Текст книги "Преступление и наказание в России раннего Нового времени"

В Московии не существовало теории юриспруденции. Не было ни школ правоведения, ни, до второй половины XVIII века, университета с юридическим факультетом; адвокатура появилась лишь в середине XIX века. Таким образом, московские законы носили утилитарный характер. Исследователь не найдет определения уголовной отрасли права. До эпохи Петра Великого не существовало обобщающих терминов «преступник» и «преступление», а термин «уголовный» появился позже, в конце XVIII столетия[52]52
  «Преступник», «преступление»: РЗ. Т. IV. С. 320–321; Ромашкин П.С. Основные начала. С. 32–61; ПСЗ. Т. V. № 2673. Пт. 3 (1713); Артикул воинский: Гл. 1. Ст. 6: РЗ. Т. IV. С. 329; Гл. 3. Ст. 35: РЗ. Т. IV. С. 334 (1715). «Уголовное»: Словарь Академии Российской: В 7 т. СПб.: Императорская АН, 1789–1794. Т. II. С. 183.


[Закрыть]. Более того, не делалось и формального различия между гражданским и уголовным правом, хотя такая ситуация и не была уникальной для Московии. Как заметили Брюс Ленман и Джеффри Паркер, «современное различие между уголовным и гражданским аспектами правонарушения, и, следовательно, между наказанием и компенсацией, было чуждо почти всем правовым системам в Европе до 1800 года»[53]53
  Lenman B., Parker G. The State, the Community and the Criminal Law. Р. 12. Маньков утверждает то же в отношении России: Соборное уложение 1649 года. Текст, комментарии. Л.: Наука, 1987. С. 311–312.


[Закрыть]. В то же время все эти правовые системы проводили подобные различия на практике. Тип судебного учреждения также не помогает провести демаркационную линию для различных отраслей права, поскольку в Русском государстве практически все преступления рассматривались в рамках простой иерархии воеводского и приказного суда, а также, как станет понятно дальше, в губных избах, боровшихся с разбойниками на местах.

Процесс и наказание – это лучшие помощники для разграничения отраслей права в Московии. Можно выделить три взаимосвязанные области: правонарушения, преступления и преступления высшего порядка, которые определялись достаточно широко и включали в себя измену, мятеж и духовные преступления (колдовство и религиозный раскол)[54]54
  Маньков усматривает различие, которое делается в Уложении в терминологии и институтах для преступлений против собственности и личности и преступлений против государства: Маньков А.Г. Уложение 1649 года. С. 295, 330–341. Вейссер отмечает то же отличие во Франции раннего Нового времени: Weisser M.R. Crime and Punishment. Р. 11–13.


[Закрыть]. В число правонарушений входили нападение, мелкое воровство с применением физического насилия, обман при займе денег, если они совершались преступником-непрофессионалом. Подобные правонарушения возбуждались в порядке частного обвинения и наказывались штрафами в пользу суда, телесным наказанием и компенсацией нанесенного ущерба пострадавшей стороне. Что же до преступлений, то Судебник 1497 года отделял их от правонарушений введением понятия «государственный интерес»: даже если человек, совершивший серьезное преступление, не имел собственности, чтобы возместить нанесенный своими действиями ущерб, его не могли отдать в холопство в качестве компенсации. Виновный все равно должен был быть наказан[55]55
  Все равно казнить: Судебник 1497 г., ст. 11, 39: РЗ. Т. II. С. 55, 59. Судебник 1550 г. об обвинительном процессе, ст. 15–18, 29–31, 62: РЗ. Т. II. С. 99–100, 102, 108–109.


[Закрыть].

Громоздкая триада «татьба, разбой и душегубство», использовавшаяся для определения уголовной сферы, появляется уже с XV столетия в иммунитетных грамотах и Судебнике 1497 года. Разбой получил специальное частное определение в губных грамотах XVI века, вводивших губные органы среди местных землевладельцев для преследования профессиональных разбойников. Преступления можно отличить по следующим характеристикам: для них была характерна инквизиционная процедура расследования с применением пыток (см. главы 5 и 6), за их совершение полагались смертная казнь или телесные наказания, и, кроме того, их нельзя было уладить полюбовно. Наконец, как и при обвинении разбойников в Европе, репутация профессионального преступника усиливала тяжесть противозаконного деяния, превращая его из проступка в преступление[56]56
  Отсутствие единого термина для обозначения тяжкого уголовного преступления (felony); согласно одному подходу, выделяются «татиные и разбойные дела»: Приговор августа 1556 г., ст. 13: ПРП. Т. IV. С. 366; крестоцеловальная запись: ПРП. Т. IV. С. 186 (1550-е); Приговор 1555 г.: ПРП. Т. IV. С. 356–357. Запрещение о заключении мировых в уголовных делах: Приговор августа 1556 г., ст. 17: ПРП. Т. IV. С. 367. Репутация преступника: Белозерская грамота 1539 г.: РЗ. Т. II. С. 214; Судебник 1589 г., ст. 4: ПРП. Т. IV. С. 414. Тяжкие преступления определены в Судебнике 1550 г., ст. 58–61: РЗ. Т. II. С. 107–108. Розыскной процесс, наказания: Судебник 1550 г., ст. 52, 56–7: РЗ. Т. II. С. 106–107.


[Закрыть].

С самого начала в юрисдикции Разбойного приказа и губных старост находились только воровство с поличным и разбой, в то время как убийство расследовалось наместниками, но к XVII веку обязанности губных старост расширились, фактически включив в себя убийство и другие серьезные преступления, а кроме того среди них оказались и другие функции: отвод земли и решение земельных споров, сбор налогов и пошлин[57]57
  Добавление убийства: ПРП. Т. V. С. 216–217 (1631). Определение сферы уголовного права: ААЭ. Т. III. № 37 (1614); ААЭ. Т. III. № 94 (1618); АМГ. Т. I. № 135 (1621), 202 (1628); Глазьев В.Н. Власть и общество. С. 49, 214–224.


[Закрыть]. На рубеже XVI–XVII веков Разбойный приказ более четко определил основания для пытки, тем самым яснее очертив границы сферы уголовных преступлений. Именно поэтому в XVII веке источники иногда называют уголовные преступления «пыточными делами». В Соборном уложении уголовный закон был расписан подробнее, добавлена глава о смертной казни и расширен раздел о разбойниках, а также уделено много внимания более распространенному обвинительному процессу[58]58
  Три критерия применения пытки: Указная книга Разбойного приказа 1616/17 г.: ПРП. Т. V. С. 193–194, ст. 19. Различение уголовных и незначительных преступлений: Указная книга Разбойного приказа, ст. 59: ПРП. Т. V. С. 200 (ок. 1619). «Пыточные дела»: РГАДА. Ф. 210. Севский стол. Стб. 283. Л. 349 (1672). Соборное уложение. Гл. 21–22: РЗ. Т. III. С. 230–251; Гл. 10: РЗ. Т. III. С. 102–151.


