Текст книги "Преступление и наказание в России раннего Нового времени"

Подобные тюрьмы оставляли возможность для побега. Расследование предотвращенного побега в Мосальске в 1630 году выявило, что заключенным удалось сделать подкоп под основанием здания, поскольку балки были «гнилые». Заключенные свидетельствовали, что оставили этот план, когда поняли, что будут схвачены за пределами: «Что по острогу сторожи крепкия в ночь и около тюрмы стерегут, ходя безпрестани стрельцы и казаки ночью, которые стоят и городских ворот». Лишенный сана священник, арестованный в ходе подавления восстания Степана Разина и заключенный в Тихвинский монастырь, сбежал, проделав отверстие в стене. Он вылез, когда услышал, что сторож уснул, и перелез через монастырскую стену, используя веревку и инструменты, которые ему удалось раздобыть во время заключения. Вскоре его поймали, и новгородский митрополит велел монастырским властям построить для него более крепкую тюрьму, сковать беглеца по рукам и ногам и постоянно охранять его. Несмотря на это, бывший священнослужитель снова сбежал в августе 1673 года[233]233
  АМГ. Т. I. № 269 (1630). Крестьянская война под предводительством Степана Разина. Сборник документов / Сост. Е.А. Швецова: В 4 т. М.: АН СССР, 1954–1976 (далее – КВ). Т. III. № 147, 158 и 258 (1671).


[Закрыть].

Иногда недостаток охраны в тюрьмах можно определить по документам о найме дополнительного персонала. Указы постоянно устанавливают, что тюремная охрана должна избираться из числа самых состоятельных жителей. Один документ 1654 года уточняет, что эти жители должны быть «не воры и не бражники», в то время как другой определяет качества и обязанности охраны и целовальников: «Никаким воровством не воровать, зернью и карты не играть, не пить и не бражничать, блядни и корчмы не держать, и с города не дожив до сроку не сбежать, и над тюремными посиделцами всегда смотреть накрепко, а тюремных сиделцев ночною порою в день на кабак и по питухам не отпускать, а в ночи тюремных сиделцев в туну в тюремной избе запирать, и железа, ножов и топоров, пил и терпугов и трезупов и всякого ружья тюремным поседелцом держать не давать, а самим им Петру с товарыщем никакого вострого железья в печеном хлебе, в рыбниках и в калачах и в пирогах никоторыми мерами ни поднесть, и по сноровке им Петру с товарыщем, для своей безделной корысти, поседелцов из тюмы ни едина человека не отпустить»[234]234
  Уставная книга Разбойного приказа янв. 1555, ст. 13: ПРП. Т. IV. С. 359. ДАИ. Т. III. № 115 (1654); АЮ. № 280 (1641); ААЭ. Т. IV. № 72 (1654). Поручные записи для сибирских тюрем: АЮБ. Т. II. № 262 (III) (1669); Верхотурье: АЮБ. Т. I. № 3–4 (1671); РГАДА. Ф. 210. Приказной стол. Стб. 1130. Л. 46–47 (1689).


[Закрыть]. Сомнительно, чтобы столь идеальная охрана вообще могла существовать.

Даже когда идеальная тюремная охрана была на страже, дневные заботы давали возможность для побега. Ночью заключенные возвращались в свои запираемые камеры, а в течение дня происходило большое количество перемещений сидельцев. Около 1666 года Котошихин сообщал, что родня уголовных преступников «отцы и матери, или иные сродичи и жена и дети» обеспечивали их едой. Он также замечал, что тем, у кого не было родственников, и тем, кто был заключен в тюрьму за менее значительные преступления, разрешали в течение дня покидать тюрьму скованными минимум по двое, чтобы просить милостыню. Указ 1669 года провозглашал, что заключенные не могут брать в долг у посетителей одежду или какие-либо вещи под страхом наказания кнутом[235]235
  Котошихин Г. О России. Гл. 7. Ст. 47. С. 122. ПСЗ. Т. I. № 448 (1669). АЮБ. Т. II. № 262 (III) (1669).


[Закрыть]. Существует множество свидетельств о заключенных, просивших подаяния. В 1641 году, например, заключенные «больших московских тюрем» жаловались, что им не дозволяют находиться на их привычных местах у оживленных ворот: они стояли вместе с другими пятьюстами нищими у Никольских ворот и умирали с голоду из-за недостатка подаяния. В 1660 году татарка находилась в заключении в Стрелецком приказе вместо своих сыновей, обвиненных в краже тысячи рублей. Смерть застала ее в предзакатные часы у здания приказа за поеданием хлеба с медом, которые она незадолго до того купила в городе на полученную милостыню[236]236
  1641 г., Указная книга Разбойного приказа: ПРП. Т. V. С. 228–230. АМГ. Т. III. № 88 (1660).


