Текст книги "Спасение Европы"

И девушки начали по очереди стрелять из новых луков Януша. Их восхищению не было предела. Особенно удивили тяжелые луки. Выпущенные из них тоже тяжелые стрелы легко пробивали латы с двухсот шагов. Вот это да-а!

– Девочки, я вам оставлю луки на неделю, – сказал перед расставанием Януш. – За это время испытайте их по-всякому. Потом мне скажете свои замечания, предложения, если они появятся. Не скрою, такие же луки мы вскоре передадим для испытания и хашаму хана Ильхама. Если все пройдет удачно, мы с отцом хотим нанять несколько десятков подмастерьев и начать делать луки для всей армии.

В город Януш поехал вместе со всеми. Однако девушки, вначале с птичьим щебетанием следовавшие вместе со своим командиром, по пути как-то незаметно поисчезли одна за другой, и Аюна с Янушом вскоре остались одни. Их кони не торопились, а всадники своих четвероногих друзей не подгоняли. Было уже глубоко за полдень, и тени от них тянулись далеко вперед, превращая и коней, и седоков в длинные темные существа, ползающие по земле. В спину дул легкий прохладный ветерок с Адыла, остужая то ли разгоряченные в течение дня тела, то ли нахлынувшие вдруг на обоих чувства.

– А хорошо, что мы с тобой не мусульмане, – сказал неожиданно Януш.

– Ты это к чему? – обернулась к нему Аюна.

– К тому, что, будь мы мусульмане, не смогли бы вместе вот так, рядом, проехаться.

Это так, конечно. Отец Аюны, хоть в силу своего положения прилюдно и придерживался некоторых мусульманских обычаев, в семье и быту оставался приверженцем традициий своего племени суваров. А они еще со времен эмира Алмуша, признавшего в десятом веке ислам государственной религией, оставались верны небесному богу Тура. Власть ни при Алмуше, ни после не стала настаивать, чтобы сувары поменяли веру. Слишком многочисленное и сильное это племя, чтобы с ним рассориться.

– Но ты же из сувазов, – напомнила Аюна. – Насколько я знаю, ваше племя приняло ислам.

– Это так, – нехотя подтвердил Януш. – Но не все из нас мусульмане. Многие придерживаются прежней своей веры. А она схожа с вашей, суварской.

– Ну и что? – игриво улыбнулась Аюна. – Тебе-то чем от нее лучше?

– Ты знаешь, главное в нашей вере, я считаю, отсутствие запрета ребятам и девчатам встречаться, – вполне серьезно ответил Януш. – Мы ведь, как и вы, вместе можем проводить игрища, устраивать посиделки. Вообще, говорят, сувары и сувазы раньше считались одним племенем. Другое дело у моих мусульманских друзей. Им это категорически запрещено. Не понимаю, как они женятся, выходят замуж, если до свадьбы иные пары вообще не видят друг друга? А иметь несколько жен? Мужчине это, может быть, и приятно. А каково женам? Я этого не принимаю. Я буду жить только с одной женой, только ее любить.

– Это если женишься по любви. А если так не получится? – не смея смотреть парню в лицо, заметила Аюна.

– Как это? – оторопел Януш.

– А так… Отец возьмет и оженит тебя на дочке какого-нибудь приятеля. А ты ее знать не желаешь. И что станешь делать? Пойдешь против воли родителя?

– Ну… – замялся Януш. – Я попробую уговорить.

– Это вряд ли, – усомнилась Аюна. – Взрослые не любят менять данное слово.

Немного помолчав, вернее, поразмыслив, Януш заключил:

– Все равно мы, сувары, хоть можем встречаться, вместе веселиться, знакомиться. А насчет женитьбы – надо просто заранее уговаривать родителей, подготовить их.

– Ты уже уговариваешь? – глядя с хитринкой в глаза парню, спросила Аюна.

Януш смущенно опустил голову.

– Вот видишь, – рассмеялась Аюна. – А отец твой, может, уже с кем-то сговорился насчет твоей невесты.

Тут она, чмокнув, подала знак коню и дернула за уздечку. Послушный аргамак с ходу взял галопом и помчался в сторону города, до окраин которого уже было рукой подать. Янушу ничего не оставалось, как пуститься догонять девушку.

