Текст книги "Преступление и наказание в России раннего Нового времени"

Коррупция покоилась на различных основаниях. Серьезную проблему представлял собой недостаток человеческих ресурсов. Неуклонно росло количество государственных учреждений, но численность персонала не поспевала за этим ростом: количество воеводских изб с 1620-х по 1690-е годы выросло со 185 до 302, но только 1918 человек были распределены между этими 302 воеводскими избами к концу столетия. В этих условиях суды могли опасаться увольнять коррумпированных приказных. Как показывает Б. Плавсич, множество дьяков и подьячих, обвиненных в коррупции, легко устраивалось на службу заново из-за «постоянного недостатка опытных администраторов»[287]287
  Демидова Н.Ф. Служилая бюрократия. Гл. 1 (особ. с. 48, 72–74); Plavsic B. Seventeenth-Century Chanceries. Р. 32.


[Закрыть]. Возможно, один из этих факторов имел место в ходе расследования убийства в 1635 году. Двое белозерских подьячих сговорились убить третьего, чтобы он не получил повышение над ними. Их преступление открылось, и они были признаны виновными. Потеря подьячего была тем более скорбной, что, судя по характеристикам в деле, он был хорошим, честным служащим, в то время как его убийцы происходили из местной подьяческой семьи, известной своей коррумпированностью. Но эти люди, признавшиеся под пыткой в преднамеренном убийстве, отделались лишь денежными пенями по указу приказных судей, хотя в данном случае им полагался смертный приговор. Возможно, приказ защищал своих или просто старался сохранить опытных подьячих. Так же мягки власти могли быть и к воеводам. Кирилло-Белозерский монастырь жаловался в 1658 году, что белозерский воевода защищал местного сына боярского от уголовного преследования за нападение и преступления сексуального характера. Один из московских приказов лишил воеводу юрисдикции по данному делу, но не стал расследовать его мотивы или наказывать его. Подобным образом в 1660 году татарский мурза в Темникове жаловался, что местный воевода судил два дела нечестно «для своей бездельной корысти, не против… Соборного Уложенья, мимо дела». Царь удовлетворил просьбу мурзы о переносе дела в Москву для пересмотра, но не наказал воеводу и не назначил расследование его деятельности[288]288
  РГАДА. Ф. 1107. № 703 (1635), 1429 (1658). РГАДА. Ф. 1167. Оп. 1. Ч. 2. № 1371. Л. 4–5 (1660).


[Закрыть].

Попытки контролировать качество работы аппарата были немногочисленны и слабы. Управление современной бюрократией включает в себя такие стратегии, как назначение на основании испытания годности, регулярная проверка приходно-расходных книг, частые внешние инспекции, регулярные перемещения с должности на должность, чтобы приструнить чиновников. В Москве той эпохи служащие приказов находились под регулярным наблюдением, но в провинции такой контроль оказывался неэффективен[289]289
  В XVIII в. английское казначейство вводило подобные меры (Brewer J. The Sinews of Power: War, Money and the English State, 1688–1783. Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1988. Р. 101–114), но необходимо учитывать замечание Брюэра и Хелльмута о слабости даже этого сильного государства: Brewer J., Hellmuth E. Introduction. Годовые инспекции: Демидова Н.Ф. Служилая бюрократия. С. 61–62.


[Закрыть]. Хотя от воевод требовалось составлять годовые отчеты и проводить инвентаризацию при вступлении на службу и при сдаче должности, эти моменты контроля не предотвращали растраты воеводами запасов или пренебрежение материальной частью. Правительство время от времени пыталось проводить чистки чиновников, приросших к своим местам. В 1632 году муромский губной староста получил приказ о выборе новых губных целовальников вместо тех, кто служил «лет по пяти, и по шти, и по десяти, и болши»; нововыбранные теперь были обязаны служить не более года. В 1661 году по неудавшемуся проекту реформы всех воевод и их аппарат должны были заменить губные старосты и персонал губных изб[290]290
  Надзор: Davies B.L. State Power and Community. Р. 119; Kivelson V.A. Autocracy in the Provinces. Р. 139; Демидова Н.Ф. Служилая бюрократия. С. 62–75. ААЭ. Т. III. № 210 (1632). ПСЗ. Т. I. № 313 (1661).


