Текст книги "Жажда"

Гарретт мягко отстраняется от меня.

– Едем, – говорит он упавшим, усталым голосом.

Мы собираемся ехать назад тем же путем, но не успеваем мы отправиться, как мое внимание привлекает нечто, происходящее на противоположной стороне улицы. Оттуда доносятся крики, и мы видим троицу парней примерно нашего возраста, а может быть, постарше на год или два. Встав кружком, они играют в какую-то игру, словно сейчас самое время для игр и прочих развлечений. Я поворачиваю велосипед, чтобы подъехать к ним и узнать хоть что-нибудь о том, что происходило на пляже, но, вывернув из-за припаркованной машины, вдруг вижу картину во всей ее полноте.

Парни не играют. Они толкают друг на друга пожилого мужчину лет шестидесяти или больше. Их трое, и старик не в состоянии защитить себя. Недолго думая, я спрыгиваю с велосипеда и, сжав кулаки, направляюсь к парням.

– Алисса, стой! – кричит Келтон, но меня уже не остановить.

– Эй! – кричу я, подходя. – Какого черта вы здесь устроили?

Самый высокий из парней поворачивается ко мне. У него взъерошенные высвеченные волосы и холодные голубые глаза. Он выглядит как качок, но, судя по обильному пирсингу, таковым не является.

– Отвали! – бросает он мне.

Человек, которого они толкают, оступается и падает, и главарь бьет его. Он бьет его ногой!

– Оставьте его в покое! – кричу я. – Не то я позову полицию с берега.

– А им наплевать, – смеется один из парней. – У них там есть, что охранять.

– Вы звери! – кричу я, и парень с голубыми глазами поворачивается ко мне. Во взгляде его – хищный блеск.

– Звери? Мы звери? Ты меня не знаешь.

– Я знаю все, что нужно. Вы избиваете бедного беззащитного старика.

– А ты знаешь, что делала эта старая задница? – спросил голубоглазый. – Он прятал в свою машину бутылку воды. И не поделился! Ни единой каплей!

– И что? – возражаю я. – Это его вода. А у вас на нее никаких прав!

– У нас есть все права!

И только теперь я вижу, насколько пересохли его губы. Они не просто высохли, но запеклись, потрескались и уже начинают кровоточить. Да и его приятели явно не в порядке. Кожа истончилась и посерела, как у прокаженных. В уголках губ белый сухой налет, глаза блестят безумным блеском.

Голубоглазый наносит еще один удар:

– Где твои долбаные ключи? Отдавай!

– Прошу вас, – умоляет старик. – Мне нужна эта вода. Она нужна мне для моей семьи!

– Мне она тоже нужна, старый придурок. Думаешь, если ты гоняешь на «БМВ», твоя жизнь значит больше, чем моя?

Он не успевает нанести еще один удар, потому что я врываюсь в их стаю. Удар голубоглазого приходится мне по икроножной мышце. Будет приличный синяк, но я, по крайней мере, спасла старику ребро или два.

– Вы не обязаны ничего им отдавать, – говорю я, присев к несчастному, но старик слишком напуган, чтобы продолжать сопротивляться. Он роется в карманах, достает ключи от машины и протягивает их голубоглазому блондину. Но тот не успевает их взять – ключи оказываются зажатыми в моем кулаке.

– Ты их не получишь, – говорю я.

Старик, на которого парни уже не обращают внимания, отползает в сторону. Ему наплевать и на машину, и на воду – лишь бы остаться в живых. И тут я понимаю: он в живых, может, и останется, а я – нет. Блондин хватает меня за руку и вздергивает вверх. На шее у него татуировка, пульсирующая ненавистью. Знак биологической опасности – четыре кольца, три из которых разомкнуты вовне.

– Покажи ей что почем, Дэлтон, – советует голубоглазому один из его приятелей.

– Постой-ка – может, у нее тоже есть вода, – предполагает другой.

Блондин по имени Дэлтон пытается вырвать ключи из моей руки, но я не отдаю. Этот недочеловек ничего от меня не получит. Его глаза рыщут по моему лицу, а потрескавшиеся губы складываются в зловещую улыбку. Безумную и угрожающую.

– У тебя на лбу пот, – шипит парень. – Значит, ты пила воду.