[Закрыть].

Из истории с татарской женщиной понятно, что заключенные могли ходить по тюремному двору днем, беседовать, есть и даже пить с охранниками. Несколько замечательных дел о побеге раскрывают эту тему. Человек, обвиненный в убийстве в 1688 году, однажды утром сбежал, пока тюремный сторож был в кабаке, покупая для себя и заключенных пиво на завтрак. Это произошло на следующий день после того, как охранник вывел нескольких сидельцев в город для посещения бани и кабака. Во время допроса охранник утверждал, что его товарищи по службе знали, что он делает, как если бы в этом не было ничего необычного. Другая история побега рассказывает об обвиненном в расколе Самойле, который был заключен в Посольском приказе в январе 1688 года, откуда он сбежал, когда его сторож уснул рядом с ним, оставив без присмотра шапку, в которой лежали ключи к кандалам Самойлы. Взяв их, он освободился и сбежал. Потом, после поимки, Самойла рассказывал, что не только охрана, но и «целовальники, толмачи и подьячие», находившиеся на дежурстве, спали. Он открыл и деревянные, и железные двери приказа, которые были не заперты, и ушел через Спасские ворота Кремля, а потом и через реку, притворившись священником. Он успел добраться из Москвы до Ельца на южном рубеже и был схвачен в феврале одним бдительным дворянином. Когда его вернули в Москву, то было приказано усилить охрану. Самойлу надлежало содержать в кандалах и железах «с великим береженьем», двое охранников должны были находиться с ним денно и нощно, без перерыва, а когда они менялись, то сопровождающая заключенного документация должна была передаваться из рук в руки[237]237
  РГАДА. Ф. 1107. № 3549. Л. 18–22 (1688). ДАИ. Т. XII. № 17 (1688). Другие побеги: АМГ. Т. II. № 667 (1655); РГАДА. Ф. 1107. № 3835. Л. 4 (1691); РГАДА. Ф. 409. Оп. 4. № 336. Л. 2 (1729).


[Закрыть].

В случае побега вина за его допущение разделялась равномерно между охранниками. Их допрашивали, в том числе с использованием пыток; указы с XVI века и до Соборного уложения возлагали ответственность на местные сообщества за плохо возведенные тюрьмы и недостаток охраны. Охранники монастырской тюрьмы в Тихвинском монастыре помогли заключенному сбежать в 1687 году, передав ему сумку с едой и охотничью рогатину. Поручителям охранников (четырем монахам и восьми монастырским слугам) пришлось заплатить штраф. Арзамасский судья Я.Г. Чертков допрашивал тюремную охрану в 1719 году перед пыточными инструментами и даже приказывал подвесить сторожей на дыбе, но не начал пытать. В другом подобном случае пытка была применена[238]238
  Уставная книга Разбойного приказа янв. 1555 г., ст. 9: ПРП. Т. IV. С. 358. Указная книга Разбойного приказа 1616/17 г., ст. 62: ПРП. Т. V. С. 200. Уложение, гл. 21, ст. 101: РЗ. Т. III. С. 246–247. АЮ. № 307 (VI) (1687). РГАДА. Ф. 1380. № 52 (1719); РГАДА. Ф. 1380. № 52. Л. 11 (1719).


[Закрыть].

Преступники, не являвшиеся уголовниками, должны были обеспечивать себя в ожидании суда. Плата охране и плата за помещение в тюрьму, выплачивавшаяся обвиняемыми и ответчиками, упоминается с 1550 года и на протяжении всего XVII века. Указ 1630 года устанавливал стоимость содержания под стражей в две деньги в день, которые поступали напрямую в приказ[239]239
  Пени (пожелезное и прокорм): Судебник 1550 г., ст. 3: РЗ. Т. II. С. 97; Соборное уложение. Гл. 20, ст. 94, 102, 112: РЗ. Т. III. С. 225–226, 228; 1630 г.: ЗА. № 199; 1653 г.: ПСЗ. Т. I. № 105; 1680 г.: ПСЗ. Т. II. № 845. Указы определяли того, кому платить: ПСЗ. Т. I. № 221 (1658); ПСЗ. Т. II. № 998 (1683). Маньков А.Г. Законодательство и право России. С. 176–177; Hellie R. Economy and Material Culture. Сложности снабжения заключенных пищей в Германии XVII в.: Rublack U. The Crimes of Women. Р. 69–77.


