Текст книги "Практическая телепатия. Непосредственная передача мыслей. Экспериментальное исследование феномена"

Как объяснить себе то обстоятельство, что картины без широких перспектив и отдельные, даже крупные, детали на других картинах часто очень плохо или совсем не передаются, − об этом я скажу впоследствии. А пока замечу лишь, что из этого отнюдь не следует делать вывод, будто картины с широкими перспективами обыкновенно так похожи друг на друга, что удачные ответы медиума можно объяснить случайным совпадением; пусть господа скептики говорят, что им угодно, но я скажу, что ответы, где помимо описания общего фона указываются такие характерные детали, как: женщина, облокотившаяся на перила; черная фигура в лодке; белая скала с избушкой у подножия и друг., − такие ответы никакими случайными совпадениями объяснить нельзя: это слишком очевидно и убедительно, чтобы нужно было тратить слова на доказательства.

Наконец, из своих опытов я заметил еще следующее: для того, чтобы картина передалась, нет нужды глядеть на нее все время, пока Лидия пишет; достаточно лишь одну минуту вглядеться в открытку и затем спрятать ее − она все равно передастся. Мало того, волевое усилие, т. е. верхнее сознание ровно никакой роли при передаче той или иной детали не играет: я могу, как угодно, долго и упорно глядеть на какую-либо, даже очень крупную, деталь на картине с желанием ее передать Лидии, но из этого может ровно ничего не выйти − передастся только то, что моему нижнему сознанию больше говорит, чем верхнему. Так, в последней открытке я очень хотел, чтобы собака с зайцем в зубах передалась, и потому очень упорно глядел на нее; а между тем она все-таки едва-едва передалась. С другой стороны, передаются часто такие детали, на которые я ровно никакого внимания во время опыта не обратил и лишь по прочтении ответа узнал про их существование. На основании этого обстоятельства я нахожу возможным сделать тот вывод, что передача зрительных впечатлений совершается от моего нижнего сознания к нижнему сознанию Лидии почти без всякого участия нашего верхнего сознания.

Чтобы проверить это заключение, я поставил ряд следующих опытов. Из пачки имевшихся у меня в кармане открыток, состав которых мною постоянно обновлялся, я доставал первую попавшуюся и, не глядя на нее, т. е. не фиксируя ее своим взором, подносил на 2–3 секунды к своим обращенным в сторону глазам, затем прятал; при таких условиях я совершенно не знал содержания той открытки, которая была перед моими глазами − тем не менее автоматический ответ Лидии правильно описывал картину. Тут, след., открытку видело мое нижнее сознание, которое без участия моего верхнего сознания передавало ее нижнему сознанию Лидии.

Но вскоре я заметил, что при такой постановке опытов сравнительно часто писались совершенно неверные ответы, что при участии верхнего сознания (т. е. при фиксировании открыток) случалось редко; отсюда ясно, что верхнее сознание все-таки принимает некоторое участие в передаче картин − быть может, это участие выражается в контроле над правильностью полученных нижним сознанием впечатлений, при чем верхнее сознание играет роль электрической кнопки; нажимая эту кнопку, мы направляем психический разряд по определенному пути; характер же и сила действия, т. е. эффект разряда, всецело зависит от содержания нижнего сознания на этом пути.

Таковы общие результаты моих опытов над мысленной передачей непосредственных зрительных впечатлений от картин на открытках. После того я поставил ряд других опытов, которые должны были показать мне, передаются ли и как передаются зрительные образы воспоминания, т. е. воспроизведенные представления. С этой целью я, вместо того, чтобы глядеть на открытку, старался представить себе те действительные картины природы, которые я когда-либо видел, или вообще то, что я когда-либо видел и что оставило след в моей памяти. Вот несколько опытов такого рода.

Опыт 6. Задача. Я представляю себе Цейский ледник на Кавказе, где я был два года тому назад. Все залито солнцем. Я вспоминаю главным образом о себе, о проводнике, который вел меня за руку по скользкому льду, и о том, как я в одном месте чуть не полетел в расщелину. Об общей картине ледника я почти не думаю − по крайней мере сознательно.

