найти мир в душе. Должна помочь! Иисус ходил на гору беседовать с Богом, и я пойду. Сказано же «просите и дано вам будет». Вот я и попрошу. Так и скажу, что желаю вершить чудеса. Хватит предаваться страху и сомнениям. Нет ничего позорного в том, что я растерян. На вершину простых путей нет!»

Последний аргумент оказался самым весомым. Придя к согласию с собой, Нангаван заснул. Утром его разбудили громкие крики.

– Ты рассыпал соль! – возмущался новенький. – Наверное, опять отключил ум? Если ты еще не научился действовать на более высоком уровне, то изволь пользоваться хотя бы умом. По крайней мере продукты будут в целости и сохранности. Здесь магазинов нету! Это тебе не Москва, где на каждом углу супермаркет. Теперь прикажешь без соли обходиться?

Тот, на кого ругался Женя Голдин, – длинный, неуклюжий парень в очках, – наклонился и старательно собирал с полу остатки соли. К сожалению, почти вся соль просыпалась в широкие щели между досками.

Неуклюжего парня звали Витя, но все ученики, не сговариваясь, окрестили его Длинным.

– Надо было мешок соли брать, – оправдывался он. – Я говорил.

– Мы и так навьючились, как ишаки! – вмешался Хаким. – Сюда иначе как пехом не доберешься. Накрыться твоим мешком, что ли?

– Пусть Длинный спускается вниз, к строителям, – предложил Женя. – И попросит у них соли. В следующий раз будет аккуратнее.

Остальные сочли такое предложение вполне разумным.

Нангаван решил не вмешиваться. Пусть разбираются, как хотят. Он был поглощен своими мыслями. Представлял, как ночью отправится на гору, вызовет Духа и… Дальше его фантазии натыкались на невидимый предел. Ему становилось страшно. Неприятный холодок пробегал по телу, в голове возникала звенящая пустота.

– Ладно, – сдался неуклюжий Витя. – Схожу к строителям. Только завтра. Сегодня ветер сильный, холодно.

После скудного завтрака все разбрелись кто куда. Криш уткнулся в свою «Бхагават-Гиту», Голдин отправился собирать сучья на растопку, остальные уселись петь мантры.

Нангаван удалился в пещеру. Но сколько он там ни сидел, успокоение не наступало. Наоборот, им все больше и больше овладевало беспокойство.

К вечеру ветер стих. На небо вышла громадная белая луна. Низкие звезды мерцали над вершинами отрога.

«Пора, – сказал себе Нангаван. – Священная Гора ждет».

Его ноги стали ватными, сердце колотилось. Однако надо было идти. Если он не решится, то выкажет тем самым свою слабость, и Дух не станет его слушать. Трус не достоин Божьей благодати.

Подгоняемый этими мыслями, Нангаван, стуча зубами от холода, пробирался к Горе. В темноте он то и дело оступался, натыкался на камни, осыпавшиеся во время недавнего землетрясения. Свет луны делал окружающее призрачным, зыбким.

Скальная площадка, которую Нангаван облюбовал для общения с Духом, блестела как серебро. Он остановился. Повсюду, куда хватало взгляда, над покрытыми снегом вершинами простиралось черное небо. Горы застыли в сверхъестественной неподвижности. Над мрачным безмолвием горело созвездие Ориона…

Нангаван колебался, произносить слова вслух или нет. Склонившись к первому, он принялся вполголоса взывать к Духу. Сначала ничего не происходило. Потом Нангаван ощутил легкое головокружение и тяжесть во всем теле, его сознание помутилось, перед глазами пошли разноцветные круги. Вдруг из самого темного места между двух скал появилось нечто огромное и светящееся… Веки Нангавана налились свинцом, но он изо всех сил старался смотреть. Днем он никогда ничего подобного не видел.

– Господи! – непроизвольно вырвалось из его уст. – Господи! Спаси и помилуй!

Он несколько раз торопливо, дрожащей рукой, осенил себя крестным знамением. Огромная, жуткая фигура продолжала расти, словно гигантский золотой гриб.

Нангаван не выдержал и зажмурился. Ему хотелось броситься прочь, но тело перестало слушаться. Ноги приросли к месту, руки повисли вдоль туловища, как плети. Теперь он не мог даже перекреститься. Сердце прыгнуло вниз, потом метнулось к самому горлу. Нангаван деревянными губами бормотал заранее заготовленные просьбы…

Откуда ни возьмись, пришло понимание: Дух удивлен, Он просит повторить.

– Дай просветления, о всемогущий! – пересохшим ртом забормотал Нангаван. – Дай чуда! Надели святым даром вершить невиданное!

Сияние стало нестерпимым. «Око Бога сожжет тебя, если ты усомнишься или испугаешься, – вспомнились слова старого Учителя. – Огонь Истины беспощаден».

Нангаван хотел закрыть лицо или отвернуться, но не смог пошевелить и пальцем. Ледяной озноб сменился жаром, тусклая пелена покрыла сознание…

Впоследствии Нангавану так и не удалось восстановить в памяти, как он добрался до пещеры. Ему казалось, что, когда наступило беспамятство, он упал, – там же, где стоял, посреди скальной площадки. Очнулся на рассвете в пещере, с трудом приходя в себя. Все тело болело, ныла каждая косточка, каждый мускул. В голове стоял шум, перед глазами – беспорядочное мелькание.

