Текст книги "Крест и корона"

Мужчины и женщины сомкнули круг, подталкивали друг друга. Зрелище явно их забавляло. Я обреченно закрыла глаза, все глубже и глубже погружаясь в грязь Смитфилда.

3

Я хотела умереть, молила Господа послать мне смерть – ничего иного просто не оставалось, но вдруг почувствовала толчок, удар и резкую боль от мужского колена, упершегося в мое бедро. А потом – ничего. Мой обидчик внезапно куда-то исчез. Я открыла глаза и увидела плотное кольцо толпы, услышала ругательства.

Я встала на четвереньки, конечности мои дрожали. Проползла между двумя зеваками и поднялась на ноги. Потом почувствовала, как меня ухватила и потащила чья-то сильная рука.

– Нет! Прекратите! Оставьте меня в покое! – закричала я.

– Я должен увести вас, – сказал незнакомый голос, и я подняла глаза.

Это был не насильник: рядом стоял высокий молодой человек, широкоплечий, с коротко подстриженными светло-каштановыми волосами.

– Где ваши спутники? – спросил он. – Вы что – потерялись?

– Я не позволю себя допрашивать. Оставьте меня.

– Оставить вас? – Он разразился смехом. Очень странным смехом, который буквально ошеломил меня, ибо казалось, принадлежал он не молодому негодяю, а циничному старику. – Да я же вас спас. Неужели вы не поняли? Я стащил с вас это животное и хорошенько отдубасил его.

– Я ничего не видела.

– Тогда вы должны принять это на веру, госпожа. Я хочу вам помочь. – Незнакомец вытащил из одного кармана фляжку с водой, а из другого – белый платок и намочил его. – Вам надо умыться.

Я взяла платок, прижала его к щеке и почувствовала приятную свежесть. Затем потерла щеки и лоб, смывая слюну, грязь, пот и капли крови убитой птицы.

– Спасибо, сэр. – Я протянула ему платок. – Благодарю вас за помощь. – Я думала, что молодой человек уйдет, но он стоял, в упор разглядывая меня. Глаза у него были голубые, цвета гиацинтов, которые моя мать выписывала из Испании и выращивала в саду. Одет молодой человек был прилично, но не богато, – я увидела швы на его рукавах: значит, одежду перешивали, поскольку денег на новую у него не было.

– Где ваши спутники? – снова спросил он.

– Я тут одна.

– Ни родственников, ни слуг? Но ведь вы… благородного происхождения.

Он смотрел на меня в ожидании подтверждения. Я не стала этого отрицать.

– Тогда как же вы попали сегодня на Смитфилд? Это безумие. Вы должны позволить мне немедленно увести вас отсюда. Молодая женщина, из приличной семьи, одна… – Его голос замер.

Я неловко покачала головой.

– Прошу вас, госпожа, не бойтесь. Меня зовут Джеффри Сковилл. Я констебль. Правда, не здесь, не в Лондоне.

Два старика у нас за спиной затеяли спор, который быстро перешел в драку.

– Вот видите? – настаивал Джеффри. – Это же толпа чудовищ.

– Позвольте поинтересоваться, а что привело сюда вас самого?

Он улыбнулся, услышав в моем вопросе сарказм, и в уголках его глаз появились морщинки. Теперь я поняла: этот человек вовсе не так молод, как мне показалось поначалу. Ему, пожалуй, уже ближе к тридцати.

– Меня отправил сюда наш старший констебль, чтобы я своими глазами увидел, как свершается королевское правосудие, и принял к сведению. Эта женщина подстрекала к мятежу против нашего сюзерена.

Я почувствовала прилив злости.

– Смотреть, как умирает женщина, – вам это доставляет удовольствие?

– Разумеется, нет.

– У нее, между прочим, двое детей, – сказала я. – Трехлетний сынишка и совсем крошечная дочь. Вы это знали?

Джеффри Сковилл смущенно покачивался на каблуках.

– Очень жаль, что приговоренная – женщина. Но людей нужно учить на примерах. Леди Маргарет Булмер совершила государственную измену. Она для всех нас представляет опасность.

