Текст книги "На краю"

Глава 4
Благовещенская резня и ее последствия

Владивостокцы переглянулись. Манакин поморщился, потом долго тер переносицу. Все смотрели на него и ждали. Наконец губернатор заговорил:

– Об этом случае и вспоминать не хочется. Но… что было, то было. Так вот. Когда в Китае началось восстание ихэтуаней (их у нас называли боксерами), отряды повстанцев встали лагерем на том берегу Амура напротив Благовещенска. Власти и население отнеслись к происходящему с опасением. Гарнизон только что ушел в Харбин, войск в городе почти не осталось, а тут враждебная толпа через реку. А вдруг они полезут на нас? Что еще пугало жителей, так это большое число китайцев вокруг них. Прислуга в домах, дворники, приказчики в лавках, официанты в ресторанах – повсюду желтые. Чуть не по два на каждого русского! И многие смутились. Вдруг те безобидные китайцы, что подают им по утрам чай и чистят сапоги, неожиданно нападут?

– То есть устроят в городе восстание? – уточнил Сергей.

– Да. И опасность тогда казалась вполне реальной. Русские солдаты далеко, с того берега китайцы кажут нашим кулаки, а в самом Благовещенске дивизия косорылых! И поползли по городу слухи: ходя сговариваются всех православных перерезать. И тут их видели, и там; сбились в кучи, шепчутся, морды воротят… Не иначе вооружаются.

Волнения дошли и до военного губернатора Амурской области генерал-лейтенанта Грибского. Но он никаких мер принимать не стал, сославшись на то, что Китай России войну не объявлял и все обойдется. Более того, когда явились к нему выборные от желтого населения, губернатор твердо уверил их, что не допустит никаких притеснений мирных людей. Пусть даже китайских подданных. И тут грянул гром.

Манакин долго цедил чай, затягивал паузу, потом наконец продолжил:

– Правду надо сказать, что первыми начали те самые боксеры. Сначала они обстреляли наши суда на Амуре, которые плыли по реке. И даже попытались одно-два захватить. А потом вывели на берег восемь орудий и стали бомбардировать Благовещенск. Длилось это целых тринадцать дней. Пушки у «Отрядов справедливости и мира»[32]32
  Так переводится название тайного общества «Ихэтуань».


[Закрыть] были дрянные, и артиллеристы им под стать. За две недели пальбы ни одного дома не разрушили! Но пять человек наших все же убили и пятнадцать ранили. Главное же – возбудили население против своих же земляков. И начали русские обыватели всех китайцев вокруг себя бить и резать. Власти не вмешивались, а нижние чины полиции даже подстрекали беззакония. Это потом выявило следствие.

Так вот, Грибский распорядился всех манз из города депортировать на родину, на тот берег Амура. А как это сделать? Призвали запасных и новобранцев. Они вместе с добровольцами согнали желтых в одно место. Четвертого, помнится, июля первую партию, самую большую, погнали за десять верст выше по реке, в поселок Верхне-Благовещенский. Чтобы оттуда переправить в Поднебесную. Гнали новобранцы, на которых оружия никакого не было, и им взамен выдали топоры.

– Сколько было в той партии? – спросил Лыков.

– Кто теперь скажет? – махнул рукой генерал. – Одни говорят – четыре тысячи человек, другие называют шесть тысяч.

– Много. Как же Грибский собирался их переправить? Ведь столько лодок потребовалось бы…

– Черт его знает, о чем он тогда думал. Видать, растерялся и утратил контроль. А новобранцев при колонне было всего восемьдесят. Пожелай китайцы разбежаться – перебили бы парней в момент, с таким численным превосходством. Но никаких попыток не было, люди покорно шли, как потом выяснилось, на убой. А начало июля, жара… В колонне много стариков, детей, и они начали отставать. Упали, встать сил нет… Полицейский пристав, командовавший всей операцией, приказал новобранцам рубить таких топорами.

– Не может быть! – одновременно воскликнули питерцы. – Что с ним потом сделали, под суд отдали?

– Чего не знаю, того не знаю, – зло ответил генерал-майор. – Даже фамилию того дурака не помню.