«Неужели я здесь уснул? – удивился Нангаван. – Усталость и напряжение свалили меня, помешали исполнить задуманное. Я собирался пойти на Гору, а сам остался в пещере. Как же так?»

Он, кряхтя, поднялся, разминая замерзшие руки и ноги. Хорошо, что он тепло оделся. Сколько же прошло времени? Нангаван сделал несколько шагов. Тело плохо слушалось. Надо было идти в дом, согреться у печки, выпить горячего чаю.

В глазах понемногу прояснялось. Вход в пещеру позолотили яркие солнечные лучи. Под ногами что-то блеснуло. Нангаван, кряхтя, присел на корточки. Прищурился. Действительно сверкнуло, или ему показалось? Он протянул руку к привлекшему внимание камешку. Что это? Золото?…

Нангаван поднес камешек к лицу. Пальцы его дрожали. Маленький золотой самородок, похожий на круглую ракушку, таинственно мерцал в утреннем свете.

У Нангавана перехватило горло. Неужто свершилось? И самородок – то самое чудо, которое он вымолил у Священной Горы? Не может быть!

Нангаван еще и еще раз подносил камешек к глазам и даже зачем-то попробовал его на зуб. Золото! Это было настоящее золото! Его ни с чем не спутаешь.

– Но ведь я не ходил на Гору! Я уснул в пещере… Мне все приснилось! Мой сон продолжается…

Он долго разговаривал сам с собой, пытаясь прийти к какому-нибудь выводу. Он вертел кусочек золота так и сяк, выносил его на свет, прятал в темноту, подбрасывал, гладил и нюхал. Золото оставалось золотом.

Нангаван почувствовал, как его душа возносится в рай. Он опьянел от восторга. Высшие Силы наделили его чудесным даром, который и не снился многим просветленным! Во всяком случае тем, кого он лично знал. Даже его Учитель не мог сотворить ничего подобного.

Мысли Нангавана метались, как дикие кони на весеннем лугу. Значит, он таки ходил на Гору, он не побоялся и получил заслуженную награду. Он обрел величие, о котором не смел и мечтать! Золото – небесный металл, застывшая кровь Солнца – отныне в его власти! Он – властелин мира!

Бурный восторг Нангавана перешел в экстаз, и тут… внезапно сменился ледяным ужасом. Перемена наступила столь стремительно, что его тело свела судорога, липкий пот потек по спине. Страшная догадка молнией пронзила сознание. Это чудное, великолепное, потрясающе прекрасное золото могло быть даром… дьявола?!

Сразу же ум услужливо начал подсовывать одно доказательство за другим. Сколько горя принес людям «солнечный металл»! Из-за золота веками лились слезы и кровь. Друг предавал друга, брат поднимал руку на брата, дети – на родителей. Золото заставляло совершать коварные убийства и начинать войны. «Златой телец» искушал святых, сеял зависть, раздоры и вражду. Значит…

Нангаван внутренне похолодел. Он уже принял дар, отказываться поздно. Сделка состоялась, и ничего не изменишь. Получается, он продал свою бессмертную душу Сатане?… Что же теперь будет?

– Дьявол просто так не раздает свои подарки, он явится и потребует служить ему, а не то…

– Господи! – Нангаван упал на колени и зарыдал. – Я погиб! Я попался, как самый последний невежда! Я оказался слеп и глух! Я, как идиот, купился на обещание чуда!

Он бросил самородок, как будто тот жег ему руку, и выскочил из пещеры.

Солнце уже ярко светило, растапливая остатки льда и снега. По камням весело журчали ручейки, и только на душу Нангавана легла темная, холодная ночь. Он внутренне замер, и ни теплые солнечные лучи, ни чистота и прохлада воздуха, ни синее-синее небо не смогли растопить это оцепенение.

На негнущихся ногах Нангаван побрел к дому. По дороге он бормотал себе под нос не то молитвы, не то слова покаяния. Внезапно он остановился, оглянулся, как затравленный зверь, и бегом припустил обратно.

В пещере посветлело. На усыпанном мелкими камнями полу все так же лежал золотой самородок. Нангаван наклонился, поднял его и бережно положил в карман…

Москва

– Марат Анатольевич! Вам кофе или чай? Голос Ирочки вывел Калитина из задумчивости.

– Чай, пожалуйста, – рассеянно ответил он. – С лимоном и без сахара.

Ирочка разозлилась. Она встала ни свет ни заря, побежала в парикмахерскую, сделала прическу и маникюр, надела новую юбку, а он ничего этого не заметил. С мужчинами можно потерять всякое терпение!

Обиженно стуча каблучками, приемщица принесла шефу поднос с чашкой, чайником и блюдечком, на котором красиво разложила нарезанный лимон. Разумеется, никто не оценил ее стараний. Наливая чай, она наклонилась, чтобы Марат мог увидеть ее грудь в соблазнительном декольте блузки. Но он и бровью не повел.