Улыбка исчезает с его лица.

– Где твоя вода?

– Убери свои лапы от моей сестры, – слышу я голос Гарретта. Он бросается к нам, но один из парней хватает его. Я пытаюсь вырваться, но сил у меня меньше, чем для этого нужно.

– Где твоя вода? – не унимается голубоглазый.

И вдруг на меня что-то находит. Моя природная, моя животная сущность.

– Вот она, – произношу я и плюю голубоглазому в физиономию.

Как ни странно, он не обескуражен. И неожиданно мною овладевает странное чувство – словно сигнал тревоги звучит в моем сознании, но я неспособна определить его источник. Но когда я вижу, как голубоглазый собирает мою слюну со своей щеки, источник тревоги становится мне понятен. Ужас, который я испытываю, почти выворачивает меня наизнанку. Он пока еще не пошевелил и пальцем, но я уже знаю, что он сделает в следующее мгновение.

Голубоглазый смотрит на свои пальцы, на которых блестит моя слюна, и вдруг… слизывает ее. Я вновь пытаюсь вырваться, но Дэлтон не отпускает. Прижимает меня к стене и, приблизившись лицом к лицу, смотрит в глаза.

– Ну-ка, еще разок, – требует он. И когда я отказываюсь, с силой прижимает меня к себе – так, что я не в состоянии даже двинуться.

– Давай-ка, или, клянусь, я их из тебя высосу, – шипит он и придвигает свой рот к моим губам.

И тогда доносится голос, несущий спасение:

– Отпусти ее или я вышибу тебе мозги!

10) Келтон

Мне не хотелось доставать пистолет, но в тот момент, когда этот ублюдок близко придвинулся к Алиссе, сработал некий защитный инстинкт. Теперь ствол моего «Руджера» направлен ему в голову. Я мог бы прицелиться в спину, но тогда, выстрели я, пуля прошла бы насквозь и попала в Алиссу. Но парень выше, чем она. Если я выстрелю ему в голову, Алисса не пострадает.

Как только приятели голубоглазого видят мое оружие, они отпускают Гарретта и убегают. Но блондин все еще держит Алиссу.

– Я сказал, отпусти ее, – повторяю я.

Моя рука дрожит. Я пытаюсь удержать оружие двумя руками, но и это не помогает.

Голубоглазый поворачивается. Алисса, воспользовавшись моментом, освобождается и отбегает к Гарретту, чтобы защитить его в случае необходимости.

Голубоглазый подонок стоит передо мной с таким видом, будто ему наплевать, нажму ли я на курок или нет. Словно он уже смирился с мыслью о смерти.

Я смотрю в его холодные голубые глаза, потом перевожу взгляд на ствол своего «Руджера». Мои руки не просто дрожат, они трясутся. Трясутся! Я пытаюсь остановить это, но, похоже, руки не в состоянии принять сигнал, посланный из моего мозга, словно подключены они к совершенно другому, постороннему телу.

И вдруг мною овладевает липкое паническое чувство, которое, зародившись в груди, давит на мои легкие так, что я не в силах даже вдохнуть.

– Он выстрелит! – кричит Алисса. – Тебе лучше убраться вслед за своими приятелями.

– Нет, – произносит голубоглазый.

Просто «нет».

И делает шаг в мою сторону.

Или не делает? Я не осознаю этого, потому что перед глазами плывут круги, а мозг отказывается служить, вырубая в моем теле систему за системой.

– Келтон, стреляй! – кричит Гарретт.

Но я не могу. Несмотря на все тренировки, на все, что рассказывал и показывал мне отец по части искусства самообороны и обращения с оружием, какой-то клапан внутри меня закрылся наглухо и блокирует все мои способности. Я не могу нажать курок.

И голубоглазый понимает это.

Он бросается вперед и сшибает меня с ног, при этом пистолет летит в сторону. Я не могу позволить этому подонку забрать мое оружие – он нас всех убьет. Он ведь безумен, это факт! Я бросаюсь на него, и мы боремся, катаясь в пыли.

