Текст книги "Предназначение. Фантастический роман"

Глава 11. Зимовка на берегу Ледовитого Океана

Место для лагеря нашли в десяти километрах от озера. Какая сила их вела и кто им благоволил, трудно сказать. После того, что они совершили за последние недели, сказать что помогал им Бог, можно только богохульствуя.Ручей вывел их к большой реке, по которой шли льдины и всякий хлам: кусты и мох, торфяники с подмытых берегов. На привале стояли уже третьи сутки. Ели, спали, отлеживались. Терзала неопределенность. Лагерь замаскировали со всех сторон и с воздуха. Иногда Василий уходил в тундру. Он ловил на себе взгляды Аннушки и Гришки и его брала злость от мысли:

«Влипли как кур во щти, а им любовь!»

Он брал ватник, отходил от лагеря метров на двести и лежал часами, бездумно уставясь в голубое небо. Вспоминал с чего начиналась сегодняшняя жизнь. Познав женщину, Василий тянулся к ней. В Светку он влюбился сразу и бесповоротно. Девице, не составляло особого труда увлечь парня. Увлеченная похотливым угаром, она, видевшая жизнь в разных её ракурсах, хотела вначале поиграть с Васькой, но привязалась к парню с кристально чистыми голубыми глазами, и такой же чистой, подобной родниковому ключу, душой, с грубыми неопытными ласками. Через некоторое время она влюбилась в Ваську до упомрачения, до физической боли. Светка уже не могла отделить его от себя. Об этом девушка, стыдливо опустив глаза, призналась Василию, чем ещё крепче привязала его к себе. Гришка подтрунивал:

«Тили-тили тесто, жених и невеста!»

Родная Армия повернулась к своим солдатам, лицом. Честно прослуживший год солдат, имел право на двухнедельный отпуск. Получил отпуск и сержант Чернышев. Домой он не поехал, а закатился в райцентр к Светке. Аннушка ушла на постой к бабе Нине, благо Митрофанович мотался где-то по своим темным делам. С деньгами у Васьки проблем не было. Старший брат Николай, живущий и служащий в Москве, присылал ежемесячно сто рублей, да еще разовые переводы от многочисленной родни, позволяли Василию жить безбедно. Гришка советовал Ваське съездить с невестой в Москву. Василий стеснялся объявить родным о женитьбе. У него все старшие братья не женаты. Сестры Светка и Анна учатся, одна на учительницу, другая на фельдшерицу. Старшая, Ольга, замужем, работает в леспромхозе. Михаил, из братьев самый старший, окончил лесной техникум и сразу попал в армию. Служил под Москвой, там же остался на сверхсрочную службу, нужно было учить Николая, окончившего одиннадцатилетку с золотой медалью.

По рассказам матери, после поступления Николая в геологоразведочный институт имени Губкина, Михаил пять лет содержал брата. После окончания института, Николай распределился в геологический трест в Западной Сибири, а Михаил уехал со своей частью в Афганистан, на войну, в пекло плена и позора.

Вернулся Михаил домой израненным, контуженным, замкнутым в себе человеком. Его не радовало ничего. Вскоре он устроился на работу в лесничество на самую дальнюю и глухую заимку лесником. Появлялся Михаил два раза в год, всегда в одно и тоже время. Входил в дом, кланялся молча на образ, крестился, здоровался с родными. Мать топила ему баню. Он мылся один, одевал праздничную форму лесника, пахнувшую травами и шел в церковь исповедовываться и принять святое причастие. Приходил из церкви, переоблачался в обыденное, ложился не раздеваясь, на лавку и молча лежал, глядя в потолок. Васька и другие дети побаивались Михаила, молчали и в душе осуждали старшего брата за его отчужденность и отрешенность. На следующий день Михаил ехал в контору лесничества получать причитающиеся ему припасы. Василий не помнил, чтобы Михаил привозил домой шкурки убитых зверей или дичь, как это делали другие лесники. Навьючив лошадей, он подходил к отцовскому дому, возле ворот которого его ждала многочисленная родня. Молча, троекратно с поклоном, крестился на дом, отдавал общий земной поклон отцу, матери, братьям и сестрам, родичам, нахлобучивал, по сезону, шапку или фуражку, извиняющее говорил:

«Прощайте!» – и уходил не оглядываясь.

Сколько помнит себя Василий, Михаил, вернувшийся после Афгана, выглядел всегда одинаково, словно время забыло его и текло мимо.

