Текст книги "Человек в тумане"

– Чем занимался в эмиграции? В каких организациях принимал участие?

Ян отошел в сторону, еще раз перечитывая пункты.

– Не обязательно отвечать подробно, – заглядывая через плечо Яна, тихо посоветовал человек с острым, похожим на лисью мордочку лицом, тот, который уже полгода ходит, – все рассказывать даже не интересно. Да вы никак во флоте служили?

Ян взглянул на него.

– С чего вы взяли?

– Татуировочка на руке. Вроде бы наша, кронштадтская… – хихикнул, показав на руку Яна.

– Нет, во флоте я не служил, – явно не желая поддерживать разговор, ответил Ян и, спрятав анкету, направился к двери. Лисомордый пошел вслед. Ян вышел на улицу, тот не отставал.

– Скажем, если человек ошибся или нечаянно что натворил, зачем напоминать, когда сам уже позабыл? – шептал лисомордый, подлаживаясь к шагу Яна. – Это ведь только так говорится, что НКВД все знает… Поди-ка узнай, что было – сплыло!.. Анкета должна быть чистая.

Ян ускорил шаг, пытаясь отделаться от назойливого советника.

Лисомордый не отставал.

– Как все, так и ты, – продолжал он, беря Яна под руку, – был силой увезен, вернуться боялся, теперь решил…

Ян хотел освободить руку, но лисомордый крепко держал. Они шли по Бейсуотор-роуд, вдоль ограды парка и как раз поравнялись с автомобилем, стоявшим у тротуара.

– Пустите, – сказал Ян, – благодарю за совет. Мне обманывать незачем…

– Ой ли? – иронически улыбнулся советчик и, придержав Яна, оглянулся.

Из автомобиля выскочил Данила Матвеевич.

– Какая неожиданная встреча! – весело крикнул он, хватая Яна за другую руку. – Очень рад! Плииз! – И оба втолкнули не успевшего опомниться Яна в машину.

– Домой, браток, захотел? – хохотал Данила, задергивая шторки на окнах быстро катившейся машины. – Дело похвальное. Вери, вери гуд! Только как же это, не попрощавшись с друзьями? Хорошо, Поль тебя встретил, а кабы нет? Уехал бы без денег, без добрых советов…

– Я его по метке обнаружил, – хвастливо рассказывал Поль, – смотрю, вроде похож, а уверенности нет. Тут вижу, птичечка на левой руке… ха, ха… ах, попалась, птичка, стой…

Весь день с Яном больше никто не заговаривал. Он был заперт в глухой, темной комнате какого-то дома, который не успел рассмотреть, так как машина, в которой его привезли, остановилась у самой двери подъезда и ему не дали задержаться ни на секунду. Сидя в темноте, он слышал: временами доносились словно бы птичьи голоса, возможно, это только казалось.

Ночью Ян проснулся, почувствовал на себе чей-то взгляд. Приоткрыв дверь, на него смотрела седая женщина со свечой в руке. Пламя свечи колебалось, и по лицу старухи скользили короткие тени странной, судорожной улыбки. Безумные глаза горели злым любопытством. Женщина протянула вперед свободную руку, широкий рукав халата скользнул к плечу, женщина не то застонала, не то завыла.

– О-о-о-о!

Ян вскрикнул. Женщина отскочила назад, захлопнув дверь. Послышались торопливые шаги, чей-то сердитый мужской голос, и все затихло.

Наутро начались «советы друзей».

– И уехать поможем, и соберем в дорогу, как сына родного, – ласково обещал Данила Матвеевич, – но договоримся. Мы тебе, ты – нам. Не хочешь здесь помогать, ол райт, нам свои люди и там нужны. Работа не пыльная, зайдет кто или посылочку передаст…

– Нет!

– Ты подумай… Ведь все равно мы тебя не оставим, куда бы ни уехал, хоть в Сибирь… Хоть на край света, найдем…

– Нет!

