Текст книги "Преступление и наказание в России раннего Нового времени"

Даже получая поддержку образованной бюрократии, воеводы продолжали сталкиваться с трудностями при поиске людей для исполнения судебных и полицейских функций. Об этом дает, например, представление дело 1635 года: когда в Старом Осколе умер палач, воевода взял на его должность одного из воротников. Другие воротники пригрозили бегством со службы, опасаясь такой же неприятной перспективы. Назначенный палачом воротник бил челом в Москву, делая акцент на государственном интересе: в палачи-де нужно брать из «гулевых» людей, не состоявших на службе и не плативших налоги. Воевода проконсультировался с Разрядным приказом, и там поддержали воротных стражей: воеводе следовало «для пыточного дела выбрать из гулящих изо всяких людей, которые… не в службе и… податей не платят»[162]162
  АМГ. Т. II. № 4 (1635).


[Закрыть]. В данном случае необходимость для воеводы найти кого-то на это место вошла в конфликт с городской службой по охране ворот. В других случаях сам способ набора персонала становился обузой для местных сообществ и подрывал работу судов.

В непосредственном распоряжении воевод находился лишь небольшой персонал на жалованье, включавший подьячих, приставов, недельщиков, рассыльщиков. Недельщики и приставы, согласно присяге 1568 года, собирали налоги, надзирали за преступниками и участвовали в судебном процессе. Под началом воеводы также находились команды стрельцов, казаков и пушкарей, которым могли даваться те или иные поручения. Например, в Белоозере в 1638 году пушкари арестовали и привели человека, обвиненного в том, что он зарезал другого; в другом случае они арестовали жену человека, замешанного в убийстве, которого не смогли найти[163]163
  Клятва: АЮ. № 289 (1568). Годовое жалованье: АЮ. № 44 (1568). Приставы: Судебник 1497 г., ст. 28–31, 34–35, 44: РЗ. Т. II. С. 57–58, 60. Судебник 1550 г., ст. 32, 47–49, 53–54, 99: РЗ. Т. II. С. 102, 105–107, 120; Соборное уложение. Гл. 10, ст. 142–148: РЗ. Т. III. С. 123–124. РГАДА. Ф. 1107. № 823. Л. 1; № 824 Л. 2 (оба дела 1638).


[Закрыть].

Большая часть работавших в воеводской и губной избах не получала годового жалования, а избиралась местным сообществом для того, чтобы выполнять царскую службу (в рамках как своих личных, так и общинных обязательств) в качестве выборных. В их число входили целовальники (вторые в иерархии после губных старост, они также надзирали за тюрьмой), губные дьячки, сторожа, палачи и бирючи. Кроме того, местные дворяне были обязаны помогать губному старосте или воеводе выслеживать и задерживать преступников. Там же, где дворян было мало, к делу привлекались посадские, крестьяне, казаки и стрельцы. Вклад сел и деревень в борьбу с преступностью заключался в том, что они выбирали сотских, пятидесятских и десятских[164]164
  Выборы предписывались законодательными актами от губных грамот XVI в. до Новоуказных статей 1669 г.: Наместничьи, губные и земские уставные грамоты. № 9. С. 80 (1586); Новоуказные статьи 1669 г., ст. 116: ПРП. Т. VII. С. 431. Чиновники в действии: ААЭ. Т. I. № 244 (1555); РГАДА. Ф. 1107. № 1423. Л. 1 (1657); РГАДА. Ф. 1107. № 1548. Л. 3 (1662); РГАДА. Ф. 1596. № 8. Л. 1, 2; РГАДА. Ф. 210. Приказной стол. Стб. 959. Л. 9 (оба дела 1662). Сотские и другие деревенские полицейские чины на Севере: Богословский М.М. Земское самоуправление. Т. I. Кн. I. С. 314; Чичерин Б. Областные учреждения. С. 469–470, 486–487. Выборная служба: Булгаков М.Б. Государственные службы; Он же. Структуры посадского самоуправления на государственной и мирской службах в XVII веке // Отечественная история. 2005. № 4. С. 94–108; Глазьев В.Н. Власть и общество. С. 38.