[Закрыть].

Наказания за преступления высшего порядка варьировались только по степени серьезности, но не по юрисдикции того суда, где они рассматривались, и не по процессу или закону. Судебник 1497 года включал в перечень преступлений, караемых смертной казнью, преступления против государства и церкви (святотатство, мятеж) наряду с такими общераспространенными преступлениями, как убийство хозяина зависимым человеком, похищение человека, поджог. Соборное уложение впервые в истории России определило сферу государственных преступлений, уделив первые три главы богохульству и оскорблению церкви, покушению на личность царя, политическую измену, проявление неуважения к царскому дворцу или собственности монарха[59]59
  Судебник 1497 г., ст. 9: РЗ. Т. II. С. 55; Уложение. Гл. 1–3: РЗ. Т. III. С. 85–91. См. главу 15.


[Закрыть]. В судебной практике пытка, приговор и наказание за государственное преступление (светское или церковное) были более жесткими, чем за обычные преступления. В целом высшие преступления были направлены против основ государства, будь то религиозные институты и верования или светские властители.

Итак, к середине XVII века писаное право и практическое судопроизводство разделяли три сферы закона, в которые был вовлечен государственный суд, – высшие и уголовные преступления, а также проступки. Из этих трех только первые две могут считаться уголовными по процедуре расследования, возможности применения смертной казни и другим признакам. Но ни терминология, ни нормы, ни специализированные служащие, ни различные суды не могли изолировать эти виды преступлений друг от друга. Они могли рассматриваться одним и тем же судом, одними и теми же судьями в соответствии со все теми же законами.

Московские государи (великие князья до 1547 года, затем цари) монополизировали криминальное право, но уголовные дела разбирались в нескольких различных учреждениях. Центральными пунктами судопроизводства были приказы, часть которых обладали уголовной юрисдикцией. Российская приказная система формировалась органически по мере роста государства: несколько приказов существовали с конца XV века, еще несколько добавились в XVI веке, а в XVII веке приказная система выросла с 44 приказов с 656 служащими до 55 приказов с 2762 служащими[60]60
  Статистика: Демидова Н.Ф. Служилая бюрократия в России XVII в. и ее роль в формировании абсолютизма. М.: Наука, 1987. С. 23. Обзоры: Леонтьев А.К. Образование приказной системы управления в Русском государстве. М.: Изд-во Московского ун-та, 1961; Зимин А.А. О сложении приказной системы на Руси // Доклады и сообщения Института истории АН. 1954. № 3. С. 164–176; Brown P.B. Early Modern Russian Bureaucracy: The Evolution of the Chancellery System from Ivan III to Peter the Great, 1478–1717: 2 vols. Unpublished PhD dissertation. University of Chicago, 1978; Brown P.B. How Muscovy Governed: Seventeenth-Century Russian Central Administration // Russian History. 2009. Vol. 36. № 4. Р. 459–529.


[Закрыть]. Некоторые приказы были функциональными (Посольский, Поместный, Разрядный), другие управляли определенными территориями (Сибирь, Поволжье, ряд уездов Севера), третьи имели дело с определенными группами населения (иностранные купцы, стрельцы). Многие из этих приказов рассматривали уголовные преступления населения, находившегося в их территориальной или функциональной юрисдикции. Например, уголовные дела жителей Москвы расследовались в Земском приказе, ратные люди «нового строя» – пушкари, стрельцы, солдаты – ведались судом в своих приказах в Москве, в какой бы части страны они ни служили. Приказные люди в Москве были подсудны главам своих учреждений (а с 1648 года – Челобитному приказу)[61]61
  Юрисдикция Пушкарского приказа: ААЭ. Т. IV. № 9 (1646). Челобитный приказ: АМГ. Т. II. № 371 (1648). О юрисдикции: Чичерин Б. Областные учреждения. С. 171–178; Курицын В.М. Право и суд // Очерки истории СССР. Период феодализма. XVII в. / Ред. А. Новосельский, Н.В. Устюгов. М.: Изд-во АН СССР, 1955. С. 405–408; Кавелин К. Основные начала русского судоустройства и гражданского судопроизводства, в период времени от Уложения до Учреждения о губерниях. М.: Тип. Августа Семена, 1844. С. 18–27; Дмитриев Ф.М. История судебных инстанций и гражданского апелляционного судопроизводства от Судебника до Учреждения о губерниях. М.: Унив. тип., 1859. Гл. 1–3; Михайлов М.М. Русское гражданское судопроизводство в историческом его развитии от Уложения 1649 года до издания Свода законов. СПб.: Тип. 2-го отд. Собств. Е. И. В. канцелярии, 1856.


[Закрыть]. Таким образом, власть наместника или воеводы не всегда распространялась на всех жителей возглавляемого ими округа.

Особо тяжкими преступлениями занимались Разряд, специально назначенные временные комиссии и иногда другие приказы, но предварительное следствие оставалось в полномочиях воевод. Обычными преступниками на местах ведали воеводы (под надзором Разряда, который назначал их вместе с дьяками и подьячими) или губные избы (подчинявшиеся Разбойному приказу)[62]62
  Brown P.B. With All Deliberate Speed: The Officialdom and Departments of the Seventeenth-Century Muscovite Military Chancellery (Razriad) // Russian History. 2001. Vol. 28. № 1–4. Р. 148. Рassim. А также: Idem. The Military Chancellery: Aspects of Control during the Thirteen Years War // Russian History. 2002. Vol. 29. № 1. Р. 19–42.


[Закрыть]. К XVII веку воеводы в уездах составляли основу местной власти и суда. Воеводы исполняли свои обязанности в рамках несения службы, которая обеспечивалась поместным и денежным жалованьем, которым государство наделяло всех служилых людей. В основные торговые центры (Казань, Новгород) и пограничные города часто назначалось по двое или несколько воевод в высоких (думных) чинах. Мелкие уезды довольствовались одним воеводой, часто из отставных дворян, которым эту должность жаловали в старости или после ранения в качестве своего рода синекуры. Будучи военными людьми, воеводы не обладали специальной подготовкой в области права, и от них не требовалось быть грамотными.