Ирочка окончательно рассвирепела. Она даже позволила себе хлопнуть дверью, покидая кабинет начальника.

Калитину же было не до нее. Все его внимание занимали две вещи: видения некой «параллельной» жизни, последовательно разворачивающиеся перед ним, и просьба Ангелины Львовны проследить за Ревиным.

Первое сначала приводило его в ужас, а потом увлекло. Он втянулся в эту вторую жизнь, основательно вошел в роль и теперь уже не мог полностью разграничить реальное и воображаемое. Он считал свои литературные опусы прихотливой и необычной игрой воображения, с которой постепенно срастался.

Второе его несколько шокировало. То, что Закревская решила навести справки о своем пациенте, неприятно поразило Марата. Почему она обратилась именно к нему? С другой стороны, она знала об агентстве «Барс». К кому еще ей было обращаться? Частный детектив содрал бы с нее кругленькую сумму.

«Должно быть, я просто ревную, – заключил он. – Меня бесит, что она заинтересовалась Ревиным, вот и все…»

Марат пил крепкий горячий чай, не ощущая вкуса. Он не понимал, что его так взбудоражило. Ну, попросила Лина разузнать кое-что о Ревине. В конце концов, он всегда рад ей помочь и сам неоднократно предлагал свои услуги. Но…

Калитин запутался. Мысли его бродили, словно молодое вино. Что-то его во всем этом настораживало. Каким-то внутренним чутьем он улавливал связь между своими видениями, Ревиным, и еще чем-то глубоко скрытым. Это скрытое пугало.

«Я что, боюсь? – недоумевал он. – Кого? Чего?»

Он решительно поднялся, вышел из-за стола, накинул куртку и отправился по делам.

Первый месяц весны подходил к концу. На тротуарах стояла вода. С крыш свисали плачущие сосульки. Кое-где из-под снега показалась прошлогодняя травка. Крашеные фасады домов нарядно смотрелись в лучах мартовского солнца.

Уладив несколько текущих проблем, Калитин занялся просьбой Ангелины Львовны.

Он заранее созвонился с бывшей осведомительницей, которая теперь работала менеджером в фирме Ревина. Оксана Тесленко обрадовалась предстоящей встрече. Она была слегка влюблена в Калитина.

Маленькое кафе, в котором Марат назначил ей свидание, было по-домашнему уютным. Здесь пекли пироги по старинным рецептам, готовили квас, сбитень, превосходную окрошку и настоящие русские пельмени.

Оксана, высокая, стройная черноглазая женщина, почти не изменилась.

– Сколько мы не виделись? – спросил Калитин.

– Года три…

Он удивился. Неужели столько времени пробежало?

– Ты стала еще красивее.

Она печально улыбнулась. Комплимент явно запоздал. Когда-то она бы много отдала за то, чтобы Марат оказывал ей знаки внимания.

– Я вышла замуж, – просто сказала она.

– Поздравляю…

Оба испытали минутную неловкость, которая быстро рассеялась.

– Теперь у меня скучный пожилой муж и пасынок, – добавила она без всякой позы, доверительно, как близкому другу. – Зато все, как у людей: семья, квартира, дача в Подлипках… достаток.

Она умолчала о том, что пасынок – долговязый, нескладный подросток, буквально изводил ее своими злобными выходками. Приходилось терпеть. Брак по расчету имеет свои плюсы и минусы.

– Что тебе заказать? – спросил Марат. Она пожала плечами.

– Что хочешь.

– Тогда давай попробуем здешние пельмени и… сбитень. Помнится, он тут потрясающе хорош.

– Сбитень?

– Это горячий напиток из меда с травами.

– Ни разу не пробовала.

За едой они вяло переговаривались о том о сем. Незаметно Марат повернул разговор в нужное ему русло.

– Как тебе работа менеджера в «Госкомсвязи»?

Оксана оживилась. Она пришла на фирму два года назад, но была в курсе всех дел. Любопытство, переходящее границы дозволенного, – именно это качество когда-то привлекло к ней Марата.

– Платят хорошо, – сказала она. – Но и вкалывать приходится до седьмого пота. Раньше шеф все соки выжимал, а теперь Холмогоров из нас веревки вьет.

– Тебе кто из них больше нравится?

– Мне? – Она задумалась. – Никто. Ревин раньше на все праздники банкеты устраивал за счет фирмы, больничные исправно оплачивал, отпуска. Потом его как подменили…

– Характер испортился?

– Не знаю… Что – то у нас происходит непонятное. Сначала банкеты отменили, сокращение устроили. Холмогоров закручивает гайки. И это еще не все. Обычно нам за хорошую работу премиальные выплачивали, а сейчас вот уже месяц зарплату задерживают. Ревин в офисе почти не показывается, будто ему на все плевать. Зато Холмогоров зверствует: бегает, орет на всех. Недавно у него сердечный приступ случился. Я думала, хоть после этого успокоится. Куда там! Еще злее стал.

– Нервничает? – сочувственно спросил Марат.

