Текст книги "Преступление и наказание в России раннего Нового времени"

Правители России пытались управлять чиновниками с помощью нескольких стратегий. Первая заключалась в том, что чиновники не назначались в уезды, где они владели землей, чтобы, как говорилось в указе 1672 года, «от них тех городов служилым, и жилецким, и уездным людем по недружбе утеснения, а по дружбе винным потачки не было». Но на практике в XVII веке, как показала Валери Кивельсон, данное правило нарушалось, что было на пользу одним группам и вредило другим. Чтобы служба была короткой, ее срок ограничивался одним или двумя годами. На это обратили внимание и иностранцы. Например, Джильс Флетчер говорит: «Князья и дьяки… в конце каждого года по обыкновению сменяются». В то же время немецкий ученый Олеарий замечает с одобрением: «Делается это для того, чтобы, с одной стороны, местность не испытывала слишком долго тягости несправедливого управления, а с другой стороны, чтобы наместник не сдружился слишком сильно с подданными, не вошел в их доверие и не увлек страны к отпадению». Тем не менее оставались проблемы. Когда сибирским воеводам продлили срок службы в 1695 году, причина состояла в том, что короткий срок пребывания на посту побуждал чиновников усиливать эксплуатацию и взяточничество. Несмотря на это, сибирские воеводы продолжали пользоваться дурной славой за неумеренную коррупцию[261]261
  ПСЗ. Т. I. № 508 (1672); Kivelson V.A. Autocracy in the Provinces. Р. 141–143; Fletcher G. Of the Russe Commonwealth. Р. 150; Olearius A. The Travels. Р. 177; ПСЗ. Т. III. № 1511 (1695). Коррупция в Сибири: ПСЗ. Т. III. № 1670. С. 552 (в деле 1699 г. говорится о событиях 1611 г.); ДАИ. Т. XII. № 2 (1684); Александров В.А., Покровский Н.Н. Власть и общество Сибири. С. 134–140; Witzenrath C. Cossacks and the Russian Empire, 1598–1725: Manipulation, Rebellion and Expansion into Siberia. London and New York: Routledge, 2007. Р. 127 (ревизионистский взгляд).


[Закрыть].

Как говорилось во второй главе, государство управляло чиновниками, пристально следя за их работой, но это обеспечивало лишь относительно поверхностный контроль. Более эффективная политика, уже упоминавшаяся в первой главе, заключалась в том, что правительство не занималось продажей должностей. Франция и Англия печально известны использованием этой практики для получения быстрого дохода в начале XVII и в XVIII столетии; так же было и в Османской империи. Историки пытались найти в такой политике положительные моменты. Когда в начале XVII века во Франции покупка должностей была формализована, английские наблюдатели расценили подобную перемену как прогрессивную по сравнению с положением дел в их стране, где посты распределяла господствующая придворная партия. Историки Османской империи доказывают, что продажа должностей усиливала лояльность режиму местной элиты. В долгосрочной перспективе, однако, продажа, передача по наследству и часто дальнейшее разделение должностей подрывали центральную власть. Русские правители, несмотря на большие издержки и социальное разнообразие империи, справились с подобным соблазном и упорно проводили в жизнь централизованный контроль[262]262
  Peck L.L. Court Patronage and Government Policy: The Jacobean Dilemma // Patronage in the Renaissance / Eds. G. Lytle, and S. Orgel. Р. 27–46; Khoury D.R. State and Provincial Society. Сhs. 4–5. Плавсич замечает, что хотя покупка должностей никогда не практиковалась, дьяческие и подьяческие должности часто были наследственными: Plavsic B. Seventeenth-Century Chanceries. Р. 33–36; Hellie R. Russia, 1200–1815. Р. 491. Некоторые монополии не разрешались, дабы ограничить злоупотребления: ААЭ. Т. III. № 295 (1640, нотариальная); ДАИ. Т. V. № 96 (1669, игровая).


[Закрыть].

