Текст книги "Цивилизация. Чем Запад отличается от остального мира"

Общество потребления и его враги

Китай после коммунистической революции 1949 года стал самым серым обществом на планете. Исчезли последние остатки шелка эпохи Цин. Исчезла западная одежда, которую любили националисты межвоенного периода. Стремясь к строгому равенству, китайцы носили нечто, напоминавшее пижаму – серую пижаму. Сейчас в Китае на улицах мы видим всевозможную западную одежду. Реклама в крупных городах расхваливает достоинства западных марок – от “Армани” до “Эрменеджильдо Зенья”. Как и любая промышленная революция, китайская на чалась с текстильного производства. До недавнего времени одежда, произведенная в прибрежных особых экономических зонах, шла главным образом на экспорт. Теперь, когда западная экономика испытывает кризис и спрос за границей падает, высшие чиновники в Пекине ломают голову над тем, как заставить китайского рабочего меньше откладывать и больше тратить (то есть покупать больше одежды). Кажется, триумф западного общества потребления близок. Но так ли это?

Стамбул – многонациональный город, где западная одежда очень давно стала привычной. На главной торговой улице Истикляль вы увидите почти то же, что и повсюду в Средиземноморье. А вот в районе Фатих около мечети султана Ахмета картина совершенно иная. По мнению набожных мусульман, требования к женской одежде на Западе вопиюще недостаточны, поскольку она открывает гораздо больше предписанного[624]624
  Идея покрывания головы (хиджаб) и тела (джильбаб) происходит из Корана, который требует, чтобы женщины “потупляли свои взоры, // И целомудрие хранили, // И чтоб не выставляли напоказ свои красоты, // Помимо лишь того, // Чему (обычно) надлежит быть видным. // И пусть набрасывают шаль на грудь // И напоказ свои красоты не являют, // Кроме своих мужей, своих отцов, // Отцов своих мужей, и сыновей своих, // И сыновей своих мужей (от прежних браков), // Иль своих братьев, иль племянников своих // От своих братьев и сестер, // Своих прислуг, или подруг, // Иль тех, которыми владеют правы руки, // Иль слуг мужского пола, // Лишенных плотских вожделений, // Иль маленьких детей, // Что женской наготы еще не распознали” (Сура 24 (Аль-Нер): 31) [Пер. Валерии Прохоровой. – Прим. пер.]. Хадис, повествующий о деяниях Мухаммеда, идет дальше: он требует закрывать шею, щиколотки и запястья. Наиболее рьяные мусульмане требуют ношения бурка (никаб и абайя).


[Закрыть]. Поэтому в мусульманской Турции в обиход возвращаются головные платки, покрывала никаб или химар, свободное черное платье, целиком закрывающее тело (абайя).

Это отражает существенный сдвиг. В главе 2 мы отметили, что Кемаль Ататюрк, основатель Турецкой Республики, решил вестернизировать одежду своих сограждан и запретил им носить в государственных учреждениях традиционную мусульманскую одежду. Правительство антиклерикально настроенных военных, пришедшее к власти в 1982 году, возобновило политику Ататюрка и запретило студенткам носить платки. Впрочем, этот запрет не соблюдался строго до конца 1997 года, когда Конституционный суд постановил: ношение платка в учебных заведениях (и в университетах, и в школах) нарушает статьи 2 Конституции, провозглашающую Турцию светским государством. (Неконституционным также объявили ношение студентами-мужчинами длинных бород.) Когда администрации школ и университетов стали обращаться в полицию, чтобы провести в жизнь это постановление, в стране разразился кризис. В октябре 1998 года около 140 тысяч человек выступили против запрета. Жители более 25 турецких провинций взялись за руки и образовали живую цепь. В Стамбуле тысячи девушек решили пропускать занятия, но не снимать платки. Некоторые ежедневно пикетировали свои школы. В Университете им. Исмета Иненю в Восточной Анатолии прошла массовая демонстрация против запрета. Не обошлось без насилия. Двести манифестантов были арестованы. Несколько молодых женщин из города Карс совершили самоубийство из-за нежелания снимать платки[625]625
  Эти события вдохновили Орхана Памука на роман “Снег” (2002). Всякому, кто желает понять психологию исламского террориста, стоит прочитать сочиненную Памуком последнюю беседу директора педагогического института Карса со своим убийцей.