– Тут не дурак, тут негодяй, – так же зло парировал Лыков. Губернатор поднял ладонь в знак согласия и продолжил:

– Десять верст шли они по солнцепеку, теряя одного за другим. Около сотни, как говорят, осталось лежать на дороге. А когда пришли в поселок, к новобранцам присоединились местные казаки во главе с атаманом. И добровольцы налетели, всякий сброд, бузуйня[33]33
  Бузуйня – чернь, шпана.


[Закрыть]. Почуяли кровь и наживу!

Так… Выбрали ребята место для переправы. Амур возле Верхне-Благовещенского шириной сто саженей, глубина не менее двух – утонуть вполне хватит. И очень сильное течение. Когда стали китайцев загонять в реку, первые тут же ушли на дно… Остальные, увидев такое, отказались. И тогда их начали возле уреза воды казнить. Сбежались отовсюду живодеры… Поперло из русского народа самое дурное. Резали, стреляли в упор и тут же грабили покойников. На глазах у начальства. Самое страшное – в истреблении приняли участие дети. Увы, горькая правда. Отцы решили натаскать своих волчат – так, что ли? И подростки, малолетние и неразумные, наравне со взрослыми лили кровь, отбирали жизни. На берегу, как потом рассказывали очевидцы, образовался целый вал из трупов. Шутка ли – четыре тысячи человек! Спасаясь от неминучей смерти, многие кинулись-таки в воды Амура. До того берега доплыли около ста счастливчиков. Прочие погибли. Некоторые новобранцы отказались резать беззащитных людей. Так казаки приставили им шашки к горлу и сказали: сами тут ляжете, мы прибьем вас за измену.

– Выходит, за пятерых убитых при обстреле русские отправили на тот свет четыре тысячи китайцев? А может, даже шесть? – уточнил статский советник.

– Больше. Вплоть до восьмого июля таскали на берег другие партии, помельче. Пока шашки не затупились. Общим счетом еще несколько сотен прибавили к первым жертвам. Вот, прикидывайте…

– И никого потом не наказали?

– А не до того было. Боксеры устроили резню в Пекине, растерзали всех христиан, кого нашли. Они первыми показали пример жестокости. Азиатчина! Великим державам пришлось вводить в Дайцинское государство[34]34
  Дайцинское государство – одно из названий императорского Китая.


[Закрыть] войска, подавлять восстание. Когда все затихло, искать виновных в благовещенской резне показалось уже поздно. Историю постарались забыть. Тем более, повторю, что и резню в столице, и обстрел мирного города желтые начали первыми.

Они допили чай, и полицмейстер вступил в разговор:

– Видимо, наш Христосик, который потом перелицевался в Чуму, был в той толпе и помогал папаше убивать китайцев. Так следует из слов Кувалды?

– Так, – подтвердил Лыков.

Генрих Иванович продолжил:

– И эта сцена насилия и жестокости могла повлиять на ребенка очень сильно. Повредив неустойчивую детскую психику.

– Могла.

– Затем каторга, смерть отца от рук хунхузов. Опять китайцы виноваты. Ну и… Приют довершил дело: сами понимаете, что творится в таких заведениях.

Все согласились с выводами полицмейстера. Ребенок под руководством кретина-отца сделался убийцей. От такого опыта какой-то винтик сломался у него в голове. Понравилось казнить людей? Бывают такие звери… И вот звереныш вырос, вошел в силу и теперь представляет для общества большую опасность. Надо поймать его поскорее.

– Господа, – опять взял слово губернатор. – Кто там грабит полковые суммы, доподлинно мы пока не знаем. А вот кто режет китайцев, кажется, выяснили. Действительно, спасибо статскому советнику Лыкову за добытые сведения. Поразительно: чуть не в день приезда открыть то, что мы здесь долго не могли разузнать… Выскажу свое мнение, что надо бросить все силы на поиск и арест маньяка. Согласны? Если он замешан и в нападениях на казначейства, то тем лучше – одним зарядом двух зайцев.

– Мы согласны, – сразу заявил Алексей Николаевич. Он-то был уверен, что шайка Большого Пантелея замешана и там, и там.

– Тогда начинаем со сбора сведений, это по моей части, – подхватил подполковник. – Ищем все на Тертия Почтарева. Здесь у нас найдем быстро… если есть что искать. Я запрошу телеграфом канцелярию губернатора Сахалинской области – пусть скажут, что имеется у них на эту фамилию.