Ответ: «Что-то необъяснимое, блестящее… искрится, горит… будто море разноцветных камней… озаренные ярким сиянием солнца… что-то белое вдали… будто молочные облака… а внизу что-то зеленеет… как красиво на снежном фоне − зеленая стена… а там синеет что-то… точно подернутые дымкой вершины снежные… что же это блестящее… что-то черное на нем… маленькие пятна… что это… сверкающая величественная картина… черные точки шевелятся… очевидно, живое что-нибудь… черт возьми, как хорошо… весь мир где-то далеко… тут же одна природа… дикая, прекрасная…»

Должен ли я говорить, что описание это поразительно точно и поэтично передает общую картину, которую я тогда видел, и кончает той именно фразой, которая у меня вырвалась, когда я впервые взобрался на вершину и передо мной открылась великолепная картина освещенного солнцем ледника с окаймляющими его зелеными склонами гор; «черные же точки, которые шевелятся» − это были туристы, которые ушли часом раньше меня и которых я увидел вдали на леднике именно в виде только черных точек. Все это я вспомнил только после того, как прочитал ответ, а во время опыта об этом даже и не думал.

Опыт 7. Задача. Я вспоминаю дачу летом прошлого года; на траве перед домом дети играют в мяч; особенно мне мила одна девочка в белом платьице с мячом, который больше её головы; тут же несколько взрослых.

Ответ: «Что-то веселое маленькое… мелькает… что-то светлое… смех серебристый… ах, это детская фигурка… она поднимает тонкие руки… что такое она бросает… как мило она наклоняется… какая это игра… вот опять звонкий смех… круглый предмет летит… нежные милые создания… какое приволье им тут… на зеленом ковре… как играет солнце на этой прозрачной фигуре».

Думаю, что этих двух опытов достаточно, чтобы составить себе представление о факте и характере передачи воспроизведенных представлений.

Прежде всего ясно, что последние передаются так же, если не лучше, как и непосредственные зрительные впечатления от открыток. Затем бросается в глаза то обстоятельство, что образы воспоминания, независимо от моей воли, т. е. верхнего сознания, всплывают в моем нижнем сознании и передаются в том порядке, в каком они переживались мною в действительности; так я, вспоминая о леднике, представлял себе главным образом свое опасное движение по льду над расщелинами и именно эту картину хотел передать − однако, мое нижнее сознание передало общую картину ледника, которая, по-видимому, произвела на меня тогда более глубокое впечатление и оставила первый в хронологическом порядке след в моей памяти; остальные переживания на леднике были лишь деталью на общем фоне этой картины, и они почти не передались. Таким образом, еще раз подтверждается, что наше верхнее сознание почти никакого участия в передаче зрительных образов нижнему сознанию медиума не принимает.

Из приведенных опытов, далее, обнаруживается еще то обстоятельство, что воспроизведенные представления верхнего и нижнего сознания не совпадают друг с другом: в то время, как верхнее сознание вспоминает главным образом детали, которые, вероятно, сильнее запечатлеваются в нем, − нижнее сознание воспроизводит весь фон пережитого, который, по-видимому, лучше охватывается нижним сознанием. Общих же правил установить, во всяком случае, пока еще нельзя, так как опыт 7-й показывает, что и детали могут передаваться нижним сознанием с поразительной точностью: будто схваченные фотографическим аппаратом отдельные сцены и даже позы. Все, по-видимому, зависит от силы впечатления на нас той или иной детали.

Наконец, опыты с мысленной передачей воспроизведенных зрительных представлений показывают, что последние бывают сильно окрашены эмоционально и что источник этой окраски лежит во мне, а не в медиуме; из этого следует, что воспроизведение и передача зрительных образов сопровождается воспроизведением и передачей соответственных эмоций. Между прочим, этим фактом окончательно решается в положительном смысле вопрос о существовании аффективной памяти; два-три опыта такого рода, как приведенные, гораздо быстрее и убедительнее решают этот вопрос, чем все сложные рассуждения и косвенные доказательства, к которым до сих пор по необходимости приходилось прибегать: наши эмоции, несомненно, могут быть воспроизведены, причем хранилищем эмоциональных переживаний является, по-видимому, нижнее сознание.

Итак, в то время, как в опытах с Софьей мы имели дело главным образом, с передачей слуховых представлений, в настоящих опытах с Лидией мы наблюдаем почти исключительно передачу зрительных представлений и чувственных эмоций. При этом, так как с одной стороны мое личное участие в опытах в качестве агента устраняет предположение о возможности какой-либо мистификации и так как с другой стороны факт передачи сложных зрительных представлений исключает всякие окольные толкования − как-то: чтение мышечных движений, непроизвольное нашептывание и проч. − то совокупность всех приведенных опытов доказывает с поразительною ясностью и убедительностью тот факт, что мысли могут непосредственно передаваться от одного лица к другому.

