Текст книги "Охота пуще неволи"

* * *

Лишь на неделю дикая свиноматка оставила стадо, увлечённая наступившим строго по времени брачным сезоном-гоном. Появившийся издалека, огромный, ещё не старый секач увлёк её, и они, оставив стадо, бродили морозными ночами увлечённой, уединённой парой. Свинья показывала новому другу свои владения, свои тропы, свои излюбленные места днёвок, переходов и жировок. В полнолуние она стала искать стадо, прошла несколько постоянных мест лежек, однако стада нигде не было. Обеспокоенная, она грозно отвергла очередное ухаживание секача и, не останавливаясь на днёвку, двинулась по ельнику к болоту. Тут и наткнулась он на волчьи следы, и останки двух съеденных волками подсвинков. Свинья сразу поняла, что случилась беда и, грозно сопя и ухая, устремилась в направлении болота, куда вели разрозненные следы её сородичей. Ближе к вечеру она нашла часть стада. Несколько свиноматок с молодыми самцами, несколько поросят этого года и двое прошлогодков. Её родных поросят среди них не было. Всюду попадались волчьи следы. Собрав стадо, свинья и секач повели их обратным следом и к середине ночи нашли ещё десяток поросят: её родных, её приплод этого года. Возглавлял обезумевшую от страха и голода стайку её приёмный подсвинок. Это он сумел увести табунок, обманув волков, и это он бросился сейчас к приёмной матери, громко ухая и уткнувшись ей в бок тёплым пятачком. Рядом с ним неотступно, бок о бок следовала его сводная сестра – молодая черноспинная свинка. Заметив чужого секача, подсвинок поднял на загривке шерсть, громко засопев и скрипнув для пущей важности ещё не выросшими своими клыками. Секач не обратил на него никакого внимания, обошёл стадо по кругу и замер по ветру, определяя возможную опасность для его новой большой семьи. Ближе к полуночи стадо нагнали волки. Свинья услышала их голодный вой, подняла и повела стадо ближе к людям, но пройти далеко им не удалось. Волки нагнали стадо, однако, сделав несколько неудачных попыток отбить от стада поросёнка, под натиском двух секачей были вынуждены оставить табун в покое, благо на этот раз были не голодны. Свинья слышала, что волки не ушли далеко, и понимала, что оставили они их ненадолго.

Вдруг, где-то вдали раздался волчий вой. Свинья услышала, как заскулили переярки и прибылые, как заскрипел снег под лапами волков. Внезапно, совсем рядом взвыл матёрый волк и, словно сорвавшись, ему вторили вразнобой другие волки. Стадо завороженно замерло. Неожиданно сквозь вой молодых волков пробился низкий протяжный вой матерого, видимо вожака, и всё стихло. Чутким слухом свинья услышала, что волки оставили стадо и ушли на вой чужака. Подав сигнал всему стаду, свинья повела их только ей известной тропой, и вскоре они вышли к подкормочной площадке. Голодные, напуганные дикие кабаны набросились на корм, отчаянно кусая и ударяя мощными рылами друг друга. Отдалённый вой волка и ответ ему волчьей стаи лишь на минуту заставил их насторожиться, и вскоре, забыв об опасности, кабаны продолжили поедать выложенные Сидоровичем корма. Наевшись, недалеко ушли от подкормочной площадки и залегли на днёвку в густом еловом подлеске. Тут под утро нашли их вернувшиеся волки и неожиданным нападением всё же сумели отогнать от стада молодую свинью. Свинья попыталась сопротивляться, убежать. Однако волки, окружив её, взяли на растяжку. Старый матёрый волк мощными челюстями схватил её за верхнюю челюсть, а волчица сомкнула челюсти сзади на бедре. Молодые волки набросились на беззащитное животное со всех сторон, стали рвать, отрывая куски мяса вместе с кожей. Наконец один волк прошлогоднего выводка, переярок, умудрился запрыгнуть на спину и вогнать клыки в загривок отчаянно и судорожно извивающейся свинки. Хрустнул позвоночник, свинка упала на колени, волки тут же вцепились ей в горло, и вскоре её отчаянный хрип перешёл в бульканье. Она затихла, а волки, разорвав кожу на брюхе, уже добрались до внутренностей, пожирая их кусками, вместе с шерстью и лоскутами шкуры. К рассвету от свиньи ничего не осталось и налетевшим воронам пришлось довольствоваться лишь окровавленным снегом.

