Текст книги "Охота пуще неволи"

* * *

Совещание у директора лесхоза закончилось. Алексей вышел из кабинета со стопкой официальных разрешений на добычу диких зверей в его охотхозяйстве. Два лося, пятьдесят пять кабанов, пятнадцать косуль и двадцать бобров. Два оленя к добыче остались под вопросом до начала сезона гона у оленей. Внизу на крыльце его ждали коллеги: Болохин (с красными опухшими глазами), Пырков и Козловский. Антонович по-привычке сидел в машине, но, завидев Алексея, тоже вышел, едва не защемив дверцей пытавшегося прорваться к хозяину Саяна.

– Ну, мужики, бумаги готовы. Поехали ко мне делить шкуру неубитого медведя! – Алексей решил свою планёрку провести дома.

Дома, по привычке, заварил для всех кофе, уселись вокруг стола.

– Вот моё предложение, – начал Алексей, – по рыбе у нас пока проблем нет. Надеюсь, не будет, да, Миша?

– Пока не предвидится. Рыбаки работают без выходных, план выполняют. Даже с лихвой.

– Я вот что предлагаю, – Алексей отпил кофе, – несколько трофейных экземпляров нужно добыть в июле. Охотников я найду. Козловский Миша, и Болохин, и Антонович! Подготовите к концу месяца три секача под вышки. Не важно, переносные или стационарные. Три секача нам нужны не столько для денег, сколько для рекламы. Поэтому с сегодняшнего дня по старой отработанной схеме: ищите выходы на кормёжку. Время, примерный вес, клыки. Всё должно быть занесено в дневники. Где-то подложите кормов, где-то с рынка тухлой селёдки, Где-то просто соли. Нужно, как минимум шесть выходов, чтоб уже наверняка. Вам на то месяц. Чтоб секачи уже были «привязаны». Я вмешиваться не буду. Ну, и естественно, Петрович, охрана. Подключай все свои резервы: техника, топливо, рации, мобильники, сексоты – всё в дело, чтоб браконьеры стороной обходили. Я на этой неделе выступлю по радио и дам заметку в газете. Я займусь постройкой двух стационарных и одной переносной живоловушек на кабанов. Нужно будет к концу месяца полтонны мяса сдать в ресторан. Деньги мы уже взяли. Потому я построю живоловушки, установим и прикормим на путях суточных и сезонных миграций табунов. Попутно обещаю несколько охот самим. И душу отведём, и печёнки попробуем. К первому июля все живоловушки должны посещаться, а вы, как договорились, трёх секачей «привязываете». Миша к этому времени, Пырков, уже тонн пять должен рыбы отловить и отдать в магазины. Вот и вся программа. Какие есть заморочки?

– Алексеевич! У тебя пиво есть? – Болохин отставил кружку с кофе.

– Нет, Петрович, как-то не подумал. Но вы уже езжайте, занимайтесь делом. Я тоже поеду. Надо к Александровне заскочить, просила подписать бумаги. Потом повезу прораба смотреть хату Сидоровича. Сколько он там насчитает, хоть пока на глазок, за ремонт. Ночевать сегодня дома тоже не буду. Буду в лесу, заодно к вечеру заеду на пожарище. Давайте, по коням. И поставьте, мужики, переносные вышки на сельхозполях. По-срочному. Надо пугнуть кабанов, да и заготовку мяса начать… Антонович, тоже едь, я сам эти дни буду мотаться…

Когда все уехали, Алексей приготовил себе обед, накормил Саяна, набрал номер телефона лесника Васи.

– Ну, здравствуй, Василий. Ты где? На пожарище? Долго будешь? Тогда дождись меня, я буду через часа два, устраивает? Договорились.

Заехав по пути к бухгалтеру, через два часа Алексей приехал на пожарище. Саяна выпускать не стал. Василий в форме, с биноклем, подтянут. Встретил Алексея с виноватой улыбкой:

– Здравствуйте, Алексеевич. Рад видеть вас, хоть и в этом кладбище.

– На, держи термосок, поешь городских вкусностей, специально для тебя привёз.