[Закрыть]. Присяга, приносимая сотскими, свидетельствует, что основной их обязанностью была борьба с преступностью: в 1699 году на северо-западе страны сотские отвечали за то, чтобы на их территории «не было бою и грабежу, убивства, и корчемного питья, и блядни, и зерни и подметов, и зажигалщиков, и табатчиков, и всякого воровства, и татей, и разбойников, изменников, и беглецов, и расколников, иноземцов Немец, Поляков и Тотар, и лазутчиков». Они были обязаны хватать и доставлять к губному старосте преступников, а в случае небрежения подвергались штрафам и телесным наказаниям. Подобные полицейские чиновники существовали по всей империи: в 1701 году нерчинский губернатор получил указ организовать в крестьянском сообществе выборы старост и других представителей для противодействия преступности[165]165
  Присяги сотских: АИ. Т. I. № 111 (1683); АЮБ. Т. II. № 230 (XL) (1699). АЮ. № 288 (1690). ПСЗ. Т. IV. № 1822 (1701).


[Закрыть].

Подобным образом государство опиралось на местные сообщества в борьбе с нарушениями закона. Одно из преимуществ такой практики заключалось в том, что ответственность за поддержку администрации падала на людей, которые сами в наибольшей степени страдали от преступности. Выбирая таких чиновников, жители обязывались им подчиняться, помогать им, собираясь в отряды самообороны, обеспечивать их и сами не совершать преступлений. Памяти, выдаваемые им при назначении, также требовали служить честно, не брать взяток и не мирволить никому[166]166
  Богословский М.М. Земское самоуправление. Т. I. Кн. I. Гл. 15–17; Мирской выбор «земского судейки» 1659 г. // ЧОИДР. М.: Унив. тип., 1883. Кн. 1. С. 5–9. АЮ. № 288 (1690).


[Закрыть]. И все же выборная служба и обеспечение выборных ложились тяжким бременем на местное сообщество и на отдельных лиц. Подмога, выплачиваемая жителями Шуи губной избе в 1631 году, включала «жалование губному дьячку, и целовальником, и сторожом, и палачю, и биричю, на бумагу и на дрова и на всякой потюремной расход». Служащим губной избы полагалось использовать собственных, а не царских или общественных лошадей («потому что они емлют подмогу [жалованье]»); все это говорит о том, что система была построена на самых дешевых основаниях[167]167
  АЮБ. Т. II. № 246 (v). Стб. 749 (1631). Подобный список Серпухова и Коломны: ААЭ. Т. II. № 19 (1601); АЮ. № 352. С. 378 (1663). Лошади: AAE. Т. III. № 276 (1637), цит. на с. 420; ААЭ. Т. III. № 163 (1625).


[Закрыть]. Источники полнятся примерами того, как сообщества сопротивлялись сбору этих платежей. В частности, в 1625 году муромские дворяне и дети боярские жаловались, что муромские монастыри и посадские люди отказывались платить деньги на губные расходы, ссылаясь на иммунитетную грамоту. Разбойный приказ отверг такие претензии и обязал монастыри платить. Со временем (в 1637 году) увидел свет указ о том, что никто не может иметь иммунитета от обеспечения губных изб[168]168
  ААЭ. Т. III. № 163 (1625). ЗА. № 246 (1637). Местное население отказывается сотрудничать: Глазьев В.Н. Власть и общество. С. 193–200; Чичерин Б. Областные учреждения. С. 470–476.


[Закрыть].

Более того, чтобы заставить выборных чиновников добросовестно работать, государство прибегало прежде всего к моральному давлению. Вступая в должность, они приносили присягу перед Богом и царем, что подразумевало серьезную ответственность; иногда община для верности требовала поручительства (под угрозой выплаты штрафа, если выборный не выполнит своих обязательств). Тем не менее нагоняи за вялую работу по-прежнему были часты, как станет понятно из следующей главы. В заключение рассмотрим пример палачей, рекрутирование которых дает представление о трудностях, с которыми сталкивались воеводы при наборе персонала.