[Закрыть]. В итоге государство взяло на себя содержание тюрем: в 1662 году царь установил содержание для приказных тюрем, тюрем Москвы и всех городов, приказав выдавать из царской казны два алтына в день на человека. Но это не положило конец походам за милостыней и жалобам заключенных на то, что они «помирают голодною смертью». Петровское законодательство увеличило содержание в два раза в тюрьмах Москвы и Санкт-Петербурга, причем плата взималась с истцов[240]240
  ПСЗ. Т. I. № 328 (1662). Голод: АМГ. Т. I. № 675 (1634); РГАДА. Ф. 210. Приказной стол. Стб. 592. Л. 1 (1650); ПДП. № 156 (1657); РГАДА. Ф. 210. Приказной стол. Стб. 970. Л. 148 (1665). Нормы петровского времени: ПСЗ. Т. VI. № 3685 (1720), 3940, 4091, 4094 и 4111 (1722).


[Закрыть].

Даже до этого государство, очевидно, оплачивало содержание уголовных преступников, как неявно следует из Соборного уложения, согласно которому казна выделяла средства для строительства тюрем Разбойного приказа в Москве, и из запросов воевод о том, как обеспечивать содержание уголовных преступников. В 1658 году государство взяло на себя оплату сторожей во всех случаях, когда кого-то заключали под домашний арест за «слово и дело». Особняком стоит петровский закон, требовавший, чтобы истец оплачивал содержание в тюрьме обвиняемого, подозреваемого в совершении уголовного преступления. Тот факт, что приказы требовали от воевод на местах регулярно присылать списки заключенных и принуждали их скорее решать дела и освобождать задержанных, говорит не только о желании вершить правосудие, но и в большей степени о попытке сокращения расходов[241]241
  Соборное уложение. Гл. 21, ст. 94: РЗ. Т. III. С. 246. ПСЗ. Т. I. № 221 (1658). Выплаты истца: ПСЗ. Т. VI. № 4091 (1722). Списки: АМГ. Т. I. № 265 (1629); РГАДА. Ф. 210. Приказной стол. Стб. 1431. Л. 428–429 (1695); ПСЗ. Т. IV. № 1822. Ст. 59. С. 126 (1701).


[Закрыть].

Несмотря на это, как будет показано в главе 7, судебные дела могли длиться годами, и заключенные все это время томились в тюрьмах. Уложение устанавливало шестимесячный срок для решения уголовных дел, а в 1669 году Новоуказные статьи конкретизировали: «Указ учинить по рассмотрению тотчас, чтоб в тюрьмах напрасно не сидели». Уложение также содержало положение о том, что все, кто находился в тюрьме за долги, должны были быть освобождены и даны на поруки после пяти лет заключения. Несмотря на это, заключенные продолжали подолгу томиться в тюрьмах. В 1622 году заключенный в Белеве жаловался на то, что сидит в тюрьме уже пять лет, а в округе нет никого, кто мог бы за него поручиться или побить челом о его освобождении[242]242
  Указы говорят о многих годах, проведенных в тюрьме: Указная книга Разбойного приказа 1616/17 г., ст. 44: ПРП. Т. V. С. 197; Соборное уложение. Гл. 21, ст. 21: РЗ. Т. III. С. 233; 1669 Новоуказные статьи, ст. 20: ПРП. Т. VII. С. 402–403. О своевременном решении дел: Соборное уложение. Гл. 21, ст. 92, 104: РЗ. Т. III. С. 245, 247; 1669 Новоуказные статьи, ст. 8, 128: ПРП. Т. VII. С. 398–399, 434. СИДГ. № 9. С. 9 (1662).


[Закрыть]. В других делах мы встречаем указания, что люди находились за решеткой от нескольких месяцев до семи лет, они были в заключении и до, и после того, как их дело было решено[243]243
  Два месяца: РГАДА. Ф. 210. Приказной стол. Стб. 162. Л. 416 (1645). 12 недель: АМГ. Т. I. № 675 (1634). Один год: АМГ. Т. I. № 263 (1629); РГАДА. Ф. 210. Приказной стол. Стб. 1539. Л. 290 (1693). Два года: РГАДА. Ф. 210. Севский стол. Стб. 187. Л. 452–457 (1656); АМГ. Т. I. № 266 (1629). Три года: АЮБ. Т. I. № 55 (XI) (1647); РГАДА. Ф. 1122. Оп. 1. Ч. 1. № 1195. Л. 8–9 (1696); РГАДА. Ф. 1122. Оп. 1. Ч. 2. № 1629. Л. 10–11 (1674). Четыре года: РГАДА. Ф. 1122. Оп. 1. Ч. 2. № 1424. Л. 14 (1687). Семь лет: РГАДА. Ф. 1103. № 2808. Л. 4 (1714). Много лет: ЗА. № 192 (1629).


[Закрыть]. Облегчение могло быть достигнуто в случае заступничества помещика или серьезной болезни: заключенный мог быть освобожден на поруки для того, чтобы вылечиться или спокойно умереть[244]244
  СИГД. № 203 (1640); РГАДА. Ф. 210. Приказной стол. Стб. 592. Л. 1–1 об. (1650); РГАДА. Ф. 1135. № 297. Л. 7–7 об. (1696); РГАДА. Ф. 1107. № 4303. Л. 8 (1698).