Василию, лежащему сейчас в тундре за сотни вёрст от родного дома, становилось понятно сколько нужно перенести человеку физических и душевных мук, чтобы превратиться из весельчака, балагура и жизнелюба, старшины Михаила Чернышева, в живой труп запрятавшегося в лесной глухомани лесника? Сколько горя нужно хлебнуть, чтобы уйти от самых дорогих людей, отгородиться от них лесной чащей и болотами, чтобы у человека не осталось даже слов для общения с себе подобными! Значит у Михаила остался один бог в душе, который поддерживает его на грешной Земле!

Вспомнились слова отца:

«Бог не дает человеку испытаний выше его сил! Терпи сынок!»

Василий все больше впадал в состояние полусна, полубытия. Душа его отрывается от земли. Он видит свое тело, лежащее в тундре на берегу безымянной речки. Зимовку у Ледовитого Океана. Тягач, в нем себя и Гришку. Они дружно гогочут и поют песню:

«И на Ледовитом Океане свой закончили поход!»

Начало похода Васька тоже вспомнил. В начале января, в бытовку зашел прапорщик Бурлаков и сказал:

«Братишка, дело есть» – Василий набросил бушлат на плечи и они вышли из казармы.

«Держи!» – Гришка протянул Ваське увольнительную.

«Приведи себя в порядок, и дуй ко мне в общагу, я заскочу в магазин и через полчаса буду дома» – отдал шутливое приказание Бурлаков.

«Слушаюсь, товарищ прапорщик! – в тон ему ответи сержант Чернышев – разрешите выполнять!»

«Выполняйте!» – ответил прапорщик. Видевшие этот спектакль театра миниатюр солдаты, группой стоявшие возле КПП, дружно заржали. Они то знали подлинные отношения сержанта и прапорщика.

Замполит группы, младший лейтенант Закорякин, называл их дружбу панибратством и неоднократно докладывал, правда тайно, командиру группы старшему лейтенанту Дерюку, об неуставных взаимоотношениях командира взвода прапорщика Бурлакова с командиром отделения сержантом Чернышевым. На доклады «шпака» Закорякина Дерюк отвечал односложно:

«Пош.. л он бл…. На х…!» – он съедал окончания слов и мало кто из подчиненных понимал старшего лейтенанта с первого раза. Вместо повторения слов, Дерюк тыкал подчиненного, вроде бы легонько куда-нибудь, отчего солдатик, а иногда сержант-срочник, долго потом переводил дух, потирая ушибленное место..

Офицеры и сверхсрочники, знали, что сержант Чернышев подал рапорт о зачислении его на сверхсрочную службу, ждет приказа и они уже приняли его в свои ряды. Парень свой, нигде не прокололся, а что пока в казарме большой беды в том нет, целее будет.

Василий прошел через КПП и направился в жилой городок. Он прибрался в комнате у Григория, вымыл от пыли тарелки и стаканы, застлал стол свежей газетой. В дверь постучала вахтерша и спросила:

«Может чего горяченького будете? У меня есть котлетки, пельмешки, капустка квашенная, грибочки соленые».

Васька ответил, что не знает, что нужно и определятся они после того, как Григорий придет из магазина. Прапорщик пришел злой. В военторге, по его словам, кроме комсы ржавой да продавщицы шалой, ничего не было.

Вахтерша, тетя Галя, принесла кастрюльку горячих котлеток, миску квашенной капустки и бутылочку Столичной, пожелав приятного аппетита, она ушла. Утолив первый голод, Гришка рассказал другу, что старший лейтенант Дерюк посылает их в командировку, вывезти с зимовки ценный груз. Прапорщик объяснил Чернышеву, что на зимовке зэки ловят в окрестных речках и озерах ценные породы рыб, ловушками и капканами добывают пушнину. Охрана отстреливает белых медведей и северных оленей.

Прикончив вывивку и закуску друзья вышли в бытовку. Покуривая в полной темноте, они

Продолжили разговор. Василий спросил:

«Так мы вдвоем едем?»

«Да что ты, Вася, как можно вдвоем? Роту спецназа и пару танков-снегоходов нам дадут в сопровождение!» – съязвил Григорий.