Палач, или заплечный мастер, бил кнутом, пытал, а также приводил в исполнение наказания. В отличие от некоторых стран, где профессия палача передавалась по наследству, в Московии это просто была работа в губной или воеводской избе[169]169
  Палачи в Германии: Stuart K. Defiled Trades and Social Outcasts: Honor and Ritual Pollution in Early Modern Germany. Cambridge University Press, 1999. Особ. гл. 3; Roper L. Witch Craze: Terror and Fantasy in Baroque Germany. New Haven and London: Yale University Press, 2004. Р. 53. О палачах в России было написано мало: Чичерин Б. Областные учреждения. С. 469; Torke H. – J. Die staatsbedingte Gesellschaft. Р. 56–57.


[Закрыть]. Обязанность уездного общества состояла в том, чтобы нанять или рекрутировать иным способом палача для губного округа. В 1601 году указ в Серпухов и в Коломну содержал требования к штату губной избы – «в тех городех быти губным целовальником, и дьячком, и сторожом, и палачом, и биричем… и быти им у тех дел переменяяся по годом». Многочисленные документы показывают, что местные сообщества признавали эту обязанность. Например, уставные грамоты для судей на Севере или расписки «городского бирюча и палача» в получении годового денежного и натурального жалованья от «пашенных людей» владимирского Успенского монастыря[170]170
  ААЭ. Т. II. № 19 (1601); Богословский М.М. Земское самоуправление. Т. I. Кн. I. С. 86–87. № 5 (1652); Мирской выбор «земского судейки». Другие подобные выплаты: АЮ. № 352 (1663); АЮ. № 223 (VII) (1659).


[Закрыть]. Один из шуйских документов 1631 года показывает, что местное сообщество сдавало воеводе собранные деньги на содержание палача, а тот передавал их в губную избу. В другом провинциальном городе в 1617 году палачу выплачивали 12 рублей в год, в то время как тюремный сторож получал 10 рублей с полтиной[171]171
  АЮБ. Т. II. № 246 (V) (1631); Булгаков М.Б. Государственные службы. С. 157–158 (1617). Другие примеры: Глазьев В.Н. Власть и общество. С. 201.


[Закрыть].

Иногда местное сообщество не могло позволить себе такие расходы. Например, в 1625 году в Муроме местное дворянство жаловалось на то, что, поскольку они не смогли собрать необходимую сумму, большая часть персонала съезжей избы – сторожа, палач и бирюч – сбежала и пришлось нанимать тюремных сторожей по высокой цене. Уложение 1649 года установило, что жалованье для палачей в Москве должно было выплачиваться из Разбойного приказа, но местные сообщества сами отвечали за их оплату вплоть до 1680 года, когда местных палачей перевели на жалованье, выдаваемое из средств губной избы[172]172
  ААЭ. Т. III. № 163 (1625). Соборное уложение. Гл. 21, ст. 96–97: РЗ. Т. III. С. 246. Провинциальные палачи: ПСЗ. Т. I. № 779, 780 (1679); ПСЗ. Т. II. № 836 (1680).


[Закрыть]. Однако похоже, что в реальности деньги до них не доходили. Костенский воевода в 1696 году жаловался на ветхость своего дома, воеводской избы и тюрьмы и на то, что палач умер; ему указали нанять палача из гулящих людей. В ответ на просьбы белевского воеводы, который настойчиво писал в Пушкарский приказ в 1701 и 1702 годах, Пушкарскому приказу было поручено позаботиться о пришедших в негодность городских укреплениях, а новое учреждение по управлению городами, Ратуша, должно было побудить городских старост выбрать палача[173]173
  Глазьев В.Н. Власть и общество. С. 159; РГАДА. Ф. 210. Севский стол. Стб. 484. Л. 333 (1701); Стб. 150. Л. 86–89 (1702).


[Закрыть].

