Текст книги "Преступление и наказание в России раннего Нового времени"

Как и в Европе раннего Нового времени, уголовные дела в Московском царстве возбуждались по инициативе потерпевшей стороны, редко самим государством. Один иностранный наблюдатель около 1671 года утверждал, что «если случится убийство, а никто не преследует убийцу, то законы молчат». В случае преступлений губной компетенции дело начиналось, если были должным образом предъявлены доказательства; после этого за расследование брался суд. В случае с тягчайшими преступлениями дела могли возбуждаться самим государством, активно боровшимся с участниками народных движений, раскольниками и т. п. Но и по этим преступлениям следствие могло начаться с частного обвинения, в ходе которого ответчик имел право выступить против обвинителя-изветчика, поскольку суд не всегда располагал необходимыми уликами и доказательствами колдовства или заговора. Как только поданное заявление давало ход делу, воеводские и выбранные от местного населения чиновники приступали к проведению расследования. В ту эпоху еще не существовало официальных органов предварительного следствия[189]189
  Collins S. The Present State of Russia: In a Letter to a Friend at London Written by an Eminent Person Residing at the Great Czars Court at Mosco for the Space of Nine Years. London: Printed by John Winter for Dorman Newman, 1671. P. 72. Тельберг Г.Г. Очерки политического суда и политических преступлений в Московском государстве XVII века. М.: Тип. Имп. Моск. унив., 1912. Гл. 4; Серов Д.О. Судебная реформа Петра I. С. 83–85. Досудебные процедуры: Маньков А.Г. Уложение 1649 года. С. 330–341. Серов считает, что независимые следственные учреждения были впервые созданы Петром I, но просуществовали недолго: Серов Д.О. Судебная реформа Петра I. С. 351–373.


[Закрыть].

Убийство было преступлением, при расследовании которого легче всего было заручиться поддержкой населения. Согласно изложению В.Н. Глазьева, в Воронеже мертвые тела привозили к местной церкви, и окрестные жители собирались для их осмотра, ожидая прибытия властей. В рассмотренных нами судебных делах мы встречаем различный процессуальный порядок: иногда тело оставалось на месте преступления (как на Белоозере в 1688 году), а в других случаях его могли перемещать. В 1683 году останки доставили с места преступления в соседнюю деревню, в 1699 году покойника привезли в его дом, а в 1714 году тело было взято «за сторожу» (под охрану) в местном монастыре[190]190
  Глазьев В.Н. Власть и общество. С. 273. РГАДА. Ф. 1596. № 45. Л. 2 (1688). РГАДА. Ф. 1107. № 3109. Л. 8 (1683), и № 4375. Л. 2 (1699). РГАДА. Ф. 1441. № 245. Л. 2 (1714).


[Закрыть].

В случае серьезного преступления местные выборные чиновники – сотские, пятидесятские и десятские – часто брали инициативу в свои руки. В 1657 году деревенский сотник и десятский начали расследование по жалобе крестьянина об избиении его брата до смерти соседом. Они хотели дать подозреваемого на поруки, но тот отказался иметь с ними дело. Воевода попытался помочь выборным, трижды отправив конвой для ареста, но безуспешно. В 1688 году на Белоозере деревенский пятидесятник взял на себя доставку крестьянина «в губную избу перед стольника и воеводу перед Василья Ивановича Корачарова». Крестьянин обвинялся в убийстве другого крестьянина во время варки пива к грядущему празднику Николы Чудотворца. Пятидесятник уже осмотрел мертвое тело при очевидцах, а церковный дьячок составил соответствующую запись[191]191
  РГАДА. Ф. 1107. № 1423 (1657). РГАДА. Ф. 1596. № 45. Л. 1 (1688); похожее дело: РГАДА. Ф. 1107. № 4375 (1699).


[Закрыть].

Но обычно расследованием уголовных дел руководили воеводы или губные старосты. Подготовка к суду требовала людских ресурсов: трупы и нанесенные увечья следовало освидетельствовать, арестовать подозреваемых и доставить свидетелей. В московских приказах судьи располагали вооруженными отрядами для проведения арестов и обеспечения суда. В сельской местности губные старосты и воеводы привлекали весь доступный персонал и выборных. Иногда было достаточно служащих губной избы. Например, в 1643 году губной староста Устюжны Железнопольской отправил целовальника для осмотра тела. В 1683 году губной староста того же уезда отрядил своего дьячка вместе с воеводским приставом для того, чтобы арестовать человека. В 1670 году белозерский губной староста послал целовальника освидетельствовать раненую женщину и опросить свидетелей; жертва опознала в преступниках банду грабителей. Иногда воеводы использовали и своих подчиненных, и персонал губной избы. Например, в 1687 году воевода на Белоозере отправил губного целовальника арестовать подозреваемого в убийстве, а его преемник в 1692 году приказал губным дьячкам задержать подозреваемого в убийстве и обследовать тело, а во второй раз направил трех площадных подьячих для ареста того же человека[192]192
  РГАДА. Ф. 1171. № 75. Л. 1 (1643), и № 170. Л. 1–2 (1683). РГАДА. Ф. 1107. № 1849. Л. 1 (1670). РГАДА. Ф. 1596. № 39. Л. 3 (1687). РГАДА. Ф. 1107. № 3906. Л. 3, 18 (1692); похожее дело, с участием губного дьячка и рассыльщика: РГАДА. Ф. 1107. № 4438. Л. 2 (1700).


[Закрыть].

Площадные подьячие обладали навыками, для того чтобы записывать показания и составлять поручные записи и отписки по результатам подобных поручений[193]193
  Два площадных подьячих (все дела в: РГАДА. Ф. 1107): арестовать двух человек, обвиненных в нападении, № 1926. Л. 3 (1671); опросить местное население в Белоозере, № 2100. Л. 1 (1673); осмотреть раненое тело, № 2560. Л. 1, и № 2475. Л. 1 (1678); осмотреть и опросить человека, получившего тяжкие телесные повреждения, № 2555. Л. 2 (1678).


[Закрыть]. Воеводы нередко посылали своих приставов, рассыльщиков, пушкарей, стрельцов и слуг из местных монастырей[194]194
  Служащие воеводской избы (все дела в: РГАДА. Ф. 1107): рассыльщик производит арест, № 74. Л. 2 (1613); два подьячих осматривают раненого, № 823. Л. 3 (1638); пристав преследует вора и собирает украденные вещи, № 1058. Л. 1 (1645); пристав арестовывает подозреваемого, № 1219. Л. 2 (1650).