Государство использовало и другие средства борьбы с коррупцией. Одним из них была готовность принимать челобитные и расследовать дела. В правление Михаила Федоровича (1613–1645), чтобы собирать жалобы на чиновников в это чрезвычайно коррумпированное время, был основан Челобитный приказ. Два московских судных приказа (Московский и Владимирский) принимали челобитные о коррупции в судах. Когда воевода получал назначение, от него требовалось собрать представителей местного населения и выслушать их жалобы. Время от времени царь созывал представителей высших социальных слоев на ритуальные совещательные собрания – Земские соборы[263]263
  Brown P.B. Guarding the Gate Keepers: Punishing Errant Rank-and-File Officials in Seventeenth-Century Russia // Jahrbücher für Geschichte Osteuropas. 2002. B. 50. № 2. Р. 226–230, 237–240; Седов П.В. Закат Московского царства. С. 463–465. Земские соборы: Kollmann N.S. By Honor Bound. Р. 200–201.


[Закрыть]. Тяжущиеся могли запросить передачу своего дела в другую инстанцию, если они считали, что судья относится к ним предвзято (см. главу 7).

Государство также полагалось на коллективную ответственность и моральные обязательства. Поручные записи на выборных судейских чинов включали жесткие наказания, которые понесли бы поручители в случае злоупотребления полномочиями или небрежения чиновниками своими обязанностями. Судебник 1589 года требовал от местного сообщества составить поручные записи по тем, кто был выбран на службу. Поручные записи на пристава в Разряде в 1672 году и на губного целовальника Переславля-Рязанского в 1688 году упоминали штрафование поручителей, если те незаконно освободят заключенных и будут отлынивать от служебных обязанностей. Государство также опиралось на духовную силу клятв: чиновники клялись в верности царю на кресте, когда вступали в должность, и им часто напоминали об этой тяжкой обязанности[264]264
  Судебник 1589 г., ст. 4, 6: ПРП. Т. IV. С. 414; Davies B.L. State Power and Community. Р. 119; Kivelson V.A. Autocracy in the Provinces. Р. 139; АЮБ. Т. II. № 262 (IV) (1672), 262 (VII) (1688).


[Закрыть].

Государство также старалось предотвратить конфликты интересов. Например, в 1648 году правительство распорядилось, чтобы дела против дьяков и подьячих не могли слушаться в тех приказах, где они служили, поскольку, выражаясь словами одной коллективной челобитной дворян и детей боярских, «праваго суда они [авторы прошения. – Примеч. авт.] на тех дьяков и на подьячих в тех приказех добиться не могут, потому что у них в тех приказех сидят с ними братья и племянники и их дети». Подобные дела следовало направлять в Челобитный приказ, хотя П.Б. Браун доказывает, что приказы упорно продолжали самостоятельно судить своих сотрудников. Другой шаг в сторону прозрачности судопроизводства был предпринят в 1681 году, когда бояр, разбиравших апелляции в Расправной палате, обязали устраняться от слушания дел, в которые были вовлечены они сами или их родственники и свойственники[265]265
  АМГ. Т. II. № 371 (1648); Brown P.B. Guarding the Gate Keepers. ПСЗ. Т. II. № 885 (1681); Седов П.В. «Он мне свой…» (Свойство при московском дворе XVII в.) // Нестор. СПб., 2005. № 7. С. 190–199.


[Закрыть].

Московские правители также пытались обуздать коррупцию чиновничества с помощью законов. В первом московском Судебнике 1497 года по крайней мере 40 из 68 статей устанавливали пошлины за судебные процедуры, определяли нормы поведения для чинов суда и управления, клеймили взятки и лжесвидетельство. Хотя Судебник не предусматривал телесных наказаний, эту лакуну заполнили законы середины XVI века. Губные грамоты с 1539 года вплоть до 1550-х[266]266
  Судебник 1497 г., ст. 1, 67: РЗ. Т. II. С. 54, 62. Губная грамота 1539 г.: ПРП. Т. IV. С. 178 (ст. 8). Уставная книга Разбойного приказа янв. 1555 г.: ПРП. Т. IV. С. 358–359 (ст. 7–8, 13). Приговор августа 1556 г.: ПРП. Т. IV. С. 367 (ст. 15).