Презрительное отношение к должности палача делало поиск необходимого кандидата особенно трудным. В источниках есть множество воеводских жалоб на то, что у них нет палача и его тяжело найти[174]174
  Сложности с кадрами: Чичерин Б. Областные учреждения. С. 488; Torke H. – J. Die staatsbedingte Gesellschaft. Р. 2. Kap. Жалобы воевод: АМГ. Т. I. № 141 (1621); Глазьев В.Н. Власть и общество. С. 196, 213 (1628); АМГ. Т. I. № 325 (1632).


[Закрыть]. Одни воеводы откладывали рассмотрение судебных дел, другие – набирали первых попавшихся кандидатов, часто вопреки их протестам. В 1621 году данковский воевода взял в палачи казака; а когда валуйский воевода в 1632 году писал о том, что у него нет палача, власти указали его «выбрать из тутошных людей». Воевода Ефремова попал в такой же переплет в 1649 году, сообщая в Москву, что из-за отсутствия палача не мог продвинуться в расследовании убийства. Предыдущим палачом был стрелец, по-прежнему проживавший в городе, но, по его словам, выполнять эту должность его заставил прежний воевода, и теперь он не желал возвращаться. Другой местный житель, имевший опыт заплечного мастера, просто покинул город. Напоминая в отписке царю, что без его указа он не смеет взять палача из служилых людей, воевода просил необходимых инструкций. Когда в 1682 году спешно казнили князей Ивана и Андрея Хованских, не нашли палача, поэтому провести казнь заставили одного из стрельцов. При расследовании убийства в 1684 году в Белоозере пытки проводил тюремный сторож губной избы[175]175
  АМГ. Т. I. № 141 (1621); № 325 (1632); РГАДА. Ф. 210. Белгородский стол. Стб. 270. Л. 478 (1649); Матвеев A.A. Записки // Записки русских людей / Ред. И.П. Сахаров. СПб.: Тип. Сахарова. С. 45 (1682); РГАДА. Ф. 1107. № 3187. Л. 4, 5 (1684).


[Закрыть].

Государство, в котором не было наследственной касты палачей, крайне нуждалось в том, чтобы определить, из каких социальных слоев можно их рекрутировать. Соборное уложение провозглашало, что палач в Московии должен происходить из вольных людей, служба которых гарантировалась порукой местных жителей. Что до провинциальных городов, то Уложение просто указывало, что уездные сообщества должны были их выбрать. В 1681 году государство улучшило положение дел, уточнив, что воеводы должны брать в палачи добровольцев из посадских людей, а при отсутствии «охочих людей» городской общине следовало «выбрать из самых из молодчих или из гулящих людей, чтобы во всяком городе без палачей не было»[176]176
  Соборное уложение. Гл. 21, ст. 96: РЗ. Т. III. С. 246; ПСЗ. Т. II. № 868 (1681).


[Закрыть].

Стыд, возможно, играл роль и здесь, хотя это явно и не отражено в российских документах XVII века. Немецкий наблюдатель Адам Олеарий высказал такое предположение: «Состоять палачом у них раньше не считалось столь позорным и бесчестным, как, пожалуй, теперь. Ни один честный и знатный человек теперь не стал бы вести дружбу с высеченным, разве только в том случае, если подобному наказанию кто-либо подвергся по доносу лживых людей или неправильно был наказан вследствие ненависти к нему судьи». Несмотря на это, Олеарий отмечал, что палачи хорошо зарабатывают на взятках и на продаже алкоголя колодникам. Своими реформами Петр I осознанно ввел в России европейские представления о чести и стыде, к которым и отсылал Олеарий. Петр провозгласил, что человек, которого коснулась рука профоса (этот германизм использован для обозначения палача), не может считаться честным человеком и «в войске его величества терпим да не имеет быть». Как показывает Э. Шрадер в своей истории телесных наказаний, в XVIII веке должность палача стала столь позорной, что государство было вынуждено набирать их из преступников и изолировать их от общества. Контрастом звучат слова Шрадер о том, что в Русском государстве «палач – всего лишь один из квалифицированных ремесленников, честно зарабатывающий на жизнь»[177]177
  Олеарий А. Описание путешествия в Московию / Пер. А.М. Ловягина. С. 255. Рука палача: Артикул воинский 1715 г., гл. 24, ст. 209: РЗ. Т. IV. С. 365. XVIII в.: Schrader А.М. Languages of the Lash. Р. 38–46, цит. на с. 39; Анисимов Е.В. Дыба и кнут. С. 537–539.