– Спасибо, неловко…

– Ешь, ешь. Молодой, кушать хочется всегда. По себе знаю. Я пока пойду, пройдусь один. Потом поговорим… Ладно?

– Хорошо. Я тут и побуду…

Алексей взял фоторужьё и пошел вдоль выгоревшего леса, по широкой и глубокой канаве, оставленной трактором. Солнце уже начало скрываться в верхушках деревьев на закате. Дойдя до болота, Алексей остановился в задумчивости, достал из футляра ружьё, навёл на остров. Болото перед островом избито копытами зверей, но на самом острове стоит тишина. Обошёл гарь от болота по всему периметру. Лес слева и справа вымер. Мрачная тишина и смрад горелых, кое-где курящихся головешек… Назад решил возвращаться через гарь. Пройдя вглубь, хотел уже вернуться: во многих местах иглица ещё тлела и почва под ногами начинала перегревать подошвы. Внезапно что-то увидев, остановился, сделал несколько шагов и замер. Под ногами лежат обгоревшие тела косули и маленького косулёнка. Мухи ползают по останкам, и в воздухе разносится приторный запах разлагающейся плоти. Тихо, очень тихо, сквозь зубы выматерился, судорожно вздохнул. Сняв на камеру, повернулся назад, к болоту, смахнув неловко появившуюся предательскую слезу. Сердце закаменело. Дыхание, казалось, сдавило спазмом, подступившим к горлу. Выйдя к болоту, только и сказал кому-то: «мрази, нелюди».

Подойдя к заждавшемуся леснику, угрюмо спросил:

– Права есть?

– Конечно, Алексеевич!

– Садись за руль, прокатимся, заодно и побеседуем. Идёт?

– А куда поедем?

– Куда повезёшь, Василий!

– Не понял…

– Поехали на пару часиков по лесу. Твоими тропками-дорогами. Лес посмотрим, следы пощупаем, понюхаем. На поля где-нибудь глянем, где кабаны и другие звери выходят. Можешь показать, Вася?

– Легко, Алексеевич. С удовольствием. Только сюда вернуться надо будет.

– А мы, Вася, так маршрут проложим, чтоб сюда не возвращаться.

– А мотоцикл?

– Ну, сойдёшь где-нибудь рядом. Дойдёшь, вернёшься. Не могу я смотреть… Вася.

– Понял, понял. Поехали.

Он быстро вскочил в машину, дождался Алексеевича и тронул. Они до сумерек ездили по лесу, по полям. Кое-где Алексей просил остановиться, выходил из машины, рассматривал следы на грязи, на песке противопожарных разрывов, по опушкам леса, на полях. Попутно расспрашивал лесника об учёбе, об армии, о родителях, о жизни в деревне, о зарплате.

– А браконьеров, Вася, много ли у вас в угодьях?

– Как сказать, Алексеевич. По лесу таскают втихаря местные дрова. По рыбалке – пока ваши рыбаки на озере не появлялись, так ставили сети. Сейчас наши же у вас работают. Ставить – местные уже не ставят, а приезжие боятся. Там дети дежурят с удочками. Как только машина чужая появляется – ваши тут как тут. Звиняйте, мол, бананов нема. А по охоте, Алексеевич, до вашего прихода трохи били зверя. Сейчас всё притихло, все смотрят, что будет дальше. Болохин и Козловский из леса не вылазят. Боятся браконьеры вылазить. Но оружия-то в деревнях полно. А раз оружие есть – оно стрельнуть должно. Так?

– Точно, Вася. В точку. Вот и я об этом думаю.

– А если, Лексеич, ментов, извините, милицию направить в деревню?

– Ментов, говоришь? Мы, Вася, в их работу впрягаться не будем, но иметь их… в виду – будем.

– Как это?

– Просто, Вася, потом узнаешь.

– Лексеич! Можно вопрос?

– Давай.

– Как там, в зоне?

– Хм. Хреново, Вася, очень хреново.

– И… Вам… тоже хреново?

– Любому нормальному человеку хреново, Василий. Ты у отца спрашивал?

– Спрашивал.

– Ну и что?

