Текст книги "В храме Солнца деревья золотые"

– Ты мечтал стать историком? – удивилась Ангелина Львовна. – Первый раз слышу.

Он пожал плечами.

– Я и сам забыл. Дело прошлое… Пришлось заняться другими вещами. Наверное, история не для меня. Сидеть в архивах, дышать пылью, годами расшифровывать разные закорючки… бр-р-р! Я рос слишком живым, слишком подвижным, слишком любознательным. Выбрал карьеру, близкую к военной, и не пожалел об этом. Когда пришлось уйти с государственной службы, открыл сыскное агентство «Барс», ты знаешь. Мне нравилась моя работа. Но… – Калитин махнул рукой, – к индейцам это не имеет никакого отношения.

В данный момент Закревскую тоже гораздо больше интересовали индейцы, чем судьба сыскного агентства.

– Марат… а как выглядели их города?

– Великолепно. Воочию я их, как ты сама понимаешь, не видел. Но вот зато в воображении… О! Пирамиды Солнца, прекрасные храмы, арки, дворцы, площадки для игры в мяч… сады. Потрясающее зрелище.

– Сады?

– Что тебя так удивило?

– Да нет, ничего… Теперь я сама расскажу тебе сказку. Один мой пациент видел во сне некий храм Бога Солнца. В нем были золотые окна, двери, стены, крыша, потолки и культовые предметы. Но это еще не все. В центре храма находился огромный, несколько метров в диаметре диск из чистого золота, символизирующий Солнечное божество. Вокруг храма располагался «золотой двор» – где все было отлито из золота: деревья, растения и травы, олени, бабочки, пастухи… Причем все это выполнено в натуральную величину и двигалось! Что ты на это скажешь?

Марат помолчал, обдумывая ответ.

– Ты думаешь, пациент все придумал? – спросил он.

Закревская кивнула:

– Честно говоря, да.

– Напрасно! Он описал тебе Куско Кориканча, «золотой двор» правителя инков. Инки были невероятно богаты и так же невероятно жестоки. Во время праздников с их золотых алтарей текли реки человеческой крови…

– А… как золотые фигуры двигались?

– При помощи искуснейших механизмов. Почему ты меня расспрашиваешь?

Ангелина Львовна закрыла глаза и вздохнула:

– Он меня пугает.

– Кто?

– Этот пациент…

– Не вижу ничего страшного, если кто-то увлекается культурой инков. Начитался, насмотрелся картинок, потом во сне увидел.

– Плавучие сады у индейцев были?

– Кажется, да.

– Хорошо. Ты сможешь мне еще рассказать об ацтеках, инках и майя?

– С удовольствием…

Глава 9

За окнами совсем стемнело. Морозная ночь опустилась на город. Луна ледяным блюдцем застыла на черной карте неба. В ее свете снег казался синим.

– Ну что, еще по одной?

– Давай…

Илья и Саня понимали друг друга с полуслова. Им не нужно было много говорить. На маленькой кухне горел соломенный светильник, пахло жареным мясом и солеными огурцами.

– Огурцы вкусные, – похвалил Вересов. – Теща делала?

– Не… Валька моя. Она насчет всяких солений и варений – мастерица на все руки. И не только. Светильник видишь?

Вересов поднял голову, посмотрел.

– Ну.

– Это она сплела. Из соломы. У нас таких штук полно – из бересты, из трав засушенных, из лозы. Типа икебана.

– Хобби, что ли, такое? – поинтересовался Илья.

Аксельрод засмеялся.

– Профессия у нее такая: фитодизайнер.

– Ух ты! Я и не выговорю. Кстати, а где она сама?

– В Одинцово уехала, к матери.

– Надолго?

Саня смешно наморщил лоб и сразу стал похож на себя юного. Точно так же он морщил лоб, когда его вызывали к доске, а он не знал урока.

– Не знаю. Заболела теща, одну ее оставлять нельзя.

– Чего ж к себе не заберете?

– Не хочет, – вздохнул Аксельрод. – Она к своему дому привыкла. Курочки у нее, собачка, кошечка. А у нас тут, сам видишь, четырнадцатый этаж. Вот Валентина и мотается. Ей каждый день приходится ездить из Одинцова в Москву, на работу.

– Ты извини, Саня, я никогда не спрашивал… вы с женой ссоритесь?

Аксельрод медленно налил в стаканы еще водки.

– Бывает. Но редко.