[Закрыть]. Москва обычно не имела возможности проводить такие реформы и предпринимать другие начинания в масштабах всей страны.

Более того, препятствием для сурового наказания было предусмотренное законодательством социальное неравенство. Соборное уложение открывалось обещанием неподкупного правосудия: «Всякая росправа делати всем людем Московского государьства, от большаго и до меньшаго чину, вправду», но не закона, одинакового для всех. Совсем наоборот. Скорее разные социальные группы находились в различном положении по отношению к закону. Например, представители элиты обладали фактическим иммунитетом к телесным наказаниям, кроме случаев наиболее тяжких преступлений (см. главы 9 и 10). Практика различного обращения с разными общественными группами была краеугольным камнем того, что Джейн Бербанк назвала «режимом имперского права», то есть когда группы, выделяемые по социальному классу, этничности, территории или религиозной конфессии, управлялись согласно сочетанию их собственных обычаев и надстраивающегося над ними имперского права[291]291
  Соборное уложение гл. 10, ст. 1: РЗ. Т. III. С. 286–287. Burbank J. An Imperial Rights Regime: Law and Citizenship in the Russian Empire // Kritika: Explorations in Russian and Eurasian History. 2006. Vol. 3. № 7. Р. 397–431.


[Закрыть]. Такая политика прослеживается по отношению к различным социальным группам с самых ранних законодательных памятников, а по отношению к неправославным инородцам – с самого основания Российской империи в XVI веке. Политика позволяла поддерживать стабильность, но присущее ей благоприятствование высокому социальному статусу мешало наказывать высокопоставленных сановников.

Другим препятствием были недостатки определения коррупции в законах. Характерно, что первые три главы Соборного уложения о государственных преступлениях не содержат упоминания о небрежении служебными обязанностями. Более того, не происходило профессионализации государственных служащих, которая могла бы препятствовать коррупции. Интересы русской элиты сосредоточивались на военной службе, а административные функции оставались второстепенными. В Московском царстве так и не возникло элиты, занятой гражданской службой, вроде «дворянства мантии» или других профессиональных кадров, благодаря которым, как было в других странах, вводились более высокие профессиональные стандарты, социальный престиж и политический капитал[292]292
  Соборное уложение, гл. 1–3: РЗ. Т. III. С. 85–91. Судьи во Франции и Англии раннего Нового времени выступали за улучшение судов: Sawyer J.K. Judicial Corruption in Early Seventeenth-Century France // Law and History Review. 1988. Vol. 6. № 1. Р. 95–117; Prest W. Judicial Corruption in Early Modern England // Past and Present. 1991. № 133. Р. 47, 67–95.


[Закрыть].

Смешение формально-правового и личного в московском управлении также способствовало созданию культуры, открытой злоупотреблениям и эксцессам. В коллективных челобитных XVII–XVIII столетий, при всей критике неэффективности и коррупции чиновников, демонстрируются представления о гражданской службе в понятиях персональных взаимоотношений. Местное население не искало непредвзятого управления по закону, а просило учреждения местных судов, в которых бы служили местные жители, способные выносить решения, сообразуясь с обстановкой и знанием принятых в данной округе норм. Это прокладывало дорогу фаворитизму[293]293
  Kivelson V.A. Autocracy in the Provinces. Р. 224–227, 234–240; Wortman R.S. The Development of a Russian Legal Consciousness. Chicago and London: University of Chicago Press, 1976. Р. 21(рус. пер.: Уортман Р.С. Властители и судии: Развитие правового сознания в императорской России. М.: Новое литературное обозрение, 2004); Torke H. – J. Die staatsbedingte Gesellschaft. Сh. 3.