– Опасность? – Мой голос зазвучал еще громче. – Эта женщина никому не желала зла. Она и другие просто хотели сохранить тот образ жизни, который почитался на протяжении долгих веков и который служит утешением бедным и немощным. Люди на Севере восстали, потому что им была дорога старая вера. У них и в мыслях не было сбросить короля. Они только хотели, чтобы он услышал их. Пытались обратить внимание на свои проблемы.

И опять раздался циничный смех пожившего на свете человека.

– О, король их услышал, в этом нет сомнений. Северяне в полной мере обратили на себя его внимание.

Да этот констебль издевается надо мной. Я в ярости бросилась прочь.

Он догнал меня, ухватил за рукав:

– Постойте, госпожа. Мы все служим королю. Если сюзерен решил поменять религию, то наш священный долг подчиниться ему, доверить ему, облеченному законной властью, вести нас по пути веры. Разве вы не согласны с этим?

– Я согласна с тем, что люди должны подчиняться своему сюзерену, Божьему помазаннику, – пробормотала я.

Джеффри Сковилл с облегчением вздохнул, услышав эти слова.

– Тогда вы должны понимать: если мятежники и предатели не будут наказаны, то и остальные подданные решат, будто им все дозволено. Монархия ослабнет, страна погрузится в хаос. И в то же время такая казнь выглядит ужасно… – Он прищурился, глядя на что-то вдалеке, потом предложил мне руку. – Это зрелище не для юной леди. Может быть, вы все-таки передумаете и уйдете, пока еще не поздно?

– Не отговаривайте меня, это бесполезно. Я специально пришла сюда, чтобы увидеть казнь несчастной.

– Тогда позвольте мне отвести вас туда, где это будет происходить.

Я не могла отказаться от помощи, которая была мне так необходима. Джеффри Сковилл умело прокладывал нам дорогу, протискиваясь сквозь плотную толпу. Наконец мы добрались до длинной временной ограды. Внутри ее, на расстоянии приблизительно двадцати футов, образуя в промежутке импровизированную дорогу, располагалась другая.

Мой спутник показал налево – в конце «дороги» я увидела большую груду веток и поленьев, наваленных вокруг высокой бочки, из которой торчал столб.

– Вот место, где преступница будет сожжена, – пояснил констебль.

Я глубоко вздохнула, стараясь скрыть охвативший меня ужас. А мой спутник пояснил:

– По долгу службы я знаком с разными видами казни. Это медленная смерть. Более милосердно было бы привезти ее сюда, а потом набросать сверху ветки. Так сделали во Франции, когда казнили Жанну д’Арк. Сегодня леди Маргарет Булмер будет страдать гораздо дольше, чем Жанна.

– Почему вы говорите мне это? – спросила я.

– Потому что вам здесь не место, юная леди! – Он c силой встряхнул меня за плечо, побуждая передумать.

И тут с другого конца «дороги» послышались громкие крики:

– Везут! Везут!

– Слишком поздно, – сказала я.

Толпа подалась вправо, и я вместе со всеми. Джеффри Сковилл стоял у меня за спиной. Не хотела бы я потерять его сейчас.

В нашу сторону направлялось больше дюжины солдат. Они были облачены в доспехи, а на плечах несли колья. Самый последний из солдат вел под уздцы черную лошадь, впряженную во что-то, я не могла понять, во что именно.

– Ее везут на хердле, – простонал Джеффри.

Мне это слово ничего не говорило. Когда солдаты приблизились, я увидела, что лошадь тащит длинную доску, волочащуюся по грязи. Все показывали на эту доску.

– Сожгите скорее эту папистскую шлюху! – завопила какая-то старуха. Другие подхватили ее крик.

Черная лошадь, испугавшись, метнулась к противоположному ограждению. Я увидела, что несчастная была привязана к доске в виде буквы «Т»: лицом вверх, ноги вместе, руки вытянуты в стороны под прямым углом. Когда я хорошенько рассмотрела женщину на хердле, сердце мое заколотилось как сумасшедшее. Выходит, я напрасно приехала на Смитфилд. Это была не Маргарет. Жалкое, приговоренное к смерти существо, слишком старое и убогое, чтобы быть моей двоюродной сестренкой. Женщина была облачена в длинную рваную рубаху, лицо – грязное и в сплошных синяках, подстриженные волосы едва доходили до ушей.

