Текст книги "Курганник"

И тогда Посейдон сделал то, чего не делал ни перед одной из женщин, будь она хоть трижды богиней и четырежды царицей. Он опустился перед ней на колени.

– О, великая царица, достойная имени бессмертной богини, – начал он шепотом, еще стыдясь собственных слов. – У твоих ног я прошу об одном: прости. Прости меня! – воскликнул он. – Прости мне унижение, прости мне насилие, прости мне предательство! – кричал Посейдон, чтобы заглушить в себе голос рассудка, расчетливого божественного ума, пытающегося усмирить поток раскаяния трезвыми доводами.

– Мне нет оправдания! – каялся Кронид. – Ни молодость моя, ни божественное происхождение, ничто не может служить мне оправданием в том насилии, которое я совершил над тобой, о царица!

Прижав стиснутые руки к груди, ошеломленная Медуза слушала его речи, не веря происходящему. В ее глазах смешались растерянность и страх: никто и никогда не мог сказать, что видел кающегося олимпийца, тем более поведать, что бог раскаивался перед человеком в причиненном ему, смертному, зле.

Посейдон взглянул на горгону. Его лицо дергалось, губы тряслись. Царица вдруг поняла, что атлантид рыдает. Первым ее порывом было желание простить его, поднять с колен, прекратить это унижение. Однако тогда пришлось бы принять его предложение и стать его супругой. Верность богов своим женам известна всем, а Посейдона тем более. Медуза нисколько не сомневалась, что скоро надоест своему мужу и будет вынуждена вернуться на остров к сестрам грайям. Быть обманутой женой, пусть даже на самом Олимпе, – участь не для нее.

Значит, его надо отвергнуть, стать самым ненавистным врагом повелителя Атлантиды. Могущественный враг! Сколько их было, сколько будет? Число не имеет значения: врагов не считают, их бьют!

Растерянность и страх сошли с ее лица. Медуза стала такой же спокойной, умиротворенной, как несколько минут назад.

– Не молчи, – прохрипел он, стуча зубами от беззвучных рыданий. – Самое страшное, когда ты молчишь.

– А когда я кричу и сопротивляюсь, это тебя заводит, – устало произнесла она. – Ты мне сам об этом говорил, хохоча в лицо, выкручивая руки за спину. Помнишь?

Посейдон взревел раненым зверем. Горькая обида и смертельная тоска прозвучали в том громогласном крике.

Его рык, способный заглушить самый лютый шторм, эхом пронесся по пещере и вырвался наружу. Ошеломленные грайи отшатнулись от входа, опустили оружие.

– Я его предупреждал, – вздохнул Гермий, убирая свой меч в ножны.

– Она убила его, – прошептала Энио.

– Пронзила ножом, – эхом откликнулась Пемфредо.

– Лучше бы оскопила! – прошипела Дино.

Гермий печально покачал головой: Форкиды по-прежнему были безжалостны к врагам и ненавидели Кронидов, истребивших их род.

– Он жив, но пронзен насквозь, – сказал посланник богов. – Я предупреждал его.

– Медуза добьет его.

– И бросит тело в море.

– Нет. Лукавый говорит о другом. – Прищурив глаза, Дино неустанно следила за Гермием, будто ожидая нового подвоха. – Ведь так, Гермий?

В зеве пещеры появился серый силуэт человека. Он шел тяжело, как пьяный или смертельно раненный. Посейдон чувствовал себя именно таким. Пробитая словами Медузы грудь ныла тяжелой обидой, зияла язвой горечи, в которой сбивалось с ритма униженное сердце Кронида.

Его взгляд был страшен. Грайи невольно вновь подняли оружие, чувствуя смертельную угрозу. Атлантид захохотал, обращая лицо к яркому летнему небу, и прыгнул навстречу клинкам, презирая их острую сталь.

Гермий едва успел схватить его сзади, насильно оттянуть от суровых воительниц, готовых к лютому бою с обезумевшим богом, коим был Посейдон в ту минуту.

– Пусти! – взревел атлантид, пытаясь высвободиться из крепких объятий. – Пусти! Уничтожу, мерзкий предатель!

Но Гермий только крепче сжал зубы, напрягая все свои силы. Он постепенно отступал к камням, таща за собой беснующегося Посейдона, выкрикивающего проклятия в адрес воительниц, которые с надменными лицами наблюдали его позор.