[Закрыть].

Как уже мимоходом упоминалось ранее, во второй половине XVII века государство пыталось решить проблему перенаселенности тюрем и их обеспечения охраной. Новоуказные статьи 1669 года устанавливали, что охраной тюрем должны заниматься стрельцы, получавшие выплаты из казны. Возможно, эту норму так и не начали применять на практике, так как при отмене губной системы в ноябре 1679 года было упомянуто, как тяжело населению обеспечивать тюремную охрану, а о стрельцах нет и речи[245]245
  Новоуказные статьи 1669 г., ст. 3: ПРП. Т. VII. С. 397; ПСЗ. Т. II. № 779 и 780 (1679). Глазьев цитирует это обращение: Глазьев В.Н. Власть и общество. С. 207. Документы (поручные записи, выплаты) предполагают, что выборы продолжились после 1669 г.: РГАДА. Ф. 210. Приказной стол. Стб. 1130. Л. 46–47 (1689); АЮБ. Т. II. № 262 (VII) (1688); ПСЗ. Т. III. № 1360 (1689); ПСЗ. Т. III. № 1557 (1696). Несмотря на это, некоторые историки видят в этом переход к найму охранников: Чичерин Б. Областные учреждения. С. 467–469; Маньков А.Г. Законодательство и право России. С. 188.


[Закрыть]. Поток указов, последовавший за отменой губных изб в 1679 году, был нацелен на снижение количества заключенных. В июне 1679 года, например, беглых крестьян, приведенных в Московский судный приказ, было велено немедленно освободить на поруки. В начале 1680 года московские приказы предписали всем местным учреждениям подать списки заключенных, незамедлительно разрешить их дела и освободить на поруки столько людей, сколько возможно. Тюремных сидельцев, у которых не хватало денег на оплату штрафов и возмещение ущерба истцам, согласно законодательной норме 1683 года, как можно скорее отправляли на работу в ссылку, чтобы они не засиживались в тюрьме; в 1690 году беглые, доставленные в Холопий приказ, должны были освобождаться через месяц, если их владелец не ходатайствовал о возбуждении дела. Указы, требовавшие разрешать судебные дела вовремя, продолжали издаваться и в петровский период[246]246
  ПСЗ. Т. II. № 768 (1679). Об освобождении: ПСЗ. Т. II. № 779 и 780 (1679); ПСЗ. Т. III. № 815 (1680); АИ. Т. V. № 55 (1680). ПСЗ. Т. II. № 1055 (1683). ПСЗ. Т. III. № 1368 (1690). Петровские законы о заключенных: ПСЗ. Т. V. № 3319 (1719); ПСЗ. Т. VI. № 3928 (1722); ПСЗ. Т. VII. № 4989 (1726). Расследования петровской эпохи об условиях тюремного содержания: Кошелева О.Е. Люди Санкт-Петербургского острова Петровского времени. М.: ОГИ, 2004. С. 316–317.


[Закрыть].

Деятельность чиновников в области криминального права можно охарактеризовать как попытку выполнить большое количество работы с не соответствующими задачам ресурсами. На местное население оказывалось давление по содержанию многочисленных выборных людей (персонал уголовной юстиции составлял лишь часть выборных). Сообщества и местные выборные попадали в ситуацию внутреннего конфликта, когда при взаимодействии с судебным аппаратом им приходилось иногда идти против своих интересов. Содержание местных тюрем часто было для населения непосильным, и государство опробовало немало способов, чтобы изыскать средства на них. Даже воеводы, дьячки и другие должностные лица, находившиеся на годовом жаловании, с трудом справлялись с возложенными на них обязанностями, которые дополнялись множеством несудебных задач и при этом низко оплачивались. Неудивительно, что не утихали жалобы на злоупотребления чиновников своей властью ради увеличения доходов.

Глава 4. Контроль над должностными лицами

Иностранцев неприятно поражал в Московском государстве уровень коррупции в органах власти. Сигизмунд фон Герберштейн в начале XVI столетия, например, писал, что «всякое правосудие продажно, причем почти открыто», метко подмечая, что, «возможно, причиной столь сильного корыстолюбия и бесчестности является сама бедность, и государь, зная, что его подданные угнетены ею, закрывает глаза на их проступки». Поколение спустя Джильс Флетчер обнаружил, что коррупцией поражена вся система местного управления сверху донизу: «Сами по себе они [воеводы. – Примеч. ред.] не могут похвалиться ни доверием, ни любовью народа, которым управляют, не принадлежа к нему ни по рождению… не имея никакой собственности и являясь каждый год свежие и голодные, они мучают и обирают его без всякой справедливости и совести. Главные начальники Четвертей не обращают внимания на такие поступки, для того чтоб в свою очередь обирать их самих и получить большую добычу, когда потребуют от них отчета, что, обыкновенно, делают при истечении их службы».

