Текст книги "Предназначение. Фантастический роман"

«Не сумлевайся Захар, это моя внучка. Я её мать покойную, Царство небесное ей, крестил, и всю их породу знаю. Ей можешь доверять и ейному мужу тож».

Захар вытащил из кармана удостоверение в котором значилось, что Захар Демьянович Щемяков является заготовителем райпотребсоюза со всеми вытекающими последствиями. Захар сказал, что никаких нарушений закона он не совершает, а помогает людям выжить. Прасковья отвернулась, достала из потайного места платочек с деньгами, развернула его, пересчитала деньги и огорченно сказала, что у неё восемь тысяч и что остальные она отдаст, когда привезут семена. Захар потускнел лицом и ответил, что если он не получит денег, семян не будет. Симаков молча достал из кармана пачку денег, отсчитал двенадцать тысяч и отдал их Захару, который получив деньги мгновенно преобразился, стал опять услужливым и приветливым.

«Человек без дна» – подумал о Щемякове Петр и сказал:

«Не вздумай обмануть, шкура, эту женщину, на дне морском найду и к стенке поставлю! Это говорю я, фронтовик Симаков!» – он не договорил и вышел из хаты, сильно хлопнув дверью. Через несколько минут вышла и Прасковья. Она подошла к Петру и сказала чтобы он не принимал близко к сердцу и, что сволочей на белом свете много и творят они гадких дел много:

«Купим мы семян, посеем-посадим в землю, а по осени уберем урожай и многие люди будут сыты и довольны. Этих упырей, что народную беду на пользу себе используют, накажет Бог. Пошли, Петя, домой возвращаться пора, может и вправду сыночка своего ты в моей хате найдешь!» – успокаивала Петра Прасковья.

На хутор приехали на нанятой Петром линейке. На звук подъехавшего экипажа из хаты выскочил загорелый мальчишка, следом за ним девочка. Мальчишка, увидев Симакова, остановился, затем с крикрм:

«Папаня приехал, папа, ты меня нашел! Я знал, что ты меня найдешь! Знал – из горла Петечки послышались всхлипы – а мамку я не сумел уберечь! Нет мамы!» – Петечка зарыдал и повис на груди отца.

Прасковья, онемевшая, стояла на линейке и не смогла найти в себе сил сойти с неё.

«Любашенька, дочечка моя, помоги мне сойти» – попросила она.

Сбежался весь хутор узнав о приезде Прасковьи. Казачки ахали и удивлялись:

«Вот ведь дал Бог и свиделись отец с сыном!»

Петр вторую неделю жил у Прасковьи, ему нужно было возвращаться в Ленинград. Хоть и списали его из армии, но на завод прибыть обязали по партийной линии. Он должен занять пост партийного секретаря. Сомнения его оборвал Петечка, он обратился к нему, как казаченок:

«Батяня, не уезжай. У мамани мужа нет, а у нас мамку убили. Оставайся здесь, я маманю уговорю!»

Мужик за сорок, видевший Октябрьскую революцию, потерявший семью, побывавший и в окружении и прошедший фильтрационный лагерь НКВД, комиссованный из рядов Красной армии по многочисленным ранениям, еврей по национальности, но русский по духу, стоя перед сыном вдруг почувствовал себя маленьким.

«Как твоя мамка скажет, так и будет. Не могу же я стать её мужем без её согласия» – ответил сыну Петр.

На утро к хате Прасковьи подъехала арба. С неё сошел горец лет тридцати пяти и постучал в ворота. На стук вышел Петр.

«Хозяин, принимай семена. Захар очень извиняется, что не смог вовремя доставить товар и просит принять от него в подарок семена подсолнечника».

В арбе лежали мешки с семенами, причем не простыми, а сортовыми, имеющими названия и контрольные бирки. Не обманул Захар, хоть и не в срок, но сдержал свои обязательства.

Хуторские казачки, получив семена, засеяли грядки, посадили картошку и просили Бога дать им урожай. Прасковью благодарили за семена. Жизнь в хуторе налаживалась, только от деда Игната и немой Марии не было известий.

В хуторских огородах лопушилась картошка, плелись кабаки и огурцы, цвели помидоры. Радовала хуторская бахча. Наголодавшиеся хуторяне просили Бога дать им убрать урожай и не привести к ним районное или станичное, вечно голодное, начальство. Коровы, отпоенные и откормившиеся на лугах, мычали протяжно, требовали быка. Плохо на селе без молока!