Глава 14. Чужие в доме

Есть много праздных смут у здешней скуки бытия.

Валерий Гаевский

– Пусти! – заорал Виктор, взмахнув руками, пытаясь освободиться от захвата.

Перед глазами был белый потолок комнаты, но плечи еще чувствовали крепкую хватку Гермия. Ковалев быстро поднялся и сел, желая убедиться в собственной свободе. Голова слегка кружилась.

– Что за черт! – злым шепотом произнес Виктор, тщательно протирая глаза. – Что за черт!

Сила видения не отпускала его, мороча разум галлюцинациями. Вот шкаф превратился в валун, вот из стены вышла разъяренная гарпия с мечом в руке, морской прибой лизнул голые ступни. Ковалев вскочил, едва не столкнувшись со столом, – видения отхлынули.

– Черт! – Он растер лицо ладонями.

Виктор тяжело оперся о стол, отдышался. В этот раз головокружение было не столь сильным, но призраки сна не отпускали. Он готов был обнять круглый стол посреди комнаты, если бы хватило рук, вцепиться в него, словно утопающий в обломок корабля, чтобы не оторваться от реальности.

Ковалев отдышался, подождал, пока успокоится гулкий стук сердца, кое-как натянул штаны и подпоясался. Держась за стол, прошел на кухню, но остановился на полдороге. Дверь в соседнюю комнату слева была открыта – на глаза попался стеллаж, от пола до потолка заполненный книгами. Виктор зажмурился, потряс головой. Когда открыл глаза, книги остались на месте.

– Ни фига себе! – Он проковылял в комнату.

Размер библиотеки поразил – стеллаж закрывал всю стену комнаты. «Эвпатриды удачи», – прочел он первый попавшийся на глаза корешок. Рядом «Приключения одной теории» и автор – Тур Хейердал.

У окна слева рядом с дверью – письменный стол, заваленный книгами, вырезками из газет и журналов, тетрадями. Тут же стоял старенький кассетный магнитофон «Сони», стопка кассет и настольная лампа с самодельной подставкой, снятая с какого-то станка.

Виктор помнил магнитофон. Он сам привез его из Швеции другу Зоту, когда «Агатан» – спасательное судно Северного флота, на котором они служили, – вернулся из ремонта. Макара Зотова не зачислили в ремонтный экипаж, видимо, по идейным соображениям: прадед – казачий сотник и имел до революции магазин в Петербурге. Мало ли кто мог ждать старшего матроса Зотова за границей?

Комнату освещал солнечный свет, падающий из окна с восточной стороны. Под ним стояла двуспальная кровать, над которой висела иконка с Троицей. Виктор взял со стола первую попавшуюся тетрадь с синей обложкой, пролистал ее: схемы, карты на кальке, круг со звездным небом и записи от руки. Одна карта привлекла внимание Ковалева: на тонкой кальке черной пастой выведен контур Крыма, пересеченный четырьмя дугами и широкой полосой. «Линия разломов», – гласила надпись. На пересечении дуг и линии, тянущейся с севера на юг, Макар нарисовал звездочку и подписал: «Гостра Могила».

Ковалев хмыкнул, перевернул кальку:

«Судя по схеме, мы живем в точке пересечения подземных водоемов и линии разломов полуострова. Прекрасно! Теперь понятно, почему древние создали здесь целый погребальный комплекс с Рытым в центре. Археологам, которые возились в районе Гострой Могилы, было бы логично копать в Курганном, где есть три больших искусственных холма. Я долго думал над тем, почему их неумолимо тащило к Рытому в Шпареву балку. Объяснение только одно: интуитивно ученые чувствовали, что центр комплекса, его самая большая загадка, находится здесь.

Скорее всего, в Рытом похоронен вождь, а курганы вокруг – могилы родственников или соплеменников. Рытый не отличается величиной, зато в его недрах спрятан каменный купол с дромосом. Сильные дожди в апреле – мае хорошо промыли склон, и с восточной стороны кургана обнажилась кладка арки дромоса – тоннеля, ведущего к погребальной камере. Вряд ли кто найдет эти камни. Они под большим кустом серебристого лоха. А если и найдет… Ну и что? Нужно еще понять, что перед тобой.