* * *

Тем временем в Серебряной Болгарии совершенно неожиданно произошла очередная смена власти. Прямо черная полоса какая-то. Новый болгарский хакан Мир-Гази, увы, процарствовал недолго. В начале одна тысяча двести двадцать девятого года его не стало. Сыновей у него не было. И братьев не осталось. Правда, был жив сын предыдущего главы страны Челбира по имени Ильяс Ялтав. Но его в свое время не рекомендовал в предводители сам отец. Наверное, понимал, что сынок слабоват для такой ответственной работы. Таким образом, обрывалась линия правления Хайдара, который стал эмиром еще в далекие времена, после Шамгуна. Такое в истории Серебряной Болгарии случалось лишь однажды, когда умер эмир Муэмин. Из-за отсутствия у него сыновей и братьев его линия правления была прервана. Не найдя достойного человека в своей стране, тогда знать пригласила на престол представителя дунайских болгар Шамгуна. Он царствовал долго, с одна тысяча сто восемнадцатого по одна тысяча сто тридцать пятый год. Однако после него продолжить верховенство его рода знать страны почему-то не захотела. Говорили, будто из-за того, что Дунайская Болгария перестала быть самостоятельным государством и потеряла авторитет, потому, дескать, Серебряной Болгарии не пристало находиться под главой представителя слабой страны. Так это или нет, но курултай избрал новым эмиром Хайдара. У того с сыновьями оказалось все в порядке, его линия правления продолжалась последовательной сменой отца сыном или брата братом до кончины Мир-Гази. И вот она тоже оборвалась. По традиции теперь требовалось собрать курултай и на нем назначить нового главного кана страны. Прошел слух, что на трон предложат Алтынбека, известного во всей стране хана. Однако группа столичной знати почему-то не стала морочиться долгими процедурами, собралась в узком кругу и, объявив это сборище курултаем, пригласила на трон некоего Гази Бараджа. Объяснение нашли простое: Гази – болгарин, будучи воеводой Чулхулы (то есть Каменного Города, как называли тогда болгары и продолжают называть сейчас их потомки чуваши Нижний Новгород) – важного города-крепости, набрался большого опыта управления и хозяйственными, и военными делами. А ничего, что он при этом служил великому князю Владимирскому Юрию Всеволодовичу? Ведь того-то никак нельзя причислить к друзьям болгар! Подобными вопросами столичная знать почему-то не стала заморачиваться.

Многим улугбекам, ханам, бекам, тарханам, имамам такой поворот событий не нравился. В том числе и хану Ильхаму. Но что делать? Не зная ответа на этот вопрос, он подавил свое недовольство, решил, что продолжит заниматься делами своего иля. И с него хватит. Однако этого «хватит» хватило ненадолго. Вскоре из Биляра вернулся домой Сидимер. Оказывается, новый хакан упразднил разведку, посчитав, что в ней нет надобности. То есть без разведки, конечно, дескать, никак, только не нужно этим заниматься в таких масштабах, проникая даже в далекие монгольские степи и среднеазиатские страны. По нему выходило, что это – пустая трата денег. Только молчавший об истинных причинах своей отставки Сидимер хану Ильхаму рассказал все как есть:

– Вызвал меня хакан. И знаешь, не стал допытываться ни про разведку, ни про добытые в последнее время сведения о монголах, руссах, кыпчаках. Его больше всего интересовало, какие болгарские войска участвовали в отражении нападения владимиро-суздальцев на эрзян. Кто послал на помощь Пургасу наших курсыбаевцев и почему.

– И что ты ответил? – не скрывая любопытства, спросил Ильхам.

– Я рассказал все, как и было. Он же как-никак глава нашего государства. Сказал, что отряд наш был небольшой, состоял из пяти пиньбю и командовал им я сам. А насчет того, кто послал, сказал, что кому было положено, тот и дал команду. Думаю, он решил, что это был приказ покойного Мир-Гази, потому подробностей не стал допытываться.