Пистолет падает в заваленную мусором сточную канаву. Мы оба – и я, и голубоглазый, – пытаемся добраться до него, отчаянно отбиваясь друг от друга. Я добираюсь первым туда, где, по моим прикидкам, упало оружие, но пистолета там нет. И, подняв глаза, я с удивлением вижу, что надо мной стоит девушка, появившаяся словно из ниоткуда. До этого я ее здесь не видел. И она держит в руке мой пистолет, направив его прямо на меня.

Передернув ствол, она точным движением знатока досылает патрон, но, как я понимаю, даже если она нажмет на курок, то ничего не произойдет – я же не снял пистолет с предохранителя! И тут девушка улыбается – почти чарующе. И я соображаю: пистолет направлен не на меня, а на голубоглазого, который барахтается на земле у меня за спиной.

Уверенным жестом незнакомка предлагает мне отползти в сторону и упирает ствол прямо в голову голубоглазому – тот, не успев подняться во весь рост, садится и, откинувшись на руках, с ужасом смотрит на девушку с пистолетом. Я же бросаю взгляд на Алиссу, которая не меньше, чем я, ошеломлена и напугана появлением незнакомки, поскольку ни мне, ни ей неясны ее намерения. Изо всех сил я пытаюсь справиться с волнением и остатками паники.

Блондин морщится, в то время как девушка все сильнее прижимает ствол к его лбу. Ее он боится явно больше, чем меня. Он бормочет извинения – какую-то чепуху, только бы выиграть время.

– Это не я, а они. У них есть вода. Почему я?

– Почему ты? – переспрашивает девушка странно спокойным голосом. – Может, мне просто не нравится твое лицо. Когда-то это было милое личико. Хорошенький пляжный мальчик – вот ты кто. Сколько раз такие, как ты, бросали меня и вытирали об меня ноги!

Странно! По ней не скажешь, что об нее можно вытереть ноги. Она не просто крутая – она фантастически привлекательна, хороша какой-то дикой, необузданной красотой. Темной и таинственной. Но, может быть, ее бросали оттого, что считали психичкой, ненормальной?

Девушка отбрасывает со лба темную прядь волос, из-под которой смотрят ее непроницаемые темные глаза – смотрят совсем не так, как смотрел голубоглазый.

Она протягивает руку Алиссе, не отводя пистолета от головы блондина.

– Ключи! – говорит она.

Алисса стоит, не двигаясь.

– Ключи! – вновь требует незнакомка. – Ключи, или я его убью.

И тут мозаика в моей голове начинает складываться. Если эта девушка знает про ключи, она здесь не случайно. Не просто проходила мимо. Она все видела. Но если она все видела, почему думает, что Алисса будет спасать этого голубоглазого подонка?

И тут я понимаю, почему она так думает.

Потому что Алисса готова спасать и защищать кого угодно – такова ее натура. И эта девушка поняла про Алиссу все за считаные секунды, в течение которых она за ней наблюдала.

– Пожалуйста! – почти плачет голубоглазый. Если бы в нем было достаточно воды, он, наверное, намочил бы штаны. – Пожалуйста! Там мои мать и сестра… Они надеются, что я вернусь и принесу воды. Если ты убьешь меня, они тоже умрут.

– Что за отстой! – восклицает девушка и еще сильнее прижимает ствол к голове блондина. Потом вновь обращается к Алиссе:

– Ну? Получу я ключи?

– Хорошо, – говорит Алисса примиряющим тоном. – Никто не должен умирать.

– Нет! – кричит Гарретт. – Пусть она его застрелит!

Но Алисса не обращает внимания на вопли Гарретта и отдает ключи. Получив их, девушка отводит ствол от головы голубоглазого, поднимает ногу и, уперев стопу в его грудь, толкает. Тот, охнув, падает навзничь.

Что это за девица, черт возьми? На первый взгляд, она подчиняется какому-то безумному порыву, но, если подумать, она совсем не импульсивна. Скорее, умна и расчетлива.

Голубоглазый же продолжает лежать в пыли, свернувшись калачиком, и всхлипывания сотрясают его плечи. Таким, плачущим и побитым, он и останется до конца времен.