Итак, под курганом Рытым расположена усыпальница царя. Иначе тут не возводили бы каменный дромос и не выкладывали камнем погребальную камеру. Похожие захоронения: Царская могила под Керчью и «Сокровищница Атрея» в Микенах.

Кто же похоронен в кургане? Скифский царь? Не буду гадать. В августе все узнаю».

– Вот и август, – пробормотал Виктор, закрывая тетрадь. Теперь кое-что становилось понятным. Например, откуда Макар черпает знания, так поразившие Ковалева во время утренней беседы.

Виктор вышел на кухню, попил воды из эмалированной кружки с черным пятнышком скола. Будильник на старом буфете показывал половину десятого утра. В доме царили тишина и покой. Ковалев прикрыл глаза и прислушался. Ему стало хорошо, тревоги, навеянные сновидением, показались совершенно надуманными, нереальными, что, в сущности, так и было.

Он выглянул из окна в сад. Гуси плескались в жестяном корыте, махая крыльями, обтирая бока длинными шеями, перебирая перья оранжевыми клювами. Ковалева привлек женский смех. Он вытянул шею, чтобы увидеть происходящее. Лиза играла со щенком, пытаясь отобрать у верткого собачонка тряпку. Рафинад злился, урчал, мотал головой, радуясь веселой забаве.

Загорелое гибкое тело Лизы прикрывала полосатая тельняшка без рукавов – явно с Макарова плеча, старые джинсы подвернуты до колен, ступни измазаны в грязи. Видимо, девушка занималась огородом, когда неутомимый Рафинад приволок откуда-то кусок ветоши.

Ковалев отошел от окна, боясь, что его увидят.

– Хороша, – прошептал он, вынимая из кармана брюк сигареты.

Хотелось рассмотреть красавицу поближе. Но как? Не будешь же дальше подсматривать, словно озабоченный юнец. А выйти просто так – нагловато. Значит, следует все превратить в случайность.

Виктор взглянул на себя в зеркало, висящее у двери на кухню. Темно-русые волосы немного слежались от подушки. Ковалев сплюнул на ладони, пригладил торчащие вихры, а трехдневная щетина – он огладил ладонью лицо – сейчас в моде, только вряд ли это известно Лизе. Ладно, бриться уже поздно, тем более что кожа на щеках, лоб и нос обгорели на солнце. Тут прикасаться больно, не то что бриться.

Виктор прищурил светло-серые глаза, надменно глядя на отражение. Потом взглянул исподлобья. Так сурово, как у Макара, не получилось, зато вышло довольно обольстительно. Ковалев приподнял левую бровь – еще лучше. Для дурочек – просто неотразимо. Только Лиза не дура.

Он взял с газовой плиты спички, прикурил. Немного поразмыслив, сунул коробок в карман. А вот с животом надо что-то делать. Растет, зараза. Ковалев подтянул брюшко и вышел во двор.

Лиза стояла спиной, склонившись к собачонку. Виктор выпустил дым сквозь зубы: моя ты хорошая.

Девушка почувствовала его похотливый взгляд, обернулась.

– Господи, Лиза! – Ковалев сделал вид, будто только что заметил ее. – Простите. Я вас напугал.

Девушка спрятала упавшую на глаза прядь за ушко.

– Ничего, – ответила она, отдавая тряпку на милость Рафинада.

Глаза ее блестели от испытанной радости игры, алый ротик был чуть приоткрыт – баловство немного утомило. Виктор откровенно разглядывал девушку, продолжая изображать смущение:

– Простите, ради бога.

– Ерунда. Я думала, вы будете спать долго.

Она говорила с ним без прежней неприязни, но холодность в голосе осталась.

– А Макар?

– Он в шесть уехал в кузню.

– В кузню? В такую жару?

Легкая улыбка коснулась губ Лизы.

– Такая у него работа. К тому же он нормально переносит жару.

– Завидую. А я чувствую себя на таком сильном солнце как вареный рак.

– Вам надо обработать ожоги и рану, – заметила Лиза.

– Вы так думаете? – Виктор коснулся пластыря на щеке. – Если вас не затруднит… – Он поморщился, словно от зубной боли.

– Нисколько. – Лиза пожала плечиком, прошла в дом.

Царапина после Любиного лечения его почти не тревожила. Ковалев хотел сорвать повязку, но передумал. Это сделает Лиза своими маленькими пальчиками.