В судебной деятельности воеводы использовали различные царские указы, Судебники 1550, 1589, 1606 годов, Соборное уложение 1649 года и Новоуказные статьи 1669 года, а также правовые нормы, полученные из Разбойного приказа. Они применяли и обе формы следственного процесса – следственный и обвинительный. Служба воеводы определялась наказом, получаемым при назначении на должность, причем объем некоторых из этих документов достигал десятков листов, в которых изложение судебных обязанностей обычно занимало менее абзаца (формуляр не был стандартизирован до 1719 года). Среди многих функций воеводы наиболее важными были военная, фискальная и контроль над вопросами торговли[63]63
  Выборка из наказов воевод разных городов, включая Вязьму: АМГ. Т. I. Д. 129 (1619), 135 (1621); Торопец: АМГ. Т. I. Д. 202 (1628); Усвят: АМГ. Т. II. № 633 (1655); Могилев: АМГ. Т. II. № 739 (1655); Динабург: АМГ. Т. II. № 867 (1656); Переяславль: ААЭ. Т. IV. № 211 (1676); Корсунь: АИ. Т. I. № 208 (1691); Чернигов: ПСЗ. Т. III. № 1540 (1696); Тобольск: ПСЗ. Т. III. № 1594 (1697); Терек: ПСЗ. Т. III. № 1585 (1697); Верхотурье: ПСЗ. Т. III. № 1595 (1697); Ярославль: ПСЗ. Т. III. Д. 1650 (1698); Тюмень: ПСЗ. Т. III. Д. 1670 (1699). ПСЗ. Т. V. Д. 3294 (1719).


[Закрыть].

Воеводы обладали большой самостоятельностью, но ряд факторов ограничивал ее. Во-первых, срок службы. В наиболее важные города воеводы назначались на год, для менее значительных городов два года были максимумом. Сибирские воеводы служили дольше из-за сложности сообщения с этим удаленным регионом[64]64
  О воеводах: Schmidt C. Sozialkontrolle in Moskau. Сh. 2D; Dewey H.W. The Decline of the Muscovite Namestnik // Oxford Slavonic Papers. 1965. № 12. Р. 21–39; Чичерин Б. Областные учреждения. С. 74–354; Crummey R.O. Aristocrats and Servitors: The Boyar Elite in Russia, 1613–1689. Princeton University Press, 1983. Р. 49–51; Kivelson V.A. Autocracy in the Provinces. Р. 133–143; Davies B.L. State Power and Community. Р. 22–26. Idem. Local Government and Administration; Булгаков М.Б. Земское судопроизводство в Устюжне Железнопольской в 20-х годах XVII в. // Архив русской истории. 2007. № 8. С. 619–628; Заозерский А.И. Царская вотчина XVII века. М.: Соцэкгиз, 1937. C. 55. Сибирские воеводы назначались на два года в 1621-м, на четыре в 1653-м и от четырех до шести лет в 1695 г.: Gentes A.A. Exile to Siberia, 1590–1822. Basingstoke: Palgrave Macmillan, 2008. P. 29. О сибирской администрации см.: Александров В.А., Покровский Н.Н. Власть и общество Сибири XVII в. Новосибирск: Наука, 1991; Власть в Сибири. XVI – начало XX в. Межархивный справочник / Сост. М. Акишин, А. Ремнев. Новосибирск: АНО «Масс-Медиа-Центр», 2002; Вершинин Е.В. Воеводское управление Сибири.


[Закрыть]. Во-вторых, они жили в государстве, где разные категории населения были подсудны различным инстанциям. Церковные институты, землевладельцы и некоторые московские приказы обладали судебной и административной властью над находившимся в их ведении населением или их юрисдикция распространялась на определенные категории преступлений, и эти институции часто оспаривали у воевод выполнение этих функций. Более того, во многих сообществах воеводы вынуждены были сотрудничать с местными выборными представителями – административными и судебными, которые лишь со временем были слиты или упразднены к концу XVII века. Историки полагают, что государство допускало подобное увеличение многообразия институтов или – в меньшей степени – извлекало из него выгоду, поскольку это предотвращало превращение воевод в независимые центры власти[65]65
  Стратегии сдерживания воевод: Глазьев В.Н. Власть и общество; Romaniello М.Р. The Elusive Empire. Р. 128–145; Brown P.B. Early Modern Russian Bureaucracy. Р. 349–355.


[Закрыть].

Центральную роль в таком ограничении играли губные органы, с которыми воеводы должны были взаимодействовать. Губные избы были созданы в начале XVI века для привлечения локальных сообществ к борьбе с профессиональной преступностью и разбойничьими шайками[66]66
  Самая ранняя грамота датируется 1539 г., но исследователи доказывают, что первые губные избы появились еще раньше: Dewey H.W. Muscovite Guba Charters. Р. 282. Историография губной системы: Bogatyrev S. Localism and Integration in Muscovy // Russia Takes Shape: Patterns of Integration from the Middle Ages to the Present / Еd. S. Bogatyrev. Helsinki: Academia Scientiarum Fennica, 2004. P. 65–68; Глазьев В.Н. Власть и общество. С. 3–31; Носов Н.Е. Очерки по истории местного управления Русского государства первой половины XVI в. М.; Л.: АН СССР, 1957; Чичерин Б. Областные учреждения. С. 449–504; Keep J. Bandits and the Law. Микроистория: Глазьев В.Н. Власть и общество; Пашкова Т.И. Местное управление Русского государства первой половины XVI века (наместники и волостели). М.: Древлехранилище, 2000. С. 103–124.


[Закрыть]. В XVI веке по всей Европе локальные сообщества искали поддержки муниципальных и коронных судов в борьбе с разбойниками и для разрешения споров, находя в них «спектр привлекательных альтернатив для разрешения конфликтов в виде действенной правовой системы». В Англии, например, средневековая система мировых судов была распространена на уголовные дела. Во Франции раннего Нового времени была введена, также для борьбы с разбойниками и насильственными преступлениями, сходная система вице-бальи и констеблей, выбираемых из местного дворянства[67]67
  Schwerhoff G. Criminalized Violence and the Process of Civilisation: A Reappraisal // Crime, History and Societies. 2002. № 6. Р. 103–126. Р. 35; Idem. Social Control of Violence, Violence as Social Control: The Case of Early Modern Germany // Social Control in Europe / Trans. L. Hoffmann; eds. H. Roodenburg, P. Spierenburg. Columbus, OH: Ohio State University Press, 2004. Vol. 1. P. 234–239; Briggs et al. Crime and Punishment in England. P. 11, 25–27, 47–67; Greenshields M. An Economy of Violence in Early Modern France: Crime and Justice in the Haute Auvergne, 1587–1664. University Park, Pa.: Pennsylvania State University Press, 1994. P. 46–58; Weisser M.R. Crime and Punishment. P. 91–95.