[Закрыть]. В 1679 году, например, белозерский воевода отправил стрельца в деревню, чтобы он вместе с сотским осмотрел женщину, избитую мужем, и арестовал подозреваемого. Согласно показаниям, женщина уже не раз жаловалась на насилие мужа сотскому, который всегда приказывал ей остаться с мужем. В 1673 году воевода велел служке местного монастыря и десятскому из близлежащего села арестовать подозреваемого и обследовать тело. Они сообщали, что подозреваемый «без ног, ходить не может, и вести-де ево было… нельзе»[195]195
  РГАДА. Ф. 1107. № 2655. Л. 2, 6 (1679), и № 2099. Л. 1–2 (1673). Другие примеры (все дела в: РГАДА. Ф. 1107): пушкари в 1624 г. (№ 369. Л. 3), в 1628 (№ 482. Л. 1), в 1637 (№ 774. Л. 2), в 1638 (№ 823. Л. 1) и в 1639 (№ 871. Л. 1); стрелец из Белоозера получил приказ арестовать обвиняемого в нападении и воровстве в 1672 (№ 2004. Л. 469); подобное дело, 1678 г., был отправлен монастырский слуга (№ 2547. Л. 2–3).


[Закрыть].

Воеводы и губные старосты привлекали столь разных по статусу и занятиям людей к исполнению служб потому, что испытывали дефицит в людских ресурсах. Скажем, в одном случае в 1662 году, когда белозерскому губному старосте приказали прислать в столицу четырех обвиняемых вместе с судебным делом, он писал: «А губных целовальников и приставов послать было за ними неково, только на Белоозере губных целовальников два человека… у тюрьмы беспрестанно день и ночь; а приставы в сьезжей избе немногие люди, и те в розсылке в Белозерском уезде для ради твоих, великого государя, дел по твоим, великого государя, указным грамотам». В итоге он отправил дела и обвиняемых вместе с белозерскими кирпичниками[196]196
  РГАДА. Ф. 1596. № 10. Л. 1–1 об. (1662).


[Закрыть].

Другие аспекты уголовных дел требовали участия местного сообщества. Когда воеводы отправляли кого-либо на осмотр тела или арест, они наказывали чиновникам найти свидетелей, как сказано в деле 1596 года, из «тутошних и сторонних попов и дьяконов, и старост, и целовальников, и крестьян лучших» ближайшей деревни. В одном деле 1683 года, где подозреваемым был дворянин, наказ предписывал приставам и площадному подьячему собрать понятых: «Розных волостей соцких, и пятидесяцких, и десяцких, и розных поместей и вотчин старост, и целовальников, и крестьян многих людей»[197]197
  АИ. Т. I. № 249 (1596). РГАДА. Ф. 1107. № 3109. Л. 3 (1683); подобное дело: РГАДА. Ф. 1107. № 288. Л. 1 (1619).


[Закрыть]. Эти представители местного сообщества могли подтвердить отсутствие злоупотреблений во время ареста.

Усилия воевод, направленные на поиск необходимых людских ресурсов, хорошо видны в переписке между Москвой и шуйским воеводой в 1645 году. Воеводе приказали командовать отрядом из ста суздальских и лухских детей боярских для преследования банды местных преступников. Тот сообщил в отписке, что в уезде имеется всего шестьдесят детей боярских, да и то все они уже направлены на службу по охране границ. Он писал, что «велено быть у сыскного дела монастырским служкам и посадским, и уездным людем, сотским и пятидесятским, и десятским, и те де монастырские служки собою худы и безлошадны». Из Москвы приказали собрать всех отставных дворян и детей боярских, но не трогать тех, кто уже был назначен на пограничную службу[198]198
  ААЭ. Т. III. № 325 (1645).


[Закрыть]. В этом деле, как в капле воды, выявился конфликт между военными, административными и судебными обязанностями воевод.

Население часто отказывалось сотрудничать с ними, какими бы грозными ни были указы из Москвы. В 1664 году Разрядный приказ отправил в Переславль-Залесский распоряжение о задержании беглого преступника: «И ты б… биричу велел кликать по многие дни, чтоб проезжих и прохожих людей… не пущая к себе на дворы, для подлинново опазныванья приводили к тебе в приказную избу всех». За поимку беглеца была назначена награда. Тем, кто не выдаст преступника или приютит его, «за то быть в смертной казни безо всякие пощады»; более того, кара падет и на воеводу за то, что он не смог выполнить царский указ. Воеводе наказывали отправить подобное уведомление всем вотчинным приказчикам, деревенским старостам и целовальникам, а также в монастыри и даже «в пустынях старцом». Тем не менее, хотя рассмотренные нами дела часто демонстрируют успех в аресте подозреваемых, не менее часто встречается и сопротивление отдельных лиц, семей или целых общин. Правительство признавало эту проблему: например, в 1687 году Сыскной приказ предупредил своих служащих, что при посылке людей в московские слободы для ареста подозреваемых в совершении преступлений не следует сообщать об этом в приказы, занимающиеся этими слободами, поскольку это может привести к утечке информации и к бегству обвиняемых или сокрытию вещественных доказательств[199]199
  Документы Разрядного, Посольского, Новгородского и Тайного приказов о раскольниках в городах России 1654–1684 гг. / Ред. В.С. Румянцева. М.: АН СССР, Ин-т истории, 1990. Разд. Т. III. № 41 (1664). ПСЗ. Т. II. № 1265 (1687). Глазьев указывает на подобное сопротивление: Глазьев В.Н. Власть и общество. С. 247.


[Закрыть].