11) Алисса

Я увидела ее первой – как она вылетела из потайной двери в тот самый момент, когда Келтон выронил пистолет. Увидела усмешку на ее лице, когда она подобрала оружие. Все произошло почти мгновенно, тем более, что мне в этот миг нужно было одно – защитить Гарретта. Кстати, Гарретт был единственным из нас троих, кто хотел, чтобы мозги голубоглазого оказались на тротуаре. Об этом я пока не думаю. У нас новая угроза – эта девушка.

Одета в черное. Длинные темные волосы. Смуглая. Трудно что-либо сказать о ее этнической принадлежности. Кто-то вроде нас с Гарреттом. Кстати, о нас тоже никто не может сказать ничего определенного, в чем есть и минусы, и плюсы. Девушка хорошо сложена, в отличной форме. На коже в нескольких местах синяки. На руке – глубокий порез. Бог знает, где она его получила!

На щеках – странный румянец, словно у нее жар, хотя явно не от жажды. Отчего – определить не могу. Единственное, что я знаю наверняка – она достаточно хладнокровна, чтобы как бы между прочим ткнуть пистолетом в голову человеку. Так же легко, вероятно, она могла бы и выстрелить. Она спасла нас. Но почему? Только чтобы получить эти ключи? И пистолет Келтона по-прежнему у нее в руках. И, главное – насколько мы в безопасности?

– Это было круто! – говорит Гарретт, и глаза его сияют, словно он только что был спасен какой-нибудь феей из комиксов.

Девушка идет прочь, но я догоняю ее. Следом за мной тянутся Гарретт и Келтон.

– Эй, послушай! – окликаю я незнакомку. – Это наш пистолет.

Ни на миг не задержавшись, она отвечает:

– Не думаю. Я спасла вас от этого водяного зомби, поэтому пушка принадлежит мне. Честный обмен.

– Водяной зомби, – задумчиво произносит Келтон. – Точное название.

– Человеческое тело на шестьдесят процентов состоит из воды, – начинает объяснять незнакомка. – Не знаю, при каком проценте оно завяливается, но тот парень уже на пути к тому, чтобы стать вяленым.

Я бросаю взгляд на голубоглазого парня, который все еще лежит, согнувшись, возле театра. Как все быстро меняется. Минуту назад он представлял страшную опасность, а теперь так беспомощен! И сколько еще водяных зомби мы встретим по пути домой, не имея возможности защититься? Неожиданно такой уютный и безопасный мир, который я до этого знала, превратился в ад, полный жутких, неведомых чудовищ. И что страшнее – эти чудовища или же странная девушка, что нас спасла?

– Послушай! – обращаюсь я к ней. – Если ты собираешься взять эту машину, ты можешь, по крайней мере, подвезти нас.

Девушка неожиданно поворачивается ко мне, и в глазах ее загорается гнев.

– Да кто ты такая? – произносит она со спокойной яростью. – Паинька-отличница из образцовой американской семейки? Почему ты думаешь, что все люди в этом мире обязаны тебе служить?

– А чего ты психуешь? – спрашиваю я, чувствуя, как и во мне поднимаются гнев и раздражение.

Незнакомка делает шаг в мою сторону, подойдя на пугающе близкое расстояние. Краем глаза я вижу, что рука ее крепко обхватывает рукоятку пистолета. Пытаюсь не показать страха.

– Скажи, что здесь произошло, – говорю я. – Мы ищем своих родителей, но их нигде нет.

Услышав мои слова, девушка смягчается. Может быть, она не так уж и бездушна?

– Ничем не могу помочь, – произносит она. – Тут было невесело. Это все, что я знаю. А вам лучше забраться под свой камешек и не высовываться, пока тут все не рассосется.

И тут Келтон, который чувствовал себя подавленным с того момента, как потерял свой пистолет, говорит:

– У тебя рана на руке инфицирована.

– Это просто царапина, – отвечает незнакомка, обернувшись к нему.

– Я-то знаю, что такое инфицированная рана. Это очень опасно.

Она смотрит на Келтона, но уже не с таким высокомерием во взгляде.

– И что?

– Если инфекция попадет в кровь, ты пожалеешь, что умираешь не от жажды. Но у меня дома есть антибиотики. Довези нас, и у тебя будет все, что нужно.

