Текст книги "Цивилизация. Чем Запад отличается от остального мира"

Конец света?

Гиббон в “Истории упадка и крушения Римской империи” охватил более 1400 лет: с 180 до 1590 года. Причины упадка были многочисленны: от психопатии у некоторых императоров до роста влияния гвардейцев-преторианцев и становления монотеизма. После смерти Марка Аврелия (180 год) частым явлением стала гражданская война: претенденты на трон конкурировали за власть. К iv веку варварские народы пришли в движение, и когда на запад двинулись и гунны, ситуация еще ухудшилась. Тем временем росло соперничество между сасанидской Персией и Восточной Римской империей. Первое падение западной цивилизации, по Гиббону, было очень медленным процессом.

Но что если политическая борьба, переселение варваров и соперничество претендентов на императорский престол были обычными чертами поздней античности, а не предвестниками гибели? Тогда падение Рима было внезапным и резким. Последний этап истории Западной Римской империи начался в 406 году, когда германцы хлынули через Рейн в Галлию, а затем и в Италию. Готы захватили Рим в 410 году. Затем, в союзничестве с ослабленным императором, готы боролись с вандалами за контроль над Испанией. В 429–439 годах вандалы под предводительством Гейзериха одерживали одну победу за другой в Северной Африке и в 439 году даже захватили Карфаген. Рим потерял свою средиземноморскую житницу и одновременно источник огромных налоговых поступлений. Римские войска едва были в состоянии справиться с гуннами Аттилы, двинувшимися с Балкан. К 452 году Западная Римская империя потеряла Британию, почти всю Испанию, самые богатые области Северной Африки, Юго-Западную и Юго-Восточную Галлию. Вне Италии у римлян осталось немного земель. Василиск, брат жены императора Льва I, в 468 году попытался вернуть римлянам Карфаген, но тщетно. Византия уцелела, Западная Римская империя погибла. В 476 году Рим стал вотчиной Одоакра, короля скиров[738]738
  См.: Goldsworthy How Rome Fell; Heather Fall of the Roman Empire.


[Закрыть].

Самым поразительным в этом современном прочтении истории представляется скорость распада Римской империи. Всего за полвека население города Рима уменьшилось на три четверти. Материальные памятники конца v века (более низкие, чем прежде, постройки, примитивнее глиняная посуда, меньше монет и скота) указывают на то, что в Западной Европе благотворное влияние Рима быстро падало. События, которые один историк назвал “концом цивилизации”, произошли во время жизни одного-единственного поколения[739]739
  Ward-Perkins Fall of Rome.


[Закрыть].

Может современная западная цивилизация пасть столь же внезапно? Этот страх начал более века назад преследовать британских интеллектуалов от Честертона до Шоу[740]740
  Chesterton Patriotic Idea, p. 618; Shaw Back to Methuselah, pp. xv – xvi.


[Закрыть]. Однако сегодня этот страх может иметь больше оснований. Большинство ученых согласны с тем, что человечество рискует столкнуться с катастрофическими изменениями климата (особенно по мере того, как Китай и другие ведущие азиатские, а также южноамериканские страны догоняют Запад в экономическом отношении). Несомненно, мы наблюдаем беспрецедентное увеличение объема выбросов CO₂ в атмосферу. По некоторым данным, это привело к повышению средней температуры. Не вполне ясно, как это повлияет на климатические условия, однако не кажется фантастическим предположение о дальнейшем таянии полярных шапок, которое приведет к изменению путей океанических течений и затоплению прибрежных районов – либо к дальнейшему опустыниванию районов, пригодных для устойчивого земледелия. Некоторые экологи опасаются, кроме климатических изменений, того, что по мере продвижения густонаселенных стран Азии по западному пути прочь от бедности, нехватка в глобальном масштабе энергии, пищи и пресной воды станет непереносимой. Людям, скептически относящимся к климатическим изменениям, следует посетить Китай: там идет самая масштабная и быстрая промышленная революция в истории, которая наносит окружающей среде ощутимый и даже очевидный вред.