[Закрыть]. Подданные Москвы, кроме того, располагали крайне ограниченным набором инстанций, рассматривавших и наказывавших случаи коррупции. Когда власть решала наказать должностных лиц на местах, она не могла опереться в этом на независимую полицейскую структуру, но должна была прибегать к помощи соседнего воеводы. Например, в деле 1650 года в Юрьеве-Польском губному старосте было велено наказать воеводу, взыскав с него штраф и прочитав ему царский выговор перед собравшейся толпой. Сходным образом в 1669 году верейскому воеводе приказали произвести наказание его коллеги из расположенного по соседству Можайска, а также тамошнего подьячего. Глазьев упоминает случаи, когда губным старостам поручали расследовать коррупцию их городовых воевод и наоборот[294]294
  АМГ. Т. II. № 452 (1650). ПСЗ. Т. I. № 458 (1669); Глазьев В.Н. Власть и общество. С. 222–223.


[Закрыть]. Когда равные должны были наказывать равных, создавались ситуации, благоприятствовавшие злоупотреблениям.

Наконец, в Русском государстве не было специальных инстанций, куда можно было обратиться, столкнувшись с коррупцией. В принципе, тяжущиеся могли пожаловаться на предвзятость судьи, но в отсутствие особого агента из Москвы жителям было не к кому обратиться за помощью против воеводы. Жалобу на воеводу или его сотрудников приходилось подавать в его же съезжую избу. В челобитных мы действительно встречаем упоминания, что коррумпированный воевода запрещал бить на себя челом. Единственный выход, доступный для таких челобитчиков, состоял в том, чтобы совершить путешествие в Москву, но и тут жаловаться пришлось бы в приказе, судья которого, впрочем, не сильно хотел наказывать свою ровню, представителя элиты, связанного с ним через сеть патронажных отношений. Наиболее успешные челобитные были коллективными от всех жителей той или иной местности, что обычно случалось лишь во времена больших неприятностей[295]295
  ПСЗ. Т. III. № 1511 (1695). Сложность подачи жалоб: Davies B.L. State Power and Community. Р. 216–225; Kivelson V.A. Autocracy in the Provinces. Р. 140.


[Закрыть].

Отмеченное нововведение XVII века парадоксально усложнило процедуру челобитья. В своем движении к более безличной, бюрократической модели государственного аппарата законодательство с 1649 года старалось пресечь практику подачи частными лицами и группами населения жалоб напрямую царю. Добиваясь справедливости, частные лица должны были пройти по целому ряду инстанций[296]296
  Запрещение бить челом царю: Соборное уложение, гл. 10, ст. 20: РЗ. Т. III. С. 104–105; гл. 1, ст. 8–9: РЗ. Т. III. С. 86; ПСЗ. Т. II. № 1092 (1684): ПСЗ. Т. III. № 1707 (1699); ПСЗ. Т. IV. № 1748 (1700); ПСЗ. Т. V. № 3261 (1718); ПСЗ. Т. VI. № 3838, 3947 (1721, 1722).


[Закрыть]. Частота, с которой повторялся подобный запрет, свидетельствует не только об идеологии царского благоволения, но и об отсутствии других способов опротестовывать нарушения правосудия.

Лишь располагая достаточными ресурсами, можно было рассчитывать на успешное преодоление структурных оснований коррупции в российской судебно-административной системе: личной взаимозависимости между местными жителями и чиновниками, скудной оплаты труда, опоры на поддержку населения в содержании персонала, отсутствия сильных профессий (судейских, чиновничества), недостатка практик и институтов систематического надзора. Судебная система работала только при соблюдении баланса персонализированных отношений сообществ и социума с нормами права. Но эта система постоянно выходила из строя.

Глава 5. Процедура и доказательства

30 ноября 1636 года в южном пограничном городе Осколе четверо местных жителей, двое детей боярских и двое казаков, заявили об убийстве, доставив тело Тихонки Горяинова, сына одного из них, в воеводскую избу. Воевода Константин Михайлович Пущин начал расследование с того, что опросил их. Эти люди обвинили жену убитого Доньку в том, что она лишила жизни мужа в лесу. Пущин приказал доставить Доньку, опросил ее, а потом, после признания, приказал допросить еще раз рядом с пыточными инструментами, а после пытать. Воевода заключил ее под стражу и писал в Москву в феврале, ожидая указа из столицы. Разрядный приказ ответил 8 марта 1637 года и приказал пытать ее вторично, чтобы выяснить, имелись ли у нее сообщники и план убийства. Всех, на кого она укажет, следовало арестовать. Получив эти инструкции 24 марта, Пущин провел еще два допроса (один из них около инструментов пыток), а потом пытал ее еще раз. Донька призналась, что убила супруга по собственной инициативе, поскольку он «ее бивал беспрестани». Получив новую отписку воеводы, в июне Разряд приказал казнить ее, если она не беременна. А если она ждет ребенка, то следует ждать, как требует закон, пока она не родит. Принимая во внимание, что до получения приговора в Осколе прошло еще какое-то время, от момента заявления о совершенном преступлении до решения дела прошло около семи месяцев[297]297
  РГАДА. Ф. 210. Белгородский стол. Стб. 83. Л. 369–371, 584–585 (1636). Оскол находится приблизительно в 765 км от Москвы.


