Текст книги "Крест и корона"

13

Я сидела на стуле в своей камере, как мне и было велено. Епископ Гардинер стоял надо мной, сложив ладони. Я не могла оторвать от них глаз – никогда не видела у мужчины таких длинных пальцев. Он принялся постукивать указательными пальцами друг о дружку. Ничего не говорил – только постукивал.

– Епископ Гардинер? – осмелилась проговорить я.

– Вы хотите увидеть вашего отца сэра Ричарда Стаффорда. – Он словно прочел мои мысли.

– Да, хочу. Очень хочу, – пробормотала я. – Возможно ли это, епископ?

– Когда вы увидите его и при каких обстоятельствах, зависит только от вас, сестра Джоанна, – сказал он. – Исключительно от вас самой. – (И опять я почувствовала, что, несмотря на показное спокойствие, мой собеседник очень волнуется.) – Расскажите все, что вы знаете обо мне, – неожиданно велел епископ.

Это был неожиданный вопрос… и трудный. К сожалению, живя в Стаффордском замке, я почти не прислушивалась к сплетням о людях из королевского окружения. Они все были для меня на одно лицо – священники, министры, военачальники. Я знала, что Гардинер активно поддерживал короля, преследовавшего старую веру. Кроме того, он был союзником герцога Норфолка. Все это ясно указывало, что я должна быть осторожна на язык.

– Ну, в начале карьеры вы были человеком кардинала Уолси. Вы служили под его началом, а когда кардинал был… – Я запнулась, вспоминая последовательность событий.

– Изгнан королем, лишен власти и арестован за измену? – подсказал епископ Гардинер невозмутимым голосом.

– Да-да, после того как кардинала… э-э-э… отстранили, вы стали важным лицом при дворе короля. – Я почувствовала, что краснею. Деталей я вспомнить не могла, а выставлять себя невежей не хотелось. – Генрих Восьмой сделал вас епископом Винчестерским и членом королевского совета. А теперь вы его полномочный посол во Франции.

На лице епископа мелькнула натянутая улыбка.

– И это все, что вам обо мне известно? Признаюсь, я немного удивлен.

– Я чураюсь политики, – пробормотала я.

– А вот я, сестра Джоанна, политики отнюдь не чураюсь. Я, видите ли, учился в Кембридже[19]19
  Кембриджский университет вплоть до XIX века оставался по существу религиозным учебным заведением.


[Закрыть]. Я провел там семь лет, прежде чем стать секретарем Уолси. И до сих пор помню, как волновался накануне его приезда: кардинал хотел лично побеседовать с теми, кто претендовал на эту должность. Я в ту ночь глаз не сомкнул: все мечтал, чтобы выбрали меня. А потом… потом мое желание сбылось. Кардинал Уолси сразу же понял, что я пойду далеко.

Хотя епископ говорил с гордостью, но в голосе его мне послышались еще какие-то эмоции. Может быть, отзвук стыда? У меня возникло ощущение, будто я подслушиваю, как он исповедуется.

– Я быстро продвинулся на службе у кардинала, – продолжал Гардинер. – Благодаря прекрасному знанию законов. Я ведь был юристом и преподавателем, известным правоведом. В этом качестве я отправился в Париж и Рим. С тех пор я пять раз бывал в Риме, много времени провел в папских архивах.

Он помолчал, словно для того, чтобы я как следует осознала всю важность сказанного. Я растерянно пошевелилась на стуле. Совершенно непонятно, какое отношение все эти сведения, которые он сейчас сообщал, могли иметь к моему допросу.

– Никто в Англии лучше меня не разбирается в каноническом и римском праве. Вот почему я оказался полезным королю. Он хотел развестись с Екатериной Арагонской, но папа римский не давал ему разрешения. Поэтому его величество обратился к внутренним законам Англии. Именно я помог ему… э-э-э… найти верное решение. Я отстаивал интересы короля перед самим папой Климентом.

Теперь мне стало страшно. Именно развод короля с Екатериной Арагонской и привел к тому, что наша страна погрузилась в хаос. Выходит, я сейчас разговаривала с одним из виновников катастрофы.