Рыжий петух с лихо заломленным алым гребнем вскочил на каменную плиту, стоящую у сарая, и заорал, широко разинув клюв. Виктора вновь заинтересовал камень. Петух настороженно покосился на него, когда Ковалев коснулся края плиты. Недовольно покудахтав, гордая птица соскочила на землю и удалилась к своему гарему.

Виктор внимательно осмотрел оспины на камне, прямоугольное отверстие в центре плиты – дело рук человеческих. Только вот что оно означает? И зачем оно Макару?

Он спросил о плите Лизу, когда девушка намазывала его руки кремом.

– Звездная карта, – обыденным тоном ответила девушка, суетясь вокруг сидящего на деревянном чурбаке гостя.

– Вы серьезно?

– Так Макар говорит. Сережка Балабнов выпахал ее за Балкиным озером, хотел на бут для фундамента пустить, да Макар выкупил. За пару бутылок малиновки.

Слушая Лизу, Ковалев наслаждался: прохладный крем остудил горящую кожу, а заботливая девушка нет-нет да и невольно прикоснется грудью к плечу или прислонится бедром к его ноге. Виктору очень нравились ее кругленькие грудки: ничуть не отвислые, словно Творец, создавая их, разрезал ровно напополам круглый плод. Острые сосочки проступали сквозь материю тельняшки. Ковалев уже прикидывал, как ляжет на эту грудь его ладонь…

– А-а-а! Сука! Твою мать! Куда лезешь, тварь!

Гость вздрогнул.

– Скотина! Шоб ты сдохла, падлюка!

Лиза тихо засмеялась:

– Страшно?

– Что это было? – Виктор растерянно моргнул.

– Соседка с коровами управляется.

Из-за дощатого забора, разделяющего два двора, понесся отборный мат.

– Сейчас будет больно, – предупредила Лиза и сорвала пластырь с раны на щеке.

Виктор дернулся.

– Ничего-ничего. – Лиза подула на ранку. – Почти зажило и порез неглубокий.

– А щетина? – капризно произнес раненый, морщась от боли.

– Ой, прости. Я просто…

Ковалев спохватился: надумал капризничать. Ты мужик или где? Терпи же, размазня.

– Ничего страшного, – отмахнулся он. – Немного неожиданно, но терпимо.

В воздухе вновь грохнул трехэтажный мат, и за минуту гость из столицы узнал, что несчастная женщина работает одна, муж не отдает ей пенсию, кошка-блядь залезла в молоко, собака-сука сожрала сваренное для поросенка, а сама хозяйка устала и больна, может даже, смертельно, так как напоследок она обещала упасть и умереть всем назло, чтобы посмотреть, как они будут жить после ее смерти.

– Да провалиться тебе, – пробормотал Виктор, выслушав истерические вопли. Он сам был рассержен: рана после перевязки пульсировала болью.

– Мы привыкли, – вновь пожала плечиками Лиза.

– Бабку в сумасшедший дом отправить надо. Кто будет пить молоко из-под ее бешеной коровы?

– Она быка руками удерживает. Санитары не справятся, – улыбнулась девушка.

Виктор поднялся с чурбака, осмотрел лоснящиеся кремом руки и коснулся пальцами марлевой примочки на щеке.

– Значит, так: я залатан… то есть подлатан… гм! Меня залатали. – Он хотел поцеловать девушке ручку, но вспомнил свой прошлый опыт и решил не портить наладившиеся отношения. – Теперь я могу помогать по хозяйству.

– Чем же? – Серо-голубые глаза Лизы лукаво прищурились.

– Ну, могу копать, цапать или собирать урожай, – заверил он.

– Только футболку наденьте, а то снова обгорите.

– Точно.

Виктор бросился в дом.

– Вот как славно, вот как славно, – напевал он, предвкушая приятное общение.

Все начинается с малого: пара фраз, маленький общий интерес. Главное – без спешки. Следует присмотреться к отношениям между Макаром и Лизой – наверняка есть трещинка, куда можно вбить незаметный клинышек. Да вот хотя бы Любка. Ковалев еще не представлял роли Любови в своей интриге, но чувствовал, что эта чертовка ему пригодится.

К воротам подъехала машина. Виктор выглянул в окно над диваном, который служил ему ложем. Раскидистая крона грецкого ореха у дороги мешала хорошенько рассмотреть происходящее на улице. Кажется, трое. Во двор не спешат, ждут. Очень скоро у дома Зотова остановилась вторая машина, и нежданные гости бесцеремонно вошли в калитку.

