Текст книги "Практическая телепатия. Непосредственная передача мыслей. Экспериментальное исследование феномена"

Дело в том, что медиумы во время сеансов записывают иногда такие вещи, которых их нижнее сознание ни в коем случае знать не могло; так, напр., медиумы сообщают подробности из жизни сеансирующих, которых они видят первый раз в жизни. В подтверждение этого факта сошлюсь на Джемса, которого никто, вероятно, не решится заподозрить в мистификации или в отсутствии критического чутья. Вот что говорит он по этому поводу: «Странно только то обстоятельство, что лица, незнакомые со спиритическими традициями, говорят в состоянии (медиумического) транса от имени умерших, переживают иллюзии нескольких своих предсмертных агоний, сообщают сведения о своей жизни в стране «вечного лета» и изобличают недостатки у лиц, участвовавших в сеансе. Я не имею никакой теории, которую мог бы дать для объяснения многих фактов, виденных собственными глазами. Тем не менее я убежден на основании многочисленных наблюдений над одним медиумом в состоянии транса, что «дух» может быть совершенно непохожим на нормальную личность испытуемого. Могу указать на один случай, где «духом» был некий французский доктор, который, как я убедился, знал всевозможные обстоятельства жизни, а также живых и умерших родных и знакомых бесчисленного множества участников сеанса, которых женщина-медиум никогда не встречала прежде и не знала даже по имени… Я надеюсь, что мое личное заявление такого рода побудит, может быть, двух-трех читателей подвергнуть исследованию эту сферу явлений, которой так назыв. «жрецы науки» обыкновенно не удостаивают внимания»[39]39
  В. Джемс. 1. с. стр. 179.


[Закрыть].

Итак, нижнее сознание медиума («дух» у спиритов) может сообщать посредством автоматически пишущей руки такие факты, которых медиум ни в коем случае не мог знать. Откуда же берется это знание к нижнему сознанию? Как попадает в нижнее сознание медиума знание о том, чего оно само никогда не видело и не слышало? Если принять во внимание, что медиум сообщает всегда факты из жизни присутствующих на сеансе лиц или вообще факты, известные кому-либо из присутствующих, то на поставленный вопрос может быть только один ответ: по-видимому, знание о фактах переходит из сознания присутствующих в нижнее сознание медиѵма без посредства внешних органов чувств; иными словами, все те непостижимые случаи, когда медиумы на спиритических сеансах сообщают сокровеннейшие мысли или интимнейшие факты из жизни присутствующих, я объясняю тем, что при этом происходит невольная передача на расстояние медиуму тех мыслей, которые шевелятся в мозгу у присутствующих − в их верхнем или нижнем сознании[40]40
  Впрочем, этот взгляд, по-видимому, не нов, так как он уже раньше неоднократно высказывался противниками спиритизма, напр. философом E. v. Hartmann'ом для объяснения медиумических явлений.


[Закрыть].

Если бы это оказалось так, то в лице медиумов мы обрели бы тех субъектов, о которых я говорил в начале настоящей главы и которые могли бы служить нам перципиентами при постановке опытов передачи мыслей: в виду большой распространенности в наше время спиритизма, оперирующего всегда с медиумами, нужно думать, что число последних − особенно пишущих медиумов, которые представляют собою, как говорит Джемс, слабейшую степень медиумическаго состояния − не мало и, следовательно, каждый интересующийся данным вопросом исследователь мог бы без большого труда найти в месте своего жительства необходимого ему для опытов перципиента.

Читатель, конечно, понимает, что для выяснения настоящего вопроса необходимо было поставить ряд опытов с каким-либо медиумом; я и решил это сделать.

V
Новые опыты автора: передача зрительных представлений и эмоций

Итак, исходя в начале предыдущей главы из факта «бессознательности» при восприятии мыслей и выяснив затем сущность так назыв. бессознательных процессов, я в конце пришел к заключению, что медиумы, представляющие собою тип людей, у которых нижнее сознание («бессознательная» сфера) проявляет посредством автоматического письма содержание своих идей независимо и без ведома верхнего сознания, могут оказаться подходящими перципиентами для постановки опытов передачи мыслей. Прейдя к такому выводу, я решил поставить ряд опытов для проверки выводов, а кстати и самих фактов, которые привели меня к этим выводам. Мне нужно было, следовательно, отыскать медиума, который согласился бы предоставить себя в мое полное распоряжение для исследований.

