Текст книги "Спасение Европы"

Курултай на этот раз оказался необычным. Ничего на нем не обсуждали. Просто выслушали великого вождя империи – уважаемого и почитаемого всеми монголами, татарами и некоторыми другими тюркскими племенами Чингисхана, все сказанное им поняли и приняли беспрекословно. А Чингисхан, оказалось, собрал всех по случаю своего шестидесятипятилетия. Ибо считал, что это тот возраст, когда вождь обязан предпринять меры, чтобы дело его после его смерти не прекратилось.

– Друзья мои, представители могучего и великого народа! – обратился он под конец своей речи. – Мы только что завершили поход на страну Си Ся, покорили ее и присоединили к своей империи. Судя по всему, я лично в подобных походах участвовал последний раз. Простите меня великодушно, но я уже по ходу его чувствовал некую усталость. А случись схватиться с противником один на один – я, пожалуй, окажусь слаб против крепкого воина врага. Потому решил передать бразды правления своему сыну Угэдэю. Только империя наша теперь стала совсем огромной. Руководить ею одному человеку становится не под силу. Потому оставляя Угэдэю большую часть Восточной Азии, включая китайские земли, остальные земли я решил поделить между другими сыновьями. Чагатай отныне будет править Центральной Азией и Северным Ираном. Толуй – мой самый молодой отпрыск, он получит территорию Центральной Монголии, ибо ею легче управлять. А сыну Джучи, как вы знаете, я уже передал – и подтверждаю это – Хорезм и Дешт-и-Кыпчак от границ Каялыка до отдаленнейших мест Саксина, Хазара, Булгара, алан, башкир, руссов и черкесов, вплоть до тех мест, куда ступит копыто монгольской лошади. Особо обращаю внимание на такие сильные страны, как Серебряная Болгария и русские княжества. А о кыпчаках даже отдельно не напоминаю, ибо их покорение должно быть для нас, монголов, делом чести.

– Отец, но ведь эти страны пока не завоеваны, – несмело напомнил Джучи.

– Так завоюй! – грозно отрезал его Чингисхан. – Прежде всего, эту сильную, осмелившуюся сопротивляться нам Серебряную Болгарию. Ты покори ее. И остальные народы тех краев. Покори княжества руссов. – Тут Чингисхан отвернулся от Джучи и вновь обратился ко всем: – Мы, монголы, не просто великий и сильный, а самый великий и могущественный народ на земле. Кое-кто пытается на это возразить, говоря, что мы будто бы умеем только воевать, убивать и разрушать, но строить и созидать у нас будто бы кишка тонка. На это я отвечу так. А вы, дорогие мои, посмотрите, какой мы город выстроили за какие-то несколько лет! Такого красивого и удобного города нет нигде в мире! А ведь их строили сотни, тысячи лет! Еще вы сходите, не поленитесь, к восточным воротам Каракорума. Там вовсю идет торговля хлебом. Хлебом не простым, а выращенным на нашей земле. Прямо недалеко от тех ворот тянутся искусственно орошаемые пашни. Нигде в мире нет такого! Ну и что, что город делали пригнанные со всего мира ремесленники? Ну и что, что хлеб выращивают лучшие земледельцы из покоренных нами стран? Важно не то, кто строил город, а то, кто в нем живет. Важно не то, кто вырастил хлеб, а то, кому он достался. Мы – непобедимый, значит, избранный вечным небом народ. И мы покорим весь мир! На земле скоро будет одна-единственная держава, в которой непререкаемо станет господствовать монгольский народ. Так пойдем же на Запад! Подчиним эти слабые народы воле Кок Тенгри – нашего вечного небесного бБога! Он – один бог на земле, создатель неба и земли, он творит жизнь и смерть, богатство и бедность так, как угодно ему. Он один обладает высшей властью. Исполнять эту власть он поручил нам, монголам. Так давайте заставим всех людей на земле жить по нашему своду законов Яса. Да будет так!

– Да будет так! Да будет так! Да будет так! – ответили ему тысячи голосов.