[Закрыть]. В России эта мера, несмотря на кажущееся благоприятствование центробежным тенденциям, была выгодна центральной власти, поскольку Разбойный приказ тесно контролировал губные учреждения и не создавал никаких материальных предпосылок, чтобы местные сообщества могли использовать эти органы как основание своей автономии. В некоторых регионах губные избы вообще не сформировались; наибольшее развитие они получили в уездах с многочисленным дворянством, как на северо-западе (есть мнение, что первоначальная модель губных институтов происходит из Пскова), северо-востоке и в центральном районе вокруг Москвы. На южной границе и в Сибири, где дворянские корпорации и крестьянские общины были слишком малочисленны, чтобы поддерживать подобную организацию, они встречались редко. На дальнем Севере – в Поморье, где уже давно существовали сильные общины, губная система также не получила полного воплощения. Как описывает ситуацию М.М. Богословский, там уже существовали воеводы и выборные земские должностные лица[68]68
  Губная система: Чичерин Б. Областные учреждения. С. 481–487; Bogatyrev S. Localism and Integration; Schmidt С. Sozialkontrolle in Moskau. Сh. 2D; Глазьев В.Н. Власть и общество. Гл. 5–6; Булгаков М.Б. Государственные службы посадских людей. С. 140–172. Географическое распространение: Bogatyrev S. Localism and Integration. Р. 68–74; Глазьев В.Н. Власть и общество. Гл. 1–4; Keep J. Bandits and the Law. Р. 206; Богословский М.М. Земское самоуправление.


[Закрыть].

Губная изба состояла из выбранных местной корпорацией предводителей: губного старосты, писца и целовальника, которые собирали отряды местных жителей для выслеживания, ареста и допроса преступников. Предполагалось, что губные старосты будут принадлежать к верхушке корпорации: в 1627 году Разбойный приказ предупреждал жителей Новоторжского уезда, что, если они не выберут губного старосту из «лутчих дворян», Приказ сам назначит на эту должность «лутчего человека». Соборное уложение предписывало ставить в старосты «дворян… которые за старость или за раны от службы отставлены», но еще пригодны к службе. Например, в 1635 году один дворянин подал челобитную, что он «безсемейный, стар и от ран увечен», «поместьишка… пусто» и искал назначения губным старостой на Белоозеро; однако вместо этого он был вознагражден более важной должностью воеводы с присовокуплением и губных обязанностей[69]69
  ААЭ. Т. III. № 171 (1627); Соборное уложение. Гл. 21. Ст. 4: РЗ. Т. III. С. 230; Временник Московского общества истории и древностей российских (далее – МОИДР). М.: Унив. тип., 1849. Кн. III (1849). № 5. С. 42–44 (1635).


[Закрыть]. Там, где не было провинциального дворянства, старостами могли становиться крестьяне и горожане. Губные старосты порой сохраняли свою должность на протяжении многих лет, хотя время от времени Разбойный приказ мог распорядиться о перемене или само местное сообщество – выгнать особо отметившегося злоупотреблениями. Губные старосты имели власть применять наказания вплоть до смертной казни, не сносясь ни с воеводами, ни с Разбойным приказом, руководствуясь лишь указами и указными книгами этого учреждения (1530–1550-х, 1590-х, 1610-х, 1630-х годов)[70]70
  Указные книги Разбойного приказа: ПРП. Т. IV. С. 356–383; ПРП. Т. V. С. 188–239.


[Закрыть].

Правоохранительная сфера в Московском государстве еще более усложнилась благодаря введению третьей категории должностных лиц в области уголовного права, а именно «сыщиков», которых специально посылали для расследования срочных дел. Они использовались по меньшей мере с середины XVI века для искоренения преступников в тех или иных областях, для расследования по жалобам на злоупотребления властей или, с середины XVII века, для выслеживания беглых крепостных[71]71
  Сыщики: Глазьев В.Н. Власть и общество. С. 70–75; Schmidt С. Sozialkontrolle in Moskau. Сh. 2E; Маньков А.Г. Законодательство и право России. С. 187; Ерошкина А.Н. Приказ сыскных дел [номера ст.] 1–5; Гурлянд И.Я. Приказ сыскных дел // Сборник статей по истории права. Киев, 1904. С. 87–109; Brown P.B. Muscovite Government Bureaus // Russian History. 1983. Vol. 10. Р. 269–330. Указ 1627 г. сменял сыщиков на губных старост (АЭ. Т. III. № 171), но сыщики все еще продолжали упоминаться в документах: АИ. Т. I. № 194 (1636); АМГ. Т. II. № 448 (1650).


[Закрыть].

На протяжении всего XVII века местные сообщества поддерживали различный баланс сил между этими разновидностями должностных лиц[72]72
  Трения между персоналом губных изб и воеводами: Чичерин Б. Областные учреждения. С. 450–471, 478–486; Глазьев В.Н. Власть и общество. Гл. 2–4; Torke H. – J. Die staatsbedingte Gesellschaft. Р. 52, 65–69; 73–75; Keep J. Bandits and the Law. Р. 206, 215; Колесникова Е.А. Местные органы власти в России после Смуты (1613–1645 гг.). Автореф. дис. канд. ист. наук. М.: МПГУ им. Ленина, 1995.


[Закрыть]. Воеводы вершили текущие уголовные дела, разбирая драки и случаи мелких преступлений, убийства, поджоги, государственные преступления, такие как измена и колдовство. Губные старосты, согласно первоначальному замыслу, должны были быть чем-то вроде шерифов, преследовавших банды разбойников во главе отрядов местного населения, но поскольку позднее они были вовлечены во множество других дел, то их функции нередко были равнозначны воеводским. Нередко уездные люди писали в Москву и просили оставить либо одного воеводу, либо губного старосту, чтобы избежать груза обеспечения обоих должностных лиц[73]73
  Дела об определении губных старост и воевод по городам // Временник МОИДР. М.: Унив. тип., 1849. Кн. 3. С. 32–52. Док. 1 (1639), 8 (1644); АМГ. Т. II. № 568 (1653); Глазьев В.Н. Власть и общество. С. 102–123.


[Закрыть]. Хотя губные старосты избирались местным населением, из которого они и происходили, Разбойный приказ и воеводы настолько пристально надзирали за их деятельностью, что их считали государственными служащими, говоря языком той эпохи, «приказными», а не «выборными» (от местного населения)[74]74
  Глазьев В.Н. Власть и общество. С. 173, 223–224; Чичерин Б. Областные учреждения. С. 482–483. О выборных см. главу 2.


[Закрыть]. Постепенно на протяжении XVII века губные избы стали подчиняться воеводам и Разрядному приказу, хотя Разбойный приказ, проигрывая, продолжал бороться за свои права[75]75
  В сравнении с Уложением (гл. 21, ст. 3: РЗ. Т. III. С. 230), Новоуказные статьи 1669 г. Разбойного приказа упраздняли уголовную юрисдикцию воевод (ст. 2: ПРП. Т. VII. С. 396).


