Текст книги "Спасение Европы"

Завязался зятяжной бой, хотя таковым он, по идее, не должен был быть, ибо слишком не равны противостоящие силы. Монголы, как обычно, пытались заманивать противника в заранее подготовленные ловушки, где его бы окружали находящиеся в засаде отряды и порубали методом карусели. Только болгары не поддавались на уловки, мало того, сами пытались проделать то же самое. Хорошо, их было слишком мало против трех туменов. Да и Субэдэй помнил те их приемчики по бою шестилетней давности. Поняв, что своими маневрами болгары стараются не дать монголам осадить крепость полностью, Субэдэй приказал тумену Кокошая отсечь сводный отряд болгар. Сам с другими двумя туменами решил быстренько взять ее, после чего легче стало бы расправиться и с теми, кто в степи. Однако здесь его ждал еще больший сюрприз.

Крепость эта, оказывается, представляла собой целый небольшой, называемый Яицким городок, расположенный в узком междуречье Яика и Чагана. Причем эти реки на довольно значительном протяжении до самого устья текут почти параллельно, образовывая естественную защиту крепости с трех сторон. Наступать с воды успешно монголы пока не научились. Да и возможно ли это вообще? А стена крепости по суше была выстроена странным образом – как бы клином, разрезающим междуречье на две части. И когда монголы пошли в наступление, с этой стены на них в обе стороны на весьма долгом протяжении полетели тучи самых разных стрел. Поскольку сушу здесь с двух сторон ограничивали реки, причем полноводные, степняки никак не могли продвигаться вперед, держась на расстоянии, позволявшем уклониться от этих проклятых стрел. Да и наступать из-за узости полосы суши приходилось плотной толпой. Тут еще неожиданно вступили в дело болгарские метательные машины, и на плотно продвигавшихся нукеров начали падать какие-то огненные снаряды. (Позже Субэдэй узнает, что эти машины у болгар называются таганами, а зажигательные снаряды – шередширами). Такого степные вояки не видели нигде. Сами – да, стреляли из камнеметов-катапульт по стенам крепостей камнями, а тут получалось все наоборот. Причем зажигательные снаряды оказались весьма опасными для воинов. Ударяясь оземь или еще о что-то, они как бы лопались и начинали брызгать огненными струями на значительное расстояние.

«Порох!» – догадался Субэдэй, увидев, как от этих огненных струй моментально вспыхивали и загорались одежда и доспехи его воинов. Тем временем от такой неожиданности даже приученные к самым ожесточенным боям кони испуганно шарахались и переставали слушаться хозяев, поворачивали куда глаза глядят и ошалело неслись в степь, несмотря ни на что и ни на кого. Да, это порох. Его Субэдэй видел у китайцев. Выходит, о нем знают и болгары? Не просто знают, еще и применяют в бою? И это в каком-то окраинном захудалом городке… Тем временем с тыла продолжала беспокоить легкая кавалерия болгар. Приблизятся, сделают несколько залпов из дальнобойных луков – и обратно в степь. Гнаться за ними бесполезно, ибо кони у них длинноногие и быстрые. Возможно, они менее выносливы и более прихотливы, только это в данной ситуации не решает роли. А потери продолжали расти…

Поняв, что крепость нахрапом не взять, Субэдэй приказал барабанщикам сыграть отход. Оказавшись за пределами досягаемости болгарских лучников, мингханы приказали своим сардарам подсчитать потери. Убитых пока оказалось не так много, зато раненые исчислялись уже сотнями. Стрелы лучников крепости состояли из очень острых тяжелых наконечников, потому они, падая сверху, ускорялись настолько, что запросто пробивали доспехи легкой кавалерии… Одним словом, Бахадур вынужденно решил отвести войска подальше от крепости и встать лагерем, чтобы с утра начать приступ более продуманно.