Девушка, накручивая прядь волос на палец, размышляет. Я пытаюсь определить ее возраст. На вид ей девятнадцать, хотя, судя по ее поведению, может быть и больше. Правильно ли мы поступаем, думая взять ее с собой? Вряд ли. Но теперь все хорошие идеи несут на себе отпечаток плохих.

– У вас хоть имена-то есть? – спрашивает она.

– Я Алисса, – отвечаю я. – Это мой брат Гарретт. А это – Келтон.

– Келтон? – усмехается она. – Кто назвал этого парня Келтоном?

Тот вздыхает:

– Я сам постоянно задаю себе этот вопрос.

Незнакомка улыбается. Оказывается, не такая уж она и психопатка.

– Я Жаки, – представляется она. – И вам лучше не врать насчет антибиотиков. А теперь давайте убираться отсюда.

Я смотрю на наши лежащие на улице велосипеды и думаю: если это единственные жертвы на сегодняшний день, то слава богу.

12) Жаки

Когда бросаешь вызов вселенной, предлагая ей покончить с тобой, это круто! Наверное, каждому знакомо подобное чувство. Когда, например, на полной скорости вылетаешь на противоположную полосу движения. Или прыгаешь с балкона. Или играешь в русскую рулетку с револьвером, о котором, как считает твой отец, ты и понятия не имеешь. Не то чтобы ты действительно совершал все эти глупости, но это чувство всегда с тобой – как ветерок, что дует в спину, когда ты стоишь на самом краю утеса. Ветерок, нашептывающий негромко и сладко: «А что, если… А что, если…»

Это то, что мой психиатр, доктор Квэк, называет «Зов Пустоты». Это реальная вещь, она описана в психиатрических журналах. Без дураков.

Это неоднократно испытанное мною чувство. Именно им я и живу. Я ем, сплю и мечтаю о пустоте, и когда она называет меня по имени, я – в первых рядах зрителей, у самой сцены.

Думаю, тот блондинистый придурок с пляжа увидел отблеск того, о чем я говорю, когда я приставила пистолет к его башке. Не то чтобы я действительно собиралась спустить курок. Но что, если…

Я даже не думала ему угрожать. Да и, вообще, кого-либо спасать. Я – не спасительница и не мученица. Никоим образом. Подвиг привлекает слишком много постороннего внимания, а мне это и даром не надо. Сначала я собиралась посмотреть до конца сцену, где трое парней выбивали из старика ключи от машины. В этой ситуации и я могла бы получить свою порцию воды. Но тут вмешалась эта девица со своей маленькой свитой, и все усложнилось. Как только я увидела того типа с пистолетом в руке, то поняла, чем это все кончится, если я не вмешаюсь. Зато теперь у меня есть машина, оружие и, не исключено, какое-то количество воды. Неплохой результат.

Будь у Алиссы и ее компании хоть чуточка здравого смысла, они моментально смотались бы, удрали от меня, как это сделали дружки голубоглазого блондина. По крайней мере, это было бы логично. Но исчерпание ресурсов сделало людей непредсказуемыми.

Причина, по которой я не расскажу о том, что случилось на пляже вчера, банальна: ничто из того, что я могла бы ей сообщить, не поможет ей принять реальность произошедшего. Считайте, что мое молчание – это форма сострадания.

Да, я оказалась там вчера. Не в первых рядах желающих получить воду, но вовремя, чтобы увидеть, как все пошло вразнос.

Так вот, около недели я жила в доме, стоявшем над одной из бухточек на побережье Лагуна-Бич. Там на каминной трубе была здоровенная железная буква «Д», и я думаю, что дом этот когда-то принадлежал Бетти Дэвис, моей любимой актрисе прошлых лет. Она была не слишком красивой, но жутко сексуальной. Я не знаю, кому принадлежит этот дом теперь, но летом они там не живут. Толстосумы не для жизни покупают дома; так они вкладывают деньги. Если они достаточно богаты, им нет нужды сдавать свою недвижимость, а потому в Лагуна-Бич всегда есть места, где можно остановиться и пожить в свое удовольствие. Если видишь на доме предупреждение об установленной там сигнализации, это верно лишь в одном случае из пяти. А с моими навыками взломщика и способностью не привлекать ничьего внимания я всегда обеспечена роскошным жильем.