– Ага. Он же финансовый директор. У меня приятельница в бухгалтерии работает, так я ее спрашивала, почему зарплату не выдают. Оказывается, у фирмы серьезные проблемы с деньгами. Под угрозой контрольный пакет акций. Самое удивительное, что Ревину все по барабану! Как будто «Роскомсвязь» не его собственность.

– Он один владеет компанией?

– Есть еще соучредители, акционеры, – все богатые, влиятельные люди. Как же Холмогорову не нервничать? Если «Роскомсвязь» разорится, то может полететь его голова. Партнеры церемониться не будут, они за свои бабки горло перегрызут.

– Что же Ревин, не понимает этого?

– Вот и я удивляюсь! – Оксана разволновалась. – Закурить есть?

Марат достал сигареты, зажигалку. Она сделала несколько затяжек и тяжело вздохнула.

– Дела так плохи?

– Очень плохи, – она наклонилась вперед и понизила голос. – Ходят слухи, что у шефа «крыша поехала». Ну, будто бы он дошел до ручки и… в общем, сам транжирит деньги. А куда, на что, никто не знает. У него все компьютерные коды, пароли, и он что хочет, то и делает. Соучредители еще ничего не подозревают. Один Холмогоров за голову хватается. Что будет? Надо новую работу искать.

– Могла бы и дома посидеть. У тебя же супруг состоятельный. Кстати, ты еще Тесленко или сменила фамилию?

– Сменила. Теперь я Минкина.

– Значит, домохозяйкой быть не желаешь?

– Не желаю.

Она замолчала. Напоминание о муже окончательно испортило ей настроение.

– Когда ты видела Ревина последний раз? – осведомился Марат.

– Фу… ты чего так спрашиваешь? Будто его убили… Он жив, я надеюсь?

– Да жив, жив… Просто ты сказала, что у него «крыша поехала». Это внешне как-то проявляется? Ну, там… поведение странное, неадекватная реакция.

Оксана курила, вспоминая.

– Вроде нет… Внешне никакие заметно. Чисто логически не вяжется: раньше человек болел за свой бизнес, старался. А теперь, когда фирма под угрозой, ему все равно. Разве это нормально?

– Почему ты решила, что Ревину все равно?

– Будь это не так, он бы предпринимал что-то, переживал. Совещания бы собирал экстренные, нервничал, как Холмогоров.

– Выходит, Ревин спокоен?

– Не то слово… Он просто сияет, как начищенный пятак! Ходит и улыбается во все свои золотые зубы. Как будто подарок получил от Деда Мороза.

Калитин проводил Оксану к машине, восхищаясь по дороге ее красотой и неувядающей молодостью.

– Да ладно, – сказала она на прощание. – Знаю ведь, что врешь. Но все же приятно. Зачем видеть-то хотел?

– Соскучился.

– Опять врешь. Наверное, тебя «Роскомсвязь» интересует. Угадала?

– Почти, – улыбнулся Марат.

Из кафе он поехал на Тверскую, к бывшему товарищу Ревина по альпинизму. У самого дома зашел в гастроном, купил коньяк и закуску.

Бывший скалолаз выглядел богатырем. Калитина встретил радушно, без излишней подозрительности. То, что человек интересуется альпинизмом, казалось ему само собой разумеющимся. Поговорили о знаменитых горовосходителях, выпили по рюмочке, потом еще по одной.

Марат назвался журналистом, который пишет статью о скалолазах. Постепенно, не форсируя разговор, он мягко перевел его на Ревина. Дескать, альпинисты – настоящие мужики, и в горах, и в бизнесе могут себя показать. Нигде не оплошают.

Собеседник с сомнением кивнул. Кроме Ревина, ни один из его товарищей особо в делах не преуспел. Но постороннему человеку, тем более журналисту, говорить об этом не хотелось.

– Данилу помню, – подтвердил он. – Хороший парень. Рано ушел. Мог бы еще не одну вершину покорить.

– Почему он бросил альпинизм? – спросил Марат. – Разочаровался?

– Сам не пойму. Последний поход у нас был на Памир. Язгулемский хребет. Слыхал?

– Как не слыхать?

– Может, и бывал? Я вижу, ты кое в чем разбираешься.

Калитин рассказал о своих самодеятельных по – ходах.

– Я пробовал силы в Крыму, – признался он. – Даже Кавказ оказался не по зубам такому дилетанту, как я. Памиром только бредил. Бывать, к сожалению, не приходилось.

– Данила перестал ходить в горы после Памира. Я так и не смог добиться от него, почему…

Глава 21

Памир

После происшествия с Марковым группа Ильи Вересова зализывала раны. Далеко от лагеря никто уходить не решался. Тренировались подниматься на небольшую стену, но как-то вяло. Аксельрод то и дело проверял наличие крючьев, карабинов, репшнуров,[22]22
  Репшнур – синтетическая веревка, выполненная в оплетке с сердцевиной.


[Закрыть] перебирал продукты, – следил за порядком.

Потапенко возился с Саворским, постоянно что-то ему рассказывал, показывал, учил навешивать веревочные перила. Кострома даже начал называть его аксакалом – в шутку, конечно.

– Знаешь, что такое ледниковая мульда? – с важным видом спрашивал Потапенко.