Опасность! Давно забытое чувство шершавого комка страха в груди. Вот черт! Этого еще не хватало. Нет. Все в порядке. Наверняка гости сейчас поговорят с Лизой и уедут восвояси.

Он врал себе, потому что знал цели таких визитов, чувствовал угрозу и боялся признаться в том, что давно с ним не случалось – встрять в разборку.

Не давая страху окончательно овладеть им, Ковалев быстро вышел во двор и оказался за спинами четырех парней. Пятый стоял у калитки.

– Опа! – Коренастый с проседью у виска радостно воскликнул, складывая ладони вместе. – А вот и любовничек.

Он был самым старшим из незваных гостей, примерно одного возраста с Виктором. Остальным визитерам – лет по восемнадцать – двадцать. Ковалев прикинул, что может сделать, если начнется заварушка. Парни в явном подпитии, у двоих бутылки с пивом, которые быстро превращаются в «розочки». Коренастый – серьезный противник: настроен на драку и в хорошей физической форме. Значит, драться нереально. Попробуем поговорить.

Стройный темноволосый парень в черной футболке с изображением газетной страницы «Нью-Йорк таймс» поднял очки на лоб и с презрением посмотрел на Виктора. Вот, пожалуй, и заказчик стрелки. Прикид у него городской, вещи недешевые. Держится, правда, немного нервно – все время дергает правым коленом.

Лиза стояла на дорожке в сад. Она не выглядела напуганной, что немного удивило Виктора. Конечно, она понимает происходящее и рассчитывает на помощь. Возможно, сейчас в калитку войдет Макар, и все решится само собой. Появление Зота – самый лучший вариант и самый невозможный.

– Какие проблемы, парни? – спросил Виктор. – Вы двором не ошиблись?

– Да что ты. – Коренастый усмехнулся. – Такой двор у нас один. Только я не вижу хозяина. – Он сделал растерянный вид. – Не уважает он нас, что ли? Нехорошо.

Двое с пивом закивали, помянули Макара матюгами.

– Ах да! – Старший хлопнул себя по лбу. – Он же в кузне колхозный план кует.

Парень в черной футболке не разделял общего веселья. Он оценивающе рассматривал Виктора, как будто имел к нему какие-то претензии.

– План – это хорошо, – трепался коренастый, веселя товарищей. – Хоть и колхозный. Но смазливая девка – тоже неплохо. – Он подмигнул Виктору. – Даже если она девка друга, да?

– Пошел вон! – прошипела Лиза. – Пошел вон со двора!

Весельчак рассмеялся.

– Да нет, Лизок. Так просто мы не уйдем. – Он, пританцовывая, подошел к девушке. – Чё зря ноги бить, а? Или ты мне не дашь? Какому-то городскому хлыщу дала, а мне – Сереге Сивому, односельчанину? Я ж первым в очереди был. – Шутки стали злыми, Сивый быстро охватил девушку за талию, притянул к себе. – Напомнить?

В следующий момент произошло то, чего никто не ожидал от хрупкой Лизы, особенно Ковалев. Девушка отстранилась, желая уклониться от тянущихся слюнявых губ Сереги Сивого. Тот потянулся к ней. Виктор не сразу сообразил, зачем Лиза поворачивается корпусом и прячет сжатый кулачок за голову. Удар в широкий пористый нос Сивого получился смачный, звонкий.

– А! Тварь!

Лиза змейкой выскользнула из рук Сереги. Из-за черешни появился грязный лохматый тип в светлом пиджаке Виктора. Он принялся махать Лизе рукой и громко гукать. Девушка побежала к нему. Один из парней пытался ее поймать, но лохматый кинул в него толстую палку. Парень увернулся, запутался в собственных ногах и едва не упал – пиво дало о себе знать.

Виктор оттолкнул от себя «Нью-Йорк таймс», бросился следом за девушкой в сад. Плюясь кровью из разбитого носа, Сивый успел преградить ему путь. Удар под дых скрутил Ковалева пополам.

Глава 15. Раскаленная степь

 
Платья легкого рукав
Можно потянуть и оборвать;
Ширму высотою в восемь чи
Можно перепрыгнуть и бежать;
Меч, что за спиною прикреплен,
Можно быстро вынуть из ножен.
 