– Она не возмущается, что ты постоянно в разъездах, что горы для тебя важнее семьи?

– Кто, Валька? – Саня так заразительно хохотал, что Вересов тоже невольно улыбнулся. – Да ты что, брат? Она только рада, когда меня дома нет. Валька же, кроме своего сена, никого и ничего не видит. Усядется какое-нибудь панно плести, и к ней не подходи. Знаешь, какие слова я слышу от нее чаще всего?

– Какие?

– «Не мешай!»

Теперь настала очередь хохотать Вересову.

– А я-то голову ломаю, какой ты секрет знаешь, что Валентина тебя до сих пор не выгнала? – отсмеявшись, сказал он.

– Выгнала! Скажешь тоже… Да она едва замечает, есть я рядом или нет!

– Значит, вы друг другу подходите. За это и выпьем?

Они выпили и снова налили.

– Я у тебя поживу недельку? – вскользь спросил Илья.

– Живи, сколько хочешь, братуха. Комнат у нас много, и все пустые. Поместимся.

Валентина и Саша Аксельрод жили в огромной четырехкомнатной квартире с высоченными потолками. Раньше это были владения дедушки Аксельрода, доставшиеся в наследство внуку.

– А жена не будет против?

– Во-первых, она всю весну и лето проведет в Одинцове, – объяснил Саня. – Во-вторых, даже если ты ляжешь в постель вместо меня, она это обнаружит только утром. Если вообще обнаружит.

– Ты серьезно?

– Более чем, – улыбнулся друг. – А твоя семейная лодка, видать, пошла ко дну?

– Ага, – кивнул Илья. Он уже изрядно опьянел. – Дала течь и… ко дну! Аминь…

Аксельрод больше ни о чем расспрашивать не стал. Он не любил «лезть в душу».

– Какие у тебя планы? – перевел он разговор на другую тему. – Не передумал Памир штурмовать?

– Не-а. Дней десять отдохну и начну собираться.

– Куда именно?

Вересов закрыл глаза и потер лоб. Ни с того ни с сего разболелась голова.

– Не решил пока… – неопределенно ответил он.

– Кого возьмешь с собой?

– Тебя и еще нескольких ребят.

– Я их знаю?

– Должен знать. Надежные парни… Пойдешь с нами?

– Эх, Илюха! Задел ты меня за живое, – вздохнул Аксельрод. – Я ведь на Памире только раз был. С тех пор он мне снится. Закрою глаза и вижу… по всему горизонту, от края до края в солнечном безмолвии громоздятся покрытые снегом хребты… А посередине, как граненый рубин, пылает пик Коммунизма… Я такой красоты в жизни больше не видел.

– Так ты пойдешь или нет?

– Хочу отказаться, но не могу, – усмехнулся Аксельрод. – Опыта у меня для Памира маловато. Да и снаряжение туда абы какое не подойдет.

– Снаряжение есть, – сказал Илья. – И отличные кошки, и закладные титановые крючья, и страховочные веревки, все есть. А опыт, сам знаешь, дело наживное. К тому же мы не покорять вершины едем. Будем тренироваться, отрабатывать навыки. Я двух новичков беру, на «обкатку».

– Тогда я точно еду! – решился Аксельрод.

– Ты Женьку Голдина помнишь? Его тоже взять надо. Я ему год назад обещал.

Саня откинулся на спинку стула и поднял глаза к потолку.

– Опоздал, братец. Жека раньше тебя на Памир сиганул.

– Как это? – опешил Илья. – Он ведь «сырой» совсем.

– «Сырой»! – передразнил друга Аксельрод. – Скажешь тоже… Жека теперь святым заделался. Штурмует вершины духа.

– Чего?

Вересову показалось, что он ослышался. Женька Голдин, хулиган и забияка, которого то и дело приходилось выкупать и вызволять из ментовки, – святой?

– Он того! – покрутил пальцем у виска Аксельрод. – Сбрендил парень. Короче, хана Жеке. Я его маму недавно на Петровско-Разумовском рынке встретил. Плачет, опухла вся. Совсем, говорит, мой сыночек Женя ума лишился. И так мозгов было не много, а теперь, значит, последние отшибло. Попал Женя в страшную секту…

– Что еще за секта?

– Она не знает. Приехал, говорит, какой-то Женин кореш, с которым они вместе в армии служили, и… все. Задурил парню голову всякой белибердой. Просветление, нирвана, высшие силы, летающие тарелки… В общем, клюнул наш Женя. Поехал с этим корешем.

