Текст книги "Спасение Европы"

* * *

Мамут давал последние наставления своим детям – Эхмету и Аюне. Улугбек Ильхам упросил-таки – или даже заставил? – его согласиться стать главным туджуном у хакана Алтынбека. Он считал, что это сегодня самое важное дело, особенно для обороны страны, в чем, в конце концов, убедил и Мамута. Действительно, Серебряная Болгария, конечно, сильна и весьма развита. Однако у нее не настолько большое население, чтобы в случае войны успешно противостоять захватившим чуть ли не всю Азию монголам, выставив против них равнозначную по численности армию. С нападениями руссов болгары пока справляются, потому как их князья даже после страшного поражения на реке Калке продолжают грызться друг с другом. Да и совершают они набеги на болгарские города не для захвата, а с разбойничьими помыслами – чтобы ограбить и обогатиться. А монголы – они другие. Сплоченные, боевые, безжалостные. И цель у них – не просто грабить чужие страны, а поработить их и заставить работать на себя. Это теперь известно всему миру. И для Серебряной Болгарии очень важно добиться того, чтобы нашествию монголов – а оно рано или поздно случится – противостоять хотя бы всем миром западнее Урала.

Все эти мысли при беседе с Мамутом повторил и Алтынбек. Видимо, Ильхам нашел с ним общий язык. Впрочем, при чем тут это? Нынче наверняка все, кого заботит судьба родины, думают примерно одинаково… Помимо всего, Алтынбек еще сообщил Мамуту, что отныне он будет не купцом, а беком. Конечно, не это поменяло настроение торговца. Наверное, и хакан, и улугбек правы в том, что лучше Мамута с посольской работой вряд ли кто справится. Как-никак в своей жизни ему с кем только не приходилось встречаться, с кем только не налаживать связи, улаживать дела, иногда весьма сложные и щекотливые. Одним словом, после долгих колебаний Мамут согласился-таки стать главным туджуном правителя страны. А дело свое решил оставить младшему сыну Эхмету. Старшего, Сидимера, хакан тоже призвал на службу, присвоил звание тархана и поручил наладить, вернее возобновить, работу разведки как внешней, так и внутренней. Чтобы главным образом по возможности избежать всяких неприятных неожиданностей от восточных соседей. Ну, ничего, Эхмет тоже далеко не мальчик, побывал вместе с отцом во многих странах, узнал почем фунт лиха. Впрочем, в Булгаре оставался не только он, но и дочь Аюна. Мамут хотел было на правах отца просто приказать ей поехать вместе с собой в Биляр, но она нашла же причину…

– Отец, я решила посвятить себя военному делу, – сказала она твердо. – Ты ведь знаешь, каких стрелков я подготовила. Их уже три сербю. Было больше, но остались те, кто, как и я, готов посвятить себя защите родины. Три сотни отличных стрелков – разве плохо? Через полгода мы их число можем до тысячи довести. Брат Сидимер обещал прислать в Булгар таких девушек и из Сувара, Джукетау, Кашана, Буртаса, Керменчука. Он хочет создать целое пиньбю амазярок.

В спор дочери с отцом попыталась вмешаться тетя Эрнук, жившая в пригородной деревне. Она, когда приезжала на базар, частенько заезжала к брату Мамуту, помогала ему по хозяйству, заставляя слуг работать так, чтобы все кругом блестело от чистоты и порядка.

– Доченька, разве женское это дело – таскаться с оружием? И разве сможешь ты, случись воевать, противостоять мужикам? – попыталась она урезонить Аюну. – Тебе замуж давно пора. С десяток женихов хоть сегодня готовы прислать к твоему отцу сватов. И все – сыновья достойных людей, – тут же обратила взор на брата: – А ты почему до сих пор не нашел ей жениха? Ведь ей двадцать лет! Скоро станет старой девой!

Мамут отмолчался. Он, конечно, тоже думал об этом. Только в молодости ему посчастливилось жениться по любви, прожить с женой вплоть до ее смерти в любви и согласии, потому неволить свою дочь ему не хотелось.