– Не знаю, аксакал, – отвечал парень, щурясь от яркого солнца. – Расскажите.

– Это, дружок, такая вогнутая обледенелая чаша, которая может перекрывать ледниковую трещину. В ней опасно, но зато тихо, безветренно. В мульде иногда ставят палатку или две, и даже готовят на примусе горячую еду.

Кострома слушал, кивал головой.

– Как вы думаете, аксакал, почему Гоша в трещину свалился? – вдруг вырвалось у него.

Этот вопрос поставил Толика в тупик.

– Черт его знает! – махнул он рукой. – Может, у него с головой не все в порядке? Побежал зачем-то среди ночи к краю площадки… Чего его туда понесло?

– А с ногой у Гоши серьезно? Ходить он будет?

– Конечно, – засмеялся Потапенко. – Кости у такого молодца срастутся быстро, оглянуться не успеет. И нога будет как новенькая, и ребра. Вот только промерз он сильно. Как бы воспаления легких не подхватил. Это, брат, не шутки.

– Когда мы сможем его проведать?

– Я сегодня выйду на связь, спрошу, как там Марков. Насчет проведать… никаких гарантий. Если Илья пойдет, то и тебя с ним отпустим. Одному ни-ни, и не думай! Еще не хватало, чтобы ты куда-нибудь свалился.

– Я не свалюсь, – обиделся Кострома. Обедали у костра, разведенного Вересовым.

– Мясца свеженького хочется, – мечтательно произнес Аксельрод. – Может, подстрелим козлика? А, Илюха?

– Потерпишь, – буркнул Вересов. Кострома первый поднялся, с хрустом потянулся, повернулся лицом к открытой панораме гор.

– Глядите, красотища какая…

На глубокой синеве неба искрились белые вершины, пирамиды, скальные башни. Кристально чистый горный воздух приближал их так, что, казалось, дотянешься рукой. Весна принесла с собой таяние снегов, яркое солнце и теплый ветер. По скалам бежала талая вода. Все невольно залюбовались.

Одному Вересову было не до красот горного пейзажа. Его мучил вопрос о самородке. Как золото попало в рюкзак Маркова и что с ним теперь делать?

Они с Аксельродом прикидывали и так, и этак… однако ничего нового придумать не смогли.

– Никудышные из нас с тобой Пинкертоны, – вздыхал Аксельрод. – Никакой фантазии.

– Тут не фантазия нужна, а дедукция, – возражал Илья. – Логика у нас с тобой хромает. Факты налицо, а выводы мы сделать не можем.

Прояснить ситуацию как следует мог только сам Гоша.

После обеда Потапенко связался с базовым лагерем и узнал, что Марков идет на поправку. Скоро его отправят долечиваться в ближайшее селение, где есть больница.

– Надо идти, – решительно сказал Вересов. – На днях за ним прилетит вертолет, и тогда мы уже не сможем поговорить.

Аксельрод согласился, что идти надо.

– Возьми с собой Саворского, – сказал он. – Пусть проведает товарища.

Илья и Виталик вышли в путь через час. Солнце палило немилосердно, растапливая снег и лед, повсюду журчали ручейки. Спускались легко, без груза было даже непривычно. Почти у самого лагеря встретили долговязого парня. Тот был одет в замызганный спортивный костюм и куртку.

– Помогите мне, – промямлил он, еле ворочая языком от усталости. – Я заблудился. Никак не найду дорогу…

Вересов подозрительно уставился на него:

– Ты кто такой? Что здесь делаешь? Долговязый мялся, не хотел говорить.

– Будешь молчать, бросим тебя одного! – припугнул Илья. – Добирайся как знаешь.

– Скоро стемнеет, – вторил ему Кострома. – Снег пойдет. Замерзнешь!

Долговязый весь задрожал.

– Не оставляйте меня, – заныл он. – Один я пропаду.

– Говори, кто такой, откуда?! – гаркнул Вересов.

Парень с перепугу попятился, наткнулся на скользкий валун и чуть не упал.

– Из общины я…

– Какая такая община? Говори толком.

– Т-там… – долговязый махнул рукой вверх. – В горах. Нашего Учителя зовут Нангаван. Он великий гуру! Самый великий.

– Самых великих не бывает, – отрезал Илья. – Сколько вас в общине?

– В-вместе с Учителем… семеро. Саворский и Вересов переглянулись.

– И чем вы занимаетесь?

– Как чем? – удивился парень. – Ищем просветления…

– Интересное занятие, – хмыкнул Илья.

Долговязый робко улыбнулся и поправил сползшую на затылок шапку.

– Нам нравится, – смущенно пробормотал он.

– Просветленные, значит, – язвительно произнес Кострома. – Это вроде блаженных, что ли? Ну, которые малость не в себе?

– Не понимаю, о чем вы… – насупился парень.

Вересов решил вмешаться. Его вдруг осенило, что это может быть та самая община, куда заманили Женю Голдина.

– Тебя как зовут? – спросил он.

– Витя…

– А скажи-ка мне, Витя, есть там у вас просветленный по имени Женя?

Долговязый с готовностью кивнул.

– Есть. Только он не просветленный… пока. Он новенький.