– Странно это, странно… – ведший разговор с Сидимером, сидя в кресле, Ильхам встал и начал расхаживать по просторной комнате. Остановился, повернулся к нему, в упор спросил: – И что, о сведениях разведки так ничего и не спросил?

– Так и не спросил, уважаемый хан.

– Странно это, странно, – вновь начал расхаживать по комнате Ильхам.

– А я думаю, ничего странного, – прервал его размышления Сидимер. – В ходе боя эрзяне захватили в плен немало руссов. Так вот они рассказали, что обороной крепости Нижнего Новгорода руководил тогда он, наш нынешний хакан. Он же у них там был воеводой.

– Ну да, билярская знать этим и обосновала его избрание, – вновь сев в кресло, спокойнее заметил Ильхам.

– А как он стал воеводой у руссов – они не говорили? – теперь уже начал вспыхивать Сидимер. – За какие такие заслуги Владимирский князь Юрий удостоил его этой важной должности? Ведь был слух, что будто бы Гази Бараджа долго держали в заточении. Теперь выходит, властитель Владимиро-Суздальский не просто освободил его, а сделал своим близким помощником. За что? За красивые глазки? И вот этот ближайший помощник русского князя, постоянно нападающего на наши города, стал нашим хаканом. Эльтебер, как это можно?

Ильхам тяжко вздохнул, долго сидел молча. Заговорил он уже спокойно, даже слишком спокойно:

– Я, дорогой Сидимер, уже не эльтебер. Да, это так. Но я и не простой человек. Я улугбек самого крупного иля, ответственен за моих людей, за их благополучие и судьбу. У меня появилась одна задумка. Но мне нужен соратник. Поможешь мне?

– Уважаемый хан, я верю, что ты плохого не замыслишь. Потому готов тебе помочь, – ответил Сидимер, чувствуя в себе какой-то душевный подъем.

– Отлично. Тогда давай обговорим, что мы станем делать, чтобы спасти страну от возможного лиха.

Обсуждали они долго, перейдя за обеденный стол. Проводил своего молодого – впрочем, такого ли уж молодого? – друга хан Ильхам уже ближе к вечеру, на ходу давая указания:

– Стало быть, ты немедленно выезжаешь в Саксин. Там есть влиятельный тархан Бачман. Расскажешь ему все, что происходит в столице. Ну и предложишь то, о чем мы с тобой договорились. До этого не забудь послать своих верных друзей к тем, кого мы с тобой посчитали надежными людьми. А дальше будет то, чего захочет великий Аллах. Да будет так!

– Да будет так! Да поможет нам Тура! – с поклоном ответил Сидимир и спешно пошел на выход.

* * *

На свой полувековой юбилей хан Абдулла ибн Ильхам пригласил влиятельных людей из самых разных провинций: ханов и беков, казанчиев и купцов, сардаров и йори, имамов и богословов, ученых и звездочетов, литераторов и ремесленников. Хотя в общей сложности их набралось не более четырех десятков, это были люди, которые владели не только большими состояниями, а еще, что важно, умами значительной части самых разных племен народа Серебряной Болгарии. Лишь редкие из гостей ведали, что и не пятьдесят пока Ильхаму, и вообще родился он не летом, а промозглой осенью…

Празднество проходило сначала во дворце, затем рядом с ним во фруктовом саду, на площадке с ансамблем из семи фонтанов. Ильхам, как и все болгары, любил магическую цифру 7. Семь дней недели, семь цветов радуги, семь чудес света, семь нот, семь ворот джаханната, который руссы называют адом, семь небес… И гостей он созвал в субботу – на седьмой день недели.

После обильного застолья все вышли в сад прогуляться, подышать свежим воздухом. При этом сам Ильхам старался каждому уделить внимание, улучив момент, поговорить с человеком один на один. Так же вел себя и его помощник Сидимер. Он то и дело подходил к отдельным людям и заводил с ними разговор. Судя по всему, речь шла об очень интересном или важном деле, потому как многие даже останавливались, стремясь внимать более обстоятельно. Впрочем, от них ответа не требовали, потому собеседники расходились спокойно. Однако многие гости стали задумчивыми и озабоченными и вели себя совсем не так, как принято на празднестве.