– Поставьте мою подпись, они быстрее ответят, – ввернул генерал.

– Слушаюсь, Михаил Михайлович. А вот что делать с приютами? Их вроде бы правда японцы переправили в нашу столицу. Туда обратиться лучше вам, господа питерцы.

– Статья о приютах была в «Тюремном вестнике», – вспомнил Азвестопуло. – Вы его выписываете?

– Мы – нет, – ответил Лединг. – Есть вероятность, что областная тюрьма выписывает. Я распоряжусь поискать.

На этом можно было расходиться. Лыков поехал допросить второго пленного, которого вчера сгреб Сергей. И долго не мог ничего добиться. Тот был напуган смертью атамана и молчал. Но в конце концов заговорил. Они впятером приехали во Владивосток из Хабаровска, промышляли три дня грабежами, и вот… Так-то он рядовой дергач[35]35
  Дергач – налетчик.


[Закрыть], по фамилии Губин. Обретался при Кувалде на вторых ролях. Отсидел два года в арестантских ротах, научился там дурному. Атаман вчерась перед грантом[36]36
  Грант – грабеж, нападение.


[Закрыть] сказал к слову, что встретил знакомца с Сахалина. Где встретил? А в пивной Быдлова на Мальцевской. Знатный такой притон, там есть особая половина, в которой посторонних не бывает, только фартовые. Вот Агафон Нефедович и стренулся. Папаша, грит, у того знакомца хунхузами конченый, а сын косорылых с тех пор на дух не переносит; вот как бывает… А куда во Владивостоке без фырганов[37]37
  Фырган – китаец (мест. жаргон).


[Закрыть]? Шагу не сделаешь, чтобы не наступить на ходю.

– Ты видел этого знакомца? – без особой надежды на успех продолжил расспросы Лыков.

– Тока со спины.

– И какой он со спины?

– Ну… обычный. Как все.

– Рост какой? А волосы темные или светлые? Как подстрижен?

– С меня напримерно будет. Волос короткий… вроде светлый…

И добавил задумчиво:

– Этова – тока со спины.

Сыщик встрепенулся:

– Что, и второй был? Высокого роста, богатырь по комплекции?

Он описал Большого Пантелея и ожидал услышать утвердительный ответ. Но арестованный озадачил статского советника:

– Никак нет, наоборот. Низкий, тощий. И калека: птичья грудь у него.

Алексей Николаевич чуть со стула не соскочил. Птичья грудь – килевидная деформация грудной клетки. Такая особая примета, что и под пальто не спрячешь.

– Точно они вдвоем были?

– Как есть, ваше высокородие. Двое. Потом кто-то их окликнул из двери, и они шибко ушли. Третий был, как вы сказали – чистый медведь!

Вот и Пантелеймон Погибельцев отыскался… Лыков отпустил дергача в камеру и пошел искать помощника. Тот сидел в архиве городского управления полиции и копался в старых делах. Рядом лежала подшивка «Тюремного вестника» за 1909 год, заложенная посредине бумажкой.

– Ну, есть там что-то? – ткнул пальцем в журнал статский советник.

– А закладка для чего? – обиделся на вопрос грек.

– Ты дело говори, а не дерзи.

Азвестопуло отложил папки и развернул вестник.

– Вот та самая статья. Какой я молодец, правда? Вспомнил ведь!

– Докладывай, – пристукнул кулаком по столу Лыков. И услышал следующее.

На Сахалине имелось два приюта для малолетних: в посту Александровский для мальчиков и в Рыковском для девочек. Когда началось вторжение, детей эвакуировать не успели. Японцы не слишком церемонились с жителями «мертвого острова», рубили им головы за дело и без дела, но детей пощадили. Они посадили их на немецкий пароход и отправили за свой счет в Одессу. Оттуда ребятню привезли сначала в Москву, а потом на станцию Княжьи Горы Московско-Виндавской железной дороги. Их оказалось семьдесят два человека: тридцать пять мальчиков и тридцать семь девочек. Сначала всех поселили в одном большом доме, на разных этажах. Но, как туманно сообщил автор заметки, вышло затруднительно. Видимо, малолетки, что постарше, подросли и возник «половой вопрос».