Солдаты отвязали ей руки и ноги и стащили с хердла. Бедняжка оступилась в грязи и чуть не упала. Один из солдат поддержал ее и указал на столб. Женщина постояла несколько секунд, распрямила плечи – при виде этого характерного жеста я почувствовала приступ тошноты – и пошла к месту казни.

И тут солнце наконец пробилось сквозь тучи, осветив Смитфилд. И в ярком свете его лучей на голове приговоренной блеснула рыжевато-золотистая прядь.

И теперь я узнала мою бедную Маргарет.

Она подошла поближе, и толпа заревела: «Изменница!», «Шлюха!», «Папистка!». Я схватилась за ограду и пролезла вперед, встала перед людьми, которые кричали на нее. Какой-то человек ударил меня, но я почти не почувствовала боли. Оглянулась: Джеффри Сковилла поглотила толпа.

Я опустилась на колени в грязь, просунула голову в просвет в ограде и отчаянно закричала:

– Маргарет! Маргарет! Маргарет!

Она приближалась, прихрамывая, и я увидела, что ее глаза полуоткрыты. Я так громко выкрикивала ее имя, что мне казалось: горло вот-вот разорвется. Маргарет моргнула и перевела взгляд в мою сторону.

Какая-то искорка вспыхнула в глазах моей бедной кузины, и она двинулась ко мне.

Люди, сгрудившиеся вокруг меня, одобрительно взревели. Теперь они могли получше разглядеть приговоренную. Двое солдат догнали ее. Еще мгновение – и они вернут ее на прежнюю тропу.

Маргарет смотрела прямо на меня. Я видела, что ее губы шевелятся, но слов разобрать не могла.

Я вытащила из кармана четки, выпростала руку сквозь прутья ограды и бросила их сестренке. Они упали в грязь перед ее ногами. Бедняжка нагнулась, чтобы поднять четки, и в этот момент какая-то старуха перевесилась через ограду и плюнула в Маргарет. Плевок угодил на левую грудь.

– Чтоб тебе вечно гореть в огне, папистская шлюха! – проорала старуха.

Солдаты схватили Маргарет. Один из них крикнул что-то старой карге. Они заметили только плевок. Я увидела, как Маргарет схватила четки с крохотным крестиком, зажала их в кулаке и прижала к себе.

Солдаты повели ее дальше, она повернула голову через плечо и увидела, как я машу ей и рыдаю.

– Джоанна! – воскликнула моя кузина. Солдаты увели ее.

Затем толпу призвали к тишине, и крики и гул смолкли. Седобородый судебный пристав долго зачитывал приговор, но я слышала только отдельные фразы: «Виновна в государственной измене… подстрекала к бунту… заговор с целью развязать войну… по повелению его величества». Едва лишь пристав закончил читать и опустил свиток, как солдаты тут же схватили Маргарет.

Я поднялась на ноги, но вздрогнула, почувствовав чью-то руку у себя на плече. Это был Джеффри Сковилл. Он снова нашел меня.

Мы оба смотрели, как солдаты подняли Маргарет на бочку и привязали к столбу в двух местах: выше груди и на талии. Другие солдаты тем временем подгребали к ее ногам хворост. Кузина была слишком далеко от меня, и я не могла ясно видеть ее лицо, но мне казалось, что ее губы двигаются в молитве. Я надеялась, что четки по-прежнему в руке Маргарет.

– А-а-а-а! – в один голос выдохнула толпа. Секунду спустя я поняла почему: какой-то невысокий человек побежал к месту казни с горящим факелом в руке. Он поклонился солдатам, стоящим полукругом у столба, а потом запалил ветки вокруг бочки.

– Помилосердствуй, Господи, помилосердствуй, Господи, – прошептала я и начала читать доминиканскую молитву во избавление от страданий, ту, которую и собиралась прочесть в минуту ее смерти. По крайней мере, мне удалось совершить задуманное.

Толпа снова заволновалась:

– Кто это такой?

– Что он хочет?

Я повернулась в ту сторону, откуда раздавались крики, и увидела, что к Маргарет бегом направляется высокий, хорошо сложенный джентльмен лет пятидесяти с мокрыми от слез щеками.

