Текст книги "В храме Солнца деревья золотые"

«Откуда ко мне приходят эти мысли? – спрашивал он себя. – Что со мной? Какому наваждению я поддался?»

Он искал ответов и не находил их. Вспоминая свое детство, он не мог назвать источник нахлынувших на него видений. Да, он читал, как в 1521 году Эрнан Кортес поразительно легко разделался с великой империей ацтеков, а Франсиско Писарро двенадцатью годами позже – с империей инков в Перу. В 1536 году набожный Гонсало Хименес Кесада со своим отрядом за несколько месяцев покорил страну чибча.

Марат, затаив дыхание, представлял себе, как люди Кесады прорубались сквозь непроходимые джунгли с помощью мачете[10]10
  Большой нож для рубки сахарного тростника.


[Закрыть] и переходили болота по пояс в воде, чудом спасаясь от ядовитых змей, аллигаторов и ягуаров, как… Да что говорить? Конкистадоры[11]11
  Завоеватели, испанские авантюристы, отправляющиеся в Америку после ее открытия для покорения новых земель.


[Закрыть] казались ему настоящими героями. Он даже не знал, кем больше восхищается, индейцами или их завоевателями. И те и другие будоражили его воображение, будили желание самому отправиться на поиски затерянных в лесных дебрях легендарных городов. Он бредил горными кручами Анд, несметными сокровищами, которые надо искать на востоке, где укрывается озеро Гуатавита…

Эльдорадо, заветная страна, в которую безуспешно стремились кладоискатели всего мира! Неуловимая, она маячила то за следующим горным хребтом, то за следующей рекой… Несмотря на неудачи, поиски Эльдорадо не прекращались. Предпринимались попытки осушить заветное озеро. Один богатый купец из Боготы нанял тысячи работников, чтобы прорыть ров в прибрежном холме и выпустить воду. Его затея почти удалась. Но когда вода хлынула из озера, были обнаружены всего несколько крупных изумрудов и золотых безделушек.

Другой искатель сокровищ пытался проделать в скале туннель для отвода воды, но своды туннеля рухнули и погребли под собой «джентльменов удачи».

Последнюю попытку осушить озеро предприняли англичане, которые использовали гигантские насосы. Им удалось отвести почти всю воду, но жидкий ил на дне быстро засасывал каждого, кто осмеливался на него ступить. На следующий день ил затвердел как застывший цемент, и золотые предметы приходилось буквально вырубать из него…

Все это известно и имело мало общего с видениями, обрушившимися на Марата.

Богатства Эльдорадо до сих пор не дают покоя искателям приключений. Без устали пересекают они вдоль и поперек горные хребты, джунгли и саванну Южной Америки, но… тщетно. Эта тема послужила созданию не одного романа и кинофильма, не одной романтической и трагической истории.

«Выходит, Эльдорадо не какая-то там страна несметных богатств, а всего лишь диковинный ритуал индейского правителя, – подумал Марат. – Однако… откуда я все это знаю? И о какой тайне идет речь?»

Устав от бесполезных усилий объяснить самому себе, что происходит, он отправился к Закревской.

– Ты мне посоветовала записывать все, что приходит в голову, – заявил он. – Ты и расхлебывай.

И положил перед ней листок с записями.

– Что это такое, по-твоему?

Ангелина Львовна внимательно прочитала написанное и покачала головой.

– Может, в тебе просыпается талант писателя? – предположила она. – Творчество – самое загадочное свойство человека. Откуда берутся образы, сюжеты, события? Откуда снисходит вдохновение? Как устроено воображение? И почему у одних людей всего этого в избытке, а у других явно не хватает?

– Есть и третья категория, – добавил Марат. – Это те, у кого полностью отсутствует все, что ты перечислила. Я всегда относил себя именно к ним.

– Почему?

– Ну, посуди сама. В детстве я терпеть не мог ни читать, ни тем более писать. Меня влекли приключения, путешествия, игры на открытом воздухе. Я любил бегать, драться и испытывать себя на прочность. Какое творчество? Я ни разу в жизни не нарисовал ни одного стоящего рисунка, не резал по дереву, не выпиливал… Подобные занятия настолько мне чужды, что это поняла даже моя бабуля. И оставила меня в покое.