– Не сладко тоже по советским тюрьмам, – сказал старик, глядя на Яна слезящимися глазками, – когда мы сообщим, что знаем… По головке не погладят, как говорится: знала кошка, чье сало… Мы забыть не дадим, кто вы есть, все в одну точку бить будем. Всю жизнь. У нас и материальчик припасен…

Данила Матвеевич засмеялся.

– Познакомьте, Борис Аркадьевич, юношу…

Старик хихикнул и, открыв ящик стола, вытащил пачку газет.

– Самая малость, а было, как говорится, не отречешься. Нумер один…

Он развернул перед Яном старую немецкую газету с фотографией – «Русский мальчик Иван спас солдат фюрера!». Нумер второй, – продолжая хихикать, старик разложил газеты на русском языке: «Правда», «Комсомольская правда». Ян сразу узнал их.

– Собственноручно товарищам подбрасывал, агитировал… Вот еще карточка ваша учетная как сотрудника интеллидженс сервис… И отпечатки…

– Неправда!

Ян бросился на старика. Данила не успел задержать его. Пытаясь вырвать карточку, Ян опрокинул стол, свалил Барклаева на пол. Тот завизжал, поджав под себя карточку и газету. Ян сдавил его дряблую шею, но тут подоспел Данила Матвеевич…

Над затихшим Яном стояла хозяйка дома.

– «Молю о правосудии и в жалости молю не отказать мне, женщине беднейшей, чужестранке, родившейся не в вашем государстве. – Она величественно наступала на Данилу Матвеевича. – Здесь для меня нет праведных судей! Нет веры в суд и дружбу без пристрастья!»[15]15
  Стихотворение из «Генриха VIII» Шекспира.


[Закрыть]

– Успокойся, дорогая, – прохрипел Борис Аркадьевич, потирая шею. – Он жив, все будет, как ты хочешь…

…Вечером едва пришедшего в себя Яна увезли в той же, с зашторенными окнами, машине и вышвырнули в пустынном переулке возле дока.

– Одумаешься, сам придешь, – на прощанье сказал Данила Матвеевич.

Но Барклаев не верил в удачу, считал парня потерянным для дела и, оставшись один, казнил большого черного дрозда.

Ян ушел к Темзе. Там и нашел его Билл Хамильтон. Тогда Яну было страшно расстаться с жизнью, но и жить, казалось, невозможно.

Дневник наблюдений

ЛИСТ ОДИННАДЦАТЫЙ

Газеты: ДОКТОР АДАМС НЕ ВИНОВЕН! Следствие подходит к концу. На основе подробных анализов и заключения крупных специалистов суд установил отсутствие умышленного отравления пациенток.

Если не будут предъявлены дополнительные доказательства со стороны обвинения, процесс может закончиться еще на этой неделе!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

ЕЩЕ ТРИДЦАТЬ ДВА КИНОТЕАТРА НА ЗАМКЕ!

Артур Ренк заявил, что компания «Ренк-организейшн», в связи с отказом парламента пересмотреть налог на кинопромышленность, закрывает еще 32 кинотеатра. Служащие и рабочие лишаются средств к существованию.

Правительство должно подумать о судьбе национальной киноиндустрии!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

АМЕРИКАНСКАЯ КОМПАНИЯ «БРАТЬЯ УОРНЕР» намерена построить в одном из центральных районов Лондона новый премьерный кинотеатр с рестораном и дансингом. Строительство будет осуществлено скоростным американским методом.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

В КРАСНОМ БУДАПЕШТЕ!

Как стало известно, мистер Кадар созывает в мае красный будапештский парламент, чтобы одобрить деятельность своего правительства.

Кажется, слово «нет» не будет произнесено в Будапеште!

Также будет предложено сменить венгерский герб и флаг!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

БУДЕТ ЛИ ГЕРМАНИЯ ИМЕТЬ АТОМНЫЕ БОМБЫ?

Господин Аденауэр считает, что уже наступило время, когда Германия имеет право производить или покупать атомное оружие!

По имеющимся сведениям, начатые переговоры о передаче бундесверу ракет «Онест Джон» и «Матадор» проходят успешно.