Обычно я поступаю так: поживу с недельку, потом сматываюсь, тщательно убрав за собой, словно я агентство по найму жилья. Все оставляю в полном порядке – так, что хозяева не могли бы заподозрить, что в их доме кто-то гостил. Но подозрения возникают, потому что я всегда оставляю на видном месте открытку с киской Китти и благодарностью за оказанное гостеприимство, а в холодильнике – запас «Доктора Пеппера» для очередного незваного гостя. Какой смысл жить, если не можешь всласть подоставать ближнего своего?

Руку я порезала, когда влезала в свое последнее жилище через окно туалета на втором этаже. Подумаешь, небольшая ранка – если бы не тотальное отключение воды. Как и всех, меня это событие застало врасплох, хотя обычно я более осмотрительна. А когда власти объявили, что будут опреснять морскую воду на пляжах Южной Калифорнии, а это рукой подать от моего жилища, то я взяла с дюжину пустых бутылок и сунула в рюкзак. Туда же я положила и свои вещи, где почти на каждой – эмблема этой японской кошечки, Китти. Я к ней неравнодушна, и это доставляет мне некое нездоровое удовольствие – так матерый байкер тащится оттого, что под потертой кожей куртки и штанов носит женское кружевное бельишко.

Прибыла я примерно за час до того момента, на который была назначена раздача воды. Но оказалось, на берегу уже выстроились очереди, вытянувшиеся на набережную и мимо театра уходившие на боковые улицы. Там были сотни, если не тысячи людей. Я – из принципа – никогда не стою в очередях. Всегда внедряюсь, и, как правило, в голову очереди, причем делаю это так мастерски, как Дэйв Копперфильд заставляет исчезнуть статую Свободы. Нужно только найти правильную прореху в длинной череде людей. Поэтому я притормозила у входа на пляж и стала наблюдать.

Опреснители оказались много меньше размером, нежели я ожидала. Обслуживающий персонал выглядел, как люди из Федерального агентства по чрезвычайным ситуациям, но одеты они были не в обычные робы кобальтового цвета, а в небесно-голубые. Похоже, прислали не профессионалов, а волонтеров. Этого только не хватало! Неужели агентство так недооценило масштаб кризиса, что поручило работу по его преодолению каким-то энтузиастам-недоучкам? Я понимаю, им приходится затыкать много дыр, но нельзя же доверять такое важное дело людям с улицы. Это – верный рецепт катастрофы, да еще такой рецепт, где не хватает половины ингредиентов.

Поначалу машины работали нормально, и, казалось, волонтеры знают, что делают. Но потом первая машина принялась дымить. И тогда стало ясно, что компетенция волонтеров не простирается дальше операций по открыванию и закрыванию кранов.

– Это водоросли! – услышала я голос какого-то толстяка из породы тех, что знают все на свете. – Эти идиоты не учли, что там есть водоросли.

Похоже, опреснители были спроектированы под фильтрованную морскую воду. И хотя персонал попытался тут же, на коленке смастерить самодельные фильтры, машины постоянно забивались и перегревались.

– Успокойтесь! – кричали волонтеры выходящей из себя толпе. – На подходе техники, которые решат эту проблему. Воды хватит на всех.

Но, что естественно, никто так и не появился, и вскоре в строю остались только две машины из шести.

Затем парень, ответственный за организацию дела, совершил несколько принципиальных ошибок. Он велел людям, которые стояли в очереди к сломавшимся машинам, встать в конце очередей, которые вели к машинам работающим.

Если бы каждое нецензурное слово несло в себе ядерный заряд, наша планета разлетелась бы на миллиард кусков.

– Ты что, мать твою, шутишь? Я стоял на этой, мать твою, долбаной жаре три долбаных часа!

И был там, как сказано в Ветхом Завете, «плач и скрежет зубовный».

Кое-кто, игнорируя приказ, пытался внедриться в очереди, стоящие к работающим машинам, но проделывали они это не так изящно, как это сделала бы я. Стоявшие в «своих» очередях отталкивали их, а те напирали.

– Проваливай! Мы стояли здесь весь день!

– Я тоже стоял весь день в той очереди!

– Тогда отправляйся туда и жди, когда починят твою вонючую машину!

И в одно мгновение очереди исчезли, превратившись в месиво толкающих друг дружку людей.