[Закрыть]. В 1670–1680-х годах Москва пыталась объединить местные институты, в том числе и в области уголовного права. Губные старосты и многие другие местные выборные чиновники были упразднены в 1679 году, так же как позднее, в мае 1683 года, и сыщики для того, чтобы высвободить людские ресурсы дворянства для пополнения войск «нового строя», а также чтобы, согласно заявлениям правительства, облегчить бремя обеспечения столь многих чиновников, ложившееся на народ[76]76
  ПСЗ. Т. II. Д. 779 (1679), 1011 (1683); Седов П.В. Закат Московского царства. Царский двор конца XVII века. СПб.: Дмитрий Буланин, 2006. С. 403–410; Устюгов Н.В. Эволюция приказного строя русского государства в XVII в. // Абсолютизм в России (XVII–XVIII вв.). М.: Наука, 1964. С. 159.


[Закрыть]. Воеводам передали право суда по уголовным делам, и они сохраняли его, даже когда Разбойный приказ в 1684 году добился восстановления губных старост и сыщиков. Последние на протяжении 1690-х годов посылались не только против преступников, но и для поиска сбежавших крестьян и зависимых людей. И губная система, и Разбойный приказ были бесповоротно упразднены в 1701–1702 годах с концентрацией власти по уголовным делам в руках Разрядного приказа, местных воевод и новых городских органов управления[77]77
  ПСЗ. Т. II. № 1062 (1684). Отправка сыщиков: ПСЗ. Т. II. № 998 (1683); ПСЗ. Т. III. Д. 1625 (1698). Последнее упразднение: ПСЗ. Т. IV. № 1874 (1701) и 1900 (1702); Эскин Ю.М. Разбойный приказ // Государственность России. 2001. № 4. С. 11–12; Brown P.B. Muscovite Government Bureaus. Р. 323; Idem. Early Modern Russian Bureaucracy. Сh. 11.


[Закрыть].

Белозерские и Арзамасские судебные дела прекрасно иллюстрируют динамику взаимоотношений между воеводой и губным старостой. Губная изба существовала на Белоозере на протяжении всего XVII века и обладала некоторой автономией. Строение губной избы состояло из рабочего помещения (где также хранились судебные дела), тюрьмы и зала суда[78]78
  Другие примеры белозерских и арзамасских дел см.: Kollmann N.S. Judicial Autonomy in the Criminal Law: Beloozero and Arzamas // Die Geschichte Russlands im 16 und 17. Jahrhundert aus der Perspektive seiner Regionen / Еd. A. Kappeler. Wiesbaden: Harrassowitz, 2004. P. 252–268. Использование помещения в качестве архива: РГАДА. Ф. 1107. № 480. Л. 4 (1628). Использование помещения в качестве тюрьмы: РГАДА. Ф. 1107. № 214. Л. 5 (1616); № 3109. Л. 15, 16 (1683); № 3187. Л. 4, 5 (1684).


[Закрыть]. Здесь в 1662 году губной староста самостоятельно разобрал дело об убийстве: его подчиненные доставили на допрос обвиняемого, которого он приказал отослать в тюрьму с губным целовальником, а позднее освободил его на поруки до заседания суда, отложенного на потом. В большинстве случаев, однако, губные старосты на Белоозере были подчинены воеводе. Так, в одном из наиболее ранних дел, относящемся к 1616 году, воевода, допросив обвиняемого в убийстве, отправил его к губному старосте для заключения под стражу. В дальнейшем губной староста собрал поголовные деньги с ответчика и передал их воеводе. В 1663 году Разбойный приказ сначала приказал губному старосте И.И. Воропанову арестовать ответчика и допросить его, а потом белозерскому воеводе И.И. Перфильеву – распорядиться об отправке обвиняемого вместе с судебным делом в Москву для вынесения приговора. Отвечая в отписке, что у него нет достаточного числа целовальников для перевозки преступника, Воропанов поручил это дело одному из местных рабочих. На следующий год губной староста, не в силах продолжать службу из-за болезни, передал свои полномочия воеводе[79]79
  РГАДА. Ф. 1596. № 8 (1662); РГАДА. Ф. 1107. № 214 (1616); РГАДА. Ф. 1596. № 10. Особ. л. 1 (1663). Отставка Воропанова: РГАДА. Ф. 1107. № 1588. Л. 2 об. (1664).


[Закрыть]. К концу столетия возобновленная губная изба уже была окончательно включена в аппарат воеводского управления. Например, в 1692 году воевода рассматривал иск об убийстве в губной избе, а в 1695 и 1696 годах следующий воевода расследовал такой же иск, возможно, в том же помещении, которое теперь называлось Сыскным приказом[80]80
  РГАДА. Ф. 1107. № 3904. Л. 1 (1692); № 4160. Л. 1 (1695); № 4133. Л. 2 (1696).


[Закрыть]. На протяжении всего XVII века мы видим, что белозерские воеводы контролировали все стадии судебного разбирательства от указаний об осмотре мертвого тела и ареста обвиняемого до проведения следствия и вынесения приговора[81]81
  Несколько из имеющихся примеров: РГАДА. Ф. 1107. № 19 (1613), 167 (1615), 214 (1616), 288 (1619), 514 (1620), 369 (1624), 823 (1638), 1100 (1646), 1771 (1669).


[Закрыть].

В Арзамасском уезде губная изба существовала как минимум с начала XVII века, но самые ранние из сохранившихся судебных дел относятся уже ко времени упадка губных учреждений. И здесь мы видим все ту же схему, что и на Белоозере: роль персонала губной избы сведена к решению логистических задач, а руководит процессом воевода. Источники показывают, что, например, губной староста и воевода стольник А. Любавский вместе допрашивали главного свидетеля в Кадоме в 1685 году[82]82
  Арзамасский губной староста в 1604 г.: Веселовский С.Б. Арзамасские поместные акты 1578–1618 // ЧОИДР. М.: Унив. тип., 1916. Кн. 1. № 178. С. 238. И в Белоозере, и в Арзамасе в 1613 г. имелись воевода и два губных старосты: Дела об определении губных старост и воевод по городам // Временник МОИДР. М.: Унив. тип., 1849. Кн. 3. С. 6–9. В наказе арзамасскому воеводе 1629 г. не упоминается никто из персонала губной избы (АМГ. Т. I. № 213), но в подобных наказах 1679 г. о них говорится в тексте: Наместничьи, губные и земские уставные грамоты. С. 94–99; РГАДА. Ф. 1122. Оп. 1. Ч. 1. № 1018. Л. 9 (1685).