Петр, заметно посвежевший, сидя вечером за столом, решительно сказал, что поедет в район, или далее и попробует достать бычка. Прасковья ответила ему, что пора спать и задула лампу. Лежа в постели, она рассказала Петру о найденном съестном богатстве и о своих терзаниях, что не поделилась с соседями и о своем страхе быть обвиненной в смерти Ноздрачева. Понял Симаков, откуда у казачки и хлеб и гречка и просяная каша с салом. Выслушав Прасковью, подумав, сказал:

«Бог тебе судья, а не я!»

Голос Петра, и интонации прозвучавшие в нем, успокоили Прасковью, она уснула.

На следующий день, к обеду, в калитку постучали. Выйдя на улицу, Петр увидел двух всадников. К седлу лошади был привязан на налыгаче двухгодовалый бычек, тяжело поводивший боками. Большой человек в черкеске протянул руки к Петру и сказал:

«Петр, брат мой, тебе ужен бычек, я привел его тебе».

Радуясь бычку, гулял весь хутор. О судьбе деда Игната и немой, Арсен ответил кратко, дедка Игнат умер своей смертью и похоронен на родовом кладбище Дулаевых. Немая узнала своего насильника и указала на него. Старики постановили, насильник должен взять немую в жены. Она больше никогда не вернется на равнину, решили старики.

«Дай ей Бог много сыновей, и пусть защитит её Святой Георгий!» – закончил свой тост

Арсен.

Поздно ночью, изрядно выпив, Арсен и Петр сидели на улице и молча курили.

Арсен, брат мой, у меня есть триста тысяч советских денег, я не могу их использовать. Будучи в окружении, мы набрели на ящики с деньгами. Я с товарищами взяли понемногу денег, остальные сожгли, чтобы не достались фашистам. На моих глазах сгорели миллионы, если не милларды рублей. Кое-что мне удалось сохранить, но я боюсь ими пользоваться. У вас в горах свои законы, возьми деньги брат и распорядись ими!» – Петр достал из-под лавки сверток и отдал Арсену.

Горец принял сверток, гортанно крикнул и отдавая его появившемуся из темноты парню,

сказал: «Возьми это!»

«Петр, эти деньги я принимаю, как подарок от брата – произнес с дрожью в голосе Арсен – когда мы будем очень старыми, будем вспоминать эти часы застолья и братского единения, которые мы провели вместе. Ты русский, я горец, но мы одной веры. Сейчас я уйду, мне пора. Но ты помни, в горах у тебя есть брат, готовый всегда помочь тебе. На твои деньги мы построим в селе больницу и назовем её твоим именем. Клянусь! Да хранит тебя Господь и Святой Георгий!» – Арсен приложил руки к сердцу и мягко ступая ушел в ночь.

Все чаще Петр, лежа в постели, говорил Паше, что нужно уезжать из хутора, что детей нужно учить, они без грамотности, в нынешние времена, не проживут.

Прасковья, умаявшись за день соглашалась с ним и засыпая говорила, что все они решат завтра.

Наступила осень. Красава, сверкая тугими боками, покрытая и успокоенная, тяжко ступая, входила на баз и протяжно мыча, требовала к себе внимания.

«Петя, в наших краях тоже повластвовали большевики, но они – Иван замялся, подыскивая слова – так не беспредельничали».

Петр Казаков, собравшись с мыслями продолжил свой рассказ, он говорил, пересказывал семейную историю сам себе и говорил от имени третьего лица.

Верна пословица: «Были бы кости, мясо нарастет!»

Прасковья ввела Красаву в закуток, обмывая вымя, приговаривала, что скоро они будут пить молочко.

Дети поливали на закате овощи. За огородом, в степи, звонко били перепела. Они укладывали мир спать. Тихий сентябрьский вечер.

Прасковья прислонясь к Симакову сказала, что она перебирала сегодня свое барахло и нашла в кармане ватных брюк кисет. В нем оказались драгоценности. Из развязанного кисета на стол высыпались ювелирные украшения и другие предметы. В лучах заходящего солнца сверкнули разноцветные камни, золото. Прасковья, сдерживая слезы, указала на массивное золотое кольцо с бриллиантом:

«Это мамино, ей дедушка подарил вернувшись со службы. Его реквизировали у меня во время гражданской войны. А это, кумы моей – она указала на красивую брошь – куму, якобы, убили бандиты, а это ….» – Прасковья всхлипнула и уронила голову на столешницу. Перед Петром лежала груда золотых ювелирных украшений и еще чего то, напоминающего человеческие зубы. Прасковья подняла голову и сказала, что недаром казачки судачили, что у убитых казаков вырваны зубы с золотыми коронками. Ноздрачев и Короткий были в расстрельной команде, когда по приказу Троцкого, был расстрелян станичный сход. Узнав, как попал к Прасковье кисет с драгоценностями и именные часы её мужа, Петр Симаков попросил принести ему самогона. Долго сидел за столом, пил самогон не закусывая и бездумно смотрел на груду золотых коронок и драгоценных безделушек.