Большинство тех, кто обсуждает эти проблемы, не имеет достаточных научных знаний (я тоже), чтобы оценить факты. В концепции экологической катастрофы нас привлекают не столько данные, сколько узнаваемость пророчества о конце света. С древнейших времен человечество носилось с идеей эффектного финала – от “гибели богов” германо-скандинавских мифов до Армагеддона из Откровения Иоанна Богослова, ключевого текста христианской эсхатологии. В последнем варианте мессия, или Агнец Божий, возвратится на Землю и победит Антихриста в битве, после чего “дракона, змия древнего, который есть диавол и сатана”, низвергнут в бездну на тысячу лет. Кульминация случится, когда сатану вновь ненадолго извлекут из бездны. Он призовет на брань народы Гога и Магога. Тогда “произошли молнии, громы и голоса, и… великое землетрясение, какого не бывало с тех пор, как люди на земле”. Свидетели Иеговы и адвентисты седьмого дня, да и не только они, интерпретируют это пророчество буквально. Удивительно много евангельских христиан в США верят, что вот-вот наступит конец света. Многие испытывают лишь одно сомнение на этот счет: кого в итоге заберут на небеса, а кого нет. Некоторые утверждают, что “ярость Божия” уже началась. Якобы 14 декабря 2008 года, когда финансовый кризис подошел к низшей точке, протрубил первый ангел. Когда зазвучат вторая, третья и четвертая трубы, падут США, пятая – начнется Третья мировая и миллиарды погибнут. Тогда, в последний день, Иисус Христос вернется, чтобы искупить праведников. Приехав к пустынному холму Мегиддо в Израиле (как считается, это место будущей битвы при Армагеддоне), я встретил там американцев (и ничуть тому не удивился). Эти люди, подобно несгибаемым марксистам, тоскующим по краху капитализма и видящим в каждом финансовом кризисе начало конца, чувствуют приятную дрожь при мысли, что своими глазами могут увидеть конец света.

Идея, что мы обречены, что упадок и крушение неизбежны и все становится только хуже, глубоко связана с нашим осознанием своей смертности. Мы чувствуем, что то же ждет и цивилизации. “Всякая плоть – как трава”, и все величественные памятники становятся руинами. Но мы пытаемся понять, как упадок и крушение проходит в сфере сложных общественно-политических структур. Чем кончаются цивилизации – взрывом или всхлипом? Единственный способ ответить на этот вопрос – вернуться к изначальным принципам исторического объяснения.

Заключение. Соперники

Что же, сэр Энтони, если вы этого желаете, я не буду предварять прошлого. Помните, молодые люди, отныне мы будем смотреть на будущее ретроспективно.

Р. Б. Шеридан[741]741
  Пер. Т. Щепкиной-Куперник. – Прим. пер.


[Закрыть]

На его взгляд, в преисподней, в отделении электронагревательных приборов следовало бы завести специальный мангал для поджаривания персонально того человека, который изобрел эту разновидность театральных игрищ, абсолютно не совместимую с истинным духом цивилизации.

П. Г. Вудхаус[742]742
  Пер. М. Лахути. – Прим. пер.


[Закрыть]

Нет лучшей иллюстрации для жизненного цикла цивилизации, нежели “Путь империи” Томаса Коула – серия из 5 картин, находящихся сейчас в галерее Нью-Йоркского исторического общества. На всех пейзажах изображено устье реки, над которой возвышается голая скала. На первой картине – “Дикое состояние” – первобытная местность с буйной растительностью, тревожный рассвет и горстка охотников и собирателей, явно не без труда добывающих себе пропитание. Второе полотно, “Аркадия, или Пастораль”, изображает сельскую идиллию: люди вырубили лес, засеяли поля и построили изящный храм в греческом духе. Третья, самая большая картина, – “Приход империи”. Безоблачный полдень. Природный пейзаж скрыло великолепное мраморное здание, а умиротворенных селян-философов сменила беспокойная толпа пышно одетых купцов, проконсулов и граждан-потребителей. Затем наступает вечер (“Разрушение”): город горит, граждане спасаются от орды насильников и грабителей. Наконец, над “Пустыней” встает луна, освещающая выветренные колонны, поросшие вереском и плющом. Нигде ни единой живой души.

Этот полиптих, задуманный Коулом в середине 30-х годов XIX века, напоминает зрителю, что все цивилизации, независимо от того, насколько они могущественны, обречены на упадок и гибель. Неявный же смысл таков: молодой американской республике стоило бы держаться буколических принципов и сопротивляться искушению заняться торговлей, завоеваниями и колонизацией.

Столетиями историки, политологи, антропологи и общественность в целом описывали возвышение и крах цивилизаций как процесс циклический или стадиальный. В книге VI “Истории” Полибия, сочиненной в период возвышения Рима, исторический процесс (anacyclosis) описан как смена ряда политических форм: 1) монархии, 2) царства, или царской власти, 3) тирании, 4) аристократии, 5) олигархии, 6) демократии, 7) охлократии, или власти толпы. Это воззрение оказалось востребованным в эпоху Ренессанса, когда Полибия заново открыли, и переданным, как мем, Монтескье через посредничество Макиавелли[743]743
  Hexter Seyssel, Machiavelli, and Polybius.