– Все ваши мысли тотчас отражаются у вас на лице, сестра Джоанна. Вы смотрите на меня так, будто я сам Люцифер. – (Я в смущении уставилась в пол.) – Я знаю, что вы вместе с одной из бывших фрейлин прислуживали Екатерине Арагонской в последний месяц ее жизни. – Мой собеседник вздохнул. – Боюсь, вы никогда не сможете понять моих поступков. Да с моей стороны и несправедливо требовать от вас этого. Давайте сойдемся вот на чем: я служу дому Тюдоров.

О, надо было слышать, как он произнес эту последнюю фразу.

Епископ Гардинер трижды постучал друг о друга своими длинными пальцами, на этот раз быстрее, чем прежде.

– Вы, сестра Джоанна, прямо скажем, не очень осведомлены о недавних событиях. Так что давайте лучше поговорим о прошлом. Вы изучали историю? Английскую историю? – (Я кивнула.) – Вы слышали про Эдуарда Третьего? А про его сына – Черного принца? А про Ричарда Львиное Сердце? Или про принца Артура, покойного брата нашего нынешнего короля?

Услышав этот странный перечень исторических деятелей, я впервые усомнилась в душевном здоровье епископа Гардинера. С какой стати он вместо допроса вздумал экзаменовать меня по истории?

– Вы знаете этих людей, сестра Джоанна? – настаивал Гардинер. Он говорил медленно и с расстановкой, словно обращался к слабоумной. – Пожалуйста, отвечайте на мои вопросы.

– Да, знаю. Но какая между ними связь?

– Эдуард Третий основал Дартфордский монастырь почти двести лет назад. Вам это, безусловно, известно.

– Да, епископ, – кивнула я.

– Для него было крайне важно, чтобы рядом с Лондоном, поблизости от королевского двора, находился монашеский орден. И не просто какой-нибудь орден, но Доминиканский. А почему Эдуарду Третьему было так важно основать в Англии первый доминиканский монастырь?

Я попыталась вспомнить, что нам рассказывали в Дартфорде.

– Потому что доминиканцы – наиболее святой орден, сеющий слово Господне и живущий по Его заветам.

Епископ Гардинер улыбнулся:

– Есть вещи, которые с течением времени не меняются. Даже теперь молодые послушницы-доминиканки одержимы гордыней.

Я мучительно покраснела: ведь гордыня считается грехом.

– Простите, епископ Гардинер.

– Нет-нет, это только делает честь вашей настоятельнице. – Он продолжил свой рассказ: – Элеонора Кастильская, супруга Эдуарда Первого, пыталась основать монастырь в Дартфорде, но безуспешно. Лед тронулся только при ее внуке, короле Эдуарде Третьем. Он оплатил строительство из своих собственных денег. И настоял, чтобы четыре старейшие доминиканские монахини были привезены из Франции и стали сестрами-основательницами Дартфорда. Многие в то время не понимали, почему король принимает в этом столь горячее участие. Его старший сын и наследник, принц Эдуард по прозвищу Черный принц, умирал. Англия только что проиграла несколько сражений Франции. Парламент отказался подписать Билль о налогообложении. И тем не менее король был заинтересован в основании Дартфордского монастыря. И не просто заинтересован, он был одержим этой идеей. Между прочим, все иностранные послы отмечали это в своих донесениях. А вы знаете, какова причина?

– Нет.

– Во многих наших монастырях хранятся священные реликвии. Но в Дартфорде ничего такого нет – ни для утешения сестер, ни для того, чтобы привлечь паломников. Верно ли это?

– Да, верно. – Я потерла глаза, чувствуя усталость и недоумение.

– Сестра Джоанна, а разве вам не приходилось слышать, что в Дартфордском монастыре со времен короля Эдуарда Третьего хранится некая необычайно ценная реликвия?

– Нет, епископ, не приходилось.

Гардинер нагнулся поближе, и его глаза вопрошающе вперились в мои.

– Вы уверены? Абсолютно уверены, что в Дартфордском монастыре нет ничего такого особенного?

Я опять лихорадочно искала ответ.

– Сестры на протяжении долгих лет ткали изумительные гобелены. Дартфорд славится ими.

Губы Гардинера искривились. За несколько секунд все его лицо побагровело. На шее сбоку вздулась вена. С силой схватив обеими руками меня за запястья, он произнес совершенно иным – грубым – голосом:

– Неужели вы думаете, что я проделал весь этот путь ради каких-то гобеленов?!