На несколько секунд я застыла в оцепенении. Неужели подобное возможно? А затем стала перелезать через ограду.

– Что вы делаете? – Джеффри схватил меня за руку, потянул назад.

– Пустите меня! Пустите, вам говорят! – Я вырвала руку. – Я должна ему помочь!

– Помочь этому человеку? Но с какой стати? – изумленно воскликнул Джеффри.

– Потому что это мой отец! – выкрикнула я и, перевалившись через ограждение, приземлилась с другой стороны. Мои щеки тоже были мокры от слез.

К тому времени отец уже почти добежал до Маргарет. Но солдаты бросились за ним, и я увидела, как один из них ударил его колом в плечо.

– Не смейте его трогать! – закричала я, и солдат развернулся, удивленно разглядывая меня.

– Назад! Назад! – Он замахнулся на меня колом, словно на бешеную собаку. У него за спиной я видела целую толпу солдат, которые пытались схватить моего отца.

– Папа, нет! Нет! – снова закричала я и увидела, как он дернул головой. Хотя на отца навалились сразу трое, он все-таки сумел подняться на ноги.

– Джоанна, уходи отсюда! – успел прокричать он, прежде чем удар в грудь снова свалил его.

Кто-то схватил меня за руку, я попыталась было вырваться, но это оказался Джеффри Сковилл. Констебль перебрался через ограду следом за мной.

– Идемте назад, – умоляющим голосом проговорил он.

Трое стражей бросились к нам. Я увидела, как высоко поднятый кол обрушился на голову Джеффри и тот без сознания рухнул в грязь.

Тут я услышала сердитые крики и повернулась. Мой отец сумел вырваться и снова бежал прямо к Маргарет. В тот миг, когда солдат догнал его и ударил в спину колом, он вытащил из-под своего дублета что-то маленькое и бесформенное.

Отец упал перед Маргарет на колени, и я увидела, что он бросает темный мешок в пламя, подбирающееся к ее корчащемуся телу.

Несколько секунд спустя раздался страшный взрыв, словно в одно место ударили сразу десять молний. Черные огненные вихри метнулись ко мне. А потом все вокруг почернело.

4

Я смотрела, как солнце садится за церковные шпили Лондона. Мелкий дождик перестал. К вечеру солнце превратилось в огненный шар, который сжег тучи и поглотил липкий туман, цеплявшийся к ногам, колесам и копытам лошадей. Теперь, когда светило подрагивало над западным горизонтом, в глазах у меня жгло и щипало, хотя я и не могла понять отчего – то ли от солнечных лучей, то ли от черного дыма, что поднимался над Смитфилдом несколько часов назад.

Я сидела спиной вперед на королевской лодке, руки мои были закованы в кандалы. Я не видела, куда плыву, но чувствовала, как уверенно, глубоко загребают веслами все четверо гребцов. На них были зеленые с белым – цветб дома Тюдоров – костюмы, и они точно знали пункт нашего назначения. Я не сомневалась, что это также известно и людям в других лодках, что плыли по Темзе, и даже лондонцам на берегу. Когда кто-нибудь проплывал мимо нас, я чувствовала на себе любопытные взгляды людей, слышала, как они переговариваются: «Кого это еще взяли?» Старуха, мывшая в реке посуду, долго не сводила с меня глаз, провожала взглядом, так выгибая шею и наклоняясь, что я уже подумала: вот сейчас она свалится в воду.

Все это время я сидела ровно и спокойно, выпрямив плечи и высоко подняв подбородок, как меня учили с самого раннего детства. Я не хотела показывать свой страх. И я определенно не хотела, чтобы кто-нибудь увидел человека, лежавшего на дне лодки, – его перевязанная голова покоилась у меня на коленях. Икры мои болели под тяжестью головы Джеффри Сковилла, но не могла же я уложить беднягу на мокрое днище. Его обмякшее лицо, закрытые глаза, засохшая струйка крови на правой щеке – все это вызывало у меня жесточайшие угрызения совести. Мне нужно было многое обдумать, о многом помолиться и попытаться столько всего понять, прежде чем меня доставят в то место, куда везут. А тут еще этот раненый констебль.

Когда солнце исчезло и липкие сумерки окутали реку оранжево-фиолетовым светом, Джеффри со стоном очнулся.