[Закрыть]. Циклическое представление независимо возникло в трудах арабского историка xiv века Ибн Хальдуна, а также в неоконфуцианстве эпохи Мин[744]744
  Goldstone Cultural Orthodoxy, pp. 129f.; Goldstone Revolution and Rebellion, p. 354.


[Закрыть]. Джамбаттиста Вико в книге “Основания новой науки об общей природе наций” (1725) описывает развитие цивилизаций как круговорот, последовательную смену (ricorso) трех фаз: века богов, века героев и человеческого века (который ведет снова к веку богов через “варварство рефлексии”). Британский политический философ Генри Сент-Джон, первый виконт Болингброк, писал в 1738 году[745]745
  Пер. С. Берковской и А. Розенцвейга. – Прим. пер.


[Закрыть]: “Наилучшим образом организованные системы правления, как и наилучшим образом сложенные тела животных, несут в себе семена собственного разрушения, и хотя какое-то время они растут и совершенствуются, вскоре они начинают явно клониться к своему упадку. С каждым прожитым ими часом положенный им срок жизни становится на час меньше”[746]746
  Bolingbroke Patriot King, p. 273.


[Закрыть]. Адам Смит в “Богатстве народов” наблюдает, как экономический рост (“благосостояние”) в конце концов уступает “застою”.

Идеалисты и материалисты согласны в одном. С точки зрения и Гегеля, и Маркса диалектика задает ритм. История, с точки зрения Освальда Шпенглера, имеет сезонный харак тер. В его “Закате Европы” (1918–1922) сказано, например, что XIX век стал “зимой Запада, победой материализма и скептицизма, социализма, парламентаризма и денег”. В 12-томном “Постижении истории” Арнольд Тойнби (1936–1954) описал следующий цикл: “вызов среды”, ответ “творческого меньшинства”, а после надлом, упадок и разложение (самоубийство цивилизации), когда лидеры перестают отвечать на вызовы достаточно творчески. Другой “большой теорией” стала концепция русского социолога-эмигранта Питирима Сорокина. Он выделял три этапа социокультурной динамики: “идеациональный” (преобладает рациональное мышление), “чувственный” (преобладает чувственное восприятие действительности) и “идеалистический” (господствует интуитивный тип познания)[747]747
  Sorokin Social and Cultural Dynamics.


[Закрыть]. Историк Кэрролл Куигли объяснял студентам Факультета дипломатической службы Джорджтаунского университета (среди которых был и будущий президент Билл Клинтон), что цивилизации проходят 7 стадий: композиция, созревание, экспансия, конфликт, вселенское господство, упадок и вторжение извне. Куигли объяснял, что идет

эволюционный процесс… Каждая цивилизация рождается… достигает поры стремительной экспансии, и ее территория и могущество растут… пока постепенно не проявляется кризис организации. Когда этот кризис проходит и цивилизация реорганизуется… ее силы и дух слабеют. Она становится стабильной и, в конечном счете, приходит к застою. После золотого века мира и процветания снова возникают внутренние кризисы. Цивилизация впервые проявляет моральную и физическую усталость, которая ставит… под вопрос ее способность защищаться от внешних врагов… Цивилизация постепенно слабеет. После ее наводняют внешние враги, и она гибнет[748]748
  Quigley Tragedy and Hope, pp. 3f; Quigley Evolution of Civilizations.


[Закрыть].

Эти модели различаются, однако все они предполагают, что история подчиняется определенному ритму.

Сегодня едва ли читают Шпенглера, Тойнби или Сорокина (Куигли еще пользуется вниманием авторов теорий заговора), однако подобные мысли можно найти и в работах наших современников. “Возвышение и упадок великих держав” (1987) Пола Кеннеди описывает цикличную модель: судьба великих держав зависит от темпа роста их промышленной базы и соотношения затрат на империю и экономических возможностей. Как и для Коула, расширение империи таит семена упадка: “Если государство перенапрягает свои силы в стратегическом отношении… оно рискует тем, что затраты могут перекрыть потенциальные выгоды экспансии”[749]749
  Kennedy Rise and Fall, p. xvi.