Можно понять и точку зрения местных сообществ. Во всей Европе и в Московском государстве до Нового времени люди старались избежать суда. Как указывает Р. Бриггс: «Крестьяне не скупились на помощь друг другу, но эта помощь имела свои границы – она не распространялась на поддержку в суде одной из ссорившихся сторон и не включала в себя дачу важных свидетельских показаний, которые могли доказать правоту того, кто не был родственником или своим человеком». Люди в маленьких сообществах не желали раздувать вражду или занимать чью-либо сторону в конфликте, с участниками которого им предстояло жить потом бок о бок долгие годы. Они сопротивлялись там, где могли, или использовали различные приемы, чтобы обеспечить безопасность соседей и друзей, заставляли поссорившихся супругов мириться или призывали священников или местных лидеров для посредничества. Как отметил Дж. А. Шарп, поход в суд был «последним средством» при решении конфликтов[200]200
  Бриггс цитируется в: Lenman B., Parker G. The State, the Community and the Criminal Law. Р. 22, с широким обсуждением на с. 20–22; Sharpe J.A. Enforcing the Law in the Seventeenth-Century English Village // Crime and the Law: The Social History of Crime in Western Europe Since 1500 / Eds. V. Gatrell, B. Lenman, Bruce, G. Parker. London: Europa Publications, 1980. P. 107–117, цит. на с. 107.


[Закрыть].

На материале Московского государства мы видим все многообразие видов сопротивления. Иногда местные сообщества сопротивлялись пассивно – приставы возвращались с пустыми руками, сообщая, что все сбежали, предупрежденные заранее. Например, в 1683 году на Белоозере площадной подьячий и приставы рапортовали, что, когда они добрались до деревни подозреваемого сына боярского, оказалось, что «в доме ево нет, и люди ево и крестьяне изо всех ево Ивановых деревень з женами своими и з детьми все розбегались, и двор ево Иванов и крестьянские дворы все пусты». В этом случае потребовалось три предписания на арест в течение нескольких месяцев, для того чтобы задержать подозреваемых. Много сил пришлось приложить в похожем случае в 1692 году на Белоозере: группа подьячих отправилась арестовывать подозреваемого в убийстве и сообщала, что его «не изъехали – бегает и хороняетца». Они схватили его отца, брата и жену вместо него. Еще одна попытка ареста была предпринята в марте 1694 года, но подозреваемый по-прежнему скрывался, и его не смогли найти. В 1695 году посланные для ареста чиновники сообщили, что «крестьяне… увидя нас, посыльщиков, из домов своих розбежались»[201]201
  РГАДА. Ф. 1107. № 3109. Л. 7, 11–15, цит. на л. 8 (1683); 3906. Л. 4, 18 (1692); 4160. Л. 1 (1695).


[Закрыть].

Понимая, что сопротивление аресту – это преступление, люди нередко старались показать, что они не «учинились сильны» (сопротивлялись), но собирались прибыть сами в назначенный для них день. Часто они поступали как в ходе судебного дела 1669 года, когда пристав попытался арестовать человека на Белоозере. Его сын сообщил, что отец занят осмотром своих деревень, но явится к сроку в суд, что тот и сделал. Напротив, в 1675 году белозерский сын боярский отказался выдать приставу своих крестьян, совершивших вооруженное нападение, но при этом провозглашал, что не оказывает насильственного противодействия («сильно») закону. Он обещал доставить своих людей на следующей неделе, но не сдержал слова, а через некоторое время полюбовно договорился с господином раненых крестьян[202]202
  РГАДА. Ф. 1107. № 1771. Л. 11 (1669) и 2249. Л. 2 (1675); подобное дело: АЮБ. Т. I. № 80 (XIV) (1698).


[Закрыть].

Иногда подозреваемый просто отказывался идти под арест. В 1613 году посыльный сообщил, что собутыльники подозреваемого в убийстве отказались дать по нему поруки и явиться на Белоозеро для дачи показаний. Два человека, обвиненные в убийстве в 1693 году, заперлись в своем доме, когда их пришли арестовывать, «и слушав наказную память из окошка, и с нами, посыльщики, в город на Белоозеро не пошли, указу великих государей учинились сильны»[203]203
  РГАДА. Ф. 1107. № 19. Л. 2–5 (1613). РГАДА. Ф. 1596. № 55. Л. 2 (1693) (в это время было два государя: Иоанн и Петр Алексеевичи). Другие подобные случаи сопротивления или побега: РГАДА. Ф. 1107. № 74. Л. 2 (1613); 1926. Л. 3 (1671); 2093. Л. 2 (1673); 2454. Л. 5 (1677); 758. Л. 3 (1680); 4133. Л. 3 и 4151. Л. 4 (оба 1695).


[Закрыть]. Иногда сопротивление было жестоким – родня, соседи и большие группы людей часто «учинялись сильны» перед посланниками, оскорбляли и даже нападали на них. Когда в 1683 году губной староста Устюжны Железнопольской отправил целовальника, писца и воеводского пристава для ареста крестьянина, они натолкнулись на еще более непримиримое сопротивление. Жена помещика «собрався с людьми своими и со крестьяны, с ружьем и з бердыши, выехав на поле, за губным дьячком и за целовальником ганялись, и того своего крестьянина убойцу Еремку отбили, и на целовальнике шляпу топорком просекли, и приставов и целовальников били». Подобные проблемы сохранялись и в эпоху Петра I[204]204
  РГАДА. Ф. 1171. № 170. Л. 1–2 (1683). Примеры из эпохи Петра I: АЮБ. Т. III. № 213 (1697); РГАДА. Ф. 1107. № 4438. Л. 6, 14 (1700); РГАДА. Ф. 1380. № 52. Л. 5 (1719).


[Закрыть].

В случае сопротивления приставы часто арестовывали родственников или соседей и держали их в качестве заложников до тех пор, пока подозреваемый не сдавался. В 1624 году белозерскому пушкарю поручили арестовать двух детей боярских, а в случае, если он не обнаружит обвиняемых, взять под стражу его «дворников» (то есть дворовых людей). В деле 1687 года в Кадоме жена помещика отказалась выдать обвиненного крестьянина прибывшему для ареста отряду, а потому они забрали вместо крестьянина его мать, свидетельствовавшую о полном неведении по данному делу. В конце концов помещик сам доставил своего крестьянина в суд[205]205
  РГАДА. Ф. 1107. № 369. Л. 5 (1624). РГАДА. Ф. 1122. Оп. 1. Ч. 2. № 1424 (1687).


[Закрыть].

Даже местные чиновники могли оказывать неповиновение, как было упомянуто в начале этой главы и как произошло в Сибири в 1684 году. Стрелецкий пятидесятник, конвоировавший заключенного в Тобольск, доложил об ослушании: он просил приказчика одной слободы о подводах и сопровождении, что было предусмотрено его подорожной, но тот объявил царскую грамоту поддельной и спровоцировал нападение на конвоиров деревенских жителей, вооруженных палками; одного стрельца били по щекам и драли за бороду. В итоге местные жители обеспечили сопровождение и подводы, но по пути сопровождавшие, возможно, подкупленные, позволили заключенному бежать[206]206
  ДАИ. Т. XI. № 35 (1684).