– Тетя Эрнук, а что мужики? Мы ведь в лагере учимся не только стрелять, но и вести рукопашный бой. Ничего, маху не дадим. Бой – это не столько сила, сколько ловкость, верткость, выносливость, хитрость. В этом мы мужчинам не уступим. А замуж я не хочу. Вот не хочу – и все. Я же вижу из разговоров военных, что кругом творится. Если нас поработят монголы или руссы, о какой семье может идти речь?

Тем временем новоявленный туджун вспоминал, что говорил о женщинах-лучниках улугбек Ильхам, будучи эльтебером видевший их в деле на Самарской луке. Он тоже совсем непротив, чтобы амазярок стало больше. И его можно понять: болгарской армии явно не хватает людей. Не зря хан Ильхам в свое время пополнял ее наемными кыпчаками, мордвой, удмуртами, венграми. Только наемник – он и есть наемник, за Серебряную Болгарию вряд ли будет стоять насмерть, даже за большие деньги.

– Ладно, я не стану тебя неволить, – скрепя сердце согласился Мамут с дочерью. – Тогда скажи, чем я смогу тебе помочь?

Аюна не стала долго раздумывать, ответила сразу:

– Отец, я ведь рассказывала тебе о новых луках Януша. Можешь оснастить ими всех наших амазярок?

– Всех трехсот? – уточнил Мамут.

Аюна замялась, нерешительно кашлянула и выпалила:

– Это пока. Но я же сказала, мы хотим довести численность отряда до пиньбю.

– Однако… – почесал под колпаком затылок Мамут. – Догадываюсь, что вам требуются не только луки?

– Да, Януш придумал новые латы и щиты. Они не из металла, но такие же прочные, потому что склеены многослойно из разного материала. Главное – намного легче. Если мы все облачимся в такие доспехи, будем проворнее любого противника.

– Однако… – еще раз почесал затылок Мамут. – Это же, наверное, стоит больших денег. Тебя и твоих подруг я, конечно, смогу обеспечить и лучшими луками, и лучшими доспехами. Но тысячу…

– Тогда мне ничего не надо, – резко ответила Аюна. – Я не хочу привилегий. В бою мы все должны быть в равных условиях.

– М-да… – Мамут подумал-подумал и решительно махнул рукой. – Хорошо, я пока обеспечу всем этим ваши уже сформированные три сербю. Дальше видно будет. Так что можешь сделать заказ этому самому Янушу. Кстати, не сын он оружейника Партаса?

Мамут, конечно, прекрасно знал семью Партаса. Однако ему хотелось узнать, как к нему относится его дочь.

– Он самый, – подтвердила Аюна и почему-то опустила голову, зардевшись, что на нее совсем не похоже.

Мамут внимательно посмотрел на нее, но промолчал и начал прощаться. Пока он ехал в Биляр один налегке. Вещи перевезет позже, когда подберет подобающее своему новому положению жилье.

* * *

Изгнание своего ставленника Гази Бараджа с царского престола Серебряной Болгарии крепко задело великого князя Юрия Всеволодовича. Сначала он сильно разгневался на самого Гази. В самом деле, как это, имея такую власть и достаточно – несколько месяцев – времени, тот так и не смог укрепиться на троне? Не смог подкупить ни ближнюю дружину, ни военную знать, ни самых почитаемых ханов, беков и купцов. То есть, по сути, ничего не смог, хотя имел достаточно власти, денег и иных возможностей. Пожадничал? Или просто действовал нерасторопно? Однако когда Гази рассказал, как произошло его свержение, в чем его при этом обвиняли, князь немного смягчился. Да, у болгар был повод усомниться в том, что новый хакан станет работать на страну и народ. А то, что свергателей возглавлял сам хан Ильхам, которого руссы тоже хорошо знали и почитали, сняло многие претензии к Гази. К тому же тот показал себя истинным христианином, вывез останки погубленного мусульманами священника Авраамия. И, немного поколебавшись, через несколько месяцев князь Юрий вновь поставил Гази воеводой Нижнего Новгорода – когда-то в будущем, возможно, самого важного города и самой важной крепости во всем своем княжестве.