Ничего не изменилось и столетие спустя. Служивший в 1660-х годах доктором при царе Алексее Михайловиче Сэмюэль Коллинс отмечал, что всех подьячих нужно подкупать, дабы они приняли челобитную, а Иоганн-Георг Корб писал в 1698 году о них с порицанием: «Москвитяне обыкновенно справедливость своего иска доказывают посредством свидетелей, которых закупают за небольшие деньги… Взятки и подарки весьма также способствуют решению дела в ту или другую пользу. В приказах нельзя начинать дела, пока не приобретешь себе золотом и серебром благоволение дьяков и писарей»[247]247
  Herberstein S. von. Description of Moscow and Muscovy, 1557 / Еd. B. Picard; trans. J.B.C. Grundy. New York: Barnes and Noble, 1969. Р. 51–52 (рус. пер.: Герберштейн C. Записки о Московии. С. 120); Fletcher G. Of the Russe Commonwealth. Р. 150 (рус. пер.: Флетчер Дж. О государстве русском. М.: Захаров, 2002. С. 55); Collins S. Present State of Russia. Р. 44; Korb J. – G. Diary of an Austrian Secretary. Vol. II. Р. 188–189.


[Закрыть].

Это яркое и, скорее всего, преувеличенное описание, наверное, можно отнести и к другим государствам раннего Нового времени, но даже тогда они напоминают о вечной проблеме империй – управлении бюрократией. История России XVI–XVIII веков доказала мудрость точного афоризма Броделя: «Расстояние – первый враг обширных империй»[248]248
  Чиновничья коррупция присуща всем обществам: Meny Y., Sousa L. de. Corruption: Political and Public Aspects // International Encyclopedia of Social and Behavioral Sciences. 2001. Vol. 4. P. 2824–2830; Venkatappiah B. Misuse of Office // International Encyclopedia of Social Sciences. 1968. № 11. Р. 272–276. П. Браун перефразировал слова Броделя: Brown P. Power and Persuasion. Р. 17.


[Закрыть]. Огромные пространства и тонкая сеть коммуникаций усложняли управление страной, равно как и относительная бедность империи и небогатый выбор стратегий управления, применяемых для борьбы с этими проблемами. Коррупция была одной из язв, она подтачивала ресурсную базу государства и лишала людей справедливого суда. Но не стоит ситуацию с коррупцией рисовать в таких черно-белых тонах, как это делали процитированные европейцы с их более развитым правовым сознанием и как ее, несомненно, восприняли бы наши современники. В действительности коррупция была лишь крайностью в тех личных отношениях, которые чиновники старательно устанавливали с управляемым населением, – личных благодаря формам компенсации; личных, поскольку идея правосудия предполагала внимание чиновников к нуждам населения. Учитывая сильную взаимозависимость чиновничества и населения, от подношений и подарков до коррупции был один шаг.

Пока Московское княжество вырастало из сугубо регионального образования в европейско-евразийскую державу (1500–1800), потребности и запросы ее государей на ресурсы безудержно увеличивались: дорогостоящее вооружение, иностранные военные специалисты, управление покоренными территориями – это лишь некоторые статьи расходов. В то же время поступления в казну были скудны. В ответ правители начали экономить на чиновниках. Приоритетом центра являлось содержание элиты (московских бояр) и служилого сословия (провинциального дворянства). По идее, и те и другие обеспечивались земельными и денежными пожалованиями. С XVI века правительство ограничило свободу перемещения крестьян, чтобы обеспечить рабочей силой воинов-землевладельцев, а в 1649 году закрепощение было окончательно оформлено. Представители высших слоев получали щедрые пожалования, но основная масса детей боярских постоянно нуждалась в деньгах, крестьянах и земле. Провинциальное дворянство регулярно жаловалось, что не получает своих полных окладов[249]249
  «Только от 25 до 60 процентов запросов на обитаемую землю, основанных на номинальных окладах, могли быть удовлетворены»: Hellie R. Enserfment and Military Change in Muscovy. Chicago and London: University of Chicago Press, 1971. Р. 37. См. также: Козляков В.Н. Служилый «город» Московского государства XVII века (От Смуты до Соборного уложения). Ярославль: ЯГПУ им. К.К. Ушинского, 2000. Гл. 2.