Я была настолько потрясена тем, как внезапно изменился мой собеседник, что не смогла ничего ответить.

Он ухватил мои руки еще сильнее и прошипел:

– Сестра Джоанна, вы когда-нибудь видели корону Этельстана?[20]20
  Этельстан (ок. 895—939) – король Англии с 924 года, из Уэссекской династии.


[Закрыть]

Сердце мое упало. Я попыталась было спешно изобразить недоумение, но по виду епископа поняла, что опоздала.

Он отпустил мои руки и рассмеялся – то был высокий торжествующий звук, похожий на кашель.

– Вы ее видели, вы знаете о ней. Я был прав. Я был прав! Корона спрятана в Дартфорде! Слава Господу в Его милости, я не ошибся! – Он радостно потер ладони. – Когда я узнал, что в Тауэр заключена послушница из Дартфорда, та самая девушка, которая прислуживала Екатерине Арагонской… Когда мне сказали, что она терпеливо снесла побои от Норфолка, а потом попросила принести ей труды Фомы Аквинского, я понял! О, я понял, что получил в руки инструмент! – Епископ Гардинер опустился на колени и сложил ладони в молитве. – Благодарю Тебя, Господи, за милость Твою и великодушие. Все будет исправлено и восстановлено пред очами Твоими. – Он открыл глаза и поднялся на ноги, тщательно отряхнув пыль с белой мантии. – А теперь, сестра Джоанна, скажите мне: где найти корону Этельстана?

– Я прошу прощения, епископ, – спокойно сказала я, – но вы ошибаетесь. Я ничего не знаю об этой короне.

– Еще как знаете, – возразил он. – Это же очевидно. Не забывайте, я по образованию юрист. И чувствую, когда люди меня обманывают. В особенности если это люди, непривычные ко лжи, вроде вас.

Я покачала головой.

Выражение торжества исчезло с его лица.

– Сестра Джоанна, я делаю это, чтобы помочь вам, чтобы помочь всем монастырям.

«Это ложь, – подумала я. – Я не скажу тебе ни слова».

– Где находится корона Этельстана? – повторил он.

– Я не знаю.

– Кто вам говорил о ней в Дартфордском монастыре?

– Никто.

Епископ глубоко вздохнул. Я видела, что он с трудом сдерживается.

– Сестра Джоанна, спрашиваю вас еще раз: где находится корона Этельстана?

Я подняла голову и посмотрела ему прямо в глаза:

– Честное слово, епископ, я не знаю. Клянусь, что никто в Дартфорде не говорил мне про корону Этельстана. Это чистая правда.

– Сестра Джоанна, я не могу вести досужие разговоры в то время, когда враги наблюдают за каждым моим шагом. В последний раз спрашиваю: что вам известно о короне, которая хранится в Дартфорде?

Я ответила молчанием.

Епископ Гардинер повернулся ко мне спиной, направился к двери камеры и крикнул:

– Выпустите меня! – Все так же стоя лицом к двери, он сказал мне: – Запомните, сестра Джоанна: все неприятности, которые теперь произойдут с вами, вы сотворили своими собственными руками.

Я сидела ни жива ни мертва. Епископ вышел из моей камеры, так больше и не обернувшись.

Я не знала, кто теперь придет ко мне или куда меня отведут. Но молилась, чтобы это случилось поскорее. Я боялась, что не вынесу новых душевных мучений, если опять останусь в одиночестве. Черная тоска навечно поглотит меня.

Господь уже долгое время не отвечал на мои молитвы. Но на сей раз моя просьба была услышана. Не прошло и часа, как в мою камеру явился сэр Уильям Кингстон. Он пришел один.

– Следуйте за мной, сестра Джоанна, – велел он.

Я, не сказав ни слова, двинулась за ним: вниз по лестнице, потом из Бошама на лужайку. Солнце светило так ярко, что я, отвыкшая от его сияния, споткнулась на ступеньках.

Кингстон повел меня в другое квадратное каменное сооружение в южном конце Тауэра. Оно было меньше Белой башни и Бошама.

Войдя внутрь, мы спустились по ступеням, которые переходили в длинный коридор. В конце его, сложив руки на груди, стоял епископ Гардинер. Он уставился на меня пронзительным, сердитым взглядом.