[Закрыть]. Кеннеди утверждает, что “чрезмерное перенапряжение” – удел всех великих держав. Многие американцы разделяли опасение Кеннеди, что их страну ждет та же судьба.

Позднее антрополог Джаред Даймонд поразил воображение публики собственной “большой теорией”. В книге “Коллапс” (2005)[750]750
  Рус. пер.: Даймонд Дж. Коллапс: как и почему одни общества приходят к процветанию, а другие – к гибели. М.: Астрель: CORPUS, 2011. – Прим. ред.


[Закрыть] он адаптировал циклическую модель для “зеленой эпохи”. Даймонд рассказал о различных обществах, от острова Пасхи xvii века до Китая XXI века, которые рисковали или рискуют, разрушая окружающую среду. Даймонд цитирует слова Джона Ллойда Стефенса, американского путешественника и археолога-любителя, который открыл в Мексике жутковатые пустые города майя: “ То были следы утонченного, изысканного, своеобразного народа, который миновал все состояния на пути возвышения и упадка наций, достиг своего ‘золотого века’ и исчез”[751]751
  Diamond Collapse, p. 158.


[Закрыть]. Согласно Даймонду, майя угодили в мальтузианскую ловушку: население увеличилось настолько, что его не смогло прокормить нестабильное, малопродуктивное сельское хозяйство. Рост населения повлек за собой расширение обрабатываемых земель, а это, в свою очередь, – сведение лесов, засухи, эрозию и истощение почв. Это привело к гражданской войне за скудные ресурсы и, наконец, к коллапсу.

Даймонд, разумеется, делает вывод, что мы можем отправиться вслед за майя[752]752
  См. рецензию Джозефа Тейнтера в: Current Anthropology, 46 (December 2005).


[Закрыть]. Конечно, экологическое самоубийство – это очень длительный процесс. К сожалению, у политических лидеров почти в любом обществе, примитивном или прогрессивном, очень немного стимулов заниматься проблемами, которые вряд ли проявятся через 100 лет или позднее. После конференции ООН по изменению климата (Копенгаген, декабрь 2009 года) стало ясно: риторических призывов “сберечь планету” для будущих поколений недостаточно, чтобы уладить экономические разногласия между богатыми и бедными странами здесь и сейчас. Мы все любим своих внуков. Но судьба праправнуков едва ли интересна нам в той же степени.

Может статься, что концептуальная модель, которую мы обсуждаем, на самом деле порочна. Что если Коул исказил исторический процесс? Что если история не циклична и не постепенна, а аритмична, и иногда ее ход почти стабилен, иногда сильно ускоряется? Что если историческое время меньше похоже на предсказуемую смену времен года и больше – на эластичное время сновидений? И что если коллапс наступает внезапно?

Цивилизации – это очень сложные системы, включающие множество асимметрично организованных элементов, так что они сильнее напоминают термитник в намибийской пустыне, чем древнеегипетскую пирамиду. Такие системы, по выражению Кристофера Лэнгтона, балансируют “на краю хаоса”. Они могут, постоянно приспосабливаясь, некоторое время казаться стабильными, но затем вдруг наступает “критическая фаза”. Малое возмущение может спровоцировать “фазовый переход” от умеренного равновесия к кризису.

Полезно посмотреть, как пользуются этой концепцией натуралисты[753]753
  Mitchell Complexity.


[Закрыть]. Вспомните о самоорганизации полумиллиона термитов, позволяющей им строить сложные сооружения, или о фрактальной геометрии снежинок. Человеческая психика – тоже сложная система, результат взаимодействия миллиардов нейронов (нейрофизиолог Чарльз С. Шеррингтон сравнил мозг с “волшебным ткацким станком”). И иммунная система организма является сложной системой: антитела самостоятельно воюют с антигенами. У всех сложных систем в природе есть общие черты. Даже незначительное вмешательство в такую систему может привести к неожиданным изменениям (эффект усиления)[754]754
  Ibid., p. 5. Также см.: Holland Emergence.