[Закрыть].

Сопротивление аресту, отказ от роли поручителя, нежелание давать показания, побег из-под ареста были столь обыденны, что закон XVI – начала XVII века наказывал подобные действия тяжкими штрафами. Соборное уложение и более поздние указы добавили к ним еще и телесные наказания. Довольно серьезно местные сообщества наказывали также за укрывательство преступников, бездействие или неоказание содействия в их выслеживании[207]207
  Уставная книга Разбойного приказа, янв. 1555, ст. 9, 10: ПРП. Т. IV. С. 358; ЗА. № 229 (1635); Соборное уложение. Гл. 10, ст. 119–120, 122, 138–142, 229: РЗ. Т. III. С. 116–117, 121–123, 140–141. ПСЗ. Т. II. № 740 (1678). ПСЗ. Т. II. № 1265 (1687). АМГ. Т. I. № 140 (1621). Новоуказные статьи 1669 г., ст. 28: ПРП. Т. VII. С. 406–408. Наказание за бездействие: Чичерин Б. Областные учреждения. С. 498–502.


[Закрыть].

Сопротивление было неизбежным недостатком уголовной системы правосудия, опиравшейся на местные кадры. Конечно, государство старалось избежать подобного конфликта интересов. Как правило, воеводы не назначались на службу в свои родные уезды, а приставы не вызывали людей в суд в своих родных городах. Но провинциальные выборные люди не могли избавиться от влияния местных связей. Арест профессиональных преступников, доставлявших беспокойство местным жителям, приветствовался, но задержание, охрана и участие в преследовании собственных соседей приводили их в смущение. Исследователь поздней Античности Питер Браун сделал важное для нас наблюдение в отношении поздней Римской империи, где правители, назначаемые из центра, также имели дела с местными чиновниками: «Наместники были эффективны настолько, насколько им позволяли их служащие, а злоупотребления и инертность „оффициев“ стали легендарными»[208]208
  Brown P. Power and Persuasion in Late Antiquity: Towards a Christian Empire. Madison, Wis.: University of Wisconsin Press, 1992. Р. 22. Дж. Кой придерживается такого же мнения о полицейской деятельности в Ульме XVII в.: Coy J.P. Strangers and Misfits. Р. 24–30, 51, 97–104, 127–135.


[Закрыть]. Привлечение местных выборных чиновников, связанных только крестным целованием и поручными записями, расчет на иные формы участия местного населения делали местные органы управления зависимыми от настроений жителей уездов и ослабляли осуществляемый ими контроль.

Когда приставам удавалось арестовать обвиняемых, у них было несколько вариантов действий. Тюрьма, в принципе, представляла собой место службы губных служащих и предназначалась для содержания профессиональных преступников. Для менее значительных правонарушений были доступны другие решения. Одно из них заключалось в составлении поручной записи, гарантировавшей присутствие истцов, ответчиков и свидетелей на всем протяжении суда. Указ 1664 года, например, предписывал воеводе Кадома освободить на поруки из тюрьмы троих обвиняемых в незначительном вооруженном нападении и мелком воровстве, признавая неуместным тюремное заключение, поскольку «они в тюрьму посажены не в татином, не в разбойном и не в убивственном деле», то есть он напоминал о триаде наиболее тяжких уголовных преступлений. Обеспечение поруки могло быть рискованным для местного населения: поручители несли ответственность, если их подопечные убегали, как случилось в 1648 году в Курске[209]209
  АМГ. Т. III. № 674 (1664). РГАДА. Ф. 210. Белгородский стол. Стб. 338. Л. 915–916 (1648). Другие примеры: РГАДА. Ф. 1107. № 2305. Л. 17 (1676); 19. Л. 1–2 (1613); РГАДА. Ф. 1596. № 8. Л. 5 (1662); РГАДА. Ф. 1107. № 1771. Л. 4 (1669) и 2099. Л. 1 (1673); РГАДА. Ф. 1122. Оп. 1. Ч. 2. № 2083. Л. 2 (1676); РГАДА. Ф. 210. Приказной стол. Стб. 1549. Л. 138 (1692).


[Закрыть].

Помещение подозреваемого под охраняемый арест («за пристава») было следующей по степени строгости мерой вслед за поруками. Указ 1637 года предписывал использование такого вида заключения вместо тюрьмы для тех, кто не совершал уголовных преступлений, поскольку в переполненной уголовными преступниками тюрьме «чинитца теснота и голод, и от тесноты и от духу погибают». В случае убийства, совершенного преступником, не производящим впечатления профессионала, обвиняемый также помещался «за приставы», как это произошло в 1656 году с женщиной, обвиненной в убийстве мужа[210]210
  ЗА. № 248 (1637). РГАДА. Ф. 210. Севский стол. Стб. 187. Л. 454 (1656).


[Закрыть].

Постоянная нехватка ресурсов делала содержание под стражей хлопотным делом. Например, в июле 1626 года можайский воевода отдал человека под надзор нескольких местных стрельцов, заплатив им за охрану. К августу у него кончились деньги для оплаты услуг стрельцов, и по указу из Москвы надлежало посадить этого человека в тюрьму, пребывание в которой теперь оплачивал сам заключенный. К 1658 году указ переложил расходы за содержание на плечи заключенных. Случай, произошедший в апреле 1647 года, показывает другие проблемы: козловский воевода посадил нескольких людей под домашний арест, и вскоре охранники начали жаловаться на тяжесть возложенной на них обязанности. Это была «пашенная пора», и они должны были быть на полевых работах. Домашний арест под охраной подразумевал риск бегства лица, содержавшегося под стражей. В 1629 году в Мещовске воевода сообщал о нескольких заключенных, обвиненных в измене, которых отдали под домашний арест, поскольку не было тюремной охраны. Вскоре обвиняемые сбежали, а их охранника пытали, выясняя, не пособничал ли он беглецам[211]211
  СИДГ. № 30. С. 40 (1626). ПСЗ. Т. I. № 221 (1658). РГАДА. Ф. 210. Приказной стол. Стб. 172. Л. 254, 257 (1647). АМГ. Т. I. № 259 (1629). Еще случаи побега из других учреждений: РГАДА. Ф. 1107. № 480. Л. 2 (1628); РГАДА. Ф. 210. Приказной стол. Стб. 1824. Л. 148 (1698).