– А что, что… Говорит: жить можно… Кормят, спать ложат, на зарядку выведут. Письма принесут. Если заболел – вылечат. Если нет курить – дадут. Можно постирать, убрать за курево, за чай…

– Тормози, Вася!

Вася резко затормозил.

– Не, ты не понял, – засмеявшись, сказал Алексей, – Я имел в виду разговор твой… По существу… Говоришь, хорошо там, отец сказал. Ну-ну. Отец врать не будет, Вася. Тут вот какое дело, дружище. Каждый человек имеет своё собственное мнение о ценностях нашей жизни. Так? Так. И это мнение зависит от многих составляющих. От воспитания, от образования, от условий жизни. И в соответствии с этим своим сложившимся стереотипом ценностей жизни человек этот строит свою личную жизнь. Так? Так! Некоторым достаточно иметь пайку еды, пачку сигарет, стакан вина – и он доволен. Другому нужно ещё и поспать, и работу непыльную. Третьему – украсть. И так далее. За что этих людей судить? За то, что их устраивает то физическое состояние, которое они имеют, ради которого они что-то сделали. Кто-то носки чужие постирал; кто-то поленился их стирать сам, но отдал при этом пачку сигарет. Каждый остался при своих интересах. Так? Так! Можно их за это осуждать? Философски – да! По жизни – нет! Я вот свои носки стирал сам. Никому от этого хуже не стало? Стало! Стало хуже тому, кто не заработал на этом пачку сигарет и остался без курева. Так получается, Василий? Так мы с тобой придём к отрицанию отрицания. А на самом деле, по жизни, у каждого человека своя внутренняя струнка, свой пунктик, в соответствии с которым он живёт. У меня в тюрьме были и сигареты, и деньги. Много у меня чего было. Но не было свободы, не было охоты, не было любимых и родных людей рядом. Потому, Вася, я и страдал. Я не замечал ни пайка столовой, ни сна, ни медицины, но я видела смену пор года, я видел смену дня и ночи, я ждал писем… А если бы у меня не было бы сигарет, я бы бросил курить. Потому что мне нужно было другое, точнее сказать, потому что мне не нужна была неволя, в которую меня насильно впихнули. Из-за этого мне и было хреново, Вася, а не из-за того, что у меня не хватало чего-то материального. Ты меня понимаешь? Ну и хорошо. Так что, Василий, в тюрьме легче жить тем, кто попал туда по убеждению. Они знают, за что сидят, и они берут там своё. Именно, Вася, своё. Берут от всего и от всех. Берут смело, открыто, нагло и безоговорочно. Эта категория называется в народе – блатные, а в зоне – «порядочные». Но их за это душат менты…

Другая категория работает на них, получая заработанную долю в разном виде, в разном эквиваленте. В том числе и в виде некоторой помощи, например…

Третья категория работает на всех, продавая себя целиком в рабство. И морально, и физически.

А по большому счёту, чтоб тебя особо не загружать, скажу просто. Там люди делятся на категории по способу добычи пропитания. Вот и всё. Блатные, мужики, жулики, черти, обиженные. Каждый со временем проявляет свою сущность и попадает в одну из этих или близких к этому ниш и остаётся в этой нише до конца срока. А выйдя на волю, он уже и не хочет и не меняет этого образа жизни. Вот почему твой отец сказал, что можно жить там, а я говорю, что можно, но не нужно, что там не жизнь, а существование. Для любой категории невольников. Потому, Вася, что человек рождён свободным, а неволя – это противоестественно жизни нормального человека, поэтому в любом случае, неволя – это плохо… Неволя – это плен, а плен – это беда.

Видя, что Василий задумался, притих, толкнул его в плечо:

– Не грусти. Видишь, я восемь лет отсидел, вернулся, работаю. Отец твой отсидел, вернулся, работает.

– Так, Алексеевич, выходит, что тюрьма вас обоих не изменила?

– Ну, что ты. Ещё как изменила. Вона, батька твой пить бросил.

– А Вы?

– А я стал другими глазами на людей смотреть, Вася. На жизнь разных людей.

– Какими, Алексеевич?

– Злыми, Вася. Настороженными.