Тогда в городе Старица Тверской губернии наняли каменный дом и переселили туда мальчиков; надзирать за ними поручили преподавателю Старицкого духовного училища Раевскому. Девочки остались жить на станции. К ним приставили монахиню. Так длилось недолго. В 1907 году Княжегорский приют ликвидировали, его обитательниц поместили в Евгеньевский приют Санкт-Петербурга. А на следующий год закрыли и Старицкий. В нем оставался двадцать один мальчик. Их распихали по разным углам столицы.

– Надо телеграфировать в департамент, – констатировал статский советник. – Пусть срочно допросят этого Раевского, что он помнит о воспитаннике Тертии Почтареве. И запросить приюты: где жил Тертий до совершеннолетия и куда убыл.

– Я все уже отбил экспрессом за вашей подписью. С вас семь рублей.

– Молчи, балбес! Пятнадцать копеек за депешу плюс по пятаку за слово – откуда у тебя набежало семь рублей?

– А за срочность? – пытался отовраться коллежский асессор. – По тройному тарифу!

– Покажи ассигновку. Нет? Так я и знал. Отправил задарма с полицейского телеграфа, вымогатель. Видит бог, как я устал от твоих махинаций… А теперь слушай, что рассказал Губин.

И шеф сообщил помощнику последние новости. Тот сразу заявил, что состав банды ими определен. Пантелей главный, а еще он таскает на спине тяжелые несгораемые шкафы – у них нет взломщика. Парень с птичьей грудью годится лишь для легких работ: он скорее всего наводчик и стремщик. А маньяк – штатный убийца.

Питерцы отправились к Ледингу. Тот был у себя и снимал стружку с начальника сыскного отделения. Из-за неплотно прикрытой двери слышался его начальственный басок:

– Лыков два дня как приехал, а уже «языка» захватил. А ты? Шевелись! «Тюремный вестник» достал?

– Не успел, Генрих Иванович: грек перехватил. Шустрый! Не зря его Лыков при себе держит.

– Ну пускай, там наверняка ничего нету. А что с картотекой?

– Ищем, пока не нашли.

Тут питерцы влетели в кабинет, и Азвестопуло кинул на стол полицмейстеру протокол допроса налетчика Губина:

– Вот новые сведения, прошу ознакомиться.

Можно было подумать, что это он расколол арестованного!

Лединг схватил листы, пробежал глазами и стал зачитывать их вслух. Закончив, глянул на подчиненного:

– Учись, Мартынов. Вот она, питерская школа. Они всю банду вычислили, покуда ты чаи распивал.

– Ну, это лишь предположение, – осадил подполковника статский советник. – Похоже на правду, но нужны доказательства. Сергей Исаевич, имеется среди владивостокских преступников человек с птичьей грудью?

– Э-э… Надо картотеку смотреть.

– А Ударкин разве не годится? – с едва заметной иронией поинтересовался Лыков.

Местные полицейские растерялись.

– Алексей Николаич, кто такой Ударкин? – после паузы спросил Лединг.

– А помните побег из Иркутского тюремного замка ссыльнокаторжного в тысяча девятьсот девятом году? В декабре.

– Хм. Освежите в памяти, пожалуйста. Три года прошло. Да мы и не в Иркутске служим…

– Я тоже, а помню. Ударкин сбежал не из самого замка, а из пересыльного барака. Надзиратель, раззява, выпускал арестантов оправиться. Как и полагалось, по шесть человек. А впускал обратно по одному. И просчитался, не заметил, что один не вернулся. Он спрятался во дворе, а ночью перелез через ограду и скрылся.

– Но как же пропажу не заметили при вечерней поверке? – чуть не закричал Мартынов.

– Кто их знает… Но упустили. Так вот, у того Ударкина птичья грудь, что не помешало ему зарезать двух купцов в Киеве на контрактовой ярмарке. Эта гадина не только на стреме умеет стоять…

– Итак, подытожим, – деловито заговорил полицмейстер. – В банде Погибельцева, предположительно, три человека. Один имеет особую примету. Второго при его росте тоже издалека видать! Но нас больше всего интересует третий, ничем особенно не выделяющийся. Вот его я хочу взять в первую очередь. Ну? Наши действия? Идем пить пиво к Быдлову? Мальцевская, дом десять – правильно помню?