[Закрыть].

Иногда для заключения преступников даже в делах, не являвшихся уголовными, использовались тюрьмы. На принятие решения о форме заключения влияли величина издержек, серьезность преступлений и, возможно, социальный статус. Обвиняемые в очень серьезных преступлениях – политических и религиозных, а также тяжких насильственных – обязательно помещались в тюрьму. Так, в 1640 году священник, обвиненный в произнесении «изменных» речей против царя, поначалу был посажен под домашний арест, но после пытки оказался в тюрьме. Указ 1653 года категорически запрещал домашний арест для совершивших тяжкое преступление[212]212
  СИДГ. № 203 (1640). ПСЗ. Т. I. № 105 (1653). АМГ. Т. II. № 18 (1635). АМГ. Т. II. № 950 (1657).


[Закрыть]. Другие формы использования тюрьмы в большей степени зависели от усмотрения конкретного чиновника: в одном из случаев воеводу отчитали за то, что он посадил в темницу дворянина, оскорбившего его, в то время как в местническом деле 1657 года служилый человек высокого ранга был приговорен к тюремному заключению для усиления его унижения. Тем не менее тюрьмы в Московском государстве едва ли были полностью надежной формой заключения.

В Московии тюрьмы использовались таким же образом, как и во многих других государствах. Тюрьма представляла собой темницу, место для заключения, где ожидали суда, но само по себе заключение скорее не являлось наказанием, как и в Древней Греции и Риме. За некоторые преступления наказанием могло быть содержание в монастырских тюрьмах. Поскольку христианские церкви избегали смертной казни или телесного наказания и верили в возможность раскаяния и прощения, монастыри, епископы и другие иерархи средневекового Запада и Московского государства использовали тюрьмы для исправления и дисциплинирующего наказания. Сроки заключения были, как правило, незначительными, но условия содержания жесткими, с акцентом на темноте и изоляции для побуждения к размышлениям. Правители обычно прибегали к монастырским тюрьмам в политической борьбе как к альтернативе казни соперника и дальнейшей эскалации насилия. В таких случаях условия содержания в целом были менее суровыми[213]213
  Peters E.M. Prison before the Prison: The Ancient and Medieval Worlds // The Oxford History of the Prison: The Practice of Punishment in Western Society / Еds. N. Morris, J. Rothman. New York: Oxford University Press, 1998. P. 3–43; Jong M. de. Monastic Prisoners or Opting Out? Political Coercion and Honour in the Frankish Kingdoms // Topographies of Power in the Early Middle Ages / Еd. de Jong. Leiden: Brill, 2001. Р. 291–328.


[Закрыть].

Короли и города в Европе Средневековья и раннего Нового времени, как и в Московском государстве, сохраняли светские тюрьмы для самых тяжелых преступлений; для менее значительных правонарушений тюрьмы могли быть частными монополиями, содержатели которых получали доход, взимая плату с преступников при помещении в тюрьму и позволяя преступникам пользоваться кабаком и другими услугами в пределах тюремной ограды. Это показывает, что в отличие от современных тюрем их предшественницы давали больший объем свободы перемещения: заключенных могли отпускать днем, чтобы они просили подаяние или зарабатывали на пропитание. Тюрьмы были открыты для посетителей, члены семей могли видеться; для представителей элиты условия содержания были лучше (за определенную цену), чем для простолюдинов. Но условия ни в коем случае не были легкими: голод и болезни постоянно сокращали число сидельцев[214]214
  Peters E.M. Prison before the Prison. Р. 31–43; McConville S. Local Justice. The Jail // The Oxford History of the Prison: The Practice of Punishment in Western Society / Еds. N. Morris, J. Rothman. New York: Oxford University Press, 1998. Р. 271–272.


[Закрыть].

Как правило, в московском законе и практике тюрьма редко использовалась для долгосрочного судебного наказания. Законодательные памятники часто устанавливают короткие сроки содержания под стражей, чтобы другим было неповадно[215]215
  Рогов доказывает, что это делалось с намерением помещать на короткий срок в монастырские условия: Рогов В.А. История уголовного права, террора и репрессий. С. 255. О тюрьмах в России написано мало, и история пенитенциарной системы начинается историками с середины XVII в.: Рогов В.А. История уголовного права, террора и репрессий. С. 230–260; Чичерин Б. Областные учреждения. С. 494–497; Анисимов Е.В. Дыба и кнут. С. 589–614; Гернет М.Н. История царской тюрьмы. Т. 1. 1762–1825. М.: Гос. изд. юридич. лит., 1951. Краткие исследования: Штамм С.И. Уголовное право / Ред. В.С. Нерсесянц. С. 196–197; Он же. Уголовное право // Развитие русского права второй половины XVII–XVIII в. / Ред. Е.А. Скрипилев. М.: Наука, 1992. С. 210–211.


[Закрыть]. Тюрьмы появляются в законодательстве в середине XVI столетия, отражая развитие триединых юридических отношений. Губные грамоты и Судебник 1550 года устанавливали кратковременное тюремное заключение для преступников, в отношении которых имелось хорошо обоснованное подозрение или которые отказывались признать свою вину, а также для тех, кто совершил преступление против государства (ложное обвинение судебных чиновников, подкуп низших судейских чинов)[216]216
  Судебник 1550 г., ст. 4, 6–13, 33–34, 42, 47, 52, 54–56, 58, 71: РЗ. Т. II. С. 97–113. Уставная книга Разбойного приказа янв. 1550 г., ст. 2–3, 8; ПРП. Т. IV. С. 356–358. Медынская грамота 1555 г., ст. 5, 7–8, 11: ПРП. Т. IV. С. 182–184. Судебник 1589 г., ст. 6, 8, 11–12, 103, 107–108, 111, 126: ПРП. Т. IV. С. 414–429.