В ином свете он понял партийные разногласия, борьбу с крестьянством и русским народом, ничем не обоснованные, кроме партийной доктрины, массовые казни людей. С его глаз упали шоры идеологической брехни, со святых Идолов сползла мишура и перед ним предстала правда жизни. Симаков смотрел на мир глазами Прасковьи, хуторских казачек до сих пор не понимающих:

«За что вы, русские люди, нас караете!»

Симаков русский, восстал против Симакова еврея и русское начало победило в нем его кровь. Допив самогон, закусив малосольным огурцом, Петр сказал:

«Вот что, Паша – он указал на драгоценности – отбери из этого что знаешь, а остальное я возьму с собой. Завтра поеду в райцентр. К моему возвращению будь готова к отъезду. Что можешь продай, остальное раздай людям. Корову тоже».

Прасковья молча кивнула головой в знак согласия. Петр пошатываясь пошел спать на сеновал.

В райцентре он нашел знакомого горца и попросил его известить Арсена о том, что Симаков срочно желает его видеть.

Арсен приехал через день. Петр развязал перед ним узелок с золотом и сказал:

«Брат, возьми это золото и делай с ним, что хочешь. Золото с убитых в восемнадцатом году казаков. К Прасковье оно попало от мертвого Ноздрачева»

Арсен увидев золотой нательный крестик, бледнея, простонал, что это крест его брата.

Долго молчали побратимы, думая о своем. Выдыхая из себя воздух, Арсен прошипел: «Шакалы!» Расстались молча, ни просьб, ни пожеланий. С хутора тронулись на второй день после возвращения Петра. В станицу пришли потемну. В голове у Прасковьи долго стол мык Красавы, знала корова, что уходит хозяйка навсегда.

В станице Прасковья и Петр подали заявление в ЗАГС, они решили оформить свои отношения. Единственным условием Прасковьи было то, что она отказывалась менять свою фамилию. Петр не настаивал на том, чтобы она взяла его фамилию. Подумав, он решил взять фамилию жены. В ЗАГСе их зарегестрировали на фамилию Бурлаковых. Дети также стали Бурлаковыми.

Петр Симаков вырос в приюте и фамилию ему дал городовой, который принес его туда.

В райкоме партии, куда он обратился с заявлением о смене партбилета, долго мурыжили, грозились исключить из партии, но старые связи с Ленинградской парторганизацией сделали свое дело. Проверки тянулись почти год., но ничего с ним местные товарищи сделать не могли, чтоб отстранить от партии.

Петечка окончил третий класс, Любаша первый, на отлично.

Война, о которой уже стали забывать, громыхала на далеком Западе, в Европе.

Ежедневно радио сообщало о победах, о взятых городах, о плененных и убитых врагах. В станицах и хуторах завывали казачки, оплакивая убитых и покалеченных отцов, мужей, сынов, братьев. Станичные воины-калеки собирались стаями возле двора Куличихи, пили самогон, чихирь, тешили себя рассказами о былых подвигах и заслугах.

Война брала своё. Здоровые, молодые ложились в чужую землю. Что не смогла проглотить война, падало с её челюстей, возвращались солдаты домой без рук, ног, парализованными и безумными. Ложились они тяжким бременем на женские и детские плечи и души.

Война мстила женщинам, что они без мужей выжили в лихолетье.

Вечером Петр вернулся в приподнятом настроении, он достал из кармана новенький партбилет и отрапортовал, что коммунист Бурлаков прибыл до хаты. Через три дня после радостного для Петра события, ближе к полудню, к хате Бурлаковых подкатила линейка запряженная красивыми черными лошадьми. С неё сошли двое мужчин в черкесках, седой старик в белой черкесске при кинжале и вся в черном женщина. Её лицо закрывала вуаль. Старик постучал посохом в калитку и стал ждать, когда откроют. На стук вышел Петр, который увидев группу людей в национальных одеждах, застыл в изумлении. Старик, с сильным горским акцентом, попросил их принять по очень важному делу, а так же поинтересовался, дома ли Прасковья. Петр, узнав Арсена, пригласил гостей в хату. На звук голосов, из летней кухни, вышла Прасковья и подошла к гостям. Прозвучала резкая горская речь, старик ещё более ссутулился. Стоявшие позади него мужчины опустились на одно колено и произнесли:

«Прасковья, ты старшая в роду Бурлаковых женщина! Будь нам матерью, прости своих сыновей за причиненное тебе зло, за бесчестье принесенное нами вашему роду. Отец наш свидетель и душа нашей матери свидетель, что мы искренне каемся в содеянном и берем сестру твою Марию в род Дулаевых замуж за нашего брата Алана. О чем просим быть свидетелями Бога нашего милосердного и заступника нашего Георгия Победоносца!»

