Текст книги "Все возможно (сборник)"

Помощница

Как подавить волнительность, что явилась незваной гостьей, быстро освоилась и теперь всё шире разливается по захваченной территории, больно шмякает темными пятнами? А никак… Волнение ведь просто так не накроет. Всегда есть причина. Какая? Сложно разобраться… Но так уж устроен разум человеческий, что в самый пиковый, казалось, момент дернется ниточка крошечного нервишки, и к собственному изумлению заляпанная беспорядочными мыслями дверца-память широко распахивается, чтобы явить глазам доселе напрочь забытую картинку-эпизод.

Отвлекаясь, мы зачастую спасаемся сами. Но еще больше хочется верить, что самоуспокоением налаживаешь что-то еще.

Так вот…

Лето. Вокзал. Поезд «Киев-Одесса». Короткие проводы на перроне. Купе. Верхние полки и нижняя – наши. Полка напротив пуста. В железнодорожной тряске отсутствие лишнего человека в тесной духоте только в радость. В оконное стекло забил мелкий дождь, и мы активнее замахали ладошками, чтобы провожающие не стояли, а шли скорее домой. Щемящее это состояние сидеть за окном вагона, наблюдая, как уменьшаются, а затем пропадают с глаз дорогие фигурки. Чтобы перебить горячую слезу начинаешь быстрее отслеживать причудливые контуры мелькающего пейзажа. Что ж, перехитрить себя в очередной раз удалось. Сейчас проводник соберет билеты, раздаст постель, мы постелемся и всё станет гораздо лучше. Надо же, на нижнюю полку никто так и не пришел…

Теперь чашка чая и книжка, которую не терпится раскрыть. Любимое это занятие…

…Как, откуда, когда на сиденье напротив оказался пассажир, сказать затрудняюсь. Не знаю, как такое возможно, но явления не заметила… Книжка что ли тому оказалась причиной? Вернее появился не пассажир, а пассажирка. И не тетушка, и не бабушка, а скорее, колоритный персонаж сумевшего сохранить себя, но неведомого мне, фольклора. Занимая немалую площадь пространства необъятными одеждами, она сидела, скрестив по-турецки ноги, и пристально смотрела в самые глаза. Скорее всего этот выразительный взгляд и вернул из книжной истории в укачивающую реальность. На вежливое приветствие представительница загадочного народа не среагировала, но интереса своего не ослабила. Ни одно из моих последующих слов не отразилось на лице спутницы ни единой эмоцией. Мозг, скорее всего, работал на изучение объекта, и ни на что более она не отвлекалась. Если бы не сюжет, что противился и моему от себя отвлечению, я, наверное, пристальнее рассмотрела все её ленточки, бусики, браслетики, серьги, веревочки, тряпочки, сверточки, котомки, башмаки, бесчисленные юбки, платки… Но нет, запомнились лишь крупные черты выбеленного лица. Чуть проваленные цепкие глаза, большой нос, широкие скулы, сильно выпяченная нижняя подрагивающая губа. Выражение лица довольства не выражало, скорее наоборот. Ей ничего не нравилось в том, что видели её глаза. Разочарование достигло апогея, когда спутница обратилась ко мне на трескучем наречии и не получила вразумительного ответа. Она укоризненно покачала головой, а я закрылась книжкой. Всё же, у каждой из нас был свой интерес. Мы бы и поехали так дальше, но теперь отвлеклась я. Что-то заинтересовало в тех звуках, что взялась, как в трубу, выдавливать из себя моя попутчица. Надо же, с затяжными паузами она давила буквы. …К… А… З… У… С… К…У…К…О… дальше замолчала, и молчала долго, прежде чем послышалось… С…К…О…Г…О… Я выглянула из-за книжки и увидела напряженное лицо. Меня она больше не видела, а силилась вновь, с самого начала освоить название книги. Я развернула книгу так, чтобы ей было удобнее. Под перестук колес буквы сыпались, сыпались, сыпались… Наконец, она устала и ткнула пальцами в обложку. Я поняла, что надо произнести это вслух. «Казус Кукоцкого» – сказала я. После чего тетушка, можно сказать, плюнула в мою сторону. Взгляд сделался неприязненно укоризненным. Ко всему этому прибавилось поцокивание языком и осудительное покачивание головой. Затем она зло и демонстративно подобрала к себе свое имущество, отвернулась в сторону окна и долго ворчала что-то неясное, но доступное пониманию. Находиться в одной компании со мной она не могла.