– Куда? Зачем?

– На Памир. Контактировать с представителями Высшего Разума.

– Не хило…

– Вот и я говорю.

– А что, эти… представители, встречу ему назначили или как?

– Черт их разберет! – пожал плечами Аксельрод. – Мамаша Жекина говорит, будто бы кореш рассказал, что на Памире объявился некий гуру. Он-де разные фокусы показывает и вступает в контакт с инопланетянами. Но одному ему, видать, скучно в горах. Поэтому он решил сколотить компанию. Там у них целая община просветленных. Тусовка, значит. Живут в доме, а в горы ходят молиться. То есть… подожди-ка, у них это по-другому называется…

Саша задумался, пытаясь вспомнить нужное слово.

– Медитировать, что ли? – пришел ему на помощь Вересов.

– Во-во! Медитировать! Правильно. Там у них пещера в горах… как бы особенная. «Точка пересечения миров»… что-то такое. Там они медитируют и общаются.

– С кем? Аксельрод замялся.

– Точно не могу сказать. Короче, с кем-то общаются: то ли с инопланетянами, то ли со святыми, то ли с Высшим Разумом… Запутаешься, ей-богу! Мамаша Жекина мне столько наговорила… не хотела меня отпускать. Я потом домой прибежал, ног не чувствовал, так замерзли. Мороз был страшенный.

– И Голдин клюнул на эти басни? – удивился Вересов.

– Так и я не поверил. Пришел домой и давай ему названивать. Думаю, может, его мамаша сбрендила, а не он? Знаешь, с пожилыми людьми такое случается. Маразм и прочее…

– Ну?

– Никто трубку не брал.

– А Лилька его где?

– В этом все и дело. Я потом друзьям его стал звонить… разузнавать, что к чему. Оказывается, Лилька его бросила, сбежала с каким-то иностранцем в Марокко. У парня, вестимо, глубочайшая депрессия. Тут, как назло, этот кореш и подвернулся. Все одно к одному.

– Да-а…

Вересов даже забыл про свою Варвару, так его поразил Санин рассказ. Что с людьми творится?

– Надо Женьку выручать, – решительно сказал он. – Я друзей в беде бросать не привык.

– Что мы можем сделать-то?

Саня налил в стаканы еще водки. Выпили, но это совершенно не помогло. Хмель у обоих как рукой сняло.

– Где, ты говоришь, их община? – спросил Илья, заедая водку огурцом.

– На Памире…

– А точнее?

Они позвонили матери Голдина и выяснили, что гуру со своими подопечными обитает где-то в районе Язгулемского хребта.

– Надо ехать. На месте разберемся, – решил Вересов. – В горах народу мало, там каждый новый человек вызывает пристальное внимание. Тем более целая община. Найдем!

– То есть, как «найдем»?

– Мы же едем тренироваться. Чем Язгулемский хребет хуже других?

– А-а… Ну ты, Илюха, голова! Молодец!

Они улеглись спать далеко за полночь. Обоим снились горы – скальные гребни, ледовые склоны, бездонные трещины и клубящиеся над вершинами пепельные облака…

* * *

Ангелина Львовна любила одиночество. Ее не мучили комплексы по этому поводу. Напротив, она сознательно избегала не только мужского общества, но и общества своих подруг. Пустая болтовня была ей скучна, а мужское ухаживание раздражало. Она с удовольствием зарывалась в книги, погружалась в свои размышления. Ее занимали особенности человеческой психики. «Психо», по-гречески, означает душа. А традиционная медицина упорно эту душу игнорирует.

– Нельзя понять дерево, отрицая, что у него есть корни, – любила повторять доктор Закревская. – Нельзя понять человека, отрицая душу.

С годами она убедилась, что самые главные тайны на земле начинаются с человека. Именно в его сознании и подсознании можно найти ответы на все вопросы. Естественные науки, не учитывающие этого фактора, постепенно превращаются в набор фиксированных идей. Истина скрыта за таким толстым слоем ходячих заблуждений, что многие отчаялись…

Этими мыслями Ангелина иногда делилась с доктором Самойленко. Но тот слишком уклонялся в эзотерические изыски, далеко уводящие его в мир фантазий ума.

«Олег, – теряла терпение Закревская. – Ты слишком перегружен информацией. Ты похож на синтезатор, который вместо живой музыки выдает ее суррогат».