Однако оставить выходку болгар безнаказанной тоже не хотелось. Так ведь можно и лицо потерять. И великий князь начал задумываться над тем, как нанести Серебряной Болгарии такой ощутимый урон, чтобы запомнилось на многие десятилетия. Только осуществить это дело оказалось пока затруднительно. Беда, как обычно бывает, пришла совершенно неожиданно и не с той стороны, откуда можно было предположить.

Все лето одна тысяча двести двадцать девятого года на земле руссов стояла изнурительная, губительная засуха. Она высушила все пахотные поля. От нехватки влаги почва покрылась трещинами, словно лицо столетней старухи морщинами. Зерновые пожелтели, едва выпустив колосья. В степях трава пожухла уже к середине лета. Хорошо кругом полно лесов, скот хоть там как-то удавалось продержать, потому что в тени деревьев трава все еще оставалась зеленой. Но что станет зимой? Чем люди станут питаться? Как прокормят скот? Требовалось как-то собрать и сохранить с полей и лугов хотя бы то, что успело вырасти. Так что об отправке мужчин в военные походы нечего было и думать.

И тут пришла помощь. Оттуда, откуда Юрий ожидал меньше всего.

В один из дней начала сентября великий князь решил выехать на озера в пойме Клязьмы и поохотиться на уток. Он чувствовал, что надо как-то развеяться, расслабиться, иначе от постоянного нервного и мыслительного напряжения можно ведь и свихнуться. Слава богу, хоть охота удалась на славу. Из-за засухи озера заметно обмелели, потому уткам стало гораздо легче добывать еду: рыбы и лягушки кишели и барахтались в мелководье так, что махни клювом в воду, не глядя, – и обязательно попадешь в кого-нибудь. Разжиревшие за лето от обилия пищи птицы даже по тревоге своих наблюдателей поднимались в воздух тяжело, как бы с ленцой, скорость и высоту набирали долго, потому настрелять их не составило особого труда. Вскоре слуги общипали тушки птиц, разожгли костры. Полевой обед обещал быть на славу. До начала трапезы великий князь решил немного передохнуть. Он зашел в шатер и, сняв сапоги, прямо в верхней одежде прилег на топчан с пуховой периной. Приятно уставший за день, Юрий Всеволодович задремал быстро. Долго ли он пролежал, коротко ли, проснулся от клика снаружи:

– Великий князь! На Владимирском тракте мы встретили большую группу всадников и кибиток. Они говорят, что это посольство Серебряной Болгарии и оно едет к тебе.

Оказалось, докладывал начальник охраны, люди которого наблюдали за округой на расстоянии не менее пяти верст.

– Что нам делать? Пусть проследуют во Владимир и дожидаются твоего возвращения? Или же сразу заедут сюда, к тебе? – спросил начальник охраны.

Юрий Всеволодович быстренько натянул синие сафьяновые сапоги и тут же вышел из шатра. Зажмурившись, глянул на уже заметно спустившееся, но все еще сильно светящееся солнце. Да, день был чудесный, безветренный, охота удалась, прекрасный охотничий обед, похоже, уже готов. Мятежности из-за долгой беспокойной жизни словно и не было.

– А пригласи их сюда! – великодушно махнул рукой великий князь. – Зачем им тратить лишнее время, добираясь до Владимира? Мы и здесь можем поговорить.

Начальник охраны тут же вскочил на коня и помчался в сторону тракта. Через полчаса он привел за собой колонну из пары мягких кибиток и нескольких груженых подвод в сопровождении полусотни вооруженных всадников. Из кибиток вышли несколько человек без оружия, но в сопровождении телохранителей. Подойдя к княжескому шатру, они знаком руки попросили свою охрану остановиться, к великому князю подошли одни. Главный, среднего роста, плотно сложенный человек лет пятидесяти, вышел вперед, чинно поклонился, поздоровался на болгарском языке:

– Приветствую тебя, великий князь Владимирский и Суздальский Юрий Всеволодович! Я – бек Мамут, посол хакана Серебряной Болгарии Алтынбека.