На следующий день Субэдэй сменил тактику. Он всю тяжелую кавалерию выставил в арьергард, чтобы она пресекала любые попытки болгарской конницы прорываться к наступающим на крепость войскам с тыла и помешать им. Остальные же нукеры должны были пойти в наступление лишь после интенсивного обстрела крепости и городка. Обстрела не простого, а горящими стрелами и обмазанными горючими материалами камнями из дальнобойных луков и катапульт. Монголы знали, что глинобитные строения в Яицком городке покрыты соломенными крышами, и они при плотном обстреле непременно должны загореться.

– Только стены крепости не трогать, не бить! – строго предупредил бахадур.

– Как это? – не понял один из руководивших стрельбой джагунов. – Как мы тогда войдем в крепость?

– Мы ее защитников просто выкурим оттуда. А крепость нам будет потом нужна самим. Уж очень удобное местоположение. Необозримые поймы полноводных рек, кишащих рыбой. Степь, тоже необозримая, с густой травой. Сколько здесь можно держать скотины! Насколько я знаю, река Яик впадает в Хазарское море. Станем же и мы, монголы, когда-нибудь использовать речные и морские просторы. Вот тогда и пригодится нам этот город! – Тут Субэдэй понял, что, похоже, слишком уж размечтался, хотя и по делу. Но полководец не должен выглядеть сентиментальным. Потому завершил объяснение резко: – Короче, если нечаянно подожжете крепостную стену, пожалеете!

И началась дуэль лучников. Оснащенные тяжелой амуницией монгольские стрелки подошли совсем близко к крепостной стене и, прикрывая друг друга сверху щитами, начали обстрел городка через стену огненными стрелами, которые им заготавливали приданные огнеметчики. Со стены на них в ответ полетели сотни стрел. Некоторые все-таки наносили раны. Но не настолько, чтобы остановить обстрел со стороны нукеров. К тому же монголов было в разы больше защитников крепости, и они, упреждая противника своими выстрелами, не давали стрелять по себе свободно и прицельно. Одновременно из более дальнего расстояния бомбардировали город камнеметы-катапульты. Их просто невозможно было остановить. Как стойко ни держались болгары, через час-другой запылал весь городок. Дым от залежавшихся соломенных крыш был настолько едкий, что трудно стало дышать даже находящимся снаружи крепости монголам…

Закончилось все тем, что болгары подняли белый флаг. Вскоре из крепостных ворот начали выходить люди. В основном женщины и дети. Были и мужчины. Монгольские офицеры тут же начали их сортировать. В особую группу выделили ремесленников. В ней оказались в основном одни мужчины. Правда, после небольших переговоров между офицерами и пленными туда же включили несколько женщин. Оказалось, они занимались ткачеством. Еще одну группу составили молодые женщины и девочки. В третьей остались все те, кто не попал в первые две: старики, мужчины без профессий, женщины не первой свежести, мальчики. Субэдэй приказал одному из отрядов отвести их всех к реке и казнить, а тела побросать в воду, чтобы не возиться. Монгольские воины послушно и привычно выполнили приказ. При этом ни у одного из них не дрогнуло лицо, не екнула душа…

А воины, защищавшие крепость, остались за стенами. Они, уже обессиленные, бились до конца. Одновременно, видимо, по какому-то сигналу, со стороны степи на армию Субэдэя напала болгарская кавалерия, пытаясь выручить сотоварищей. Но силы были слишком не равны…

На следующий день бахадур с утра собрал совет командиров. На нем выслушали отчеты мингханов о потерях. Их оказалось немало. По крайней мере, если не считать казненных пленных, болгар погибло в бою значительно меньше. Затем доложил об обстановке в ближних и дальних окрестностях начальник разведки. Выходило, что конный отряд болгар сумел уйти без больших потерь и теперь недалеко, в дне пути, на ее основе собираются новые силы. Каким окажется усиленный отряд – пока не известно. Только лазутчики видели, что к нему со всех сторон подтягиваются ближайшие кыпчаки и мокшанцы. Субэдэй, выслушав донесения, долго сидел молча. Размышлял. Потом объявил приказ. Неожиданный:

– Вот что, продвигаться дальше на восток мы не станем. По всему, чем глубже мы продвинемся на болгарские земли, тем сопротивление станет ожесточеннее. С тремя туменами нам болгар не подчинить, имеем опыт. Сделаем так. Оставим в этой крепости один тумен. Этого достаточно, чтобы в случае необходимости защитить и удержать город до прихода нашей помощи. Оставим в городе и пленных ремесленников и женщин. Пусть восстанавливают город. Только строения возводят без крыш из соломы и камыша. Отныне этот город станет нашим форпостом для продвижения на запад. Остальное войско пока вернется назад. Продолжим нащупывать слабые места в обороне болгар. Должны же они быть. Страна хоть и развитая, но не такая уж многочисленная. Так что будем искать. Иначе никак. Западные просторы – наше будущее. Там бескрайние степи, леса, реки. Не то, что на юге, где слишком много гор и пустынь. Так считает великий хан Угэдэй, так считает хан Батый, так считаю я.

Через неделю, поставив на ноги легкораненых, а тяжелораненых подготовив к транспортировке, армия Субэдэя тронулась в обратный путь.

По возвращению в Каракорум Субэдэй первым делом поспешил с докладом к великому хану. Несмотря на то, что очередной поход бахадура на запад завершился непонятно как, Угэдэй встретил его, словно героя, совершившего большой подвиг, да такой, от результатов которого будто зависела судьба всей необъятной империи.

* * *

Зима в этих краях переменчива. То грянет такой мороз, что воробьи, замерзнув, падают на лету, а то случается, что солнце так ударит, что под его лучами начинают таять даже накатанные дороги. Но какая бы она ни была, зима эта, ей когда-то приходит конец. И сувары прощаются с нею достойно, с почестями, превратив проводы в настоящий праздник, который называется сьоварни*. Приходит этот праздник на девятой неделе после праздника Сурхури, то есть после недельного периода зимнего солнцестояния.

В честь праздника девичья армия, как называли военные амазярок Аюны, решили прервать тренировки. В отряде в основном были девушки из племен сувар и сувазов и, не принявших ни ислам, ни христианство, а придерживающихся своей традиционной веры. Собственно, она и позволяла им вести себя так вольно. Потому амазарки с радостью восприняли объявление своего тархана – такое звание присвоил Аюне недавно сам хакан Алтынбек. То ли его главный посол Мамут, то ли улугбек Ильхам поспособствовали этому – ей так и не сказали. Тем не менее звание Аюна восприняла как должное, ибо оно помогало ей теперь командовать отрядом не только за счет авторитета, но и за счет законной власти.

Вообще, в Булгаре проживало немало немусульман, но, поскольку ислам считался государственной религией, большинство горожан, особенно из знати старались жить не по древним обычаям, а придерживаясь канонов господствующей веры. А они не позволяли молодежи веселиться вольно, так сказать, от души. Потому Аюна решила праздновать проводы зимы в деревне, где жила тетя Эрнук. А праздновать хотелось сильно. К тому же, по поверью суваров, зиму надо проводить достойно, иначе она может обидеться и омрачить радость обновления, которое наступает весной. Но не только из-за этого Аюна стремилась попасть на праздник. Она заодно как бы прощалась и с родными местами, ибо скоро со своим отрядом должна была перебраться в столицу. Так требовал сам хакан. Позже Аюна узнает, что об этом попросила Алтынбека его дочь, которая, будучи уже замужем, решилась организовать отдельный отряд-пиньбю из одних женщин. Так она хотела помочь отцу, который, предчувствуя надвигающуюся угрозу своей стране, всеми возможностями хотел нарастить военную силу.