Вместе они прогремели так сильно, что могучие отзвуки возгласов, как бы пробив стены дворца, разлетелись далеко по всей округе. Теперь все монголы знали, какая у них главная цель в жизни и за счет чего ее можно добиться.

Случился еще один момент, о котором знали всего лишь несколько человек. С ними Тэмуджин встретился позже, через день после курултая. В числе особо доверенных оказались Угэдэй, Чагатай, Толуй, Джучи, Субэдэй, Джэбэ, Мункэ, Гуюк и еще несколько военачальников – всего не более двух десятков. Чингисхан посоветовался с ними уже о том, как лучше и быстрее достичь того, что наметили на курултае. Все шло нормально, пока великий хан не упомянул кыпчаков.

– Ребята, я от вас не скрою. Полное уничтожение Дешт-и Кыпчака – дело чести для каждого монгола, – сказал он, поочередно глядя каждому в глаза. – Я вам просто напомню предысторию. Когда мы разгромили в Забайкалье племя меркитов, их приютили кыпчаки. А еще каган кыпчаков Котян находится в родстве с Теркен-хатун, матерью хорезмшаха, нашего злейшего врага. И вообще, великая степь должна иметь одного хозяина. Пока их получается два – мы и кыпчаки. Согласны со мной?

– Да, да.

– Конечно, досточтимый великий хан! – утвердительно закивали головами присутствующие. Кроме Джучи.

– А ты что молчишь, сын? – обратился к нему Чингисхан.

– Размышляю, – тихо ответил Джучи. И добавил: – Я вот думаю, кто сейчас говорит твоими устами? Великий хан или обычный оскорбленный мужчина?

Тут он замолк. Но все поняли, о чем речь. Ибо ни для кого из присутствующих не было секретом то, что в свое время меркиты забрали у Тэмуджина его первую жену Бортэ из племени унгират, которая и есть мама Джучи. Мало того, все указывало на то, что Джучи не сын Тэмуджина-Чингисхана, и восхищались тем, что великий хан ни словом, ни жестом, ни поступками не давал повода говорить о плохом отношении к нему, вырастил его достойным ханом и доверил самое ответственное крыло своей империи.

Чингисхан грузно поднялся, подошел к Джучи, встал перед ним, широко расставив ноги, сказал, делая паузу после каждого слова:

– Даже… если… и просто мужчина, этот… мужчина – ваш повелитель! Оскорбить его – значит оскорбить весь народ!

Джучи тоже встал. Оказавшись на полголовы выше отца, он произнес, стараясь сдержать себя от грубости:

– Да, это так, кто спорит. Только зачем полностью уничтожать кыпчаков?

– Джучи, брат, как ты смеешь так разговаривать с отцом? – громко подал голос Чагатай.

– Отец, брат, я не против вас. Я просто хочу, чтобы в наших делах не появилось безрассудства в отношении земель и народов, – возразил Джучи. – Я считаю, что с нас хватит и того, что мы отвоевали у кыпчаков земли от Иртыша до Яика и устья Адыла. Разве этого мало? Теперь они не соперники нам. И этого мало?

– То есть, сын, ты хочешь сказать, что не намерен расширять свой улус? – прищурив и без того узкие глаза, резко спросил Чингисхан.

– Я этого не говорил. Завоевание высокоразвитой Серебряной Болгарии, также развитых русских княжеств сильно укрепит нашу империю. А что даст нам полное завоевание степей, где нет даже малых городов? Ну, травы, сена. Их нам, что, не хватает, чтобы из-за этого погубить целый народ?

Чингисхан захотел резко отчитать своего старшего сына, чтобы тот после этого даже думать не смел о том, чтобы возразить отцу, сказать, что его устами говорит кровь меркитов, потому он, сам того не понимая, лезет в их защиту. Но нет, он так Джучи не скажет. Никогда.

– Ладно, сын, я тебя понял, – глухо завершил он спор. – Мы еще поговорим об этом с тобой отдельно. Только не забудь, тебе все равно придется поступать так, как я велю!

– Да, отец. Да, великий хан, – поклонился Джучи.