[Закрыть], а судью [Мустафу Юджеля Озбилгина], утвердившего запрет, застрелили в суде в мае 2006 года. В 2008 году турецкое правительство, сформированное исламистской Партией справедливости и развития и возглавляемое с 2003 года Реджепом Тайипом Эрдоганом, изменило конституцию так, чтобы ношение платка в университетах было разрешено. Этот шаг оспорил Конституционный суд. Европейский суд по правам человека поддержал запрет на ношение платков.

Этот случай показывает, что одежда может иметь глубокий смысл. Что такое платок или покрывало: просто знак личной веры, к которой должно терпимо относиться любое вестернизированнное общество, признающее свободу выражения?

Или это устаревшие исламские символы неравенства полов, неприемлемые для светского общества? Исламисты, например журналистка Нихаль Бенгису Караджа, напоминают о свободе личности и правах человека:

Мы хотим, чтобы к нам относились так, как и к женщинам, не носящим платок. Мы такие же, мы ничем от них не отличаемся и хотим, чтобы с нами обращались так же. У нас есть все те же права, что и у них… Мы лишь хотим равноправия между женщинами, которые не носят платок, и теми, которые его носят[626]626
  Интервью с автором (2009).


[Закрыть].

Исламисты утверждают, что ношение одежды, закрывающей тело, – лишь безобидное право, которое некоторые женщины свободно желают осуществлять. Это, говорят они, лишь один из многочисленных видов женской одежды, которые есть в стамбульских магазинах на любой вкус и цвет (даже со стразами). В действительности, однако, отмена запрета на ношение платка является пунктом широкой повестки, нацеленной на введение в Турции норм шариата и ограничение прав женщин. Исламисты желают постепенно достичь того же, что в Иране было достигнуто сразу после революции 1979 года – реакции отторжения на “озападнивание” (гарбзадеги) шахом Ирана, которую аятолла Хомейни превратил в решительную сексуальную контрреволюцию[627]627
  Ferdows Women and the Islamic Revolution; Nashat Women in the Islamic Republic.


[Закрыть]. Уже сейчас на улицах Стамбула можно увидеть женщин в парандже – одежде настолько стесняющей, что в 2010 году Национальное собрание Франции проголосовало за ее запрет. Не случайно смену фасонов сопровождает смена внешнеполитического курса. Турция, некогда ориентированная на США страна НАТО, кандидат на вступление в ЕС, – явно разворачивается на восток и соперничает с Ираном за лидерство в мусульманском мире, как в дни былого османского могущества.

Итак, одежда – это важно. Два великих экономических прорыва Запада, Промышленная революция и общество потребления, в значительной мере относились к одежде: сначала к ее более эффективному изготовлению, затем к более свободной манере одеваться. Распространение западного костюма неотделимо от распространения западного образа жизни, а негативное отношение к нему в мусульманском мире – признак исламского возрождения. Иранские революционеры называли сограждан-“западников” fokoli, от французского faux-col (жесткий воротничок), и сейчас мужчины в Тегеране тщательно избегают галстуков[628]628
  Ebadi Iran Awakening, pp. 41f.


[Закрыть]. Платки теперь столь же обычны для Лондона, как для Шанхая – футболки “Манчестер юнайтед”. Должна ли Великобритания последовать за французами и запретить паранджу? Или у общества потребления есть эффективное противоядие, вроде джинсов от маоистской “пижамы”? Возможно, это неверные вопросы. Ведь тогда все достижения западной цивилизации – капитализм, наука, верховенство права и демократия – сводятся к шопингу. “Потребительская терапия”, возможно, не решит все наши проблемы. А главную угрозу для Запада представляют не исламисты-радикалы или любые другие внешние враги, а наше недопонимание собственного культурного наследия и неверие в него.