На что Самойленко обижался и полдня не разговаривал. На большее его не хватало. Он считал Закревскую закостенелой материалисткой, а она его – безнадежным фантазером. Самое смешное, что они оба ошибались.

Общаясь с Самойленко, Ангелина смирилась с его витиеватой манерой мыслить. Горячие споры сменились взаимным подтруниванием. А в общем, они прекрасно ладили.

– Ангелина! – время от времени взывал Самойленко. – На что ты тратишь свою жизнь? Посмотри вокруг. На тебя еще обращают внимание мужчины. Но это скоро пройдет. И тогда…

– Ой, как страшно! – отмахивалась Закревская. – Теперь я ночь спать не буду.

Молодость ее прошла за книгами и научными трудами, о чем она нисколько не жалела. Она занималась любимым делом, и ее работа совпадала с ее интересом.

– У тебя были романы? – однажды полюбопытствовал Самойленко.

– Если их можно так назвать… – скривилась Ангелина Львовна. – Были, да. За мной пытался ухаживать мой научный руководитель, профессор Тишко. Это ужасно! Представь себе семидесятилетнего старика, трясущегося и пускающего слюни при виде молодого тела. Ничего более отвратительного я в жизни не видела.

– Мужчина в семьдесят еще далеко не старик, – возражал Олег, потирая бородку.

– Смотря какой. Профессор был лысый, тщедушный и весь в морщинах. К тому же он потерял ногу на войне.

– Да-а… с таким женихом не покайфуешь.

– Собственно, дело даже не в возрасте, – вздыхала она. – Был и молодой. Но такой зануда… избави Боже!

– Неужели зануднее тебя?

– Я сейчас вылью чай прямо тебе на голову, – пригрозила Закревская.

Самойленко сразу замолчал. Он знал: она вполне способна сделать то, что говорит.

Марат Калитин появился в ее жизни как пациент, и ничто не предвещало иного развития событий. Он сравнительно быстро справился со своим комплексом вины по отношению к погибшему товарищу.

Обычная служебная история. Марат с товарищем выполняли задание: из машины наблюдали за неким домом. Слежка длилась уже неделю без всяких изменений, и это расхолаживало. Товарищ захотел в туалет, вышел и не вернулся. Через два часа Марат нашел его мертвым в одном из заброшенных полуподвальных помещений.

Он не мог простить себе, что не отправился на поиски сразу же, как только почувствовал неладное. С другой стороны, Калитин не имел права покидать пост наблюдения, что бы ни случилось. Долг по отношению к государству столкнулся с долгом по отношению к товарищу, с которым многое связывало: совместная служба, приятельские отношения и простая человеческая симпатия.

«Если бы я спохватился раньше… – казнился Марат. – Если бы я подстраховал…» Бесполезные, запоздалые сожаления ужасно его измучили. И только сеансы доктора Закревской помогли выплеснуть, пережить и исчерпать эту боль.

Калитин не сразу осознал, что Ангелина Львовна занимает его как женщина. Он был ей благодарен, признателен, только и всего. Но, перестав посещать ее кабинет, он затосковал. С тех пор их отношения постепенно перешли в некую неопределенную стадию взаимной тяги и продолжали развиваться. Никто из них не отдавал себе отчета, что их влечет друг к другу. О любви ни Марат, ни Ангелина Львовна не помышляли. Эта интимная, высшая сфера взаимности ассоциировалась у обоих с совершенно иными вещами. Итак, они вступили на зыбкий, туманный путь… и шли по нему наугад.

После беседы с Закревской о «золотом городе» и «плавучих садах» Марат почувствовал себя странно. Он решил позвонить ей, несмотря на позднее время.

– Алло, Лина, – сказал он, ощущая внутреннее тепло от одних только звуков ее голоса. – Я тебя не разбудил?

– Ты же знаешь, я раньше двенадцати не ложусь…

– Можешь ответить на один вопрос?

– Попробую.

– Почему тебя вдруг заинтересовали американские индейцы?

– Я, кажется, объясняла… ну ладно. Захотелось иметь больше реальности о том, что рассказывают мои пациенты.

– Помнишь наш разговор о «золотом городе»?

– Конечно, помню. Ты мне очень помог. Теперь я по крайней мере знаю, в каком направлении думать.

– Зато я потерял ориентиры…

Ангелина Львовна промолчала. Она ждала продолжения.