Чингисхан молча походил по палате дворца, обставленной по его требованию как внутренность юрты, несколько успокоившись, перешел на совсем другую тему, о которой никто из находившихся здесь никогда не помышлял.

– Еще вот что, дорогие мои! Величие империи, возвысившие ее великие вожди, выдающиеся люди должны оставаться в истории. Как это сделать? – вопросил он.

– Китайцы оставляют письмена с записями о событиях, – откликнулся первым Мункэ, самый молодой из присутствующих.

– Правильно говоришь, внучек, – подтвердил Чингисхан. – Только так, в письменах можно оставить рассказы о жизни прошлого. Но ведь их надо написать. Написать так, как мы считаем правильным. Так что для этого потребуется? Мункэ, скажи, раз уж ты оказался самым сообразительным.

– Нам нужна письменность, – не очень решительно откликнулся Мункэ.

– Верно! – подтвердил Чингисхан. – А еще люди, умеющие пользоваться этой письменностью.

– Дед, ты ведь уже давал команду разработать эту самую монгольскую письменность, – напомнил Мункэ.

– Да, это так, – подтвердил Чингисхан. – Только дело сие оказалось не таким простым.

Он рассказал, как оно, дело сие, обстояло на сегодня.

Еще двадцать с лишним лет назад, после победы найманов, Тэмуджин захватил в плен уйгурского писца Тататунгу и попросил его приспособить уйгурский алфавит для записи текстов на монгольском языке. Алфавит этот был основан в далеком прошлом на основе согдийского и сирийского алфавитов и хорошо подходил к уйгурскому языку. Однако приспособить его к монгольскому все не удавалось. Записать-то тексты на его основе записывали, а после прочесть их правильно не получалось. Потому как Чингисхан требовал создать письменность на основе архаичного уже произношения, чтобы таким образом объединить различные диалекты, коих у монгольских племен множество.

– Так вот, нам не пристало пользоваться китайскими иероглифами. Мы – великий народ, потому должны иметь свою письменность! – заключил великий хан. – И пусть со временем весь мир станет читать и писать, пользуясь нашим алфавитом. Как и то, что все станут жить по нашим законам Ясы.

Да, великие были планы у предводителя монголов. Но… судьба – индейка! Она распоряжается людьми по своему усмотрению, по своему хотению.

…Двадцать пятого августа Чингисхан внезапно скончался. Одни говорили, что он неудачно упал с лошади. Другие считали, что вождь просто устал. Третьи утверждали, что он серьезно заболел. Кто из них прав – поди пойми… Еще чуть раньше умер при загадочных обстоятельствах Джучи. Ему было всего-то сорок лет. Ходили слухи, что его отравили раствором клещевины. Кто? Зачем? И кто теперь станет великим ханом империи?

А ханом Улуса Джучи стал его сын Батый.

* * *

Смерть Тэмуджина Субэдэй воспринял настолько близко к сердцу, что целую неделю не мог прийти в себя. Все эти дни он ходил, будто вместо воды употреблял лишь рисовое вино, и потому никак не мог протрезветь. А как иначе? Субэдэй чтил великого предводителя как самого бога. И пусть Тенгри за это на него не обижается. Он ведь далеко, где-то на небесах, а его ставленник и доверенное лицо – он вот, рядом. И решает все дела, как истинный бог. Решал…

…В начале одна тысяча двести двадцать четвертого года, когда Субэдэй с остатками своей армии и раненым Джэбэ вернулся домой, он явился к Тэмуджину с поникшей головой, готовый к тому, что вождь прикажет отсечь ее мечом. А тот принял его в своем золотом шатре – тогда дворец еще достраивался – как долгожданного гостя. Субэдэй подробно рассказал о походе своей армии, признав без обиняков, что закончился он печально и позорно, за что виноват сам и только он один.