[Закрыть], а затем и Судебники 1550 и 1589 годов устанавливали телесные наказания вплоть до казни за взятки и небрежение службой; они также рекомендовали телесное наказание за ложное обвинение судей и необоснованные иски. Тенденция, заложенная в судебниках, достигла своего апогея в Соборном уложении, где большое внимание уделялось должностным преступлениям[267]267
  Судебник 1550 г., ст. 3–5, 7–11, 28, 33, 34, 42: РЗ. Т. II. С. 97–99, 101–104. Судебник 1589 г., ст. 3–5, 105–106: ПРП. Т. IV. С. 414, 425–426. Подобная норма: ЗА. № 42 (1582). Соборное уложение, гл. 10, ст. 5–6, 8, 123, 143, 146, 148: РЗ. Т. III. С. 102–103, 117–118, 123, 124; гл. 21, ст. 83–84, 104: 244, 247. О коррупции: Маньков А.Г. Уложение 1649 года. С. 295–298.


[Закрыть]. Подобным образом крестоцеловальная запись губных старост 1550-х годов требовала «посулов… и поминков… ни у кого не имати», в то время как воеводский наказ 1656 года устанавливал смертную казнь за взяточничество. Указная грамота сибирскому воеводе в 1611 году грозила ему кнутом за участие в незаконной торговле, в то время как судная грамота в Устюжну Железопольскую – наказанием и конфискацией имущества судейским чиновникам: губному старосте, «излюбленному судье» и земскому дьячку, которые одобрят неправо составленные документы[268]268
  ПРП. Т. IV. С. 186–188 (1550-е). АМГ. Т. II. № 867 (1656). ПСЗ. Т. III. № 1670. С. 554 (1611). ААЭ. Т. III. № 36. С. 75 (1614). Другие присяги: ПСЗ. Т. III. № 1540. С. 231 (1696); АМГ. Т. II. № 817 (1656).


[Закрыть]. Указ, увидевший свет около 1620 года, грозил коррумпированным воеводам и чиновникам штрафами, в то время как наказная память 1646 года сотнику в Пушкарской слободе упоминает телесное наказание и штрафы, каковые и были употреблены в отношении сотника на Белоозере в 1683 году, в Новгородском уезде в 1699 году и для земских судеек на Севере. Наказы сыщикам также устанавливают жесткие наказания за должностные преступления[269]269
  ЗА. № 98 (1620). ААЭ. Т. IV. № 9 (1646). АЮ. Т. V. № 111 (1683). АЮБ. Т. II. № 230 (XL) (1699). На Русском Севере: Богословский М.М. Земское самоуправление. Кн. I. № 1–15, 22. С. 82–101, 105, особ. № 7 (1652), 22 (1643); Мирской выбор «земского судейки». Сыщики: Новоуказные статьи 1669 г., ст. 2: ПРП. Т. VII. 396; ПСЗ. Т. I. № 220 (1658); ПРП. Т. VII. Ст. 6. С. 189 (1683); Глазьев В.Н. Власть и общество. Гл. 2, 3.


[Закрыть]. Эти различные санкции, дополнявшие судебники или даже противоречащие им, дают представление о разнообразии в стандартах, принятых в разных частях страны.

Угрозы наказания изобильно встречаются в переписке между центром и воеводами. В 1638 году, например, дедиловскому воеводе строго напомнили о том, что у него не было судебной власти над пушкарями и казаками, которые были подсудны своим приказам в Москве. Если воевода продолжит настаивать на привлечении их к суду, его велят с должности переменить и подвергнут «жестокому наказанью» (телесному). Воеводам на южном рубеже угрожали в 1651 году «великой опалой и наказаньем безо всякие пощады» и денежной пеней в сто рублей за неприсылку судебных пошлин в Москву дважды в год в срок[270]270
  АМГ. Т. II. № 105 (1638); ПСЗ. Т. I. № 66 (1651).


[Закрыть].

Что до обвинений в уклонении от службы (см. главу 2), то чиновники не жалели глоток, защищаясь, когда дело доходило до обвинений в коррупции. В 1612 году в разгар Смутного времени, например, один военный командующий протестовал против ложного обвинения в неподчинении приказам по защите Вологды. Он объяснил, что его приказы были другими и назвал претензии к нему клеветой. Брянский воевода, обвиненный в 1628 году в неповиновении приказам по казни двух преступников, объяснял во всех подробностях, как приказы об этом не дошли до него. Подобным образом лебедянский воевода пункт за пунктом опроверг обвинения в том, что он не позволил стрелецким и казацким начальным людям занять их должности в 1629 году. Другой утверждал в 1634 году, что был оклеветан селитренным мастером по вражде и в результате лишен должности по руководству варкой селитры. Он обращался к «праведному государю» о своем «раденье и службишке», благодаря которым селитренные мельницы под его руководством работали продуктивнее и эффективнее, чем в Темникове, Переславле и Мещерске[271]271
  ДАИ. Т. I. № 165 (1612). РГАДА. Ф. 210. Приказной стол. Стб. 36. Л. 466–476, 485–491 (1628). АМГ. Т. I. № 241 (1629), 620 (1634).


