Текст книги "Дельфин в стеарине"

12

Утром настроение у меня было – хоть вешайся.

Я прекрасно понимал, что если бы не лысая певица и не тексты Земфиры, я бы оказался в постели с Марьяной. Конечно, Арчи Гудвину это было совершенно по барабану, но Макс Мезенцев год назад дал себе клятву, что никогда больше не поддастся первобытной стадии сексуальных отношений, называемой промискуитетом.

За ночь я пять раз просыпался с одной и той же мыслью: если бы мне не удалось удержать себя в узде, нам с Катей и в самом деле остались бы последние сутки. Потом я засыпал, и во сне ко мне являлся доктор Марголин, кричавший: «Либо узда, либо п…зда», – и накатывало чувство стыда, и я опять просыпался, с облегчением обнаруживая, что устоял, но вновь вспоминая о неизбежности последних суток, если нарушу клятву…

А утром мой стыд превратился в неуверенность. И Катя это сразу почувствовала. Когда мы завтракали, она снова спросила:

– Ну как? Что-нибудь удалось узнать?

– Мало, – грустно сказал я, откладывая вилку. – Почти ничего. Боюсь, зря мы взялись за это дело. Офис этой компании – самое настоящее змеиное гнездо.

Катя накрыла теплой ладонью мои пальцы:

– Так это же хорошо! Змеиная сущность обитателей непременно проявится. Рано или поздно они ужалят друг друга…

Дальше прозвучало уже знакомое. Это наш шанс, Максим, ты должен быть уверен в себе, и сама судьба пойдет тебе навстречу, работа никогда не бывает ненужной, удача обязательно улыбнется, я в тебя верю, тебе повезет, Максим, будь тверд и последователен…

Это была обычная психологическая обработка, предпринимаемая всякий раз, когда я терял уверенность в своих силах. А я терял ее дважды, и Катины «дозволенные речи» мне помогали. К тому же, психологической обработкой такие разговоры и ограничивались. В мою часть дел Катя никогда не лезла и в конкретике ни о чем не расспрашивала. Даже если я давал ей задание, связанное с расследованием, она ограничивалась только полученными инструкциями. Не расспрашивала она и о прошлом. Только однажды поинтересовалась событиями, которые вывели осужденного бывшего капитана Вадима Ладонщикова на свободу и превратили в Максима Мезенцева. И я сказал, что дал властям подписку о неразглашении и вообще… Меньше знаешь – лучше спишь. Более того, дольше живешь. Во всяком случае, это «дольше живешь» касается меня. Сама знаешь поговорку «Язык мой – враг мой». А мой язык – мне не враг… И посему I am sorry sugarbaby, но…

Я ей даже правды о детях не рассказал – ни о нашем, ни о том, втором. Мол, обычная уголовщина, торговля органами навырост. Мол, все преступники получили свое. Этому она, впрочем, по-моему, не очень поверила… И была права – не бывает так, чтобы ВСЕ преступники получали свое. По крайней мере, в нашем мире не бывает. Разве лишь в детективных романах… И если бы не ТОТ мой выстрел, Палваныч наверняка бы выскочил сухим из воды. И была бы у его начальства еще та головная боль. А так: нет человека – нет проблемы! Известная историческая фраза. Всех устраивающий выход. А для меня – возможность жить дальше, пусть и под вымышленным именем. Банальная, по сути, история. Банальная, но только не для меня и не для Кати. Ибо была Инга. Ибо я живу потому, что она умерла. А Катя живет потому, что живу я, а значит потому что умерла Инга. Хотя об Инге, разумеется, она не знает ничего. И никогда не узнает! Но я-то знаю. И потому у меня есть долг – хотя бы перед Ингиной памятью. Как бы красиво это ни звучало! Красивые слова – не всегда ложь. Бывает, просто других не подобрать, другие будут не совсем точны…

Наверное, в моем лице что-то изменилось, потому что Катя сказала:

– Ну вот и хорошо! Все у тебя получится.

И в самом деле, подумал я. Чего я так расклеился? Круг подозреваемых ограничен? Ограничен. Лазутчика в стане врага я завел? Завел. Даже двух! Один будет поставлять мне информацию из круга избранных, вторая – из круга прочих. И не фиг сопли по манишке размазывать! Это все Земфирины песни виноваты, в детство меня вогнали…

– Ты помнишь Земфиру?