[Закрыть]. Воеводы также посылали своих подьячих, стрельцов и пушкарей для выполнения подобных задач. Во всех городах региона судебные дела рассматривались в съезжей (воеводской) избе. Рассмотренные случаи Белоозера и Арзамаса ясно показывают, что воеводы и губные старосты следовали процедурам и нормам, единым для всего царства. Исследование В.Н. Глазьева о Воронеже подтверждает наш вывод. Таким образом, судебная система предоставляла выгоды обеим сторонам: местные сообщества получали защиту от преступности, а государство устанавливало свой контроль над применением насилия.

В принципе уголовные преступления должны были находиться в юрисдикции воевод и губных старост. На практике, однако, это было не вполне так. Например, церковь со времен Киевской Руси обладала широкими иммунитетными привилегиями, которые иногда распространялись и на область уголовного права. Подобным образом и землевладельцы могли следить за законом и порядком среди своих крестьян, в некоторых случаях переступая черту, за которой разбирались уже уголовные преступления.

Население было подсудно церкви по религиозным вопросам, круг которых определялся византийской моделью и включал семейное право, заключение брака, развод, изнасилование, наследование и приданое, а также ереси[83]83
  Старые исследования о церковной юрисдикции, сохраняющей свою ценность, поскольку эта тема игнорировалась в советской историографии: Неволин К.А. О пространстве церковного суда в России до Петра Великого // Неволин К.А. Полное собрание сочинений. 1859. Т. 6. С. 347–380; Дмитриев Ф.М. История судебных инстанций и гражданского апелляционного судопроизводства от Судебника до Учреждения о губерниях. М.: Унив. тип., 1859. С. 93–115, 324–333; Чичерин Б. Областные учреждения. С. 153–171. Более современные работы: Ефремов Н.Н., Штамм С.И. Основные источники права // Развитие русского права в XV – первой половине XVII в. / Ред. В.С. Нерсесянц. М.: Наука, 1986. С. 28–32; Штамм С.И. Уголовное право // Развитие русского права в XV – первой половине XVII в. / Ред. В.С. Нерсесянц. М.: Наука, 1986. С. 161–163; Штамм С.И. Суд и процесс // Развитие русского права в XV – первой половине XVII в. / Ред. В.С. Нерсесянц. М.: Наука, 1986. С. 215–221; Стадников А.В. Церковный суд в системе российского правосудия в Х – начале ХХ в.: документы и материалы. Хрестоматия. М.: ИПКгосслужбы, 2003. С. 4–29, 107–124.


[Закрыть]. Кроме того, церковь обладала властью разбирать иски между представителями духовенства. Наконец, церковные институты располагали широким судебным иммунитетом для зависимых от них людей (крестьян, церковных слуг) в отношении вмешательства государственных чиновников и уплаты судебных пошлин при разборе мелких преступлений и различных споров. Для руководства своих судей церковь унаследовала корпус канонического права византийского происхождения, от которого в ходе своей эволюции юридическая система Московского государства со временем почерпнула образцы судебного процесса. С тех пор как московские великие князья, начиная с XV века, упрочили за собой верховенство в области борьбы с криминалом, церковь и государство настолько тесно сотрудничали в области уголовного права, что это позволило крупному историку церковного суда М. Горчакову охарактеризовать церковный судебный аппарат как дополняющий и расширяющий царскую власть[84]84
  Влияние канонического права на светское: Kaiser D.H. The Growth of the Law. Сh. 6; Weickhardt G.G. The Canon Law Code. Многообразие правовых памятников Киевской Руси: Franklin S. On Meanings, Functions and Paradigms of Law in Early Rus’ // Russian History. 2007. Vol. 34. № 1–4. Р. 62–82; Горчаков М. О земельных владениях Всероссийских митрополитов, патриархов и Св. Синода (988–1738 гг.). СПб.: Тип. А.И. Траншеля, 1871. С. 441–442.


[Закрыть].

Усложняет ситуацию то, что в истории Московского государства никогда не существовало церкви как единого института. Церковные институты от патриарха до епископа и монастырей обладали на своих землях иммунитетом не только к суду монарха, но также и к суду друг друга. Например, епископы могли жаловать монастырям иммунитет от своих собственных налогов и суда[85]85
  Монастыри ценили право собирать судебные пошлины в свою казну: Неволин К.А. О пространстве церковного суда. С. 369; Дмитриев Ф.М. История судебных инстанций. С. 94; Чичерин Б. Областные учреждения. С. 153–154.


[Закрыть]. Впрочем, существовало одно правило, применявшееся практически без изъятий: оно заключалось в том, что уголовные преступления исключались из любой церковной юрисдикции – в формулировке иммунитетной грамоты 1625 года «опричь разбоя и душегубства и татьбы в поличных и смертных и кровавых дел (sic!)». Соответственно, церковные крестьяне должны были платить налоги и нести повинности для обеспечения губных изб на местах[86]86
  ПСЗ. Т. I. № 200, 201, цит. на с. 420 (1625). Монастыри часто просили (обычно безуспешно) об иммунитете от налогов и повинностей, связанных с губным делом: ААЭ. Т. III. Д. 152 (1624); АЮ. № 348 (1652), 365 (2) (1656).


[Закрыть].

На протяжении всего московского периода церковные соборы (1551 и 1667) и деятельные патриархи Филарет и Никон увеличили власть церкви, особенно в защите ее права судить духовенство во всех делах. Стоглав (1551), например, утвердил право священнослужителей быть подсудными только церковным судам, предложил регулировать систему совместных судов в тех случаях, когда духовенство имело тяжбы с мирянами, и попытался установить иерархию церковных судов, в центре которых стоял бы епископ и которые ведали бы религиозными преступлениями и спорами между мирянами, зависимыми от церковных учреждений[87]87
  Стадников А.В. Церковный суд в системе российского правосудия. С. 21–25; Kollmann Jr.J.E. The Moscow Stoglav (“Hundred Chapters”) Church Council of 1551. Unpublished PhD dissertation. University of Michigan, 1978. Р. 472–508.