На следующий день Чернышеву присвоили очередное воинское звание «сержант». После развода он и прапорщик явились по вызову комбата в штаб. Полковник Сарьян, командир отдельного охранного батальона, принял их без проволочек. Они вошли в кабинет и увидели полноватого, седеющего мужчину южной породы. Легкий кавказский акцент делал его речь изысканной и привлекательной. Полковник предложил военнослужащим присесть. Расспросил о здоровье родителей, о вестях из дома, пишут ли им и пишут ли они, не нуждаются ли родители в чем-нибудь. Закончив с пожеланиями, наставлениями и напутствиями, полковник плавно перешел к главному. Голос его зазвучал набатно. Он говорил о долге и чести солдата, о необходимости стойко преодолевать трудности службы. Сделав паузу, полковник внимательно посмотрел на подчиненных и продолжил:

«Большие люди на верху, тоже люди. Хотят иметь немного рыбы северных деликатесов. Их жена хотят носить меховой шуб. Большие люди день и ночь не спят, болеют душой за нас, чтобы снабдить одеждой и едой! – он сделал паузу и закончил – делов -то, как комар накакал! Нужно съездить на побережье, забрать у промысловиков добытое ими и привезти сюда. Дело небольшое, но сделать его нужно без лишнего шума и слов. Сейчас развелось разных дэмократов, кричат-шумят о природе, как будто какая —то тонна семги или гольца,

или десяток белых шакалов или лис, разорит природу. Да их сдыхает больше, когда им кушать нэту!»

Далее, говоря оперативным языком, полковник не выходя из кабинета, завербовал двоих подчиненных в свою команду.

«Один деревенщина, другой неудачник-службист. Будут служить мне на совесть, да и подготовка у этих двоих лучшая в ЧМО. Хороших щурят я сегодня выловил» – самодовольно подумал полковник Сарьян.

Комбат назначил старшим прапорщика Бурлакова и приказал явиться за пакетом для сержанта Татаринова в день отбытия на зимовку.

«После того как вывезете весь груз, вы получите прибавку к окладу. Вам будет присвоено

внеочередное воинское звание, предоставлен месячный отпуск и выплачено денежное вознаграждение в размере пяти должностных окладов. Вы, товарищ сержант, с сегодняшнего дня зачислены на сверхсрочную службу. Довольны, сынки!?» – голос полковника помягчал и Василий заметил, что комбат исподтишка наблюдает за их реакцией.

«Служу Советскому Союзу!» -гаркнули парни в ответ.

Зимой геологи, буровики и все организации, ведущие работы в тундре, начинают интенсивно завозить необходимые материалы и оборудование на точки и в населенные пункты. Для этого прокладываются дороги, так называемые «зимники». По ним можно, сильно не утруждаясь, проехать почти в любую точку тундры. Друзья получили подготовленный, заправленный и готовый в путь тягач у зампотеха батальона майора Трепыхайло, похожего на украинского дядьку-хлебороба. Майор, пританцовывая на морозе, тихо матерился, пытаясь сделать оттиск печати на бирке ворот бокса. В дежурке транспортного парка немного отогревшись, майор вручил прапорщику Бурлакову приемо-передаточный акт:

«Владей чмошник. Зверь, а не машина, от сердца отрываю!» – сказал майор, для убедительности шмыгнув замерзшим носом.

Григорий с Василием, изучая карту своего маршрута, с удивлением обнаружили, что он обходит все зимники и им придется ехать целиной, руководствуясь компасом и звездным небом. На складе они получили теплую одежду, оружие, и многое другое имущество, необходимое в тундровом бездорожье.

Пакет комбат не дал, сделав вид, что о нем вообще не было речи.

Переделав все дела, прапорщик Бурлаков и сержант Чернышев выехали из расположения части в полярную ночь.

Глава 12. Возвращение к людям

Тихо урчит двигатель тягача, который ведет Григорий. Василий дремлет рядом. Двигатель начинает стучать громче, меняет такт. Чернышев стряхивает с себя сон-оцепенение и оглядывается. Он не в кабине тягача, а на берегу тундровой речки. Звук мотора не приснился ему. Василий осмотрелся и увидел катер буксирующий баржу по реке. Расстояние до катера с полкилометра. Он инстиктивно вжался в мох и стал сползать в ложбинку, разрезающую берег, и заросшую мелким ивняком. Сердце бешено билось в груди, в голове стучала мысль:

«Заметили на катере или нет?»

Василий сполз в ивняк, подтягивая за собой ватник. Кустарник надежно защитил его от просмотра с реки.

«Как там Гришка? Заметил он баржу или нет? Не увидели ли его с баржи» – гадал Василий, тревожась за друга. Сильное течение и идущий по реке лед, затруднял ход буксира и баржи, которую водило со стороны в сторону. Расстояние, отделяющее буксир от Василия и следующий километр, до плавного поворота реки, буксир прошел за час. Едва рыскающая баржа скрылась за поворотом реки, Василий приподнялся над ивняком. Затекшие, от долгого сидения на корточках, ноги плохо слушались. Перебежками он добрался до лагеря.