Неизвестный автор. Янский наследник Дань

– Если-т так дальше пойдет-т, зимы не будет, – заверил Сашка Степанян, щурясь сквозь сигаретный дым.

– Та откудова ты знаешь? – возразил дядя Миша. – Ну-у, вот в каком году?

Он обратился к Макару.

– В девяносто втором, – ответил тот, вытаскивая из скобы тяжелый ручник.

– Да! Вот тады ж зима в ноябре началась.

Сашка колупнул мизинцем в широкой ноздре, внимательно изучил добычу и щелчком отправил ее на свободу.

– Да-т вчера смотрел – ученые говорят, что потеплело на два градуса. Это гребаное течение-т в эт-том а-акеане… – Он щелкнул пальцами, пытаясь вспомнить.

– Гольфстрим в Атлантическом океане, – подсказал Макар.

– Ага-т! Оно льды в Арктике моет-т, л-льды тают.

– Та де тот Голвстрым, – отмахнулся дядя Миша.

Макар включил гидромолот, и слова спорщиков утонули в уханье станка. Гидравлика на молоте давно дала течь, потому кузнец перед работой постоянно вытирал стол, чтобы при ковке горячее масло не летело в стороны.

Мужики бросились врассыпную, когда Зотов ловко бросил под молот пылающую жаром болванку. Пронырливый дядя Миша отошел к двери – всегда можно выскочить на улицу, – а плотный Степанян спрятался за спину кузнеца – самое безопасное место в кузне. Не обращая внимания на мужиков, Макар оттянул заготовку, поставив на ребро, выровнял округлившиеся края и, выключив молот, стал доводить зубило на наковальне.

– Ладно-т. Я потом зайду, – сказал Сашка, с уважением глядя на работу кузнеца.

– Завтра, – уточнил Макар. – На сегодня я завязываю. Отпросился на полдня.

Он подошел к стеллажу с готовым инструментом и выбрал зубило нужного размера.

– Вот тебе готовое.

Пыхтя сигаретой, Сашка рассмотрел инструмент и, довольный увиденным, вышел из кузни.

Дядя Миша еще топтался в нерешительности.

– Там у меня поршни есть, – как бы невзначай тихо произнес он.

– Сколько? – спросил Зотов, снимая брезентовый передник.

– Шесть.

– Почем?

Дядя Миша замялся, дернул плечом. Макар знал, что с ним можно торговаться до бесконечности, однако не сегодня.

– Беру по трояку, – предложил кузнец.

Лицо дяди Миши озарилось улыбкой: считай, пузырь самогона за каждый поршень – лихо.

– Так я ж щас принесу. – Он бросился в дверь, но Макар остановил.

– Завтра, дядь Миш. Все завтра.

– Ага. Тада с утра приходь.

Зотов закрыл за ним дверь.

Не надо было приходить на работу. Лучше бы взял отгул, однако от кузни до кургана дорога ближе, и пройти можно практически незамеченным. Не будет же он идти по деревне с тесаком за плечами и флягой на поясе, как какой-то гребаный супергерой. Макара смущало его снаряжение. Можно оставить ятаган, сунуть в карман раскладной нож, фляги с водой и «федоровкой» в рюкзак, а там налегке к кургану. Только ятаган кован не для красоты, флягу из рюкзака извлекать долго, и это может стоить жизни. Ночные походы убедили Зотова: курган не прощает наплевательского отношения.

Синяя тетрадь:

«Мы живем в миру, и он руководит нашими поступками, формирует наши привычки, характер. Достичь спокойствия нам очень сложно. Постоянные раздражители с разных сторон выводят из состояния равновесия. Так учил меня дед Федор и заставлял молиться. Он говорил, что человек может только тогда найти себя, только тогда обрести внутренний покой, когда слушает свое сердце и душу. Мир не дает нам такой возможности, влияя извне, и мы невольно принимаем его вторжение, стараясь подстраиваться под него. Но когда сила человека идет изнутри, от его души и сердца, окружающая действительность теряет власть над ним, а такой человек получает невиданные силы.