Случай − этот добрый ангел каждого исследователя − помог мне. Я узнал, что одна моя знакомая девица Лидия В. обладает способностью графического автоматизма, которую она открыла в себе, когда вздумала однажды в шутку устроить спиритический сеанс в компании со своими сестрами. Сеанс свой они устроили по шаблону спиритов, о котором я нахожу нужным сказать здесь несколько слов.

Дело в том, что на спиритических сеансах вместо карандаша в руках у медиума фигурирует чаще всего традиционное «блюдце», которым медиуму гораздо легче оперировать, чем карандашом; сеанс обыкновенно устраивается так: кладут на стол лист бумаги, на котором изображены в каком угодно порядке буквы алфавита; на лист кладут обыкновенное блюдце донышком вверх и на каком-либо крае блюдца чертят чернилами стрелку, направленную от центра блюдца к краю; медиум усаживается за стол и кладет кисть своей руки на блюдце, которое вскоре начинает двигаться; другое лицо садится по близости, следит за движением блюдца и записывает те буквы, на которые последовательно указывает стрелка, нарисованная на краю блюдца.

Сеанс начинается с того, что кто-либо из присутствующих задает «духу» вопрос о чем-либо; через некоторое время рука с блюдцем начинает медленно двигаться и своей стрелкой указывать последовательно буквы, перед которыми блюдце обыкновенно на мгновение останавливается; из этих букв, которые пунктуально записываются другим лицом, составляются слова, фразы и длинные рассуждения, служащие ответом на поставленный «духу» вопрос. Во время сеанса медиум может разговаривать, заниматься чем угодно и часто даже не глядеть на лист с алфавитом, а рука тем не менее будет двигаться к определенным буквам и давать таким образом связный, толковый ответ на вопрос.

В этих опытах вместо карандаша фигурируют, следовательно, блюдце со стрелкой и готовый алфавит: это имеет много преимуществ перед карандашом и вот почему: когда медиум пишет карандашом, ему приходится проделывать ряд весьма сложных координированных движений, требующих к тому же много усилий в виду трения между бумагой и острием карандаша; при таких условиях медиум невольно может чувствовать, что именно он пишет, а потому полной «бессознательности» записывания можно достигнуть лишь при трансе медиума, что не всегда имеет место.

Когда же фигурирует блюдце и готовый алфавит, тогда дело значительно упрощается: рука, во 1-х, должна проделывать лишь самые простые движения (взад и вперед) и, во 2-х, имея точку опоры на блюдце с гладкими краями, она очень легко скользит по бумаге; если к этому прибавить еще, что медиум может совершенно не глядеть на алфавит, то станет понятным, что при таких условиях медиум в состоянии очень легко автоматически «записывать» ответы и в то же время совершенно не знать их содержания, хотя он и очень далек от транса.

Вот почему и я в своих опытах, о которых речь будет ниже, нашел для себя удобным воспользоваться спиритическим шаблоном, заменив лишь традиционное блюдце куском простого картона, вырезанного в виде треугольника и укрепленного на трех костяных запонках: такой треугольничек − планшетка − очень легко и бесшумно скользит по бумаге и каким-либо концом своим или укрепленной на нем бумажкой стрелкой указывает на буквы.

Прежде чем приступить к изложению своих опытов с Лидией В., которые были произведены мною в конце 1906 и начале 1907 гг., считаю не лишним сообщить несколько данных о самой Лидии. Ей 18 лет от роду; она окончила гимназию и в настоящее время учится на Высших женских курсах. С объективной стороны Лидия никаких аномалий не проявляет: чувствительность везде нормальна, анестезий не замечается, рефлексы слегка повышены. По характеру своему она − человек спокойный, сдержанный, несколько флегматичный и вдумчивый; в семье пользуется некоторым влиянием на других. Будучи вообще довольно самостоятельным человеком, она, однако, обнаруживает частенько недостаток воли там, где надо принимать быстрые решения и действовать. Из биографии её важно отметить один факт: когда ей было 8–9 лет от роду, она в течение продолжительного времени страдала зрительными галлюцинациями, на почве которых сплетала иногда увлекательные «тарасконады»; лишь по исчезновении этих явлений родные поняли, что это было нечто ненормальное; сама же Лидия ничего не помнит о том периоде своей жизни и о своих видениях. Небезынтересно еще отметить, что одна сестра её страдает форменными припадками истерии, хотя и в слабой форме. Больше ничего заслуживающего нашего внимания ни в Лидии В., ни среди её родных нет.