– Почему?

– Потому, Вася, что это не я сам сел в тюрьму, а это люди меня туда посадили.

– Как так? И я, и Болохин, и Ваша жена?

– Да, Вася. Меня в тюрьму посадило общество. А общество – это кто? Вы-ы!

– А я Вас в тюрьму не сажал…

Алексей засмеялся, ещё раз толкнул Васю в плечо:

– Извини, браток. Ты точно меня не сажал. Это я зря сказал. И давай-ка мы сменим тему. Ко мне работать пойдёшь?

– Куда-а?

– Ко мне.

– Конечно, Алексеевич.

– А чего ж не спрашиваешь, кем? А чего не спрашиваешь о зарплате?

– А мне всё равно, Алексеевич! Лишь бы к Вам.

– Вот в этом, Вася и есть наша общая беда, – огорчённо констатировал Алексей, – придёт царь – и всё станет лучше. Ладно, ладно, не дуйся. Я вижу, что лес ты знаешь хорошо, любишь работу. Молодой, крепкий, здоровый. А мы вот стареем. Нужно смену готовить. Поэтом у и беру тебя к себе. Но у меня, Вася, другая работа. Я, мы работаем за свои же деньги и для их, денег увеличения. Ясно? Вижу, что нет. Вот в лесхозе у тебя оклад – двести баксов американских выходит в месяц. А я хочу, чтоб ты не получал двести, а зарабатывал пятьсот, может, пять тысяч. Такая возможность у меня есть, а у тебя нет. Пока. Потому и беру тебя ра-бо-тать и за-ра-ба-ты-вать. Ну а если удаётся работать на любимой работе, да при этом ещё и зарабатывать, то это, считай и есть часть счастья. Зарабатывая, мы можем себе позволить и есть то, что хочется, и жить так, как хочется. Правильно говорю? То-то же. А раньше, до тюрьмы, Вася, я так не думал. Вот отличие того меня, от теперешнего. Теперь понял? Ну и хорошо. Этот месяц кругли свою работу в лесхозе, увольняйся честно и сразу ко мне. А пока тебе задание: проведи примерный учёт всего зверья в радиусе десяти километров вокруг твоей деревни. Для этого повстречайся со старыми охотниками. Опроси их по моей, так сказать, просьбе. Сам посмотри по полям, по лугам. Вспомни, чему в колледже учили. И через месяц мне покажешь ведомость по всем видам: от ласки и горностая до лося. Понял? Вперёд. За учёт получишь материальное вознаграждение: сто долларов. Но подписать тебе его должны Козловский и Болохин.

– А если не подпишут?

– Тогда я лично подпишу. Но перед этим сам лично всё пересчитаю. Договор?

– Договор!

– Ну, уже ночь близится, поехали к твоему мотоциклу.

– Так здесь недалеко, километра три. Я, Алексеевич, пойду. Заодно и работать начну.

– Ну, молоток, уважуха, Вася. Давай-ка мне руль. Звони, если что-нибудь не будет срастаться.

– Спасибо, Алексеевич. И за разговор. И за доверие. Я постараюсь оправдать…

– Ну, не гони, дружище. Всё у нас получится, увидишь. Не сразу. Но лет через пять, отучу тебя в институте и передам руль насовсем. Если не подведёшь, понял?

– Конечно, Алексеевич. Я буду…

– Ну, ну, всё, вылазь. Мне до дома ещё полтора часа по ухабам колесить. До встречи…

* * *

Телефонный звонок застал его на полдороги к дому. Звонил Болохин:

– Извини, Алексеевич, что поздно. Ты где?

– В Караганде, Петрович. Что у тебя?

– Не телефонный разговор, хотелось бы встретиться…

– Срочно?

– Не знаю, Лексеич. Разговор о твоих давних друзьях. Из-за которых у тебя долго не было дома…

– Что ты говоришь! Куда мне ехать?

– Я возле твоего дома уже два часа торчу…

– Ну, что ж не позвонил? Еду, буду скоро, подожди малёк, ладно?

– Жду, жду… до связи.