– Бахадур, ты не прав, – заметил на это Тэмуджин. Уже одно то, что правитель назвал его не по имени, а по званию, Субэдэю словно прибавило сил и вывело из состояния оцепенения. Значит, он в глазах вождя все еще воин? – Субэдэй, ты сделал главное: разведал возможности противостояния нам стран, с которыми предстоит схлестнуться. Я ведь для этого и посылал тебя туда. А то, что ты легко победил крупную армию руссов и споткнулся на меньшей армии болгар, говорит лишь о том, кто есть за Уралом наш главный противник. Итоги твоего похода мы подведем на ближайшем сборе хурала и определим, как готовиться к полному завоеванию западных от Урала земель.

Несмотря на благосклонность повелителя и вождя, Субэдэй, тем не менее, еще долго продолжал переживать за свое поражение. Чувство вины за это у него прошло лишь после очередного схода хурала. Там Чингисхан вручил Субэдэю высшую награду – золотую пайцзу* с головой тигра. Значит, теперь он не начальник разведки, а командующий армией. На том же сходе все договорились о том, что надо всерьез взяться за подготовку похода на Запад. Эту важнейшую работу поручили бахадуру Субэдэю.

И кто знает, что будет теперь, когда не стало ни Тэмуджина, ни его сына Джучи. Как поведет себя новый предводитель империи? Как поведет себя молодой хан Батый? Продолжат ли они расширять империю на запад? А Субэдэю хочется, ох как хочется появиться в тех краях вновь. Он обязан смыть позор, который получил там от болгар, смыть кровью. Не своей, конечно, а тех, кому он нанесет сокрушительное поражение. Иначе перестанет уважать себя.

2

Разгром монголов на Самарской луке вдохновил эрзян не на шутку. В этой победе они видели и свою немалую долю, что так и есть. Выстроенные ими буквально за недели тверди, окруженные бревенчатым частоколом и глубоким рвом, помогли болгарам гасить стремительное продвижение противника. Ведь на возню у каждого такого пункта монголам требовалось тратить немало времени. Это позволяло болгарам быстро перебросить свои отряды в нужные места и таким образом неотвратимо заманивать вражескую армию в ловушку. Самого инязора Пургаса больше всего вдохновило другое. Когда началось сражение болгар с монголами, эрзяне, отставив топоры и пилы, тоже взяли в руки мечи, копья и бесстрашно вступили в бой с нукерами Субэдэя, за плечами которых мастерство, богатый боевой опыт, бесстрашие, смелость. И ведь разгромили-таки их! Хотя по численности болгар и эрзян, вместе взятых, было не больше, чем монголов. При этом эрзяне тоже показали себя настоящими бесстрашными воинами. Значит, они могут не только защищаться, но и наступать. Вот тогда и начал подумывать Пургас о решительной битве по возвращении Абрамова города, вернее, захвате построенной на его месте Нижегородской крепости. Ведь до этого эрзянам приходилось лишь защищаться от руссов Владимиро-Суздальского княжества, которые, построив и укрепившись в Нижнем Новгороде, продолжали наступать на их земли. Они уже добились кое-каких успехов, вытеснив эрзян и заставив их укрыться в лесных массивах… Одним словом, инязор начал копить силы. Сколько бы длилась эта работа – неизвестно, но в одна тысяча двести двадцать шестом году ему вынужденно пришлось пойти на Нижний Новгород.

Вообще год тот для эрзян оказался непростым.