Глава 6. Работа

Христианство умрет. Оно погибнет, увянет. Нет необходимости это доказывать. Я прав, и вы увидите, что я прав. Сейчас мы [“Битлз”] популярнее Иисуса. Не знаю, что исчезнет раньше – рок-н-ролл или христианство. Иисус был ничего, но его последователи тупы и заурядны. Они все повернули так, что погубили христианство в моих глазах.

Джон Леннон

Мы поняли, что корень вашей культуры – это религия, а точнее – христианство. Именно благодаря ему Запад стал могущественным. Христианский моральный фундамент социальной и культурной жизни – вот что сделало возможным появление капитализма, а затем успешный переход к демократической политике. В этом мы ничуть не сомневаемся.

Неизвестный ученый из Академии общественных наук Китая

Этика слова и дела

Около 500 лет западная цивилизация господствовала на планете. Западные институты (корпорации, рынок, национальное государство и другие) стали мировыми стандартами конкурентной экономики и политики, которые копировал остальной мир. Западные ученые совершали революции в науке. Остальные приняли их – или безнадежно отстали. Западные правовые системы и основанные на них политические модели (например, демократия) заменили или вытеснили незападные варианты. Западная медицина столкнула на обочину общественной жизни знахарей. И, прежде всего, западные промышленное производство и массовое потребление далеко обошли остальные модели организации экономической жизни. Еще в конце 90-х годов XX века Запад был сильнейшей цивилизацией. На 5 ведущих западных держав – США, Германию, Великобританию, Францию, Канаду – приходилось 44 % совокупного мирового производства. Научный мир находился во власти западных университетов, сотрудникам которых доставалась львиная доля Нобелевских и других премий. По миру прокатилась волна демократических революций (особенно впечатляющие – в 1989 году). Западные потребительские бренды (“Ливайс”, “Кока-кола” и другие) почти везде процветают. Желтые арки “Макдоналдс” можно увидеть во всех крупнейших городах мира. Мало того, что пал СССР: экономический рост Японии (которая, согласно некоторым прогнозам, должна была догнать США) остановился. В прошлом десятилетии он достиг почти нулевого уровня, началась дефляция. Специалисты по международным отношениям изо всех сил пытались найти слова для описания положения США, ведущей державы западного мира: “империя”? “Гегемония”? Или hyperpuissance [сверхгосударство]?

Пока я писал эту книгу, лопнули два финансовых “пузыря”, разразились две неожиданно трудные войны, случился грандиозный кризис, а Китай обошел Японию и занял второе место в мире по экономическим показателям. Возник вопрос: неужели западное господство подошло к концу? Переживаем ли мы “закат” Запада?

Если так, то это произошло бы не впервые. Эдвард Гиббон так описал разграбление Рима готами в августе 410 года[629]629
  Пер. В. Неведомского. – Прим. пер.


[Закрыть]:

В те часы дикой разнузданности, когда все страсти воспламеняются и всякие стеснения устраняются… безжалостно убивали римлян и… городские улицы были усеяны мертвыми телами, остававшимися без погребения во время всеобщего смятения… всякий раз, как варвары были раздражены сопротивлением, они убивали без разбора и слабых, и невинных, и беззащитных… Римские женщины и девушки подвергались пыткам, более страшным для их целомудрия, чем сама смерть… Грубые солдаты удовлетворили свои чувственные влечения, не справляясь с желаниями или с обязанностями попавших в их руки женщин… При разграблении Рима отдавалось основательное предпочтение золоту и драгоценным камням… но когда самые торопливые из грабителей завладели этими удобопереносимыми сокровищами, тогда очередь дошла до роскошной и дорогой утвари римских двор цов… Приобретение богатств только разжигало алчность варваров, прибегавших то к угрозам, то к ударам, то к пыткам, чтобы вынудить от своих пленников указания тех мест, где они скрыли свои сокровища… было бы нелегко определить число людей знатных и богатых, которые были внезапно низведены до жалкого положения рабов и изгнанников… Бедствия, постигшие Рим… заставили жителей искать для себя самых привлекательных, самых безопасных и самых отдаленных убежищ[630]630
  Gibbon Decline and Fall, ch. 31, Parts III and I V.