Глава двенадцатая

Посещение старого музыканта не успокоило, а еще более разволновало Геннадия. То, что рассказывал Билл Хамильтон, по всей вероятности, была правда. Единственно, во что не хотелось верить, это что Янка отказался от попыток вернуться и предпочел жизнь уличного певца.

Все же Геннадий поддался некоторым сомнениям и теперь хотел встречи с Яном, надеясь убедиться в своей правоте. Как произойдет эта встреча? Где искать? Пугало еще и то, что, брошенный всеми, вернее, ото всех ушедший, Ян мог действительно совершить непоправимый поступок.

Почти не скрывая своего беспокойства, Геннадий попросил Сергея просмотреть сообщения о происшествиях дня. Может быть удастся, зацепившись за какой-либо случай, хотя бы определить направление поисков.

Сергей просматривал вечерние газеты. Все обычно, все как было вчера, как было третьего дня… Но вот он отложил одну из газет. Снова взял ее в руки и взглянул на Геннадия.

– Что?

– Н-нет, собственно, тут сообщается о каком-то неизвестном… вот: «На рассвете, на Нью-оксфордстрит грузовая автомашина компании „Олд-маркет“ сбила неизвестного молодого человека. Шофер утверждает, что несчастный сам бросился под колеса. Труп отправлен на опознание в полицейский морг».

Геннадий выхватил газету из рук Сергея, словно он мог прочитать что-либо большее.

– Имени не указано?

– Очевидно, он был без документов… Я не думаю…

– Надо ехать! Сейчас же ехать! Вы знаете куда?

Геннадий сложил газету и, сунув ее в карман, направился к двери.

– Успокойтесь, Геннадий, – остановил его Сергей. – Нет никаких оснований полагать, что именно он… В Лондоне такие случаи часты. Это не лебедь, о котором я вам читал…

– Вот именно, не лебедь, – Геннадий невесело улыбнулся, – я и не полагаю, что именно он. Но мы должны убедиться. Если вам неудобно, скажите мне адрес. Далеко это отсюда?

– Где-то в районе Нью-оксфорд, можно выяснить по телефону, – сказал Сергей, поднимая трубку.

Нет, в морг ехать незачем. Личность самоубийцы выяснена с точностью, необходимой для полицейского протокола. Он не был Яном Вальковичем. Он был одним из тех жителей Лондона, десятки тысяч которых населяют кварталы Ист-энда. Затхлые подвалы его старых домов или тесные бараки, выстроенные на «бомб-плейс», местах, где падали немецкие бомбы.

Ист-энд, закоулки Уайт-Чепел… Геннадий увяз в их лохматых переулках. Он шел вслед за Сергеем через мир воскресших творений старых писателей – Диккенса, Теккерея. После первого же часа прогулки его томило легкое головокружение и тошнота. Все шаталось, раскачивалось.

Вдоль узких тротуаров тесного и грязного базара еврейской бедноты шатались на ветру высоко поднятые дешевые платья. Качались связки разноцветных детских шаров, поднятых над зыбкой, неумолчно гудящей толпой. Раскачивались длинноволосые юноши в узеньких брюках и плохо причесанные девицы, пританцовывая возле деревянной палатки, из которой неслись звуки придушенной музыки. Здесь зазывали любителей американских модных пластинок, там предлагали выиграть ценную вещь на аукционе или приобрести почти даром самые лучшие галстуки, обувь, белье, универсальный клей, пятновыводитель и украшения для невест вместе с приданым новорожденному.

Мерно покачивались, продвигаясь в водовороте покупателей и продавцов, музыканты духового оркестра. На них одеты яркие фуражки солдат «армии спасения». Качалось белье на веревках, протянутых от одной закопченной стены до другой… И над всем этим густыми волнами плыл острый запах уличных жаровен, колониальных фруктов, паровых утюгов, жареного лука, рыбы, пыльных одежд и дешевого табака.