[Закрыть].

Чиновники также часто отводили обвинения в коррупции, давая упреждающие объяснения любому случившемуся провалу. Шуйский воевода сообщал начальству в Москву в 1618 году, что он не мог расследовать дело о нападении, поскольку обвиняемые составляли хулиганскую банду, против которой он был бессилен. «Оне люди семьянисты и с своими друзи и з заговорщики и мне, холопу твоему, сильны [не подчиняются. – Примеч. авт.]». Поэтому он отправил дело вместе с истцом в Москву для вынесения судебного решения. Сходным образом и белозерский воевода, оправдывая свое единоличное ведение расследования, писал в 1628 году, что его товарищ дьяк Михаил Светников отказывается ходить на работу, несмотря на все увещевания. Документальная форма «явки» часто использовалась для того, чтобы обосновать невиновность ее подателя. Например, шуйский губной староста извещал в 1626 году о незаконной торговле вином и воровстве кабацкого дохода, о чем ему стало известно от кабацкого дьячка и одной горожанки[272]272
  ПДП. № 206 (1618). СИДГ. № 218 (1628). ПДП. № 127 (1626).


[Закрыть]. Таким же образом мценский воевода в 1635 году, как упоминалось в начале второй главы, жаловался царю, что его подьячего избрали в качестве губного дьячка; воевода опасался для себя опалы, если без делопроизводителя в съезжей избе произойдет «поруха» государеву делу. Еще более драматично развивались события, когда в 1641 году подьячий обвинил брянского воеводу в измене; тот созвал всех представителей местной элиты и перед ними публично отверг обвинения и пытался отдать им «городовые и острожные» ключи, грозя скорее уйти, чем терпеть подобную клевету. В допросе подьячий признался, что его обвинения были ложными, вызванными страхом грозившего ему, по приказу воеводы, избиения. О воеводе он говорил, что тот «человек жестокий, бьет без пощады». Разрядный приказ, расследовавший эту безобразную ссору, оставил воеводу на должности, а подьячего строго отчитал за ложное обвинение, что было довольно мягким наказанием. Примеры подобной самозащиты можно легко умножить[273]273
  АМГ. Т. II. № 11 (1635). СИГД. № 204 (1641), цит. на с. 361. Другие примеры: Новомбергский Н.Я. Слово и дело государевы. Т. 2. Колдовство. № 5 (1630), 6 (1636), 20 (1664); РГАДА. Ф. 210. Приказной стол. Стб. 567. Л. 190–193 (1648); РГАДА. Ф. 210. Севский стол. Стб. 158. Л. 504–515 (1655).


[Закрыть].

Служилые люди столь напористо оправдывались по ряду причин: они опасались телесных наказаний, штрафов, конфискации земель и потери дохода, которыми грозило государство. Они также пеклись о своей личной чести: быть ложно обвиненным в неповиновении царю (а коррупция воспринималась именно так); это серьезное оскорбление, на которое нельзя не ответить. Государство также было весьма заинтересовано в наказании коррупции: благодаря этому оберегались имеющиеся скудные ресурсы и осуществлялась обязанность царя по защите своих подданных. Власть наказывала, когда она могла это сделать, но существовали структурные препятствия к подлинно эффективному управлению чиновничеством.