Зная, что на сьоварни устраивают катания, Аюна в деревню поехала не верхом, как любила, а на санях-кошевках, в которые запрягла двух резвых рысаков. Правда, подгонять их не стала, выехав на тракт, пустила их вольно. Сама же стала любоваться окружающими видами. Из-за иссиня-белизны покрывшего все и вся снега казалось, что весь мир сейчас стерильно чист. Даже лесная полоса, поодаль неровным верхом тянущаяся вдоль дороги, хоть и чернела на этом фоне, все равно казалась чистой-чистой. На бездонном небе сияло успевшее подняться на вершок солнце. Его лучи уже пригревали, отчего уплотнившийся снег делал первые попытки подтаивания. Потому под полозьями с железным подрезом он уже не скрипел, а выдавал еле слышное «ш-ш-ш», словно требовал от всех тишины. Сидевшей на медвежьей шкуре, к тому же одетой в полушубок из шкур черной лисы и меховые сапоги Аюне было тепло, и она сама не заметила, как задремала. Долго ли она так ехала, коротко ли, вдруг услышала конский топот. Не своих, бегущих ровно мелкой трусцой, а какого-то сильно скачущего аргамака. Она резко открыла глаза, выпрямилась. Тут же рядом с санями появился каурый рысак. На нем верхом ехал… Януш. Сидел он прямо и словно слился со своим конем. Ну, настоящий кавалерист и только!

– Ты чего? – обратилась к нему Аюна. – Так ведь можно и напугать.

– Как это? – приняв ее слова за упрек, начал оправдываться Януш. – Я же не подкрадывался к тебе, меня должно было быть слышно издалека.

– Да ладно, я так, – слегка махнула ладошкой Аюна. В конце концов, она же сама виновата, задремала средь бела дня. – Ты куда это так направился? Разодет-то как! В белом полушубке, опоясался красным кушаком. И сапоги сафьяновые красные. Малахай соболиный. Никак где-то праздник?

– А то ты не знаешь, – улыбнулся Януш. – Сама-то куда путь держишь?

– Так это я, суварка. А ты что станешь делать на нашем празднике? Или сувазы тоже прощаются с зимой? Вы же стали мусульманами.

– Аюна, я тебе уже объяснял, что не все из нас приверженцы ислама, – напомнил Януш. – А у сувазов традиции когда-то были почти такие же, что и у вас, суваров, сама знаешь. Так что праздновать сьоварни нам точно никто не запрещает.

Немного проехали молча. Да и несподручно переговариваться, когда один в седле, другой в санях, горло приходится надрывать.

– Аюна, можно, я к тебе пересяду? – спросил Януш. – Хочется поговорить. Может, больше не придется, ведь, говорят, ты скоро уедешь в столицу?

Получив разрешение, Януш привязал своего коня за спинку саней и перебрался к девушке. Он предложил передать правление двойкой ему, дескать, иначе он чувствует себя неловко, и Аюна, правда, не очень охотно, вручила парню вожжи.

– Хочу стать твоим слугой! – рассмеялся Януш и слегка хлестнул ведущего коня вожжами по бокам. Лошади резво перешли на маховую рысь. – Так это правда, что ты уезжаешь? – обернувшись к Аюне, повторил вопрос Януш.

– Правда, – подтвердила девушка. – Переезжаю не только я, а большинство девочек моего отряда. – Там дочь хакана Алтынчач создает пиньбю из амазярок.

– Не понимаю, зачем это? Зачем девушек вовлекать в сугубо мужские дела? – высказал свое мнение Януш. – Девушки должны выходить замуж, нарожать детей, растить их, стать хозяйками семейного очага. Разве могут быть дела более важные, чем продление рода?

Аюна задумалась и ответила лишь через какое-то время:

– Януш, вот смотри, кругом чистота, тишина, какое-то благолепие. А теперь представь: на этом белом поле вдруг появляются темные всадники. Много всадников, тьма-тьмущая. Размахивают мечами, дико гикают, орут. Вот они врываются в наши города, сельские поселения и начинают рубить людям головы… То есть начинают уничтожать нас. Просто так, потому, что им так захотелось. Захотелось подчинить нас, сделать своими рабами, пусть и условными. Чтобы ты, отличный мастер своего дела, работал на них, а я стала, извини, подстилкой для какого-то узкоглазого вонючего мужичка. Разве можно допустить такое?

– Да, но на это, на защиту страны от захватчиков есть мужчины! – воскликнул Януш. – Думаешь, случись что, я не могу взять в руки оружие?