Прасковья поняла, что перед ней отец и сыновья Дулаевы и просят они прощения у неё за обиду нанесенную её сестре в далеком семнадцатом году, когда Алан Дулаев украл Марию, лишил её девственности. После этого Мария онемела и немного тронулась умом. Казаки отбили у горцев Марию. Родители отправили её от позора на хутор, где у них было хозяйство. Прасковья подошла к старцу, коснулась рукой его склоненной головы и сказала:

«Годы унесли наши горести отец! Подыми своих сыновей с колен. Пусть годы твоей жизни и силы твои будут нескончаемы! Пусть благодать будет над сестрой моей – заметив округлившийся сестрин живот – и дети в вашей семье будут множиться, а с ними богатство и достаток!»

После слов Прасковьи горцы шумно и облегченно заговорили. За праздничным столом просидели до первых петухов. Прасковья подарила материнское золотое кольцо с бриллиантом невесте, жениху карманные серебряные часы. В ответ Арсен преподнес супругам Бурлаковым десять золотых червонцев царской чеканки, в качестве калыма. Как не уговаривали хозяева гостей остаться переночевать, они подхватились и уехали.

Приближающийся учебный год поторапливал с отъездом. Хату с хозяйством продали за бесценок пришлым людям, которые бежали из разрушенных войной городов и сел в более благополучные районы страны. Послушались совета старика Дулаева, место жительства выбрали в Северокавказском крае. Сняли квартиру в областном городишке. Здесь то же самое, что и в покинутой станице, чужие люди. Прасковья устроилась техничкой в школе, Петра горком партии направил на курсы счетоводов, которые он успешно окончил и был направлен на работу в пассажирское автохозяйство бухгалтером. Петечка и Любаша пошли в школу, жизнь семьи налаживалась, забывались лишения» – Петр перевел дух, закурил и продолжил рассказ —

«Весной пришла Победа, народ ликовал, страна переходила на мирные рельсы.

Отец мой окончил финансовый техникум в краевом центре, мать городское медучилище. По давнему решению деда Петра и бабки Прасковьи поженить детей, в тысяча девятьсот пятьдесят девятом году Петечка и Любаша поженились. Ровно в срок родился я.

Все было бы хорошо, но в нашем городке появился невесть откуда Короткий Яков Моисеевич, бывший председатель Кизиловского стансовета, который занял пост заместителя председателя горисполкома. Он каким то образом узнал, что бухгалтер автохозяйства, муж бывшей жены белогвардейца Бурлакова. Дедом занялось КГБ, начали таскать по различным партийным комиссиям и затаскали до смерти. Видимо не простили ленинградские товарищи измены Петру Симакову. Умер дед вскоре после моего рождения. Добили его партийная бдительность и немецкий осколок под сердцем. Бабку Прасковью из школы поперли. Вскоре пришла хрущевская «оттепель», разоблачение культа личности Сталина, на волне всеобщего ликования снесли памятники Сталину в нашем городке, деда реабилитировали и восстановили в партии. Бабке назначили пенсию за него и восстановили на работе. Выделили участок для строительства дома. Все вернули и дали, но деда Петра не воскресили. Петечка, мой отец, после окончания финансового техникума попал на рабочее место своего отца. Работники ПАХА шутили:

«Как был у нас Петр Бурлаков бухгалтером, так и остался, хоть и умер!» Родители с помощью бабки Прасковьи, и по-моему деда Арсена Дулаева, выстроили добротный дом, в котором я и вырос.

Школа, занятие в боксерской секции, вот и вся моя мальчишеская жизнь. Тренер и мой наставник Александр Иванович воспитал из меня бойца. Он рекомендовал меня на спецкафедру института. Учеба, участие в боевых действиях в Афгане, позор плена и выдворение из Армии, это осталось в прошлом. Кстати о часах, которые подарила бабка Прасковья мужу своей сестры Марии Алану.