– Так точно, ваше высокоблагородие, – подобострастно подтвердил коллежский регистратор. – Ведь он у меня на связи состоит, сукин сын. Трешницу в месяц я на него трачу. И вот что получаю взамен. Эх, Быдлов, Быдлов… Не зря у тебя такая фамилия. Ну, держись!

Глава 5
Бандиты и пристанодержатели

Не откладывая в долгий ящик, полицейские отправились на Мальцевскую. Она являлась границей между Офицерской и Экипажной слободками. Улица спускалась с сопки Буссе и упиралась в берег бухты; в этом месте располагался один из трех главных городских рынков. Формально Мальцевскую относили к Офицерской слободе, поскольку одноименный овраг был справа от нее. Но местные считали иначе. Аборигены Экипажной ходили туда пить пиво и буянить.

В арестную команду опять включили шесть сыскных. Однако на этот раз их подкрепили восемь городовых Второго участка во главе с помощником пристава штабс-капитаном Кариным. Видимо, штурмовать русский притон было много опаснее, чем китайский.

Мартынов, уязвленный, что питерцы объехали его на вороных по всем статьям, повел дело жестко и умело. Пивную незаметно оцепили, воспользовавшись сумерками. В праздничный день пивным полагалось закрываться в восемь вечера. Было уже начало девятого, но никто не собирался расходиться; внутри полным ходом шла гулянка. Нестройный хор пьяных голосов пел:

 
Когда я был свободный мальчик,
Не знал я горя и нужды.
Родные все меня любили,
Пока не сбился я с пути…
 

Люди Карина спрятались в подворотне, а сыскари ворвались внутрь сразу через обе двери. Лыков побежал в дальнюю половину, которую арестант Губин выдал как главный притон. Там сидело семеро. При виде полиции они вскочили и выхватили кто нож, кто револьвер. Началась свалка, один успел выстрелить, но его тут же повалили и начали метелить ногами. Алексей Николаевич выбрал самого дюжего и попытался его скрутить. Тот сопротивлялся отчаянно. Оба упали на пол, и бандит оказался сверху. Он все старался залезть себе в карман, а сыщик не давал. Длинное пальто мешало питерцу, сковывало движения. Барахтаться бы им так еще долго, но подоспел Азвестопуло и ударом в ухо сбил противника с шефа. Тот поднялся, помятый и изгвазданный, осмотрелся и присвистнул.

В зале царил полный разгром. Городовые, разгоряченные схваткой, вязали пленных, осыпая их зуботычинами. Двое фартовых валялись на полу, не в силах подняться. На подоконник складывали отобранное оружие и скоро насобирали целый арсенал. Надзирателю Колмакову разбили голову бутылкой, и Мартынов лично его перевязывал.

Алексей Николаевич за бороду поднял своего соперника, поставил перед собой и внимательно разглядел.

– Кто будешь? – спросил он сурово.

– Бродяга. Покушать зашел.

– А чего боролся?

– С перепугу. Ворвались какие-то, давай всех бить, я и подумал, что налет.

– Да? Налет на фартовый притон? Ты мне черта в чемодане не строй.

– А я почем знаю, что здесь притон? – вызывающе ответил пленник. – В первый раз тут.

Лыков не сводил с него глаз, он сразу почуял неладное в незнакомце. Подошел Мартынов и тоже начал разглядывать парня.

– Сергей, не узнаешь? – спросил вдруг Лыков у помощника. – Это же Конышев!

Азвестопуло высказал сомнение:

– Тот вроде моложе. Да и откуда ему взяться во Владивостоке?

– Он выглядит старше из-за бороды.

– Ну не знаю, не уверен…

Мартынов недоуменно спросил:

– Кто такой Конышев?

– В управлении расскажу. Вяжите его как следует, такую птицу упускать нельзя.

Парень запротестовал:

– Иванов я, Иван Павлович, крестьянин Орловской губернии. Паспорт украли, вот и хожу бесписьменный. Кого хошь спросите!