Итак, я, располагая подходящим психологическим объектом, приступил к исследованию интересующих меня медиумических явлений и проверке своих, так сказать, априорных выводов. В опытах моих, кроме меня и Лидии, принимала иногда участие её сестра, когда мне необходима бывала помощь третьего лица; она в таких случаях была незаменимым для меня по своей внимательности и терпеливости помощником-ассистентом.

Расположение опытов было такое же, как у спиритов: Лидия сидела за столом и держала руку на картонном трехугольничке; сестра её следила за движением руки и записывала буквы; я ставил вопросы. От спиритических сеансов мои опыты отличались, однако, одной маленькой и весьма существенной для моей цели подробностью: в спиритических кружках вопрос ставятся обыкновенно кем-либо из присутствующих вслух, а я в виду поставленной себе задачи решил ставить вопросы не вслух, а про себя.

В самом деле, если правильно было мое допущение, что в медиумических явлениях мы имеем дело с непосредственной передачей мыслей от присутствующих к медиуму, то я должен получить правильный ответ на вопрос и в том случае, если свой вопрос не произнесу совершенно; при такой постановке опыт становится чистым и весьма убедительным: если ни Лидия, ни сестра её не знают, что я задумал, то полученный правильный ответ не допускает никаких объяснений, кроме одного − ясного и простого: мысль передается непосредственно. Вот мои первые опыты:

Вопрос. Как отделаться от скверной привычки?

Ответ. Я скажу − больше выдержки.

Вопрос. Как бороться с неудачею в жизни?

Ответ. Энергия и бодрость духа − почти все в жизни; пусть неудача не сломит бодрости духа − тогда все хорошо.

Вопрос. Чем объяснить это явление?

Ответ. Нужно верить в силу сверхъестественного, но и критически разбираться в этом.

Я еще раз подчеркиваю, что вопросы свои ставил мысленно, так что ни Лидия, ни сестра её не могли знать их; тем не менее, ответы, как это видно, не были случайными, а прямо отвечали на вопрос. Возможность мистификации со стороны Лидии (если бы она была способна на это) совершенно отпадала, так как она не только не знала, что я задумал, но и не знала также, что написала. Все это происходило совершенно автоматически: мы разговаривали, смеялись, шутили над духами, а в это время рука Лидии медленно двигалась к определенным буквам, и ассистент записывал их.

К этому я должен прибавить еще следующую подробность: азбука была набросана карандашом на обыкновенном газетном листе, и буквы алфавита были так слабо видны, что для того, чтобы различить их, мне и сестре Лидии приходилось наклоняться к самому столу; между тем Лидия не только не наклонялась к листу, но часто даже не глядела на него. Это обстоятельство сначала вызывало мое недоумение: как могла рука Лидии двигаться к определенным буквам, раз Лидия не глядит на них?

Мое недоумение, однако, вскоре рассеялось: видоизменив несколько постановку опытов, я убедился, что, хотя Лидия не глядит на буквы, она тем не менее их видит бессознательно, т. е. не верхним, а нижним сознанием. В самом деле, стоило мне только завязать Лидии глаза или велеть ей закрыть их, как рука переставала двигаться или блуждала в беспорядке во все стороны; ясно, что участие зрения Лидии в моих опытах было необходимо, но, по-видимому, Лидия видела буквы не прямым, а периферическим зрением; в последнем случае можно, как известно, многое видеть и не сознавать. В переводе на наш язык это значит, что нижнее сознание Лидии во время опытов видит буквы алфавита периферией глаза.

Итак, приведенные опыты доказали мне основательность моей гипотезы о сущности медиумических «откровений». Желая, однако, всячески проверить ее, я пошел дальше. Если мое объяснение верно, т. е. если, действительно, тут происходит мысленное внушение, то я должен был ожидать, что любое задуманное мною слово передастся и запишется таким же путем. Опыты, поставленные в этом направлении, не замедлили подтвердить мое ожидание и в то же время обнаружили ряд интересных «ошибок».