[Закрыть].

Большая часть уголовных дел не решалась так скоро, как в случае с Донькой Горяиновой. Но данное дело показывает ключевые элементы судебного процесса – воевода как судья контролировал дело, проводил допросы, пытал с целью подтвердить признание, переписывался с Москвой. Другими словами, воевода применял розыскной (инквизиционный) процесс. В этой главе мы рассмотрим процедуру судебного разбирательства.

В московский период розыскной процесс часто содержал элементы обвинительного, поэтому мы кратко рассмотрим оба процесса, каждый из которых был издавна распространен по всей Европе. Обвинительный процесс был хорошо известен во всей средневековой Европе, в том числе и в восточнославянских землях. Он использовался в самых разных случаях – от дел о бесчестии до нанесения незначительных телесных повреждений; обвинительный процесс был двусторонним, и инициатива в нем принадлежала тяжущимся. Истец начинал дело; обе стороны представляли и отводили свидетелей и могли пойти на мировую. Судья играл роль честного маклера, выносившего решение по делу; подьячий заносил на бумагу ход тяжбы, а перед вынесением приговора воспроизводил его, зачитывая протокол судье. Большинство судебных разбирательств проходило именно таким образом, что подробно отражено в Судебниках 1497, 1550, 1589 годов, а также в обширной десятой главе Уложения 1649 года и даже в рассказе Котошихина о приказных судах[298]298
  Collins D.E. Reanimated Voices. P. 27–34. Обвинительный процесс: Штамм С.И. Суд и процесс. С. 224–244. Соборное уложение. Гл. 21. Ст. 49, 51–54, 88, 91. РЗ. Т. III. С. 238–239, 245; Котошихин Г. О России. Гл. 7. Ст. 40–42. С. 118–121. Двусторонний и трехсторонний процесс: Kaiser D.H. Growth of the Law. Сh. 1.


[Закрыть].

Обвинительная форма («суд») подходила небольшим городским или сельским общинам, а цель ее обычно состояла в возмещении убытков. Доказательства в обвинительном процессе в основном сводились к свидетельским показаниям или документам, но, как сообщал около 1698 года Иоанн-Георг Корб: «Ежели дело не может разъясниться посредством свидетелей, то прибегают к присяге». Принесение клятвы (крестоцелование) считалось в Московском государстве настолько важным ритуалом, что закон дозволял частным лицам делать это лишь три раза в жизни; на практике же люди обычно мирились, не доводя процесс до этой крайней точки. В середине XVII столетия Олеарий сообщал, что любого, кто целовал крест, даже если он сказал правду, после этого «выталкивали из церкви, где он поклялся, [и] подвергали презрению». Вероятно, это преувеличение, но Олеарий отмечает всю серьезность столкновения с Богом[299]299
  Korb J. – G. Diary of an Austrian Secretary. V. II. P. 187 (рус. пер.: Корб И.Г. Рождение империи. С. 216); Olearius А. Travels of Olearius. Р. 228 (рус. пер.: Олеарий А. Описание путешествия в Московию. С. 252); см. также: Herberstein S. von. Description of Moscow. Р. 74–75; Fletcher G. Of the Russe Commonwealth. Р. 174–175. Судебный поединок, хотя и упоминается в судебниках XVI в., уже прекратил свое существование: Dewey H.W. Trial by Combat in Muscovite Russia // Oxford Slavonic Papers. 1960. № 9. Р. 21–31; Weickhardt G.G. Muscovite Judicial Duels as a Legal Fiction // Kritika: Explorations in Russian and Eurasian History. 2006. Vol. 7. № 4. Р. 713–732; Судебник 1550 г. Ст. 9–14, 62. РЗ. Т. II. С. 98–99, 108–109; Судебник 1589 г. Ст. 12–22, 27, 30. ПРП. Т. IV. С. 415–418. Целование креста: Kollmann N.S. By Honor Bound. Р. 119–121. Долгая история крестоцелования: Mikhailova Y., Prestel D.K. Cross Kissing: Keeping One’s Word in Twelfth-Century Rus’ // Slavic Review. 2011. Vol. 70. № 1. Р. 1–22.