Городовые, не обращая внимания на его слова, связали «крестьянину» руки и вывели на улицу. Статский советник отправился следом. Под фонарем стоял Лединг в позе победителя. По всему выходило, что облава дала крупный улов. Один Конышев – если, конечно, это был он – чего стоил. Прочие посетители пивной явно относились к преступному миру. Сопротивление, которое они оказали полиции, говорило само за себя. Просто так русские бандиты с сыскарями не тягаются, не хотят отягощать себе статью обвинения. Видимо, этим попадаться было нельзя. Ну, разберемся…

Пешком от Экипажной слободки до Комаровской было не дойти, да еще с арестованными. Пришлось искать извозчиков. Легковым извозом во Владивостоке занимались исключительно русские, а в грузовом отличались китайцы. Их и подогнали к пивной. Рассадили пленных вперемешку с городовыми по грязным телегам, начальство набилось в пролетку; Мартынов вынужден был сесть на облучке рядом с возницей. Когда проезжали мимо Восточного института, один фартовый спрыгнул и кинулся наутек. Его тут же поймали, отлупили ножнами и усадили обратно. Пока ехали, городовые считали своим долгом дать ему банку в спину…

В кабинетике Мартынова собралась куча народу во главе с самим полицмейстером. Фартового, который боролся с Лыковым, усадили на стул, и все внимательно принялись его разглядывать. Принесли розыскной циркуляр на беглого преступника Сергея Иванова Конышева с указанием примет: вроде он, а вроде и не он… Штабс-капитан Карин почувствовал себя участником большого дела, воодушевился и стал вслух зачитывать перечень преступлений беглеца:

– Ссыльнокаторжный из крестьян села Владыкино Чембарского уезда Пензенской губернии, приговорен к двенадцати годам за разбой с убийством. До каторги не доехал! Первого апреля бежал из Пензенской тюрьмы вместе с одиннадцатью политическими. Вечером они закололи кинжалами двоих надзирателей и ранили третьего…

Полицейские зашумели, Мартынов без раздумий врезал арестованному по физиономии. Азвестопуло оттащил его, и помощник пристава продолжил:

– Преступники выбрались из камеры через отверстие в потолке и попали на крышу. Оттуда бросили бомбу на внутренний двор, чтобы отвлечь внимание надзирателей. И стали спускаться вниз по веревке, свитой из парусины матрасов. Во дают, сволочи… Первого, кто спустился, тут же свалил часовой. Молодец! Тогда во двор бросили еще бомбы, уже весьма значительной разрушительной силы. Где они взяли все это в тюрьме: кинжалы, бомбы? А?

Лединг оборвал подчиненного:

– Штабс-капитан, давайте без комментариев!

Помощник пристава продолжил обиженным тоном:

– Под прикрытием дыма беглецы спустились во двор и кинулись к воротам. В столкновении со стражниками и часовыми еще семеро из них были убиты. Но троим удалось скрыться: политическим преступникам Великопольскому и Щеглову, которых ждал военный суд, и уголовному Конышеву.

Мартынов тут же откомментировал:

– Где Пенза, а где Владивосток… У нас таких сроду не было.

Поднялся шум, каждый выдвигал идеи, но Лыков одним рыком потушил спор. И завершил его предложением:

– Надо дактилоскопировать подозреваемого. И срочно, вне всякой очереди, отослать его пальцевые отпечатки в Центральное дактилоскопическое бюро Главного тюремного управления. Я пошлю экспресс Хрулеву и попрошу ответить максимально быстро[38]38
  С.С. Хрулев – начальник Главного тюремного управления; Конышев действительно был впоследствии опознан по пальцевым отпечаткам и водворен на каторгу.


[Закрыть].

На том и порешили. Начальство разошлось, а сыскные начали оформлять остальных пленных. Среди них сразу же опознали троих налетчиков из Николаевска, которых давно разыскивали за ограбление магазина Скидельского. Выявили двух дезертиров. Один при побеге из Южно-Уссурийской отдельной кадровой обозной роты украл десять винтовок. Второй – матрос подлодки «Палтус» из состава Отряда подводного плавания в Тихом океане – стащил инструкции по управлению судном. Контрразведка подозревала, что их заказала негодяю какая-то враждебная нам секретная служба, или германская, или японская. Лединг лично повез его на гарнизонную гауптвахту. Захотел повысить свои фонды у военных…

После разбора фартовых настала очередь владельца заведения. Быдлов, понимая, что попался, решил не запираться и подробно рассказал о своих завсегдатаях. Но, как только сыскные спросили его о банде Большого Пантелея, сразу замкнулся. Он утверждал, что знать не знает ни самого маза, ни его подручного с птичьей грудью, ни тем более Чуму.