[Закрыть]. Причинно-следственные связи зачастую нелинейны, а это значит, что от обычных методов обобщения из наблюдений (например, от анализа тенденции или метода выборки) пользы мало. Некоторые ученые утверждают даже, что сложные системы полностью недетерминированы, а это значит, что на основе данных об их состоянии в прошлом почти невозможно построить прогноз. Например, не бывает “типичного” или “среднего” лесного пожара. Воспользуемся здесь физической терминологией. Лес перед пожаром пребывает в состоянии “самоорганизованной критичности”, балансирует на грани бедствия, но масштаб его заранее неизвестен, поскольку распределение лесных пожаров по величине далеко от нормального, при котором большинство пожаров группируется вокруг среднего значения (например, рост взрослых мужчин в среднем составляет 175,3 см). Скорее всего, если построить график соотношения величины пожаров и частоты их возникновения, получится прямая. Будет ли следующий пожар крупным? Самое большее, что можно сказать, – что вероятность в этом году лесного пожара в 2 раза крупнее прошлогоднего примерно в 4, 6 или 8 раз меньше. Экспоненциальное распределение удивительно широко распространено в природе. Оно проявляется не только в случае лесных пожаров, но и землетрясений и эпидемий. Меняется лишь крутизна линии[755]755
  Buchanan Ubiquity.


[Закрыть].

Политические и экономические структуры также обладают чертами сложных систем. Уильям Брайан Артур и другие современные неортодоксальные экономисты выходят далеко за рамки теории Адама Смита о “невидимой руке”, направляющей индивидов, стремящихся к максимизации прибыли, или критики Фридрихом фон Хайеком экономического планирования и управления спросом[756]756
  Waldrop Complexity.


[Закрыть]. По Артуру, сложная экономика характеризуется присутствием обособленных агентов, отсутствием централизованного управления, многоуровневой организацией, непрерывной адаптацией, постоянным возникновением рыночных ниш и отсутствием общего равновесия. Вопреки основному предсказанию классической политэкономии, что конкуренция ведет к убыванию доходности, в сложной экономике вполне возможна возрастающая доходность. С этой точки зрения Кремниевая долина, да и интернет, являются экономическими сложными системами. Становится возможным объяснить и финансовый кризис. По мнению Нассима Николаса Талеба, к весне 2007 года мировая экономика стала напоминать перегруженную электросеть. Сравнительно небольшого “скачка напряжения” – краха американского рынка субстандартного ипотечного кредитования – оказалось достаточно для финансового “блэкаута”, который некоторое время угрожал вызвать коллапс международной торговли[757]757
  Taleb Fourth Quadrant.


[Закрыть]. Ученые из Института Санта-Фе сейчас выясняют, как такие идеи могут быть применены к другим аспектам коллективной человеческой деятельности, в том числе к метаистории[758]758
  Krakauer et al. (eds.) History, Big History and Metahistory; Holland Hidden Order.


[Закрыть].

Это не такая уж заумь, как кажется. Войны имеют еще менее нормальное распределение, чем финансовые кризисы. Физик и метеоролог Льюис Ф. Ричардсон[759]759
  Ричардсон, родившийся в Йоркшире в 1881 году, был квакером и поклонником эсперанто. В Первую мировую войну отказался воевать (хотя и водил санитарную машину на Западном фронте). Его угнетало то, что он не мог найти ни свидетельства тенденции к уменьшению числа войн, ни какого-либо способа статистически предсказать, когда и где произойдет война, за исключением двух относительно слабых корреляций: чаще воевали соседние государства, а также государства с неодинаковыми религиями.


[Закрыть] сгруппировал “смертельные споры” (от убийств до мировых войн) в зависимости от их величины, находя десятичный логарифм от общего количества смертей. Теракт, унесший жизни 100 человек, является конфликтом величины 2, а война с 1 миллионом жертв – конфликтом величины 6. (Война величины 6 ± 0,5 означает гибель 316 228–316 2278 человек.) В период 1815–1945 годов Ричардсон выделил более 300 конфликтов величины 2,5 и выше (то есть повлекшие гибель более 300 человек). Из них в двух войнах величины 7 (мировых) погибло не менее 36 миллионов человек (60 % общего числа жертв), без учета жертв голода или болезней, связанных с войной, а в миллионах убийств величины 0 (1, 2 или 3 жертвы) – 9,7 миллиона (16 %). Эти данные на первый взгляд случайны, однако и они подчиняются степенному закону[760]760
  Richardson Statistics of Deadly Quarrels. Также см.: Hayes Statistics of Deadly Quarrels; Pinker Better Angels.


[Закрыть].

Если возникновение военных конфликтов предсказуемо в той же мере, что и возникновение лесных пожаров, то следствия для любой теории роста и падения цивилизаций огромны, учитывая, насколько большую роль играют войны в подъеме и в упадке сложных социальных организаций. А цивилизация, как мы указывали, – очень сложная система. И, какой бы ни была центральная власть, на практике цивилизация являет собой адаптивную сеть динамических связей – экономических, социальных и политических. Неудивительно, что цивилизации демонстрируют многие из признаков природных сложных систем, в том числе тенденцию к внезапному переходу от устойчивости к неустойчивости.