В это время к беку подошла девушка, молча поклонившись князю, встала чуть позади посла и перевела его слова. И почему-то опять отошла назад.

– Рад видеть тебя, посол Мамут, на нашей земле, – ответил Юрий Всеволодович. – Рад и тому, что ваш царь Алтынбек решился послать тебя ко мне. К сожалению, наши отношения с некоторых пор стали не очень простыми.

– То правда, – согласился Мамут. Оказалось, он и сам вполне сносно говорил на русском. – Потому я и здесь, чтобы устранить недоразумения, возникшие в силу некоторых обстоятельств. Осмелюсь при этом попутно напомнить, что между твоим княжеством и моей страной продолжает действовать договор о перемирии, хотя срок его в этом году истекает. Потому не хотелось бы, чтобы какие-то совсем необязательные недоразумения между нами сохранились. О чем я и уполномочен договориться с тобой, великий князь.

– Что ж, о добром деле я всегда рад поговорить, – улыбнулся Юрий Всеволодович. – Только, дорогие гости, давайте сначала отобедаем, чем Бог послал.

И рукой указал в сторону походных столов недалеко от кострищ. Слуги тем временем прилаживали к ним дополнительные приставки. А князь дал им новые указания:

– Ратников болгарских тоже покормите. Достаньте все наши запасы. Надеюсь, хватит на всех.

Действительно, хватило на всех и яств, и напитков. Ведь гости тоже прибыли не с пустыми руками. По мере потребления всего, что было на столах, у людей добрели души, мягче становились языки. В какой-то момент Мамут почувствовал, что пора приступить к главному разговору. Начал он, правда, издалека. Рассказал, что творится на границах Серебряной Болгарии, напомнил, что монголы тревожат не только его страну, но и кыпчаков, то есть половцев. А ведь они – союзники руссов. Главное же – граничат с руссами, как и болгары. Если монголы пройдут по их землям, то, как ни крути, наткнутся на русские княжества. Что при этом может случиться – великому князю должно быть ясно и без разъяснений…

Как ни хмелел Юрий Всеволодович, а ум не терял.

– Знать-то я знаю, что получится, – нахмурился он. – Ты, бек, скажи прямо, к чему ты клонишь? Не люблю я ваши посольские экивоки.

Мамут смело посмотрел ему в глаза, твердо молвил:

– Ты прав, великий князь. Экивоки на этот раз нам ни к чему. Так вот, наш хакан Алтынбек предлагает тебе дружбу. Прежде всего, продлить наш договор о перемирии еще на девять лет и превратить его в договор о дружбе. В мире вокруг нас дела, сам видишь, как оборачиваются. Как ни крути, а всем нам придется столкнуться с азиатским драконом. С безжалостным, бесчеловечным, коварным. Не мне тебе об этом рассказывать. Боюсь, какими бы сильными мы каждый в отдельности себя не считали, поодиночке вряд ли сможем ему противостоять.

Князь прищурился, что-то раздумывая. Вздохнул:

– Так-то оно так. Но у вас, в Серебряной Болгарии, в последние годы происходит что-то непонятное. То вы помогаете эрзянскому князю Пургасу, который спит и видит, чтобы оттяпать у нас важную крепость. То царя скидываете лишь потому, что он побывал у нас в плену. Не пойму я, как в таких условиях налаживать дружбу?

Мамут предполагал, что чем-то подобным великий князь может его и его страну упрекнуть, потому ответил сразу:

– Юрий Всеволодович, уважаемый, такие обвинения мы можем взаимно предъявлять друг другу бесконечно. Аль ты не ведаешь, что творят твои удельные князья? Как они разоряют болгарские города? Или как их люди разбойничают на Адыле, препятствуя купцам Болгарии, да и вашим, своим, вести торговлю? Да и сам ты безо всякого повода на то совершил набег на нашу Мишарскую провинцию.

– Это сгоряча, – попытался оправдаться князь. – Признаюсь, я сильно обозлился, когда болгары прогнали с царского престола уважаемого мною человека. Конечно, мне не стоило так поступать.