Вожак стаи, глядя на растолстевших сородичей, решил отложить поход на большое болото, который он запланировал ещё прошлым днём. Непонятно откуда взявшийся и куда-то исчезнувший, ночной чужак спутал его планы. Чужака найти не удалось, кроме того напоролись на свежие следы людей в ночном лесу. Время упущено и на днёвку пришлось остановиться тут же, на месте добычи свинки. На склоне невысокого холма, поросшего редким лесом, волки устроили днёвку. Матерый вожак и волчица залегли на самой верхушке, откуда хорошо просматривались все подходы к холму. Остальные волки, утоптав снег или раскопав его до мха, разлеглись невдалеке по кругу. Наступил серый рассвет, и ничего не предвещало ни беды, ни опасности, кроме тревожного ночного воя непрошенного чужака…

Опытная и чуткая свинья первой услышала подозрительный шорох и скрип снега. Вскочив с лёжки, она тихонько пробралась к также насторожившемуся секачу. Скрип снега, а затем и терпкий запах человека доносились со стороны лесной узкой дорожки к кормохранилищу, недалеко от которого мирно дремало стадо.

Некоторое время человек стоял на месте, затем шаги его стали удаляться и затихли в глубине леса. Однако, свинья и секач остались, настороженно прислушиваясь и принюхиваясь: появление в такую рань человека в лесу не сулило ничего хорошего. И они не ошиблись. Вскоре опять послышались шаги уже явно не одного человека, и впридачу, какое то металлическое дребезжание. Кабаны насторожились ещё более, в любую секунду готовые сорваться с места, поднять стадо и умчаться подальше от людей. Но и на этот раз скрип снега под ногами продвинулся дальше вглубь леса и исчез. А запах человека остался. Свинья, осторожно прячась за заснеженными ёлочками, стала обходить человеческий запах стороной, но он не исчезал, а, казалось, распространялся всё больше и больше. И тут свинья заметила источник запаха. Впереди над снегом натянута тонкая бечева, на которой слегка колышатся серые тряпочки, излучающие стойкий запах человека. Флажки тянулись над снегом на уровне глаз свиньи, и нить была натянута от дерева к дереву. Свинья осторожно прошла вдоль линии флажков – людей нигде не видно, только следы вдоль линии флажков, и стойкий запах человека и ещё чего-то необычного, нелесного, неприродного повис в воздухе. Заслышав опять человеческие шаги, свинья замерла, выглядывая из-за маленькой ёлочки, занесённой снегом. Этого человека она знает хорошо. Она его знает уже не один год и видела часто на подкормочных полях, на вышках, на подкормочных площадках. Часто он ездил с другими людьми и привозил зимой корма на подкормку. Но часто он привозил в лес людей и собак. Тогда шла охота, и их, диких свиней, убивали эти люди из-под злобных собак. Но именно этот человек не вызывал у неё опаски. Она попросту не боялась его, зная, что в большинстве случаев он лишь наблюдает за ней и за ними, не принося вреда. И запах его она тоже узнала, но на всякий случай, громко и грозно фыркнула. Человек остановился, схватился было за ружьё, висевшее на плече, но, увидев, наконец, свиноматку оставил ружьё на плече и улыбнулся, покачав головой. Затем он взял в голую, без рукавиц, руку шнур и пошёл быстрым шагом вдоль натянутого шнура, пропуская его вместе с флажками через ладонь, изредка останавливаясь и зацепляя шнур на сучок или ветку, таким образом натягивая его. Человек удалился, несколько раз оглядываясь на свинью и пробормотав что-то непонятное сквозь зубы, как показалось ей, не очень дружелюбное. Она также поняла, что опасности от него сегодня нет, и тихо, стараясь не шуметь, вернулась к настороженному стаду. Завидев свиноматку, свиньи успокоились и опять улеглись в свои отрытые в снегу и мху лёжки. В лесу наступила тишина. Но продлилась она недолго. Где-то в глубине леса послышался крик человека, стук палкой о деревья. Так начинают свою работу лесорубы, и кабаны, поводя ушами, успокоились. Но тут совершенно неожиданно мимо стада на махах проскочили испуганные волки. Они даже не задержались возле свиней, явно так высока для них была неизвестная им, диким кабанам, опасность. Ухнув, свинья-хозяйка объявила тревогу – все дикие кабаны повскакивали со своих лёжек, сбившись в кучу. Крик в лесу повторился и затих. Вскоре несколько волков, абсолютно не обращая внимания на кабанов, пригнувшись и прячась в густом подлеске, мелькнули и исчезли в заснеженной чащобе. С волками творилось что-то непонятное, и свинья решила уводить стадо из этого уютного места их предполагаемой днёвки. Она обошла стадо и двинулась только что ею протоптанным следом к флажкам. Всё стадо цепочкой двинулось за ней. Секач, чуть в отдалении, замыкал вереницу…