Если же это так, то для научного объяснения данного явления остается одна только гипотеза − это именно та, которую я на основании теоретических соображений изложил во вступительной главе и на основании опытных данных развил в конце третьей главы. Я говорю о гипотезе психической энергии; эта гипотеза находится в полном согласии с данными опыта и с современными теоретическими взглядами на сущность всяких процессов, и только ею при настоящем состоянии наших знаний возможно вполне научно объяснить явление передачи мыслей. Постараемся же теперь придерживаясь этой гипотезы и тех выводов, которые были сделаны в конце третьей главы на основании опытов с Софьей, продолжить наши исследования.

Прежде всего, необходимо проверить некоторые наблюдения, сделанные над Софьей − именно те, что металлический проводник и непосредственный контакт облегчают передачу мыслей от агента к перципиенту или, иными словами, что металл и человеческое тело хорошо проводят психическую энергию. С этой целью мною был поставлен ряд опытов, в которых в качестве проводника служил мне круглый медный стерженек, длиною в 25 см и толщиною в 5 мм. Взяв один конец этого стержня в свою руку и велев Лидии держать другой конец его, я приступил к делу располагаясь так же, как и в предыдущих опытах, при этом, разумеется, я взглядывал на открытку так, чтобы никто ее не мог видеть.

И вот, быстрота и точность, с которой при этих условиях передавалась картина, оказались прямо поразительными: в то время как раньше автоматическое писание начиналось через 10 − 15 минут после начала опыта и передача всей картины длилась иногда час-полтора, теперь писание начиналось через 2–3 минуты и вся картина передавалась уже в течение 5-10 минут; при чем описание становилось таким точным, что ясно было, что нижнее сознание Лидии разбирается уже гораздо легче в полученных впечатлениях. Вот два опыта для иллюстрации сказанного.

Опыт 8. Задача-открытка. На первом плане пруд; вдали видны купальни; за купальнями зеленый берег с рощицей; слева на первом плане − высокая скала с растущими по краю деревьями. Небо синее с облаками.

Ответ: «Вода… вдали деревья на берегу… одной стороны что-то в роде обрыва… там вдали на воде виднеются разбросанные строения, с легкими облаками».

Опыт 9. Задача-открытка. Зима, слева обнаженные деревья, вдали строения, замерзший ручеек.

Ответ: «Зима… сероватый тон… обнаженные деревья… на горизонте строения…»

Передача каждой из этих открыток длилась, повторяю, всего 5-10 минут, лаконичность и точность ответов сами бросаются в глаза − даже детали передаются. Проделав еще значительное число таким же образом организованных опытов, я убедился, что медный стержень, действительно, ускоряет и улучшает передачу мыслей от меня к Лидии.

Видоизменив затем свои опыты таким образом, что я устанавливал контакт между мною и Лидией без стержня, держа ее непосредственно за кисть руки, я мог убедиться, что при таких условиях передача картины совершалась гораздо лучше, чем без всякого прикосновения; но можно было все-таки заметить, что при этом описание длилось гораздо дольше и было уже не таким точным, как при употреблении медного стержня. Из этого обстоятельства позволительно сделать тот вывод, что металлический проводник каким-то образом способствует быстрой передаче психической энергии от одного лица к другому. Возможно, что тут играют некоторую роль химические процессы и термоэлектричество, развивающиеся при соединении руки с металлом; во всяком случае, этот вопрос должен быть еще исследован ближе, но факт сам по себе не подлежит сомнению: медный проводник весьма ускоряет передачу психической энергии.

Из опытов с металлическим проводником выяснилось еще одно в высшей степени интересное и поучительное обстоятельство, которое тем более ценно, что я его совершенно не ожидал. Дело заключается в следующем. Обыкновенно я перед началом опыта выбирал некоторое время из пачки своих открыток наиболее интересную или перебирал в своем воспоминании пережитые впечатления, чтобы остановиться на каком-либо из них; сделав свой выбор, я приступал к опыту. И вот при опытах со стержнем иногда случалось, что вместо той картины, которую я выбрал, т. е. на которую глядел или которую воспроизводил в своей памяти, передавалась совершенно другая − именно одна из тех, которые я только что видел на открытках или (если объектом опыта были воспроизведенные представления), которые я перебирал в своей памяти.