– Ладно, великий князь, – как бы простил его Мамут. – Вот наш хакан и предлагает забыть все это перед лицом общей большой ответственности. Ради дружбы он готов на многое.

Юрий глотнул из серебряной кружки медовухи, поставил ее, побарабанил по столу толстыми мягкими пальцами, полюбопытствовал:

– Чем же, к примеру?

– Великий князь, мы ведаем, что вас ныне настигла большая беда из-за небывалой засухи. Учитывая это, хакан Алтынбек готов выделить тебе пшеницу и рожь.

– И сколько? Возов десять? Или даже все двадцать? – с иронией воспринял эту весть великий князь.

– Тридцать… – сказал Мамут и, выждав немного, добавил: – Судов.

Сидевшие за столом переговоров приближенные люди великого князя многозначительно переглянулись. Оторопел и сам Юрий Всеволодович.

– Тридцать судов? – переспросил он.

– Великий князь, я достаточно хорошо владею русским языком, – с улыбкой на лице подтвердил Мамут.

– Что ж… Уважаемый бек Мамут, передай хакану Алтынбеку, что я готов встретиться с ним и, если условия будут подходящими, заключить договор о продлении нашего перемирия, – сказал Юрий Всеволодович. – Только не думай, что из-за вашего подарка. Я слишком хорошо понимаю ситуацию. Согласен с тобой, перед угрозой возможного нашествия с Востока нам надо держаться вместе, это, конечно же, затмит все наши иные противоречия.

Дальше все пошло быстро. Решили, что великий князь и хакан встретятся на Адыле между Нижним Новгородом и Шупашкаром, то есть Веда Суваром на каком-нибудь острове, который подберут по взаимному согласию, где-то на полпути между столицами двух стран. Обе стороны берут охрану численностью по пятьсот сабель. Часть из них на всякий случай и в целях контроля можно разместить на острове заранее.

После завершения деловой части встречи началось настоящее веселье с музыкой, песнями и плясками, а праздничный обед потихоньку перешел в ужин. Однако болгары ночевать не остались, хотя у них были свои шатры. Невзирая на опустившуюся темень, они выехали в обратный путь. Не зря же говорят: делу – время, потехе – час.

…Небывалую в истории встречу глав двух стран, Владимиро-Суздальского княжества и Серебряной Болгарии, договорились провести на большом острове Соколинка, что находится посреди великой реки Адыл. Что и понятно. Доверие доверием, а об осторожности при таких встречах нельзя забывать ни на мгновение. А остров такой, что, появись у кого-то желание устроить провокацию, войска сюда быстро не подведешь. К тому же наблюдатели, поднявшиеся на Соколиную гору – довольно заметную возвышенность, могли видеть, что происходит на реке на весьма далеком расстоянии. Оба лагеря переговаривающихся сторон расположились почти в центре острова на берегу красивейшего озера, которое называется Ахмыловское. Дружины и великого князя, и хакана находились невдалеке, как говорится, готовые оказаться рядом с хозяевами в три прыжка. Хотя, понятное дело, при таких-то условиях безопасность властителей обеспечена наверняка.

Стоял приятный день бабьего лета. На горизонте, как в погожие летние дни, играло марево. Разжиревшие чайки, лениво перекликиваясь, барражировали над озером и время от времени камнем падали вниз за добычей. Под несколько тусклым, но все еще светлым небом на забитых в землю столбах настелены длинные столы. На них – миски с тройной ухой, подносы с приготовленным на угле мясом птицы, горы лепешек, всякие другие яства. А еще в кувшинах разные вина и прочие приятные напитки. И вот великий князь Юрий Всеволодович и хакан Алтынбек, оба весьма и весьма довольные, вышли из шатра. Они только что подписали подготовленный помощниками и написанный на пергаменте на двух языках договор, по которому русское княжество и болгарское государство обязуются прожить в мире и дружбе еще девять лет – до одна тысяча двести тридцать восьмого года.