– Какую Земфиру? – спросила Катя.

– Певицу. В детстве… Помнишь?

– А-а-а… Это которая – пьяный мачо?

– Она самая.

– Сказать правду, сто лет не вспоминала. А ты с какой это стати вдруг о ней заговорил?

Я пожал плечами:

– Не знаю. Песни у нее классные были.

И тут я вспомнил другую Земфиру, черноволосую гадалку с Кузнечного рынка. Ее обещания насчет второго нашего ребеночка. Обманула гадалка… Может, и в остальном обманула? И никакой я не везунчик?

– Прекрати! – сказала Катя, отставляя чашку. – Прекрати себя грызть! Ты – самый лучший в мире частный детектив! У тебя лучшее в мире агентство! У тебя лучшая в мире секретарша! Понял?

– Понял! – Я кивнул. – У меня лучшие в мире клиенты! А еще у меня лучшая в мире жена!

Катя загрузила в мойку посуду, включила машину.

– Знаешь, – сказала она. И вдруг опустила плечи, сгорбилась: – Это даже хорошо, что у нас нет детей. Представляешь, как бы нам сейчас было сложно?

Я встал, подошел, взял ее за плечи и развернул лицом к себе. В глазах Кати стояли слезы.

– Не надо. Жизнь еще не кончилась. Голливудские актрисы в сорок рожают.

Катя вытерла глаза концом фартука и кивнула.

– Да, ты прав. – И прижалась к моей груди.

Моечная машина уже прошумела теплым воздухом и, сообщив о завершении процесса, выключилась, а мы все стояли возле нее, будто приклеенные друг к другу.

– Посуда вымыта и высушена, – повторила машина.

Наконец, Катя отстранилась и взялась за тарелки. А я вышел на лоджию, достал сигареты и закурил.

Перед глазами раскинулся родной двор. Было ветрено: в нашем районе, носящем название Корабли, ветер – гость нередкий. За соседним домом должна была шуметь волнами Маркизова Лужа, но ее, разумеется, за ветром не было слышно. Вот если выйти на берег… Удивительное дело, я живу в полукилометре от моря, а вижу его едва ли не раз в году… А насчет ребенка Катя права, как бы ни жестоко звучали ее слова… Нет, нельзя так думать, нельзя! И говорить нельзя! Что бы там ни утверждали материалисты, а слишком часто судьба превращает слово из сотрясения воздуха в факт реальности. Мысль изреченная не есть ложь, мысль изреченная есть инициатор процесса с заранее предусмотренным концом…

– Нам повезет, – сказал я балтийскому ветру.

Он налетел на меня, взлохматил волосы, будто хотел снять скальп. Как ни странно, это грубое прикосновение успокоило меня. Арчи Гудвин в душе моей опять завалил на лопатки Вадима Ладонщикова и хотел уже провести удушающий прием, но ему помешали – Катя, уже переодетая, выглянула в открытую дверь.

– Ты покурил? Можно ехать.

Я раздавил окурок в пепельнице и вернулся на кухню.

– Нам непременно повезет. – Я прижал жену к своей груди. – Нам просто не может не повезти.

– Ты прав, – сказала она, осторожно отстраняясь. – Вперед?

– Вперед, на мины!

Через пять минут мы были уже в подземном гараже-стоянке, возле нашей «забавы». Загрузились и тронулись.

Охранник возле шлагбаума, как и всегда, проверил пропуск, отдал нам честь и пожелал счастливого пути. Когда вынырнули из-под земли, я сказал:

– Высажу тебя возле офиса. Сам подниматься не буду. Мне надо кое-куда съездить прямо сейчас.

13

Я поехал в «Красный кентавр» с утра неслучайно. По опыту знаю – в клубах легче всего разговаривать с персоналом до официального открытия, когда люди еще не заведены гонкой за чистоганом и не смотрят на тебя как солдат на вошь. Или как баран на новые ворота…

Все вышло пучком. Я позвонил Полю, и он отыскал мне адрес «Красного кентавра», занеся его по моей команде в анналы дела. Я без эксцессов преодолел пробку перед тоннелем, прорытым под Невой параллельно мосту Лейтенанта Шмидта. Место для парковки в такое время нашлось на удивление быстро.