Я вновь взялась читать, ощущая явную неприязнь и поеживаясь от нее… Бабуля давно уже ехала молча, а тут принялась шуршать, ворошить в котомках. Запахло чем-то вкусным, пряным, непривычным для носа. Я скосила глаза и увидела на белом вышитом полотенце толстую лепешку самодельного хлеба. Попутчица разломила её на четыре части и одну протянула мне. Лицо её теперь выражало сострадание, вроде как, ладно уж, что теперь поделаешь, раз ты такая… Деваться ей от меня было некуда. Думать можно было что угодно. А вот глаза ее подобрели, это точно. Я давно не видела у человека таких добрых глаз. Хлеб примиряет. В этом истина.

Она исчезла так же, как и появилась. Непонятно. Наверняка, не обошлось без розовых оттенков волшебства. Но сказать могу точно, книгу я дочитывала без особого интереса. Концовка, на мой взгляд, получилась какой-то провальной. Без колоритного персонажа рядом – всё теперь виделось не так.

Жених

Мне пять лет. Я кручусь перед зеркалом. Потому что, позади, на диване, положив ногу на ногу, удобно сидит мама и читает толстый журнал. Читает долго. Уже скоро дойдет до середины. И ничего вокруг себя не видит. Потому я и становлюсь еще вертлявее.

Мама в очках, а я не очень люблю, когда она в них. Очки делают её другой. Но вот какой? …Нет, этого не объяснить моими словами. Да, могу сказать вот еще: эти очки меняют и меня. Меняют так, что я перестаю себе нравиться. Очки делают меня слабой и неуверенной в мыслях. Одна из них особо настойчива: «А моя ли мама сидит у нас дома, на нашем диване, в маминых платье и тапочках?»

Я волнуюсь, я стесняюсь, я подхожу ближе и робко касаюсь пальчиком её коленки. На ощупь – она. Я облегченно вздыхаю и теперь не люблю себя совсем. Потому что, всё сильнее и сильнее хочу ластиться к ней. А это еще стыднее, чем просить что-то в магазине.

Но ведь, если пересилить себя, мама обязательно снимет эти нехорошие очки, отложит их в сторону, подтянет меня к себе, прижмет, поцелует в макушку, а потом, всматриваясь, будто мы впервые увиделись, скажет что-то очень хорошее… «Дочечка моя, миленькая моя, как же хорошо, что я тебя родила…»

Я и сегодня ждала такого завершения.

Вроде бы мама сделала всё, как обычно… Сняла очки, отложила их в сторону, но к себе не привлекла, а смотрит теперь на меня долго и пронизывающе. А потом говорит совсем уж неожиданное.

– Тебя легко будет замуж отдать.

Нельзя сказать, что о моем замужестве мы заговорили впервые. Как-то раз такие разговоры уже случались. Еще в прошлом году мне объяснили, что за братьев, как я собиралась, замуж не выходят, потому что они родные по крови. А женихом становится совершенно чужой человек. Тогда же выяснилось, что вот такими чужими были друг другу когда-то и папа с мамой. Но поженились скоро, через три месяца после знакомства. Потому что сразу друг другу понравились.

Мне не верилось. Мне не верилось в такое! Чтобы папа и мама были когда-то чужими? Да это курам на смех! Они знали друг друга всегда! И всегда были моими.

Конечно же, я тогда очень сильно разнервничалась, что расстроилась моя свадьба. Даже разболелась.

Меня вылечили, а потом, для успокоения души и закаливания духа принялись обливать холодной водой по утрам, а на ночь мазать пяточки валерьянкой. Первое не понравилось мне, а на второе реагировала наша кошка. Нервная система расстроилась теперь и у неё. Слава Богу, что быстро нашелся жених по всем правилам, и эти издевательства над нами прекратились.

Моим женихом стал Гена из нашего сада, из нашей же группы. Настоящий чужой. Я даже не знала, где он живет.