Когда глашатаи на двух языках объявили о достигнутых соглашениях, вокруг началось такое ликование, постепенно перешедшее в настоящее буйное веселье, что нет смысла описывать все это, ибо слов подходящих не найти. И то. Ведь договор этот не об очередном перемирии, а о том, как сохранить оба государства, если сильный ворог посмеет посягнуть на их независимость. Конечно, при условии, если обе стороны станут неукоснительно соблюдать его.

На этом фоне всеобщего ликования никто и не заметил, что одновременно на острове чуть не произошла драма, последствия которой, случись она, трудно было даже представить.

…Когда веселье руссов и болгар разгорелось до такой степени, что толмач стал не нужен, Аюна, само собой, совершенно трезвая, решила прогуляться, походить по острову одна. Чем больше она отдалялась от озера, тем людской гам становился тише. Зато отчетливее стало слышно живую музыку природы: пение, свист, щебетанье разных пернатых, правда, не такое шумное, как летом, гвалт тренирующихся перед отправкой на юг птиц, стаями то с шумом поднимающихся с водной поверхности, то делая круги высоко в небе так, что от взмаха тысяч крыльев аж воздух свистел. Легкий влажный ветерок, освежающий разгоряченное под уже не летним, но все же теплым солнцем тело, убаюкивал, снимал напряжение, которое у девушки накопилось по ходу перевода разговора двух вождей. Как бы ни было, она же не просто передавала сторонам смысл сказанных ими изречений, а сопереживала за все, о чем в них говорилось. И вот наконец все закончилось. Закончилось хорошо… Теперь у Аюны на душе было светло и тепло. Она понимала, что сегодня участвовала в большом событии, которое будет влиять на жизнь всего болгарского народа, оттого испытывала какое-то умиротворение. Оно как бы уносило ее от земного бытия, поднимало вверх и позволяло на все смотреть свысока, откуда все видится намного шире и дальше. Даже местность, где только что заключили очень важный, может быть, даже самый важный за всю историю страны договор, из высотной дали, наверное, смотрится совсем как небольшая точка.

И вдруг! В кустах буквально рядом сильно зашуршало, послышался треск ломающихся сучьев. Кто-то ломился напролом и, судя по всему, в ее направлении. Неужели на этом острове есть крупные звери? Не имея при себе оружия – толмачу ведь не положено! – Аюна приготовилась защищаться в случае чего как сумеет. Она вся напряглась, быстренько окинув взглядом окрестность, в нескольких шагах увидела небольшую молодую березу. Выбирать не приходится, ладно хоть есть такая. Аюна в два прыжка очутилась возле нее и прислонилась спиной к стволу. Хотя бы со спины она теперь как-то защищена. Но что это? Из-за кустов вышел вовсе не медведь или волк, а вполне обычный человек. Мужчина выше среднего роста, одет в отливающий блеском золотистый кафтан, красные остроносые сапоги. Лицом молод. Русые прямые волосы, такие же, но курчавые усы и борода аккуратно подстрижены. Серые, почти круглые глаза, прямой нос с раздувающимися ноздрями, широкие, слегка подрагивающие, толстые губы намекают, что человек этот чем-то возбужден. Постой, да это же княжич! Сын великого князя Юрия Всеволодовича Всеволод. Фу! Аюна почувствовала, как отлегло от сердца. Наверное, потому она улыбнулась княжичу и оторвалась от березы. Вышло так, будто сделала шаг ему навстречу.

– Наконец-то я догнал тебя, красна девица! – воскликнул княжич, широко улыбаясь, и пошел на нее с широко распростертыми руками, собираясь, видно, обнять.

Аюна еле успела увернуться от него и отойти на пару шагов в сторону.

– Ты куда? – недовольно спросил княжич. – Я так долго искал тебя. Зря, что ли?

Он опять приблизился к ней с желанием обнять. Аюна почувствовала, что от него крепко пахло смесью запахов медовухи и каких-то вин, и поняла, что княжич изрядно пьян.

– Ты мне нравишься. Ты мне сразу понравилась, – начал тем временем княжич объясняться слегка заплетающимся языком.