– Да, но…

– Как я люблю эти твои «да, но…»! С одной стороны – ты как бы соглашаешься, а с другой – собираешься возражать. Неплохая штука. Это психологи придумали?

– Не знаю. Я вообще-то хотела сказать другое. Творчество может быть непроявленным… То есть оно зреет внутри личности, оставаясь до поры невостребованным.

– До какой поры? Она развела руками.

– Я изучаю этот аспект психики…

– Давай будем говорить на простом языке, – вздохнул Марат. – А то я начинаю чувствовать себя участником научной конференции.

– Извини… Я думаю, ты недооцениваешь свои способности. Ты же сам рассказывал, как, будучи мальчиком, сумел заразить своими фантазиями друзей и приятелей. Игры – это тоже разновидность творчества. Тебя вдруг привлекла давно угасшая цивилизация южноамериканских индейцев. Почему именно она?

Марат молчал. Он уже не раз задавал себе этот вопрос.

– Может, потому, что мне попалась в руки книга «Дочь Монтесумы»?

Закревская с сомнением смотрела на него.

– У вас в доме была библиотека?

– Да, – кивнул он. – И у родителей, и у бабули. Иметь библиотеку считалось престижным.

– Вот видишь? То есть книги тебе попадались разные, а прочитал ты именно эту. При всей твоей нелюбви к литературе.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Только то, что тема, изложенная в романе, совпала с твоим собственным скрытым интересом. И он проявился.

– Слишком сложно…

– А кто тебе говорил, что человек – это просто?

– Ой, Лина, Лина, ты меня совсем запутала… Калитин встал и принялся вышагивать по кабинету.

– Ладно, черт с ними, с видениями. Мало ли что иногда людям лезет в голову?

– Я бы не стала отмахиваться от того, что «лезет», – возразила Ангелина Львовна. – Но раз ты против…

– Да не против, не против! Хотя… почему-то я не люблю копаться в себе. Вдруг отыщу что-нибудь ужасное?

Закревская засмеялась.

– Боишься увидеть динозавров, обитающих в подсознании? Не так страшен черт.

Марат сделал еще пару кругов по кабинету, потом снова сел.

– Знаешь, что интересно? – неожиданно спросил он. – Откуда у инков и ацтеков было столько золота? И куда оно потом делось?

– Завоеватели разграбили, – предположила Ангелина Львовна. – Вывезли в Европу…

– Это понятно. Но тогда… должны были остаться места разработок, шахты, наконец. Что-то я не слыхал, чтобы Мексика или Перу славились добычей золота.

– Мы с тобой не геологи.

– Тоже верно…

Глава 11

Памир

Илья Вересов решил перенести лагерь в другое место. Он облюбовал для этого небольшую ровную площадку, защищенную от ветра двумя отвесными скалами. Более опытные Аксельрод и Потапенко сразу оценили предложение Ильи. Новички же огорчились, но виду не показывали. Опять придется тащить снаряжение, рюкзаки и продукты, переустанавливать палатки!

– Гоша с Виталиком сердятся, – добродушно улыбаясь, сообщил Потапенко. – Считают, мы дурью маемся.

– Молодые еще… – отозвался Аксельрод. – Зеленые. Ничего, пусть закаляются. Памир их обкатает! Это не Крым, где маки цветут по скифским курганам.

– Зря ты так, – вмешался Илья. – И в Крыму есть где потренироваться. Там такие двухсотметровые стеночки стоят, гладкие, как монолит – любо-дорого смотреть. А уж подниматься какое удовольствие! Просто я по Памиру соскучился.

– Илья Григорьевич! – позвал его один из новичков. – Идите сюда!

Вересов отставил в сторону рюкзак, подошел к молодым.

– Глядите, – взволнованно говорил Гоша Марков, показывая на несколько банок от сгущенного молока и тушенки. – Что это?

Банки были пусты. Кто-то грубо открыл их и выпотрошил содержимое. Или съел. Второе более вероятно.