Несмотря на много «ошибок» в написанных ответах, опыты эти должно признать весьма убедительными в смысле доказательства передачи мыслей при автоматическом письме медиумов: из этих опытов очевидно, что медиум, действительно, воспринимает мысли, возникающие у другого лица, и записывает их автоматически.

Вот несколько таких опытов:

Что же касается «ошибок», то характер их в общем сводится к какой-либо ассоциации: либо по смежности, либо по контрасту, либо по сходству звуковому или зрительному. Этот характер ошибок является, как я выше сказал, интересным для нас, ибо он дает важные указания для выяснения самого процесса передачи мыслей. В самом деле, если вместо задуманного мною слова, передается помимо моей воли и моего ведома другое слово на основании ассоциации по сходству (звуковому: снег − сигнал, лоб − слово, кровать − приволье) или по смежности (газета − журнал, стакан − самовар), то, очевидно, эти ассоциативные образы возникли в моем нижнем сознании в связи с протекавшими в моем верхнем сознании мыслями-словами. Если же это так, то, значит, не только автоматическое записывание, как это я выше объяснял, осуществляется нижним сознанием, но и самое возникновение мысленных образов у агента и восприятие их медиумом имеет место в нижнем сознании того и другого; иначе нельзя объяснить возможность совершенно неожиданных «ошибок» по ассоциации.

Таким образом, весь процесс разыгрывается преимущественно в пределах нижнего сознания агента и медиума: образ, возникающий в верхнем сознании агента, передается его же нижнему сознанию или вызывает в нем какой-либо ассоциативный образ; возникший таким путем в нижнем сознании агента образ сопровождается выделением психической энергии, которая устремляется из мозга агента и тем или иным путем достигает мозга медиума; здесь она вызывает соответственный образ в нижнем же сознании, которое автоматически записывает его. Следовательно, автоматическое письмо медиума в данном случае нужно рассматривать, как реакцию нижнего сознания на возбуждение, пришедшее извне в виде психической энергии другого лица: автоматическое письмо медиума есть психический рефлекс, осуществляемый нижним сознанием.

При таком взгляде на сущность медиумической способности становится понятным очень многое из того, что происходит на спиритических сеансах. В самом деле, в нижнем сознании участников сеанса может в связи с тем или иным вопросом, который ставится «духу», возникнуть целый ряд ассоциативных образов, о которых верхнее сознание в данный момент не будет иметь никакого представления; эти ассоциативные образы, которые могут содержать в себе много интересного, передадутся нижнему сознанию медиума и автоматически запишутся им; неудивительно, что полученная таким образом автоматическая запись сообщает нам иногда такие интимные подробности или сокровенные тайны участников, что последние невольно испытывают панический трепет и легко склоняются к допущению сверхестественного вмешательства в лице всеведущих «духов».

А раз идея о «духах» приобретает себе много сторонников и вера в «духов» прочно укрепляется в сознании спиритов, то получается уже заколдованный круг, из которого спириты собственными силами не в состоянии выпутаться. В самом деле, спириты населили своими «духами» весь видимый мир; верой в «духов» отравлено сплошь все сознание − верхнее и нижнее − спиритов; «духи» завладели их сознанием и вытеснили оттуда здравую критическую мысль; в силу этого, когда спириты ставят «духу» вопрос, то нижнее сознание их ждет ответа именно от «духа» и даже от определенного «духа» (так наз. покровителя данного кружка); возникающие при этом образы и представления будут передаваться нижнему сознанию медиума, который автоматически записывает; разумеется, что эта запись будет рассказывать нам о тех «духах» и даже от имени тех «духов», которыми заселено все сознание спиритов: медиум, будучи даже совершенно свободен от спиритических бредней, все-таки запишет автоматически все эти бредни; словом, характер и содержание ответов медиума зависит от того, что думают и чувствуют участники сеанса.

В этом отношении весьма любопытно признание, которое делает убежденный спирит итальянский проф. Лаппони: «удивительна легкость, − говорит он, − с какой духи умеют приспособлять свои вкусы ко вкусам своих почитателей… Духи разделяют убеждения, исповедуемые участниками сеанса: они благочестивы с верующими, нежны и сентиментальны с влюбчивыми, благоразумны с рассудительными, положительны и практичны с деловыми людьми; отличаются знаниями перед теми, кто любит науку; веселы − с любящими пожить; простоваты и неотесанны с простыми людьми»[41]41
  Лаппони. Гипнотизм и спиритизм. Рус. нер. 1907 г. стр. 136.