[Закрыть]. Обвинительная форма процесса отражает менее обезличенную, чем у розыскной, идею правосудия и судебной процедуры.

Напротив, в розыскной процедуре («сыск», «розыск») центральной фигурой был судья, представлявший интересы общества или государства; в ней применялись пытки, чтобы добыть доказательства. В таком деле истец и ответчик не могли пойти на мировую, и это отражало примат государственных интересов над народными расчетами, какой общественный урон может нанести наказание. Известная в римском праве, эта форма суда была временно забыта в Европе до XII века, когда ученые юристы и знатоки канонического права возродили ее в стремлении стандартизировать процедуру и прекратить злоупотребления, связанные с судебной присягой и ордалиями (последние были упразднены католической церковью в 1215 году). Признание обвиняемого (введенное для католиков в это же время) стало рассматриваться в качестве главного доказательства, и пытка стала главным пунктом инквизиционного процесса для его получения[300]300
  Langbein J.H. Prosecuting Crime in the Renaissance. Сhs. 7–8; Langbein J.H. Torture and the Law of Proof. University of Chicago Press, 1977; Pihlajmaki H. Torture // Europe, 1450 to 1789 / Ed. J. Dewald. New York: Charles Scribner’s Sons, 2004. Vol. 6. P. 56–61; A.K. Torture // Oxford Dictionary of Byzantium. 1991. № 3. Р. 2098–2099; Peters E.M. Torture. New York: Basil Blackwell, 1985. Сh. 2.


[Закрыть].

В XV и XVI столетиях в Европе происходило слияние двух видов судебного разбирательства, приводившее к дальнейшему развитию розыскной процедуры. Королевская власть и самоуправляющиеся города стремились ввести более строгую дисциплину в общественной, политической и моральной сферах, но рост населения и преступности, а также анонимность городской жизни сделали обвинительный процесс менее эффективным. В уголовных делах двигателем сыскного процесса были систематический допрос и пытка, а не действия участников тяжбы. Следователи собирали досье и представляли его судье для вынесения приговора. В Европе XVI века чрезвычайно распространилось законодательство в области уголовного права, выдвигавшее на первый план сыскной процесс или внедрявшее некоторые его аспекты в британскую правовую систему, основанную на суде присяжных[301]301
  Розыскной процесс в Европе и Англии: Langbein J.H. Prosecuting Crime in the Renaissance; Weisser M.R. Crime and Punishment. Сhs. 2, 4; Briggs et al. Crime and Punishment in England. Сhs. 1–2; Boes M.R. Public Appearance. Р. 260–261.


[Закрыть].

Эти законодательные памятники делали акцент на прозрачности процесса и рациональности доказательства. «Каролина» Карла V (1532) являет собой особенно хороший пример. Составленная для наставления судейских на местах, не обладавших столь же высокой квалификацией, как действовавшие при императоре юристы-профессионалы, она носила дидактический и предписывающий характер. Дж. Лангбейн назвал ее «настольной книгой для любителей». «Каролина» в мельчайших деталях расписывает все необходимые стадии процесса и стандарты, которым должны соответствовать доказательства, а также постоянно призывает судей руководствоваться собственным суждением в оценке улик и необходимости использования пытки[302]302
  Langbein J.H. Prosecuting Crime in the Renaissance. Р. 157, 173–175, 207.