Девушка ладошкой в цветастой вязаной варежке дотронулась до его руки:

– Я верю, знаю, что ты, когда надо будет, станешь воином. Отличным воином, не хуже любого джандара. Хотя, возможно, приносишь гораздо больше пользы как создатель оружия. Но знал бы ты, какая армия может нагрянуть на нас с востока. И как дерутся эти монголы. Я видела. И сама испробовала их силу. Но там, на Самарской луке, их было всего-то три тумена. Смешно сказать, всего-то… Представляешь, что такое три тумена? Они накроют все это пространство, которое мы видим вокруг. А ведь это у них был лишь разведывательный отряд. Представляешь, с какой армией они нагрянут, когда соберутся завоевать нашу страну? Представляешь, какая у них империя? От самого Тихого океана и до нашей границы, да еще с захватом южных самых сильных стран. Наша великая Болгария по сравнению с ней всего лишь небольшое поселение. Представляешь, сколько в этой монгольской империи народу?

– Знаешь, Аюна, я ведь окончил лишь мусульманский мектеб. Там нас учили читать, писать, считать и веровать во Всемогущего Аллаха. Как в нашей семье обстоят дела насчет веры – я тебе уже говорил. А насчет остального… Я не знаю, где этот Тихий океан. Но я верю твоим словам, что это очень далеко и что у монголов несметное число людей. Так тем более, случись воевать с ними, ваше пиньбю, думаю, не решит исхода войны. Тут нужны какие-то иные меры.

– Какие, Януш? Силе можно противопоставить только силу. Ну, и хитрость, конечно, ум, чтобы применить эту силу с наибольшей пользой. Что мы и сделали на Самарской луке.

– По-твоему выходит, что если страна меньше, малочисленнее захватчиков, то обречена? Это же несправедливо! – воскликнул Януш.

Аюна на мгновение растерялась, не зная, чем на это возразить.

– Нет, так необязательно, конечно, – не очень уверенно заявила она. – Наверняка есть какой-то выход. Только это решают не люди нашего уровня. Думаю, пиньбю амазярок – одно из таких решений.

– Аюна, я ведь к чему речь веду, – продолжил Януш. – Война войной, а любовь никто не отменял. Еще раз повторюсь, люди должны продолжить свой род. Иначе жизнь потеряет всякий смысл. Жизнь без любви – считай, жизнь без счастья. Аюна, послушай, я ведь тебе не просто так это говорю…

Впереди показалось селение. Деревянные избы, покрытые дощатыми крышами, дворы, чуть ли не облепленные разными строениями – конюшней, хлевом, амбаром, баней, сараем… И Аюна, и Януш знают, что в этих дворах полно живности – лошадей, бычков, коров, овец, разной птицы. Знают, что сусеки амбаров и глиняные корчаги в земляных хранилищах с дубовыми стенами до краев насыпаны зерном – пшеницей, рожью, ячменем, просом, горохом, чечевицей, чумизой. Богато живут болгары. Кто-кто, а Аюна знает это наверняка. Уж она-то успела повидать мир, знает, где что и как.

– Вот и приехали! – воскликнула Аюна, то ли обрадовавшись тому, что она скоро начнет веселиться вместе с подругами из родни, или же тому, что удалось прервать разговор с парнем, пока он не зашел далеко. – Януш, давай, дальше езжай на своем коне. И не сопровождай меня. А то люди еще подумают незнамо что…

Когда он ловко запрыгнул в седло, она как бы в продолжение сказала:

– Знаешь, моя покойная мама говорила, что любовь и счастье не всегда ходят рука об руку. Нужны еще условия, чтобы так оно и стало.