Западная цивилизация в первом своем воплощении – Римской империи – не пришла в упадок постепенно, а рухнула в начале v века в течение жизни одного поколения, опрокинутая варварами. Относительно быстрый крах стал лейтмотивом этой книги. В 1530 году инки были хозяевами всего, что они видели из высокогорных городов в Андах, и все же менее чем за десятилетие пришельцы с лошадьми, порохом и смертельными инфекциями разгромили их империю. Государство Мин в середине xvii века тоже ждал скоропостижный конец, и вновь переход от равновесия к анархии занял чуть больше 10 лет. Монархия Бурбонов с поразительной быстротой прошла путь от триумфа к террору. Выступление французов на стороне восставших колонистов в Северной Америке в 70-х годах xviii века казалось хорошей идеей, однако этот шаг привел государственные финансы в полнейшее расстройство. Созыв Генеральных штатов в мае 1789 года вызвал цепную реакцию, и уже четыре года спустя король лишился головы на гильотине (изобретенной в 1791 году). В 1908 году, когда младотурки пришли к власти в Османской империи, еще казалось, что ее можно реформировать. Она прекратила существование в 1922 году, когда последний султан покинул Стамбул на борту английского военного корабля. Территория Японской империи достигла максимума в 1942 году, после Перл-Харбора, а уже в 1945 году ее не стало.

Солнце внезапно зашло и над Британской империей. Еще в феврале 1945 года в Ялте премьер-министр Уинстон Черчилль вместе с президентом США Франклином Д. Рузвельтом и советским лидером Иосифом Сталиным распоряжался судьбами мира. Едва закончилась война, Черчилль лишился своего поста. Через десятилетие Великобритания признала независимость Бирмы, Ганы, Египта, Индии, Израиля, Иордании, Малайи, Пакистана, Цейлона и Судана. Суэцкий кризис (1956) показал, что Великобритания не может игнорировать на Ближнем Востоке мнение США. Это означало конец империи. Хотя “ветер перемен” Гарольда Макмиллана лишь в 60-х годах смел остатки колониализма восточнее Суэца и южнее Сахары, эпоха английской гегемонии закончилась вскоре после победы над Германией и Японией.

Последний известный пример стремительного заката – конечно, крах СССР. Сейчас историкам очевидна гниль в советской державе эпохи Брежнева и позднее. Согласно недавнему исследованию, лишь высокие цены на нефть в 70-х годах “предотвратили Армагеддон”[761]761
  Kotkin Armageddon Averted.


[Закрыть]. Но тогда признаки упадка не были очевидны. В марте 1985 года, когда Михаил Горбачев занял пост генерального секретаря ЦК КПСС, ЦРУ пришло к выводу (ошибочному), что советские экономические показатели меньше американских примерно на 40 %. Советский ядерный арсенал был больше американского. И правительства стран от Вьетнама до Никарагуа, которые называли тогда “третьим миром”, симпатизировали Советам к тому моменту почти 20 лет. Однако менее 5 лет спустя после того, как Горбачев пришел к власти, распалась советская империя в Центральной и Восточной Европе, а затем, в 1991 году, и сам СССР. Если когда-либо империя рушилась, не испытав перед этим долгого упадка, то это империя, основанная Лениным.

Если цивилизации – в самом деле сложные системы, рано или поздно внезапно дающие сбой, а не размеренно идущие от Аркадии к Армагеддону, какой вывод мы можем извлечь? Во-первых, следует помнить, как Запад пришел к господству над миром.

Недавние исследования опровергли популярное мнение, будто экономика Китая до 1800 года развивалась вровень с экономикой Запада. На самом деле ВВП на душу населения в империи Мин не рос и был значительно ниже показателя доиндустриальной Англии. Причина в том, что Китай оставался преимущественно сельскохозяйственной страной, 90 % ВВП которой приходилось на низкопродуктивные культуры – гораздо больше соответствующей доли ВВП Англии в раннее новое время. Кроме того, на протяжении целого века после 1520 года норма сбережений в Китае была отрицательной. В конце эпохи Мин в Китае наблюдалось не накопление капитала, а скорее наоборот[762]762
  Guan and Li GDP and Economic Structure.