– У нас есть голодные! – со смехом заключил Илья. – Ничего из ряда вон выходящего. Осталось только выяснить, кому не хватает еды, и готовить побольше.

На самом деле увиденное ему не понравилось. Вересов не первый раз ходил в горы, и подобное приключилось в его команде впервые.

Подошли Аксельрод и Потапенко, обескураженно уставились на пустые банки.

– Саня, – шутливо балагурил Илья. – Признавайся, когда ты умудрился умять молоко и тушенку? Ночью небось? Встал втихаря и…

– Да ты че? – обиделся Аксельрод. – На солнце перегрелся?

Вокруг злополучных банок топтался второй молодой спортсмен, Виталик Саворский. Его веснушчатое лицо покрылось жарким румянцем.

– Ребята, а может, это медведь был? – робко предположил он. – Уже весна… Может, он проснулся? А? Кушать захотел…

– Ну да, – деловито поддержал его Потапенко. – Проснулся мишка, почуял, что живот свело от голода, и решил к нам в лагерь нагрянуть, сладеньким полакомиться. Ты даешь, Кострома!

Саворский был родом из Костромы, за что и получил свое прозвище. Парень он оказался покладистый и мирный. Правду сказать, Илья к себе в группу других не брал.

– А что? Разве не может такого быть? – растерялся Виталик.

– Во-первых, для мишки здесь высоковато, – заявил Аксельрод. – Во-вторых, медведь бы эти банки погрыз, помял, разбросал. Животное, оно порядка не понимает. А баночки-то рядком поставлены и гляди, как открыты, будто ножом консервным.

– Ага, – кивнул Гоша. – Только тупым.

– Следы! – воскликнул Потапенко. – Если это медведь, должны остаться следы. От другого зверя тоже.

– Какие следы? Мы тут все вверх дном перевернули, палатки таскаем, снаряжение… Все затоптано!

Вопреки сказанному, они дружно принялись искать следы.

– Следопыты из вас никакие, – подшучивал над новенькими Аксельрод. – Особенно ты, Кострома. Кто ж так ищет? Нагибаться надо пониже, каждую бороздку рассматривать…

– Ну да, – смущался Саворский. – Я вам не сторожевой пес Мухтар.

– Жалко…

Никаких следов, кроме человеческих, вокруг лагеря обнаружено не было. Впрочем, ничего другого Илья и не ожидал.

– Ладно, ребята, шутки шутками, но кто все-таки съел консервы?

Он обвел взглядом всех четверых. Никто не признался. За Сашу Аксельрода и Толю Потапенко Вересов мог поручиться головой. Новички тоже не производили впечатления бессовестных обжор и обманщиков.

– Хорошо, – после долгого молчания сказал Илья. – Будем считать инцидент исчерпанным.

Но сам он решил на досуге заняться разгадкой неприятного происшествия…

Обустроили новый лагерь, приготовили ужин. Горячая каша с мясом показалась райским лакомством. За едой травили обычные альпинистские байки.

– Анатолий, а правда, что вы поднимались на Пти-Дрю? – перекладывая кружку с дымящимся чаем из руки в руку, спросил Виталик.

– Пти-Дрю – в переводе с французского Маленькая Птичка, – это вершина во Французских Альпах, – пояснил Илья.

– Ага, – охотно подтвердил Потапенко. – Меня пригласил совершить восхождение на Пти-Дрю французский альпинист Жан Картье. Мы с ним вместе штурмовали Ушбу. Так что я еще и член английского клуба.

– Шутите! – застенчиво улыбнулся Саворский.

В свете костра его веснушки резко выделялись на круглом лице, особенно на носу и щеках.

– Вовсе нет! Он действительно член английского клуба ушбистов, – сказал Илья.

– Кого?

– Ушбистов! Кавказская Ушба – сложная для восхождения вершина, вот англичане и учредили специальный клуб тех, кто на нее поднимался.

– А-а… здорово! – с завистью глядя на Потапенко, протянул Гоша. – Тогда я тоже хочу подняться на Ушбу.

– Значит, поднимешься. У вас, ребята, все вершины еще впереди.