Алексей Николаевич вызвал на очную ставку налетчика Губина, и тот стал уличать лжесвидетеля. Но хозяин пивной не поддавался. Его голос против голоса скока[39]39
  Скок – налетчик.


[Закрыть] сводил показания Губина на нет. Следователь не примет такого аргумента. Других очевидцев не имелось. Допрос зашел в тупик.

Лыков подсел к арестованному и сказал с нажимом:

– Не хочешь нам помочь – пеняй на себя. Я сделаю вот что: сообщу китайцам, что ты укрывал маньяка. Да-да, тот третий, по кличке Чума, и есть маньяк, который режет желтых. Одиннадцать человек уже казнил, из них двум отнял головы.

– Вот же нелюдь… – пробормотал Быдлов. – А вы хотите, чтобы я против него показания дал. Он же и меня на саксон[40]40
  Саксон – финский нож.


[Закрыть] наденет.

– А ты знаешь, почему сыскную полицию называют трепальней? – продолжил угрожать статский советник.

– Бить будете? Я в прокурорский надзор пожалуюсь.

Все вокруг дружно рассмеялись. Питерец обратился к чинам сыскного отделения:

– Господа, вы умеете так лупить, чтобы небо с овчинку показалось, а следов на теле никаких?

– Знамо дело, ваше высокородие! Дайте нам этого бурундука на день-другой, мы уж потешимся…

Лыков отстранился от арестованного и глянул на него как солдат на вошь:

– Дело с китайцами, что у вас по улицам безголовые валяются, дошло до Петербурга. Меня оттуда прислали. Давай знакомиться: чиновник особых поручений в пятом классе при министре внутренних дел Лыков Алексей Николаевич. Из столицы знаешь кого командируют? Тех, кто порученное дело доводит до конца. Мне поручили, и я доведу. Останешься ты при этом жить или подохнешь – мне плевать. Главное – найти маньяка и прекратить его. Какой тебе, дураку, прокурорский надзор? Кто будет тебя защищать в таких обстоятельствах?

Быдлов понуро молчал. Статский советник повернулся к Мартынову:

– Сергей Исаевич, давайте его отпустим, а вы через агентуру осведомите китайцев, что он укрывает маньяка.

– Сделаем, ваше высокородие.

– Китайцы, про коих вы говорите, ничего мне не сделают, потому – сами напуганы, – заерзал притонодержатель. – А вот ежели я про Чуму начну болтать, явятся другие. С меня с живого кожу сдерут. Там звери похлеще Чумы!

– И правильно сделают, – одобрил Лыков, сверля пивного торговца взглядом. – Ну? Что еще за другие?

Тут он вспомнил догадку военного губернатора, что убийства на улицах творятся по приказу пекинской власти. И брякнул наудачу:

– Те, которые поручили Чуме резать непослушных? Чтобы свои испугались и начали домой возвращаться?

Тот кивнул.

– Так-так… Знаешь их?

– Угу. В китайской полиции имеются свои сыщики. Ни Порнек, ни Блук, ни сам Лединг для них не начальство. Подчиняются они только…

– Юйхундэ? – спросил коллежский регистратор. – Он ведь на самом деле руководит китайской полицией?

– Кабы так, – вздохнул Быдлов. – Там другой человек есть, настоящий, а не подставной. Имя ему Тунитай.

– Впервые слышу, – удивился Сергей Исаевич, и вполне искренне. – Что еще за бес, откудова взялся? Чем он официально занимается? Говори!

– Погодите, дайте с мыслями собраться, – взмолился арестованный. – Голова в ставку идет, моя голова!

Он немного отдышался и продолжил:

– Те сыщики преданы Тунитаю как псы. Разорвут в клочья любого по его команде. И народ отборный – все владеют секретными приемами китайской борьбы, голыми руками вооруженного одолеют. К ним и подойти-то боязно.

– Откуда взялся твой… как его? Кем значится в адресном столе? – опять насел Мартынов.

– Тунитай уже год как во Владивостоке. И он самый страшный тут человек, хлеще всех хунхузов, вместе взятых. Почему – не спрашивайте. Так вот, его сыщики у меня в заведении встречались с Чумой. У них и узнавайте, где эту дрянь найти. А мое дело сторона: налил им пива и уйди.