[Закрыть]. Возможно, это звучит как преувеличение, но в Московском царстве заплечных дел мастера не были классом изгоев, хотя никто и не хотел исполнять их работу.

Сложности в найме палача были симптомом проблемы набора персонала в условиях скудной экономики. Россия была огромной, редконаселенной империей, находившейся в климатическом поясе, где сельское хозяйство обеспечивало лишь минимальное воспроизводство. Благодаря таким суровым реалиям правительство часто заходило в тупик в своих централизаторских усилиях, особенно на уровне местной администрации. Что до палачей, то государство выплачивало им жалованье, гарантируя этим исполнение обязанностей. Можно задаться вопросом, почему в Московии не создали оплачиваемые учреждения повсеместно, вместо того чтобы полагаться на местные сообщества в выборе персонала. Такой вопрос вызывает ряд мыслей общего порядка. Традиции и высокая стоимость, вероятно, объясняют то, почему централизованное Московское государство столь основательно опиралось на участие местных сообществ. Обычай выбирать общиной людей для исполнения общественных функций был издавна характерен для восточных славян. С древнейших времен до XIX века главы домохозяйств составляли совет старейшин для управления деревней и осуществляли связь с землевладельцами и государством. Европейская и русская общественная мысль XIX века идеализировала подобную общинную организацию (как и коллективный труд земледельцев), видя в ней самобытные корни демократии и социализма. Русские историки конца XIX – начала XX века, вдохновленные возникновением политических партий и выборной Думы после революции 1905 года, искали в московском периоде свидетельства исконно-русских корней демократии и нашли их в обычае жителей, характерном для раннего Нового времени, выбирать из своей среды людей в местное самоуправление. Пионерские исследования М.М. Богословского об институтах сельского управления демонстрируют процветающее крестьянское самоуправление на Русском Севере в XVII веке – выбранные на местах земские судейки занимались принятием судебных решений, сотрудничая с воеводами в уголовной сфере. В этом вопросе такие исследователи, как Б.Н. Чичерин и М.М. Богословский, искали политическое противостояние между центральной, «приказной» властью и местными выборными, «земскими» служащими, но в последнее время историки этого противостояния не видят и рассматривают их отношения скорее как взаимодействие или по крайней мере как повиновение государственной власти[178]178
  Самоуправляемые крестьянские сообщества: Hoch S.L. Serfdom and Social Control. Выборы земских судей: АЮ. № 332 (1557–1581). Чичерин Б. Областные учреждения С. 471; Богословский М.М. Земское самоуправление. Отказ видеть в земских органах оппозицию, особенно в отношении губных старост: Torke H. – J. Die staatsbedingte Gesellschaft; Глазьев В.Н. Власть и общество. С. 67–68, 135; Keep J. Bandits and the Law. Р. 216; Седов П.В. Закат Московского царства. С. 403–410. Современные исследования сообществ Русского Севера: Швейковская Е.Н. Государство и крестьяне России; Torke H. – J. Die staatsbedingte Gesellschaft; Жуков А.Ю. Управление и самоуправление в Карелии в XVII в. Великий Новгород: НовГУ, 2003.


[Закрыть].