Через пару лет после тяжелейшего поражения от монголов русские князья наконец-то начали приходить в себя. Вместо погибших предводителей их троны тут же заняли новые. Действительно, свято место пусто не бывает. Уцелевшие же прежние князья как-то совсем уж быстро запамятовали о той трагедии. Или они решили, что соседи-болгары, нанеся монголам жестокое поражение, навсегда отбили у них желание сунуться в эти края? Кто знает, что творится в головах облеченных властью людей, которым никто не смеет ни перечить, ни указывать, ни подсказывать. Один из них, великий князь Владимиро-Суздальский Юрий Всеволодович, и вовсе взялся за старое. Три года назад избежавший трагической участи своих сотоварищей, он решил продолжить расширение своего княжества за счет эрзянских земель. С мокшанским князем Пурешем, которого называли оцязором, Юрий давно наладил союзнические отношения на выгодных условиях. А вот найти общий язык с Пургасом из-за Нижнего Новгорода никак не удавалось. Да и не хотелось, честно говоря, потому как земли Пургаса, примыкающие к Владимирскому княжеству, были слишком лакомым кусочком. Вот Юрий и решил окончательно захватить их, дойти до новой столицы эрзи города Эрземазы, взять его и на этом поставить точку на самом существовании страны этого мордовского племени. Осведомители инязора сообщили ему об этом желании великого князя. Когда же они доложили, что в Нижнем Новгороде начали скапливаться войска удельных князей Владимиро-Суздальского княжества, Пургас решил упредить наступление руссов. Известно же, лучшая защита – это нападение. Помня о договоренности с покойным болгарским эмиром Челбиром и его эльтебером Ильхамом, он тотчас отправил своих послов в Биляр с просьбой о помощи. Правда, Серебряной Болгарией теперь правил Мир-Гази, и именовали его не эмиром, а хаканом. И все равно должен же он соблюдать договоренности прежнего предводителя. Так принято. Иначе в отношениях между странами наступил бы хаос при уходе любого правителя в мир иной.

…После сражения с монголами прошло всего-то чуть более года, как не стало давно болевшего эмира Габдуллы Челбира. Его место занял по наследству младший брат Мир-Гази, тоже немолодой уже человек. При этом он потребовал, чтобы его называли не эмиром, а хаканом. Он считал, что эмирами называют правителей вассальных стран. А хакан, то есть главный кан, – чисто болгарское слово, означающее всесильность главы государства. Руководство армией Мир-Гази взял на себя. Хан Ильхам, перестав быть эльтебером страны, вернулся в свой город Булгар. Жизнь у него пошла более или менее спокойная. Если у Серебряной Болгарии и случались стычки с соседними руссами, Ильхама это уже не касалось. Зато он, улугбек самого крупного и значимого в стране иля, чувствовал большую ответственность за обычную жизнь своих людей.

…Делегацию Пургаса глава Серебряной Болгарии встретил не то что холодно, а как-то равнодушно. И просьба эрзянского князя ему пришлась не по душе. Желание оцязора хакан, конечно, понимал и даже сочувствовал соседям. Только стоило ли вмешиваться в конфликт руссов и эрзи? Ведь, как помнил Мир-Гази, у болгар и владимирских руссов все еще был в силе договор о перемирии. Тем не менее хакан пока не отказал Пургасу в помощи, решил сначала посоветоваться со знающими об их взаимоотношениях с людьми. Таким в окружении правителя после ухода с должности эльтебера Ильхама оставался начальник разведки Сидимер.

– Досточтимый хакан, когда три года назад у нас произошло сражение с монголами, нам эрзяне во главе с их князем Пургасом сильно помогли, – охотно объяснил Сидимер. – Без них мы просто не смогли бы подготовить все те ловушки, которые нас здорово выручили. Тогда и эмир Челбир, и эльтебер Ильхам дали слово, что в случае необходимости они тоже обязательно помогут Пургасу.

– Из-за этого слова, данного в горячках, мы теперь станем воевать с князем Юрием Всеволодовичем? – медленно поглаживая подстриженную бороду, спросил хакан.

– Многоуважаемый Мир-Гази, не знаю, как ты относишься к договоренностям, только, я думаю, у нас в этом деле тоже есть интерес, – решил более подробно объяснить ситуацию Сидимер. – Ты ведь знаешь, крепость Нижний Новгород расположена на месте впадения реки Оки в Адыл. Ока – такая же крупная река, как Шур Адыл*. Если бы наши купцы проторили путь по ней, наша торговля дополнительно охватила бы значительную территорию. Еще не надо забывать, что Нижний Новгород контролирует торговый путь по Адылу. Нередко в этих местах появляются русские ушкуйники. Они нападают на караваны купцов, разбойничают прямо на глазах обитателей крепости. Если же случается, что ушкуйники от охраны караванов получают достойный отпор, они часто укрываются за стенами крепости. Я считаю, что это устье – очень важное место для нашей страны. Иметь в крепости вместо руссов дружественных нам эрзян было бы полезно со всех сторон.