Вересов обрадовался. Вот, нежданно-негаданно Голдин нашелся!

– Расскажешь, как найти вашу общину, – приказным тоном заявил он. – Понял?

Долговязый Витя уже был согласен на все. Он так устал, что едва не валился с ног. Пока шли, он рассказал и где находится община «Поднебесье», и чем занимаются ее обитатели, и про соль, и про то, что идет к строителям туннеля.

– На стройку-то тебе зачем? – удивился Саворский. – Новобранцев вербовать? Пополнять ряды просветленных? Правильно я говорю? А, Витя?

– Неправильно, – обиделся парень. – Мне соль нужна.

Спустя час они добрались до базового лагеря. Завхоз раздобрился и дал Вите четверть мешка соли.

– Донесешь, бедолага?

– Постараюсь…

– Обратно утром пойдешь.

Витю определили на ночлег к спасателям. А Илья и Саворский отправились к Маркову. Тот выглядел не лучшим образом, но приходу друзей обрадовался. Они немного поболтали втроем. Потом Вересов попросил Кострому оставить их с Гошей наедине.

– Мне тебя кое о чем спросить надо, – сказал он больному.

– Как я упал? – раздраженно спросил Марков. – Говорил ведь, не знаю! Не помню!

– Вспомни, Гоша, это очень важно.

– Не могу вспомнить. Я пытался! Посреди ночи мне показалось, будто кто-то зовет. Вышел… потом побежал. Наверное, испугался…

– Кого? Чего?

– Не помню я…

Илья помолчал, потом расстегнул молнию внутреннего кармана куртки, вытащил самородок и показал Маркову.

– Узнаешь?

– О Боже! Еще и это! – простонал Гоша. – Где вы его нашли?

– У тебя в рюкзаке. Похоже, Марков не удивился.

– Это золото? – спросил он, приподнимаясь. – Точно золото? Я сомневался…

– Это золото, Гоша, – жестко подтвердил Илья. – Где ты его взял?

Больной со стоном опустился на подушки.

– Вы мне не поверите… Я его нашел. На обратном пути в лагерь.

– Где именно?

– Не помню точно. Я отстал… в туалет прижало. Смотрю, блестит что-то среди камней. Поднял. Оказалось, золото. Спрятал в рюкзак. Все.

– Почему никому не сказал? Марков покраснел.

– Я точно не знал, самородок это или просто похожий камешек. Думал, вы смеяться будете. Решил сначала у Костромы спросить, он на геолога учится. А потом… забыл.

– Как это «забыл»? – возмутился Илья. – Ничего себе! О золотом самородке забыл?

– Я же говорил, не поверите… Я сам себе не верю. Будто туман меня окутал. До лагеря брел как сонный. В голове гудит, перед глазами все крутится…

– Что ж ты не признался? Не хотел слабаком выглядеть?

– Вы меня не ругайте, Илья Григорьевич… Я думал, высплюсь, отдохну, и все пройдет. А оно вон как повернулось. Ночью снова «нашло» на меня… вскочил, побежал… Ну, вот… остальное вы знаете.

Гоша чуть не плакал. Он был настолько растерян и подавлен, что мысль о золоте вылетела у него из головы. Его совершенно не волновала дальнейшая судьба самородка.

– Я вам больше скажу… – через силу вымолвил он. – Те банки… помните? Кажется, это я их выпотрошил.

– Ты? – не поверил Илья.

– Точно не помню, но… мне будто приказал кто-то: «Иди и вскрой банки с едой!» Я и пошел. Потом провал… Как я их открывал, куда подевал содержимое, не пойму. До меня только здесь дошло, что я сотворил. Наверное, после стресса ко мне память вернулась… частично.

– Ну ты загнул, брат! – не выдержал Вересов.

– Простите, Илья Григорьевич… Я сам не свой был. Не соображал ничего. Как зомби.

Вересов в изумлении покачивал головой. Может, у Маркова крыша съехала после падения?

– О нашем разговоре никому ни слова, – строго предупредил его Илья. – Особенно о золоте. Обещаешь?

– Понял, Илья Григорьевич. Могила. Можете быть спокойны.

Вересов тяжело вздохнул.

– В этом деле разобраться надо. Сколько брожу по Памиру, но золото никогда не попадалось. Ты уверен, что нашел его?

– Конечно, уверен, – обиделся Марков. – Вы меня за чокнутого принимаете? За дурачка, да? Думаете, я головой ударился, когда падал? Так нет же! Нога у меня сломана, не отрицаю. А с головой все в порядке…

Записки Марата Калитина XV век. Южная Америка, империя инков

Эту ночь, перед появлением Избранного, я провел без сна. Когда во дворе и в доме все стихло, я с величайшими предосторожностями встал, выскользнул наружу, замер, прислушиваясь. Ничего, кроме обычных ночных звуков, не нарушало тишину.

Стараясь оставаться в тени, я прокрался к помещению, где хранились неисправные летательные аппараты и детали к ним. Это сооружение напоминало ангар. Наблюдение за Амару помогло мне узнать, как можно туда проникнуть.