* * *

Петух где-то за несколькими стенами прокукарекал надрывно несколько раз подряд. Александровна, скрипнув дверями, вышла в сенцы. Из большой комнаты доносился знатный храп Болохина. Уютно и убаюкивающе греет спину натопленная с вечера печь. Глянув на подсвеченный циферблат, Алексей, кряхтя, полез с печи, накинув бушлат, вышел на улицу. Четыре утра – на дворе морозная декабрьская ночь. Но знает Алексей, как обманчива эта тишина и вон в той чернеющей громадине леса сейчас течет жизнь, идёт жесточайшая борьба за жизнь. Где-то к зазевавшейся и приснувшей в гнезде белочке неслышно подкрадывается куница; спасающуюся от холода в снежной норке тетерку скрадывает лиса; перебегающую с норки в норку мышь зорко выслеживает сова; рысь, неслышно ступая по сыпучему снегу, не сводит глаз с вздремнувшего белячка волки… Волки возьмут то, что захотят. Если пришла стая, как говорит Сидорович, то эти «санитары» пока не «выберут» всех, или почти всех, поросят, пока не расколят и не разгонят стадо по лесу, не успокоятся. Каждый вид имеет право на существование, но раз уж человек поставлен Создателем над животными, то в его ответственности и на его совести, количество и соотношение тех, кто «растительной пищей питается и, кто их, травоядных, поедает. И за те, и за другие души дикие теперь в ответе люди, и как биолог и как охотовед – он, в частности. Поэтому волки сегодня – враги. Много их, и вреда от них уж очень много. Где-то в глубине души жалел и уважал как биолог волков за их силу, за их мудрость и за их организованность и охотничий азарт, но охотовед в нём все же побеждал – волков надо истреблять. Ради лосей, оленей, косуль, кабанов. Ради других беззащитных жизней.

Ещё раз глянул на чернеющий лес. Где-то сейчас радуется смерть – «косят» волки свой урожай. Табун свиней здесь большой, да и оленя и косули достаточно. Хорошо, если вчера удалось обмануть, заманить волков из болота в лес. Уже через пару часов станет ясно. Надо идти будить коллег и выезжать. Охотники из города, если и приедут на джипах, найдут по следам. Подмога не помешала бы, да и охота на редкость интересная и необычная. Да и 31 декабря сегодня. Все люди как люди, а он? И егерей загонял, и Лена обидится, и ёлочку обещал. Ну, ёлочку обязательно привезёт. К вечеру, по-любому, в город надо. Лена говорила, что хочет Новый год с ним встретить, а он, как обычно, удрал, и дома хоть шаром покати в холодильнике. Совсем что-то последнее время запускать стал домашнее хозяйство. Всё, хватит самобичевания, пора ехать в лес.

Алексей специально громко вошёл в дом, собираясь будить охотников, но они все уже на ногах, тащат катушки с флажками, собирают рюкзаки. Наскоро перекусили и в шесть утра выехали в лес. Болохина, Пыркова и Антоновича пустил с рациями по маршрутам со строгим наказом: следы хоть нюхать, но свежесть определять как по часам. К рассвету все собрались у машины. Волки пришли от болота, задавили кабана, съели и легли где-то в районе кургана в таком-то квартале. Ждать и думать не пришлось. Немного проехав ближе к кварталу, достали флажки; проследив ветер, потянули против ветра. Петрович с Пырковым в одну сторону, Антонович и дед Миша – в другую. Алексей остался на входных волчьих следах. Когда оклады уже должны были сомкнуться на противоположной стороне, он вошёл в оклад и медленно пошёл вдоль флажков, забирая горстью руки снег и оставляя свой запах на верёвке и флажках от таявшего в ладонях снега. Скрипнул в стороне снег, Алексей схватился за ружьё, обожгло жаром – волки. Нет, не волки! Дикий кабан наблюдает за ним, и не кабан, а свинья. Ах ты, горе! Тут же волки! Видно разогнали стадо, потеряли поросят, раз свинья одиноко бродит. Здоровая! Такая хоть пару детишек спасёт, но почему-то одна, черт бы её побрал. Ведь начнётся охота – порвёт флажки или притопчет. А если и табун у неё за спиной? Было уже, и не раз, что дикие свиньи или лоси притаптывали флажки, а волки, пользуясь этим, уходили из оклада по их тропе, ступая след в след, а они, охотники, день до вечера искали волков в окладе и сто раз проходили мимо той же кабаньей тропы, подняв подмятые ими флажки и не заметив волчьих следов на «копытах». Алексей обернулся: свиноматка стоит и не шевелится, наблюдая за ним. «И не боится же, дура», – вслух процедил, а про себя подумал, что нужно будет именно здесь поставить охотника, а лучше – стать самому. Место хорошее для прохода волков: густой ельник, много снега, обзор малый. Обязательно будут тут пытаться вырваться из оклада, да ещё по кабаньим следам. Обойдя оклад по периметру, убедился, что волки здесь. Нашёл входные следы, пройдя в пяту по волчьим следам, нашёл место, где волки расходились и шли не след в след: как и говорили егеря, всего восемь волков. Двое – родители, четверо сеголетков – прибылых и двое прошлогодок-переярков. Дойдя к началу оклада, обнаружил там егерей и прибывших из города четверых, не считая водителей, охотников.