Похоже, Сидимер сумел убедить хакана. Вскоре Мир-Гази опять встретился с отдыхающими в караван-сарае послами Пургаса.

– Вот что, друзья мои, – сказал он. – Я вам в помощь выделю пять тысяч человек. Больше не могу. У меня в мирное время во всем курсыбае всего пятнадцать тысяч воинов. Их поведу я сам вместе с йори Сидимером. Он бывал в эрзянском крае, хорошо осведомлен о сути ваших разборок с руссами.

Хакан давно хотел проверить на деле, в каком состоянии находится его курсыбай, да все не было повода. И вот подвернулся случай.

К приходу болгар руссы уже вторглись на эрзянские земли. Хорошо, Пургас за эти годы построил на открытых пространствах не только тверди, но и укрепленные городища. В окрестностях каждого из них завязывался длительный, изнурительный бой. И хотя эрзянам приходилось оставлять городища одно за другим, руссы не достигли главного – не прошли с ходу вглубь территории. А вот и болгары подоспели. Пургас с Мир-Гази наскоро познакомились лично, накоротке обговорили план действий и, согласно ему, болгары ударили руссов с тыла. Не поняв, откуда появилась такая сметающая сила, руссы растерялись и начали суматошно отступать. Лишь небольшая часть их отряда сумела укрыться за деревянными стенами какого-то монастыря.

– Выкурить их оттуда! – приказал Пургас своим воинам. – Они нас побеждали на чистом поле, когда в разы превосходили в численности. Так пусть теперь, когда мы на равных, тоже повоюют на открытой местности.

Эрзянские лучники тут же начали закидывать монастырь огненными стрелами. Сухие бревна стен схватывались огнем быстро. И вот уже заполыхал настоящий пожар. Страшно крича от боли, обожженные руссы, кто как мог, выбегали со двора монастыря с поднятыми вверх руками. Многих из них эрзяне тогда взяли в плен. А умерших от стрел и ожогов насчитали более двух тысяч.

Стоявшие на крепостной стене нижегородские вои видели гибель русских ратников, но совершить вылазку и помочь им не решились. Им казалось, что лавину появившихся внезапно болгар не остановить. Потому вместо помощи ратникам в крепости начали готовиться к ее защите. Все шло к тому, что Пургас наконец-то вернет Абрамов город. Но за ночь в стане осаждающих крепость сил произошли большие изменения. Ближе к полуночи из Биляра в сопровождении полсерьбю прискакал гонец. Несмотря на требование личной охраны не тревожить хакана до утра, он разбудил-таки его громкими криками у шатра. Когда же гонец доложил Мир-Гази какую-то новость с глазу на глаз, с того сон слетел, как ни бывало. Он тут же объявил тревогу, одновременно послав вестовых к Пургасу. Тот не заставил долго ждать, явился с еще сонными глазами. Мир-Гази ему один на один что-то сказал и, оставив эрзянского князя в полной растерянности, приказал своим войскам сняться и отправиться обратно домой. На месте он оставил лишь небольшой отряд во главе с Сидимером.

Каково же было удивление осажденных нижегородцев, когда с рассветом они увидели, что никаких окружавших крепость войск и в помине нет!

Хакан тем временем мчался со своим войском домой. В Биляре он спешно пополнил отряд новыми силами и так же спешно отправился на Восток. Там, по донесениям, бывший улугбек бывшего иля Тубджак хан Мерген напал на Башкортский иль. Совсем недавно, чтобы улучшить управление страной, Мир-Гази упразднил несколько небольших провинций, присоединив их к более крупным. Само собой, некоторые улугбеки остались не у дел. Среди них оказался и хан Мерген. Только, видно, без власти ему никак. Вот он и решился на междоусобную войну.