Это было изумительно; долгое время я не мог объяснить себе этого явления, пока не остановился на одном предположении, которое вполне подтвердилось дальнейшими опытами и которое сводится к следующему. Когда я рассматриваю картины на открытках или переживаю в своем представлении виденные картины действительности, то какая-либо из них почему-то производит особое впечатление на мое нижнее сознание; возникающая при этом психическая энергия не успевает оставить мое тело к тому времени, когда я приступаю к опыту; поэтому, когда я вслед затем берусь за стержень, то энергия устремляется к Лидии и вызывает соответственные зрительные образы, которые и описываются. Картина же, которую я «сознательно» выбрал и которую хотел передать, попадает в нижнее сознание Лидии тогда, когда это последнее рефлектирует уже на первое возбуждение; поэтому она никакого эффекта не обнаруживает и, вероятно, не производит даже психического разряда.

Таким образом, я в данном случае представляю себе, что психическая энергия может накопляться на поверхности человеческого тела подобно тому, как электричество накопляется на конденсаторах и устремляется по проводникам.

Если это объяснение верно, то для предупреждения неожиданных сюрпризов следует перед началом каждого опыта отводить в землю случайно накопившуюся психическую энергию, прикасаясь к металлическим проводникам в комнате, напр., к трубам отопления или водопровода. Действительно, когда я стал это делать, у меня после того ни разу не было сюрпризов в роде вышеописанных; а до того они случались неоднократно. Это обстоятельство нужно признать лучшим доказательством правильности самого объяснения.

Резюмируя теперь результаты всех приведенных мною опытов с Лидией и придерживаясь развитой мною раньше гипотезы психической энергии, я могу сказать следующее:

1) Непосредственные зрительные впечатления и воспроизведенные представления, равно как и эмоции, могут передаваться от одного лица к другому без посредства внешних органов чувств.

2) По-видимому, передача эта совершается посредством психической энергии, которая, возникая во время мышления в мозгу агента, в состоянии распространяться оттуда по всем направлениям и, достигнув мозга перципиента, обусловливать появление у последнего соответственных представлений.

3) Весь процесс передачи и восприятия мыслей разыгрывается, по-видимому, в нижнем сознании обоих лиц, но при некотором участии верхнего сознания агента.

Что касается свойств психической энергии, то на основании приведенных опытов можно признать наличность следующих чисто физических свойств:

а) психическая энергия проходит через воздух, но отчасти задерживается им;

b) она хорошо проводится человеческим телом и еще лучше медной проволокой;

c) она может скопляться на поверхности или оконечностях человеческого тела, покидая его довольно медленно;

d) если соединить наше тело с металлическим проводником, то психическая энергия устремляется по нему дальше и может таким образом переходить к другому лицу или в землю.

Таковы выводы из моих до сих пор сообщенных опытов; к этим выводам остается прибавить еще следующий: так как рассматриваемая нами энергия обладает психическими и физическими свойствами, то правильнее называть ее не психической, а психофизической энергией.

К дальнейшему исследованию этой энергии я перейду в следующей главе, а пока замечу лишь, что, как бы ни казались мои выводы на первый взгляд смелыми и даже невозможными, читатель не должен забывать, что все они покоятся на непреложных фактах. И неумолимая логика этих фактов должна привести всякого добросовестного научного исследователя к аналогичным заключениям: любовь к истине должна преодолеть всякий страх перед необычайностью и кажущеюся невероятностью выводов, логически вытекающих из правильно наблюденных фактов.

VI
Ясновидение и фиксация мыслей на бумаге

Предыдущее исследование доказало нам существование психофизической энергии и выяснило некоторые свойства её. Продолжая это исследование дальше, я пришел к постановке новых опытов, которые пролили яркий свет на сущность рассматриваемой психофизической энергии и обнаружили новые свойства её. К изложению этих опытов я и намерен сейчас перейти, но сперва нахожу необходимым сообщить несколько данных, так сказать, исторического характера.