[Закрыть]. В Уложении 1649 года тюрьма упоминалась чаще, обычно с короткими сроками заключения, но наказание за тяжкие преступления включало в себя тюремное заключение от двух до четырех лет. Также часто встречается фраза «посадить в тюрьму до государева указа»[217]217
  Тюрьмы для тех, кто оскорбил или ложно обвинил чиновников: Соборное уложение. Гл. 1, ст. 7, 9: РЗ. Т. III. С. 85–86; Гл. 3, ст. 1–2, 5, 7, 9: РЗ. Т. III. С. 89–90; Гл. 10, ст. 30–31, 92, 105, 142: РЗ. Т. III. С. 107, 111, 113, 123. До царских указов: гл. 10, ст. 8–9, 186–188: РЗ. Т. III. С. 103, 132–133; гл. 21, ст. 43–44, 71: РЗ. Т. III. С. 237, 242; гл. 25, ст. 2, 6: РЗ. Т. III. С. 252–253. Для чиновников, уличенных в коррупции: гл. 10, ст. 20, 148: РЗ. Т. III. С. 105, 124; гл. 21, ст. 83, 86: РЗ. Т. III. С. 244. За угрозы или совершение преступлений: гл. 10, ст. 135, 139, 141, 202, 231, 251–252: РЗ. Т. III. С. 121–123, 135, 141, 145–146; гл. 11, ст. 27: РЗ. Т. III. С. 156; гл. 21, ст. 9–10, 16, 21, 28: РЗ. Т. III. С. 231–233; гл. 22, ст. 3, 11, 17: РЗ. Т. III. С. 248–249; гл. 25, ст. 3: РЗ. Т. III. С. 252–253. До выдачи на поруки: гл. 21, ст. 64, 92: РЗ. Т. III. С. 241, 245. Взятие под стражу: гл. 6, ст. 6: РЗ. Т. III. С. 92.


[Закрыть]. Но в 1669 году Новоуказные статьи в целом отказались от тюремного заключения как санкции в пользу выдачи на поруки или ссылки[218]218
  Новоуказные статьи 1669 г. не указывают тюремное заключение как наказание: ст. 8, 9, 17, 24 и комментарий: ПРП. Т. VII. С. 398–389, 402, 404. Новоуказные статьи 1669 г. завершаются требованием переписывать заключенных и выносить скорый приговор по их делам (ст. 126–128): ПРП. Т. VII. С. 434.


[Закрыть].

С конца XV века для тюремного заключения в Московском государстве использовались различные места. Некоторые родственники великого князя помещались под домашний арест или заключались в Кремле. Брат Ивана III Андрей содержался в неволе на Казенном дворе с 1491 года. Князь Василий Иванович Шемячич, троюродный племянник Василия III, в 1524 году томился «в полате в набережной». Князья Юрий Иванович и Андрей Старицкий также содержались там в 1533 и 1537 годах. Дядя Ивана IV князь М.Л. Глинский был в 1534 году заключен в «каменный дворец позади царского дворца», а в 1538 году его место занял князь Иван Федорович Телепнев-Оболенский [219]219
  Годы заключения и дата смерти: князь Андрей Васильевич, 1491 – ум. 1493: Продолжение Хронографа редакции 1512 года // Исторический архив / Ред. С.О. Шмидт. 1951. № 7. С. 263, 269 (7000, 7002). Князь В.И. Шемячич, 1524–1530: Продолжение Хронографа редакции 1512 года. С. 281, 284 (7032, 7038); ПСРЛ. Т. IV. Ч. 1: 541 (7031); Новгородские летописи. С. 124 (7037). Князь М.Л. Глинский, 1534–1536: Зимин А.А. Краткие летописцы XV–XVI вв. // Исторические архивы. 1950. № 5. С. 13, 14 (7042, 7045); ПСРЛ. Т. XIII. С. 79, 115 (7042, 7045); Записки о регентстве Елены Глинской и боярском правлении 1533–1547 гг. // Исторические записки. 1954. № 46. С. 283 (7042). Князь Юрий Иванович, 1533–1536: Продолжение Хронографа редакции 1512 года. С. 285, 287 (7042, 7044); Зимин А.А. Краткие летописцы. С. 14 (7044). Князь Андрей Старицкий, апр. – дек. 1537: Продолжение Хронографа редакции 1512 года. С. 288 (7045, 7046); ПСРЛ. Т. XIII. С. 97, 121 (7045, 7046); Записки о регентстве Елены Глинской. С. 284 (7045). Оболенский: Записки о регентстве Елены Глинской. С. 282 (7046).


[Закрыть]. Князь Иван Бельcкий был заключен под стражу в 1538 году в Кремлевском доме князя Федора Мстиславского, бывшего в свойстве с самым влиятельным на тот момент боярином Василием Шуйским. Наемник Генрих фон Штаден сообщал, что в 1560-х годах тюрьмы и пыточные застенки располагались внутри Кремля у северных ворот. Борис Годунов, еще будучи фаворитом, а потом и во время царствования иногда заточал своих соперников, таких как Шуйские и Романовы, в их собственных усадьбах, оставляя им при этом их челядь[220]220
  Бельский: ПСРЛ. Т. XIII. С. 126 (7047). См. главу 14 о столкновениях в период малолетства Ивана IV. Годунов: Рогов В.А. История уголовного права. С. 251–252; Павлов А.П. Государев двор и политическая борьба при Борисе Годунове (1584–1605 гг.). СПб.: Наука, 1992. С. 73–75. Staden H. von. Land and Government of Muscovy. Р. 45.


[Закрыть].

Указы XVI века возлагали функции тюрем на губные избы, которые, согласно указу 1555 года, должны были заменить прославившиеся коррупцией и злоупотреблениями частные тюрьмы, а уголовников следовало отделять от других преступников[221]221
  Уставная книга Разбойного приказа янв. 1556 г., ст. 9, 13: ПРП. Т. IV. С. 358–359. Указ 1591 различает разбойные (или татиные) и опальные тюрьмы: ПРП. Т. V. С. 227–228.


[Закрыть]. Монастыри использовались в качестве тюрем для содержания клириков, людей, виновных в религиозных или моральных проступках, и даже для заключения политических соперников[222]222
  См. главу 14 о заключении политических соперников в монастыри. В Кирилло-Белозерский монастырь поступало много подобных узников: РГАДА. Ф. 1441. Оп. 2. № 53, 54, 57, 89, 90, 152, 170, 172 (1701–1711); Оп. 5. № 64, 65, 69, 70, 71, 73, 91, 93, 94 (1662–1678); Оп. 6. № 176, 342, 351, 448 (1676–1700). При дворе новгородского архиепископа в XVII в. существовала тюрьма: Греков Б.Д. Новгородский дом святой Софии. С. 110. О Соловецком монастыре как тюрьме: Колчин М.А. Ссыльные и заточенные в острог Соловецкого монастыря в XVI–XIX вв. // Монастырские тюрьмы в царской России. Сборник / Ред. А.И. Цепков. Рязань: Александрия, 2010. С. 173–330. Репринт: М., 1908. О монастырских тюрьмах XVIII в.: Анисимов Е.В. Дыба и кнут. С. 597–605.