Сэр Уильям подвел меня к моему мучителю и, поклонившись ему, вполголоса заметил:

– Епископ, мне не очень нравится такой поворот событий.

– Мои полномочия позволяют мне сделать это, – раздраженно ответил епископ. Он задумался на мгновение, потом пожал плечами. – Если вы испытываете какие-то сомнения, можете уйти. Я знаю, Кингстон, дело тут не в ваших нежных чувствах. Вы просто боитесь, что на вас возложат вину за возможное нарушение правил.

Сэр Уильям Кингстон поморщился, услышав эту колкость, и поспешно удалился. Он поднимался назад по лестнице с такой скоростью, словно за ним кто-то гнался.

– Добро пожаловать в Белл-Тауэр, сестра Джоанна, – резким голосом сказал епископ Гардинер.

Он распахнул деревянную дверь и знаком велел мне следовать за ним. Сердце бешено колотилось у меня в груди, когда я перешагнула порог.

В дальнем конце помещения горели всего две слабые свечи, едва рассеивавшие сумрак. Снаружи сияло солнце, а здесь было темно, как в помещениях Белой башни, по которым я бежала в полночь. Я услышала непрерывный стук капель, но источника его не увидела.

Епископ Гардинер взял меня за руку и довольно грубо потащил вглубь помещения. В нос ударил отвратительный запах, к горлу подступила тошнота. Никто не озаботился тем, чтобы помыть камеру щелочью. Здесь пахло испражнениями и болезнью. Когда мои глаза привыкли к темноте, я смогла различить весьма странное убранство помещения: два длинных стола и мощную колонну, обмотанную посредине цепями.

– Не слишком приятная комната. Правда, Тобайас? – спросил епископ. – Но ко всему привыкаешь.

Я почувствовала справа какое-то движение и увидела человека. К своему ужасу, полуголого. Рейтузы удерживались у него на поясе с помощью веревки, а рубаха отсутствовала. В слабом свете поблескивали мощные мускулистые руки.

– Как там наш… гость? – спросил епископ.

– Отдыхает. – Ну и голос был у этого Тобайаса: словно гравий перекатывается под ногами.

– Ясно. Ну, ты знаешь, что делать.

Епископ подтолкнул меня к Тобайасу, который стоял перед диковинным длинным столом. Подойдя поближе, я увидела, что стол этот представляет собой какое-то сложное устройство с веревками и шкивами, натянутыми поверху.

Я подошла еще ближе и замерла. За спиной у Тобайаса лежал без сознания человек. Его вытянутые над головой руки были привязаны к столу с одной стороны, а ноги – с другой. Под спину несчастного, приподнимая его тело в районе поясницы на несколько дюймов, были подложены большие деревянные валики. И я сразу поняла, что это приспособление для пыток – дыба.

Тобайас поднял ведро и плеснул водой в лицо человека на столе.

Тот вздохнул, закашлялся и повернул к нам голову. К дыбе был привязан мой отец.

Я услышала долгий жуткий крик. И не сразу поняла, что это кричу я сама.

Отец посмотрел на меня. На лице его, чуть ниже правой скулы, алело пятно, оставшееся после взрыва на Смитфилде.

– Джоанна, Бог мой! – воскликнул он. – Нет! Нет! – Он попытался освободиться, но не смог сдвинуться ни на дюйм. Привязан он был надежно.

Епископ Гардинер схватил меня сзади за плечи и больно сжал их.

– Сестра Джоанна, вы расскажете мне то, что я хочу знать? – спросил он.

Слезы побежали у меня из глаз.

– Отпусти ее, ты, ублюдок! – прокричал мой отец.

– Тобайас! – скомандовал епископ Гардинер.

Верзила схватился за рычаг, крякнул и потянул его вниз. Перекрещенные веревки натянулись и напряглись, потянув руки моего отца в одном направлении, а ноги – в другом. Бедняга страшно выпучил глаза, рот его раскрылся в безмолвном крике.

– Подождите! Нет, прекратите! – взмолилась я, пытаясь вырваться из хватки епископа. – Я вам все скажу, только, пожалуйста, прошу вас, не мучайте его больше!

Епископ Гардинер оттащил меня к двери, чтобы не слышал Тобайас.