Кандалов на нем не было, и он, подняв руку, недоуменно пощупал свою забинтованную голову. Медленно, неуверенно сел, повернулся и встретился со мной туманным взглядом. Я боялась предстоящего разговора, хотя и понимала, что он неизбежен. А потому спросила:

– Вы знаете, где вы?

На лицо констебля вернулось осмысленное выражение.

– Похоже, это королевская лодка, – сказал он хрипловатым голосом. – Как мы сюда попали?

Я посмотрела вперед – на пару гребцов, сидевших на носу, затем оглянулась на корму. Лодка была такая длинная, что они вряд ли нас услышат.

– Меня арестовали за компанию с отцом. Кажется, и вас тоже, – вполголоса пояснила я.

Он воспринял это гораздо лучше, чем я ожидала. Во всяком случае, сохранил спокойствие и поинтересовался:

– А какие нам предъявляют обвинения?

– Не знаю, – ответила я. – Сначала солдаты выяснили, как зовут меня и моего отца, а потом куда-то надолго ушли, оставив меня под стражей. После чего нас с вами обоих запихнули в телегу и привезли к какому-то зданию. Но я так понимаю, что затем представители закона по какой-то причине передумали и отправили нас на берег реки. Мы просидели в телеге часа два, прежде чем нас посадили в эту лодку. Где сейчас мой отец, не имею ни малейшего представления. Знаю только, что на Смитфилде он был ранен. Гораздо сильнее вас. Но мне никто ничего о нем не сказал.

Я вздохнула, стараясь сохранять видимость спокойствия.

– А как именно он был ранен? – спросил Джеффри.

Я недоуменно покачала головой:

– Сама не знаю. После грохота было много дыма. А когда дым рассеялся, я, правда издали, увидела, что отец лежит на земле. Вскоре его унесли, и больше я о нем ничего не слышала.

– Похоже, произошел взрыв?

– Мой отец бросил что-то в огонь. Какой-то непонятный предмет. Видимо, для этого он и бежал к Маргарет. Затем раздался страшный грохот, и все вокруг окутал дым.

– Понятно, – кивнул Джеффри.

– Вы знаете, что это было?

– Порох, – уверенно ответил он, и я вспомнила, что мой спутник – констебль, а потому, вероятно, знаком с такими вещами. – Когда преступника приговаривают к сожжению, но король хочет продемонстрировать некоторое милосердие, он разрешает привязать мешок с порохом к шее осужденного. Как только мешок загорается, происходит взрыв. Это приближает смерть и сокращает страдания приговоренного. Но тут важно точно рассчитать количество пороха. Похоже, ваш отец взял слишком много.

Я проглотила слюну.

Джеффри посмотрел на меня более внимательно:

– Вы называли осужденную по имени. Вы знали ее?

Дальше скрывать правду не имело смысла.

– Леди Маргарет Булмер – моя кузина, – пояснила я. – Я пришла, чтобы помолиться за нее. И понятия не имела, что мой отец тоже окажется на Смитфилде.

– А вы сами, часом, не с Севера? – В голосе Джеффри прозвучала строгая нотка. – Вы не принимали участия в заговоре против короля?

– Ну что вы, конечно нет. Маргарет уехала на Север четыре года назад и вышла там замуж за сэра Джона. С тех пор я ее не видела – сами понимаете, путь туда неблизкий. Мы только письмами обменивались. Но с прошлого года я получила всего одно. Я ничего не знаю о мятеже. И, честно говоря, не понимаю, почему Маргарет ввязалась во все это.

– Тогда с какой стати вы с отцом пошли на такой риск – появились на сожжении и вели себя столь вызывающим образом? Что-то вы темните, – нахмурился Сковилл.

Я молчала, слушая ритмичный звук весел, ударяющих по воде. Когда наша лодка проплывала мимо стоявшего на берегу особняка, вдали раздались переливы женского смеха. Мне показалось странным, что кто-то сейчас вовсю веселится.

Следующая фраза сорвалась с губ Джеффри, как пощечина:

– Если меня везут в лондонский Тауэр по той простой причине, что я пытался заступиться за вас, юная леди, то у меня есть право знать все.

– Неужели в Тауэр? – прошептала я.