[Закрыть]. Источники XVII века дают нам больше информации для понимания условий содержания в тюрьмах. В монастырских казематах раскаяние вызывали ужасные условия, описанные в случае ссылки монаха в Тихвинский монастырь в 1687 году: «Велено тое тюрму и двери, и окна заделать кирпичем, толко оставить одно окно неболшое для даче хлеба и воды, и его стеречь накрепко»[223]223
  АЮ. № 307. Док. 6 (1687).


[Закрыть]. Менее суровые меры применили к суздальскому архиепископу [Иосифу Курцевичу], сосланному в Сийский монастырь в 1634 году за недостойный святителя образ жизни. Ему была предоставлена отдельная келья для содержания, а также личный повар и слуга, но было запрещено посещать церковь, причащаться, если только он не был при смерти, а также иметь бумагу и чернила[224]224
  ААЭ. Т. III. № 249 (1634); другие примеры: Michels G. At War with the Church. Р. 145; РГАДА. Ф. 1441. Оп. 6. № 448. Л. 1, 2, 6 (1700).


[Закрыть].

Миряне, заточенные в монастыри, страдали от схожих условий содержания. Женщину, заключенную под стражу в 1676 году за убийство мужа, велено было «держать в кандалах под самым крепким началом» и принудительно водить на церковные службы («приводить к церкви Божии»). Дворянин, отправленный в 1628 году в монастырь Св. Николая в Карелии за внебрачную сексуальную связь (он прижил незаконнорожденного сына с троюродной сестрой), содержался в ножных кандалах и принуждался к ежедневному монастырскому труду; «сеяти мука и из печи выгребать пепел». Его дневной рацион был урезан в половину, ему запрещалось посещать литургию, а исповедь и причастие были разрешены ему только на смертном одре. С другой стороны, сибирского царевича, отправленного в ссылку в монастырь за пьянство в 1667 году, недвусмысленно велели ежедневно доставлять в церковь на службу, как он «вытрезвится». В конце столетия указы также требовали, особенно применительно к раскольникам, чтобы монастыри не предоставляли заключенным доступ к чтению или к орудиям письма[225]225
  РГАДА. Ф. 1441. Оп. 5. № 71. Л. 1 (1676). ААЭ. Т. III. № 177 (1628). ААЭ. Т. IV. № 154 (1667). РГАДА. Ф. 1441. Оп. 2. № 57. Л. 4 (1701); ПСЗ. Т. VIII. № 5353 (1728). Другой пример: РГАДА. Ф. 1441. Оп. 5. № 73 (1658).


[Закрыть].

В XVII столетии организация светских тюрем в Москве устоялась. Григорий Котошихин отмечал, что в Москве «устроены для всяких воров тюрмы» и 50 палачей трудились в столице, скорее всего, в приказных судах и тюрьмах. Среди приказов Разрядный, Разбойный и Холопий располагали тюрьмами рядом со своими зданиями. Таким образом, преступники разных категорий находились отдельно друг от друга. Тюрьма Разрядного приказа впервые упоминается в 1672 году, когда туда, «за решотку», бросили человека за противозаконное хранение табака. В том же году упоминается и «Черная палата» – тюрьма Разбойного приказа, которая в 1670-е годы была настолько переполнена, что уже не принимала новых узников. Тюрьма Посольского приказа известна по поручной записи 1672 года, данной ее приставу[226]226
  Котошихин Г. О России. Гл. 7. Ст. 34. С. 114. РГАДА. Ф. 210. Севский стол. Стб. 283. Л. 372 (1672). Другие отсылки к содержанию «за решеткой» в Разрядном приказе: Московская деловая и бытовая письменность XVII века. М.: Наука, 1968. Ч. II. № 54 (1656); РГАДА. Ф. 210. Приказной стол. Стб. 970. Л. 123 (1665); РГАДА. Ф. 210. Севский стол. Стб. 416. Л. 471 (1688). Разбойный приказ: ПСЗ. Т. I. № 328 (1662), 527 (1672), 538 (1673); ПСЗ. Т. II. № 626 (1676). Посольский приказ: АЮБ. Т. II. № 262 (IV) (1672). Холопий приказ: ЗА. № 199 (1630).


[Закрыть]. Приказы также часто могли переводить заключенных в тюремный двор в Кремле или неподалеку. Выдающийся историк Кремля Иван Забелин установил местонахождение двух тюрем в XVI–XVII веках – около Троицких ворот и чуть за территорией Кремля у Константиновских ворот. Обе тюрьмы упоминаются в документах 1630–1680-х годов[227]227
  Забелин И.Е. История города Москвы. Ч. 1. М.: Столица, 1990. Репринт. М.: Тип. т-ва И.И. Кушнерев, 1905. С. 420–422, 652. «Тюремный двор»: АМГ. Т. I. № 459 (1632); ПСЗ. Т. I. № 336 (1663); ПСЗ. Т. II. № 669 (1676), 691 (1677), 845 (1670), 1032 (1683); ПСЗ. Т. III. № 1345 (1689). «Большая» тюрьма в Москве: АМГ. Т. I. № 176 (1624); ПРП. Т. V. С. 228–230 (1641); АМГ. Т. III. № 319 (1661); ПСЗ. Т. I. № 336 (1663) и 384 (1666); Анисимов Е.В. Дыба и кнут. С. 589.


[Закрыть].