[Закрыть]. В XVII веке государство создало Монастырский приказ, чтобы упразднить иммунитетные привилегии монастырей и судить все (кроме религиозных) преступления духовенства и его зависимых людей, однако по жалобам церкви он был расформирован в 1677 году. А в 1669 году, в пандан публикации Новоуказных статей, церковь выпустила новые правила, которые вводили определенный церковный надзор в светском суде. Клирики или монахи, привлеченные к криминальному процессу в качестве обвиняемых или свидетелей, допрашивались не светским судьей, а представителем патриарха. Если священнослужитель-ответчик отказывался от признания вины перед лицом серьезных доказательств, то его сначала лишали сана и лишь потом отсылали в светский суд. Соответственно, и Новоуказные статьи отразили именно такое понимание закона. В 1697 году особенно жесткие процессуальные нормы для применения в патриарших судах были определены для клириков, которых обвиняли в участии в расколе[88]88
  Монастырский приказ: Hellie R. The Church and the Law in Late Muscovy: Chapters 12 and 13 of the Ulozhenie of 1649 // Canadian-American Slavic Studies. 1991. Vol. 25. № 1–4. Р. 186. Церковные статьи 1669 г.: ПСЗ. Т. I. № 442; они же, ошибочно опубликованные под 1667 г.: ААЭ. Т. IV. № 161; Маньков А.Г. Законодательство и право России. С. 204. Новоуказные статьи 1669 г., ст. 28, 119: ПРП. Т. VII. 406, 432. Подтверждение церковного иммунитета: АИ. Т. I. № 65 (1681), 135 (1686), 146 (1687), 167 (1688); ПСЗ. Т. III. № 1612 (1697). Реформы XVII в.: Hellie R. Chapters 12 and 13; Неволин К.А. О пространстве церковного суда. С. 371–373; Маньков А.Г. Законодательство и право России. С. 203–207.


[Закрыть].

После смерти патриарха Адриана в 1700 году Петр Великий начал объединять церковные суды вокруг восстановленного Монастырского приказа, который занимался судебными делами духовенства и владельческими правами церкви на землю. В Духовном регламенте 1721 года он провозгласил создание Синода – централизованного органа управления церковью коллегиального типа, состоявшего из 12 иерархов. Синод осуществлял судебную власть в большинстве традиционных областей (власть над духовенством, вопросы веры и ереси, отдельные стороны семейного права) и сохранял контроль в основных вопросах над церковными, в том числе монастырскими крестьянами. Уголовной юрисдикции государственных судов было подчинено все население, кроме духовенства, и даже преступления, ранее считавшиеся религиозными, в частности из сферы семейного права, где было задействовано насилие (похищение для заключения брака, изнасилование, принуждение землевладельцем зависимых людей к сексуальным отношениям, инцест), были переданы в светские суды[89]89
  Определения петровского времени о различных вопросах гражданской и церковной юрисдикции: ПСЗ. Т. VI. № 3761, 3854 (1721), 3963, 4081 (1722). Петровские реформы: Стадников А.В. Церковный суд в системе российского правосудия. С. 107–124; Cracraft J. The Church Reform of Peter the Great. Stanford University Press, 1971.


[Закрыть].

Таким образом, монастырские, епископские и патриаршие суды могли разбирать широкий круг преступлений, связанных с церковью и совершенных лицами священного сана и церковными зависимыми людьми. Среди сохранившихся дел имеются случаи применения незначительного насилия и кражи, конокрадство, гадание, пьяный дебош, воровство платежных книг монастырским келарем, ножевая стычка не до смерти между двумя монастырскими старцами, нападение монастырских крестьян друг на друга и сбор пени за преступника, взятого на поруки[90]90
  Церковные суды по проступкам и уголовным преступлениям: Чичерин Б. Областные учреждения. С. 166; Неволин К.А. О пространстве церковного суда. С. 369; Греков Б.Д. Новгородский Дом святой Софии (опыт изучения организации и внутренних отношений крупной церковной вотчины) // Б.Д. Греков. Избранные труды. 1960. Т. 4. С. 81–89. Нападение и кража: Слатин А. Монастырский суд XVII века // Русская старина. 1878. Вып. 9–12. С. 119–121. Гадание: ААЭ. Т. III. № 176 (1628). Конокрадство: ПРП. Т. V. С. 142–143 (1635). Пьяный дебош: АЮ. № 301 (II) (1640). Кража платежных книг монастырским келарем: Иванов В.И. Бухгалтерский учет в России XVI–XVII вв. Историко-источниковедческое исследование монастырских приходо-расходных книг. СПб.: Дмитрий Буланин, 2005. С. 189–194 (1646). Ножевая стычка: АЮ. № 70 (1678). Нападение: ПДП. № 199 (1691). Дача на поруки: АЮ. № 307 (VII) (1693).


[Закрыть]. Иерархи регулярно судили дела об изнасилованиях, хотя этот вид преступления разбирали и светские суды[91]91
  Архиепископы слушали дело об изнасиловании: Русская историческая библиотека: В 39 т. СПб.—Л.: Археографическая комиссия, 1872–1929 (далее – РИБ). Т. XII. № 199 (1689), 245 (1694); Памятники деловой письменности XVII века. Владимирский край: В 190 т. М.: Наука, 1984 (далее – ПДП). № 194 (1691). Светский суд: ПСЗ. Т. II. № 1266, 1267 (1687); Kollmann N.S. Women’s Honor in Early Modern Russia // Russia’s Women / Еds. B.E. Clements et al. Berkeley, CA, 1991. Р. 60–73.


[Закрыть]. В церковных судах в ходу были те же процедуры и даже сборники законов (лишь крестоцелование и принесение клятвы лицам духовного сана были запрещены), что и в их светских аналогах. В 1609 году в Николо-Коряжемском монастыре (Сольвычегодский уезд) использовалась состязательная форма процесса – участники тяжбы дали показания и согласились целовать крест, но им удалось уладить дело до крестоцелования. В Соловецком монастыре при расследовании воровства из монастырской казны в 1646 году, напротив, использовали розыскной процесс, как в случае с уголовными преступлениями, включая допрос и осмотр улик[92]92
  Применение церковными судами канонического и светского права: Ефремов Н.Н., Штамм С.И. Основные источники права. С. 28–32; Штамм С.И. Уголовное право. С. 161–163; Слатин А. Монастырский суд XVII века. С. 119–121 (1609); Иванов В.И. Бухгалтерский учет. С. 189–194 (1646). Обвинительный процесс на других территориях: Доброклонский А.П. Солотчинский монастырь, его слуги и крестьяне в XVII веке // ЧОИДР. М.: Унив. тип., 1888. Кн. 1. С. 118–120; РГАДА. Ф. 1441. Оп. 6. № 173 (1675), 242 (1679), 275 (1681), 330 (1685). Розыскной процесс: РГАДА. Ф. 1441. Оп. 6. № 237 (1679), 238 (1679), 303 (1683), 482 (1709), 546 (1718).


[Закрыть].