Я не понимал этого, пока не испытал на себе. Аномалия кургана не подпускает людей, она может свести с ума и даже убить, если подходить к ней с привычными мерками. Например, пытаться постичь ее одним научным подходом. Молитва дает душевное равновесие, что прибавляет силы, устанавливает защиту, обостряет реакцию и понимание происходящего. Мне тоже бывает страшно, но страх не сковывает тело, не заставляет бежать сломя голову. Он спасает и предупреждает».

Макар быстро переоделся и присел перед дорогой на стул. Волнение не отпускало его все утро, и теперь он позволил мыслям спокойно течь по своему руслу, как перед сном. Легкая дремота охватила тело, смежила веки, слова «Отче наш» привычно потекли в памяти.

Он не слышал ничего – ни гула автомобильных моторов, ни шагов нагрянувших чужаков. Даже когда забарабанили кулаком в двери, кузнец спал крепким сном…

– Где этот гребаный кузнец? – Сивый принялся дубасить в дверь.

– Чаво шумишь. – Из соседней двери сварочного цеха вышел худощавый мужичонка в серой робе. – Ва-первых, здорова.

Он протянул Сереге темную от загара руку, но тот только поморщился.

– Где кузнец?

– А шо энто ты не здоровкаешься? – обиделся мужичок.

– Здоровее видали. Где кузнец?

Виктор стоял у коричневого «москвича» под присмотром парней. Еще ныла грудь от удара: здоровый бугай этот Сивый, и носяра у него крепкий – кровь быстро остановилась. Чем же зацепил его Зотов?

Вторая машина – салатовая «копейка» – едва не подпирала двери кузни.

– Видали, да и хрэн с вами, – совсем обиделся серый мужичок. – Нужен кузнец – сам ыши. – Он отвернулся, пошел в мастерскую.

Сивый начинал злиться, хотел догнать старого пердуна, но в этот момент на двери кузни шаркнул засов, и на пороге появился Зотов: за спиной рюкзак, рукоять тесака из-за правого плеча, на широком офицерском поясе фляжка с «федоровкой».

Вот тебе здрасьте! На дом напали, девушку едва не изнасиловали, друга – Виктор осторожно прикоснулся к солнечному сплетению – избили, а он стоит как ни в чем не бывало. У Ковалева создалось такое впечатление, что друг пользуется не только лекарственными травами… Сказать, что Зот полностью отстраняется от окружающего, нельзя. Кузнец вел себя нормально, реагировал быстро, говорил логично, хотя и мало. Но вот этот взгляд и легкая улыбка на губах… Как говорится, придурок. А с другой стороны, кузнец словно понимает происходящее лучше остальных и такое положение его забавляет.

Вот и теперь Макар выглядел вполне безмятежным, спокойным. Закрыл цех на ключ и повернулся к парням.

– Ой-ой! Кого мы видим, – раскланялся Сивый. – Привет, придурок.

– Витька отпусти, – спокойно сказал Зот, правильно оценив обстановку.

Серега засмеялся, скалясь ему в лицо. Пацаны стали сходиться в полукруг. Волки. Нет, не волки. Щенки, ведомые волком. И плевать им, что за спиной кузнеца тесак. Знают, паскудники, что Макар оружие в ход не пустит.

Зотов посмотрел на них исподлобья и быстрым движением схватил Сивого за ключицу. Тот ойкнул, скрутился в три погибели.

– Беги!

Повторять Виктору не пришлось. Но куда бежать? Да еще босиком – домашние шлепанцы он потерял во дворе дома, когда пацаны волокли его к машине. Ковалев бросился назад по дороге к селу. Пушистая пыль брызнула из-под ступней, а мелкие камешки впились в нежную кожу.

На ходу оглянулся. Зотов пробился сквозь строй нападающих, как шар сквозь кегли.

– Держите его! – орал Сивый, матюкая кузнеца и сопливых товарищей.

Виктор никогда не видел, чтобы кто-то так стремительно бегал. Зотов пулей перемахнул через водяную колонку, проскочил между ивами и оказался впереди Виктора. Преследователи ринулись в погоню, но едва первый приблизился к колонке, Ковалев различил в траве длинное змеиное тело, покрытое коричневым рисунком. Парень заорал, отстранился, падая на бегущих позади товарищей. Гадюка стремительно свилась кольцами, подняла голову, украшенную роговым наростом в виде короны. Трава вокруг нее шевелилась от множества меньших тел. Виктор похолодел от увиденного и тут же получил толчок в спину.