[Закрыть].

Шеститомная “История упадка и крушения Римской империи” (1776–1788) изображает последний пока в истории крах Запада. Сейчас множество людей на Западе опасаются, что мы сами, возможно, можем испытать нечто подобное. Если поразмыслить над причинами гибели Рима, эти опасения вовсе не покажутся пустыми: экономический кризис, эпидемии; наплыв иммигрантов; возвышение на востоке конкурирующей империи – Персии; террор со стороны готов Алариха и гуннов Аттилы. Не случилось ли так, что после столетий доминирования мы вновь столкнулись с подобным стечением обстоятельств? С экономической точки зрения Запад находится в худшем положении со времен Великой депрессии, в то время как многие незападные страны показывают беспрецедентный рост. Мы живем в страхе перед пандемиями и искусственным изменением климата планеты. Нас пугают свидетельства того, что некоторые иммигрантские общины в наших странах стали рассадниками исламизма и узлами террористических сетей. Теракт с применением ядерного оружия в Лондоне или Нью-Йорке оказался бы куда разрушительнее нападения готов на Рим. Тем временем на востоке появилась конкурирующая империя – Китай, который в следующие 20 лет может стать мировым экономическим лидером.

Самый неожиданный аргумент Гиббона заключался в следующем: христианство – один из главных губителей “западной цивилизации версии 1,0”. Монотеизм с его акцентом на воздаянии в загробной жизни, совершенно не сочетался с пестрым язычеством империи периода расцвета. Однако заметим, что возникшая в xvi веке в Западной Европе разновидность христианства – протестантизм – дала “западной цивилизации версии 2,0” шестое из главных ее преимуществ: этику, поощрявшую упорный труд и бережливость. Пришло время уяснить себе, какую роль Бог сыграл в возвышении Запада, и объяснить, почему в конце XX века Запад от Него почти отвернулся.

Если бы вы жили в Европе в конце XIX века и были бы богатым промышленником, шанс, что вы оказались бы протестантом, непропорционально велик. Со времен Реформации, которая привела многие североевропейские государства к разрыву с римско-католической церковью, полюс экономического могущества сместился от католических Австрии, Франции, Италии, Португалии, Испании к протестантским Англии, Голландии, Пруссии, Саксонии и Шотландии. Стало казаться, будто вероисповедание и обрядность некоторым образом коррелируют с материальным достатком. Вопрос заключается в следующем: что особого в протестантизме? Что в учении Лютера и его преемников поощряло людей не только упорно трудиться, но и накапливать капитал? Наиболее популярный ответ на эти вопросы нашел склонный к депрессии немецкий профессор Макс Вебер – отец современной социологии и автор термина “протестантская этика”.

Вебер рано развился. Росший в Эрфурте, одной из цитаделей немецкой Реформации, Макс в 13 лет преподнес родителям на Рождество очерк “О направлении германской истории, с особым указанием на фигуры императора и папы римского”. В 14 лет он писал письма со ссылками на классических авторов, от Цицерона до Вергилия, и имел обширные познания в философии, в том числе Канта и Спинозы. Его ранняя академическая карьера представляла собой череду триумфов.

В возрасте 22 лет Вебер стал дипломированным адвокатом. За три следующих года он подготовил докторскую диссертацию на тему: “К истории торговых обществ в средние века”, а защита (в 27 лет) габилитационной работы “Римская аграрная история и ее значение для государственного и частного права” позволила ему читать лекции в Берлинском университете. В возрасте 30 лет Вебер стал профессором национальной экономии во Фрейбурге и наделал шуму своей вступительной лекцией, в которой призвал германский империализм действовать решительнее.