[Закрыть].

Это обстоятельство представляется спириту Лаппони до того странным, что он, спирит, готов даже допустить в таких случаях мистификацию со стороны медиумов. С нашей точки зрения нет, конечно, нужды в таком допущении, которое и со спиритической стороны не должно быть приемлемым хотя бы потому, что указанное Лаппони обстоятельство является на спиритических сеансах не исключением, а правилом. Дело, как я выше указал, объясняется гораздо проще: на сеансах, медиумы по существу своему суть не что иное, как мысленное или психическое эхо своих соседей.

Однако, необходимо сделать оговорку, что не всегда это бывает так, т. е., что не всегда медиумы бывают только эхом. Дело в том, что нижнее сознание медиума не представляет собою чистого листа, а подчас бывает заполнено собственным содержанием; в зависимости от этого и могут получаться иногда самые разнообразные и неожиданные записи: если нижнее сознание медиума совершенно или почти свободно от собственного содержания, оно будет точно записывать всякую полученную психическую «телеграмму»; если же оно чем-либо занято, то в ответ на вопрос может записаться иногда такая чушь, что останется только руками развести. Так, напр., в самом начале моих опытов с Лидией В., когда сознание её было, по-видимому, не совсем свободно от «духов», я на вопрос «кто ты?», мысленно обращенный мною к «духу», получил следующий ответ: «Печальный демон я, дух изгнанья, спутник зла, вселяющий сомнение и порок». Но стоило мне только развить перед моей барышней здравые мысли о сущности автоматического письма, как такого рода ответы совершенно исчезли.

Однако, время от времени, «отсебятина» в каком-либо другом роде все-таки появлялась, и к этому надо всегда быть готовым, чтобы не приходить в тупик; так, напр., на задуманное мною слово «полотенце» я получил следующий ответ: «несчастие у всех, а в душе каждый думает плохо о другом». Чаще всего «отсебятина» в ответах Лидии появлялась тогда, когда у неё бывали какие-либо душевные неприятности; в таких случаях необходимо было прекращать опыты на несколько дней, пока нижнее сознание Лидии приходило в равновесие.

Выше мы видели, как небольшой анализ «ошибок» в ответах Лидии дал возможность выяснить отчасти самый процесс передачи мыслей. Переходя теперь к выяснению условий, благоприятствующих этому процессу, мы можем найти соответственные поучительные указания также в упомянутом анализе.

Читатель помнит, что на основании опытов с Софьей Штаркер я пришел к заключению, что характер ошибок при передаче мыслей − зрительный или слуховой − обусловливается, по всей вероятности, типом мышления у агента; на этом же основании я тогда заключил, что у меня лично преобладает зрительный тип мышления. Анализируя теперь ответы Лидии на задуманные мною слова, я заметил также, что лучше всего передавались названия предметов, которые находились перед моим взором − физическим или умственным, т. е. на которые я непосредственно глядел или которые себе представлял; если же случались ошибки, то они были ассоциациями преимущественно оптического характера.

В виду этого я пришел к заключению, что мыслю главным образом зрительными образами и что возникающая в моем мозгу психическая энергия достигает гораздо большего напряжения при зрительных впечатлениях, чем при слуховых; степень же напряжения психической энергии должна всецело зависеть от силы зрительных впечатлений: чем последние будут ярче и многообразнее, тем выше должно быть напряжение возникающей психической энергии и, следовательно, тем успешнее должны быть результаты опытов при мысленном внушении.

Чтобы проверить эти выводы, я поставил ряд новых опытов, для которых воспользовался столь модными в наше время иллюстрированными открытками: последние представляют громадный выбор всевозможных видов, которые по богатству красок и разнообразию содержания, несомненно, производят на наш глаз сильное впечатление, несравнимое с впечатлением от обыкновенных предметов.