К дому подъехал в полной темноте. Саян, измученный ездой в машине, безмятежно спит на переднем сиденье. Но, лишь Алексей притормозил у дома, тут же навострил ушки и пулей выскочил в полуоткрытую дверцу водителя. Алексей не стал уже на него ругаться; а Саян, заметив Болохина, тут же для порядка несколько раз тявкнул на него и не подошёл к протянутой руке Болохина с конфетой.

– Саян, молодец. Нельзя. Правильно, – поддержал его хозяин, подходя и здороваясь с Болохиным:

– Извини, Петрович, что заставил ждать. Ты чего в камуфляже?

– Я от тебя поеду на вышку. Сам лично поставил с сыновьями две вышки. Хотел перед тобой похвалиться, да уж ладно, сам потом посмотришь. Вижу, что лицо у тебя аж осунулось. Грузишься ты, Алексеевич, вижу, по полной…

– Да и вы не спите. Ну, говори, Петрович, что там у тебя?

– Помнишь джипы, что от сто второго квартала с девками катили?

– Ну!

– Я пробил номера. Там, на пожарище, остались их следы. Прокуратура возбудила дело. На пустых бутылках нашли отпечатки пальцев. Короче, Лексеич, это те твари, что тебя в тюрьму упрятали.

– Тааааа-а-ак. Интересно. И что прокуратура?

– Ну, дело-то возбудили. Но… Короче, эти подлецы говорят, что проезжали там мимо и даже не останавливались. А бутылки выбросили из окна машины. Представляешь?

– Представляю. Правильно говорят. А что им на себя такой ущерб брать? Так, Петрович! Мне нужны все координаты этих ублюдков и девок, что с ними были. Только неофициально, сам понимаешь. Девок достань из-под земли. Но сам не трогай и не светись вообще. Сможешь?

– Смогу, Алексей. Будешь воевать?

– А я и не переставал, Саша. Только сейчас не те времена, не те условия, и, к счастью, не те мозги. Ты, пожалуйста, добудь мне все бумаги на них, копии протоколов осмотра места нарушения, заключений экспертиз. Ты уже, видимо, тоже не тот Болохин – прапорщик.

– Я не знаю, Алексей, что ты будешь делать, но одному тебе не справиться. Я с тобой.

– Ха, Петрович. Тебе в тюрьму нельзя. Таким, как ты, там сразу зубы выбивают, извини за прямоту…

– Ну, скажем, в тюрьму я не собираюсь, – обиженно засопел Болохин, – а вот тебя одного больше ни в какое дерьмо не допущу залезть. Или вдвоём, или не проси меня ни о чём, раз не доверяешь…

– Спасибо, Саша. Извини, сорвалось. Давай мне бумаги, потом всё вместе обсудим. Идёт?

– Смотри, Лёша, за базар отвечаешь? – Болохин растопырил пальцы.

– Брось, Саша, не занимайся ерундой, это тебе, менту, не к лицу, – строго оборвал его Алексей, – я и вправду, Саша, еле на ногах стою. Давай-ка перенесём; расход до завтра.

– До завтра, Алексей Алексеевич. Я позвоню ближе к обеду и встретимся.

– Пока.

Они пожали руки, Болохин сел в машину и укатил.

Алексей остался стоять, оперевшись на калитку и глядя на скучающего уставшего Саяна.

– Иди ко мне, Саянчик. Иди, хороший.

Взяв щенка на руки, пошёл в дом. Дома, разговаривая с Саяном, приготовил поесть себе и ему. Перед сном вышел покурить, сел на крыльцо. В кармане запрыгал телефон, глянул на часы: начало первого. Включил приём.

– Алексеевич, доброй ночи, – Миша Пырков явно возбуждён; Алексей это понял сразу, – извините, что поздно. У Болохина телефон не отвечает…

– Он только что уехал от меня. Говори, что случилось?

– Тут такое дело, Лексеич. Мы воришек поймали. Крыс…

– Каких таких крыс?

– У нас хотели сети снять. В темноте уже две штуки сняли, когда я их в ночник заметил.

– Сколько их?

– Три человека на резиновой лодке.

– Где они?