Как далеко это было от чопорно тихого Гайд-парка, от дорогих витрин Стрэнда и площади Пикадилли с ее богатыми ресторанами и надменными швейцарами в белых перчатках и погонах на ливреях. Здесь тоже Лондон, но здесь другой мир.

На какое-то время Геннадий забыл о цели приезда в Уайт-Чепел. Рассчитывая на встречу с Яном лишь как на счастливую случайность, он вглядывался в лица людей, казалось, бесцельно снующих. Перед ним проходили яркие и серые, будто стертые, персонажи большой, незнакомой комедии, в которой действие рассыпалось на множество мелких сцен, эпизодов. Смешных и унизительных, правдивых и до отвращения лицемерных.

Геннадий так увлекся живописными уголками шумного рынка, что Сергей счел нужным предостеречь его.

– Держите руки в карманах, – шепнул он, остановившись возле бойко торгующего заводными игрушками лысого толстяка.

Геннадий не понял.

Когда они выбрались на тихую, почти пустынную улицу, начавшуюся сразу за пределами рынка, Сергей объяснил:

– Знаете, как называется этот базар? «Нижняя юбка». А история этого названия такова: может быть, сто лет назад одна важная леди не поверила рассказам о ловкости лондонских воров. Она заявила, что не даст базарным шакалам вытащить у нее даже фартинг (четверть пенса – грош). Состоялось пари. Зажав в руке кошелек, храбрая леди, не торопясь, прошла от одного края базара к другому. Туда и обратно. Она даже купила пару перчаток, спокойно примерив их у прилавка, получила сдачу точно до пенни и заявила:

– В моем городе живут честные люди! Сказки о жуликах хороши только для иностранцев.

Тут ей предложили купить, очень дешево, нижнюю юбку. Вы догадались, это была юбка, снятая с леди, пока та покупала перчатки. С тех пор базар так и называют: «Нижняя юбка».

– Ну, мастаки, – засмеялся Геннадий, ощупывая себя, – не мешает проверить, все ли цело.

Он вынул пачку «Казбека» и шутливо ужаснулся:

– Ей-богу, была целая пачка, а осталась одна папироса.

– Придется вам перейти на сигареты. Американские или французские. Английские не хороши, – сказал Сергей. – Вы, небось, устали от этого шума, поедем, я покажу вам интересное место.

Проехав узкими переулками, теснившимися на застроенном складами и глухими заборами берегу Темзы, они остановились возле небольшого бара с неожиданным названием «Проспект». Несколько мальчиков, отталкивая друг друга, бросились к автомобилю и, открыв дверцу, вежливо поклонились.

– Добрый день, сэр!

Сергей дал мальчикам несколько мелких монет.

Глядя на то, как эти семи-восьмилетние джентльмены, подражая взрослым, с достоинством благодарили подавшего, как они уступили очередь другим, ничего не получившим, открыть дверь в бар, Геннадий почему-то вспомнил фигурку слепого мальчика с копилкой для пожертвования, стоящую в Гайд-парке. Эти не были слепы, но, видимо, нуждались не меньше своих несчастных сверстников. Голодные, бедные дети всегда вызывали у Геннадия мысли о свершенной несправедливости. Это осталось еще от тяжелой поры военного детства.

Сергей и Геннадий поднялись по узким ступенькам, как по трапу, и прошли в верхнюю, так сказать привилегированную часть бара.

Большая, довольно светлая комната с широким окном, через которое виднелась внизу под обрывом Темза, напоминала кают-компанию старого корабля. Длинные, некрашенные столы, тяжелые скамьи и бочонки вместо кресел составляли всю мебель верхнего зала. Над стойкой, сооруженной как капитанский мостик, горели зелено-красные керосиновые фонари. На обшитых корабельными досками стенах висели обрывки просмоленных канатов, два сломанных весла, сегмент штурвала, спасательный круг со стертой надписью, чья-то потрепанная зюйд-вестка, компас и другие мелкие реликвии парусного флота.

Бесчисленное количество марок, погашенных почтовыми штампами разных стран или перечеркнутых чьей-либо подписью, заполнили все свободные места на стене против стойки.