…Правда, о таком изменении в наших с ним жизнях знала только я одна. И больше никто в мире. Но разве этого не достаточно? Тем более, что Гена подходил по всем статьям и… очень мне нравился. …Вот, созналась. И сижу теперь с пунцовыми щеками.

В общем, такие вот были истории до той самой неожиданной фразы, которую обронила мама, а сейчас, оказывается продолжает дальше.

– В семьях, где есть старший брат, это пара пустяков. У него всегда много друзей. Будут приходить. Вот один из них и…

Я вздрогнула.

Я вздрогнула, потому что сразу же подумала про Гену. А как же он?!

– …обратит на тебя внимание. Если ты сейчас перед зеркалом начала вертеться, представляю, что будет потом.

Я стояла ровно, как столб. Я стеснялась.

Я стеснялась слов, которые сейчас мне придется сказать маме. Они не выговаривались. Никак. Вот когда мне стало понятно про выдавленные из себя слова.

– А Гена?

– Какой еще Гена? – мама нахмурила брови, что было плохим признаком.

И потому, мне пришлось напомнить ей, как можно незатейливее. Гена превратился в…

– Генка! Наш Генка! Из группы. Помнишь? Его еще, то мама, то сестра…

– А-а-а, этот беленький мальчик?

– Да, да! Этот красивый мальчик! Он же мой жених!

Мама уставилась на меня, я на неё. И обе в страхе. Правда, о том, что страх может быть разным, я пока еще не знала. Это опять будущее. А вот спасать ситуацию надо было в настоящем. И меня понесло.

Размахивая руками, ногами, сгибаясь пополам, приседая на корточки, улыбаясь до ушей и долго, умоляюще вглядываясь в глаза, я расписывала, разукрашивала своего жениха.

Мама спокойно выдержала представление, а потом, долго выдерживала паузу.

– А Гена знает кто он тебе такой?

– Нет.

– Слава Богу! – мама громко выдохнула. – Вот тоже придумала. Садик закончится, еще неизвестно в какую школу он пойдёт. Разбежитесь и не вспомните друг друга. …

Мама говорила что-то еще, и её новые слова оказывались еще невозможнее тех, что были вначале. Вроде того, что я должна была ему об этом сказать. Что девочки не назначают женихов. Что мы еще маленькие… И еще семь других «что…»

Я больше не слышала её. Я видела перед глазами своего Гену. Который есть и будет всегда! И никак иначе ведь быть не может!

Наутро, когда я вошла во двор нашего детсада, у входных дверей стоял мой жених. Он кого-то ждал.

Меня? Меня.

Да, да, я не ошиблась. Потому что, он, даже не поздоровавшись, сразу взялся за мою руку, и в группу мы вошли вместе.

С тех пор дети дразнили нас: «Тили-тили тесто, жених и невеста!»

Говорить им о том, что мы для этого маленькие? Да пусть кричат что хотят.

Но что самое приятное во всей этой истории: мне ничего не пришлось говорить Гене. Он стал моим женихом и был им и в старшей, и в подготовительной группе.

А потом…

Мама оказалась права, Гена шел в первый класс совсем другой школы. И на прощальном балу мы виделись в последний раз.

Точнее, у меня

– Пойдем, пойдем, я тебе что-то покажу… – этот секрет я могла доверить только брату. Навалившись на него всем телом, а для соблюдения пущей секретности – прикрыв ему ухо ладошкой, я шептала, нашептывала подробности…

Одним движением руки брат смахнул меня с себя, и я с налету шлепнулась на пол. В другое бы время… Но нет, не сейчас.

– Да что там могло у тебя вырасти? – недоверчиво произнёс он. – Мозги мне не делай. Не видишь, я занят. Иди гуляй.

Я чувствовала, ощущала, как сами собой раздуваются щеки. Брат не на улицу меня отправлял. Он отмахивался от меня, как от чего-то ненужного. Что? Не заинтересоваться таким событием?! Да, может быть, у нас дома по какому-то волшебному стечению обстоятельств растет невиданное чудо! И не у кого-то, а именно у меня! Мало того, я доверилась самому родненькому человеку на свете, а он так себя ведет? Ну и подумаешь, очень надо! Я развернулась и пошла к своему подоконнику. К своему невиданному чуду, тоненькому стебельку с резными широкими листиками, умопомрачительно пахнущими… Тронешь его, бархатистый… Пальцы потом долго пахнут. Я вдыхаю, дышу, не могу надышаться… Какое счастье, что это случилось со мной!