– Тут. У нас. Связанные. Я собираюсь в ментовку звонить, но решил сначала Болохина позвать, а он не отвечает, так…

– Подожди, Миша. Не торопись. Вы узнали, что за люди?

– Да, со слов. Из города приехали на машине. Видели, как мы сети ставили и решили их втихаря снять.

– А где их машина?

– Там, на берегу.

– Слушай сюда, Мишаня. Никакой милиции вызывать не надо. Вы их били?

– Ну, Алексеевич, а как же?

– Так вот. Составьте протокол о нарушении правил рыболовства. Что вы их изловили в момент снятия трёх сетей. Заберёте права у водителя, или техталон или техпаспорт. Короче, ксиву, понял?

– Не очень?

– Это не крысы, Миша. Крысы у своих крадут. А они брали чужое. Это, во-первых. Во-вторых, звать ментов – последнее дело. Вызывай их завтра на стрелку у здания райисполкома. Скажи за мою «Ниву». Хотя, дай им трубу!

– Подожди, Алексеевич. Развяжу одного, главного…

Алексей подождал, вскоре послышался низкий хриплый голос:

– Алло, слушаю!

– Здоровенько. Что, рыбы захотелось?

– Так мы, гражданин начальник, думали барыги какие-то понаставили. Решили и забрать, чтоб народное не растаскивали!

– А ты что, босота? Бродяга?

– А ты кто есть?

– Я не гражданин начальник. Я хозяин сетей, хочу завтра с тобой побазарить на равных. По деловью, приедешь?

– Скажи своим, чтоб развязали нас всех.

– Ты не кипеши там, а то связанными пойдёте раков кормить за то, что попались.

– Дело, говоришь? Приеду.

– Тебе Миша мой сейчас всё растолкует, а завтра в обед приезжайте за документами и за лодкой.

– Командир! А ты что, и лодку забираешь?

– А то! Ты мои снасти тыришь и хочешь ещё сухим выйти. Или ментов лучше к вам прислать?

– А-а не поймёшь, где и кто тут менты! Ну, приеду, лавэ брать?

– Не надо. Своё лицо привези и всё. Дай трубу там главному моему… Миша! Забери документы и отпускай. Лодку не отдавай, она уже наша.

– Понял, Алексеевич. Извини, что подняли…

– Да я ещё не ложился, Миша. Ты ляг, дремани. Завтра в обед вместе с Болохиным к РИКу подъезжайте, там я буду с этими встречаться. Хорошо?

– Хорошо, Лексеич. Сдам рыбу, посмотрю, что у других и приеду. Сразу.

– Ну, ни пуха, ни чешуи, ни пера, Миша, – засмеялся Алексей и отключил телефон.

На следующий день с утра Алексей стал мастерить вольер для Саяна. Одной стеной стала служить веранда, три других сделал из прибитых к столбам сетки-рабицы. Накрыл крышу рубероидом, и вместо будки, прорезал лаз на веранду – пока маленький, будет ему веселее в доме, позже построится будка. Дверь в вольер сделать не успел. Ровно в двенадцать подъехал к райисполкому. Машину с Саяном замкнул. Ни Миши Пыркова с Болохиным, ни жуликов вчерашних пока не видно. Пока есть время, забежал в райисполком поговорить с Александровной. Она его как раз и ждала. Пошли деньги за рыбу, необходимо было решить, куда их направить. Алексей попросил пока «сложить» в депозит, позже рассмотреть варианты. Пришёл счёт за проект реконструкции дома охотника и рыболова. Алексей, не глядя подписал нужные платежи: гостиницу срочно необходимо возвести на базе дома, оставленного стариком Сидоровичем и его женой Александровной. Как ни торопился, а задержался в бухгалтерии. Зазвонил в кармане телефон, это уже Болохин беспокоит.

– Петрович! Иду! – не слушая приветствия Болохина, Алексей выключил телефон и, попрощавшись с бухгалтером, вышел на улицу.