Карьерный взлет прервался в 1897 году, когда Вебер перенес нервный срыв, усугубленный смертью отца после тяжелой ссоры между ними. В 1899 году он решил оставить преподавание. В те три года, пока Вебер пытался восстановить здоровье, его сильно заинтересовала религия и ее связь с экономикой. Дед Макса Вебера со стороны матери был набожным кальвинистом, со стороны отца – преуспевающим торговцем льном. Протестантами являлись и оба его родителя. Мать была ревностной кальвинисткой и стремилась к аскезе, а отец, напротив, был бонвиваном и жил полной жизнью благодаря наследству. Связь между религией и экономикой кровно интересовала Вебера. У кого из его родителей было правильное отношение к “земным наслаждениям”?

До Реформации набожность отделяли от мирской суеты. Ссуживание под процент считалось грехом. Шансов у богача попасть в Царство Небесное было куда меньше, чем у бедняка. Награда за благочестие в земной жизни ждала человека в загробной. После 20-х годов xvi века, по крайней мере в странах, охваченных Реформацией, все изменилось. Вебер задался вопросом, что в Реформации было такого, что сделало север Европы восприимчивее к капитализму, чем юг. В поисках ответа ученый пересек океан.

В 1904 году Вебер приехал в Сент-Луис, штат Миссури, на Конгресс искусств и наук, который проводился в рамках Всемирной выставки[631]631
  Scaff Remnants of Romanticism.


[Закрыть]. Территория выставки занимала более 200 акров, и все же, казалась, она не могла вместить все, что мог предложить американский капитализм. Вебера ослепили яркие огни Дворца электричества. Там же можно было встретить собственной персоной Томаса А. Эдисона, Короля переменного тока и воплощенный дух американского предпринимательства. Сент-Луис переполняли чудеса современной техники, от телефонов до кинематографа. Что могло объяснить динамизм этого общества, на фоне которого даже индустриальная Германия казалась степенной и медлительной? Мучимый почти маниакальным беспокойством, ученый в поисках ответа отправился в путешествие по США. Вебер, напоминавший карикатурного профессора, произвел неизгладимое впечатление на Лолу и Мэгги Фалленштайн, своих американских кузин. Особенно их поразил наряд родственника: коричневый клетчатый костюм с брюками-гольф и коричневыми чулками. Но это ничто по сравнению с тем впечатлением, которое произвела Америка на Вебера. По пути из Сент-Луиса в Оклахому он заглянул в миссурийские городки вроде Бурбона и Кубы:

Места такого рода представляют собой действительно нечто невероятное: палаточные лагеря рабочих, особенно ремонтных рабочих для многочисленных железных дорог в стадии реконструкции; “улицы” в естественном состоянии, которые обычно поливают нефтью дважды за каждое лето, чтобы устранить пыль, и которые пахнут соответствующим образом; деревянные церкви по крайней мере 4–5 деноминаций… Добавьте к этому обычное сплетение телеграфных и телефонных проводов и электрических линий поездов в стадии строительства, поскольку “город” простирается на неограниченное расстояние[632]632
  Weber Max Weber, p. 292.


[Закрыть].

Городок Сент-Джеймс примерно в 160 км к западу от Сент-Луиса – одно из поселений, тысячами возникавших вдоль железных дорог по мере того, как они тянулись на запад. Сто лет назад Вебера поразило изобилие здесь всевозможных церквей и часовен. Ученый, незадолго до того наблюдавший индустриальную фантасмагорию Всемирной выставки, разглядел своего рода священный союз между материальным успехом Америки и ее насыщенной религиозной жизнью.

Когда Вебер возвратился в Гейдельберг, он написал вторую часть работы “Протестантская этика и дух капитализма”[633]633
  Пер. М. Левиной. – Прим. пер.


[Закрыть]. В этой книге один из самых важных аргументов в дискуссии о западной цивилизации: ее экономический динамизм есть случайное следствие Реформации. В то время как другие религии связывали святость с отказом от всего мирского (монахи в монастырях, отшельники в пещерах), протестантские секты увидели в промышленности и бережливости своего рода набожность. Другими словами, капиталистический “запрос” был, по сути, религиозным: “Для обретения внутренней уверенности [причастности к числу избранных] рассматривается неутомимая деятельность… [Таким образом,] христианская аскеза… вышла на житейское торжище”[634]634
  Weber Protestant Ethic, pp. 112, 154.