Росток появился ниоткуда. Вытянулся в банке с многодетным каланхоэ, которому со своим быстро нарождающимся семейством самому было тесновато. Но пересаживать его ребят некуда. Пустая банка из-под зеленого горошка появится лишь на Новый год, а сейчас сентябрь. И так сердце обмирает от того, сколько крошечных зелененьких красивеньких малышей с ниточками беленьких корешков осыпается с широких листьев и падает куда попало… В такие дни я подолгу не подходила к цветам… Чтобы потом, не глядя, на ощупь, смести скукожившиеся комочки. Убрать их, как мусор. Но многие, очень многие – спасала. И всегда непросто было выбрать – кого оставить на подоконнике, на полу, а кому расти дальше… А потом еще хуже. Новая поросль быстро осваивалась и занимала всё пространство, тянулась поверх голов. И теперь ворошить землю, высаживать. Но куда?.. А на листьях новая партия поспевает… Непросто мне было с этим цветком, ох как непросто.

Странно, отчего этот чудный росток выбрал именно этот горшок, а не какой-то другой? Ведь весь подоконник цветами заставлен. Выбирай не хочу!

Приятная догадка расцветила лицо. А-а-а-а, поняла! Росток выбрал именно то место, где любила стоять у окна – я! Какой же он умник! Чтобы сразу его увидели! А этот бессовестный брат еще не идет смотреть! Ну и не надо, подумаешь… Ан, нет, идет! Заинтересовался!

Я отодвинула занавеску и ушла со своего места. Освободила, чтобы ему удобнее было смотреть, удивляться, восхищаться. Но я рядом, еще не дай Бог в обморок упадет!

– Ну, давай, показывай, что там у тебя? Э-э-э, опять весь подоконник испортила. Смотри, ржавчина пошла от твоих банок… Совесть имей, только покрасили…

Не о том говоришь, не туда смотришь, мысленно шептала я брату, показывая пальчиком на чудо. Наконец, он увидел и…замер. Потом усмехнулся и пошел обратно.

Как? Куда?

– Ты куда???

Брат нехотя развернулся, и стоял теперь, смотрел на меня насмешливо.

– Молодец, сеструха, помидор вырастила. Зимой теперь будешь со своими помидорами. Смотри, по спекулятивной цене продавай. Ты же у нас спекулянтка известная. – Брат хохотнул и вышел окончательно.

– Как помидор? Это помидор? – я, пропустив издевку, бросилась за ним. – Откуда помидор??? Это помидор так хорошо пахнет? Не может быть! Я не верю! Ты меня обманываешь! Обманываешь!!!

– Помидор, помидор. – Совершенно не обращая внимания на мою повышенную эмоцию, спокойно уточнил брат. – Небось стояла там, помидорину уплетала, вот семечку и выбрызнуло с соком. Ты же когда в окно смотришь, обо всем на свете забываешь! Ты кого там высматриваешь?

– …и ничего не забываю…и никого не высматриваю… – справедливости ради отметила я, на самом деле мысленно отсутствующая, оглоушенная, как ватой, обложенная.

Потом, я еле доплелась до своего невиданного ростка. Опасливо тронула. Ничего в нём не поменялось. Что-то безвозвратно изменилось во мне.

До вечера я простояла у окна. О чем только не передумала. Верила, не верила, лила слезы, терла глаза, кусала губы, без прежней бережливости коснулась листиков, но сразу же отдернула руку. Росток был прежний. Ровный, красивый, терпко пахнущий. Он и не думал меняться. Я еще раз как следует прислушалась к себе…

Кто-то сидящий внутри улыбнулся солнечно и очень по-доброму сказал: «Знаешь, а ведь не в каждом горшке с каланхоэ растет помидор! Это чудо прям какое-то посреди белого дня!»

Я сразу успокоилась, улыбнулась таким мыслям, легонечко коснулась веточек и счастливая, что ни в чем не ошиблась, побежала сообщать всем остальным о невиданном чуде, которое выросло в нашем доме! У меня на подоконнике! Точнее, у меня.

Помидор, так помидор, – да какая, в общем-то, разница!