К ночи резко похолодало. Небо заволокло тяжелыми, полными снега тучами. Дул пронизывающий ветер. Но расходиться по палаткам не хотелось.

– Красивые горы Альпы? – не унимался Саворский. – Лучше наших?

– Лучше, хуже… я бы так вопрос не ставил, – улыбнулся Толик. – Любые горы красивы по-своему. А Пти-Дрю – вершина особенная, с головокружительными отвесами, гладкими гранитными стенами, на которых играет солнце. Подъем на нее – дело не простое, а уж спуск…

– Бывает, что спуск гораздо тяжелее подъема, – поддержал приятеля Вересов.

Он чувствовал: атмосфера в лагере напряженная из-за утреннего конфуза с консервными банками.

– С сегодняшнего дня я назначаю дежурного по лагерю, – объявил Илья, допивая чай. – Этой ночью дежурит Потапенко.

– А что я должен делать? Бродить между двух палаток? – удивился Толик.

Какие обязанности у дежурного днем, хорошо известно: охранять имущество; связываться, в случае необходимости, по рации с базовым лагерем; готовить еду и мыть посуду. А вот ночью…

– Просто будь настороже, – сказал Вересов. – Постарайся не уснуть и прислушиваться ко всему, что происходит. Вдруг нашему мишке понравилось угощение и он опять захочет подкрепиться? Если заметишь что-то подозрительное, разбуди меня.

– Не говори ерунду, Илья. Какой мишка? Мы, кажется, об этом уже говорили.

– Значит, не мишка, – спокойно согласился Вересов.

– А кто?

– Любой другой, кому вздумается наведаться к нам в лагерь. Можешь взять мое ружье.

У новеньких так округлились глаза, что Вересов не выдержал и рассмеялся.

– Ты думаешь, здесь был чужой? – спросил Потапенко.

Предложение Ильи настолько поразило его, что он встал и начал расхаживать вокруг костра.

– Не знаю, – развел руками тот. – Но полностью исключить такой вариант не могу. Кто-то же съел консервы? Или выбросил содержимое.

– Ты еще скажи, что это голуб-яван! – пошутил Аксельрод.

Поскольку Илья оставил его шутку без внимания, Саня переключился на Потапенко:

– Везет же тебе, Толик! Если сфотографируешь голуб-явана, станешь знаменитостью. Может, даже международную премию получишь.

– Иди ты, – отмахнулся тот.

– Да ты не тушуйся. Я тебе свой фотоаппарат дам, – не унимался Саня. – Представляешь? Во всех газетах твой портрет и заголовки крупным шрифтом: «Он встретился с голуб-яваном!»

– Тьфу на тебя! – плюнул с досады Потапенко. – Сам фотографируй своего явана!

Новенькие только переглядывались. Они не понимали, о чем идет речь.

– Что это за голуб-яван такой? – спросил Гоша.

– Вот чудак! – захохотал Аксельрод. – Ты что, про голуб-явана не слышал?

– Не-е-ет…

– А еще альпинист называется. Ты не где-нибудь, а на Памире, парень! Голуб-яван – это «снежный человек». Усек?

– Усек…

– Ну вот. Именно о нем мы и говорим.

У Саворского чуть глаза не выскочили из орбит.

– Здесь водится «снежный человек»? – вне себя от волнения, спросил он. – Тот самый… про которого…

– Конечно, тот самый! Только никто его не видел. Зато всякие загадочные происшествия случаются. Вот, например, как с нашими банками.

– Кончай хохмить, Саня, – рассердился Потапенко. – Чем, по-твоему, этот «снежный человек» открыл банки? Думаешь, у него есть консервный нож?

Но Аксельрода не так-то просто было сбить с толку.

– Как это чем? – удивился он такой непонятливости. – Когтями! Знаешь, какие у него когти? Как бритва. Кино про Фредди Крюгера смотрел?

– Ну?

– Вот примерно такие когти у «снежного человека». Только не железные, а это… костяные. Но крепкие. Если схватит, не вырвешься! Теперь понимаешь, почему тебе Вересов ружье предлагает?