[Закрыть]. Поскольку служилые люди теоретически обеспечивались поместным и денежным жалованьем, они не получали специальной оплаты, когда служили воеводами. В отличие от них, представители приказной бюрократии жалованье получали, а бюрократическая элита получала также и землю. Хотя Б. Плавсич охарактеризовал выплаты чиновникам Московии как «достаточно щедрые», П.Б. Браун, изучавший подьячих Поместного приказа, удивлялся тому, как они выживали, учитывая, что во второй половине XVII века половина из них находилась за чертой бедности, получая 2,5 рубля в год. Н.Ф. Демидова, демонстрируя уменьшение земельных и денежных окладов с ростом бюрократии в XVII веке, заключает, что подьячим приходилось жить на подарки и взносы, чтобы сводить концы с концами[250]250
  Plavsic В. Seventeenth-Century Chanceries. Р. 36–38; Brown P.B. The Service Land Chancellery Clerks. Р. 49–53; Демидова Н.Ф. Служилая бюрократия. Гл. 3.


[Закрыть].

Земельные пожалования и крепостное хозяйство являлись привилегией немногих. По мере того как в России вводились новые военные специальности (пушкари, стрельцы, солдаты и драгуны), появлялись новые стратегии их обеспечения. Располагавшиеся посредине между привилегированной стратой и налогоплательщиками члены этих социальных групп не платили налогов, но и не могли владеть землей с крестьянами. Они обеспечивали себя, обрабатывая земельные участки, которые получали коллективно на все подразделение, а также занимаясь торговлей (с которой налоги с них уже взимались)[251]251
  Hellie R. Enserfment and Military Change. Р. 151–265; Stevens C.B. Russia’s Wars of Emergence, 1460–1730. London: Pearson; New York: Longman, 2007. Сhs. 4–8.


[Закрыть]. Некоторый доход чиновникам приносили служебные повинности населения по обеспечению подвод, строительства и ремонта. Всего вышеперечисленного хватало только для комфортабельного существования небольшой верхушки. В указах, предупреждавших чиновников о запрете на дополнительные поборы с населения, и в отдельных челобитных с просьбами об увеличении жалования постоянно встречаются жалобы на безденежье. Так, мценский воевода в 1635 году доносил, что его подьячий служит уже 15 лет «без твоего государева без денежнаго и без хлебнаго жалования». Государство часто пыталось экономить на подьячих. Наказывая им в 1646 году быть вооруженными и готовыми к военной службе, в 1678 году оно урезает вполовину их оклад, а в 1679 году определяет для них выплату жалованья из судебных пошлин и неокладных сборов, а не из выплат местного населения[252]252
  АМГ. Т. II. № 11 (1635). ЗА. № 319 (1646); ДАИ. Т. VIII. № 22 (1678). ПСЗ. Т. II. № 779 (1679).


[Закрыть].

Таким образом, государство поддерживало иной вид содержания за общественную службу, позволяя «кормиться от дел». Эта фраза имела два значения. В самом прямом смысле она отсылала к праву чиновника собирать в свою пользу пошлины за выполнение тех или иных функций, многие из которых были определены законодательными памятниками с 1497 года. Другие судебные доходы поступали напрямую в казну, и оба вида налога росли в ответ на постоянные войны XVII века. Значение подобных пошлин демонстрирует тот факт, что в приказах, не принимавших челобитные, оплата труда подьячих была в три-пять раз выше, чем в тех, где рассматривались прошения, – это было необходимо, чтобы компенсировать потери тех, кто не мог получить дополнительный доход от пошлин с просителей[253]253
  Hellie R. The Economy and Material Culture. Р. 513–518; Демидова. Н.Ф. Служилая бюрократия. С. 141–145.


[Закрыть].

Система «кормления от дел» относилась также к обязанности местного населения обеспечивать содержание чиновников, направленных из Москвы. Воеводы, сыщики, губные старосты, занимавшиеся таможенными сборами, снабжались местным населением. Иногда наказы воеводам определяли объем собираемых средств; в большинстве случаев он регулировался местными обстоятельствами. Практика могла быть доходной: например, один дворянин жаловался в Разрядный приказ в 1653 году, что он был пожалован воеводством в Рузе, но жители отказались принимать его, предпочитая ему губного старосту. Он утверждал, что залез в большие долги, чтобы добраться туда; он не собирался делить обязанности (и подарки) с губным старостой. Москва подтвердила, что он должен быть воеводой[254]254
  АМГ. Т. II. № 568 (1653). Служба как синекура: Kivelson V.A. Autocracy in the Provinces. Р. 135–136; Givens R.D. Eighteenth-Century Nobiliary Career Patterns and Provincial Government // Russian officialdom: the bureaucratization of the Russian society from the seventeenth to the twentieth century / Еd. W. McKenzie and D.K. Rowney. London, 1993. Р. 106–129.


[Закрыть].