– Чего молчишь? – напряженно спросил Калитин.

– Жду, чтобы ты выразился яснее. На тебя произвела впечатление тема?

– В общем, да. И это сбивает меня с толку. Похоже, я впадаю в детство. Есть у вас в психотерапии такой диагноз?

– Не важно. Опиши симптомы, – усмехнулась она.

– Понимаешь, на меня нахлынули воспоминания. Я перечитал массу литературы об инках, но это было давно. Много лет я вообще не думал о них. А теперь… мое воображение переполняют видения… то есть я не знаю… разворачиваются целые картины незнакомой мне жизни. Наверное, так писатели создают свои книги.

– Тебя беспокоят картины из жизни инков?

– Я бы даже не назвал это картинами. Просто передо мной открылось что-то невероятное…

– Ты чрезмерно впечатлителен, Марат.

– Не говори ерунду. Я настолько зациклился на этом, что пару раз чудом не проехал на красный… хоть за руль не садись.

– Хорошо. Есть один верный способ освободить свое внимание.

– Какой?

– Просто записывай все мысли, которые тебя одолевают. Переноси свои видения на бумагу. Потом дашь записи мне. Вместе мы разберемся, что на тебя так повлияло.

– Просто садиться и писать? Думаешь, поможет?

– Видишь ли, когда ты описываешь воображаемые картины, они переходят в иную плоскость. Грубо говоря, из твоего внутреннего мира перемещаются в мир внешний, тот, что существует наяву. Таким образом…

– Я понял, – перебил ее Марат. – Спасибо. Пойду писать.

Она засмеялась.

– Ты еще Хаггарда переплюнешь.

Генри Райдер Хаггард был английским писателем, автором романа «Дочь Монтесумы».

– Издеваешься? – рассердился Марат. – Учти, тебе придется быть первым читателем и критиком моих сочинений. Вернее, видений. Или нет… Тьфу, запутался! Ладно, благодарю за совет. Пока…

– Пока.

Ангелина Львовна положила трубку и совершенно некстати вспомнила происшествие на работе. Утром какие-то хулиганы разбили окно в ее кабинете. Стекло рассыпалось полностью, и с улицы ворвался ледяной ветер со снегом. Через минуту вбежал Самойленко с паническим выражением лица.

«Что за шум?»

Увидев разбитое окно, он подпрыгнул от возмущения и завопил:

«Немедленно вызывай полицию! Эти подонки совсем распоясались! Посреди бела дня кидают камни в окна. Безобразие!»

«Успокойся, – вставая из-за стола и стряхивая мелкие осколки, сказала Закревская. – По-моему, стекольщик будет более полезен».

«Ты что, собираешься оставить это безнаказанным?»

«Послушай, в городе чуть ли не каждый день случаются убийства. Неужели полиция будет искать хулиганов, кидающихся камнями в окна?»

«Смотря в чьи окна», – запальчиво возразил Самойленко.

«Ах, ну конечно! Окна великих психотерапевтов всех времен и народов обладают особым статусом! – засмеялась Ангелина Львовна. – Давай-ка, звони стекольщику. Нечего зря время терять».

Стекольщик оказался чрезвычайно занятым человеком и обещал прийти только к вечеру.

«Олег, – не терпящим возражения тоном заявила Закревская. – Тебе придется уступить мне свой кабинет на пару часов. Сейчас придет Ревин, его сеанс я отменить не могу…»

«Слушаю и повинуюсь, – поклонился Самойленко. – Отказать даме? Ни за что! Ладно, пользуйся. У меня как раз два свободных часа в запасе».

Он проводил Ангелину Львовну в свой кабинет, и вовремя. Буквально через минуту у офиса затормозил черный «джип» Ревина.

«Почему мы здесь?» – нервно поинтересовался бизнесмен, оглядывая новое помещение.

«По техническим причинам. Кто-то разбил окно», – объяснила Закревская.

Сеанс с Даниилом Петровичем получился сумбурным. «Магический» шар, который Самойленко водрузил на самое видное место, постоянно отвлекал Ревина. Ангелина Львовна и сама невольно стала бросать на него взгляды. Она готова была поклясться, что с появлением Ревина шар медленно наполнился изнутри золотым светом.

«Это игра солнечных лучей», – сказала она себе.