«Выходные, праздник, семья! Всё-таки охота – пуще неволи», – подумал с удовлетворением, здороваясь с приезжими. А время уже прижимает, пора начинать. Тем не менее – строгий инструктаж под роспись, путёвки, проверка оружия и боеприпасов. Наконец, расставив номера, сам стал в окладе у кабаньих следов. Договорились: как только загонщик поднимет по следу волков, он подаст сигнал, а дальше, чтоб не провоцировать волков на выход из оклада, не кричать, ходить по следам, стучать палкой по деревьям, но не давать волкам залегать и затаиваться. Алексей предупредил всех, что в окладе кабаны, и как они себя поведут, неизвестно. Всем быть бдительным, и в случае прорыва флажков кабанами, сходить с номера и занимать позицию, номер на тропе, на порыве. Объяснил, что волки в окладе ходят как тени. Бить только наверняка, не допуская подранков и стрелять картечью. Стали охотники внутри оклада, метрах в двадцати – тридцати от линии флажков. Вскоре закричал, подал сигнал Сидорович! «Пошли, пошли, пильнуй, пильнуй. Йоооооооп, Йооп – пильнуй его!» И тут же тишину леса рванул выстрел. Второй.

«Ого, Болохин умница, этот не промажет», – радостно и немного ревниво подумал Алексей. В той же стороне раздался третий выстрел. «Добил», – прокомментировал Алексей, внимательно вглядываясь и вслушиваясь в каждый шорох. Ещё один выстрел, второй уже ближе к Алексею. Третий, четвёртый. «Эх, идёт охота на волков», – радостно и возбуждённо подумал Алексей, и тут же услышал приближающийся шум, вал шума, треска, скрипа снега. Прямо на него из ельника катит стадо диких кабанов. Впереди – заснеженная свиноматка, за ней вплотную – пара подсвинков, за ними кабаны вразнобой по возрасту и полу. Табун прокатил мимо Алексея всего в двадцати шагах, прямо через флажки, сорвав их с суков и втоптав бечёвку с флажками в снег. Всего около двадцати пяти кабанов. Последним проскочил, отдуваясь и сопя, огромный, с сединой на серых боках, секач. Кабаны не заметили Алексея в белом маскхалате, а тот остался стоять, не шевелясь. Стволы ружья – и то натёрты мелом. Выстрелы в окладе затихли, и в наступившей тишине Алексей явно услышал шорох снега в окладе. Вот осыпался снег с еловой лапы, и показалась голова волка, которую Алексей уже держал на мушке. Даже успел разглядеть широкий лоб, серый с белым, запорошенный снегом, и выразительные, яркие какие-то жёлто-зелёные глаза, уставленные, казалось, прямо на него. В доли секунды вспомнилась сказки о гипнозе волчицы. Но только доли секунды. Палец уже начал нажимать на спусковой крючок, когда слева зашелестел снег, послышалось хриплое дыхание и топот. Прямо по кабаньим следам неслось двое волков. Один – здоровенный, пепельно-серый, лохматый материк, другой чуть поменьше, с рыжими подпалинами боков. До бегущих волков два десятка метров, до волка под ёлкой – около сорока. Не раздумывая, Алексей переводит стволы на сравнявшуюся с ним пару, ловит переднего и без упреждения стреляет картечью в голову. Волк закувыркался в снегу, идущий за ним притормозил, но тут же получил смертельный заряд картечи в лопатку и бок. Стоявший под ёлкой волк исчез, но Алексей успел-таки заметить серую тень, мелькнувшую в проёме затоптанных кабанами флажков. Ружьё к тому времени ещё не успел перезарядить, а когда поменял патроны, тень растворилась.