Когда я производил еще свои опыты над Софьей Штаркер, у меня сложилось предположение, что телепатия весьма родственна ясновидению или, говоря точнее, что способность читать мысли имеет много общего со способностью читать письма в запечатанных конвертах: в том и другом случае, полагал я, должна играть роль одна и та же энергия. Что касается способности читать письма в закрытых конвертах, то случаи такого рода описаны уже в научной литературе и сомнения в своей достоверности вызывать не могут. Такие случаи сообщались в Лондонском Обществе для психических исследований; затем в Париже Janet и Richet поставили ряд опытов, которые доказали наличность ясновидения у одной девушки и которые были предметом сообщений в Парижском Обществе физиологической психологии в 1886–1888 годах. В русской научной литературе имеется один в высшей степени убедительный и ценный случай, прекрасно описанный д-ром А.Н. Xовриным, старшим ординатором психиатрической лечебницы в Тамбове[43]43
  А.Н. Ховрин. Редкая форма гиперестезии высших органов чувств. «Вопросы нервно-психической медицины» за 1898 г.


[Закрыть].

Я остановлюсь несколько на работе Хорвина, так как это облегчит мою задачу в дальнейшем. Свои наблюдения Xоврин производил над девицей М., 32 лет, страдавшей большой истерией и обладавшей между прочим способностью читать письма в закрытых конвертах. Факт этот засвидетельствован целым рядом врачей, которые присутствовали при опытах Ховрина, и двумя экспертизами, помещенными в журнале «Вопросы философии» в отделе протоколов Петербургского Общества экспериментальной психологии за 1892 и 1893 год; при чем по поводу решения одной присланной Обществом задачи собрание Общества пришло к заключению, что «факт ясновидения в этом случае был неподдельный».

Свою способность г-жа М. проявляла в сомнамбулическом и бодрственном состоянии. О содержании письма, которое ей давалось в руки только на время сеанса и в присутствии врача, М. сообщала вслух д-ру Xоврину, и он в точности записывал все её ответы. Для прочтения каждого письма иногда требовалось по 1015 сеансов, из которых каждый длился 1–2 часа; в общем на прочтение одного письма требовалось иногда затратить целый месяц. Гораздо быстрее чтение происходило, когда г-жа М. находилась в трансе; тогда бывало достаточно иногда даже одного сеанса.

Самым интересным и загадочным обстоятельством в наблюдениях Xоврина являлся характер передачи содержания писем: г-жа М. передавала обыкновенно не подлинный текст написанного, а рассказывала о тех картинах, которые были описаны в письме[44]44
  Ховрин брал всегда письма с описанием зрительных представлений, так как он заметил, что последние лучше всего «читались».


[Закрыть].

Упомянутый автор объясняет это тем, что «бессознательно» воспринятый текст письма вызывает затем у М. соответственные зрительные галлюцинации. Что же касается самой способности воспринимать текст закрытого письма, то Ховрин пытается объяснить это отчасти видением, отчасти прощупыванием написанных букв через бумагу; по его мнению, весь вопрос о способности М. сводится к вопросу об изощрении различительной способности её высших органов чувств − главным образом, зрения и осязания.

Проф. Анфимов, который совершенно несправедливо подвергает сомнению факт ясновидения у М. и самую возможность ясновидения, в то же время вполне основательно критикует объяснение Ховрина: «Одной гиперестезии зрения, − говорит Анфимов, − т. е. расширения оптической способности глаза совершенно недостаточно для ясновидения; для ясновидения требуется не только расширение оптического горизонта, а изменение modus in rebus в зрительных ощущениях, потому что при нем необходимо добиться прозрачности непрозрачных предметов и сред. Следовательно, глаз должен овладеть колебаниями, совершенно иным и по форме и скорости, чем колебания, воспринимаемые нами как свет. Едва ли такое положение биологически допустимо для нашего невооруженного глаза… Итак, для ясновидения… нужно создать новые внешние условия, при которых многие из не воспринимаемых теперь нашим глазом колебаний стали бы для него в положение лучей воспринимаемых. Следовательно, это будет тот же путь, по которому шли в своих величайших открытиях Herz и Roentgen»[45]45
  Я. Анфимов. О сверхчувственных явлениях у истеричных, «Врач. Газета», 1902 г., № 22.


[Закрыть].

Считая в настоящее время невозможным ясновидение, проф. Анфимов лишь приносит дань прочно установившимся научным предрассудкам, от власти которых он не в силах отделаться; тем не менее он почти инстинктивно приходит к совершенно правильному заключению, что ясновидение может основываться только на восприятии таких лучей, которые могут проходить через непрозрачные предметы и среды; Анфимов только не додумался до того, что восприятие этой лучистой энергии может совершаться и помимо глаза, который приспособлен специально для световых лучей.