…Целых два дня провела Аюна у тети. В первый день, когда после детворы на ледяную горку вышла молодежь, она каталась с нее наравне со всеми, хотя и не жила в деревне. Ведь считалось, что молодежь, а после нее вечером взрослые катались потому, чтобы выпросить у Небесного Бога Туры хороший урожай конопли и льна. Ей это зачем? На следующий день Аюна наравне со всеми участвовала в кадаччи – катании на санях. Для этого и привела она сюда свою пару откормленных овсом коней. А уж лепешек разных наелась за эти дни! А уж попела, даже поплясала в хороводе с местной молодежью! Навеселилась вдоволь, понимая, что больше вряд ли придется. Не потому, что уезжает в столицу. Просто возраст не позволит ей и дальше бывать среди этих шестнадцати – восемнадцатилетних юношей и девушек. Ибо ей самой скоро исполнится двадцать два. Считай, она уже старая дева. А что, если Януш прав? Конечно, Аюна так старается, так учится воевать ради высокой цели. Она не только как стрелок, но и в рукопашном бою с кем угодно может сражаться на равных. Только иногда даже во время тренировок ей вдруг захочется чего-то иного, чем эти бои с саблями и мечами, стрельба из лука, броски пиков и копий. Такого иного, что хочется все бросить и… Вот на этом «и» она всегда и ставит точку, останавливая себя.

…На обратном пути домой Аюну опять нагнал Януш. Оказывается, он тоже провел в деревне все эти два дня, только на другом конце, потому они друг друга и не видели. Парень опять напросился к Аюне в сани, но она на этот раз не разрешила.

– Ты не думай, я не хотел лезть к тебе с разговорами, раз они тебе не по душе, – громко начал объясняться Януш. – Я просто хотел попросить тебя взять меня с собой в ваш отряд.

– Ка-ак? В отряд амазярок? – изумилась Аюна.

– А что? Ты думаешь, военный отряд – это только сами воины? Не-ет, пиньбю – это такая единица, что потребуется много обслуживающих людей. Начиная от поваров и заканчивая оружейниками. Среди них обязательно будут мужики, без этого никак. А я оружейник весьма неплохой. Или ты сомневаешься?

В этом девушка, конечно, не сомневалась. Да и нисколько она не против того, чтобы Януш был при отряде амазярок.

– Ты что же, готов оставить отца? – спросила она. – Как же он без тебя-то?

– Он построил большую мастерскую, нанял пять десятков работников. Если армии потребуется оружия больше, готов нанять еще столько же. Так что обойдется и без меня, – торопливо стал объяснять Януш, боясь, что девушка его не дослушает. – Если же я придумаю что-то новое, я тут же сообщу об этом отцу. Так что все будет в порядке.

– Ну… не знаю. Попробую предложить тебя на эту должность. По-моему, если так, ты можешь быть даже главным оружейником отряда…

Януш обрадованно гикнул на коня, и тот с места помчался галопом. Вдруг Януш его резко остановил, развернул мордой к приближающейся паре.

– Аюна, так смотри, сдержи свое слово! – крикнул громко. – И мы будем вместе!

Он тут же опять резко развернул аргамака, и тот снова с ходу перешел на галоп. Только снежные комья разлетались из-под его кованых копыт.

Глава третья

Танец бесов

1

Продлив перемирие с Владимиро-Суздальским княжеством, хакан Алтынбек наконец-то почувствовал некоторое облегчение. Конечно, по опыту предыдущих взаимоотношений он знал, что верить русским князьям – это все равно, что верить непредсказуемой погоде: с утра, может, день и солнечный, а что будет к вечеру – одному Всевышнему известно. Однако была причина, которая давала некоторую уверенность в том, что отношения с русскими княжествами, особенно с наиболее сильным из них – Владимиро-Суздальским – пока не грозят какими-либо осложнениями.