– Хватит! – взревел Потапенко, угрожающе надвигаясь на Саню. – Что ты несешь?

– А че, ребята? – вмешался Кострома, разряжая обстановку. – Вдруг это правда «снежный человек»? И мы его сфотографируем? Это же мировая сенсация!

– Где же в таком случае следы? – внес в спор свою лепту Гоша. – «Снежный человек» оставляет после себя огромные следы. Я читал. Их ни с чем не спутаешь. И затоптать мы их не могли.

– Вот! – поднял вверх палец Вересов. – Где следы?

– Ну… – не сдавался Аксельрод. – Голуб-яван – существо таинственное, практически неизученное, мало ли…

– Нужно не выдумывать басни, – возмутился Илья, – а смотреть на вещи реально. Раз следов нет, значит…

– …консервы сожрал кто-то из своих! – злорадно заключил Потапенко. – А теперь пытается все свалить на «снежного человека»!

Над лагерем раздался такой дружный хохот, что с горы полетели вниз мелкие камешки…

Москва

Из разговоров с Закревской Марат сделал вывод: он не один такой уникальный. Есть еще человек, у которого сходная проблема. Иначе с чего бы Лина заинтересовалась вдруг индейцами? Она никогда просто так, от нечего делать, не заводит речь о подобных вещах.

«Интересно, кого еще беспокоят видения давно забытого прошлого? – думал Калитин. – Надо бы познакомиться, поделиться впечатлениями. Глядишь, что-то и выяснится».

Но спрашивать об этом Ангелину он не стал. Вряд ли она скажет. Пациенты имеют право на конфиденциальность.

Как бы там ни было, Марат перестал волноваться. Он решил точно следовать советам Закревской, то есть записывать все, что приходит в голову, какой бы чепухой это ему ни казалось.

«Достоверность – не твоя забота, – твердила она. – Тебе следует просто излагать на бумаге все, не упуская ни одной детали. Чем подробнее, тем лучше. Причем сразу, как только на тебя «находит». Если ночью – не жди до утра, а вставай и пиши. Если на работе – уединись, отложи все дела и записывай».

«Прямо вот так? – удивился Калитин. – Все бросать и за перо?»

«Я не шучу», – рассердилась Ангелина.

«Ладно, я все понял…»

В планы Марата не входило портить Лине настроение. Наоборот, он старался быть для нее приятным, желанным собеседником. И не только.

Очередная картина возникла в его сознании неожиданно. Он стоял у стола, за которым Ирочка принимала заказы, разговаривал по телефону, и вдруг…

– Извините, я вам перезвоню, – поспешно буркнул Калитин и поспешно отправился к себе в кабинет.

«Что это с ним? – удивилась Ирочка, провожая его ревнивым взглядом. – Надо выяснить». Она поправила прическу и выпорхнула в коридор. Там было пусто. Дверь в кабинет Марата оказалась плотно закрытой. Вот незадача! Ирочка на всякий случай оглянулась – не подсматривает ли кто? – и прильнула ухом к щелке. В кабинете сто – яла тишина.

«Что он там делает? – гадала Ирочка, изо всех сил напрягая свой музыкальный слух. – Уснул, что ли?» После минутного колебания она тихонько постучала. Никто не отозвался. Ирочка немного постояла, прислушиваясь, и снова постучала, на этот раз громче. Результат был тот же…

Ирочка еще минуту подождала и решительно нажала на ручку двери.

– Марат Анатольевич!

Она осеклась и даже сделала шаг назад, таким он ее обдал взглядом. Калитин сидел за столом и что-то писал. Некоторое время он просто смотрел на вошедшую Ирочку, потом, видимо, собрался с мыслями и спросил, что ей здесь надо.

– Мне? – растерялась она. – Я… вас к телефону, Марат Анатольевич…

– Скажи, что я занят.

– Да?

Ирочка усиленно косила глазами, пытаясь рассмотреть, что он пишет. Увы! С такого расстояния ей это оказалось не под силу.

– У тебя все? – неделикатно поинтересовался Калитин.

– А… ага…

– Тогда, будь добра, позаботься, чтобы мне в течение часа никто не мешал.