Неудивительно, что Московское государство воспользовалось такими традициями, устанавливая систему местного уголовного правосудия. Привлечение местного сообщества к вынесению судебных решений отразилось уже в самых ранних московских судебниках: сообщества платили пеню за нерешенное убийство[179]179
  Пеня за неопознанные тела впервые упоминается в древнерусском праве: The Laws of Rus’: Tenth to Fifteenth Centuries / Trans. and ed. D.H. Kaiser. Salt Lake City, Ut.: Charles Schlacks Jr. Publisher, 1992. Аrt. 3. Р. 20. Подобная пеня в XVII в. составляла четыре рубля, четыре алтына и полторы деньги: Новоуказные статьи 1669 г., № 124: ПРП. Т. VII. С. 433–434; РГАДА. Ф. 1107. № 703. Л. 16 (1635), № 1929 (1671); Ф. 210. Приказной стол. Стб. 1151. Л. 107–120 (1676).


[Закрыть]. Судебники 1497 и 1550 годов предписывали судьям великого князя работать в присутствии общинных старост и «лучших людей». Хотя эта практика постепенно приходила в упадок, участие местного сообщества все равно сохранялось как обычай. Например, местные выборные свидетели (понятые) присутствовали при арестах и осмотрах мертвого тела, и им же отдавались на поруки обвиняемые, свидетели и все, кто участвовал в суде[180]180
  Работа с представителями местного населения: Судебник 1497 г. Ст. 38: РЗ. Т. II. С. 59; Судебник 1550 г. Ст. 62, 68: РЗ. Т. II. С. 109, 112. ААЭ. Т. I. № 196 (II) (1542); ДАИ. Т. I. № 87 (1555); Богословский М.М. Земское самоуправление. Кн. II. С. 180–183. Порука: Судебник 1550 г. Ст. 56–57: РЗ. Т. II. С. 107–108. Медынская грамота 1555 г. Ст. 2, 6: ПРП. Т. IV. С. 181–183. Указная книга Разбойного приказа 1616/1617 г. Ст. 2: ПРП. Т. V. С. 189.


[Закрыть].

Привлечение местного сообщества к обязательной службе обходилось Москве дешевле, и в этом и заключалась ключевая безденежная налоговая стратегия поддержания централизованного проекта государственного строительства[181]181
  Фискальный фундамент государственного строительства: Hellie R. Russia, 1200–1815; Hartley J. Russia as a Fiscal-Military State. Еще одной немонетарной фискальной стратегией было закрепощение.


[Закрыть]. Историки называли этот аспект русского общества «патримониальным», «литургическим» или даже свидетельством «рабской ментальности», из-за которой русские будто бы охотно приняли эти наложенные государством оковы[182]182
  Патернализм: Pipes R. Russia under the Old Regime. Р. 22–24. «Литургический» в смысле относящегося к службе, а не религиозного обряда: Mousnier R. Social Hierarchies, 1450 to the Present / Тrans. P. Evans. New York: Schocken Books, 1973. Сh. 9. Топос рабства: Poe М. “A People Born to Slavery”; Rancour-Laferriere D. The Slave Soul of Russia: Moral Masochism and the Cult of Suffering. New York University Press, 1995. Р. 1–2. Различные взгляды на то, почему элита приняла обязательную службу: Pipes R. Russia under the Old Regime. P. xxi – xxii; Hellie R. Thoughts on the Absence of Elite Resistance in Muscovy // Kritika: Explorations in Russian and Eurasian History. 2000. Vol. 1. № 1. Р. 5–20; Poe М. “A People Born to Slavery”; Idem. What Did Russians Mean When They Called Themselves “Slaves of the Tsar”? // Slavic Review. 1998. Vol. 57. P. 585–608; Kollmann N.S. By Honor Bound; Kondratieva T. Gouverner et nourrir: du pouvoir à la Russie, XVIe – XXe siècles. Paris: Belles Lettres, 2002.


[Закрыть]. Но ни один из этих терминов не дает ответа на вопросы; подобное психологизирование также не выглядит необходимым. Московская служилая организация общества являлась стратегическим инструментом для достижения государством социального контроля, территориальной экспансии и обогащения элиты в условиях ограниченных ресурсов.