Церковные суды, несмотря на неприязнь к телесным наказаниям и запрет государства на применение пыток вне государственного суда, использовали и то и другое. А.П. Доброклонский выяснил, что в практике монастырского суда в Солотчинском монастыре в XVII веке рассматривались уголовные дела (включая убийство) и применялись пытки. Георг Михельс доказывает, что применение насилия епископами в обращении со своими подчиненными было обычным делом, в том числе и в судебных вопросах. Но церковные институты также улаживали уголовные дела миром (что было противозаконно), дабы избегнуть государственных судов и возможного наказания. Так, в 1551–1552 годах игумены двух монастырей заключили мировую, «не ходя на суд перед губные старосты, по государеве царевой грамоте», в убийственном деле, где были замешаны крестьяне из двух их владений. В 1642 году монастырский крестьянин был обвинен в убийстве крестьянина другой монастырской деревни, и дело тоже кончилось миром, поскольку они хотели избежать суда новгородского воеводы[93]93
  Доброклонский А.П. Солотчинский монастырь. Гл. 5; Michels G. Ruling without Mercy. Греков утверждает, что суд новгородского архиепископа отправлял пыточные дела воеводе: Греков Б.Д. Новгородский дом святой Софии. С. 109. АЮ. № 270, 281–282 (1551/52). ПРП. Т. V. С. 143–144 (1642).


[Закрыть].

Церковные суды также обращались к светским судам в уголовных делах. Так, в 1579 году староста одной из деревень, принадлежащей суздальскому Покровскому монастырю, просил воеводу расследовать крупномасштабное нападение на деревню; в 1625 году архиепископ Тобольский передал дело между боярином и сыном боярским в Приказ Казанского дворца в Москве; в 1640 году два священника решили миром убийственное дело в воеводском суде; в начале 1640-х тобольский воевода судил кражу церковной утвари слугой другой церкви и убийство, совершенное монастырским крестьянином[94]94
  АЮ. № 46 (1579). Тобольский архиерейский дом, № 108 (1625). ДАИ. Т. II. С. № 70 (1640). Тобольск: Роспись кому имянем и за какую вину какое наказание было с приезду в Тоболеск воевод князя Петра Ивановича Пронского, да Федора Ивановича Ловчикова, да дьяков Ивана Трофимова да Ондрея Галкина / Сообщ. М.А Липинскаго // ЧОИДР. М.: Унив. тип., 1883. Кн. 1. № 30 и 6 соответственно.


[Закрыть].

Кирилло-Белозерский монастырь является хорошим примером того, насколько разнообразной могла быть судебная практика церковной институции. Собрание из монастырских старцев судило большинство мелких преступлений, не прибегая к помощи извне. В 1675 году расследовалось нападение одного монастырского крестьянина на другого, причем использовался обвинительный процесс, характерный для светского суда. Каждая сторона изложила свою версию произошедшего, судьи выслушали и отвергли всех свидетелей, пока не прибегли к «общей ссылке» (свидетель, на которого ссылаются обе стороны), чьи показания были против обвиняемого. Монастырский суд приговорил его к битью батогами и затем освободил на поруки. Процесс был проведен так же, как велись дела в воеводской избе. И в петровский период, в 1718 году, братия Кирилло-Белозерского монастыря так же выслушивала дело о краже между двумя монастырскими работниками[95]95
  РГАДА. Ф. 1441. Оп. 6. № 173 (1675), 546 (1718). Другие уголовные дела, решенные своими силами: РГАДА. Ф. 1441. Оп. 5. № 78 (1690); Оп. 6. № 656 (1653), 224, 237, 238, 239 (все 1679), 275 (1681), 303 (1683), 330 (1685), 482 (1709), 546 (1718), 656 (1653).


[Закрыть].

Все это были незначительные правонарушения. Ни одно из этих дел не входило в уголовную юрисдикцию воеводы, а в Белозерском уезде воевода обычно рассматривал серьезные преступления и тогда, когда в них были вовлечены зависимые люди церкви. Например, в 1676 году таможенный целовальник пожаловался воеводе, что его избили крестьяне, в том числе опознанные как поповичи. Благодаря этому в дело был вовлечен местный архиепископ, одобривший арест сыновей священников. Интересный случай выбора инстанции для правосудия произошел в 1681 году, когда крестьянин Кирилло-Белозерского монастыря пожаловался воеводе на избиение вологодским посадским человеком, нанявшим его для перевоза товаров. Посадский пообещал бить челом о своей вине властям монастыря, но не сделал этого, и тогда крестьянин подал жалобу в светский суд[96]96
  РГАДА. Ф. 1107. Д. 2333. Л. 2; № 2341. Л. 1 (1676); № 2881 (1681). Другие подобные дела: РГАДА. Ф. 1107. № 2754 (1680), 3109 (1683), 3284 (1686), 3835. Л. 1 (1691).


[Закрыть].

На Белоозере воеводский суд регулярно прибегал к содействию местных священников и монастырских старцев. Так, в 1616 году белозерский воевода и дьяк поручили местному священнику (вероятно потому, что он был грамотен) вести обыск среди волостного населения о недавно случившемся убийстве. В 1620 году воевода отправил запрос в Кирилло-Белозерский монастырь о том, в чьей юрисдикции находится наказание монастырского крестьянина после вынесения приговора. Монастырь оставил за собой эту прерогативу и привел в исполнение наказание, назначенное воеводой (битье кнутом на торговой площади). В 1675 году один местный монастырь пожаловался на нападение крестьян на одного из помещиков. Воевода разбирал дело до тех пор, пока стороны не пришли к соглашению о том, что землевладелец должен «розыскатца» с властями монастыря «при братье»; в случае, если им не найти решения, стороны обязались передать дело в царский суд. В 1692 году подобным же образом крестьянин, обвиненный в убийстве своей жены, находился под судом воеводы. Когда тому было необходимо свидетельство одного из местных священников, он направил формальный запрос протопопу белозерского Преображенского собора, чтобы тот принял показания у священника, как требовали церковные правила 1669 года[97]97
  РГАДА. Ф. 1107. № 214 (1616), 514 (1620), 2249 (1675), 3904 (1692).


[Закрыть]. В целом церковные суды, хотя и нарушали юрисдикцию воевод, но без них редко слушали серьезные уголовные дела.

Подобно церкви, землевладельцы также судили мелкие преступления, как было принято и в Европе. Например, английские манориальные суды собирались раз в два года и занимались всеми видами гражданских споров и мелкими преступлениями. Они могли привлекать сотни представителей от населения манора в качестве присяжных и зрителей. С XVI века русское дворянство обладало судебной автономией, за исключением сферы уголовного права, что иногда фиксировалось в специальной грамоте. Но реальная практика разбирательств по незначительным делам практически недоступна для исследования из-за почти полного отсутствия вотчинного делопроизводства[98]98
  Английские манориальные суды: Briggs et al. Crime and Punishment. Р. 38–42. Русские служилые землевладельцы: Антонов А.В. К вопросу о судебном иммунитете светских землевладельцев в середине XVI века // Русский дипломатарий. 1999. № 5. С. 197–206. Штамм кратко пишет о суде русских землевладельцев: Штамм С.И. Суд и процесс. С. 221–222.


[Закрыть]. Несколько сохранившихся архивов проливают, пусть и фрагментарно, свет на работу таких судов.