Григорий и Анна спали на солнцепеке. Докучливые мухи и комарье вились над спящими.

«Эк их разморило после …..» – подумал неприязненно Василий.

Рука его самопроизвольно потянулась к пистолету. От пришедшей в голову мысли, ужас объял Василия. Он опустился на колени и закрыв глаза, немым криком возопил:

«Господи, пронеси мимо меня чашу сию! Не дозволь Зверю возобладать над душой моей! Дай мне Господи любовь к брату моему и жене его! Прости Господи мне, Григорию и жене его грехи наши! Лучше покарай меня!»

Немой всплеск энергии отчаяния, исходивший от Василия, достиг Григория. Он приоткрыл глаза и увидел коленопреклоненного Чернышева с шевелящимися губами и закрытыми глазами. Григорий почувствовал, что мимо него пронеслось что-то страшное, черное, леденящее душу, в простонародье, называемое Смерть. Он пошевелился, снял с себя Аннушкину руку, сел.

«Васек, ты что? Ты не заболел?»

Василий оставался без движения. Голос Григория медленно вытягивал его из страшного, неведомого, черного угла его души, подсознания.

«Братишка, очнись. Я тебе новость скажу, у меня сынок будет, Васькой назовем!» – теплый и взволнованный голос Григория возвращал Василия к жизни.

«Светку, Светлячка моего убили по моей вине. Я её затащил в тундру» – прошептал Васька, плечи его затряслись от надрывных рыданий. Проснувшаяся Аннушка, поняв смысл происходящего, сказала:

«Не греши на себя Вася. В Светкиной смерти ты не виноват, а этих гадов, на вертолете и заимке, вы правильно положили. Не вы их, так они вас и меня. Будь мужиком, Вася! – и добавила – на белом свете три страшных греха отца-мать забывать, друзей-товарищей предавать, да Родиной торговать! Так мне дед в детстве говаривал».

Василий превозмог себя. Душа его очистилась от скверны сомнений и чувства вины. Он с виноватой улыбкой сказал:

«Отец в трудных случаях мне говорил, что Бог не дает испытаний человеку больше, чем он может вынести!»

Помолчали. Каждый по своему переживал нервный срыв Василия и свои мысли о Жизни и Смерти.

Василий вспомнил о проходе катера с баржей и рассказал об этом Григорию.

«Слава богу, спасены! – воскликнул Григорий – давай Аннушка фляжку с заначкой, отметим это дело. Первая ласточка прошла. Значит мы находимся на судоходной речке и скоро покинем её приветливые берега. Дней через десять, речники вместе с падающей водой, попрут назад в порты приписки, а следом за ними и мы. Дай нам бог терпения и немного удачи. Наливай Анюта!»

Великая вещь водка и хорошее настроение, под эти специи можно съесть и старый кирзовый сапог.

С реки послышался мощный гул двигателей, шел большой караван буксиров с баржами и плавкраном. В тягостном ожидании прошла неделя. Ждали возвращения судов. Река мелела на глазах. Караван пустых барж показался неожиданно, как всегда бывает, когда чего-то долго ждешь. Первым из-за поворота реки показался большой буксир с плавкраном. Он шел на приличной скорости, стремясь как можно быстрее уйти из быстро мелеющей реки. Григорий залег в кустах тальника на берегу и наблюдал за проходящими судами. На плавкране была согнута стрела. На натянутых, между конструкциями, веревках, висело женское белье. На палубе, на матрацах, лежали несколько женщин и мужчина. Григорий знал, что команда плавкрана состоит из восемнадцати-двадцати человек. Крановщики на нем, в основном женщины. Механики, мотористы и матросы, мужики. Прошла последняя баржа.

Беглецы взяли с собой только необходимое, упаковались. Переоделись в геологические костюмы. Собрали в рюкзаки ненужные вещи и хлам, зачистили территорию лагеря от мусора, досыпали рюкзаки на берегу песком. Весь их багаж теперь составляли автоматы, боеприпасы к ним, фляга со спиртом и несколько банок консервов и пачек галет. По ручью спустились в речку, стараясь не оставлять за собой следов. На середине реки утопили рюкзаки. Течение несло резиновую лодку, беглецам оставалось лишь следить за тем чтобы не напороться на бревно-топляк или корягу. Григорий по карте и описанию к ней определил их местонахождение.

«Васек! Просто замечательно все получается! Через пару километров будет крутой изгиб реки, на левом берегу должен стоять тангометрический знак и бакен с указанием расстояния до места слияния рек Адьзвы и Усы. Согласно карте проплыть нам осталось двадцать два километра и мы будем в Адьзваоме. А там, как бог на душу положит» – подытожил расклад ситуации Гришка.