Учитывая сложности комплектования штата, мы не можем не удивиться тому, сколь много сил государство вкладывало в создание судебной системы. В.Н. Глазьев замечал, что Разбойный приказ «упорно работал» над тем, чтобы местные сообщества избирали необходимых людей, желая быть уверенным в хорошей работе губных изб. Питер Браун изумляется «сильному энтузиазму профессионализма» и «служилому этосу», демонстрируемому приказными, чье вознаграждение едва покрывало издержки службы или их жалованье. Он объясняет такое отношение надеждой приказных дослужиться до верхних ступеней чиновной лестницы, страхом наказания и увольнения по результатам частых инспекций, престижем деятельности, связанной с грамотностью, и религиозными основами их присяги, приносимой при занятии должности[183]183
  Глазьев В.Н. Власть и общество. С. 204; Brown P.B. Service Land Chancellery Clerks. P. 65–66; Idem. With All Deliberate Speed. P. 137, 145.


[Закрыть].

Валери Кивельсон предлагает, по-видимому, несколько иное объяснение тому, почему государство и чиновников заботило поддержание достойной судебной системы. Она утверждает, что легитимность государства базировалась на своего рода общественном договоре. Люди служили, зная, что царь позаботится о них. В обязанности царя входила забота о бедных, защита невинных и распространение христианского милосердия и сострадания. На законодательном уровне подобные ожидания отражались в парадоксальной дилемме: исследуя земельные дела, Кивельсон показывает упорное стремление служащих Поместного приказа распутывать дела бесконечной сложности (еще более запутывавшиеся хитрыми манипуляциями сторон), объясняя их рвение к царскому «всеобъемлющему, универсальному обещанию честно и милостиво поддерживать правосудие». Подобное взаимодействие не только укрепляло легитимность царской власти, но и способствовало интеграции власти и общества[184]184
  Kivelson V.A. Cartographies of Tsardom: The Land and Its Meaning in Seventeenth-Century Russia. Ithaca, NY, and London: Cornell University Press, 2006. P. 53–54 (рус. пер.: Кивельсон В. Картографии царства: Земля и ее значения в России XVII века. М.: Новое литературное обозрение, 2012); Idem. Muscovite “Citizenship”.


[Закрыть].

С этим можно только согласиться; в качестве примера стоит привести многочисленные царские указы, выражавшие заботу о местных сообществах и их обремененности налогами и службой. Указ о постройке нового губного стана в Новгородском уезде в 1663 году, например, велит губному старосте собирать материалы на постройку, губных служителей и «подмогу» для них с местного населения, но не более необходимого, «чтобы тем сошным людем убытков не чинити». Указы 1679 года, отменявшие губные избы и ряд других местных должностей и сборов, говорили именно об уменьшении «тягости» для населения. В 1678 году в боярском приговоре подьячим Московского судного приказа было велено, чтобы при направлении на места для проведения обыска они фиксировали только «общие ссылки» сторон, а не переписывали все дело целиком, «чтобы за тем исцом и ответчиком многия волокиты не было»[185]185
  АЮ. № 352 (1663); ПСЗ. Т. II. № 779, 780 (1679); ПСЗ. Т. II. № 742 (1678).


[Закрыть]. Проявленная забота никак не могла компенсировать тяготы службы, но в ней отразилось трезвое осознание возможностей людей поддерживать государство, а кроме того, она подтверждала статус царя – пастыря своих подданных.

В каком-то смысле действия государства, хотя и ослабленные недостатком ресурсов и населения, продемонстрировали его функционирование как исполнителя царских идеологических обязательств. В то же время постоянные требования людей исправить несправедливость – в частных и коллективных челобитных от Севера до Сибири и южных рубежей – свидетельствовали об их уверенности в том, что у государства можно в этом найти отклик. В следующих двух главах мы рассмотрим, насколько успешно царское правительство реагировало на запросы на проведение расследований и судебных процессов.