– Конечно. А куда же еще? – нетерпеливо сказал он. – Думаете, почему мы отправились вплавь по Темзе лишь некоторое время спустя? Нужно было дождаться прилива, чтобы пройти под мостом к Речным воротам. Но мы уже почти на месте, если я правильно помню эту излучину. Так что я жду объяснений.

Откровенно говоря, в глубине души я подозревала, куда именно направляется наша лодка, а потому не слишком удивилась. Но, услышав название древнего замка, содрогнулась. Я помню, как в детстве мои кузены, вооружившись игрушечными мечами, устраивали сражения. «В Тауэр его, в Тауэр! – кричали они побежденному. – Отрубить ему голову!»

Сумерки сгустились еще больше. Наступило то неопределенное время суток, когда солнце уже закатилось, а звезды еще не нашли свое место на небесах. Посреди Темзы, вдали от недавно зажженных на берегу факелов, воздух был густым и темным. И оттого, что я нечетко видела лицо Джеффри, мне было легче все ему объяснить.

– Маргарет, единственная подружка моего детства, была для меня больше, чем кузиной, – сказала я. – Я не могла допустить, чтобы она встретила такую жуткую смерть в одиночестве. Что руководило моим отцом, понятия не имею. Я не видела его несколько месяцев. Но клянусь вам, он не бунтовщик. Мой отец ненавидит политику, и все эти интриги его пугают. – Я вздохнула и продолжила: – Вы когда-нибудь слышали про Стаффорда?

Констебль задумался на мгновение.

– Кажется, это родовое имя герцога Бекингема?

– Да, – кивнула я. И добавила: – Он был старшим братом моего отца.

Голос Джеффри прозвучал глухо и осторожно:

– Третий герцог Бекингем был казнен по обвинению в государственной измене пятнадцать лет назад.

– Шестнадцать, – поправила его я, словно это имело какое-то значение.

– И он был арестован, поскольку возглавил заговор, имевший целью низложение монарха, после чего сам занял бы трон как ближайший родственник короля. Некоторые считали, что его претензии на трон гораздо более обоснованны, чем Генриха Тюдора.

– Думаю, сейчас неподходящее время и место для этих слов, но мы оба прекрасно знаем, что обвинения, предъявленные моему дяде, были ложными, – заявила я.

– Пожалуй, – проворчал Джеффри. Потом он задал вопрос, которого я ждала: – Значит, вы приходитесь сродни самому Генриху Восьмому?

– Я не бываю при дворе, – настороженно ответила я. – В последний раз я видела короля десять лет назад.

– И тем не менее вы его близкая родственница?

– Моя бабушка и бабушка короля Генриха были родными сестрами, – вздохнула я.

– А ваша кузина Маргарет?

– Она дочь моего дяди герцога Бекингема. – Я с трудом сглотнула и продолжила: – Незаконнорожденная дочь.

Похоже, Джеффри слегка успокоился и перевел взгляд за борт лодки.

– Спасибо за откровенность, – сказал он наконец. – Теперь картина прояснилась.

– Однако всего вы не понимаете, – возразила я вполголоса.

Тут я почувствовала, что лодка плывет медленнее. Мы приближались к цели, и мне нужно было успеть сказать Джеффри еще кое-что. И потому я скороговоркой сообщила ему:

– Я послушница Дартфордского монастыря в Кенте. И прошлой ночью тайно оставила свой орден, чтобы успеть в Лондон. Боюсь, теперь мне не позволят вернуться, но, если это все же случится, я предполагаю принести монашеский обет до конца следующего года.

Джеффри ненадолго погрузился в молчание. Потом я вдруг услышала, что констебль издает какие-то странные звуки. Поначалу я с ужасом подумала, что мой спутник плачет. Затем решила, что он подавился.

А когда я поняла наконец, что слышу смех – Джеффри согнулся пополам, сотрясаясь от буквально душившего его хохота, – страшный гнев охватил меня.

– Да как вы смеете насмехаться надо мной? – воскликнула я.

Он покачал головой и изо всех ударил себя по колену, словно пытаясь остановиться, но не смог.