Но вот хан и его помощник вроде бы поговорили почти со всеми гостями. И тут Ильхам трижды хлопнул в ладоши, прося внимания. Все остановились, кто оказался дальше – подошли ближе к виновнику торжества.

– Дорогие мои гости! – обратился ко всем Ильхам. – А сейчас я приглашаю вас всех в баню. Надеюсь, никто не откажется от этой благости? Там мы и продолжим отдых. Заодно очистимся телом и душой от всего ненужного, наносного. Как вы смотрите на это?

На это все смотрели одобрительно. Какой же болгарин откажется от бани, да еще в такой день, в таком месте и в такой обстановке!

Баня хана Ильхама под названием Ак пулат славилась на весь город. В неделю раз хан разрешал пользоваться ею горожанам, потому жители Булгара знали о ней не понаслышке. Длиной в сорок, высотой в восемь аршин, она считалась в Булгаре не только самой большой, но и самой благоустроенной. Это чувствовалось уже в предбаннике, где раздевались и принимали душ перед входом в парильню. Здесь все получали льняные холсты и набедренные повязки. Не простые, а вышитые болгарскими прямоугольными узорами. Каждый изгиб этих узоров имеет свое символическое значение. В целом же они показывали принятое у болгар в древности понятие трехмерного устройства мира. Хотя в стране государственной религией считался ислам, своей прежней веры болгары тоже придерживались во многом, особенно в художественном творчестве.

Очистившись и облачившись, гости проходили в большой зал. Здесь подогревалось все: мраморный пол, мраморные стены, большой мраморный круглый полок в центре зала и полки вдоль стен. Люди, расстелив холсты, ложились на них и прогревались, кто сколько хотел. Тут же сновали банщики: кому-то делали легкий массаж, кого-то обливали водой из чаш. Рядом с залом на одной стороне находилась моечная комната, на другой – зал с тремя бассейнами с теплой, чуть подогретой и холодной водой, которая поступала прямо из городского водопровода. Прогревшись и получив от банщиков помывку, люди собирались в комнате отдыха. Там их ожидали настоящие мастера своего дела, которые могли заварить самые различные чаи на любой вкус. И все это время люди общались между собой, вели деловые и просто товарищеские разговоры. Хотя по жизни многие из них не были товарищами, иногда даже противостояли друг другу, здесь они сегодня вели себя смиренно, как закадычные друзья, потому как их всех позвал в гости самый уважаемый не только в Булгарской провинции, а во всей стране человек. Тем более все теперь уже знали, по какому поводу эта встреча. А еще потому, что в бане все равны и в ней принято очищать не только тело от грязи, но и душу от ненужных чувств.

Сам хан Ильхам как гостеприимный хозяин продолжал разговоры с отдельными гостями. С некоторыми просто так, с иными – решая дела, о которых знать всем было необязательно. Вот он уже который раз прилег животом вниз на полок посреди зала и оказался рядом с Мамутом.

– Ну, как идут дела, уважаемый Мамут? – как бы ради приличия спросил он. – Я вижу, торговля с персами и арабами у тебя налаживается вновь.

– О да, это так, уважаемый хан Ильхам, – вполне серьезно ответил Мамут. – Монголы, оказывается, в Иране и Ираке дали волю подчинившимся им ремесленникам и торговцам. Оно и понятно. Ведь значительная часть доходов от торговли идет в их казну. Об этом через персидских купцов мне сообщил мой верный друг Алборз. Есть у меня такой человек в тех краях. Потому я успел быстрее других возобновить связи с ними.

– А есть у нас возможности расширять торговлю в других направлениях?

– Конечно, есть. Нам, болгарам, надо восстановить торговый путь из Булгара в Киев. Он ведь действовал два столетия. Только руссы почему-то пошли по пути разбоя, начали нападать на наши города, чтобы обогатиться за счет грабежа. И связи наши потихоньку сами собой зачахли. Может, теперь, когда их побили монголы, они одумаются? Только вот встретиться бы с ними, потолковать по-человечески.

Ильхам приподнял голову, мельком глянул на соседа:

– А ты сам поехал бы к ним на переговоры? Необязательно в Киев, а скажем, во Владимир, в Чернигов.