С уходом Ревина шар потух. Но и небо за окном подернулось тучами. Закревская взяла шар в руки и долго его рассматривала. Ничего особенного. Обыкновенный круглый прозрачный предмет…

Глава 10

Памир

В начале марта съемочная группа наконец добралась до Язгулемского хребта.

Остановились в маленьком горном селении, поблизости от строящегося туннеля. Впрочем, «поблизости» – громко сказано. До туннеля надо было добираться около часа. Метростроевцы, работающие в туннеле, жили в специальных вагончиках. Киношников встретили без энтузиазма, скорее даже с воинственным неприятием. Будут путаться под ногами, мешать. А прокладка туннеля сквозь гору – работенка не шуточная.

Режиссер Бахмет несколько раз встречался с начальником строительства, инженером Паршиным, о чем-то подолгу разговаривал с ним. Видимо, убеждал в необходимости сотрудничества.

– У меня техника безопасности! – кричал Паршин. – Я не хочу садиться в тюрьму из-за ваших людей. Это гора, а не танцплощадка. Какой-нибудь обвал породы, и всем крышка…

Режиссер обещал осторожность и тщательную подготовку к съемкам. Паршин не сдавался. Наконец долгожданное разрешение было получено.

– Бахмет заплатил Паршину кругленькую сумму, – шептала Глафира на ухо Ларисе. – Иначе тот нипочем не позволил бы. Сердитый мужик… зверь.

– Правда? – делала большие глаза Мельникова.

– А то! Гаврилов еще в Москве приказал Бахмету не жадничать и специально выделил деньги на «подмазку». Так и сказал: «Делай что хочешь, но эпизоды сними!» Вот.

– Неужели нельзя как-то проще? – удивлялась Лариса. – Декорации использовать, например. Или эту… компьютерную графику. Сейчас многие так делают.

– Ты что? У Бахмета знаешь, какой девиз? Достоверность, достоверность и еще раз достоверность. Если в фильме должен быть Памир – значит, настоящий Памир. Если туннель – значит, настоящий туннель. И никакой халтуры!

– Вашему Таврилову, видать, деньги девать некуда…

Администраторша кивала головой, соглашалась.

– Где он их только берет? – вздыхала она. – Живут же люди! Роскошно, с шиком.

Лариса привыкала к жизни в горном кишлаке. Она ходила к арыку по воду, жарила и тушила баранину с картофелем, заваривала кок-чай. Хозяйка-таджичка учила ее печь лепешки, знаками показывая, как месить и раскатывать тесто, когда вынимать из печи.

– У тебя здорово получается, Мельникова, – дула на горячую лепешку Глафира. – Вкуснотища!

Жизнь шла своим чередом. Актеры репетировали какие-то свои сцены, операторы возились с техникой, Бахмет недовольно ворчал, каскадеры изучали окрестности, подбирая удобные места для трюков.

– У нас появились соседи, – сказал однажды за ужином Борис.

– Кто такие? – вскинулся режиссер. – Неужто конкуренты? Тоже кино снимают?

– Вроде нет. Разве что любительское. Я у них видеокамеру видел. Скорее всего, это альпинисты. Они разбили лагерь недалеко от того скального гребня, где мы собираемся снимать завтрашний эпизод.

– Ты уверен, что это альпинисты? – недовольно спросил Бахмет.

– Нет, конечно. Надо будет сходить к ним, познакомиться, поговорить.

– Сколько их?

– Пятеро. Все молодые, симпатичные ребята.

– Настоящие альпинисты? – восторженно воскликнула Лариса. – Вот здорово! А можно будет посмотреть, как они на гору полезут?

Никто не ответил. Только Глафира незаметно наступила ей на ногу.

– Любопытной Варваре нос оторвали! – в сердцах сказала она помощнице, когда все разошлись. – Давай посуду мыть.

– Ладно… – смутилась Лариса. – А что я сказала-то?

– Говорить будешь, когда тебя спросят. Видела, как Бахмет рассердился?

– Да он всегда сердится…

– Все равно, не твоего ума дело!

– Почему это?

– Нет, вы посмотрите на нее! – возмутилась администраторша, со стуком складывая чистые тарелки. – Сказано тебе, не лезь, куда не следует! Хуже будет.

Мельникова замолчала в недоумении. Что такого, если она познакомится с альпинистами? Кому от этого может быть хуже?

На следующий день Борис сходил к ребятам в лагерь. Они действительно оказались альпинистами.

– Долго они здесь пробудут? – спросил Бахмет. – Надеюсь, у нас не прибавится хлопот?