Расположение этих опытов было следующее: Лидия сидела, как всегда, у стола и держала руку на картонной планшетке; против неё сидела сестра её и записывала буквы на листочке так, чтобы Лидия не могла видеть, какие именно буквы пишутся; я усаживался неподалеку от Лидии (иногда сзади неё), доставал из своего бокового кармана открытку, принесенную с собой (следов., она не могла быть известна ни Лидии, ни сестре) и, держа открытку пред собой так, чтобы никто не мог ее видеть, начинал глядеть на нее. Через некоторое время (иногда 5-10 мин., иногда полчаса и больше) рука Лидии начинала медленно двигаться по листу и указывать носиком картона определенные буквы, которые точно записывались ассистентом (сестрой Лидии). Когда ассистент сообщал мне, что записалась целая картина, я прекращал опыт. Во время самого писания мы отнюдь не хранили благоговейного молчания, а, наоборот, разговаривали о различных вещах, шутили, смеялись − словом, вели непринужденную беседу; при этом я, однако, не забывался ни на секунду и держал открытку все время так, чтобы никто не мог ее видеть.

И вот при таких условиях опыта оказалось, что Лидия автоматически описывала содержание открыток, которые находились в моих руках; при чем, описания-ответы содержали часто указания на такие характерные детали изображенных на открытке видов, что факт передачи их не мог быть объяснен никакими случайными совпадениями; опыты с открытками окончательно решили вопрос о сущности медиумических явлений и в то же время доказали с поразительной убедительностью возможность мысленного внушения не только отдельных слов, но целых картин.

Я не стану здесь приводить всех своих опытов с открытками: эти опыты убедительны не своим количеством, а, так сказать, индивидуальностью каждой открытки-задачи и характерностью описания-ответа; в этих опытах один положительный результат дороже и убедительнее, чем десяток отрицательных; но у меня, однако, на десяток положительных попадался один отрицательный, что, конечно, еще более убедительно. Вот для иллюстрации несколько опытов:

Опыт 1. Передо мной следующая открытка: подернутая легкой рябью поверхность моря; далеко на горизонте линия гор; на первом плане, справа, каменистый берег, около которого бьется рыбачья лодка; над лодкой на берегу стоит, облокотившись на деревянные перила, молодая женщина в чепце и глядит в море.

Точно записанный ответ гласит: «голубоватая даль… там небо сливается с синеющим морем., кругом необъятный простор… море, как в сказке − спокойно… синее, красивое… какие мысли могут явиться среди этого простора… как легко вздохнет здесь всякий… вот там, опершись руками на какой-то столб, видна как будто фигура… сколько тоски в этой позе… тоски по простору и по той красоте, которую она видит только здесь… среди самой необъятной природы»[42]42
  Многоточие я ставил там, где Лидия во время писания делала паузу.


[Закрыть].

Опыт 2. Открытка изображает: зеленое поле; справа на первом плане желтые колосья и яркие полевые цветы; вдали группа домиков, окруженная деревьями; фон картины − голубое небо с бело-молочными облаками и птицами в виде точек.

Ответ: «Голубое небо… яркие цветы… на горизонте чуть виднеются какие-то постройки… осененные деревьями… вдали будто точки видны… будто что-то живое… далеко будто узенькая полоска чего-то светлого… может быть, это облака легкой грядой проходят…»

Опыт 3. Открытка: слева виден кусочек моря; всю же открытку занимает высокий каменистый берег, покрытый местами кустарником; на берегу подымается высокая белая (должно быть меловая) скала, у подножия которой − маленькая избушка.

Ответ: «Белые горы… блестящие… внизу, у подножия ютится домик… зелень тоже видна…»

Опыт 4. Открытка: гладкая поверхность озера; вдали ровная линия гор, у подножия которых на берегу озера видны в двух местах дома; на первом плане женщина стоит в лодке и, упираясь шестом в дно озера, передвигает лодку.

Ответ: «Вода… ощущение свежести и тихий шум воды… небо ли так отражается в воде своей синевой… или то просто цвет моря сапфирный… вот что-то тихо качается… на волнах… как будто лодка… что-то черное поднимается в ней… это человек… женщина…»

Этих примеров пока достаточно. Я не стану долго останавливаться на них, так как опыты эти слишком убедительны, чтобы нужно было еще тратить слова: никакие слова не могут быть так красноречивы и убедительны, как сами факты; пусть же все, кому дороги интересы и прогресс науки, убедятся путем контрольных опытов над подходящим медиумом в том, что приведенные мною факты соответствуют действительности; индифферентизм к этому со стороны серьезных психологов явился бы великим грехом перед наукой.