Клуб занимал, как и многие подобные заведения в центре Питера, цокольный этаж. Так у нас называются полуподвалы. Был он невелик. Я имею в виду, конечно, его геометрические размеры, а не роль, которую он играет в деловой жизни Петербурга. Вполне возможно, что многие сделки именно здесь и начинаются. Во всяком случае, «Столичный комсомолец» утверждал как-то, что нетрадиционалов в бизнес-элите не меньше, чем в культурной.

На входе в клуб, разумеется, висела старая добрая табличка «Закрыто», но такие рогатки и препоны меня никогда не останавливали. Я стучал до тех пор, пока в двери не высунулся бритоголовый верзила в футболке с надписью «Вперед, Зенит!» и джинсах и не осведомился мрачно:

– Чего надо? Не видите – закрыто?

– Вижу, – сказал я. – Меня интересует один ваш клиент.

– О клиентах справок не даем! – Верзила собрался было захлопнуть дверь, но я придержал ее ногой.

– Простите, я, пожалуй, ошибся… Он теперь не ваш клиент, он – клиент гробовщиков и могильщиков.

Будь Бердников жив, мне бы и в голову не пришло поехать сюда собирать о нем справки. Максимум что бы я собрал – это пару матюгов. Да еще и в лоб могли бы добавить… Но труп – инструмент, неплохо развязывающий языки. Тем более в нашей стране, где от тюрьмы да от сумы не зарекайся. А мертвые и в нашей стране лишены возможности мстить… К тому же, верзила немедленно должен был перейти в режим «ушки на макушке». Ибо бес меня знает, кто я таков! Ибо лох на вид – не лох в натуре. Убойный отдел иногда тоже может корочками страховой компании прикрыться, а с ментами человеку, работающему в таком заведении, лучше не ссориться…

Верзила оставил дверь в покое, обернулся и крикнул:

– Вера! Столы протирать пора!

Мой слух не отметил за его спиной никаких перемен, но верзила удовлетворенно хмыкнул и сказал:

– Ладно, идем внутрь! Не на пороге же тему перетирать!

Меня завели в какую-то подсобку, где не было ничего, кроме тумбочки с пепельницей, стула да настенной вешалки с парой несвежих халатов.

Верзила достал пачку «Верблюда» и зажигалку, закурил, холодно кивнул на стул:

– Присаживайтесь, пожалуйста!

Предложение прозвучало убийственно-вежливо. И не удивительно – мы все еще пребывали с верзилой по разные стороны баррикады: я желал услышать то, о чем ему не хотелось говорить.

Я сел на стул. Хозяин утвердил задницу на тумбочку, которая, как ни странно, не рухнула под этой слоновьей массой. Наверное, была укреплена изнутри сварным каркасом из двутавровых балок. А может, это и вовсе был сейф, обклеенный пленкой «под дерево». Хотя сейфы обычно стоят в кабинетах у директоров…

– Который из трех? – спросил верзила, затянувшись и искусно выпустив под потолок пару дымовых колец.

– Чего? – не понял я.

– В последние полгода ушли из жизни три наших клиента. Кто именно вас интересует?

– Петр Бердников.

– Последний? Из компьютерной конторы который?

– Да, из компании «Бешанзерсофт».

Верзила снова достал пачку, протянул мне:

– Куришь?

Я с готовностью вытянул из пачки «кэмэлину», прикурил от предложенной зажигалки. Похоже, я теперь оказался с хозяином по одну сторону баррикады. То ли потому что Бердников был мертв, а мы живы; то ли потому что Бердников был богач, а мы богатству седьмая вода на киселе…

– И что тебя интересует?

– Да что угодно, – сказал я. – Не было ли у него тут врагов?

Верзила внимательно осмотрел свою горящую сигарету, потом не менее внимательно изучил радужку моих глаз:

– Слушай! Что ты мозги компостируешь? Он же в автомобильной катастрофе кони бросил.

Я таинственно улыбнулся:

– Есть мнение, что это вовсе не факт.