– Сувениры бывалых моряков, – объяснил Сергей. – Каждая вещь имеет свою историю. Она должна быть связана с морским происшествием, иначе хозяин не примет. Иногда здесь можно услышать захватывающие рассказы. Конечно, больше выдуманных, чем действительных. Матросы врут в угоду богатым клиентам…

Но матросы редко посещают эту часть бара. Разве что по просьбе хозяина, желающего развлечь знатных туристов. Не поднимаясь по шаткому трапу вверх, а спустившись в подвал, моряки и докеры попадали в привычную обстановку обыкновенной пивной. Пили дешевый джин, пиво, курили и не нуждались ни в каких щекочущих нервы выдумках. Если бы Геннадий захотел посмотреть нижний зал, выпить стакан пива, сидя не на романтическом бочонке, а на простом стуле, он нашел бы того, кого искал. Но Геннадий увлекся разглядыванием экзотического убранства верхнего зала, а Ян сидел внизу, у небольшого окна, и вот уже который час смотрел на темную густую воду Темзы.

Каждый раз, когда жизнь Яна Вальковича подходила к своей критической точке, когда надо было решать: прыгнуть с обрыва в неведомый омут и положить конец проклятому прошлому или смириться с тем, что однажды определило течение жизни на долгие годы, он шел к реке. Возможно, это осталось еще с детской поры, когда, затаив горькую мальчишескую обиду, Ян уходил в густые заросли прибрежного лозняка и там, скрытый от всех, мечтал о будущем. С жалостью к самому себе он рисовал картину собственной смерти и пышных похорон с духовым оркестром, знаменами и речами на сельской площади. Видел обидчиков, со слезами просящих у него прощения. Или уплывал вниз по реке, в далекие большие города. Никому не сказав об этом, только оставив на берегу какую-нибудь примету. Все считали его утонувшим, искали в ямах и вирах, а он, через несколько лет, возвращался в родную деревню сильный, завоевавший славу. Скорее всего, став знаменитым певцом, только под другим именем, и все его враги и друзья ахают, узнав, что тот, о котором они так много слышали, есть не кто другой, как он, их односельчанин…

Мечты наивного детства никогда не исчезают бесследно. С годами уступая жестокой правде жизненных столкновений, хранясь в тайных уголках еще неистраченной юности, они подчас поднимаются защитным барьером, продлевая ощущение жизни, когда кажется, что с нею уже покончено.

Река всегда притягивала Яна силой бесконечного движения, манящей жутью неизведанных глубин. Теперь перед ним была Темза. Неторопливая река под крутым берегом. Ян знал ее днем и ночью, в дождь и в ясную погоду. Видел на ее берегах веселых людей, шумные компании беззаботной молодежи, притихшие парочки влюбленных и застывших в сдержанном азарте спортсменов-рыболовов. Слыхал и о трагических всплесках мутной воды, смыкавшейся над несчастными под мостом Ветерлоо или Вестминстерским. В районе доков Темза становилась рекой-труженицей. Здесь она молчаливо несла бремя тяжелых барж, груженных нефтью и сталью, лесом и зерном. В часы морского прилива негромко роптала, расступаясь короткой волной над тупыми килями многопалубных океанских теплоходов, вскипала светлыми бурунами, догоняя быстроходные катера, и затихала, словно отяжелевшая от пролитого масла древних тихоходов, ползущих со скоростью ленивого путника.