Я. должен был обеспечить себе надежный путь отхода и начал готовиться заранее. Не долго думая, я решил воспользоваться одним из «мотыльков», который, по мнению инков, не подлежал ремонту. Я часто не разделял мнения инков, в том числе и это. Тайком наведываясь в «ангар», я постепенно привел «мотылек» в приличное состояние. Теперь, в случае, если мне придется бежать, я мог им воспользоваться. Разумеется, с изрядной долей риска. Несколько деталей неисправного «мотылька» были сильно повреждены, а ремни истерлись. Но я надеялся, что мне удастся поднять его в воздух.

Этой ночью я вовсе не собирался покидать дом гостеприимного Амару и проник в «ангар» не за «мотыльком». Стены здания были сложены из огромных, грубо обтесанных каменных блоков с большими зазорами. В одном из этих рваных отверстий я спрятал свой второй кристалл. Он был достаточно крупным, и я не мог постоянно носить его при себе.

В «ангаре» стояла кромешная тьма. Но я прекрасно знал, как пройти к тайнику. Разбросав мусор, специально наваленный мной в заветном углу, я нащупал отверстие. Хвала провидению! Кристалл на месте. Не то чтобы я опасался, будто кто-то обнаружит мой тайник… просто путь к цели оказался невероятно, неожиданно долгим. Л я не мог позволить себе проиграть. «На этот раз у меня все получится! – твердил я себе, как заклинание. – Яне подведу. Я. все сделаю так, как надо!»

Дрожа от возбуждения, я взял кристалл и вернулся в дом. Никто не заметил моего отсутствия. Сегодня судьба играла на моей стороне. Облегченно вздыхая, я устроился на своем жестком ложе. Мне следовало спрятать кристалл в таком месте, чтобы, когда понадобится, без помех взять его, – в любой момент. Я. просунул руку под шкуры, из которых состояла постель, и спрятал туда кристалл. Вряд ли кому-нибудь придет в голову рыться в моих вещах. Все-таки Неро из Храма Орлов – великая вещь! Особенно если на нем – золотое кольцо с изображением неизвестного символа.

С умилением вспоминая заплаканное личико Миктони, я забылся коротким, тревожным сном…

Разбудили меня гортанные приветственные крики. Я накинул на себя одежду и выглянул во двор. Я сразу узнал его – Избранного – Сына Солнца. Он выделялся среди присутствующих своим ростом, особой статью и редкостной красотой. Единственным изъяном на его лице являлся большой клювообразный нос. «Летающий инка» Амару и его ученики ликовали. Они обступили гостя со всех сторон и едва не облизывали его, млея от восхищения. Что ж, это был день их торжества: на плоскогорье Наска явился Избранный! На них снизошло благословение бога Инти. Теперь будет изобилие золота, а значит, и всего остального.

Я подошел к толпе, окружившей Сына Солнца, чтобы внимательно рассмотреть его. Мне необходимо хорошенько его запомнить, запечатлеть в своем сознании его лучезарный образ.

Избранный – рослый молодой мужчина с прекрасно развитой мускулатурой и необычным лицом – почувствовал мое приближение. Он обернулся и взглянул на меня. Готов поклясться, его сердце дрогнуло. Но он хорошо владел собой. Легкая тень на мгновение омрачила обличье Сына Солнца и тут же исчезла. Никто, кроме меня, не заметил этого молниеносного обмена взглядами. Он что-то уловил, что-то его задело. Вряд ли он отдавал себе отчет, что именно…

Я поспешил удалиться. Все были настолько поглощены визитом Избранного, что забыли о моем существовании. Воистину, если боги хотят кого-нибудь наказать, они исполняют его молитвы.

Я предполагал, что после определенных ритуалов и обильной общей трапезы Сына Солнца должны с величайшими почестями препроводить в один из подземных храмов. Там он останется на некоторое время, известное только ему, в полном одиночестве, без пищи и воды. Потом Избранный покинет свое убежище. Он вернется к ожидающим его служителям Храма, но полученными знаниями поделится только с Верховным Жрецом.

Следить за Сыном Солнца считалось великим злодеянием и могло навлечь гнев Небесных Владык. Об этом в Тауантинсуйо знал каждый ребенок.

Когда Избранный поведает Жрецу, где искать золото, он покинет плоскогорье Наска и удалится туда, откуда пришел. То есть в никуда. Так думали инки. Они действительно верили в это.

Плоскогорье и пустыня Наска были изрезаны сложной системой подземелий. Здесь существовало множество ходов-туннелей, как ведущих к пирамидам, храмам и усыпальницам, так и служивших подземной ирригационной системой. Места входов в подземелья тщательно маскировались и охранялись. Вероятно, по этим лабиринтам можно уйти достаточно далеко. Как бы там ни было, спускаться на свой страх и риск в подземелье считалось безумием. И не без оснований.

Я думал – то, что мне нужно, находится именно там, в одной из таинственных пустот. Поэтому Сын Солнца спускался туда. Поэтому всего о подземельях не знал никто. Поэтому проникнуть туда по собственной воле, без проводника, означало навлечь на себя проклятие богов.