Поверженные волки не шевелились, лежали в снегу недалеко друг от друга. Не сходя с номера, Алексей стал ждать. Вскоре по следам пришёл взмокший от ходьбы по снегу Сидорович, нашёл добытых волков, стал оглядываться, не замечая Алексея; наконец, не выдержав, окликнул:

– Лексеич!

– Чего шумишь, – испугал старого охотника Алексей.

– С полем тебя, Лексеич и труби отбой! И поехали магарыч ставить.

– Постой, Сидорович. С чего ты взял, что охота закончена?

– Так вот Болхин взял двоих, городские по одному, и ты двоих. А волчица, сука, и щенок вот тут прошли, прозевал их ты, Лексеич?

– Я видел только одного волка, вон под той ёлкой.

– А! Я ж тебе говорил, заговорённая она, колдунья. Я-то по её следу давно иду; это волчица, с нею щенок был. Вон они, через флажки ушли, пока мы тут этими зверями управляли. Хитрющая, зараза! А вы не верили! Смеялись ещё!

– Да, Сидорович, я видел её глаза. Щенка не видел, только тень какая-то мелькнула. Ты уверен? Это волчица?

– Так иди, посмотри, вон следы, да и «метки» я видел по-бабски! Понял ты?

– Понял, верно, – усмехнулся Алексей, подошёл к своим волкам, открыл стволы и протрубил короткими сигналами сбор и отбой загона.

Вдвоём с Сидоровичем ему волков не утащить, и до машины далековато. Вскоре послышались сопения и шум шуршащих ветвей, и скрип снега. Перекликаясь, к Алексею пришли все охотники, таща на верёвках добытых волков. Всего шесть голов: два переярка, три прибылых и один матёрый волк. Все дружно поздравили друг друга, улыбаются, делятся впечатлением. Городские привезли фотоаппарат, нащёлкали вволю кадров. Нашлась у Алексея во внутреннем кармане его знаменитая, из нержавеющей стали, пол-литровая фляжка с чистым медицинским спиртом с раздавленными ягодками клюквы. С удовольствием охотники сделали по пару обжигающих глотков, заедая ставшим горячим от спирта снегом и попадающими на зуб ягодками клюквы. Антонович сразу же подогнал, насколько смог, УАЗа, волков загрузили в багажник, а флажки Алексей попросил Сидоровича снять назавтра-послезавтра, «через год», как прокомментировал неунывающий Миша Пырков. Не было уже ни сил, ни желания снимать флажки, а это кусок работы часа на два. Сидорович добродушно, даже великодушно согласился, но с условием: ещё два раза по разу из фляжки, пока до дома доедут. Алексей условие принял.

Уже собрались уезжать, когда Алексей всполошился:

– Ёлочки забыл. Лене две ёлочки надо маленьких, подождите, мужики!

Схватив ружьё и топорик из-под сиденья, быстро скрылся в зарослях. Не прошло и минуты, как он ушёл, в той же стороне прозвучал выстрел. Охотники замерли в недоумении. Болохин взялся расчехлять своё ружьё, Антонович включил радиостанцию. Но помощь не понадобилась. Вскоре к машине вышел раскрасневшийся охотовед. В одной руке он держал две метровые ёлочки, в другой… здоровенного ярко-рыжего лисовина.

– Во прёт, охотоведу сегодня! – только и воскликнул Миша Пырков, и дед Миша шепнул ему:

– Надо было, тёзка, в детстве кашу покушать! И тебе везло бы!

Так шепнул, что все услышали и дружно засмеялись. Подошедший довольный Алексей бросил лисовина на снег и, оглядев охотников, смущённо спросил:

– Чего ржёте?

– Алексеевич! А дед Миша сказал, что ты в детстве каку ел! – съязвил Миша..

– Ну, Мишенька, Сидорович – человек уже не молодой, старый, можно сказать. А что старый, что малый… так это неизвестно, кто и что там ел или ест, а, Сидорович? И кому больше фартит!