В провинции выбор мер пресечения был похожим: дача на поруки, домашний арест, содержание «за решеткой» в воеводской избе или тюрьме. Здесь провести разделение на уголовных преступников и правонарушителей было сложнее из-за ограниченности ресурсов. В Чердыни воевода сообщал в 1630 году, что у него не было двух тюрем. В том же году на Белоозере служащих губной избы отчитали за содержание вместе пьяниц, уголовных преступников и татар, обвиненных в измене. В сентябре 1637 года губной староста Мурома критиковался за содержание в «разбойной» тюрьме лиц, арестованных за мелкие проступки, включая беглых крестьян и холопов, что приводило к переполнению тюрьмы и голоду. Ему велели поместить обвиняемых в незначительных преступлениях под домашний арест, оставив тюрьму для уголовников[228]228
  Чичерин Б. Областные учреждения. С. 474. Чердынь: АИ. Т. III. № 163. С. 29 (1630). Белоозеро: РГАДА. Ф. 1107. № 544 (1630). ААЭ. Т. III. № 272 (1637). Вологодская тюрьма для военнопленных: АЮ. № 223 (I) (1607).


[Закрыть]. Городовые воеводы разделяли заключенных мужского и женского пола. В 1635 году, например, женщина, обвиненная в убийстве мужа, была отдана под домашний арест, в то время как ее сообщник оказался в тюрьме. В 1688 году семейная пара обвинялась в убийстве; их заключили в тюрьму в отдельных камерах, причем супругу содержали в заключении вместе с другими женщинами[229]229
  РГАДА. Ф. 210, Белгородский стол. Стб. 83. Л. 260 (1635); похожее дело: РГАДА. Ф. 210. Белгородский стол. Стб. 83. Л. 369, 371 (1637). РГАДА. Ф. 1107. № 3549. Л. 6 (1688).


[Закрыть].

Обеспечение тюрем персоналом задействовало людские и финансовые (в том числе по обеспечению провиантом) ресурсы. В 1555 году Указная книга Разбойного приказа обязала местные сообщества выбирать шестнадцать человек сторожей, чтобы они охраняли тюрьму посменно в течение года и жили, словами указа 1591 года, при темницах «день и ночь… безотступно». Эти нормы продолжали существовать в памятниках законодательства XVII века, и местные жители продолжали обеспечивать выборных лиц. В 1654 году воевода сообщал, что устюжане платят девяти тюремным сторожам 113 рублей в год, а для новой тюрьмы были выбраны двадцать новых сторожей, содержание которых должно составить по рублю в месяц. Выборные подьячие, работавшие в губных избах, также получали по рублю в месяц[230]230
  Уставная книга Разбойного приказа янв. 1555 г., ст. 13: ПРП. Т. IV. С. 359. Указ 1591 г.: ПРП. Т. V. С. 227–228. Указная книга Разбойного приказа 1616/17 г., ст. 54: ПРП. Т. V. С. 199. Уложение. Гл. 21, ст. 4, 95, 97: РЗ. Т. III. С. 230–231, 246; 1669 Новоуказные статьи, ст. 3: ПРП. Т. VII. С. 397; ДАИ. Т. III. № 115 (1654).


[Закрыть].

Местные жители воспринимали обеспечение тюрем как обременительную обязанность. Ответом на это стал принятый в Москве указ 1666 года, согласно которому целовальники и сторожа в крупных московских тюрьмах уже не выбирались, а должны были наниматься Разбойным приказом в числе восьми человек на год из числа столичных посадских людей. Однако проблема обеспечения персоналом тюрем в провинции сохранялась. Обязанность местного населения строить тюрьмы также ложилась на него тяжким бременем. Имели место многочисленные споры о том, кому следовало платить за возведение тюрем, как, например, в случае с раскольником Аввакумом и тремя его спутниками, сосланными на Пустоозеро. Спор о том, кто оплатит строительство, был столь жарким, что тюрьму сооружали более двух лет. Другие указы, упреждая неповиновение, предписывали, что в строительстве тюрьмы необходимо участвовать всему населению губы без исключения. Как правило, местные жители исполняли свои обязанности, очень редко государство само платило за строительство тюрьмы[231]231
  Обременительная обязанность: Булгаков М.Б. Государственные службы. С. 151–155. ПСЗ. Т. I. № 384 (1666). ПСЗ. Т. II. № 780 (1679). Пустоозеро: Барсков Я.Л. Памятники первых лет русского старообрядчества. СПб.: Тип. М.А. Aлександрова, 1912. № 3. О строительстве (или отказе делать это) местным населением тюрем: ААЭ. Т. III. № 163 (1625); АМГ. Т. I. № 272 (1630); ААЭ. Т. III. № 271 (1637); ЗА. № 246 (1637); АЮБ. Т. II. № 246 (IX), col. 751 (1641); ААЭ. Т. IV. № 72 (1654); ПСЗ. Т. II. № 1271 (1687). ААЭ. Т. II. № 19 (1601).


[Закрыть].

Провинциальные тюрьмы были окружены острогом и нередко рвом; горизонтальная бревенчатая конструкция делала простым возведение особых камер для содержания различных групп преступников в зависимости от их пола или тяжести совершенного преступного деяния. Некоторые документы сообщают сведения об архитектурных деталях. На две новые построенные устюжские тюрьмы в 1654 году приходилось 350 тюремных сидельцев, каждое строение в 18,5 сажени длиной (около 39 метров) и 11 саженей и 3 четверти в ширину (около 27 метров); внутри имелось четыре «избы» (камеры) в четыре сажени (около 8,5 метра) и две караульни, в итоге «на лес, и плотником от дела, и на железные всякие крепости и на всякие тюремные поделки вышло… мирских денег 285 рублей 12 алтын и 2 деньги» (в ту эпоху средняя цена на лошадь составляла менее 10 рублей). Устюжане переместили жен и других членов семей, которые сопровождали ссыльных мужского пола, в старую, разваленную тюрьму. Другие документы, отмечающие стоимость возведения тюремной постройки, рисуют ряд тюрем как «земляные», вкопанные глубоко в почву, темные, влажные помещения с ужасными условиями[232]232
  ДАИ. Т. III. № 115 (1654). В сажени приблизительно 2,13 метра. Стоимость коня: Hellie R. The Economy and Material Culture of Russia: 1600–1725. Chicago and London: University of Chicago Press, 1999. Р. 39–40. Другие тюрьмы: Шуя: ДАИ. Т. VI. № 99 (1674); Белоозеро: ДАИ. Т. X. № 43 (1682). Земляные тюрьмы: СИДГ. № 268 (1659); АМГ. Т. II. № 843 (1656); РГАДА. Ф. 1441. Оп. 2. № 57. Л. 3 (1701).


[Закрыть].