– Немедленно рассказывай все, что тебе известно о короне Этельстана. Или, клянусь Господом, я разорву твоего отца на части. – Даже в этом тусклом свете я видела, что его лицо снова налилось кровью.

«Господи, прости меня за то, что я делаю».

– Это все королева, – пробормотала я.

– Что? – воскликнул Гардинер. – Про какую королеву вы говорите?

– Про Екатерину Арагонскую. Она перед смертью рассказала мне о короне Этельстана.

Руки епископа опустились. Выражение крайнего напряжения исчезло с его лица.

– Тобайас, – выдавил он. – Развяжи ее отца.

14

– Выпейте вина, – приказал епископ Гардинер.

Он привел меня в комнату на первом этаже Белл-Тауэра. Здесь стояли столы, стулья и книжные шкафы.

Образ отца, изуродованного и донельзя запуганного, растянутого на дыбе, снова предстал предо мною во всех жутких подробностях. Я полностью погрузилась в невеселые мысли и очнулась, лишь почувствовав, как что-то настойчиво касается моей руки. Это епископ пытался предложить мне кубок с вином. Я отшатнулась от него, содрогнувшись всем телом.

Гардинер вздохнул и поставил кубок на стол. Я буквально физически ощущала исходившее от него нетерпение.

– Я расскажу вам все, епископ, – прошептала я. – Просто мне нехорошо.

– Закройте глаза. Три раза глубоко вдохните и выдохните.

Я подчинилась – выбора у меня не было.

– А теперь, сестра Джоанна Стаффорд, начните с самого начала. С того дня, как вы прибыли в замок Кимболтон прислуживать Екатерине Арагонской. Когда это было?

– Во вторую неделю декабря тысяча пятьсот тридцать пятого года, – ответила я. – В тот день, не переставая, шел дождь. Мы с отцом приехали верхом. Грязь на дорогах была просто непролазная. Наши лошади постоянно останавливались. Если бы мы отправились в телеге или носилках, мы бы ни за что не добрались до места. Неподалеку была бедная деревня, и местная старуха благословила меня, когда мы спросили, какая дорога ведет к замку. А еще она сказала: «Благослови, Господь, нашу бедную королеву Екатерину». Меня это удивило. Нам говорили, что по указу короля после развода было запрещено называть его бывшую супругу королевой. Но простой народ всегда ее любил.

– Это так, – сухо подтвердил епископ. – Продолжайте.

Я открыла глаза и продолжила:

– Удивило меня и то, насколько мал оказался замок Кимболтон – скорее небольшой дом, а не замок. И построен он в низине. Трудно было поверить, что там живет королева. – Я испуганно осеклась, понимая, что допустила ошибку. Но епископ сделал мне знак рукой, прося продолжать. – Встретить нас вышел сэр Эдмунд Бедингфилд, владелец Кимболтона и ее попечитель. Нас ждали. Отец выслал вперед гонца с сообщением, что вместо матери приеду я. Сэр Эдмунд подвел меня к двери, которая соединяла его дом с покоями королевы, и удалился. Екатерина Арагонская не позволяла Бедингфилду появляться в ее покоях, потому что он обращался к ней как к вдовствующей принцессе, а не как к королеве.[21]21
  После бракоразводного процесса Екатерине объявили волю короля: она более не является супругой Генриха VIII, не имеет права называться королевой, а поскольку она вдова принца Артура, то отныне ее титул – вдовствующая принцесса Уэльская.


[Закрыть]

– Перечислите всех, кто был при ней.

– Две фрейлины, две служанки, потом еще исповедник и личный врач дон Мигель де ла Са. И все. Мне бросилась в глаза старая мебель, посуда в трещинах. Даже гобеленов на стенах не было. Королева лежала в кровати и была очень слаба, хотя и сказала, что счастлива меня видеть. Она так изменилась, что я бы и не узнала ее.

– Как именно изменилась?