Он подумал, потом кивнул:

– Враги у него наверняка имелись, у таких людей не бывает сплошных друзей. – Физиономия верзилы скривилась в ухмылке. – Но в открытую здесь своей вражды не афишируют. Тут они все – иван иваныч да владимир петрович. Разве что охранники иногда делаются как будто лом проглотили. Руки вроде за стакан с соком держатся, но готовы за стволом прыгнуть. Вот тогда и становится ясно, что недруги рядом оказались. У меня глаз как ватерпас. Но у компьютерщика этого так не было. Он порой вообще без охраны приезжал.

– А с кем уезжал?

– Тут я – пас. Мне клиентов сдавать проку нет. Вмиг с работы вылетишь. А могут и по репе отвесить, чтоб не трепался.

Самое время было и мне переходить на «ты».

– Но я же тебя в суд свидетелем не потащу! К тому же… – Я сложил пальцы щепотью и потер друг об друга.

Он усмехнулся и снова выпустил под потолок пару колец:

– Я не продаюсь.

– Все продаются, – легкомысленно сказал я. И тут же пожалел о своих словах.

– Да, все. Но у тебя таких денег нет, чтобы меня купить.

Я медленно изучил его физиономию. Если бы он выпятил челюсть или отвел взгляд, или даже показал пудовый кулачище, я бы понял: уговорю. Но он спокойно смотрел мне в глаза. И я понял – этого так просто не пробьешь. А может, и вообще отступишься. Как перед каменной стеной… Я вдруг почувствовал себя дельфином, которого залили стеарином. Будто впереди недолгий, но мучительный процесс варения в собственном соку…

– А нельзя ли…

– Нельзя! – отрезал он, даже не дослушав.

Мне оставалось только пожать плечами и сдаться. Ладно, найдутся и другие подходы к любовничку Петра Сергеича Бердникова. Вот она и нарисовалась, новая задачка для нашего работодателя…

– Хорошо, – сказал я. – Но зря!

– Может, и зря, – ответил бритоголовый. – Но в самую точку!

Мы раздавили окурки в пепельнице, и он пошел меня провожать. Поднимаясь по ступенькам на тротуар, я едва не столкнулся с каким-то типом, который поднял руку и крикнул закрывавшему за мной дверь верзиле:

– Секундочку! Есть разговор!

Я посторонился, пропуская его.

Возможно, тоже частный детектив. Бедолага! Он еще не догадывался, насколько неразговорчив местный персонал.

Сев в машину, я взялся за трубку и позвонил сетевому агенту:

– Слушаю, Макс, – отозвался Поль.

– Есть задание. Просчитай вероятность различных мотивов преступлений, которыми сейчас занимаемся.

– Будет сделано, – сказал ИскИн.

14

Когда я прикатил в офис, Катя похвасталась:

– Перечислен гонорар за дело, отчет по которому ты предоставил клиенту вчера.

С одной стороны, это было радостное сообщение, а с другой, означало, что больше никаких денежных поступлений не предвидится. Кроме как из карманов господина Константинова.

– Отлично! – Я кивнул и прошел в кабинет.

Вывел сетевого агента из эхо-режима. Когда видеомаска появилась на дисплее, спросил:

– Ну что, Поль?

– Добрый день, Макс! Вероятность возможных мотивов рассматриваемых преступлений просчитана. Готов доложить.

– Валяй!

– Не понял вас.

– Докладывай!

И Поль начал докладывать.

Наиболее вероятным в обоих случаях он считал убийство по корыстному мотиву. Цель – перемещение акций по завещаниям в другие руки, а также изменение замещения штатных должностей с увеличением окладов (я поежился от стиля выражений, которые использовал сетевой агент). Среди подозреваемых значились все члены совета директоров. Предпочтения он никому отдать не мог…

Следующим по вероятности шло убийство из ревности. У обоих директоров имелась масса знакомых женщин, и наверняка у законных жён нашлись бы поводы…

– Бердников был голубой, – сказал я.

– Не понял. Причем здесь цвет?

– У Петра Бердникова была нетрадиционная сексуальная ориентация, – четко выговорил я.

И добавил про себя: «Только не вздумай заявить, что и этого не понял. Иначе выключу!»

– Понял. Но разве это препятствует его жене…

– Еще как препятствует! – отрезал я. – Женщины как правило ревнуют к женщинам.