Не привыкшая к таким резкостям болгарка растерялась и стояла, не решаясь, что предпринять. А княжич начал действовать не только словами. Он схватил Аюну за плечо, рывком привлек ее к себе и начал тискать.

– Ты что делаешь?! – возмущенно воскликнула Аюна.

– Чего кочевряжишься? Я же сказал, что ты мне понравилась! – еще сильнее прижал княжич девушку к себе.

Аюна не поняла, что значит «кочевряжиться», – все же не настолько хорошо владела чужим языком, и промолчала, но попыталась высвободиться из объятий сильного, в общем-то, парня.

– А ну, перестань! – зло прикрикнул на нее княжич. – У нас так не принято. Если я хочу полюбить девушку, это для нее должно быть высокой честью.

И он взялся за нее всерьез, пытаясь повалить на землю.

Аюна поняла, что дела плохи и, вспомнив уроки рукопашного боя, изо всей силы ткнула княжича кулаком в шею, целясь в кадык. Удар получился без размаха, и все же Всеволод задохнулся, отпустил ее, согнувшись, начал тяжело отдышиваться. Пришел в себя он быстро и вновь, теперь уже остервенело, набросился на Аюну. От испуга девушка завизжала. И тут из-за кустов выбежали сразу несколько болгарских джандаров из охраны хакана, преградили путь княжичу.

– Вы что?! Вы на кого?! – взбесился тот. – Охрана, вы где? Почему позволяете посторонним приближаться ко мне?

Тут же с другой стороны из-за деревьев выскочили несколько русских дружинников, подбежав, встали между княжичем и болгарскими гвардейцами. Воины обеих сторон взялись за эфесы.

– Вы что?! Вы с ума посходили? В такой день, после такой договоренности решили повоевать? – первой опомнилась Аюна. – Княжич Всеволод, думаешь, отец тебя похвалит после этого?

Кто-то из дружинников, видимо, их командир, посмотрел на нее, на княжича. Впрочем, они, постоянно следовавшие за хозяином, и так все видели и поняли.

– Всеволод, батя тебя точно не похвалит, ежели что, – тихо сказал старший дружинник княжичу на ухо. – Лучше пошли отсюда скорее, пока не разгорелся скандал.

Всеволод, несколько остывший, что-то прикинул в уме, согласно кивнул головой:

– Ладно, пошли отсюда, – уже отойдя на несколько шагов, он обернулся, крикнул Аюне: – А ты будешь моей! Запомни это! Я это тебе сказал, сын великого князя.

Через какое-то время тронулись и болгары.

– Ребята, спасибо вам. Уж не знаю, что бы я делала без вас, – поблагодарила Аюна своих гвардейцев. – Только как вы здесь очутились?

– Нам приказал охранять тебя бек Мамут, – сказал старший джандар. – Да мы и сами заметили, как глядел на тебя этот княжич маслеными глазами, и поняли, что он последовал за тобой неспроста.

Вскоре вся группа подошла к озеру, где все еще продолжалось веселье. Все бы ничего, только начальник охраны великого князя, похоже, позже доложил-таки хозяину о случившемся между княжичем и болгарской девушкой инциденте. К тому времени пиршество наконец-то завершилось и все разошлись по своим местам на отдых. Юрий Всеволодович, выслушав своего главного охранника, тоже молча ушел в шатер. Перед тем как скрыться в нем, приказал охраннику:

– Позови-ка этого сукиного сына сюда!

В шатре между отцом и сыном разговор состоялся короткий, но жесткий. Охрана туда никого близко не подпускала, однако сами часовые довольно-таки отчетливо различали некоторые слова и даже целые предложения. Завершилось тем, что отец приказал сыну:

– Завтра с утра извинишься перед девушкой!

– Перед ке-ем?! – возмутился Всеволод. – Да она никто там! Она вообще никто!

– Она – дочь главного посла болгарского царя! – отрезал великий князь. – Ты, что, перечить мне вздумал? – внезапно в шатре послышался звук увесистой оплеухи. – Извинишься! А вообще, я оженю тебя, сукиного сына. Может, образумишься.

– На ком? На этой болгарке, что ли? – съехидничал Всеволод.