– Хорошо…

Ирочке не оставалось ничего другого, как закрыть дверь, пребывая в полнейшем недоумении. Такое поведение не характерно для Марата, особенно резкий, грубый тон, которого он даже не пытался скрыть.

Когда дверь за Ирочкой закрылась, он снова принялся писать…

Я слышал голоса, пытаясь определить, какой из них принадлежит жрецу, а какой – военачальнику.

– Так больше не может продолжаться, – говорил один. – Нам нужны новые партии рабов. Где они?

Их язык, науатль, оказался для меня несколько сложным. Вообще, их речь своим звучанием напоминает мне птичий клекот. Они обожают перья и изделия из них. Перьями украшается буквально все – щиты воинов, одежда, головные уборы. А имя их главного бога – Уицилопочтли – означает ничто иное, как «Колибри левой стороны». Еще один их знаменитый бог – Кецалькоатль – является «Пернатым Змеем». Все это убеждало меня в том, что я попал туда, куда и стремился…

Свою столицу Теночтитлан эти существа основали на островах озера Тескоко. Бог Уицилопочтли велел им обосноваться там, где они увидят сидящего на кактусе орла со змеей в когтях. Снова орел. Птицы, птицы! Всюду птицы…

Теночтитлан – довольно красивый город. Они расширяют его за счет «плавучих садов» чинампа. В Теночтитлане они воздвигли множество красивых храмов, где жрецы и жрицы совершают изощренные и жуткие обряды. Они поют, танцуют, воскуряют благовония и приносят людей в жертву, вырезая им сердце. Для этого существует специальный обсидиановый[12]12
  Обсидиан – вулканическая горная порода.


[Закрыть] нож, которым вскрывается грудная клетка. Реки крови орошают их алтари и лестницы храмов. Жрецы считают, что человеческая кровь питает Солнце и вызывает дожди. Абсурдная идея! Таким образом эти люди якобы снабжают богов энергией и тем пытаются отсрочить свою гибель. Они чувствуют, что их обнаружили, и все остальное – вопрос времени. Воистину, эпоха «Пятого Солнца» должна стать для последней…

Главный храм, посвященный Уицилопочтли и богу дождя Тлалоку, возвышается над всеми, он увенчан двумя святилищами. Здесь же, на огороженной территории, находятся другие храмы, палаты воинов, жреческая школа и площадка для игры в мяч. Чуть дальше от центра располагаются дворцы знати, утопающие в зелени садов. По гладкой озерной воде скользят пышно изукрашенные лодки.

Я люблю прогуливаться по вымощенным камнем улицам, когда легкий ветерок развевает мою одежду из хлопка, и вдыхать запахи цветов и плодов. Одна из таких улочек и привела меня к Миктони. Она должна помочь мне подобраться поближе к тому, ради чего я здесь. Я почти влюбился в нее, юную и свежую, яркую, как птичка-колибри, порхающая с цветка на цветок. Она ни о чем не догадывается. Я завоевал ее сердце тем, чего она не получает от своего мужа-аристократа, – поклонением ее красоте.

Миктони – самая молодая из жен ацтекского правителя. Она говорила мне, что ведет свой род от самого Ицкоатля, первого императора ацтеков. Охотно верю. Тем более, мои шансы возрастают. Еще она говорила мне, что я красив, как их таинственный и непредсказуемый бог Тескатлипока – «Курящееся Зеркало». Сомнительная похвала, но я делаю вид, что польщен.

Я долго пытался привлечь внимание Миктони, применяя разные способы, пока не нашел подходящий. Оказывается, ацтекские женщины падки на восхищение. Что ж, прекрасно! В этом они не одиноки. Итак, мне удалось стать ее любовником и тем самым привязать ее к себе. Это укромное местечко в одном из самых роскошных дворцов Теночтитлана она выбрала для наших тайных встреч и показала мне, как проникать в здание незамеченным.