[Закрыть]. Поэтому “великая дивергенция” Востока и Запада началась гораздо раньше, чем указывал Кеннет Померанц. Так что, возможно, слишком оптимистичным был взгляд Ангуса Мэдисона, утверждавшего, что в 1700 году достаток среднего китайца был немного выше, чем среднего жителя будущих США. Мэдисон был ближе к истине, когда он дал оценку, что в 1600 году ВВП Англии на душу населения уже на 60 % превышал ВВП Китая[763]763
  Maddison World Economy.


[Закрыть].

Затем случилось вот что. В Китае производство и население увеличивались синхронно, и индивидуальные доходы не росли, в то время как англоязычные страны, за которыми близко следовала Северо-Западная Европа, вырвались вперед.

К 1820 году ВВП США на душу населения превышал показатель Китая вдвое, к 1870 году – почти впятеро, а к 1913 году их соотношение составляло почти 10: 1. Несмотря на болезненный удар Великой депрессии, США не довелось перенести ничего столь же опасного, как Китаю в XX веке: революцию, гражданскую войну, японское вторжение, снова революцию, искусственный голод и, наконец, еще одну революцию (культурную). В 1968 году средний американец был в 33 раза богаче среднего китайца, если исходить из паритета покупательной способности. А если принимать во внимание долларовый эквивалент, то соотношение составит 70: 1.

“Великая дивергенция” проявляется по-разному. В 1500 году почти все из 10 крупнейших городов мира находились на Востоке, причем Пекин оставлял далеко позади всех конкурентов. Он был тогда более чем вдесятеро крупнее убогого Лондона. В 1900 году почти все крупнейшие города мира были западными, а Лондон более чем вчетверо превышал Токио – крупнейшую городскую агломерацию Азии. Дивергенция имеет и геополитическое измерение. В 1500 году территория 10 европейских королевств, в новое время ставших мировыми империями, охватывала Ую земной суши. Их совокупное население составляло 16 % населения планеты. На эти страны приходилось немногим более % валового мирового продукта. К 1913 году те же государства плюс США контролировали уже 58 % поверхности суши, 57 % населения планеты и 74 % валового мирового продукта (из которых лишь 16 % приходилось на их колониальные владения). К этому времени стал очевиден огромный разрыв между Западом и остальным миром, который отразился в теориях превосходства белой расы и в многочисленных формальных и неформальных барьерах для небелых. Это был предел глобального дисбаланса.

В начале книги я процитировал героя Сэмюэля Джонсона: “Каковы те средства… что делают европейцев такими могущественными? И почему, если они могут так легко приплыть в Азию и Африку для торговли или завоеваний, азиаты и африканцы не могут вторгнуться на их берега, устраивать колонии в их портах и диктовать законы их природным правителям?” Имлак ответил Расселасу, что знание – сила, но почему европейцы знают больше, он не знал. Теперь мы можем дать Расселасу лучший ответ. Итак, почему Запад господствует над остальным миром, а не наоборот? Выше я утверждал, что из-за шести уникальных “приложений-убийц”. Вот они:

1. Конкуренция. Европа была политически раздробленной, к тому же в каждой монархии или республике действовали конкурирующие корпорации;

2. Научная революция. Все главные открытия, совершенные в xvii веке в математике, астрономии, физике, химии и биологии, были сделаны в Западной Европе;

3. Верховенство права и представительное правление. В англоязычных странах появилась оптимальная социально-политическая модель, основанная на частной собственности и участии собственников в работе выборных законодательных органов;

4. Современная медицина. Почти все главные открытия в медицине в XIX – XX веках (в том числе имеющие значение для борьбы с тропическими болезнями) совершили западноевропейцы и североамериканцы;

5. Общество потребления. Промышленная революция произошла там, где существовали предпосылки: наличие техники, увеличивающей производительность, и растущего спроса на качественные и дешевые товары, начиная с хлопчатобумажной одежды;

6. Трудовая этика. Население Запада первым соединило труд с увеличением нормы сбережений. Это сделало возможным устойчивое накопление капитала.

Распределение патентов по странам, 1995–2008 гг.