– Сильно похудела. Просто кожа да кости. Бедняжка почти все время страдала от болей. Иногда казалось, что даже дышать для нее мучительно… – Я замолчала, вспомнив о страданиях Екатерины Арагонской, но, взглянув на суровое лицо епископа Гардинера, поспешила продолжить: – Я пыталась по мере сил облегчить положение королевы. Стоял страшный холод. Снега не было. Но сквозь окна внутрь проникал влажный ветер с болот. Мы заделали трещины в окнах и старались жарко топить. Но в ее комнате никогда не было сухо. Мне сказали, что поделать с этим ничего нельзя. Как-то раз к Екатерине Арагонской приехал испанский посол Юстас Шапуи. Мы знали, что он после многих месяцев просьб получил от короля разрешение в последний раз увидеть ее. Мы привели в порядок ее спальню и одели королеву со всем тщанием. Никаких драгоценностей у нее не было: много лет назад всё забрали и отдали Анне Болейн. Но мы постарались, чтобы она выглядела достойно. Когда посол вошел в ее комнату, королева была так рада, что расплакалась. «Теперь я могу умереть на ваших руках, а не как собака под забором», – сказала она. Мне стало немного обидно, ведь все мы отдавали столько сил, чтобы ей было хорошо. Но, с другой стороны, было отрадно, что человек, который много лет действовал в интересах королевы, пришел ее навестить.

– Вы присутствовали при их разговорах?

– В первый день мы все присутствовали. Екатерина Арагонская хотела всячески показать, что ей нечего скрывать от его королевского величества. Даже сэр Эдмунд был приглашен. На второй день только двое из нас находились на расстоянии, с которого можно было слышать, о чем говорят эти двое.

– И о чем же они говорили? – Епископу это было крайне интересно.

– О ее дочери, леди Марии[22]22
  Мария I Тюдор (1516—1558) – дочь Генриха VIII и Екатерины Арагонской, королева Англии с 1553 года. Будучи истовой католичкой, взойдя на престол, начала процесс рекатолизации страны, однако не нашла поддержки у большинства подданных.


[Закрыть]. Королева беспокоилась о том, как отец может поступить с дочерью, которая отказывается принимать развод. Посол поклялся, что сделает все возможное, чтобы защитить леди Марию, что его господин и ее племянник император Карл позаботятся о ее безопасности.

– И тем не менее леди Мария в течение многих лет подвергается унижениям, – странным голосом проговорил епископ Гардинер.

– Да, доктор де ла Са сказал мне как-то раз наедине, что посол Шапуи явно преуменьшил опасности, грозившие леди Марии. «Гнев короля означает смерть» – я не слышала более меткого выражения. Но доктор ни в чем не винил Шапуи: тот посчитал своим долгом успокоить королеву, которую на пороге смерти терзал страх за дочь. Все равно она ведь уже ничем не могла ей помочь.

– Продолжайте, сестра Джоанна.

– Посол оставался с нами четыре дня. В первые два дня казалось, что Екатерина Арагонская окрепла, но разговоры с ним, вероятно, изматывали ее, потому что на третий день Шапуи пробыл с ней совсем недолго. Эту ночь я провела с больной наедине. – Я замолчала, нервно теребя край одежды, затем снова посмотрела на епископа. Глаза его горели. Он понимал, что я вот-вот перейду к рассказу о тайне. – После того как посол простился с ней на третий день, у королевы помутился рассудок. Она вдруг вспомнила своего брата, принца Хуана, который умер много лет назад. И не просто вспомнила, но говорила о нем так, словно он, маленький, был здесь, рядом с ней, и делал уроки. Это обеспокоило меня. Я дала королеве бульона, и она на какое-то время успокоилась. Потом принялась рассказывать, как, будучи невестой принца Уэльского, приехала в Англию – ей тогда исполнилось пятнадцать.

Епископ подался ко мне:

– Ничего не пропускайте, сестра Джоанна. Перескажите мне все в точности.

Я с трудом проглотила комок в горле.

– В ту ночь доктор де ла Са заснул. Обычно с наступлением вечера мы с ним на пару ухаживали за королевой. По ночам она говорила по-испански, и, кроме нас, ее никто не понимал. В такое время она была наиболее… – Я замолчала в затруднении.

– Уязвима? – подсказал Гардинер.

И опять епископ буквально снял нужное слово у меня с языка.

– После моего приезда в Кимболтон доктор де ла Са сказал, что один из нас двоих должен постоянно находиться при королеве. И я, несмотря на усталость, сидела в ту ночь возле ее кровати. А доктор все спал и спал. Однако я никого не звала. Я боялась, что если кто-то из других дам увидит, как я вымоталась, то меня отправят отдохнуть. А этого я допустить не могла.