Так было вчера, так будет завтра, и вместе с тем ничто не останавливается, не прекращает движения. Наступил час, когда пришло большое решение. Кажется, Ян разобрался во всем, до конца. Он старался ответить самому себе. Что произошло в воскресенье? Прежде всего, воскресение Геньки. Убитый друг стоял перед ним. Он жив! Но ведь Ян видел, как Генька упал на берегу, прибитый пулей долговязого офицера. Ян не знает, что было потом. Может быть, Геннадия подобрали бывшие с ним автоматчики и так же, как Яна, увезли в Германию? Может быть, в ту ночь на реке Генька действительно стал предателем? Ведь говорил же он:

– Я сам, молчи… Я скажу сам…

Его могли держать в другом лагере или вообще с самого начала обойтись иначе, чем с пленными. Почему он оказался в Лондоне, хорошо одетый, благополучный. Возможно, он с кем-либо из тех «добряков», вроде Данилы Матвеевича, «помогающих русским сиротам»? Но, может быть, Генька приехал по какому-либо делу из дому, в советское посольство или как турист? И это возможно. Тогда, конечно, он скорее поймет. Захочет ли он тогда оправдать Яна? Он ведь слышал крик Яна и понимает, что из-за этого крика выстрелил долговязый… Что ж, это правда. Пусть наконец будет сказана правда. Теперь все равно. Отступать больше нет сил. Ян отвел глаза от окна.

В баре сидело человек пять, молчаливых, еще не охмелевших докеров. Вошел старичок с сумочкой. Он вскользь взглянул на Яна и, чему-то улыбаясь, направился к стойке. Лицо старика как будто было знакомым, но Ян не стал вспоминать, а подумал о другом старике, о своем партнере.

Дядя Билл, пожалуй, единственный человек, которого жаль оставлять… единственный, если Катлин… Тут его мысль вернулась к тому, что мучило и мешало превратить решение в действие. Катлин… здесь не нужны воспоминания. Руки еще хранили ощущение жарких объятий. Запах ее волос и влажная глубина то нежно самозабвенных, то стыдливо испуганных глаз не покидали его с той первой ночи, между воскресеньем и буднями, когда, бежав с людной площади, он пришел в ее тихую комнату.

Мог ли он теперь покинуть ее? Покинуть свою первую большую любовь. Яну становилось немножко страшно, когда он подходил к загадке будущего. Он и Катлин. Что объединило и что разделяет их? Можно ли угадать, что ждет их впереди и какое право есть у него подвергать Катлин ударам его судьбы? Простят ли люди их счастье?..

Дневник наблюдений

ЛИСТ ДВЕНАДЦАТЫЙ

На отдельной странице вклеена вырезка из газеты «Известия».

Верховный Совет СССР принял решение: прекратить испытание атомного и водородного оружия!

Далее изображение «Белой книги», выпущенной английским правительством, объясняющей политику национальной обороны.

Через обложку «Белой книги» наклеена вырезанная газетная строчка: «В случае вооруженного конфликта Англия не откажется от „превентивного“ использования ядерного оружия!»

Тут же карикатура английского художника Викки (из еженедельника «Нью-стейтсмен»).

Большой, добродушный русский медведь спокойно смотрит на человека в цилиндре, в темном фраке, на тонких ножках. По всей вероятности – это Джон Буль. Он приставил револьвер к своему виску и, предупреждая медведя, грозно заявляет:

– Еще шаг – и я стреляю!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Два газетных сообщения:

Правительство Великобритании дало согласие на оборудование специальных баз для запуска ракет под контролем США.

Самолеты-бомбардировщики, носители водородных бомб, уже начали осуществлять тренировочные полеты над Англией!

Рисунки и фотографии: Очередь у парламента. Люди хотят объясниться со своими депутатами.

Митинг, небольшая демонстрация, несущая письма-протесты.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Крупный заголовок в газете:

ЭМОЦИИ КРУЖАТ ГОЛОВЫ!

По всей стране люди, которые многие годы оставались равнодушными к политическим проблемам, теперь вдруг стали сознавать печальную действительность современного мира водородной бомбы. Это хорошо! Но эмоциональные факты, какими сопровождается это пробуждение, грозят создать у людей путаницу в головах и помешать вынести объективные суждения по этим вопросам.

Нельзя забывать о будущих выборах, во время которых можно потерять немало голосов.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Фотография английского унтер-офицера.

Один из шести, кому доверена перевозка водородных бомб по дорогам Англии.

Вчера полиция задержала его. Унтер-офицер сел за руль в нетрезвом состоянии.