От неожиданного предложения Мамут даже приподнялся и сел.

– Не знаю, что и сказать. У меня сейчас разворачиваются большие дела. Сам ведаешь, недавно я построил новый причал. Открыл еще один караван-сарай, уже в городе. И вообще… – сказал он, упершись взглядом на свои ноги в деревянных башмаках. Тут их выдавали всем, ибо пол для кого-то мог быть не просто теплым, а горячим. – И да, кто же мне предложит такое дело? О нашем новом хакане я кое-что слышал. Знаю, он наверняка начнет переговоры с руссами. Только к этому делу чужаков не подпустит, потому как…

Дальше он мысль продолжать не стал.

– Все это так, я понимаю, – согласился хан Ильхам. – Только через некоторое, не столь отдаленное время может статься, что все это твое нажитое богатство превратится в прах.

– Намечаются большие изменения? – настороженно спросил Мамут. – Считаешь, что новый хакан станет опираться только на беков и мулл? И всюду введет шариат?

Ильхам пытливо посмотрел торговцу в глаза.

– Не о том мыслишь, великий купец, – сказал он. – Конечно, введение шариата означало бы развал нашей страны. У нас ведь разные народы с разными верами. Но, я думаю, этого не случится, потому как сам Гази вроде бы стал православным христианином. Однако может случиться более страшное.

– Что же это может быть? – навострил уши Мамут.

Хан сделал паузу, тем самым усилив внимание собеседника, и сказал:

– Боюсь, наш новый глава начнет опираться на руссов, на великого князя Владимирского Юрия Всеволодовича. А это для нас во много крат вреднее шариата.

Спокойствие Мамута как рукой сняло.

– Так у нас же перемирие с ним. И срок его не закончился, – напомнил купец.

– Когда какие-то перемирия и договоренности останавливали руссов? Не только Юрий Всеволодович, а все соседние с нами русские князья спят и видят, как обогатиться за счет наших земель. И вообще земель соседей. Это у них в крови. Не зря же великий князь подсунул нам в хаканы своего прирученного человечка. Надеюсь, купец, ты-то в этом не сомневаешься?

Мамут подумал, стоит ли так откровенничать с улугбеком, к тому же бывшим эльтебером. Все-таки человек власти. И промолчал.

– Ну-ну, осторожничай, – понял его хан. – Но я тебя знаю, потому скажу откровенно: нашей стране нужен другой предводитель. И не думай, что я сам мечу в канское кресло. Нет! Знаю лишь одно: нам уже в недалеком будущем предстоят большие испытания. Разведка твоего сына Сидимера показала, что на нашей границе вдоль Яика участились столкновения с монгольскими отрядами. Неспроста это, ох, неспроста. Потому стране сейчас нужно как можно сильнее укрепляться. Только как бы мы ни напрягались, а одной Серебряной Болгарии противостоять монголам будет сложно. Надобно искать союзников. Прежде всего, среди соседей, среди русских князей. Других сильных соседей у нас нет. Однако вместо этого, боюсь, мы в ближайшем будущем станем просто их вассалами и потеряем всякую самостоятельность.

Мамут, человек бывалый и умеющий владеть собой, совсем растерялся.

– Да, но при чем тут я? – промямлил он.

– Я считаю, что лучшего переговорщика, чем ты, среди нас не найти. Потому и намекнул тебе, что ты мог бы стать хорошим туджуном, или, как говорят руссы, послом, – сказал Ильгам.

– Это вряд ли, – облегченно вздохнул Мамут. – У Гази Бараджа на такую должность наверняка найдутся свои люди. Тем более если, как ты говоришь, он поставлен князем Владимирским. Получается, ему и послы нужны такие, чтобы линии руссов держаться. А не похоже, чтобы руссы захотели жить с нами в дружбе. Иначе зачем бы они продолжали нападать на наши города? Пусть в этом участвуют лишь удельные князья, но они же решаются на такие дела не без ведома великого князя.

– Да, такое имеет место быть, – согласился Ильгам. – Это еще сильнее доказывает, что с ними надо договариваться… А ставленник русского князя Гази – это… Одним словом, я тебе сделал предложение. Ты подумай. Дело свое ты можешь оставить сыновьям. Например, младшему, Эхмету. Мне говорили, он у тебя по части торговли не по годам шустрый.