Странное дело, после душераздирающего поражения от монголов в битве на Калке, казалось бы, русским князьям сама судьба велела сплотиться и превратиться в единую могучую империю. Ведь для этого у них есть все возможности! Огромная территория, многочисленный народ руссов, весьма развитое хозяйство… Они же вместо этого пуще прежнего занялись междоусобицей, начали воевать друг с другом, чтобы захватить дополнительные земли и власть. С одной стороны, Серебряной Болгарии это вроде бы и на руку. Ведь случись такое – образование Великой империи руссов, кто знает, как она себя поведет. Вдруг хозяева новой державы нацелятся на земли соседних народов? Не зря же руссы говорят, что аппетит приходит во время еды. И вообще, у жадности и алчности нет предела. А в соседях у руссов самый лакомый кусок – это Серебряная Болгария. Может, тогда слава аллаху за то, что князьям пока не до захвата болгарских земель? Еще за то, что руссы особенно ожесточенно дерутся за новгородский трон. Это как раз то княжество, которое, наравне с Владимирским, постоянно нападало на болгарские города. И вот уже несколько лет, как новгородским князьям не до того. Кто как, а уклонившийся от битвы на Калке великий князь Владимиро-Суздальский Юрий, похоже, первый додумался воспользоваться поражением руссов. Он тут же послал в Новгород на княжение своего брата Ярослава. Однако привыкшим определять своих предводителей на вече новгородцам это не понравилось. Недолго пришлось властвовать Ярославу в новгородском кремле, вскоре его с позором изгнали оттуда. Тогда великий князь Юрий Всеволодович сам решил проучить строптивых северян. Уже на следующий год он появился в Новгороде во главе многочисленной суздальской рати и вынудил горожан принять в князи своего шурина Михаила Всеволодовича Черниговского. Но опять недолго музыка играла. Такой поворот не понравился уже изгнанному ранее Ярославу. Между ним и Михаилом завязалась борьба. И вскоре, в двадцать девятом году, на престоле вновь оказался Ярослав. Изгнанный Михаил тогда обратил взор на Галич. Там после смерти в двадцать восьмом году Мстислава Удалого тоже не на шутку завязалась борьба за власть, в которой участвовали Киев и прочие княжества и даже венгры… Одним словом, русским князьям пока было не до Серебряной Болгарии. А с ближайшим из них, самым сильным соседом, слава аллаху, установился мир.

Долго ли продлится спокойный период, коротко ли, Алтынбек решил воспользоваться им как можно полнее с тем, чтобы усилить приграничные укрепленные пункты. Главным образом – в Башкортском иле. Лазутчики Сидимера докладывали, что туда в последнее время зачастили купцы с юга – из стран, захваченных монголами. Ну да, края эти богатые. Башкорты в большинстве, конечно, ведут кочевой образ жизни, земледелие не уважают, занимаются скотоводством. Еще они знатные охотники, добывают лисьи и бобровые шкуры. В то же время немало там и оседлых родов. Есть весьма значимые города – столица иля Башкорт, который болгары называют Юман-хула, то есть Дубовый город, а еще Намджан, Гурхан, Карукийа, Кастр, Мастр… В них немало ремесленников и мастеров, которые плавят в печах медь, добывают драгоценные камни и делают из них всякие украшения. Ведь это Урал, там каких только полезных ископаемых нет – не перечесть. Еще славятся башкортское оружие, конская упряжь, особенно своеобразные, очень удобные седла. Да мало ли что… Только весь этот товар давно уже имеет своих покупателей из болгарских купцов и расходится по миру большей частью через болгарские базары. А другая часть уходит по реке Яик и Хазарскому морю опять же по давно сложившимся маршрутам. Впрочем, похоже, эти купцы с юга занимаются в Башкортской провинции не только и не столько куплей-продажей. Их часто видели в кругу улугбека. Да и с отдельными уважаемыми биими да беями, мурзами да тарханами, муллами да шаманами они будто бы встречаются часто. Не надо иметь семи пядей во лбу, чтобы понять, к чему все это. Стало быть, монголы решили проникнуть в Серебряную Болгарию через Башкортскую провинцию? И готовят местную власть к тому, чтобы она, когда будет надо, пропустила их войска вперед беспрепятственно? Потому и решил Алтынбек укрепить именно это направление обороны. Мощная система защитных сооружений тянулась от реки Чишмы* до столицы страны города Биляра. Она состояла аж из семи–восьми линий валов со рвами. Причем последний, то есть первый со стороны предполагаемых нападающих был настолько широк, что его назвали урамом, то есть улицей.

У крепости Барадж Алтынбек решил сделать остановку и более тщательно осмотреть уже почти готовые сооружения. Заодно и пообедать. Ведь здешним гарнизоном командовал его сват эмир Аблас Хин. Сын эмира Буртас Бегиш и дочь Джелалетдина Алтынбека Алтынчач составили прекрасную семейную пару, жили душа в душу.