Я приходил сюда раньте нее, чтобы проделать отверстие в стене для подслушивания. Замаскированная комната, где мы предаемся любовным утехам, соседствует с помещением, где правитель ведет беседы, не предназначенные для чужих ушей. Как мне повезло! Миктони часто задерживается. Ей не так-то легко найти предлог для длительной отлучки. Я же стараюсь использовать каждое мгновение драгоценного времени, проводимого во дворце. Затаив дыхание, я стою, прильнув ухом к заветному отверстию, пытаясь уловить смысл беседы между правителем, влиятельным жрецом и военачальником…

Они спорят. Они взволнованы и обеспокоены. Что-то не так в их мире, который только кажется незыблемым. Невидимая опасность подтачивает, разъедает его изнутри. Я знаю, что это. Их тайна! Они стали зависимы от нее. Они хотели быть ее хозяевами, а превратились в ее рабов.

– Наши воины устали, – говорил военачальник. Я хорошо знал его голос. – Они ропщут и требуют вознаграждения. Соседние племена оказывают ожесточенное сопротивление. Нужно принести много жертв Уицилопочтли, чтобы Он даровал нам свое покровительство. У Него пересохли губы: они давно не пробовали свежей крови!

– Нельзя! Нельзя… – возражал правитель. – Недовольны не только воины. Этот мир оказался не совсем таким, как мы рассчитывали. У нас не получилось то, что было задумано. Многие знатные ацтеки раскаиваются в том, что последовали за нами. Они сожалеют о прошлом и готовы поднять мятеж.

– Нет, – решительно вымолвил жрец. Он был самым старшим из присутствующих, и его голос походил на шелест тростника. – Этого ни в коем случае нельзя допустить. Ни один из Посвященных не смеет обратить свое оружие и свой ум против нас. Мы все связаны, и все поплатимся за содеянное, если только просочится хоть одна капля сведений о… – Жрец сделал паузу, не называя того, о чем говорил.

– Тише… – сказал правитель. – Надо быть осторожными. Теперь повсюду могут быть уши…

Он, похоже, устремил свой взгляд на то место, где стоял я. Потому что мое тело сразу покрылось липкой испариной, а ноги будто приросли к полу. Я. с трудом перевел дыхание, стараясь рассеять свой страх.

– Что с тобой? – участливо спросила Миктони. – Ты бледен и тяжело дышишь. Но даже в бледности и недомогании ты прекрасен, мой Тескатлипока!

Я так увлекся, что не заметил, как она вошла. Это плохой признак. Я стал недопустимо беспечным. Не хватало только совершить роковую ошибку, когда цель настолько близка!

– У меня жар, – соврал я. – Надеюсь, священные камни твоего дворца помогли мне унять его.

Нужно же было мне как-то объяснить, почему я стоял, прижавшись лицом к стене. Мне ужасно опротивело притворство! Кажется, я научился ему у ацтеков. Они насквозь фальшивы, и вся их жизнь пропитана фальшью, как кора деревьев влагой во время сезона дождей.

– Тебе лучше? – спросила она, приближаясь ко мне и касаясь прохладной ладонью моего лба.

– Ты испугала меня. Больше не подкрадывайся, а то я могу принять тебя за царского шпиона и…

Я выхватил из-за пояса обсидиановый нож и со свистом описал им в воздухе круг. Миктони в ужасе отшатнулась.

– Ты смог бы убить меня?

– Не тебя, а… в общем, я тебя прошу, никогда не подбирайся ко мне бесшумно! Я убью всякого, кто посмеет посягнуть на нашу с тобой тайну! И могу сделать это быстрее, чем успею рассмотреть лицо вошедшего. Твоя честь для меня превыше всего.

Кажется, она осталась довольна моим воинственным и любовным пылом. Я крепко обнял ее и поцеловал, проклиная необходимость лгать ей. Увы! Она – одна из них. Они сами выбрали свою судьбу. Тот, кто обманывает, рискует сам быть обманутым. Таковы правила, не я их выдумал.

– Еще об одном хочу попросить тебя, – добавил я, с притворной страстью глядя в ее глаза. – Не называй меня больше Тескатлипокой!

– Но…

– Мне больше по душе Шиутекутли, бог огня.

Она облегченно вздохнула и прильнула к моей груди…