– Нет, ну надо же! Я приезжаю в Лондон как официальное лицо, чтобы присутствовать от своего округа на казни государственного преступника, – сказал он, обращаясь скорее к реке, чем ко мне. – Я спасаю молодую женщину от насильника, после чего попадаю в плен ее прекрасных карих глаз – и что в результате? Ах, Джеффри! Ну и свалял же ты дурака, братец!

Его слова возмутили меня.

– Ага, значит, ваша показная куртуазность закончилась, – прошипела я. – А ведь я предупреждала вас на Смитфилде: оставьте меня! Но вы не послушались. И теперь расплачиваетесь: вам некого винить, кроме как…

Внезапно Джеффри вскочил и обхватил меня за плечи.

– Закройте глаза и не оборачивайтесь, – прошептал он, его теплое дыхание зашелестело в моем ухе.

Я не могла поверить, что он прикасается ко мне. Действуя кандалами, словно дубинкой, я изо всех сил оттолкнула констебля. Бедняга рухнул на дно лодки, ударился головой и вскрикнул от боли.

Тут меня словно кто-то толкнул, и я повернулась.

Наша лодка очень медленно приближалась к большому мосту. Примерно через каждые двадцать футов горели факелы, вереницей плавучих огней отражавшиеся в широкой темной реке.

Между факелами торчали пики, на которые были насажены отрубленные головы.

Их было не меньше дюжины, хотя ясно я увидела только одну – ближайшую ко мне. Гниющая плоть почернела. Мерцание факела наполняло пустые глазницы, сверкало в распахнутом рту. От этого возникала страшная иллюзия, будто голова ожила и довольно улыбается мне.

В ушах у меня зашумело, на коже выступил пот. Я зажмурила глаза, пытаясь прогнать жуткое видение. Но было слишком поздно. Мой желудок взбунтовался, словно внутри меня проснулось дикое животное. Я согнулась пополам, скованными руками ухватилась за край лодки и прохрипела:

– Помоги мне, Дева Мария!

Казалось, я сражалась с собой целую вечность. Но все-таки проиграла. Меня, скрюченную, вырвало прямо на дно лодки одной лишь горькой струйкой – я только и съела сегодня что кусок хлеба, когда ехала в Смитфилд в телеге много часов назад. Судорожно кашляя, я вытерла подбородок тыльной стороной дрожащей ладони.

Гребцы провели лодку под мостом. Вода плескалась у влажных каменных арок. Вспомнив о том, что надо мной выставлены головы казненных, я вновь содрогнулась и зажмурилась.

Я распахнула глаза, лишь почувствовав осторожное прикосновение руки к плечу. Взяла платок Джеффри – тот самый, что он предлагал мне на Смитфилде, отерла им лицо.

И посмотрела на своего спутника.

– Мне очень жаль, что так получилось, – сказала я. – Правда, жаль.

– Я вам верю. – Усмешка искривила его губы, но в ней не было ни издевки, ни злости. Затем Джеффри взглянул куда-то поверх моего плеча, и улыбка моментально исчезла с его лица. Я буквально почувствовала, как все его тело напряглось.

Наша лодка поворачивала. Мы вошли в узкий канал с высокими каменными берегами. Над нами возвышалась громадная квадратная чернота, закрывавшая низкие звезды и хлипкие серые облака. Сомнений не осталось: мы въезжали в Тауэр.

– Это вопрос выбора: крест или корона, – сказал Джеффри Сковилл таким тихим голосом, что его едва было слышно сквозь плеск воды.

– Что? – не поняла я.

– Каждый из нас должен сделать выбор, – пояснил констебль. – Бунтовщики с Севера предпочли крест. – Он кивнул в сторону жуткого моста, оставшегося позади. – Вы сами видели, каковы оказались последствия.

Было излишне спрашивать у Джеффри, чему привержен он сам. Выбор для него был прост. Что же до меня, то я не могла не вспомнить сэра Томаса Мора, блестящего мыслителя и отважного человека, который на эшафоте сказал: «Я умираю преданным слугой короля, но Бог для меня превыше всего». «Каково это – принять мученичество?» – не раз спрашивала я себя.