– Что ж, давай, сват, показывай, как ты готов встретить врага? – обратился Алтынбек к Хину. – Хоть ты порадуй душу хакана. А то, как ни спешат строители, к защите от монголов мы все еще готовы далеко не полностью. Так где они, твои знаменитые рвы? Ты сказывал, что восемь линий для монголов окажется неожиданностью. И где она, восьмая?

– Уважаемый хакан, ты как раз стоишь на ее краешке, – с хитринкой в глазах ответил Хин. – Только осторожно, дальше ни ногой, не то можешь провалиться. Ров-то не только широк, но и глубок.

– Да-а? – изумился Алтынбек. – Почему я ничего не вижу? Здесь же сплошная ровная земля.

– Пройдем немного вправо, – предложил эмир. – Там как раз достраивают последний участок восьмой линии, которая охватывает всю окружность нашей крепости.

В саженях двухстах действительно трудились несколько десятков человек. Только не землекопы, а плотники. Они из сосновых бревен поднимали довольно высокие, почти в рост человека стены.

– После того как стену поднимем, мы пространство между нею и широким рвом заполним вязкой глиной и камнями. Получится крепкая, почти как у крепости, стена. А перед нею – широкий ров. Так что стена хоть и невысокая, а пройти ее будет непросто ни пешим, ни конным. Кстати, чтобы вала издали сразу не заметили, мы покрываем его дерном. А перед рвом, видишь, высаживаем деревья. Так что если противники станут приближаться к нашей крепости верхом – полагаю, монголы так и поступят, – то они заметят этот ров лишь тогда, когда уткнутся в него, да будет поздно. Остановиться с ходу у них не получится. Ведь сзади будут напирать… Можно представить, что тут начнется. А за валом мы разместим лучников. Они постреляют и отступят в крепость по подземному ходу. Дальше враг пойдет на приступ, думаю, уже только пешим. И ему предстоит преодолеть еще таких шесть–семь преград.

– Молодцы! – похвалил Алтынбек. – Сам я, честно говоря, в оборонительных сооружениях не силен. А вы откуда научились всему этому?

– Тут у нас есть один мастер. Шурсухал*. Говорит, его род издревле занимался подобными стройками, передавая мастерство из поколения в поколение. Истоки этого мастерства идут будто бы от самих гуннов – древних предков нашего народа.

– Передай этому шурсухалу поклон от меня и благодарность, – попросил Алтынбек. – А теперь расскажи, как вы сами живете?

– Ничего мы живем, сват Алтынбек. Поедем лучше ко мне домой, сам все увидишь. Хоть отобедаем разок вместе. Редко теперь нам приходится видеться, – предложил Хин.

Хакан принял предложение весьма доброжелательно.

* * *

Хан Батый в душе считал, что дед Чингисхан обделил его отца Джучи, выделив ему в правление западное крыло империи. При этом он еще обязал его расширять это крыло все дальше и дальше безгранично, вплоть до закатного, последнего моря, то есть до Атлантического океана, включив все тамошние страны и народы в состав Великой Монголии. Так сказать, поручил сломать хребет не родившемуся еще жеребенку. И на все про все выделил войско численностью… четыре тысячи человек. Но Джучи убили, он ушел на тот свет даже раньше своего отца Тэмуджина. А тот оставшиеся без хозяина просторы поделил между сыновьями Джучи – Ордой и Батыем. Первому достался правый берег Сырдарьи и земли вокруг Сари бу. Батый стал правителем северного побережья Хазарского моря до реки Яик и далее на запад, до устья великой реки Адыл, с тем же напутствием, которое давали отцу: необходимо расширить Монгольскую империю далее – вплоть до Атлантического океана. Только это «далее» все было занято другими государствами, другими народами. Чтобы расширяться, требовалось воевать и воевать. Это с тремя-то тысячами нукеров, что он получил от отцовских четырех тысяч с согласия старшего брата Орды?