Прошли последнюю излучину реки. Показались стрелы плавкранов, затем сами плавкраны и суда стоящие под разгрузкой.

«Ребята, давайте допьем спиртягу, чтоб от нас шел хороший алкашеский духман. За борт все. На берег выходим пустыми и пьяными. Отстали от плавкрана, запили у местных. Документы и вещи на плавкране №141, он ходил вверх по Адьзве. Если плавкран 141 здесь, то номер плавкрана называем 139. Будьте больше пьяными товарищи! – промычал, пародируя генсека, Гришка, – процесс пойдет и главное, Вася, без нервов и стрельбы».

Григорий погнал лодку к берегу утыканному плавником, разбитыми поддонами и прочим хламом, остающимся при разгрузке десятков тысяч тонн различных грузов. Не доезжая до берега несколько метров, Гришка направил лодку на торчащую из воды искореженную металлоконструкцию. Он промерил веслом глубину реки, которая оказалась не выше пояса, и приказал:

«Вася, пори лодку!»

Аннушка ойкнула и захныкала:

«Гриша, вода ледяная, застыну я! Понимаешь!?»

Бурлаков зло сверкнул на неё глазами и прорычал:

«А кому наш выблядок будет нужен, если мы засветимся? Родишь! Его в детдом, а нас под вышку! Думай шалава. Пори, Вася, лодку!»

Резинка ткнулась в металлическую ферму, Васька ткнул ножом в борт лодки, и она начала быстро терять воздух. Все трое замахали руками, заполошно заорали, стараясь перекричать шум работы дизелей плавкрана, лязг и вой лебедок. Они оказались по пояс в воде. Гришка коротко сказал Ваське:

«Пьяные идем к берегу. Анну не трогай, пусть выбирается сама!»

Аннушка оказалась в ледяной воде почти по грудь и заголосила по-бабьи:

«Спасите добры люди!»

Васька и Гришка выбрались из воды и покачиваясь пошли прочь от берега. В это время стропальщики с ближней баржи заметили кораблекрушение резиновой лодки и дружно заржали, но когда двое мужиков оставили бабу в беде, заволновались, и прекратив работу, бросились её спасать. Двое из них, как бы между прочим, лупанули друзей между глаз. Аннушку трясущуюся от холода, вытащили на берег. К ним подошел заинтересовавшийся происшествием старший смены плавкрана. Васька и Гришка с трудом встали на корачки, затем приняли вертикальное положение и пошли на мужиков, стоявших возле Анны.

«Братаны! Это наша маруха!» – кашляя и отхаркиваясь, прокричал Гришка. Васька поддакнул ему:

«Курвой буду, наша маруха».

Наступил момент истины. Если четверо стропалей и их крутой начальник поверят им, что они отставшие от плавкрана, то они спасены. Аннушка гнусаво зачастила:

«Козлы вонючие! Как е ….ь бабу, так молодцы, а как по суху её доставить на плавкран, так им и дела нет. Спешите глотки свои водярой залить!»

Среди стропалей прошел шепоток. Старший смены пытливо спросил:«С какого крана, маруха, будешь?»

«А ты с какого? Козел!»

«Я со 139, а вот тебя гребанная, не припомню!»

Заваривалась свара, названный козлом начальник подошел к сидящей Анне, наклонился к ней и облегченно-удивленно воскликнул:

«Ну и набралась же катаржанка! Ну и духан!»

Аннушка икнула, качнула головой, заваливаясь на спину, прохрипела в удушливом кашле:

«Хошь попробовать, начальник? Давай!»

Строполя дружно захохотали, а один из них крикнул:

«Иванович! Тебе своих мало, так ты и утопленницу оприходовать решил!»

«Вот что мужики, пошли, пусть – начальник смены кивнул в сторону промокших и продрогших Гришки и Васьки– эти с 141 догоняют своих на Усе, и маруху свою пусть забирают. Нам своих хватает. Тьфу ты падаль речная!» – плюнул, и решительно зашагал прочь начальник.

Подойдя к Аннушке, Григорий наклонился к ней и горячо прошептал:

«Прости родная, так нужно было!»

«Знаю соколик, знаю мой родной, знаю мой любимый!» – ответила женщина.

Беглецы, благодаря своей находчивости, и его величеству случаю, вернулись в мир людей, пока ещё призрачно-опасный, могущий в любую минуту оказаться ловушкой, но у беглецов появилась надежда спасения.