– Беги, – шепнул Макар у самого уха.

Когда одна небольшая змейка появилась у ног Ковалева, тот подпрыгнул на месте и дал стрекача не хуже друга.

Надолго Виктора не хватило. Дыхание дало сбой, ступни горели, пот ручьями потек по лицу, выедая глаза. Ковалев остановился, желая дать передышку избитым ногам, однако раскаленная пыль, словно кипяток, жгла ноги.

– Извини, – пыхтя, произнес Виктор, когда Зот подошел к нему. – Больше нет сил.

Макар не осуждал и не ругался. Молча снял домашние тапочки, что были на его ногах.

– Надевай.

– А ты?

Зотов не стал долго объяснять, а просто указал в сторону мастерской – коричневый «москвич» выехал из-под навеса и развернулся. Погоня!

– Он приставал к Лизе, – быстро затараторил Виктор, обуваясь. – Она отбилась…

Довольная улыбка коснулась губ кузнеца.

– …и убежала с лохматым. На нем был мой пиджак.

– Волоха, – ответил Зотов, разворачиваясь в сторону от дороги к балке.

Золотая трава путалась, цепляла за ноги, но рычащий позади автомобиль подгонял. Виктор никогда бы не подумал, что в домашних тапках так легко бежать, словно в кроссовках. Ступни после знакомства с проселком горели, но чувствовали себя уютно. Одна досада – это не добавляло сил. Виктор выдыхался.

Он вспомнил уроки бега в секции карате: главное – выдохнуть весь воздух, тогда вздох произойдет рефлекторно. «Э-эй-се-о!» – произносишь при выдохе и свободно вдыхаешь. Только тренировки давно заброшены, навыки забыты, а попытка дышать по правилам окончательно сбила с ритма.

Макар на ходу вытащил тесак, кажется, увеличил скорость – наш паровоз! – вдруг взмахнул руками, подпрыгнул и словно провалился сквозь землю. Виктор добежал до места исчезновения друга, отшатнулся. Не удержавшись, сел на пятую точку. Ровное полотно степи здесь понижалось, заканчивалось обрывом. Макар стоял на дне оврага, прикрыв глаза ладонью, смотрел на Ковалева.

– О господи! – всхлипнул тот, вытирая мокрое лицо.

Черт его дернул приехать к этому чокнутому кузнецу? Да ушла жена – да хрен на нее! Чи не горе! Или не хватило бы коньяка, чтоб забыться? Или не хватило бы шлюх, чтоб забыть свою дуру? Да вечером по центральным улицам города ходят такие девочки – только просигналь им, открой дверцу «ауди», не вылезая из машины, и они сами подерутся за место рядом с тобой. Шелест зеленых бумажек – самое верное заклятие в мире, делающее всех податливее и доступнее.

У Виктора на секунду мелькнула мысль откупиться от преследователей. Он-то тут при чем? Им кузнец нужен. С таким намерением Ковалев поднялся на ноги. Рычащий «москвич» затормозил, с водительского места вылез Сивый и, скалясь, двинулся на Ковалева.

– Черт, – выругался сквозь зубы Виктор.

Оставалось только прыгать.

Дно оврага заросло камышом и кустарником с серебристой листвой, потому идти пришлось по склону. В зарослях шипело, шуршало, квакало. Сначала Виктор оглядывался, всматриваясь в сплетение ветвей и стеблей. Он хорошо помнил свитый клубок змеиных тел у колонки. Однако ничего страшного не происходило, а вот злое солнце пекло голову и плечи.

Ковалев махнул на все рукой и сел в жесткую траву, растущую на склоне. Макар остановился, постоял, наблюдая за другом все с тем же спокойным пониманием во взгляде.

– Давай передохнем, – попросил Виктор.

– Отдыхай, – кивнул Зотов, скидывая рюкзак и ножны с тесаком.

Он снял футболку. На левом бицепсе ярко сверкнул лунный камень на кожаном шнуре – можно и не гадать, чей это подарок.

Макар достал из рюкзака полуторалитровую пластиковую бутылку с водой, в которой плавал изрядный кусок льда. До Виктора вдруг дошло: Зот вышел из кузни, словно заранее знал о приезде лихих парней. Словно он знал, что придется спасаться бегством в балке, и появление друга расстроило его планы. Ковалев невольно влез в местную разборку.