«Почему младшему? И даже имя его знает», – подумал Мамут, но промолчал.

Тем временем Ильхам прошел в зал с бассейнами, прежде чем залезть в один из них, с подогретой водой, присел на полок вдоль стены, где еще при входе заметил знаменитого поэта Кул Гали.

– Приветствую тебя, уважаемый Мухаммад-хаджи Гали ибн Мирхуджа, – назвал он поэта полным именем. – Рад видеть тебя у себя в гостях.

– Великий хан Габдулла ибн Ильхам, я безмерно рад, что удостоен высокой чести быть твоим гостем, – так же уважительно отозвался поэт.

– И как твои дела, великий мастер слова? Какие планы на будущее?

– Да какие планы… – замялся Гали. Потом более твердо ответил: – Вот задумал поэму. По кораническим сюжетам о Юсуфе и его двенадцати братьях хочу показать, как люди борются против шайтана за свое счастье.

– Что ж, желаю тебе удачи, – душевно откликнулся хан. – Ты не случайно имеешь сан муллы, хорошо знаешь Коран. А способностями тебя наделил сам Аллах. Так что у тебя все получится… И еще. Гали, я знаю, ты много странствовал по миру. Окончив медресе, поехал учиться в Хорезм. Бывал в Герате, Сирии, Иерусалиме, Мекке. Скажи, почему мощные, развитые страны Ближнего Востока так легко повержены кочевыми монголами?

Вопрос, похоже, не застал Кула Гали врасплох.

– Я много думал об этом, уважаемый хан Ильхам, – сразу ответил поэт. – Вижу только одну причину. Эти страны, эти народы обуяла гордыня. Она не дает им объединиться против общего врага. А в одиночку даже слон не выстоит против стаи шакалов.

– Что верно, то верно, – тяжко вздохнул хан. – Ладно, сегодня не об этом речь. Скажи, как думаешь, наша страна достойна быть в ряду тех, которых мы только что упоминали?

– Не просто достойна, она давно в их числе, – горячо откликнулся поэт. – Сколько у нас талантливых математиков, астрономов, астрологов, лекарей. Труды ученого Хаджиахмета ал-Булгари, философа Хамида бин Идриса ал-Булгари известны и почитаются на всем Востоке. Как и сочинения Махмута Булгари, Хисамутдина Муслими-Булгари. Сколько книг по ораторскому искусству, литературоведению издал один только Бурханатлин бин Юсуф ал-Булгари. А книги Тажетлина Булгари по медицине и лекарствам? Да вы только прочтите книгу поэта прошлого века Дауда Саксин-Суари «Сад цветов, излечивающих болезни». В ней шестьдесят семь разделов. И каждый раздел рассказывает об отдельном ученом или знаменитой личности. Шестьдесят семь разделов! О шестидесяти семи выдающихся личностях!

Горячность поэта, его нескрываемая гордость за свой народ, кажется, воодушевили и самого хана. Когда ближе к ночи наконец банные процедуры завершились и все собрались в зале отдыха, он свою речь начал вдохновенно и от чистого сердца:

– Уважаемые други мои! Позавчера я вернулся из Биляра, где мы поминали умершего эмира Челбира. Сегодня сорок первый день, как нет его с нами. И теперь нашей страной правит хакан, которого ни мы, ни тем более наш народ толком не знаем. Возможно, он хороший человек. Возможно, неплохой полководец, раз служил воеводой. Но служил он князю Владимирскому, с которым у нас хоть и перемирие до двадцать девятого года, но дружбы как таковой никогда не было. Да и воевал Гази Барадж против наших союзников и друзей – против эрзян. Воевал за то, чтобы отстоять отобранный у них город, чтобы, продолжая захватывать мордовские земли, расширять княжество Владимирское. Заметьте, тем самым давая руссам возможность приблизиться к нашей границе и со стороны Суры. Может такой человек быть предводителем нашей страны, как думаете?

– Наверное, не может.

– Конечно, нет, – послышались голоса.