Глава 3. Правоохранительные кадры и общество

В 1676 году белозерский воевода расследовал убийство одного и нанесение тяжких телесных повреждений восьми другим крестьянам в результате драки во время земельного спора крестьян двух господ. Воевода направил губного целовальника и площадного подьячего на осмотр мертвого тела и ранений пострадавших, а также приказал приставу арестовать обвиняемых, отказавшихся явиться к властям. Неповиновение дошло до предела, когда воевода потребовал от сотского одной из деревень собрать свидетелей для осмотра спорной земли. Деревенский староста, участник конфликта, отказался сотрудничать и пытался саботировать следственные действия. Людям воеводы пришлось отступить, и, как позднее докладывал сотский, их ночной лагерь у реки подвергся обстрелу со стороны деревенских жителей[186]186
  РГАДА. Ф. 1107. № 2305. Л. 1, 17 (1676); сходное дело: РГАДА. Ф. 1107. № 1058. Л. 2 (1645).


[Закрыть].

Этот случай показывает, сколь сложные формы могло принимать участие местных жителей в расследовании. Когда случалось убийство, соседи и родственники сообщали об этом и требовали правосудия. Когда дороги кишели разбойниками, местные жители объединяли усилия с воеводой или губным старостой, чтобы извести преступников. Но также, даже в уголовных делах, местные сообщества и их отдельные члены сопротивлялись власти, когда это было в их интересах. По всей Европе в раннее Новое время охрана правопорядка сталкивалась с аналогичными проблемами, успешное решение которых зависело от сотрудничества с местным населением. В раннемодерной Англии, например, мировые судьи и коронеры полагались на помощь местных жителей. Как и в Московском государстве, обнаруживший мертвое тело должен был сообщить об этом констеблю и с «криками и воплем» собрать людей для погони и поимки подозреваемых. В Англии деревенские жительницы призывались для обследования незамужней женщины, подозреваемой в беременности или рождении внебрачного ребенка. В подобных случаях население и должностные лица могли сами определить, насколько энергично сотрудничать и исполнять свои обязанности. Как отмечает Малкольм Гаскилл, «все участники досудебного расследования убийства… с одной стороны, оценивали свои действия с позиции верности короне, государству и закону, а с другой – с точки зрения общности политических интересов с интересами прихода, региона или графства… Если их поведение представляется непредсказуемым, неэффективным, бесчестным или даже откровенно коррумпированным, то нужно признать, что закон и исполнявшие его агенты в равной степени существовали как в качестве ресурса для реализации права на обращение в суд, так и в качестве его ограничителя». Малкольм Гриншилдс делает похожее наблюдение в отношении раннемодерной Франции: наиболее «эффективная и многочисленная сила, поддерживавшая правопорядок, была неофициальной, ее расследования и преследования были спонтанны. Потому порядок в южной Оверни в конечном счете зависел от самих широких слоев населения»[187]187
  Gaskill M. Crime and Mentalities in Early Modern England. Cambridge University Press, 2000. Ch. 7. P. 262. Greenshields M. Economy of Violence. P. 58.


[Закрыть].

В европейских городах XVI века система взаимоотношений власти и общества была устроена сходным образом. Изучая Вюртемберг, Р.В. Скрибнер замечает, что «силы принуждения, которыми располагали правители округов, были довольно скудными». С одним или двумя полицейскими чиновниками, находившимися в распоряжении губернатора, «охрана правопорядка в основном держалась на сотрудничестве с местным сообществом». Напоминание жителям об их клятве верности государству работало лишь до определенной степени: население воздерживалось от поддержки власти, когда это было в его интересах. Люди скрывались от вызова в суд, сопротивлялись аресту, избегали чиновников и даже нападали на них. В конечном счете Скрибнер заключает, что «организация охраны правопорядка на территории государства зависела от достижения консенсуса с ее жителями, хотя нередко их согласие носило условный характер и на него шли крайне неохотно». Делегируя полицейские функции местному населению, государство раннего Нового времени ослабляло свой контроль на местах[188]188
  Scribner R.W. Police and the Territorial State. P. 116.


[Закрыть].

Подобные трудности местного управления в Англии, Франции и Германских землях находили свои параллели в России. В этой главе мы рассмотрим взаимодействия локальных сообществ с судебными чиновниками на ранних этапах ведения уголовного дела: составления челобитных, проведения арестов и содержания обвиняемых под стражей.