Наиболее интересным в приведенных опытах, помимо самого факта мысленной передачи сложных зрительных образов, является еще характер описаний-ответов: во-1-х, они производят такое впечатление, будто сам медиум находится в той обстановке природы, которую он автоматически описывает на основании полученных мысленных «телеграмм», и во 2-х, описание картин сопровождается иногда рядом вызванных последними эмоций.

Что касается первого обстоятельства, то, невидимому, для нижнего сознания медиума безразлично, откуда приходят к нему впечатления: из внешнего ли мира действительного или от копии его на картине, через верхнее ли сознание самого медиума или через верхнее сознание агента с мысленной передачей их медиуму; оно, это нижнее сознание, не входит и, вероятно, не может входить в оценку способов поступления к нему впечатлений из внешнего мира: оно оценивает лишь самые впечатления и старается на основании их составить себе представление о внешнем мире.

Что касается второго обстоятельства, т. е. эмоциональной окраски полученных от медиума описаний-ответов, то было бы интересно решить вопрос, где возникают эти эмоции − у меня, когда я гляжу на открытку, или в нижнем сознании медиума, когда оно оценивает полученные впечатления, т е., иными словами, передаются ли от меня вместе с зрительными образами также и вызванные ими эмоции, или последние возникают уже в нижнем сознании медиума; целый ряд фактов, о которых речь будет еще ниже, доказывают, что имеет место и то, и другое; во всяком случае не подлежит сомнению, что вместе с зрительными образами могут передаваться и соответственные эмоции − иногда же передаются почти исключительно одни эмоции.

В общем, нижнее сознание медиума является как бы эхом тех впечатлений, которые попадают или возникают в сознании другого лица, или еще лучше сказать, что нижнее сознание является как бы «говорящей» светочувствительной пластинкой фотографического аппарата: какие впечатления в него попали, о тех оно нам автоматически и точно сообщает посредством соответственных знаков живой речи; нижнее сознание медиума есть живой регистрирующий аппарат для восприятия мысленных образов другого лица.

Таковы те выводы, которые можно сделать на основании вышеприведенных опытов. Считаю нужным тут же заявить, что нахожу излишним всякий раз подолгу останавливаться на доказательстве правильности моих выводов: дальнейшие опыты сами покажут, насколько я был прав; факты, повторяю, убедительнее всяких слов − я же ручаюсь за непреложность сообщаемых мною фактов.

Из целого ряда опытов, подобных вышеприведенным, я заметил также, что лучше всего передавались те открытки, на которых были изображены достаточно широкие по своим перспективам картины, т. е. картины природы с открытым горизонтом и многими характерными подробностями, хорошо заметными в окружающей природе; картины, изображающие тесную улицу или сцену в комнате, передавались плохо; с большим трудом или совсем не передавались изображения отдельных предметов или животных. Чем шире горизонт на картине, чем больше в ней простора для глаз, тем точнее и лучше передается она; описание картины начинается обыкновенно с общих контуров, перспективы, горизонта, а затем идут уже частности, о которых иногда лишь мельком или совсем не упоминается, хотя бы эта частность на самой открытке занимала большое место. В этом можно убедиться уже из приведенных опытов, но вот для примера еще один интересный в этом отношении опыт.

Опыт 5. На открытке изображено: желтое поле; вдали на горизонте темные пятна деревьев и как будто строение; на первом плане высокая зеленая трава и слева группа деревьев, перед которыми на самом первом плане изображена почти во всю ширину открытки большая белая собака, которая держит в зубах зайца и одновременно делает стойку перед какой-то дичью, летающей тут же в траве.

Ответ: «Голубой горизонт… яркая зелень… полоской тянется темная зелень… больше ничего не видно., что-то виднеется… как будто даже живое… какое-то животное… пожалуй несколько… не разберу… какая-то корова что ли… не знаю».

Итак, собака, которая изображена во всю ширину открытки, представляется нижнему сознанию Лидии, как что-то едва заметное, с трудом различаемое; нижнее сознание как будто находится среди той природы, которую оно описывает; в самом деле, если представить себе наблюдателя находящимся где-либо в этом поле, то весьма возможно, что большая собака в высокой траве будет издали едва видна и ее с трудом различишь от коровы или другого животного.