– А почему один из вас двоих все время должен был находиться при ней?

Я удивилась, что епископ задал этот вопрос.

– Ну как же, – ответила я. – Доктор де ла Са сказал: всей Европе известно, что Болейны пытаются отравить королеву. Они уже чуть-чуть не отравили Фишера, ее ближайшего заступника. Ни капли питья, ни крошки еды не должны были коснуться губ королевы без предварительного опробования в моем или его присутствии.

– Но почему де ла Са доверял вам больше других? Ведь там были дамы, которые служили королеве гораздо дольше?

– Из-за того, что моя мать была испанкой, – пояснила я.

Брови епископа взметнулись.

– То есть все англичане – потенциальные отравители?

– Так считал доктор, – пожала я плечами. – Кстати, и моя мать тоже говорила, что англичанам никогда нельзя доверять полностью.

– И что, вы заметили какие-нибудь признаки яда? – спросил Гардинер.

– Никаких, – честно ответила я. – Впрочем, королева и ела-то очень мало.

Он кивнул:

– Расскажите мне о той ночи, когда вы остались с ней наедине.

– Сначала она говорила о короле Генрихе Седьмом, своем свекре. – Я помолчала. – И говорила не самые приятные вещи. Тогда я впервые услышала из уст королевы критику в чей-то адрес.

– Не опускайте ничего, сестра Джоанна. Я настаиваю на этом.

– Я тогда даже не сразу поняла, что она имеет в виду старого короля Генриха. Екатерина Арагонская говорила о нищем. Она сказала: «Он был нищий, просто нищий». Затем помолчала и добавила: «Никто не думал, что Тюдор может стать королем Англии». После этого королева трижды повторила: «Нищий не может быть добрым королем». Она сказала, что с первого и до последнего дня пребывания на троне ее свекор страшился потерять свои богатства. Вот ее слова в точности: «Он отличался невероятной жестокостью и подозрительностью. Он был жесток по отношению к жене и детям. Он был весь насквозь извращенный. И сына своего испортил».

– О каком сыне она говорила?

Нам обоим было прекрасно известно, что родители Екатерины Арагонской отправили дочь в Англию для заключения династического брака – ей предстояло выйти замуж за принца Уэльского. Сначала она действительно стала женой принца Артура, но пять месяцев спустя тот умер. И тогда она обвенчалась с его младшим братом, будущим королем Генрихом VIII.

– Об Артуре. Она сказала мне: «Когда мы поженились, принц не мог возлечь со мной. Он был в ужасе, поскольку очень боялся отца. Он хотел быть мужчиной. Поэтому повез меня в Дартфордский монастырь».

Я услышала, как епископ Гардинер резко выдохнул:

– Это подлинные ее слова?

– Да.

– Что она сказала потом?

– Почти ничего. Только: «Легенда оказалась правдой. Бедный Артур!» После этого королева долго молчала, я уже думала, она спит. Но она застонала и вдруг сказала так громко, что я испугалась, как бы не проснулись дамы в соседней комнате: «Я ошибалась. Он еще хуже отца. Господь милосердный, защити мою дочь».

– На этот раз она имела в виду короля Генриха Восьмого?

– Не уверена. Сразу после этого бедняжка уснула.

Епископ Гардинер на мгновение задумался, сдвинув брови.

– А когда же она говорила о короне Этельстана?

– В ночь своей смерти. Когда посол простился с королевой, приехала наконец ее фрейлина Мария де Салинас. Эта женщина, как и моя мать, много лет назад прибыла вместе с Екатериной Арагонской в Англию из Испании и была очень близка королеве. Но именно тогда бедняжке стало намного хуже. Она словно ждала Марию. Сразу же после полуночи королева спросила, скоро ли наступит рассвет. Она знала, что умирает, и хотела в последний раз услышать мессу. Ее исповедник сказал, что можно провести мессу немедленно, но королева возразила: «Нет, мы должны дождаться рассвета». И процитировала Священное Писание, где говорится, что месса никогда не должна проводиться раньше рассвета. Королева была такой набожной. Она носила под ночной рубашкой власяницу ордена Святого Франциска. Это были самые долгие часы в моей жизни. Мы все это время молились вместе. Мы плакали, хотя и пытались скрыть слезы от умирающей. До рассвета оставалось еще несколько часов, когда она спросила у меня: «Хуана, ты благочестива?» Я ответила, что стараюсь быть благочестивой. Тогда она задала еще один вопрос: «Ты не замужем?» Узнав, что нет, королева помолчала, а потом сказала мне: «Ты должна принести обет в Дартфордском монастыре». Она так пристально посмотрела на меня, и все остальные тоже посмотрели – доктор, исповедник, Мария де Салинас. Я ответила: «Хорошо, мадам». Это, казалось, успокоило ее.