Сидорович сконфуженно покосился на Пыркова и толкнул его в бок:

– Я ж не это имел в виду, молокосос!

Все опять дружно засмеялись, поочерёдно потрепали лиса и, наконец, машины тронулись. В лесу уже заметно стало смеркаться. У Сидоровича дома засиживаться не стали: все спешили домой за праздничный стол. Выбросили волков, стащили к бане. Лисицу Алексей забрал домой.

Алексей пересел за руль своего УАЗа, оставив Антоновича дома. По дороге домой заехал в ночной магазин. Купил шампанского, водки, торт, колбасу и курицу. Хотя уже и не надеялся, что Лена будет ждать его. Заехал к ней домой, занёс ёлочку. Мать Лены, укоризненно взглянув на его далеко не праздничный и усталый вид, объявила, что Лена с дочкой ушли к нему ещё в обед. Поздравив её с наступающим Новым годом, Алексей сел в машину и с тревожным чувством поехал домой. Подъехал к дому и почувствовал, как кольнуло сердце. Дом встретил чёрными глазницами окон. Нежилая громада ждала хозяина холодно и безразлично. Открывая ворота, заметил у калитки натоптанные следы каблуков Лены и сапожек маленькой Кати. Заехав во двор и поставив машину под окна кухни, заглушил двигатель, облокотился на руль. В пустой и холодный дом идти совсем не хотелось. Даже в машине, пропахшей бензином, куревом, волками и ещё неизвестно чем, намного уютнее, чем в пустом его двухэтажном холодном доме. Тихо переливается, булькает где-то в помпе или радиаторе горячая жидкость – тосол. И тишина…

Вышел из машины, взойдя на крыльцо, дёрнул дверь – заперто. Открыл своим ключом, вернулся, забрал рюкзак, ёлочку, лисицу и оружие. На веранде – стойкий запах Лениных любимых духов. Вошёл в дом, прошёл на кухню, бросил вещи на пол, сел, не включая свет и закурил. С улицы показалось в доме непривычно тепло… Вроде, две топки вчера бросил, на улице мороз, а в доме тепло. Неужели Лена протопила и, не дождавшись, ушла. Обиделась. Да ещё с дочкой. Теперь и на глаза ей показаться как? Разувшись, не включая свет, вошёл в зал и включил люстру. По центру у дивана накрыт стол. Торт, шампанское, бокалы, свечи, конфеты. Сел на диван и тупо уставился на сервированный стол. В коридоре скрипнула лестница. Или показалось? Ещё раз скрипнула. И тут в зал вошли Лена и Катя. Алексей изумленно глянул, встал, все еще не веря своим глазам. А они, весело и радостно улыбаясь, стоят в пороге и чего-то от него ждут. Выйдя из ступора, Алексей спохватился:

– Здравствуйте, мои девочки! А я уже и не надеялся…

Лена подошла к нему, обняла и поцеловала:

– А мы ждали наверху, смотрели телевизор и в окно тебя караулили. Ты когда с дороги поворачивал, мы сразу угадали и спрятались. Ты злишься?

– Ну что ты! А я вот и ёлочку привёз и лисицу!

Он вышел на кухню, включил свет. И Лена, и Катя присели у лисы.

– Какая красивая! Дядя Лёша, а кому ты отдашь лисицу? – Катя осторожно погладила тёплый шелковистый мех.

– А кому надо?

– Маме!

– А тебе?

– А мне хвостик!

– Ну и договорились! Мама, ты как?

– Спасибо, Лёша. Дядя! – она смущённо поправилась, глядя на дочь, – Лёша! А можно я ёлочку наверху поставлю. В спальне? Я ведь в зале уже поставила искуственную…

Только тут Алексей заметил, что в зале стоит точно такая же метровая ёлка, украшенная игрушками.

– Я только «за». За всё «за»!

– Ну, тогда иди и приводи себя в порядок – и за стол. Будем провожать старый год. А у меня в духовке мясо, а в холодильнике твои любимые пельмени – сама лепила.

Алексей улыбнулся.

– Лёша, только забери оружие своё сразу. Пожалуйста!

Так давно с ним так никто просто, по-домашнему, не говорил! Так давно ему не было хорошо дома, именно – в доме. А сейчас он почувствовал, что его дом – это не только лес и не только работа. Как это ни странно, но ему приятно, что надо «убрать оружие, привести себя в порядок и сесть за праздничный стол», что тебя просто… ждут дома.