Поль замолк, просчитывая новые вероятности.

Я выбрался из-за стола, крутанул стоящий на полке глобус, загадал: если остановится ко мне Европой, преступление будет раскрыто; если Америкой – все бесполезно.

Глобус остановился Дальним Востоком, Японией и западной частью Тихого океана.

Вот зараза без углов!

– Тогда еще одним вероятным подозреваемым в первом убийстве является сексуальный партнер Бердникова, – сказал Поль. – Однако данных для точного расчета не хватает.

– Согласен. Продолжай!

В случае с Зернянским наиболее вероятной кандидатурой в убийцы из ревности Поль считал жену убитого. Следующей шла некая Вера Десятникова – в прошлом году Зернянский уволил ее из компании за какое-то мелкое прегрешение. Имелись основания считать, что некоторое время они были любовниками, а потом Зернянский бросил женщину. Сейчас она работает…

– Позже. Давай остальные пункты.

По следующему мотиву – мести – список вероятных подозреваемых превышал все мыслимые и немыслимые границы, поскольку у обоих начальников могла найтись масса обиженных недоброжелателей, а информации, позволяющей сузить границы, в Сети не имелось.

Зато вероятность убийства по религиозным и расовым мотивам практически равнялась нулю. Что и не удивительно, поскольку погибшие были атеистами и, как говорят в ментуре, лицами славянской национальности.

Наконец безмотивное убийство – по неосторожности – оценке попросту не подлежало.

Когда Поль заткнулся, я в очередной раз подумал, что квалификация моего сетевого агента все-таки очень низка. Подай-принеси – в информационном смысле, конечно. Толку мне с этих вероятностей! Показатель может быть единичка на миллион, но именно эта единичка и окажется конкретным преступлением. Радует одно – программа «СА Полина. v3.1» способна к самообучению. Так, по крайней мере, утверждает реклама, в свое время заполонившая всю Сеть и телеэфир. Однако тут необходимо присутствие двух факторов: во-первых, чтобы для самообучения была пища; а во-вторых, чтобы существовала сама возможность самообучения. Иными словами, должны иметься информационные и финансовые ресурсы, прах их возьми!

Я попытался представить себе, что ощущают люди, которым грозит близкая безработица. Интересно, они занимаются самоедством или ищут виноватых на стороне? На стороне, наверное, проще. Другого всегда осудить проще, чем себя. В чужом глазу – соломинка, а в своем – бревно, известное дело…

Открылась дверь, и в кабинет вошла Катя.

– Опять себя грызешь?

Я распахнул глаза:

– Ни хрена себе струна! Да ты что! Мы с Полем пашем как папы карло. Поклеп изволите наводить, сударыня!

Интересно, как она узнаёт? Ох уж эти женщины, чувствительные вы наши, никогда я вас не пойму!

– Ну пашите, пашите! – Катерина погрозила мне кулаком и вышла.

Черт, вот так бы я преступника чуял! Или Поль так бы его высчитать мог… Ладно, займемся пищей для обучения.

Я собрался с мыслями и надиктовал отчет о вчерашнем дне. Потом просмотрел его в текстовом виде, кое-какие места подправил. Отчет – весьма полезное занятие, он не только дает «пищу для обучения» сетевому агенту, но и настраивает собственные мозги.

Впрочем, для того, чтобы понять, что агентство «Макмез» за прошедшие сутки почти не сдвинулось с места, особым образом настроенных мозгов и не требовалось. Поль лишь систематизировал то, что мне и самому было ясно.

Ясно и другое: если мы и дальше будем вести расследование вчерашними темпами, с нами рано или поздно разорвут договор. И правильно поступят… Безмозглым и неудачливым нет места на празднике жизни.

Будь вы хоть портной, хоть программист, хоть частный детектив – почему клиенты должны расплачиваться за ваши лень, медлительность и глупость? Ах это не глупость, это отсутствие опыта! Это у вас-то, милый Арчи Гудвин! Не вы ли, бывало, долбали господина Ниро Вульфа, когда на эту тушу накатывал внезапный приступ лодырничества?

Я снова просмотрел отчет. И вдруг понял, что эту информацию позволительно знать только мне.