– Только с Чумой? – усомнился Алексей Николаевич. – А не со всей бандой? Ребята ведь все у тебя столовались. Разве не так?

Быдлов стал наконец признаваться:

– Сразу-то я не понял, что за люди. Потом дошло. Большой Пантелей – фигура известная, его всякий знает. Он заходил несколько раз. Были с ним какие-то глоты, и не двое, как вы спрашивали, а трое. Все мне незнакомые, я на них и не смотрел – чего шушеру разглядывать? Вот. А теперь за ними висельное дело, и меня обрат на каторгу утянут! Или китайцы казнят. Дайте мне защиту, тогда я подпишу полное признание.

– А много ли ты знаешь, чтобы нам с тобой договариваться? – нахмурился статский советник. – Где квартирует Большой Пантелей, навряд ли он тебе доложил… Подручных его ты не разглядывал. Ну? Что у тебя в рукаве? Клади на стол.

– Один козырь есть, ваше высокородие. Обещайте только китаезам не говорить, Христом Богом молю, и сдам я все, что знаю.

Лыков покосился на Мартынова, тот кивнул. Ясное дело, после такого признания Быдлов станет настоящим осведом[41]41
  Освед – осведомитель.


[Закрыть], а не липовым, каким был до сих пор. Выдать авторитетного фартового – за такое везде зарежут. Начальнику отделения было выгодно, чтобы пивоторговец оказался у него в руках.

– Мы с Мартыновым согласны, – веско сказал статский советник. – Я скоро уеду, а дальше Сергея Исаича не пойдет. Китайцам сдавать тебя не станем. Выкладывай свой козырь.

– В Матросской слободке он прячется. И люди его там же. По разным квартирам, но место сборное у них есть. Называется среди обывателей «Шуры-муры». Так-то по бумагам это кондитерская, там якобы продают съестное для употребления на месте. А на самом деле притон похуже моего.

– Как фамилия владельца? – взялся за карандаш коллежский регистратор.

– Промысловое свидетельство выдано на имя мещанина Кедроливанского. Видать, из духовных. Заправляют всем сахалинцы. Слышно, что это заведение Марка Лобацевича.

– Понятно… – протянул главный городской сыщик. – Следовало ожидать…

Лыков поднялся, подмигнул Азвестопуло:

– Мы с Сергеем Маноловичем прогуляемся, а вы поговорите. Когда нам прийти?

Мартынов почесал нос:

– Брать «Шуры-муры» нужно под утро. Раньше какой смысл? Хлопнем по пустому месту. Лишь бы этот гад никого не зарезал сегодня. Жду вас к двум часам ночи.

Коллежский регистратор сглазил. Когда питерцы явились в отделение к указанному времени, он чистил наган и сквернословил.

– Что? – замер статский советник.

– А то, что найдена новая жертва. На этот раз кореец, а не китаец. Личность пока не установили, но почерк тот же. Голова отрезана, валялась в речке Объяснения позадь ипподрома. А тело лежало в ста саженях. Свидетели видели, как он, сволочь, по бережку разгуливал… с головой в руках.

По лицу Мартынова гуляли желваки. Точно такие же появились у Лыкова, Азвестопуло скрипнул зубами.

– Едем, – буркнул статский советник.

Опять арестная команда отправилась в ночь. Похоже, люди Мартынова не знали покоя. Тяжелая у них служба, вот они и гнутся, а иные и ломаются. У надзирателя владивостокского сыскного отделения оклад жалованья составлял сорок пять рублей плюс по пятнадцать рублей им ежемесячно выплачивали из паспортных сумм[42]42
  Паспортные суммы – сборы за выдачу паспортов.


[Закрыть]. У городового сыскного отделения – тридцать рублей на все про все. Всем набегало еще по червонцу за счет экономии от неполного штата, но приходилось отрабатывать за двоих… Сергей Исаевич потому еще был зол, что только что уволил городового Попету. Тот вздумал вымогать взятку у китайца из Косого переулка. А ходя дал грифованную[43]43
  Грифованная – с записанным номером.


[Закрыть] пятерку и пожаловался полицмейстеру. Взяли парня, нашли меченые деньги и сразу пинка под зад. Позор на весь город… Поэтому сегодня для усиления команды взяли околоточного надзирателя Дзенита.