На протяжении тех нескольких минут, что мы добирались до Речных ворот Тауэра, я молча молилась. Вы хотите знать, о чем? Я возносила молитвы за упокой души Маргарет, за выздоровление отца, за освобождение Джеффри Сковилла. Я просила Господа, чтобы Он дал мне силы и мудрость, чтобы направлял меня в речах и действиях. И наконец, я молилась о милосердии.

На узкой каменной пристани, соединенной с массивной кирпичной стеной, нас ждали две группы людей. По бокам арочного прохода горели факелы, распахнутая пасть ворот была готова поглотить нас.

Члены большей группы, облаченные в ярко-красную с позолотой форму, помогли гребцам причалить к пристани. Затем один из них наклонился и протянул мне руку, стараясь не встречаться со мной взглядом.

Едва лишь я оказалась на пристани, как из второй группы выступил вперед какой-то человек: молодой, с аккуратно подстриженной бородкой и выразительными беспокойными глазами.

– Госпожа Джоанна Стаффорд, вы поступаете на попечение служителей Тауэра, – провозгласил он гораздо громче, чем это было необходимо, ибо стоял совсем близко. – Бифитеры[8]8
  Бифитер (йомен) – служитель Тауэра, в дословном переводе «мясоед»; изначально бифитеры пробовали мясо, подаваемое к столу монархов, чтобы определить, отравлено оно или нет. Впоследствии так стали называть солдат королевской гвардии, охранявших лондонский Тауэр.


[Закрыть], заберите их.

Я услышала, как за спиной у меня упало что-то тяжелое, и обернулась. Джеффри лежал на пристани у ног бифитера.

– Он что, потерял сознание? – спросил молодой офицер.

– Да, господин лейтенант, – поморщился бифитер.

– Этот человек был ранен на Смитфилде, – сказала я. – Получил сильный удар по голове. Он не виновен ни в каких преступлениях. Его зовут Джеффри Сковилл.

Однако, похоже, никто не пожелал меня услышать.

Бифитеры подняли тело Джеффри и грубо потащили его под арку ногами вперед. Я увидела свежую кровь, сочившуюся из-под повязки. Наверное, бедняга ударился головой о каменную пристань.

– Пожалуйста, помогите ему, – обратилась я к лейтенанту. – Ему необходим лекарь.

– Вы здесь не для того, чтобы нам указывать, – ответил он, и губы его от гнева вытянулись в ниточку. – Не забывайте, что вы находитесь под арестом.

– А в чем меня обвиняют? Кто отдал приказ об аресте? – попыталась я прояснить ситуацию.

И тут какое-то движение в дальнем конце пристани привлекло мое внимание. Вперед вышел еще один человек, гораздо старше – лет шестидесяти. Когда он, приблизившись ко мне, вошел в круг света от факела, я увидела, что незнакомец одет богато: темно-зеленый бархатный камзол, пышные рукава украшены декоративными прорезями; на шее – толстая золотая цепочка. Безрадостное, кислое выражение его лица лишь подчеркивало неуместность этого одеяния, более подходившего для празднеств, торжественных приемов при дворе.

– Я сэр Уильям Кингстон, комендант Тауэра, – сказал он ровным голосом. – Вы здесь по личному приказу его величества.

– Но как подобное возможно? – удивилась я.

Сэр Уильям подошел ближе, и я увидела глубокие морщины, испещрявшие его усталое лицо.

– После беспорядков на Смитфилде в Гринвич, где располагается резиденция короля и королевы, прискакал курьер, – пояснил Кингстон. – Королю доложили о случившемся, и он распорядился, чтобы вы, ваш отец и неустановленное третье лицо, также участвовавшее в инциденте, были доставлены в Тауэр для полного и тщательного расследования.

– Мой отец сейчас находится здесь, в Тауэре? – спросила я. – В каком он состоянии?

Сэр Уильям не ответил. Вместо этого он лишь указал облаченной в бархат рукой на темную арку:

– Пора заходить внутрь, госпожа Стаффорд.

Они ждали, как я на это отреагирую, – комендант Тауэра и лейтенант. Мне приходилось слышать рассказы о том, как визжащих, отчаянно сопротивляющихся преступников затаскивают в Тауэр. Я не хотела быть одной из них.

Поэтому я поклонилась, повернулась к арке и вошла в лондонский Тауэр. Впереди шествовали бифитеры, остальные – сзади.