И дело вовсе не в том, что Катя узнает о моем вчерашнем вечере с молодой девицей, которую зовут Марьяна. Это мура! А вот если Катя узнает, кто представляется мне главным подозреваемым, это будет серьезный прокол. Что знают двое, знает и свинья. Потому что оная свинья может взять информацию методом физического давления, и давать Кате возможность знать данные дела – значит, подставлять ее под удар. И вообще, черт побери, почему я сразу об этом не подумал?!

– Поль, – сказал я. – Всю информацию по делу… назовем его «Бешанзер» что ли?.. Кстати, из какого языка это слово?

Я потер руки.

Сейчас, голубчик, мы тебя проверим…

– Из русского, – сказал Поль. – Это первые слоги фамилий учредителей. Бердников – Шантолосова – Зернянский.

Если бы не бесполый равнодушный голос, я бы решил, что реплика произнесена с издевкой. Я-то бы ее точно произнес с издевкой.

Действительно, сыщик хренов, мог бы и сам догадаться. Ясно… Не будем мы дело называть «Бешанзер». Нехорошо это – объединять живую даму, да еще такую как Полина, с двумя трупами.

– Назовем дело «Бэ и Зэ», – сказал я и набрал на клаве: Б@З. – Всю информацию по нему запаролить. Пароль…

Я задумался.

Пароль – дело серьезное. Нужно придумать такое слово, чтобы и запомнить было простенько и чтобы никто другой по ассоциации не пришел к нему.

Думал я не долго.

Земфира. Черта с два кому придет в голову имя певицы, которую вспоминают время от времени только такие придурки как я.

– Пароль – Земфира, – сказал я. – Голос мой. Остальные без доступа.

– Понял. Земфира. Голос ваш. Остальные без доступа.

Я снова потер руки. Черта с два теперь кто… И замер.

Мать моя женщина!!! А хакеры? Я же сам в прошлом году пользовался услугами одного из них. Что у меня с головой сталось?.. Впрочем, хакеры исключают давление на Катю. Если можно достать информацию с помощью хакера, на человека наезжать не станут. К тому же, хакер сразу поймет, что поскольку материал запаролен, то, кроме меня, его читать никому не дозволено. Так что Катя из-под удара выведена. Но держать надо ухо востро…

Я было успокоился. И вдруг снова замер.

Дьявол меня забери со всеми потрохами! Ведь Поль изготовлен на «Бешанзере». Да они же к нему в душу безо всяких хакеров заберутся!

Мысли помчались по извилинам с быстротой вливаемой в глотку первой стопки. В смысле – первой на конкретной вечеринке, а не в жизни.

Погоди, погоди, Макс… А может, все это гигантская мистификация, устроенная производителями Поля для того, чтобы изучить в работе самого Поля. Как ИскИн обучается? Как осваивает интуитивное мышление? Такая у них вроде бы, если верить рекламе, ставилась конечная задача… И в самом деле, с какой стати господин Константинов решил нанять малоопытного частного детектива Макса Мезенцева для расследования обойных дел? Ведь наверняка собирал предварительную информацию о нашем агентстве. Узнать о том, что мы прежде занимались исключительно слежкой за изменщицами, не трудно. А в особенности – руководителю службы безопасности богатой фирмы. Вон тот же Вовец, охранник наш, знает, чем мы занимались до вчерашнего дня. Мы от него никогда и не скрывали. Да и от советов его я не отказывался. Ум хорошо, а два лучше…

Я встал и вышел в приемную. Сел на стул, куда Катя обычно сажала клиентов. Она посмотрела на меня с удивлением.

– Скажи мне, Катя… Возможно ли такое, чтобы изготовители нашего Поля получали от него информацию о той работе, которую он ведет.

Катя явно сдержала улыбку – губы ее некоторое время были тонкими и неподвижными.

– У тебя конспирологическое мышление, – сказала она наконец. – Зачем это им нужно?

Я объяснил.

Она пожала плечами и обратилась к своей консоли нашего общего компьютера.

– Ты поставил пароль? – спросила она через пару минут.

– Поставил. Я тебе уже как-то говорил… Меньше знаешь – лучше спишь.