[Закрыть]. “Неустанный труд” был самым верным знаком того, что вы принадлежите к избранным, к группе людей, предопределенных Богом к спасению. Протестантская религия “освобождала приобретательство от психологического гнета традиционалистской этики, разрывала оковы, ограничивавшие стремление к наживе, превращая его не только в законное, но и в угодное Богу… занятие”. Более того, протестантская этика предоставляла капиталистам “трезвых, добросовестных, чрезвычайно трудолюбивых рабочих, рассматривавших свою деятельность как угодную Богу цель жизни”[635]635
  Ibid., p. 119.


[Закрыть]. На протяжении истории люди по большей части работали для того, чтобы жить. Протестанты жили, чтобы работать. Эта этика, по Веберу, породила “буржуазный промышленный капитализм с его рациональной организацией свободного труда”[636]636
  Ibid., p. 24. Также см.: Koch and Smith Suicide of the West, pp. 184f.


[Закрыть].

Тезис Вебера не бесспорен. Он полагал, что “рациональное жизненное поведение на основе идеи профессионального призвания” является одним из “конституционных компонентов современного капиталистического духа”[637]637
  Weber Protestant Ethic, p. 180.


[Закрыть]. Но в другом месте он признает иррациональный характер “христианского аскетизма”: идеальному типу “капиталистического предпринимателя… такого типа богатство ‘ничего не дает’, разве что иррациональное ощущение хорошо ‘исполненного долга’”, он живет для работы, а не наоборот – позиция, “столь иррациональная с точки зрения чисто эвдемонистических интересов отдельной личности”[638]638
  Ibid., pp. 70f.


[Закрыть]. Еще большей загадкой для Вебера стала экономическая деятельность евреев[639]639
  В прошлом веке евреи в США превзошли протестантов в уровне доходов и организации бизнеса. По данным журнала “Форчун” (2003), евреи по крайней мере 10 % гендиректоров 100 крупнейших компаний, а также не менее 23 % гендиректоров 400 крупнейших компаний по версии журнала “Форбс”. Евреи не только удивительно удачливы в организации финансовых фирм. Они – основатели или соучредители некоторых из крупнейших ИТ-компаний (“Делл”, “Гугл”, “Интел”, “Оракл” и так далее).


[Закрыть]: “Еврейство находилось в сфере политически или спекулятивно ориентированного ‘авантюристического’ капитализма: его этос был… этосом капиталистических париев: пуританизм же был носителем этоса рационального буржуазного предпринимательства и рациональной организации труда”[640]640
  Ibid., p. 166. Также см.: Chiswick Economic Progress.


[Закрыть]. Вебер оказался на удивление слеп и к успехам католических предпринимателей Франции, Бельгии и других стран. Вообще, обращение с фактами – одно из главных недостатков его книги. Слова Мартина Лютера и Вестминстерского вероучения находятся в непростом соседстве с цитатами из Бенджамина Франклина и явно неудовлетворительными данными об образовательных успехах и доходах протестантов и католиков немецкого Бадена. Ученые (особенно экономический историк, фабианец Р. Г. Тоуни) позднее поставили под сомнение главный вывод Вебера о связи вероучения с моделью экономического поведения[641]641
  Tawney Religion and the Rise of Capitalism.


[Закрыть]. Так, движение к духу капитализма отмечено еще до Реформации в ломбардских и фландрских городах, а многие ведущие деятели Реформации выражали отчетливо антикапиталистические взгляды. Изучение жизни 276 немецких городов в 1300–1900 годах не выявило “влияния протестантизма на экономическое развитие”, если судить по урбанизации[642]642
  Cantoni Economic Effects.


[Закрыть]. К подобным выводам пришли некоторые ученые, сопоставившие данные о разных странах[643]643
  Delacroix and Nielsen Beloved Myth. Также см.: Iannaccone Introduction.


[Закрыть].