Я и не собирался этого делать. Я не самоубийца. Существует другой способ получить информацию. Его-то я и применю. Вместе с решением пришло спокойствие.

Пока инки «водили хороводы» вокруг Сына Солнца и набивали свои желудки, я отправился на свою обычную прогулку по пустынной местности. Тауантинсуйо – сказочно красивая страна. Она купается в прозрачности и чистоте горного воздуха, в синеве небес и дыхании океана, нежится в лучах солнца. Здесь есть все – тропические леса, высокогорные луга, речные долины и покрытые снегами горные хребты. И даже плоскогорье Паска отличается дикой природной прелестью.

Нагулявшись вволю, я вернулся домой. Во дворе, под навесом вповалку отдыхали рабы. Амару с учениками все еще праздновали. Религиозные обряды как ацтеков, так и инков отличались невероятной жестокостью, какой-то одержимой кровавой свирепостью. «Наверное, режут людей на своих алтарях, – с неприязнью подумал я. – Такое радостное событие надо как следует полить кровью».

Империя Тауантинсуйо только внешне выглядела блестяще и грозно. Ее пышное великолепие, ее золотое сияние не ослепляли меня. Я видел, как притворство, жестокость и разврат разъедают ее изнутри. Она готова рухнуть от малейшего толчка. Ни эстетика, ни знания, ни религия, ни несметные богатства не способны спасти ее. Великая цивилизация инков стремится к своей гибели. Она прогнила изнутри, и ее роскошная, крепкая с виду оболочка больше не вводит меня в заблуждение.

На многое мне открыл глаза Амару. Он восхвалял свою страну, не понимая, что та катится к закату.

Самые красивые девушки либо томились в гаремах Верховного Инки и его приближенных, либо становились жрицами – невестами Бога Солнца. Правящая династия называла себя детьми этого Бога и беспощадно преследовала кровосмешение. Браки заключались только внутри семьи. Нарушителей ждала неминуемая смерть. В то же время между представителями правящей династии то и дело разгоралась борьба за престол. Победитель безжалостно уничтожал своих «врагов». Бесстрашные воины, инки имели болезненное пристрастие к кровавым расправам.

Словом, нечестное начало подготовило сокрушительный бесславный конец.

Мне только оставалось исполнить свою миссию и с достоинством удалиться. Судьба империи была предрешена.

Я. понимал всю горечь, все яростное отчаяние этих существ. Я понимал, чем они недовольны. Они ожидали совсем иного. Прекрасная, покрытая чудесной зеленью планета обманула их, захватила в плен. Сильное земное притяжение ограничивало возможности летать, делало каждое движение тяжелым и неуклюжим. Строительство грандиозных дворцов, храмов и подземелий из приятной забавы превратилось в трудную задачу. «Мотыльки» и «пеликаны» не гили ни в какое сравнение с легкими крыльями, к которым привыкли эти существа. И только несколько жрецов Храма Орла знали секрет настоящего полета.

Сила тяжести не позволила им создать мир, рожденный в мечтах. Столько лишений пришлось вынести напрасно! Все, все пошло не так.

Но самое главное – их тайна! – наполняла жизнь постоянным страхом. Они боялись быть настигнутыми, боялись других людей, боялись друг друга, а потом стали бояться самих себя. Шепот они превратили в мысль. Но и мысль была запретной. Шепот можно подслушать, каким бы тихим он ни был. Мысль тоже можно уловить. И тогда…

Они спрятали от себя свои мысли, отказались от своей памяти. Они надеялись, что их никогда не найдут. Несчастные…

Однако я слишком увлекся рассуждениями, тогда как мне пора действовать. Вечером Амару, изможденный торжествами, явился домой.

– Они… все остались там… провожать Из – бранного в его… незримый, сокровенный путь, – сообщил он, еле ворочая языком.

Он был то ли опьянен наркотическими напитками, то ли пребывал в трансе по поводу счастья лицезреть Сына Солнца. Я понял, почему он покинул церемонию и вернулся домой. Амару отвык от головной боли и опасался, что без меня у него снова начнется мучительный приступ. Тем лучше. Благодаря его приходу, я узнал – Избранный отправился в подземелье. Теперь и мне пора.

Я помог Амару уснуть и поспешно улегся на свое ложе. Кристалл лежал под шкурами там, где я его оставил. Я достал его, потрогал острые холодные грани, пронизывая его и позволяя ему пронизывать меня. Внутри кристалла зародилось теплое золотистое свечение… оно медленно разгоралось. Я положил кристалл рядом с собой и мысленно воссоздал образ Избранного. Сын Солнца возник передо мной, ослепительный и подобный богу. Он сидел один в полутьме подземелья, закрыв глаза. Окружающая обстановка ускользала от моего внимания, и только его сосредоточенное, остроносое лицо четко выделялось во мраке.

Я застыл в ожидании, боясь шевельнуться…

На этом «опусы» Марата обрывались. Эти записи производили на Ангелину Львовну странное и неприятное впечатление. Они погружали ее в мир, которого она не знала и не хотела знать. Описания неведомого кристалла заставили ее задуматься о магическом шаре. Ведь шар – тоже кристалл. И это золотое свечение внутри него…