– Какие хлопоты? – удивился каскадер. – Ребята они спокойные, приехали на месяц, тренироваться.

– Торчать на площадке, глазеть на съемки не будут?

– Нет. У них тут еще дело есть. Они товарища разыскивают.

– Среди метростроевцев, что ли?

– Не похоже, – покачал головой Борис. – Меня расспрашивали, не видел ли я чего, не слышал ли?

– Выходит, их товарищ в горах потерялся?

Режиссер вдруг сильно разволновался, вытащил из кармана трубку и закурил.

– Говорят, здесь недалеко община какая-то есть…

– О, черт! – Бахмет слишком сильно затянулся и закашлялся. – Этого еще не хватало! Какая община? Ты решил меня с ума свести?

– Да я– то тут при чем? – развел руками Борис.

– Что за община, спрашиваю?

– Какие-то чудики, – хихикнул каскадер. – Типа святые отшельники. Они тут общаются с Высшим Разумом.

Лариса засмеялась, а Бахмет бросил на нее недобрый, колючий взгляд.

– Возьми ребят и побродите вокруг, – велел он Борису. – Посмотрите, где эта община, чем занимается. И что там за люди. Пропавшего парня как зовут?

– Евгений Голдин, кажется.

У Бахмета испортилось и без того дурное настроение. Он на всех ворчал, всем делал замечания и выговоры.

– Ему сейчас лучше на глаза не попадаться, – посоветовала Глафира.

Они с Ларисой готовили в доме костюмы и инвентарь для завтрашних съемок.

– Мы завтра к туннелю пойдем? – поинтересовалась Мельникова.

– Если возьмут.

– Куда они денутся? Кто им все подавать будет? А кормить? До туннеля почти час пилить на автобусе. Вы мне скажите, Глафира, почему мы ближе не поселились?

Лариса не понимала, зачем сотрудники киностудии сами себе создают трудности? До самого туннеля ведет автомобильная трасса. Собственно, его и прокладывают для того, чтобы не объезжать гору, а сократить расстояние. Разве нельзя было поселиться рядом со строительством, отснять все, что положено, и дело с концом?

– Не лезь ко мне со своими вопросами, – огрызнулась администраторша. – Больно ты любопытная, Мельникова. Тебе больше всех надо, да?

– А мне кажется, вы сами не знаете, почему в вашем «Дебюте» царит такая неразбериха.

– Ну, допустим. И что?

– Странно все это. Руководителя вам толкового не хватает. Складывается впечатление, что куча денег выбрасывается на ветер, и всем плевать.

– Тебе зарплату платят, Мельникова? – сердито сказала Глафира. – Вот и молчи. Нам думать не положено. Что скажут, то мы и делаем. Разве плохо? Будешь много думать, голова распухнет.

С этим Лариса не могла не согласиться. Действительно, чего она возмущается? Деньги платят исправно, а за организацию съемок отвечает Бахмет.

Они с Глафирой долго возились, укладывая в ящики все необходимое, и легли позже всех. Администраторша сразу уснула, а Лариса все ворочалась и ворочалась. Вроде и притомилась за день, а сон не идет.

Она решила подышать свежим воздухом. Осторожно выбралась из-под одеяла, надела джурабы, валенки и выскользнула за дверь.

Над Памиром лежала ледяная черная ночь. Луна была скрыта туманной дымкой и давала тусклый голубоватый свет. Лариса стояла возле дома, ежась от холода, смотрела на небо. Звезды были еле видны. Ей показалось, что она слышит скрип снега. Кто-то бродит вокруг? Может, голуб-яван? Ей стало жутко. Хотелось броситься обратно, в дом, в тепло и безопасность, но ноги будто приросли к земле, налились тяжестью.

Далеко, там, где начинались горы, возникло неясное движение и сполохи. Эти сполохи создавали такую игру света, что казалось, в черном пространстве появилась огромная, колышущаяся фигура. Она медленно раскачивалась, гигантской «тенью» скользила вдоль склона горы…

Лариса закричала – громко, отчаянно. Но из горла вырывались лишь глухие хрипы. Жуткий, невыносимый страх заставил ее рвануться назад, к двери в дом… Все померкло. Как она попала внутрь дома, как опустилась на пол и потеряла сознание, Мельникова уже не помнила.