[Закрыть]. Перед Карлом V стояла нелегкая задача по унификации судопроизводства в гетерогенной империи, где судьи не были подготовленными юристами. В такой же ситуации были и правители Московского государства, хотя Россия не располагала достаточно мощной правовой традицией, чтобы создать кодекс, сравнимый с «Каролиной».

В Русском государстве примеры инквизиционного процесса встречаются с конца XV века. Судебник 1497 года упоминает три ключевых элемента розыскного процесса: обыск (опрос местного населения судьями), свидетельство о репутации обвиняемого и пытка[303]303
  Некоторые считают, что они появились даже раньше: Штамм С.И. Суд и процесс. С. 244–245. Судебник 1497 г. Ст. 12–14, 34. РЗ. Т. II. С. 56, 58.


[Закрыть]. Откуда кодексы Московии переняли розыскной процесс, неясно. Едва ли восточные славяне позаимствовали его из византийских правовых кодексов (кроме свода Юстиниана) после принятия христианства в 988 году, поскольку это предшествовало возрождению модифицированного оригинала римского судебного процесса в Европе[304]304
  Langbein J.H. Prosecuting Crime in the Renaissance. Р. 138–139.


[Закрыть]. Не могла Москва взять его и у Великого княжества Литовского, где горожане судились по Магдебурскому праву, применявшему розыскной процесс в том виде, как он описывался в «Каролине», но подобные городские правовые кодексы в чистом виде не пользовались известностью в Московском государстве. Те же памятники, которые были известны, как Литовские статуты XVI века, слабо использовали розыскную процедуру. Они упоминают пытку чрезвычайно редко и ничего не говорят о процедуре[305]305
  Maisel W. Torture in the Practice; Uruszczak W. Torture in Practice. В Литовском статуте 1529 г. пытка упоминается только в отношении кражи (разд. 13, ст. 14); здесь преобладает обвинительный процесс: Лазутка С., Валиконите И., Гудавичюс Э. Первый Литовский статут (1529 г.). Вильнюс: Изд. Марги Раштай, 2004. C. 244, 315. Статут 1588 г. упоминает пытку еще несколько раз (Ст. 14, гл. 17, 18, 21): Лаппо И.И. Литовский статут в московском переводе-редакции XVII столетия. Юрьев: Тип. К. Маттисена, 1916.


[Закрыть]. Дж. Вейкхард доказывает, что появление в начале XVII века розыскного процесса в России обязано «Каролине» и тесным отношениям с Польшей, признавая при этом, что это могло случиться и в XVI столетии. Вейкхард строит свою аргументацию на сильном сходстве между «Каролиной» и нормами Разбойного приказа 1610–1620-х годов о процедуре и достаточном основании для пытки, утверждая, что «едва ли в Московском государстве это понятие [достаточное основание] могло развиться в отсутствие правовых школ или университетов»[306]306
  Weickhardt G.G. Probable Western Origins of Muscovite Criminal Procedure // Russian Review. 2007. Vol. 66. P. 55–72. Каролина широко издавалась на французском, английском, шведском, польском и других языках. Вейкхард отмечает, что дореволюционная историография отрицала иностранное влияние: Ibid. Р. 56, цитируя: Сергеевич В.И. Лекции и исследования. С. 617–625. Издатель современного русского перевода Каролины не связывает ее с правовой практикой в России: Каролина. Уголовно-судебное уложение Карла V / Пер., предисл. и примеч. С.Я. Булатова. Алма-Ата: Наука КазССР, 1967.


[Закрыть].

В своей попытке увидеть западное влияние в этом процессе Вейкхард весьма проницателен. К концу XV столетия московские юристы из Посольского и других приказов установили связь с Европой и столкнулись с теми же проблемами, что сопровождали возрождение розыскного процесса в Европе, а именно со стремлением правительства контролировать преступность и усилить политический надзор. В то же время московские розыскные процедуры были адаптированы к местным условиям: они не включали такие ключевые моменты, как обращение суда к университетам (за неимением таковых) или участие в деле прокуратора, получившего правовую подготовку посредника, который расследовал и допрашивал за закрытыми дверями, собирая письменное досье. В Московском государстве розыскной суд был открытым. Судьи активно участвовали в допросе, а подьячие читали вслух протоколы во время подготовки приговора, как и в обвинительном процессе[307]307
  Смешение обвинительного и розыскного процесса в Уложении 1649 г.: Маньков А.Г. Уложение 1649 года. С. 310–312, 322–323. Розыскной процесс: Штамм С.И. Суд и процесс. С. 244–251.