А ушедшие, сняв осаду, из-под Нижнего Новгорода Пургас с Сидимером начали допрашивать пленных. Они узнали много чего интересного про эту крепость. Оказывается, ее воеводой служил болгарин Гази Барадж. Сидимер не раз слышал это имя. Говорили, что Гази руссы взяли в плен в одна тысяча двести девятнадцатом году. Владимирский князь тогда почему-то отказался выдать его болгарам ни по обмену пленными, ни за выкуп. И вдруг такое! Гази теперь, будучи воеводой Нижнего Новгорода, защищал город руссов…

* * *

Стрельбище, где упражнялась Аюна с подругами, находилось на полпути между городом и Ага-базаром. Так назывался своего рода центр внешней торговли Булгара, который был построен в шести зюхрымах от него. Сюда прибывали по суше верблюжьи караваны, по воде торговые корабли в таком количестве, что сам город не мог их принимать и размещать. В Ага-базаре встречались друг с другом индийские, китайские, иранские, арабские, скандинавские, русские и другие купцы. Да и сами болгарские торговцы отсюда отправлялись не только в Скандинавию, Прибалтику и русские княжества, но и в Константинополь, Багдад и даже в Северную Африку. Именно сюда, в Ага-базар, каждый день ездил Мамут, если, конечно, сам не находился по делам в дальних краях. Здесь он держал пристань, караван-сарай, многочисленные склады, которые сдавал в пользование приезжим купцам.

Стрельбище тоже построил Мамут как бы по просьбе дочери, на самом деле по договоренности с улугбеком Ильхамом. Когда накануне нападения монголов эмир Челбир назначил хана эльтебером, тот всерьез заинтересовался подготовкой лучников из девушек.

– Хан, зачем ты вовлекаешь женщин в военные дела? – прямо спросил тогда Мамут у Ильхама.

– Дорогой, уважаемый Мамут! Я чувствую, что монголы совсем не случайно появились в наших краях. Не завоевать же они решили тремя туменами и руссов, и нас, и мордву. Судя по его действиям, Чингисхан вовсе не похож на безрассудного правителя. Будь он таковым, не завоевал бы столько стран. Тогда зачем оказались в наших краях его три тумена? Думаю, они просто проводят разведку. И что последует после?

– Монголы придут нас завоевать?

– Вот именно. Аппетит приходит во время еды. Они, побеждая одну за другой страны, древние и развитые, вошли в раж. Думаю, теперь их может остановить только ответная сила. А где нам взять ее? Мы не сможем выставить против монголов, случись такая необходимость, армию, равную их армии. А девушки… Они ведь могут отлично стрелять. Хотя на ближний бой мы не станем их посылать, будем всячески оберегать от этого. Понимаешь? А твоя дочь… Я о ней наслышан и знаю, что у нее настоящий воинский дух, – тут Ильхам с прищуром посмотрел Мамуту в глаза. – Да ты же и сам берешь ее в свои не менее опасные поездки. Зачем?

Одним словом, тогда Мамут не только согласился на то, что его дочь станет военным лучником, но и построил для амазярок стрельбище, где они могли упражняться. И вот уже три года, как Аюна тренирует там девушек. За это время она успела вырастить многие сотни отличных стрелков.

…Для Аюны этот день мог стать очень важным. Молодой ремесленник Януш, сын известного оружейника Партаса, обещал принести два новых вида лука – для стрельбы дальнебойными и тяжелыми стрелами. Вообще, луки, изготовленные семейством Партаса, стреляют удивительно сильно, на расстояние до трети зюхрыма. Не зря же ими вооружены йори хашама самого Ильхама. Но Януш хотел сделать такой лук, который доставит стрелу еще дальше на двадцать кулашей*. Это дало бы лучникам Аюны, а в дальнейшем и всем болгарским лучникам огромное преимущество перед любым противником. Ведь у руссов, с которыми приходится воевать постоянно, даже лучшие луки стреляют намного слабее, самое большее – на сто сорок кулашей. В ходе боя на Самарской луке Аюна специально присмотрелась, как стреляют монголы. У них луки, судя по всему, сильнее, чем у руссов, бьют почти вровень с болгарскими. Но если Януш сумеет сделать такой, какой обещал, то это даст болгарским лучникам весомое преимущество и перед ними. Они же тогда могут обстрелять противника, не подпуская его близко к себе. Соответственно, коли придется, и отступить без потерь.