В 1620 году царь Михаил Романов так определил коррупцию в одном из указов: «В городех воеводы и приказные люди наши всякие дела делают не по нашему указу, и монастырем, и служилым, и посадцким, и уездным, и приезжим всяким людем чинят насилства, и убытки, и продажи великие, и посулы, и поминки, и кормы емлют многие». Его правление было печально известно появлением так называемых «сильных людей», против которых часто возникали коллективные челобитные, спровоцированные их манипулированием судами на местах[274]274
  ЗА. № 98 (1620). Коррупция в Московском государстве: Torke H. – J. Die staatsbedingte Gesellschaft. Р. 76–81; Brown P.B. Early Modern Russian Bureaucracy. Р. 247, 264–280; Глазьев В.Н. Власть и общество. С. 286–292. Коллективные челобитные: Kivelson V.A. Autocracy in the Provinces. Р. 224–227, 234–240; Torke H. – J. Die staatsbedingte Gesellschaft. Сh. 3.


[Закрыть]. Подобным образом Григорий Котошихин, возможно, с некоторой горечью по отношению к своим бывшим коллегам, обвинял приказных судей: «Ни во что их есть вера и заклинателство, и наказания не страшатся, от прелести очей своих и мысли содержати не могут и руки свои ко взятию скоро допущают, хотя не сами собою, однако по задней леснице чрез жену, или дочерь… Однако чрез такую их прелесть приводит душа их, злоиманием, в пучину огня негасимаго, и не токмо вреждают своими душами, но и царскою…»

С ним соглашались иностранцы, включая Адама Олеария: «Брать подарки, правда, воспрещено всем под угрозою наказания кнутом, но втайне это все-таки происходит; особенно писцы охотно берут „посулы”…»[275]275
  Котошихин Г. О России. Гл. 7. Ст. 38. С. 118. См. также ст. 9. Olearius A. The Travels. Р. 226.


[Закрыть]

Русский фольклор и сатирическая литература со злорадством высмеивали бюрократическую и судебную коррупцию. С конца XVI или начала XVII века была популярна «Повесть о Ерше Ершовиче» – пародия на обвинительную судебную процедуру и бранящихся сутяг, в которой рыбы судятся о том, кому из них владеть Ростовским озером. В другой повести выведен Фрол Скобеев – прожженный интриган и ходатай за «чужими делами». Эта сатирическая история датируется началом XVIII века. Наконец, «Повесть о Шемякином суде» вводила в России сюжет продажного судьи и хитрого крестьянина, попавшего в суд, – сюжет, известный у многих народов. Здесь бестолковый молодой человек избегает вполне заслуженного осуждения, подкупив тщеславного и глупого судью. Повесть широко распространялась в прозе, стихах и лубках, а отсылки к ней встречаются даже в изученных нами судебных делах: в 1642 году тобольский воевода приказал бить батогами человека, который назвал его суд «шемяковским»[276]276
  Ерш Ершович, Шемякин суд: Памятники литературы Древней Руси. XVII в. Т. 2. M.: Худ. литература, 1989. С. 176–184. Скобеев: Памятники литературы. XVII в. Т. 1. С. 59. Семячко С.А., Смирнов И.П. Повесть о Ерше Ершовиче // Словарь книжников и книжности Древней Руси. СПб.: Дмитрий Буланин, 1998. Т. 3. XVII век. Ч. 3 «П – С». С. 119–123; Ingham N. Muscovite Law and the Tale of Ruff Son of Ruff // Russian History. 2007. Vol. 34. № 1–4. Р. 303–314; Панченко А.М. Повесть о Фроле Скобееве // Словарь книжников и книжности Древней Руси. Т. 3. Ч. 3. С. 209–212; Бобров А.Г., Васильева О.В. Повесть о Шемякином суде // Словарь книжников и книжности Древней Руси. Т. 3. Ч. 3. С. 245–247; Седов П.В. Закат Московского царства. С. 542–548. Роспись кому имянем и за какую вину какое наказание было с приезду в Тоболеск воевод князя Петра Ивановича Пронского, да Федора Ивановича Ловчикова, да дьяков Ивана Трофимова да Ондрея Галкина / Сообщ. М.А. Липинскаго // ЧОИДР. М.: Унив. тип., 1883. Кн. 1. № 116. С. 35 (1642).


[Закрыть].