У его машины стоят трое неизвестных мужиков и Пырков, Болохин и Антонович. О чём-то тихо и мирно с виду переговариваются, но, подходя к ним, Алексей услышал последние слова Болохина:

– Если бы я там был, вы бы у меня всю ночку в КПЗ просидели, а вы ещё здесь пальцы начинаете гнуть, урки…

Заметив Алексея, все притихли. Подойдя к ним, Алексей за руку поздоровался с коллегами, проигнорировав протянутую руку одного из чужаков.

– Ну что, я вижу, Петрович, ты серьёзно огорчён?

– Зря ты, Алексеевич, вчера их пожалел. Таких садить надо без жалости…

– За что, Петрович?

– За наглость, Алексей Алексеевич.

– Да, вроде, нет такой статьи, Петрович, теперь я смыслю в уголовном кодексе. Зря, конечно. Хотя, если бы была такая статья, не хватило бы мест в наших зонах. Ладно. Вижу по мастям, – обратился он к одному из мужиков, – баланды похавал?

– Кто баланду хавал, кто и не хавал…

– За что чалился? Кем жил?

– Двести шестая, седьмая…

– Разбоооо-оо-ойник. Грабитель! Где в командировке был?

– Да покатался, было… А ты сам-то вижу тоже засиженный?

– Было дело.

– Давно откинулся, братишка?

– Тамбовский волк тебе братишка, парень. Делов не зная, в родственнички набиваешься… Нахрена не свои сети снял? Инспектором рыбоохраны хочешь работать? Или по бесу хочешь рыбку съесть?

– Да я.., мы…

– Повремени, «я»… «мы»… Ты знаешь, что бывает, когда хотят на халяву рыбку съесть?

– Командир! Ты грубишь!

– Я тебе не командир, я хозяин сетей и озера того.

– Во, блин. Уже у озёр появились хозяева. Барыги! Надо давно уже раскулачивать таких. На народное добро свой платок накидываете.

– Ого. Ува-а-жаю. Понимаю разбойника. Только я этот народ кормлю этой рыбкой.

– А ты её растил?

– Я её растил!

– Рассказывай байки чертям. Ты растил! Привыкли на халяву бабло черпать. Зачем мне такие расклады. Бомбил и буду бомбить таких, как вы…

– Алё, тормози, урка, – Болохин, сжав зубы, придвинулся к говорящему, но Алексей встал между ними:

– Погоди, Петрович, не закипай. А ты, фраер, говоришь бомбить будешь? А ты кем на зоне жил? Что молчишь? Газовал? По «кичам» ездил? А, может, банки таскал? Бомбить он будет! Хреновый ты бомбила, коль за рыбкой в озеро полез. Это я тебе говорю. А за тебя я, если захочу, узнаю через пару часов весь расклад. Веришь? Что затих, а? Короче. Сейчас валите отсюда, бомбилы. И лодку я забираю себе. Вы её отдали вчера сами. Или не так? Я интересуюсь, отдали или у вас её по беспределу мужики забрали? То-то. Молчите. Потом не предъявляйте… Бомбилы. И запомни: я за свои слова отвечаю. Ещё раз пересечёмся на воде – я заступаться не буду. Просто пожалеете… Ясно?

– Ясно. А ты обзовись, кто ты?

– Я Лёха, охотник.

– Ты-ы?

– А что?

– Так, Лёха, ничего. Мы не знали. За тебя слышали. Но не знали, что это твои тряпки. Думали это каких-то чертей залётных. Извини, Лёха, так получилось, некрасиво.

– Красиво, пацаны, или некрасиво – то отдельный базар. А лодка вам не нужна, раз отдали. Сам только что говорил, никто тебя за язык не тянул. Надо будет лодка, найдёшь другую. Раз так легко отдал. Так или нет?

– Ты понимаешь, Лёха, лодку взял у хорошего человека. Надо бы отдать. Мы проставим поляну…

– Вот она гадская натура, а ещё пальцы гнёшь. Ладно, пусть тот хороший человек подъедет в ментовку с документами на лодку. Я её сегодня туда отдаю, там и разбирайтесь.

– Лёха, не надо в мусарню. Мы туда не поедем…

Тут вмешался Болохин:

– Алексей Алексеевич. Да что мы тут с ними разговариваем? Поехали!

– Подожди, Петрович! Сейчас.