Когда прибывал воевода, представители местного сообщества приветствовали его в подготовленном для него доме, куда заранее завозили еду, домашних животных и собирали прислугу. В дополнение к обычному обеспечению провизией чиновник во время своей службы получал подарки на праздники и другие общественные случаи. Исследования опровергают распространенное мнение о том, что подобное натуральное обеспечение провизией, также называемое «кормлением», было упразднено в середине XVI века – оно прекрасно существовало даже в XVIII столетии[255]255
  Davies B.L. State Power and Community. Сh. 5; Idem. The Politics of Give and Take: Kormlenie as Service Remuneration and Generalized Exchange, 1488–1726 // Culture and Identity in Muscovy: 1359–1584 / Eds. A.M. Kleimola, G.D. Lenhoff. Moscow: ITZ-Garant, 1997. P. 39–67; Енин Г.П. Воеводское кормление в России в XVII веке (содержание населением уезда государственного органа власти). СПб.: Росс. нац. библиотека, 2000; Он же. Воеводское праздничное кормление в начале 60-х годов XVII в. // Вспомогательные исторические дисциплины. Т. XXV. 1994. С. 103–116; Глазьев В.Н. Власть и общество. С. 191–193; Kivelson V.A. Autocracy in the Provinces. Р. 139. Т. Кондратьева интерпретирует «кормление» широко, включая раздачу царем еды на пирах его людям, а также подарки населения местным чиновникам: Kondratieva T. Gouverner et nourrir. Р. 29–63.


[Закрыть]. Следствием системы содержания и подношения подарков, несомненно, была коррупция, но, благодаря личным связям и взаимным обязательствам, связанным с дарением подарков, она могла также способствовать созданию устойчивого управления.

Как доказывали Марсель Мосс и другие исследователи, обеспечение государственных чиновников подарками было древней традицией в управлении европейских и других стран. В Европе раннего Нового времени тексты Сенеки и Цицерона о дарении подарков чиновникам переводились и активно распространялись, поскольку люди пытались понять, что приемлемо, а что нет и где проходит линия, разделяющая подарок и взятку. В классических текстах различие между подарком и взяткой лежало отчасти в публичности подарка (секретности дарения следовало избегать) и отчасти в его стоимости (чрезмерно дорогие подношения походили на взятку). Круг приемлемых общественных подарков был поразительно одинаков во всей Европе. Еда и вино были приемлемы, а также одежда, если только она не была чересчур изысканной. Предметы роскоши – серебряные кубки, книги с инкрустированным драгоценными камнями переплетом – уже вызывали подозрение[256]256
  Дэвис критикует концепцию Мосса (Davis N.Z. The Gift in Sixteenth-Century France. Madison, Wis.: University of Wisconsin Press, 2000. Introduction). Groebner V. Liquid Assets, Dangerous Gifts: Presents and Politics at the End of the Middle Ages / Тrans. P.E. Selwyn. Philadelphia: University of Pennsylvania Press, 2002.


[Закрыть].

Этим нормам в целом следовало и дарение в Москве. Так, разрешенные подарки назывались «поминками» и «почестями» и подносились не только чиновникам, но ими также обменивались клиенты с патронами в знак признания зависимости. Одаривание едой и питьем осуществлялось на три праздника (Рождество, Пасха и Петров день в начале лета) и в день ангела получателя подарка, его жены и других близких родственников. Особое внимание уделялось подаркам женщинам, которые считались потенциальными заступницами. В провинции каждый, кто был связан с управлением, постоянно делал такие стандартные подарки. Монастыри, например, ежегодно тратили значительную сумму на подарки местному воеводе, кабацким и таможенным служащим и другим чиновникам, с которыми они сталкивались по своим судебным и фискальным делам. Они старались подносить гостинцы публично при свидетелях и в церемониальной манере, часто одаривали жен и дочерей представителей власти у них дома, подчеркивая личное уважение, а не покупку влияния. Частные лица также что-нибудь дарили. Жак Маржерет, французский наемник, служивший при дворе несколько лет в начале XVII века, так описывал подобные обычаи: «Также им позволено в продолжение недели после Пасхи принимать вместе с яйцами маленькие подарки, когда они целуются… но они не должны принимать никаких подарков, если подносят в надежде заслужить этим благоволение». При всем этом такие обычаи оказывались немалым бременем для населения: жители одной административной единицы сообщали о 1857 рублях, потраченных ими за год на обеспечение провиантом![257]257
  Отношения патрон-клиент: Kivelson V.A. Autocracy in the Provinces. Сh. 5; Krom M.M. Private Service and Patronage in Sixteenth-Century Russia // Russian History. 2008. Vol. 35. № 3–4. P. 309–320; Margeret J. The Russian Empire and Grand Duchy of Muscovy: A 17th-Century French Account / Тrans. and ed. S.L. Chester. Pittsburgh, Pa.: University of Pennsylvania Press, 1983. Р. 28–29 (рус. пер.: Маржерет Ж. Россия начала XVII в. Записки капитана Маржерета / Пер. Т.И. Шаскольская, Н.В. Ревуненков. М.: Ин-т истории РАН, 1982. С. 161); Енин Г.П. Воеводское кормление. С. 104.