[Закрыть].

Судебник 1550 года, губные грамоты 1539 и 1550-х годов развивали розыскную процедуру со значительным вниманием к свидетельствованию, показаниям очевидцев, материальным уликам и опросам местного населения о репутации обвиняемого. Судьи активно собирали доказательства: путем допроса подозреваемого, истца и свидетелей, очных ставок, предназначенных, чтобы разобраться в противоречащих показаниях (практика, также использовавшаяся в обвинительном процессе, но в данном случае под руководством судьи), и пыток. Предполагалось, что следствие должно двигаться от мягких методов ко все более насильственным: крестоцеловальная запись губных старост 1550-х годов, например, оговаривает, что прежде обращения к пытке криминальную репутацию должны были подтвердить допрос, очная ставка и опрос местного населения[308]308
  Белозерская губная грамота 1539 г. Ст. 3–5. РЗ. Т. II. С. 214. Медынский губной наказ 1555 г. Ст. 2–3, 6–9. РЗ. Т. II. С. 219–221. Репутация преступника как достаточное основание для ареста и пытки в Каролине (ст. 25–26): Langbein J.H. Prosecuting Crime in the Renaissance. Р. 274. Репутация в вюртембергских уголовных процессах XVII в.: Rublack U. The Crimes of Women. Р. 44. ПРП. Т. IV. С. 186–188 (1550-е).


[Закрыть].

Розыскной процесс применялся в случае серьезных уголовных преступлений – убийства, крупной кражи и разбоя, поджога, преступлений против политической власти и религии. В случае воровства или грабежа три условия разделяли розыскной и обвинительный формат: материальные доказательства, показания очевидцев или свидетельства местного населения о преступных склонностях человека. Необходимо было наличие хотя бы одного из этих трех элементов, чтобы начать розыскной процесс; в противном случае прибегали к его обвинительному аналогу[309]309
  Указная книга Разбойного приказа 1616/17 г. Ст. 19. ПРП. Т. V. С. 193–194; повторено в Соборном уложении. Гл. 21. Ст. 49. РЗ. Т. III. С. 238. Новоуказные статьи 1669 г. Ст. 72. ПРП. Т. VII. С. 421. Розыскной процесс также применялся, когда человек уже использовал разрешенные три крестоцелования: Соборное уложение. Гл. 14. Ст. 2. РЗ. Т. III. С. 159.


[Закрыть]. На практике розыскной процесс часто широко применялся в случае нарушения законов о безопасности пользования огнем, проникновения в Кремль верхом, а не спешившись, бегства с военной службы и споров о земле[310]310
  Пожар: РГАДА. Ф. 210. Приказной стол. Стб. 2513. Л. 1–10 (1674); Стб. 674. Л. 53–55, 165–195 (два дела 1675); Стб. 710. Л. 82, 119–125 (1676); Стб. 1049. Л. 77–78, 123–125, 210–212 (три дела 1686). Езда верхом в Кремле: Там же. Стб. 1039. Л. 11–13 (1680). Бегство со службы: Там же. Стб. 786. Л. 67–70 (1669). Земельные споры: Kivelson V.A. Cartographies of Tsardom. Р. 36–37, 46–55.