В виду изложенных соображений я и пришел к заключению, что ясновидение должно иметь много общего с непосредственной передачей мыслей − общего в том смысле, что в обоих случаях, вероятно, играет роль одна и та же энергия, которая обладает свойством проходить через непрозрачные среды и вызывать в нашем мозгу ряд представлений; а если это так, то лица, обладающие способностью «читать» чужие мысли, должны обладать также способностью читать письма в запечатанных конвертах. И вот, чтобы убедиться в этом, я еще во время своих исследований с Софьей Штаркер поставил над последней ряд опытов с целью выяснить, не обладает ли она способностью читать письма в запечатанных конвертах. Некоторые из тех опытов были удачны, другие − неудачны; в общем же, я вынес тогда такое впечатление, что Софья обладает указанной способностью.

Интереснее всего то обстоятельство, что в удачных опытах чтение закрытых писем носило тот же характер, как и в наблюдениях Xоврина: вместо подлинного текста Софья передавала мне содержание тех картин, которые были описаны в письме, т. е. передача Софьи носила характер зрительных галлюцинаций[46]46
  Письма я брал у третьих лиц, содержания их не знал, но, следуя примеру Xоврина, просил давать мне письма с описанием зрительных представлений.


[Закрыть]. Так как, однако, опыты мои этого рода не были тогда обставлены всеми необходимыми гарантиями их научной безупречности и так как я по внешним обстоятельствам был лишен тогда возможности обставить их соответственным образом, то я и не счел удобным опубликовывать их, решив выждать накопления достаточного количества безупречного в научном отношении материала.

Теперь, производя свое исследование над Лидией В., я решил вновь проверить свое предположение о родственной близости явлений ясновидения и передачи мыслей и о тождестве той энергии, которая играет в этих явлениях главную роль. Прежде всего, я должен был решить вопрос, может ли Лидия В. при той обстановке опытов, которая была описана, сообщить содержание закрытых писем, взятых мною у посторонних неизвестных ей лиц. Чтобы совершенно устранить возможность мысленного внушения, я брал письма от совершенно неизвестных Лидии лиц; при чем, конечно, содержание писем и мне не было известно. Я лишь просил тех лиц, у которых брал письма-задачи, описывать свои непосредственные или воспроизведенные зрительные представления.

Процесс автоматического ответа происходил так. Лидия сначала брала в обе руки принесенное мною закрытое письмо и держала его 1–2 минуты; затем, держа письмо в своей левой руке, она клала правую руку на картон, которым указывала буквы. Через 510 минут после начала опыта рука начинала медленно двигаться и указывать буквы; я сидел против Лидии и записывал буквы: ассистент мне теперь не нужен быль. Во время самого писания мы по обыкновению вели себя непринужденно: болтали, шутили, смеялись − словом, наше верхнее сознание жило своей собственной жизнью. Опыт прекращался мною, когда записалась какая-либо картина или когда рука Лидии останавливалась на долгое время. По прекращении опыта я вскрывал конверт (обыкновенно хорошо закрытый и непрозрачный) и прочитывал вслух содержание письма; таким образом я поддерживал интерес к этим опытам самой Лидии, для которой это томительно-длительное сидение за столом над алфавитом было бы иначе невыносимой пыткой. Должен еще прибавить, что письма брал я у разных лиц, которых просил давать мне короткие письма (хотя бы в одной-двух фразах), чтобы пока не осложнять опытов. Вот результаты первых опытов.

Опыт 10. Задача-письмо. «Над поляной ярко сияет солнце».

Ответ: «Солнце… птицы… зелень… весело… песни ли там… что же такой шум… трудно определить».

Опыт 11. Задача-письмо. «Перед восходом солнца в лесной роще. Все покрыто росой. Птицы просыпаются и щебечут».

Ответ: «Что-то черное… какие-то большие темные контуры… ветер маленький… деревья шепотом рассказывают о чем-то… только что это за странный свет… какой-то розоватый блеск… розовые стали верхушки деревьев… точно свет утренней зари… свежо так… бодро… серебряная роса… большой красный шар виднеется»…

Опыт 12. Задача-письмо: «По улице движется толпа с красными флагами».

Ответ: «Глухой шум… будто ропот толпы… что-то громадное колышется… небывалая картина…. что-то спокойное, торжественное в этом народном шествии»…

Опыт 13. Задача-письмо: «В горах Кавказа. На склонах гор роскошная растительность. Везде ручейки и водопады».