Ее обнаружила Глафира, которая почувствовала неладное, встала и, сделав несколько шагов, наткнулась на лежащую помощницу. Голос администраторши оказался почище иерихонской трубы. Она так истошно завопила, что в секунду подняла всех, даже Бориса, которого из пушки не разбудишь.

– Что случилось? – кричал Бахмет, создавая еще большую панику. – Где фонарь?

Электричество в кишлаке давали с перебоями, а из-за переполоха не сразу удалось сообразить, где фонари и свечи. Наконец, зажгли свет и увидели распростертую на полу без памяти Ларису. В группе был врач, который быстро привел пострадавшую в чувство.

– Что с вами? – опустившись возле Ларисы на корточки, спросил Бахмет. – Вам стало плохо?

– Оставьте ее в покое, – сказал врач. – Сейчас она все равно не в состоянии говорить. Утром расспросите.

Борис с доктором подняли Ларису и положили на деревянную кровать, где она спала.

– Может быть, у нее горная болезнь? – приставал режиссер к врачу.

– Здесь не так уж и высоко, – ответил тот. – Впрочем, каждый организм реагирует на высоту по-своему.

– Так что с ней все-таки?

– Ничего не знаю. Утром, все утром. Разойдитесь, пожалуйста.

До утра многие не спали, шепотом обсуждая ночное происшествие. После завтрака доктор решил поговорить с Мельниковой. Она смутно помнила, что случилось.

– Наверное, мне стало душно, и я… хотела выйти во двор. Потом… испугалась.

После подробных расспросов выяснилось, что у Ларисы был приступ горной болезни.

– Слабость, нервное расстройство, галлюцинации, – сказал врач Бахмету и Глафире. – Похоже, Мельникова пострадала из-за слишком резкого подъема в горы. У нее хрупкий организм. К счастью, это поправимо…

Записки Марата Калитина

Запутанный, невероятно сложный и длинный путь привел меня к ним. Я начал его давно. Мне нужна была их тайна, но они не собирались раскрывать ее никому. Они так тщательно охраняли ее, что тайны как будто не существовало.

Несуществование – вот какой они изобрели способ сохранить свою тайну.

Наблюдая за ними, я не сразу сообразил, близки ли мои поиски к завершению или же я в очередной раз обманулся. И только когда я увидел «обряд эльдорадо», интуиция подсказала мне, что тайна почти у меня в руках.

Я затерялся среди них, стал таким же, как они. Но я не был одним из них, а они не подозревали об этом. Я напал на след. Я подошел так близко, что дыхание тайны опаляло меня…

Эльдорадо! Солнечный танец, пляска бессмертия! О, как сладостно было купаться в твоих лучах и знать, что развязка близка, что неисчислимые странствия мои подошли к своему пределу! Что скоро, очень скоро я смогу вернуться туда, где меня ждут! Вернуться победителем…

Глубокое темное озеро лежало на высоте, куда не долетали птицы…и небеса отражались в нем, как в огромном волшебном зеркале. Это озеро образовалось в кратере потухшего вулкана. Они говорили, что озеро соединяется с самим сердцем земли, и почитали его как живое существо.

В назначенный день, в назначенный час все племя проделывало долгий путь к покатым, похожим на чашу, берегам священного озера. Звуки ритуальной музыки, ее магические ритмы эхом отражались от окрестных скал, песнопения Жрецов достигали своей кульминации, и… все стихало. В неподвижной и какой-то сверхъестественной тишине вдруг раздавался «голос озера», – это был плеск от жертвенных даров, бросаемых неисчислимой толпой. Изумруды и золото сыпались в воду, подобно сверкающему дождю, исчезая в непроницаемых глубинах.

Затем жрецы медленно раздевали своего правителя, обмазывали его тело клейким раствором и принимались дюйм за дюймом покрывать кожу золотым песком, пока он не превращался в Эльдорадо, «золотого человека». И тут… я все понял. Я уже не смотрел, как правителя с почестями повели на пышно украшенный плот и спустили тот на воду. Когда затих дождь из жертвенных даров, «золотой человек» прыгнул следом и вынырнул из глубины озера уже без покрывавшего его золота…

Грянувшие барабаны оглушили меня, вывели из задумчивости. Я ликовал. Этот обряд сказал мне больше, чем я мог надеяться…

Марат отложил ручку и перечитал написанное. Перенесенная на бумагу история, беспокоившая его целые сутки, померкла и как бы отодвинулась вдаль. Ему действительно стало легче.