Алексей взял за руку и отвёл в сторону главного, по его мнению, из приехавших:

– Тебя, вас никто в милицию не гонит. Хотите лодку забрать? Заберёте. Только сначала покатаетесь с моими людьми днями, ночами, в жару, в дождь, по лесам, по полям, по озёрам. Поговорите с браконьерами один на один. Против ножей, топоров, стволов. Поговорите с бухими, злыми, прокуренными один на один. Попробуете в лесу забрать заточку или ствол раз на раз. Потом вот так, как сейчас, на стрелку съездите. Прикол не словите, к ментам не обратитесь. Горящий лес потушите. И пулю в спину не получите. Месяц вот так покатаетесь на своём личном транспорте – лодку отдам. Идёт?

– Лёха, ты чё, в натуре, из нас ментов лепишь? Чтоб мы своими руками себе петлю на горло накинули?

– Я ещё не всё сказал. Ещё от вас жёны сбегут за то, что вы ночами, сутками дома не появляетесь, денег не приносите, люди на улице косятся, детишек в школе обижают. А ещё менты, продажные менты, будут вас пасти на любой дороге, на любом косяке, чтоб западло учинить. И это не всё. Но пока достаточно. Вот ты и думай, отдал бы ты лодку при таком раскладе или лучше засунул её ментам вместе с протоколом. А те с тебя три шкуры сдерут, не одну поляну им накроешь. А ты, по глазам вижу, к ментам меня приписываешь! То-то же, «браток».

Повернувшись к Мише и Болохину, буркнул:

– Отдайте, мужики, им их гандон, только клапана порежьте. Пусть в магазин съездят, вместо «поляны». В другой раз будут думать, где, как и кого грабить…

Пырков нехотя открыл багажник и молча кивнул – забирайте.

А когда те, быстро забрав лодку и не попрощавшись, уехали, бросил Болохину:

– Правильно, Алексеевич сказал. И сделал. Мы с тобой, Петрович, ещё лохи по сравнению с ним.

– Да ладно тебе, Миша, они ещё своё слово скажут. Знаю я этот контингент. Уркаганы, одним словом говоря…

Тут Алексей не выдержал. Сплюнув на асфальт, исподлобья глянул на Болохина и, садясь в машину, негромко, но внятно сказал:

– Кто из нас урка, Петрович, знает один чёрт. Ясно?

Замешкавшись, Петрович, краснея, стал оправдываться:

– Извини, Алексеевич. Ты меня не понял, я хотел…

– Не стоит, Саша. Так же, как для тебя некоторая категория людей – уркаганы, так же и ты для определённой категории людей – мент, легавый… Ты меня тоже, извини… Я два дня, мужики, буду заниматься живоловушками. Если надо будет, найдёте по телефону. Встретимся в пятницу у меня дома ближе к вечеру. Антонович! Ты на тракторе с прицепом завтра к вечеру подъедь в лесхоз. Часам к пяти я тебя буду ждать. Нужен ящик двухсотых гвоздей, возьми свою пилу, молотки, топоры. Длинную стальную проволоку или тонкий тросик. Не забудь. Я ничего с собой брать не буду. Поедем в лес, будем ставить клетки.

– Алексеевич, – взмолился Пырков, – можно и я с вами?

– И я, – отозвался Болохин.

Алексей усмехнулся:

– Ну давайте-давайте, бросайте все дела… Так?

– Алексеевич, – заступился Антонович, – давай мы вместе все поедем. Это тоже работа. И опыт. Так же, мужики?

Видя, что Алексей заулыбался, Болохин весело подмигнул мужикам:

– Одна звенеть не будет!

– А две звенят не так! – поддержал его Антонович.

– Мужики! Я трактор водить не умею, – взмолился Алексей.

– А мы заночуем, Алексеевич! И поработаем, и отдохнём. Давно уже не собирались так, – Болохин вытер вспотевший лоб и, наконец, улыбнулся.

– Ну, тогда все к восьми утра в лесхоз. Козловскому позвоните. Как захочет. Не насилуйте: у него, в отличие от нас, бездельников, работы немерено.