[Закрыть]

Эффект дарения был взаимным, и это понимали все. Брайан Дэвис обнаружил поразительное дело 1647 года, в котором горожане пограничного города Козлова приветствовали нового воеводу множеством припасов и церемониальных подношений, но он отказался что-либо принять. В ответ жители изгнали воеводу из города, рассудив, что раз он отказался принять их подарки, то с ним не получится вести никаких дел. Действия жителей Козлова акцентируют внимание на том, что дарение создавало особые рабочие отношения между населением и/или частным лицом и чиновником. Дарители ждали от судьи быстрого решения дела, от сборщика налогов – отсрочки в платеже, а от правительственного инспектора – честной работы[258]258
  Davies B.L. The Politics of Give and Take. Р. 57. Экономика дара: Седов П.В. Подношения в московских приказах. С. 143–145; Brown P.B. Neither Fish nor Fowl: Administrative Legality in Mid– and Late-Seventeenth-Century Russia // Jahrbücher für Geschichte Osteuropas. 2002. В. 50. Р. 1–21; Potter C.J. Payment, Gift or Bribery? Exploring the Boundaries in Pre-Petrine Russia // Bribery and “Blat” in Russia: Negotiating Reciprocity from the Middle Ages to the 1990s / Eds. S. Lovell, A. Ledeneva, A. Rogachevskii. New York: St. Martin’s Press, 2000. Р. 20–34; Hellie R. The Economy and Material Culture. Р. 519, 530; Новохатко О.В. Управленцы среднего звена.


[Закрыть].

Дарение подарков или коррупция – зависело от моральной экономики населения. Из жалоб людей и официальных расследований можно понять, что в Русском государстве переход от подарка к взятке-посулу включал: 1) требование чрезмерного количества припасов или подарков; 2) игнорирование негласных взаимных обязательств; 3) злоупотребление властью, например освобождение заключенных за взятку, применение физического насилия, монополизацию торговли, несправедливые аресты; 4) нарушение равновесия при распределении благ, в частности благоволение одной стороне в ущерб другим[259]259
  Жалобы на местных чиновников: Глазьев В.Н. Власть и общество. С. 286–292.


[Закрыть]. Возникла и еще одна проблема, характерная для империй раннего Нового времени, – подкуп. По всей Европе большое количество фунтов, франков и рублей тратилось на государственные проекты, а потому чиновники, даже высокопоставленные, находили соблазнительным извлечь из этого некоторую выгоду. В России злоупотребления стали большой проблемой особенно после Петра I, который ввел множество общественных работ.

Возможности для государственной коррупции вырастали благодаря самой модели управления, выбранной Москвой. Если бы цари XVI столетия создали хорошо оплачиваемые, профессионально подготовленные и дисциплинированные кадры государственной службы, работавшие за денежное жалованье, многих соблазнов можно было бы избегнуть. Совершенным анахронизмом было бы ожидать появления в Московском государстве бюрократии современного типа по Максу Веберу, равно как и в большинстве европейских стран того времени. Россия тогда не только не располагала ресурсами для транспарентной системы оплаты труда, но и не выработала понятийный аппарат для неличностного управления, формирование которого заняло столетия даже в Европе. Сколь бы ни было «бюрократическим» Московское государство, оно также являлось и крайне персонализированным: все обращения к государству со стороны частных лиц, как и все коммуникации между официальными лицами, производились при помощи специального условного языка самоуничижительных обращений лично к царю с нижайшими просьбами; царь же в ответ «жаловал» адресанта. Как и в раннемодерной Европе, политическая жизнь структурировалась сетями личных связей между клановыми группировками[260]260
  Обращение к царю: Kollmann N.S. By Honor Bound. Сh. 5 (особ. с. 199–201); Rowland D. The Problem of Advice in Muscovite Tales about the Time of Troubles // Russian History. 1979. Vol. 6. № 2. Р. 259–283. Клановый патронат: Kivelson V.A. Autocracy in the Provinces. Сh. 5; Harding R. Corruption and the Moral Boundaries of Patronage in the Renaissance // Patronage in the Renaissance / Eds. G. Lytle, S. Orgel. Originally published, 1982. P. 47–64.


[Закрыть]. Язык и практика «кормлений», «почестей/поминков» и царских пожалований, политика патронажа и клиентелы сосуществовали с законодательными и процессуальными категориями. Когда взаимоотношения с чиновниками зависели от дарения подарков, люди ожидали, что чиновники будут благоволить им в толковании закона. Чиновникам приходилось находить баланс в своих социальных связях, чтобы избежать нежелательных эксцессов.