Она снова пожала плечами:

– Да я не против… Хорошо, я устрою проверку на наличие изначально инсталлированных шпионских программ. И потрачу часть полученных денег на новую защиту. Но гарантий, как ты понимаешь, нет. Что я могу противопоставить целой корпорации? Я как-то хотела устроиться в «Бешанзер», посылала им резюме. Отказали. – В голосе Кати зазвучала неподдельная обида.

Я утешил ее, погладив по голове, и вернулся в кабинет.

Ситуация вроде бы становилась гораздо сложнее, но, поразмыслив, я понял, что она ничего не меняет. Если меня наняли, чтобы с моей невольной помощью понаблюдать за работой Поля, я все равно должен заниматься расследованием предполагаемых убийств. Если же я накручиваю себя собственными фантазиями, должен заниматься расследованием тем более. Есть и третий вариант – так сказать, промежуточный: убийца существует и будет красть информацию, чтобы узнать, насколько я к нему приблизился.

В общем, надо продолжать начатую работу. И не слишком посвящать в нее Поля. Так, кстати, и гипотетические козни «Бешанзерсофта» раскроются – если я нанят для липового расследования, обязательно кто-нибудь поинтересуется, почему я не пользуюсь помощью ИскИна.

Решение было принято. И я взялся за его реализацию – за план неотложных розыскных мероприятий.

План неотложных розыскных мероприятий… Это он так красиво называется, но на сей момент у меня получилось всего два пункта:

1. Позвонить Антону Константинову, узнать про алиби и попросить выяснить имя Бердниковского любовника.

2. Позвонить Марьяне, извиниться за вчерашнее расставание и выяснить, не ушла ли обиженная девица в пампасы.

Очень богатый план. А главное, очень многообещающий. Если с него начинается дорога в радостное и успешное будущее детективного агентства «Макмез», я буду поражен. Благородный дон поражен – в самую пятку. Тем не менее, чем пока богаты, на том и стоим…

Я решил начать с пункта два.

Вытащил из кармана мобильник, понажимал кнопочки, набирая текст эсэмэски «Привет! Могу ли я тебе позвонить?», нашел в памяти номер, отправил. Получил сообщение: доставлено.

Удобная штука, надо сказать, эти эсэмэски! Вроде бы общаешься с человеком, а вроде бы и не общаешься! Писать буквочки – не то что произносить слова. Психологически проще! Представляю, насколько легче стало мириться поссорившимся влюбленным, когда появились эсэмэски. И вовсе человек не переступает в данном случае через собственную гордость… Это я не про себя. Мы с Марьяной не влюбленные и не ссорились. А вот с Катей бывало. Поссоришься утром, она в офис, а ты на дело. Побегаешь по городу за какой-нибудь разукрашенной и ароматизированной блондинкой. Пока она в парикмахерской сидит, покуришь в машине или на скамейке неподалеку. Да и наберешь сообщение… Ты еще не обедала? – Нет. – Сходи пообедай, я нескоро вернусь… С десяток печатных слов, а вроде и помирились. По крайней мере, у нас с Катей так было не раз.

Мобильник пискнул – пришла ответная эсэмэска. Я не люблю голосовой режим получения сообщений и всегда выставляю в опциях сигнальный…

«Да», – отвечала Марьяна.

Я позвонил.

– Привет, кусок Максок, – отозвалась Марьяна.

– Привет, лоханка Марьянка!

– Какая муха тебя вчера укусила? Умчался будто на пожар.

Я мысленно хмыкнул – пожар и был, только без дыма и огня. Но руины остаться могли. На полном серьезе…

– Прости! Воспоминания радостного детства набежали.

– Из-за музыки?

– Да. У тебя так не бывает?

Она помолчала секунду:

– Бывает… – И добавила: – Ладно, уже простила.

– Наш уговор остается в силе?

– Да.

У меня отлегло от сердца.

– Только мне деньги не нужны.

Я насторожился:

– Чего же ты хочешь?

– Хочу иногда с тобой в «Северной Венеции» поторчать. И послушать эту членоголовую сингершу. Как ее?.. Земфира?

– Это не Земфира. Она всего-навсего поет песни Земфиры.

– Неважно. Ты согласен?

«А что мне еще остается?» – подумал я.

– Да. Только не каждый день.