Епископ Гардинер уставился на меня:

– Значит, на этот путь вас наставила Екатерина Арагонская?

– Да, именно она, – с вызовом кивнула я.

– Но корона Этельстана? Вы так еще и не дошли до нее в своем рассказе, сестра.

– Это случилось приблизительно час спустя. Королева уже едва могла двигаться. Она чуть повернула голову и посмотрела на меня. Я наклонилась к ней, и она прошептала: «Артур. Мария. Дартфорд. Корона Этельстана. Защити мою дочь. Обещай мне, Хуана. Защити тайну короны ради блага Марии. И никому не говори. Если любишь меня, никому не скажешь». – Я уставилась в пол, испытывая душевные мучения.

Епископ Гардинер повторил за мной:

– «Артур. Мария. Дартфорд. Корона Этельстана. Защити мою дочь». – Он прикусил губу, задумался. – И никто другой не слышал королеву?

– Не знаю, может быть, кто-то и слышал. Но она говорила по-испански. Доктора в этот момент рядом не было. Как и Марии.

Епископ глубоко вздохнул:

– Значит, в Дартфордский монастырь вас отправила Екатерина Арагонская?

– Ничего подобного, – возразила я охрипшим голосом. – Она просто предложила мне принести там обет. Вернувшись в Стаффордский замок, я начала серьезно размышлять об этом. Каждый ведь должен найти в жизни свою цель. Я провела несколько недель в молитвах и тогда поняла, что именно в этом и состоит мое предназначение.

– Вы когда-нибудь говорили своей настоятельнице о короне Этельстана?

– Разумеется, нет.

Епископ буквально забрасывал меня вопросами:

– Вы никогда не спрашивали себя, почему она хотела, чтобы именно вы принесли монашеский обет в Дартфорде?

– Я знала, что королева Элеонора Кастильская была первой, кто способствовал появлению этого монастыря. Мать Екатерины Арагонской родом из Кастилии. Для меня все было яснее ясного: Доминиканский орден появился в Испании, и королева Екатерина была испанкой. Дартфорд – единственный женский доминиканский монастырь в Англии.

– А что сказала настоятельница, узнав, что вы пришли в Дартфорд по желанию королевы?

– Я ей об этом не говорила, – ответила я.

– Но почему?

Я задумалась в поисках нужных слов.

– Передать настоятельнице наш разговор с королевой, несчастной умирающей женщиной… Это выглядело бы так, словно я хочу привлечь к себе внимание, выставить себя в определенном свете. Я хотела, чтобы меня приняли в монастырь за мои собственные достоинства.

Епископ Гардинер изумленно уставился на меня:

– А вы незаурядный человек, сестра Джоанна.

Мне нечего было сказать на это.

Усталость возвращалась, веки мои отяжелели. Я слышала его слова как сквозь туман.

– Этот момент стоит того, чтобы увековечить его для потомства: наконец-то я получил ответ на такой вопрос!

– Ответ на вопрос? – тупо переспросила я.

– Да. Я теперь знаю, что корона Этельстана действительно существует. И находится она в Дартфордском монастыре.

Я отчаянно боролась с усталостью.

– Но королева умирала, и мысли у нее, возможно, путались. Никакой короны там нет. Я даже не знаю, что она собой представляет. Я ни разу не слышала, чтобы кто-нибудь там хоть раз произнес слова «корона Этельстана». А ведь я провела в Дартфорде семь месяцев.

– Екатерина Арагонская была женщиной коварной и опасной. Полагаю, таковой она оставалась даже в час своей смерти. Корона Этельстана существует, сестра Джоанна. Ее тщательно спрятали несколько столетий тому назад. Однако ей недолго осталось находиться в тайнике.