Провинциальный аппарат по справедливости вызывал обеспокоенность центрального правительства. Вдалеке от столицы, сообщение с которой могло быть весьма медленным, учреждения были обременены многочисленными обязанностями, но не обеспечены достаточным штатом. Чиновники могли своевольничать до дерзости, определенно взвешивая вероятность наказания в сравнении с краткосрочной выгодой от доходов, сопряженных с их службой. Ряжскому воеводе около 1678 года было направлено несколько указов о сдаче дела, поскольку истец обвинил его в предвзятости, но он так этого и не выполнил. В 1680 году воевода Устюжны Железопольской подвергся жесткой критике (но не был наказан) за отказ уступить юрисдикцию над людьми знатного местного землевладельца. В Москве отчитывали его: «Ты чинисся непослушен, из вотчин ево, выбирая лутчих людей, волочишь и убытчишь напрасно, и в тюрьму сажаешь, и вотчину ево разоряешь для своей бездельной корысти»[277]277
  АЮБ. Т. I. № 58 (I) (1678). РГАДА. Ф. 1171. № 210, Л. 2 (1680). Подобные дела: РГАДА. Ф. 1441. Оп. 6. № 263 (1681); РГАДА. Ф. 1171. № 221 (1684).


[Закрыть]. Воеводы иногда в смятении оставляли свои должности, даже сбегали до прибытия сменщика, чтобы не держать ответ о небрежении. Они могли проигнорировать приказ: в 1695 году пришлось повторить приказ воеводам отправить всех заключенных в Москву для проведения суда в Стрелецком приказе; в повторном приказе отмечалось, что ни один из первоначальных адресатов ничего не ответил, преступность росла, а преступники подкупали воевод, которые их прикрывали. Впрочем, таким нарушителям не определялось никакого наказания[278]278
  АМГ. Т. III. № 210 (1660); Чичерин Б. Областные учреждения. С. 476–478. ПСЗ. Т. III. № 1515 (1695).


[Закрыть]. Подобные случаи указывают на относительную слабость государства: воеводы шли на риск быть наказанными, рассчитывая, что у государства не найдется людских ресурсов, чтобы заменить их, и оно закроет глаза на их делишки.

Воеводы были не единственными «проблемными» чиновниками на местах. С самого появления губной системы законодательно была предусмотрена возможность исков против губных старост и их сотрудников, злоупотреблявших своим положением. Таким чиновникам уже ранние губные грамоты угрожали штрафами, тюрьмой и суровым телесным наказанием. В 1669 году Новоуказные статьи передали преследование служащих губной тюрьмы в руки специально введенных этим кодексом сыщиков. И действительно, В.Н. Глазьев указывает, что местные жители часто жаловались на коррумпированность губных старост[279]279
  Белоозерская грамота 1539 г., ст. 7–8: РЗ. Т. II. С. 215; Медынский губной наказ 1555 г., ст. 12, 13: РЗ. Т. II. С. 222; ПРП. Т. IV. С. 186–187 (1550-е); Уставная книга Разбойного приказа янв. 1555 г., ст. 7, 8, 11, 13: ПРП. Т. IV. С. 358–359; Приговор августа 1556 г., ст. 13, 15: ПРП. Т. IV. С. 366–367; Указная книга Разбойного приказа 1616/17 г., ст. 55: ПРП. Т.V. С. 199. Новоуказные статьи 1669 г., ст. 5–6: ПРП. Т. VII. С. 397.


[Закрыть]. В 1622 году шуйский губной дьячок подал жалобу против своих коллег – губного старосты и целовальников, что они брали взятки за защиту преступников и угрожали дьячку: «Меня… губной целовальник… взял за горло и вывел вон, а сказал: тебе-де тут что за дело? Да на меня ж… тот Офрем [один из целовальников. – Примеч. авт.] с товарыщи своими з губными целовальники похвалился смертным убивством на дорогах и на дому и везде, что-де где ни сойдуся я Офрем с тобою Ермолкою или товарыщи мои губные ж целовальники, не пустим тя жива за то, что с нами не советен и делаешь не по-нашему». Жители Углича сообщали в 1641 году, что их губной староста занимает свое место не по достоинству: «Молод и окладом мал, а по твоему государеву указу велено быть выборным лутчим дворяном». Они обвиняли его в пьянстве, разбазаривании различных запасов, избиении подчиненных и их отставке без царского указа. Они представили кандидатуру ему на замену, и в Москве немедленно уволили старого губного старосту и назначили его преемника[280]280
  ПДП. № 115. С. 155 (1622). «Дела об определении»: № IV. С. 38–41 (1641). Другие жалобы: АМГ. Т. II. № 279 (1647); ПДП. № 153 (1651); Глазьев В.Н. Власть и общество. С. 210.