А вот показался и Януш. Привез он целых четыре сайдака – по два с луками для обычных и тяжелых стрел. Доехав до ворот стрельбища, он легко спрыгнул с коня, пустил его на выпас, сам, схватив все четыре сайдака, поспешил к амазяркам. Высокий, худощавый, но весьма крепкий (кузнец же), он легко тащил их, хотя общий вес груза был немалый. Увидев Аюну еще издали, парень широко заулыбался. Его продолговатое лицо с мягкой русой бородкой от этого казалось совсем светлым, белая шляпа из тонкого войлока, из-под полы которой виднелись весело блестевшие синие глаза, еще больше усиливала это впечатление.

– Салам, прекрасная Аюна! – поздоровался Януш на ходу, одновременно делая поклоны в сторону и других девушек. – Вот обещанные мною вещи, можете испытать.

Он положил сайдаки на длинный оружейный стол, больше похожий на прилавок, и аккуратно разложил оружие покомплектно.

Аюна и несколько ближайших девушек подошли и ахнули от восхищения. Новые луки не просто выглядели красиво, они и по форме, и по отделке намного отличались от привычных. Если кратко, они были очень похожи на стремглав пролетающих в небе стрижей с рапростертыми крыльями.

– Я мастерил их больше года, – тем временем рассказывал Януш. – Дугу сделал трехслойной – из ясеня, клена и орешника. Середину закрепил пластиной из рогов среднеазиатского буйвола, которые заказывал купцам из Хорезма. Рукоять, плечи, законцовки усилил оленьими жилами и соединил все это свежесваренным из коровьих сухожилий клеем. Тетива из смеси волокон льна и конопли продержана в специальном растворе, так что она выдержит больше трех тысяч выстрелов, это точно. Ну и весь лук покрыт специальным лаком из сосновой смолы, скипидара и льняного масла. Так что он не боится ни дождя, ни вообще воды, в любую погоду будет стрелять одинаково отлично.

Девушки слушали молодого мастера, глядя на него как на волшебника. Они, конечно, понимали, что луки, из которых стреляют, делать весьма непросто, но чтобы были такие сложности – этого все равно не предполагали.

– Ты, конечно, молодец, – похвалила Аюна. – Не боишься, что другие мастера раскроют ваш с отцом секрет? Уж слишком подробно все рассказываешь.

– Сразу видно, что ты дочь купца, – снова широко улыбнулся Януш. – Нет, Аюна, не боюсь. Секрет не в том, что мы применяем, секрет в том, как мы готовим все это, какие добавки используем для клея, лака, как высушиваем материал. Ну да ладно. Давай испытать луки в деле. Тяжелый я скрепил шестью слоями сухожилий. Это в два раза больше, чем у легких луков. Натягивать тетиву и стрелять из него, конечно, сложнее. Требуется сила. Я уж не знаю, подойдет ли он девушкам. Зато даже стрелы с тяжелыми наконечниками он посылает на сто пятьдесят кулашей. Это такая же дальность стрельбы, как у лучших легких луков руссов. Так что у вас будет возможность еще издали выводить из строя даже латников.

– Януш, а как у монголов? Аюна говорила, что у них луки стреляют гораздо дальше, чем у руссов, – поинтересовалась одна из амазярок.

– Это правда, – подтвердил молодой мастер. – После битвы с ними я испытывал не один захваченный у них лук. По дальнобойности они действительно превосходят луки руссов. Но наши не уступают монгольским. А мои явно превосходят. Это не похвальба, сейчас сами увидите.

Тут же Януш по очереди пострелял из своих луков на максимальное расстояние. Оказалось, он нисколько не преувеличивал, говоря о своем новом оружии.

– А точность попадания проверяйте сами. По прицельной стрельбе мне с вами не сравниться. Только обратите внимание на мои стрелы. Они отличаются от ваших. Видите, хвост у них несколько сплющенный, зато расширенный, что должно улучшить соблюдение линии полета. Если это подтвердится в ваших мастерских руках, мы с отцом наладим выпуск таких стрел тысячами.