– Правоведы, скажите, а законно избрали нынешнего хакана? – продолжил Ильхам.

– Однозначно нет. В сложившейся ситуации его может избрать только всеобщий курултай, – объяснил находившийся здесь один из авторитетнейших правоведов.

– Во имя правды и справедливости, во имя наших интересов, во имя сохранения нашего сильного государства мы не должны допустить, чтобы нами правил ставленник руссов или кого бы то ни было еще. Причем незаконно избранный, – заключил Ильхам. – Правильно я говорю? Или я не прав?

– Хан Ильхам, ты, как всегда, прав! – громко выкрикнул Кул Гали.

Теперь уже все одобрительно загудели.

– Улугбек, ты прав!

– Нельзя этого допустить! – можно было разобрать среди общего гула.

Но вот постепенно шум стих, все замолчали и, глядя на Ильхама, застыли в некоем ожидании.

– Уважаемый хан, а что нам теперь делать-то? – послышался тут одинокий голос.

По тому, как вытянулись все присутствующие, было ясно, что это – голос всех.

Видно, Ильхам уже имел ответ на этот вопрос.

– Я предлагаю нам всем отправиться с Биляр и потребовать отставки Гази Бараджа. Мы его не тронем, нет. Пусть он отправится обратно к руссам, коим служил преданно. А мы созовем настоящий курултай и изберем настоящего хакана.

– Если он не согласится уйти? – послышался опять одинокий голос.

– На этот случай, уважаемые ханы и беки, я предлагаю вам создать объединенный отряд из ваших хашамов и отправить его в Биляр. Лучше – вместе с нашей делегацией. Не для того, чтобы воевать, а чтобы самозванец видел, что мы не шутим. И не думайте, что он сможет нам противостоять, – упредил Ильхам возможный вопрос. – Армию, которую возглавлял я, он еще не сумел переподчинить себе. В любом случае курсыбай пока против меня не пойдет. Так что у Бараджа есть лишь личная охрана из пяти серьбю джандаров. Да и она, думаю, не станет с нами воевать. Всех сотников я знаю лично, они тоже против меня не пойдут – это точно. Ну как, друзья мои, договорились?

– Договорились!

– Хорошо!

– Пусть будет так! – согласились ханы и беки.

– Спасибо, друзья! Я знал, что вы истинные патриоты страны! – завершил свое обращение Ильхам. – А кто и сколько дружинников пришлет и другие конкретные вопросы мы решим завтра с утра на свежую голову. Теперь продолжим… отдых, – и, пару раз сильно хлопнув в ладоши, крикнул в сторону боковой комнаты: – Эй, там, заносите!..

Тут же в зал отдыха змейкой вошла колонна слуг с подносами, на которых были самые изысканные яства и напитки, какие вообще могли быть в богатом торговом городе Булгаре.

Когда в ханской бане завершилось пиршество, на востоке над горизонтом уже показался краешек высунувшегося в новый день солнца.

* * *

Новый великий хан заметно отличался от покойного Чингисхана. Ростом чуть повыше, но уже в плечах, весьма подвижный, довольно-таки говорливый, но не всегда высказывающийся прямо, а любящий иносказания. Еще он, казалось, вполне доволен жизнью и не ищет чего-то большего, лишь бы повеселиться и пошиковать. Правда, была у Угэдэя одна черта, которая сближала его с предшественником: он также был страстным охотником. Но разве монгола этим удивишь? Потому в начальный период Субэдэй опасался, что новый великий хан может не то что забыть, а вообще не вспомнить некоторые заветы своего отца. Однако по мере общения с ним у бахадура это опасение потихоньку начало рассеиваться. Оказалось, сын великого Чингисхана был полон желания продолжить дело отца. Еще до утверждения его каганом на курултае он пригласил эмира Субэдэя. У него уже находился хан Батый, полтора года назад ставший наследником своего умершего отца, то есть ханом Улуса Джучи. Угэдэй, поговорив ради приличия о том о сем, вдруг приказал Субэдэю готовиться к новому выступлению с войском в сторону Кыпчака, Саксина и Булгара. С Батыем они, похоже, это дело уже обговорили, потому хан сидел, лишь молча кивая головой.