[Закрыть].

Рассчитывая на то, что царь как справедливый судья может исправлять беззаконие, местные жители и частные лица, не колеблясь, подавали жалобы и нередко достигали этим результата. Игумен и братия Кирилло-Белозерского монастыря в 1582 году, например, жаловались на губного старосту, который проводил описание их земель. Они обвиняли старосту в том, что он заставлял монастырь незаконно платить налоги за пустую землю, а также самовольно брал под стражу их людей и требовал поминков[281]281
  Челобитья на воевод: Александров В.А., Покровский Н.Н. Мирские организации и административная власть в Сибири в XVII веке // История СССР. 1986. № 1. С. 47–68; Покровский Н.Н. Томск 1648–1649 гг. Воеводская власть и земские миры. Новосибирск: Наука, 1989. Гл. 2; Александров В.А., Покровский Н.Н. Власть и общество Сибири. Гл. 5; Davies B.L. State Power and Community. Сh. 5. Барсов Е.В. Акты, относящиеся к истории Белозерского края // ЧОИДР. М.: Унив. тип., 1883. Кн. 11. Разд. 4. С. 14–15 (1582). В 1687 г. патриарх жаловался царю на воевод, нарушающих его иммунитет и притесняющих его людей: АИ. Т. V. № 157.


[Закрыть]. В 1639 году коломенские и каширские помещики и крестьяне жаловались на засечных воевод, присланных из Москвы и вымогавших взятки и дополнительные налоги. Когда обвиняемым устроили очную ставку с истцами, они отвечали, что дополнительные деньги были подарком «в почесть», а не посулом (то есть взяткой). Однако их осудили и приговорили к битью кнутом и выплате денег, взятых у населения. Их начальников, двоих стольников, первоначально было велено казнить, а их имения – конфисковать, поскольку, как напоминал им приговор, их присяга и данные им наказы запрещали подобное поведение. Они были наказаны битьем кнута на торгу в Туле «нещадно без пощады», чтоб «иным неповадно было так воровать». Публичность наказания и тяжесть первоначального приговора демонстрировали и решимость государства бороться с коррупцией, и царскую милость. Карелы, поступившие на русскую службу, жаловались в 1657 году, что их обижали новгородские дворяне и дети боярские. Приказ велел собрать у них более подробные челобитные и наказал воеводам «сыскать всякими сыски накрепко», чтобы удовлетворить челобитчиков «чтоб от них о том… впредь никакого челобитья не было». Даже чиновники били челом на своих коллег: так, курский воевода писал в Москву в 1648 году, что местный губной староста незаконно выпускал преступников[282]282
  РГАДА. Ф. 210. Севский стол. Стб. 111. Л. 186–195 (1639), цит. на л. 188. Другой пример: ААЭ. Т. III. № 150 (1623). ААЭ. Т. IV. № 94 (1657). РГАДА. Ф. 210. Белгородский стол. Стб. 338. Л. 914–916 (1648).


[Закрыть].

Москва часто отвечала очень быстро. Ясачные татары и остяки пермского и чердынского региона били челом в 1621 году об избыточном налогообложении, злоупотреблениях и даже об убийстве двух своих товарищей сборщиками налогов. Они смело указывали на злоумышленников, которыми были «Андреевы и Петровы жильцы и прикащики Строгановых», могущественной семьи, которая владела монополиями по добыче полезных ископаемых на Урале. Разряд приказал местным воеводам провести полное расследование, «а вперед бы есте их… татар и остяков… ото всяких людей и от обид, и от насилства берегли» и заставили сборщиков налогов повиноваться закону. В 1636 году государство живо ответило на обвинение «татиных и разбойных дел подьячего» в Курске в пытке сына боярского без государева указа и презрительных словах о центральной власти. Подьячий был арестован в тот же день и все отрицал, утверждая, что сына боярского привели к пытке по закону и что тот оскорблял подьячего и угрожал ему во время расследования. Когда в 1686 году сотни землевладельцев выступили против писцов, описывавших их земельные владения, а те в ответ выдвинули свои обвинения, государство выслало на места новых писцов и обещало очные ставки всем челобитчикам по этому делу[283]283
  ААЭ. Т. III. № 118 (1621). СИДГ. № 259 (1636). ПСЗ. Т. II. № 1215 (1686); Седов П.В. Закат Московского царства. С. 479–490. Другие примеры: ДАИ. Т. III. № 68 (1650, воевода наказывает своего коллегу); ПСЗ. Т. I. № 123 (1654, боярин, виновный во взяточничестве), 170 (1655, коррупция).