– На дочери Владимира Киевского, – был ответ. – Мы с ним уже говорили по этому поводу. Только решили немного погодить. Да, видно, не придется.

– Я же ее не видел ни разу, – пробормотал Всеволод.

– А тебе и не надо видеть. Все, марш отсюда. И смотри у меня!

Всеволод вышел из отцовского шатра, опустив голову, как шелудивший пес после порки хозяином.

В конце октября после долгих осенних дождей вода в реках значительно поднялась. Воспользовавшись этим, из Булгарского порта вышел большой караван из тридцати насадов и трех военных судов сопровождения и взял курс к верховьям Адыла. Крытые трюмы насадов были полностью наполнены зерном. У Нижнего Новгорода караван повернул на Оку, затем – на Клязьму. Через три недели корабли встали под разгрузку на пристани близ Владимира. Голодная смерть жителей княжества миновала.

Взаимные нападения руссов и болгар на города друг друга прекратились.

5

Смерть Джэбэ не выбила Субэдэя из колеи. Наоборот, она, колея эта, все тянула его к повторению сражения с болгарами. И бахадур, исполняя волю великого хана, вдохновенно готовился к новому походу на Запад. Вместе с известным нойоном Кокошаем, который теперь командовал правым крылом его армии вместо Джэбэ, Субэдэй тщательно проанализировал все, даже малейшие сообщения сторожевой службы, чьи отряды в патрульных и разведывательных целях выдвигались иногда на сотни верст от границ империи. Одновременно его люди выпытывали у мусульманских купцов любые вести о жизни этой чертовой Серебряной Болгарии, будь она неладна. Таким образом, в отличие от первого столкновения с болгарами, на этот раз Субэдэй знал о них очень многое: какие там есть дороги, где расположены города и как они защищены, сосредоточение военных сил и возможности мобилизации резерва. Сильно интересовался он и условиями содержания на территории страны своих табунов и отар. Ведь у него будут сотни тысяч лошадей и овец, значит, потребуются обширные пастбища и значительные запасы овса и сена для них на зиму.

Сопоставив все данные, Субэдэй понял, что хотя у Серебряной Болгарии постоянно действующая армия небольшая, численностью всего-то пятнадцать тысяч человек, власти могут быстро собрать значительные ополчения из вполне обученных ратному делу мужчин. Но число числом, а как воюют болгары? Вопрос для Субэдэя как бы странный, ведь он уже испытал их умение и силу на своем опыте. Только одно дело – заранее спланированная операция по заманиванию в ловушку ничего не подозревающего противника, другое – сражаться с тем же противником, когда тот сам первым готовит свои удары. Не-ет, тут уж Субэдэй маху не даст, обжегшись однажды, больше не позволит себя обмишулить. Потому бахадур для начала решил испытать на прочность самые отдаленные болгарские крепости засечной линии вдоль реки Яик. Причем, опять же в испытательных целях, Субэдэй хотел застать их гарнизоны врасплох, готовя удары так скрытно, как только возможно. Однако как ни умудрялись монголы, их появления для болгар, похоже, не являлись неожиданностью. Правда, первые две небольшие укрепленные городки с полутысячными гарнизонами монголы взяли. Только это получилось лишь за счет многократного численного превосходства нападающих. Притом отряды Субэдэя опять понесли значительные потери, что сильно обозлило бахадура, и он приказал пленных не брать, всех захваченных обезглавить, а городища сжечь дотла. Впрочем, тут ничего нового, так монголы поступали со всеми, кто оказывал им яростное сопротивление. Только эти страшилки на болгар, похоже, не возымели действия. Потому Субэдэю, имея три тумена, даже на взятие этих небольших гарнизонов пришлось потратить целых четыре дня! А когда монголы подошли к третьей крепости, там их уже встретил не только гарнизон, но и сводный отряд численностью не менее трех минганов, уже подходивший к крепости. Быстро же они отмобилизовались! Причем, судя по доспехам, в сводном отряде были не только болгарские воины, но и представители каких-то других народов. Как выяснилось позже – мокши и кыпчаков.