– Каждый – быстро надоест. – Марьяна рассмеялась. – У меня, кстати, есть первое донесение. На работе лоханки треплются, что у Шантолосовой любовь-морковь с Кавказцем. Видели их где-то парочкой.

– Кавказец – это Карачаров?

– Э-э… – В голосе Марьяны послышалось разочарование. – Так ты уже в теме?

– В теме. Но это неважно. Именно такие вещи меня и интересуют. Кто с кем спит, кто о ком что говорит…

– Грязная у тебя работенка.

– Уж какая есть!

– Ладно, кусок Максок. Еще что узнаю, тут же звякну. А ты планируй свободный вечерок.

Я выключил мобильник. И поморщился – у меня было четкое ощущение дежа вю. Как будто со мной только что разговаривала Инга, конь в малине! Как будто впереди ждет… Нет уж, об этом мы думать не станем, не станем, и все!

Чтобы отвлечься от мысли об Инге, я коснулся клавы, переключая компьютер в режим интеркома:

– Катенька! Будь добра, свяжи меня со вчерашним клиентом. С Константиновым. И разговор наш, будь добра, запиши.

– Одну минуту, – ответила Катя.

Вскоре видеомаска Поля на триконке сменилась физиономией нашего нанимателя.

– Здравствуйте, Максим!

– Здравствуйте, Антон! Вот я и позвонил. Не рано?

– Наполовину. Обо всех членах совета я разузнать еще не успел, но частично информация есть. К сожалению, она вас не обрадует. В тот вечер, когда погиб Бердников, не имеют алиби Полина Шантолосова, супруги Зернянские, Георгий Карачаров и ваш покойный слуга. Во втором случае так же не имеют алиби Полина Шантолосова, Анита Зернянская, Георгий Карачаров и ваш покойный слуга. Я в оба вечера сидел дома, но поскольку живу один, свидетелей у меня нет. У Шантолосовой и Карачарова в обоих случаях взаимное алиби, которое по существу, как вы понимаете, алиби не является. Достаточно было договориться. Что касается Зернянской, то в первом случае, по ее утверждению, они с супругом ходили в ночной клуб «Сириус». Когда погиб Зернянский, она оставалась дома. – Константинов развел руками. – Так что вся эта информация вам не поможет. Возможно, у других членов совета директоров, с которыми я еще не работал, алиби будет, и тогда ваша задача не усложнится. Но и не упростится. Впрочем, и так набор подозреваемых достаточно велик. Есть ли дальнейшие задачи?

– Пока одна, – сказал я. – Я бы хотел узнать, кто был любовником господина Бердникова.

Константинов кивнул:

– Сделаем. Это будет несложно.

Ну, конечно! Ему с его командой это, действительно, будет несложно. Им бармен (или кем он там был, бритоголовый верзила из «Красного кентавра»?) быстро все расскажет.

– Трудно вам приходится, – сказал с участием Константинов.

– Да уж, – согласился я. – Возможности мои весьма ограничены легендой, которую я выбрал. Вот если бы вы публично назвали себя моим клиентом, стало бы гораздо проще. Я бы мог тогда вести расследование открыто. И предметом его стало бы не возможное самоубийство Бердникова и Зернянского, а предполагаемое покушение на их убийство. В таком случае, как вы понимаете, любой свидетель начинает себя вести совсем по-другому. У многих развязываются языки. – Я посмотрел на него с нескрываемой надеждой.

Он сидел перед своим компьютером, хмуря брови и потирая подбородок.

Похоже, такой вариант ему даже в голову не приходил. Эта их корпоративная этика, мать ее перемать! Все-таки нам, инвидуалам, намного проще. Я вспомнил, как отец рассказывал кому-то из давних приятелей, не имевших отношения к его бизнесу, на какой бы машине он ездил, если бы не коллеги. Я бы на самой обычной «шестерке» катался, говорил он, всем она меня устраивает, хоть и с производства снята. Но ведь НЕ ПОЙМУТ. Понты дороже денег!..

Между тем Константинов отхмурился и отпотирался.

– Сам я, конечно, в открытую клиентом себя не назову. Не могу я на это пойти, вы понимаете? Расследование еще неизвестно чем кончится, а мне с этими людьми в будущем работать и работать, понимаете? Или надо будет уходить. С чем я останусь? С разбитым корытом? Понимаете?