Однако есть причины думать, что Вебер, даже ошибочно указав причины явления, установил нечто важное. Как он и указывал, после Реформации протестантские страны Европы развивались быстрее католических, и в 1700 году доход на душу населения этих стран сравнялся, а к 1940 году показатель протестантских стран превысил показатель католических на 40 %[644]644
  Young Religion and Economic Growth.


[Закрыть]. Экономическое положение бывших колоний протестантских стран с 50-х годов было лучше положения колоний католических стран, хотя религия и не является достаточным объяснением этого[645]645
  Grier Effect of Religion on Economic Development.


[Закрыть]. Из-за того, что Лютер находил очень важным индивидуальное изучение Библии, протестантизм поощрял грамотность, не говоря уже о печати, а эти две вещи, бесспорно, поощряли экономическое развитие (накопление “человеческого капитала”), а также науку[646]646
  Becker and Wossmann Was Weber Wrong?


[Закрыть]. Эти положения верны не только для таких стран, как Шотландия, где расходы на образование, количество школьников и уровень грамотности были исключительно высоки, но и для всего протестантского мира. Миссионеры-протестанты способствовали изучению грамоты, что способствовало развитию колоний. Однако этого нельзя сказать о миссионерах-католиках, действовавших со времен Контрреформации до Второго Ватиканского собора (1962–1965)[647]647
  Trevor-Roper Religion, the Reformation and Social Change.


[Закрыть]. Именно благодаря протестантским миссионерам в английских колониях школу посещало детей в среднем в 4–5 раз больше, чем в колониях других стран. В 1941 году более 55 % жителей нынешнего штата Керала были грамотны. Этот показатель выше, чем в любом другом районе Индии, он в 4 раза выше среднеиндийского и сопоставим с уровнем беднейших европейских стран вроде Португалии. Это произошло потому, что протестантские миссионеры, призванные старинной христианской общиной, в Керала действовали активнее, чем где-либо еще в Индии. А в тех британских владениях, где протестантских миссионеров не было (например, в мусульманских областях или протекторатах, таких как Бутан, Непал и Сикким), уровень образованности не был заметно выше[648]648
  Woodberry Shadow of Empire.


[Закрыть]. Уровень прежней активности миссионеров-протестантов, оказалось, отлично служит входной переменной для оценки состояния экономики и политической стабильности в постколониальных странах. Недавние опросы показывают, что для протестантов характерен необычно высокий уровень взаимного доверия – важного условия развития эффективной кредитной сети[649]649
  Guiso et al. People’s Opium?


[Закрыть]. Представляется, что верования (но не обрядность) и экономический рост, в общем, взаимосвязаны – особенно в регионах, где представления о рае и аде стимулируют одобряемое поведение в нашем, а не в потустороннем мире. Это поощряет не только усердный труд и взаимное доверие, но и бережливость, честность и открытость, то есть экономически выгодные черты[650]650
  Barro and McCleary Religion and Economic Growth.


[Закрыть].

Религия важна. Мы увидели, какую роль сыграла конфуцианская “этика недеяния” в отказе императорского Китая от конкурентной организационной структуры, которая способствовала переменам в Западной Европе – даже если Китай и был далек от статичного общества, описанного Вебером в работе “Конфуцианство и даосизм” (1916) – продолжении “Протестантской этики”. Мы увидели, как власть имамов и мулл устранила любую возможность научной революции в исламском мире. Мы также увидели, как католическая церковь тормозила экономическое развитие Южной Америки. Но, возможно, крупнейший вклад религии в истории западной цивилизации принадлежит протестантизму, заставившему Запад не только работать, но также копить и читать. Промышленную революцию вызвали технический прогресс и рост потребления, но не только. Революция требовала требовала роста интенсивности труда и увеличения рабочего времени, накопления капитала путем сбережений и инвестиций, но прежде всего – накопления человеческого капитала. Грамотность, поощряемая протестантизмом, была неимоверно важна для этого.

Если поразмыслить, стоит скорее говорить о протестантской этике слова. Но возникает вопрос: утратил ли Запад и свою веру, и сопутствовавшую ей этику?