Ответ: «Простор кругом… одна природа… неискаженная человеком… солнце… синее небо… зелень кругом… будто молодые стройные деревья… поднимаются… тихо журчит что-то… серебряной лентой извивается среди зелени… лесной ли ручей сверкает там или узкая снеговая полоска… нет… это как весенний поток несется… какой-то овраг»…

Этих писем пока достаточно. Писание каждого ответа длилось от 20–30 мин, до часа и более; обыкновенно после трех-четырех написанных слов рука останавливается на минуту-две; иногда пауза может длиться даже 10 минут. В общем, все четыре приведенных ответа были написаны в течение одного сеанса, который длился с перерывами 4–5 часов.

Прежде чем приступить к анализу полученных опытов, я должен сказать, что ни на минуту не должно быть подозрения, будто Лидия могла прочитать на свет содержание письма; за этим я тщательно следил, не говоря уже о том, что такое предположение по отношению к скромной правдивой Лидии представляется диким. Еще раз повторяю, что содержание писем мне совершенно не было известно до окончания опыта, когда я вскрывал письмо. Итак, приступим к анализу ответов.

Прежде всего не может подлежать сомнению, что ответы вполне соответствуют содержанию писем − следовательно, Лидия действительно обладает способностью автоматически «читать» закрытые письма, как я это и ожидал. Но в ответах-описаниях Лидии невольно бросаются в глаза следующие особенности: во-1-х, несоответствие между довольно краткими письмами и длинными ответами; во-2-х, удивительным должно казаться описание в ответах таких деталей, о которых в задачах вовсе не упоминается; наконец, в 3-х, все описания сильно окрашены эмоциями, о которых в письмах также не упоминается. Все это производит такое впечатление, будто Лидия прямо видит соответствующую картину, любуется ею, оценивает отдельные впечатления и резюмирует; словом, тут происходит то же, что мы уже видели при непосредственной передаче зрительных представлений: и там, и тут характер передачи одинаков.

Мало того, когда я на следующий день представил ответы тем лицам, у которых взял письма, то они были ошеломлены: оказалось, что описания-ответы сообщали подробности, которые имели место в действительности, но не были упомянуты в задачах; поразительно точным оказался также хронологический порядок в смене впечатлений пережитого и очень верно переданы были пережитые эмоции, о которых в задачах также не упоминалось.

Что же это означает? Как себе это объяснить?

Если мы приучимся глядеть фактам в глаза, если будем последовательны в своих рассуждениях и если не будем пугаться никаких выводов, как бы эти последние ни казались нам дикими и невероятными, то наука много выиграет − прежде всего она выиграет в темпе своего развития.

Итак, к какому выводу должно прийти на основании сообщенных фактов? Вывод может быть только один: по-видимому, мысль запечатлевается на бумаге непосредственно, т. е. помимо словесных знаков; по-видимому, та психическая энергия, которая в предыдущих опытах переходила от меня к Лидии по воздуху или по металлическому проводнику, может также переходить в бумагу, сохраняться в ней, переноситься вместе с ней в другое место и затем переходить к другому лицу, вызывая у него определенные представления. Как это на первый взгляд ни кажется диким и невероятным, мы все-таки должны не пугаться этого вывода, а постараться его проверить.

Помимо характера ответов (я привел лишь четыре опыта, а было произведено мною гораздо больше и все с тем же результатом) меня навели на вышеприведенную гипотезу еще другие факты − именно случаи, когда ответы совершенно не соответствовали содержанию писем, т. е., когда ответы, казалось бы, должны были доказать мне полную случайность их, если бы я был так же поспешен в своих выводах, как это свойственно предубежденным скептикам. Вот, например, два письма, взятые мною у брата, которого Лидия совершено не знает. Он коммерсант, и голова его всегда полна коммерцией; когда я попросил его в конторе написать два коротеньких письма с двумя-тремя фразами и, запечатав в конверт, передать мне, то он взглянул на меня с крайним недоумением: это выходило за пределы его понимания; находя бесполезным посвящать его в суть своих опытов, я попросил не задерживать меня вопросами и исполнить просьбу; тогда он написал и передал мне оба письма уже запечатанными. Результаты получились следующие; прибавлю еще, что Лидия не знала, от кого эти письма.