Таковы ключи к западному господству. В эпоху Мэйдзи (1867–1912) остальной мир наконец начал “инсталлировать” эти “приложения”. Процесс шел далеко не гладко. Так, японцы, не сумевшие решить, какие элементы западной культуры и институты им нужнее, копировали все, от костюма до колониализма (но, к сожалению, они приступили к строительству империи как раз тогда, когда издержки империализма превысили доходы от него). Другие азиатские державы, например Индия, потратили впустую десятилетия из-за ошибочного предположения, будто социалистические институты, заимствованные у СССР, лучше рыночных институтов США. И все же с 50-х годов все больше восточноазиатских стран вслед за Японией копировали западную промышленную модель, начав с производства текстиля и стали, и двигались по цепочке вверх. Народы начали вдумчивее подходить к “инсталляции” западных “приложений”. Внутренняя конкуренция и представительное правление для Азии оказались менее важны, чем наука, медицина, общество потребления и трудовая этика (в меньшей степени протестантская, чем считал Макс Вебер). По данным Всемирного экономического форума, в рейтинге глобальной конкурентоспособности (имеется в виду способность конкурировать с другими странами) Сингапур занимает 3-е место, Гонконг – 11-е, Тайвань – 13-е, Южная Корея – 22-е, Китай – 27-е место[764]764
  См.: http://gcr.weforum.org/gcr2010/.


[Закрыть]. Заметим, что примерно в этом порядке указанные страны вестернизировали свою экономику.

Сейчас ВВП Китая на душу населения составляет 19 % ВВП США (чуть более 30 лет назад, когда начались экономические реформы, – 4 %). Гонконг, Сингапур и Япония достигли этого уровня еще в 1950 году, Тайвань – в 1970 году, а Южная Корея – в 1975 году. По данным организации “Конференс борд”, ВВП Сингапура на душу населения в настоящее время на 21 % превышает показатель США, Гонконга – почти равен ему, Японии и Тайваня – на 25 % ниже, Южной Кореи – на 36 % ниже[765]765
  См.: http://www.conference-board.org/data/economydatabase/.


[Закрыть]. Надо быть очень смелым человеком, чтобы ставить против того, что Китай последует той же дорогой. Страна переживает самую масштабную и быструю промышленную революцию в истории. За 26 лет ВВП вырос в 10 раз. Великобритании после 1830 года потребовалось 70 лет на то, чтобы увеличить его вчетверо. По данным МВФ, доля Китая в мировом ВВП (в текущих ценах) превысит в 2013 году 10 %.[766]766
  Благодарю Джима О’Нила (“Голдман – Сакс”) за данные.


[Закрыть] До финансового кризиса экономисты из “Голдман – Сакс” предсказывали, что Китай по объему ВВП обойдет США в 2027 году. Но, учитывая, что кризис повредил экономике США сильнее, чем китайской, если нынешние темпы сохранятся, то Китай может обойти Америку в 2014 году в отношении внутренней покупательной способности и к 2020 году – в текущем долларовом эквиваленте[767]767
  Wolf, Martin Will China’s Rise Be Peaceful? // Financial Times, 16 November 2010.


[Закрыть]. В некотором роде “век Азии” уже наступил. В начале XXI века Китай обошел Германию и Японию и готовится превзойти долю американцев в мировом промышленном производстве. Шанхай, крупнейший город Китая, гораздо больше любого американского города и возглавляет рейтинг незападных мегаполисов. Конечно, в численном выражении Азия уже давно самый густонаселенный регион мира. Однако упадок Запада делает почти неизбежным быстрый прирост населения Африки. В 1950 году на Запад (в понимании Сэмюэля Хантингтона, то есть на Западную Европу, Северную Америку и Австралию) приходилось 20 % населения планеты. К 2050 году, по прогнозам ООН, этот показатель составит 10 %[768]768
  Population Division of the Department of Economic and Social Affairs of the United Nations Secretariat World Population Prospects: The 2008 Revision (http://esa.un.org/unpp), 27 November 2010.


[Закрыть]. Данные Хантингтона указывают на упадок Запада во многих отношениях: языковом (доля Запада уменьшилась в 1958–1992 годах на 3 %), религии (в 1970–2000 годах уменьшилась почти на 1 %), контролируемой территории (незначительно уменьшилась в 1971–1993 годах), демографическом (с 1971 года уменьшилась на 3 %), ВВП (в 1970–1992 годах уменьшилась более чем на 4 %)[769]769
  Совокупный ВВП (в долларовом эквиваленте) западных (по Хантингтону) стран с 1960 года остается удивительно стабильным (61–69 % мирового).


[Закрыть] и военных людских ресурсов (в 1970–1991 годах уменьшилась почти на 6 %). В большинстве случаев относительно заметное снижение показателей отмечено с 1913 или 1938 года[770]770
  Huntington Clash of Civilizations, tables 3.1, 3.2, 3.3, 4.3, 4.5, 4.6.


[Закрыть].