[Закрыть]. В 1660 году в Калужский уезд был направлен сыщик в ответ на жалобы жителей на своего воеводу, который в ходе более чем 244 очных ставок со своими обвинителями отчаянно защищался. Расследования не были панацеей: в 1639 году в Шуе московскому правительству пришлось разбирать действия сыщика, который сам расследовал случай коррупции на местах; жители обвинили его в многочисленных бесчинствах[284]284
  АМГ. Т. III. № 4 (1660). ПДП. № 139 (1639); см. также № 143 (1640). Коррупция в Шуе: Kivelson V.A. Autocracy in the Provinces. Р. 138–140, 146–148, 160–167. Похожий случай самозащиты: АМГ. Т. I. № 241 (1629).


[Закрыть].

Одна из причин, почему эти случаи оставались нерешенными, могла быть связана с громоздкостью судебной процедуры: участники дел часто отвечали на обвинения обвинениями. Например, обе стороны в коррупционном деле в Нижнем Новгороде подали челобитные в Москву в 1682 году: городской земский староста еще в 1677 году был обвинен в «пьянстве и исступлении ума» и составлении документов на дому «без совету… посадцких людей и товарыщев своих земских старост, своим вымыслом и с советники своими». Истцы утверждали, что он признавал свое недостойное поведение и его духовный отец добился его отдачи в Макарьев монастырь «под начал» на покаяние. Но обвиненный подал ответную челобитную, назвав это клеветой и неправомерным обвинением «без суда и без очные ставки и без сыску». По его словам, он застрял в Великом Устюге, не доехав до места ссылки, где «лежал болен многое время», а теперь «помирает голодною смертью». В итоге он добился проведения законной тяжбы и был оправдан. Дела часто развивались таким путем, с обвинениями и контробвинениями, как в случае в 1684 года, когда человек, обвиненный в уклонении от уплаты налогов, подал встречный иск на местного земского судью за ложное обвинение, чтобы прикрыть его собственные кражи из казны. Если выяснялась ложность обвинения, суд назначал компенсацию за ущерб чести. В судебном деле 1667 года, например, посадский человек из Тулы обвинил местного воеводу и судью Разбойного приказа в вынесении ему неправедного приговора. Он проиграл дело, вынужден был заплатить штраф за бесчестье и подвергся телесному наказанию за покушение на честь лица с более высоким социальным статусом[285]285
  ДАИ. Т. X. № 23 (1682). Роспись кому имянем и за какую вину. № 7 (1684). РГАДА. Ф. 210. Приказной стол. Стб. 787. Л. 25–33 (1667).


[Закрыть].

Очевидно, в решенных делах Москва не жалела кнута. Например, Разрядный приказ в 1628 году приказал бить батогами губного целовальника «без пощады», поскольку он не доложил о государственной измене немедленно. В 1676 году кабацкий голова, укравший деньги из кассы, был приговорен к битью батогами и штрафу. В 1687 году сборщика налогов, служившего на Кольском полуострове, подвергли наказанию батогами и ссылке в Пустоозеро за воровство денег из казны и злоупотребления в отношении населения. Воевода в 1700 году как обладатель более высокого социального статуса должен был заплатить штраф, но не попал под кнут за неповиновение приказам о передаче дела[286]286
  СИДГ. № 218 (1628). РГАДА. Ф. 210. Севский стол. Стб. 294. Л. 311–330 (1676). РГАДА. Ф. 159. Оп. 3. Новгородская четверть. № 2470. Л. 128–133 (1687). АЮБ. Т. I. № 58 (IV) (1700).


[Закрыть]. Однако по сравнению с раздачей наказаний за отдельные случаи коррупции гораздо более сложной задачей для государства оказалось изменение ее структурных оснований.