[Закрыть]. Впрочем, открытая форма розыскного процесса свидетельствует о влиянии на него обвинительного процесса. В поразительном деле на далеком севере в 1642 году крестьянин бил челом на группу людей в том, что они зарезали его брата и отравили дядю, и в иске на сто рублей. Такое уголовное дело, как это, должно было вестись в розыскной форме, но в реальности сначала прибегли к обвинительной процедуре. Истец и ответчик были отданы на поруки, гарантирующие их присутствие на протяжении процесса; основной обвиняемый изложил свою версию в суде, отрицая все и отметив, что местный «земский судейка» уже осмотрел тело (как полагалось при розыскном процессе) и имеется мировое соглашение по делу (элемент обвинительного процесса). Истец возражал, и тяжба продолжилась в обвинительном формате: истец сослался на ряд свидетелей, которых ответчик тут же отверг как предвзятых; подлинность представленных документов была оспорена. В итоге обе стороны выразили желание целовать крест, чтобы разрешить создавшееся противоречие. Они также прибегли к розыскным процедурам: каждый требовал, чтобы другого пытали для получения показаний. Комбинация обвинительных и розыскных элементов процесса в столь серьезном деле отражала либо плохую подготовку чиновников, либо местную правовую культуру, либо сочетание того и другого[311]311
  РГАДА. Ф. 141. 1642 г. № 59 (1642); см. также: Богословский М.М. Земское самоуправление на Русском Севере. С. 186.


[Закрыть].

Другие дела также иллюстрируют применение судами и тех и других процессуальных форм, как было в расследовании убийства в 1651 году, в ходе которого олонецкий воевода решительно использовал розыскной процесс (допрос, очная ставка и пытка), но его подьячий собирал показания, применяя обвинительный процесс: на это указывают такие термины, встречающиеся в деле, как «ссылки», «слаться из виноватых». В деле о колдовстве 1648 года судья сознательно перешел от обвинительного к розыскному процессу, когда подтвердилась серьезность обвинений[312]312
  РГАДА. Ф. 141. 1651 г. № 58. Ч. 2. 198, 201 (1651). Новомбергский Н.Я. Слово и дело государевы. Т. 2. Колдовство. № 10 (1648).


[Закрыть].

На протяжении XVII века к розыскной форме стали все чаще прибегать даже при незначительных преступлениях[313]313
  Маньков А.Г. Законодательство и право. С. 175; Курицын В.М. Право и суд. С. 409. Соборное уложение об обвинительной форме процесса за незначительное нападение: Гл. 10. Ст. 136; Гл. 13. Ст. 4; РЗ. Т. III. С. 121, 159.


[Закрыть]. На Белоозере, к примеру, в первой половине столетия в подобных делах судьи использовали обвинительную форму, но, когда в деле фигурировали чиновники, применялись методы, характерные для розыскного процесса (как правило, без пытки). Постепенно во второй половине XVII века розыскной процесс стал на Белоозере нормой[314]314
  Обвинительный процесс на Белоозере: РГАДА. Ф. 1107. № 74 (1613), 113 (1614), 266 (1618), 425 (1626), 480 (1628), 509, Л. 1–11 (1629), 510 (1629), 509, Л. 12–13 (1630), 544 (1630), 600 (1632), 815 (1638), 817 (1638), 871 (1639), 909 (1640), 977 (1642), 1059 (1645), 1219 (1650), 2998 (1682), 4156 (1695). Розыскной процесс на Белоозере: РГАДА. Ф. 1107. № 1059 (1645), 1429 (1658), 1451 (1658), 1716 (1668), 1849 (1670), 2249 (1675), 2881 (1681).


[Закрыть]. Церковные судьи Кирилло-Белозерского монастыря в течение XVII века в делах, связанных с нападениями и кражами, применяли оба вида процесса. Как показывают изученные нами судебные дела из других регионов, к концу этого столетия при нанесении незначительных телесных повреждений все чаще обращались не к обвинительной, а к розыскной форме разбирательства[315]315
  Обвинительный процесс в Кирилло-Белозерском монастыре: РГАДА. Ф. 1441. № 173 (1675), 275 (1681). Розыскной процесс: Там же. № 237–238, 224 (1679), 330 (1683). Обвинительный процесс в разных регионах империи: МДБП. Ч. 2. № 13 (1634); АЮБ. Т. I. № 87 (1680); розыскной процесс: МДБП. Ч. 2. № 32 (1639), 63 (1668), 129 (1688); ПДП. № 165 (1668).


[Закрыть]. Розыскной процесс в Московский период имел много общего с обвинительным, особенно когда речь шла о допросе и формах улик; отличие между ними заключалось в пытке. Но до того как до нее доходило дело, в стремлении получить для нее достаточное основание судьи изучали иные виды доказательства.