– Бахадур, пока ты поработаешь там один, то есть без Батыя. Разведаешь, где что и как, – предупредил Угэдэй. – Надеюсь, на этот раз не оплошаешь, – добавил тоном, от которого полководца аж передернуло. Но что поделаешь, великому хану таким же тоном не ответишь. Да и, чего уж там, повод для замечания у того был, и он никуда не пропал. О нем Субэдэй и сам не забывал, в душе все еще горел желанием вернуться на то место, где потерпел поражение, и наказать унизивших его болгар. – Впрочем, – миролюбиво продолжил Угэдэй, я знаю, ты тогда провел лишь разведывательный рейд с тремя туменами. Теперь я вручаю тебе армию в два раза большую. Для начала ты покоришь оставшиеся свободными племена Дешт-и-Кыпчака. Затем, постепенно подготовившись, мы завоюем всю Серебряную Болгарию, русские княжества и пойдем дальше покорять весь мир. Я помню завет отца создать на земле единую Монгольскую империю. А теперь ступай к моему старшему брату Чагтаю. Обдумайте с ним вместе, как все это дело начать и провернуть. Он умный, ты знаешь, может много полезного подсказать. Ну и с племянником моим Батыем, само собой, связи не теряй.

Подскажет Чагтай что-то умное Субэдэю, не подскажет – это дело десятое. Главное, бахадур дождался желанного приказа. Правда, он заметил, что великий хан был явно навеселе и от него пахло совсем не айраком, а вином. Но нет, Угэдэй не настолько был пьян, чтобы отдавать необдуманные приказы. Мысль продолжить завоевания на правом крыле империи он наверняка унаследовал от отца и сделает все, чтобы исполнить его волю.

Что ж, Субэдэй отнесется к предстоящему походу со всей серьезностью. Что до кыпчаков и алан, он уже повоевал с ними. И легко побеждал. Многочисленных руссов – тоже. Но вот болгары… Это тот еще народ, с каковым до этого монголы не сталкивались. Судя по всему, они не столь многочисленны, как руссы. Только монолитны, объединены в одно государство. Да еще храбрые и хитрые, как сами монголы. Так что в любом случае завоевание Запада нужно начинать именно с покорения Серебряной Болгарии, иначе из очередного похода ничего путного не выйдет.

Все это и объяснил Субэдэй Чагтаю. Тот его понял и приказал оружейникам изготовить для армии Субэдэя в достаточном количестве не только оружие для полевых сражений, но и осадные орудия. Помнит бахадур тот болгарский город, в районе которого взяли в плен его нукеров. Четыре с лишним тысячи! Помнит, как он защищен – тройным рвом, валом да деревянной стеной, которую труднее пробивать, чем даже каменную. Орудия и оборудование для перехода через эти рвы, для разрушения стены надо готовить заранее и брать с собой.

Теперь оставалось главное – подобрать сильных военачальников. Прежде всего, конечно же, надо позвать с собой Джэбэ. Тут Субэдэй вспомнил, как давно не видел его. Да уж, некрасиво получилось. Никакие дела, никакая занятость не могут оправдать человека, который начинает забывать оставшегося в непростом положении друга.

Раненный в сражении с болгарами Джэбэ все эти годы то болел, то поправлялся, потому сам на людях появлялся редко и без желания, лишь по необходимости. Жил он не в городе, а на расстоянии одного перехода от него в пойме реки Орхон. Его большая белая юрта на фоне зеленой травы и синего неба бросалась в глаза издалека. Рядом более мелкими серыми точками торчало несколько небольших юрт прислуги, чуть поодаль от них виднелся загон для лошадей. Только почему-то вокруг юрт было пусто. Лошади – ладно, понятно, они в табуне пасутся. А где люди? Они сейчас, ближе к обеду, должны здесь только так сновать туда-сюда: кто-то варить еду в казане, кто-то таскать воду, третьи – стелить войлочный ковер на траву, не в душной же юрте принимать пищу в такую жару. Ничего этого не видно. Впрочем, вот кто-то вышел из юрты нойона и пошел к коновязи, где чуть не столкнулся лицом к лицу со спешившимся Субэдэем.