Попал я служить в сецподразделение командиром которого был Виталий Дулаев. В стычке с душманами он погиб, тело мы вынести не смогли, тогда я как заместитель командира, приказал заминировать тело командира, чтобы оно не досталось душманам. Издевались они над мертвыми страшно.

В кармане у командира я обнаружил старинные карманные часы с надписью на крышке: «Старшему уряднику Бурлакову в день именин от преданных одноплолчан». Я не обратил внимание на фамилию указанную на часах. После трудного похода и «разбора полетов» нашу группу наградили орденами и медалями и отправили в отпуск. Мне дали орден Красной Звезды.

Дома я показал часы бабушке Прасковье, она присела на диван и залилась слезами. Рассказала историю часов, о том, что подарила эти часы в день свадьбы сестры её жениху Алану. Я рассказал как попали ко мне эти часы. Бабушка Прасковья пожелала чтобы я поехал в горное село и рассказал родителям подполковника Дулаева, как он погиб и отдал им часы. Был я у родителей подполковника Дулаева, честно рассказал им о гибели сына, а также о том, что нет у него могилы. Долго мы сидели молча.

На следующий справили поминки-тризну по воину Виталию. На прощание отец командира отдал мне часы со словами: «Пусть останутся они у тебя лейтенант. Эти часы будут памятью о многих родных тебе людях. Ты родной мой внук!»

От Дулаевых, не догуляв отпуск, я отбыл в Афганистан. Потом был плен у маджахедов. Побег. Служба у противников маджахедов, узбекских баев. Ушел я и от них. Об остальном ты, Ваня, знаешь. В Армии я оказался лишним, делать ничего кроме как воевать и служить я не умею.

Видно живы до сих пор Короткие и Ноздрачевы, коли Бурлаковым житья нет – Петр вяло махнул рукой и добавил – да пошли они все к одной матери. Идем братишка спать. Выговорился я, излил душу, вроде легче стало!

Глава 24. Стычка с хулиганами

Петр, обхватив Ивана за шею, выделывая ногами немыслимые кренделя, вдруг загорланил:

«Не пускала меня мать во солдаты!»

Впереди замаячили фигуры. Когда друзья подошли к ним поближе, от толпы отделился паренек и спросил:

«Чего придурок разорался среди ночи, или тебя пидор не учили, что после одиннадцати часов ночи даже разговаривать громко нельзя, а ты о…».

Парень закончить речь не успел. Лежащая на плече Ивана рука Петра вывела оратора из строя надолго. Не выдержала бандочка «крутых», человек в десять, напора волкодавов. Пара сломанных рук. Несколько отбитых яиц. Синяки, отбитые внутренности и прочие неприятности получили блатные. Досталось и нашим героям, Петру проткнули ножом ягодицу, Ивану порезали левую руку и набили большую шишку на голове. Петр в запарке драки приказал «мочить» гаденышей намертво, хорошо что Иван не расслышал. Проигравшая сторона пообещала разобраться с ними, на что друзья рассмеялись и улюлюкая бросились на врагов. Противники без лишних слов убежали, оставив своих поверженных соратников на поле боя. Петр подошел к одному из них и осмотрел его. У парня болталась сломанная рука и он находился в полуобморочном состоянии. Казаков спросил его:

«Где тебя, сученок, учили ширять людей пикой?»

Не получив ответ, Петр сказал, что нужно вызвать ментов и скорую помощь, на что вдруг оживший парень с переломом сказал:

«Кенты, если хотите, прирежьте меня, но ментов не вызывайте, прошу вас!»

«Откуда будешь фраерок и какой масти?» – спросил раненного Петр.

«Московские мы. Здешних пареньков решили побить за то, что они побили наших. Да, видимо, не на тех, по пьни, нарвались».

«Масти какой будешь?» – построже спросил Петр.

Из дальнейших расспросов выяснилось, что отомстить за избитого товарища приехали студенты одного из московских вузов и вляпались в неприятную историю.

Петр не поверил в брехню урки и сказал ему, что если он и его банда ещё раз появится у них на глазах, то они воткнут им руки туда, откуда ноги растут.

В общагу они влезли через окно. Обработали раны и улеглись спать

Размышления автора

Читатель! Ты уже слышал и не раз, истории подобные рассказанной Петром. Их забудут не скоро. Зарубцуются душевные раны участников тех событий, пересмотрят свое отношение к этим событиям их дети и внуки, но забывать эти жуткие и героические события в жизни русского народа, потомки не вправе. Они должны сделать из них выводы, что лучшей доли для себя не добьешься кровавым переделом чужого имущества и лишения жизни других людей.

Жизнь продолжается! Наши герои живы, полны сил. Последуем за ними.