Первую схватку я не увидела, поскольку толпа всколыхнулась и двинулась, едва не опрокинув меня. Люди напирали так сильно, что одна из двух работающих машин была опрокинута набок, и люди бросились к ней, чтобы наполнить свои баллоны, но все, что они смогли из нее извлечь, был черный осадок.

Мне хватило ума отбежать от водоворота людей к полосе прибоя, но выбраться оттуда я уже не смогла, а потому видела все, что происходит, как на ладони – до самого конца.

Драки разгорались то тут, то там, и неожиданно произошло то, что умники называют «деиндивидуацией». Нечто похожее происходит, когда коп надевает свою униформу или когда ты напяливаешь на нос солнцезащитные очки, и люди вокруг уже не могут увидеть твои глаза. То есть ты выбираешься наружу из своей обычной личности и чувствуешь себя совсем не так, как раньше. Ведешь себя не так, как раньше. Что произойдет с тобой, если ты превратишься в еще одну мучимую жаждой душу в толпе водяных зомби? Ты неизбежно станешь одним из них. Так люди теряют над собой контроль и превращаются в дикую агрессивную толпу.

Я видела затоптанного до смерти старика. Я видела, как мать отняла воду у чьего-то ребенка. На моих глазах один мужчина выхватил нож и хладнокровно убил другого. Толпа, атаковав опреснители, отбросила персонал, который, выхватив оружие, принялся стрелять по обезумевшим людям.

Вскоре прибыла полиция и принялась, работая щитами, оттеснять толпу в море, словно решила утопить людей. А некоторых, самых слабых, неспособных сопротивляться, действительно утопила. Полиция стреляла резиновыми пулями, распыляла слезоточивый газ, избивала людей дубинками.

Не без труда, по колено в воде я добралась до гряды камней, громоздящейся ниже по пляжу. Со мной по– прежнему был мой рюкзак с эмблемой Китти. В этот момент меня уже лихорадило, и я понимала, что причина тому – моя инфицированная рана. Прислонившись спиной к поверхности одного из камней, я наблюдала, как люди на берегу отдают дань Зову Пустоты.

Только через час, арестовав несколько сотен людей, полиции удалось кое-как рассеять толпу, и за дело взялись парамедики, которые начали помогать раненым и увозить погибших. К закату пляж был более-менее очищен, и только полицейские, которых оставили охранять поверженные толпой опреснители, время от времени делали предупредительные выстрелы в воздух, отгоняя тех, кто неосторожно приближался к ним. Думаю, несколько выстрелов все-таки были непредупредительными.

В тот дом на берегу я решила не возвращаться. Там ничего нет – ни воды, ни припасов. Я поняла: чтобы выжить, я должна не прятаться от людей, а, наоборот, смешаться с ними. Именно так у меня могут появиться разнообразные возможности. Людей можно обмануть, можно разжалобить, можно принести в жертву наконец. Логично предположить, что я, некоторым образом, Общественный человек. Мораль моей истории такова: плохие новости лучше не обнародовать. По крайней мере, я этого делать не собираюсь. Что касается родителей Алиссы и Гарретта, то их местоположение лучше не уточнять. Они могут быть где угодно, не исключено, что в морге.

Мы обыскиваем ближайшие улицы в поисках «БМВ». Меня лихорадит, и состояние мое особой радости во мне не вызывает. Проходим мимо открытых магазинов, мимо парковок; я нажимаю на кнопку сигнализации на брелоке, но ни одна машина не реагирует.

Алисса с братом тоже смотрят по сторонам, но я знаю, что они ищут не «БМВ».

– Что за машина у ваших родителей? – спрашиваю я.

– Голубой «Приус», – отвечает Гарретт.

Я смеюсь:

– Вам повезло. Таких машин в Лагуна-Бич половина.

И вновь нажимаю на кнопку.

– Лучше держать ключи повыше, у подбородка, – советует Келтон. – Шире зона охвата. Кроме того, электропоток поднимется в мозг, и голова станет чем-то вроде антенны.

Его предложение не работает, но Келтон, довольный своей способностью делиться никому не нужной информацией, улыбается. Знать жизнь по книгам – это хорошо настолько, насколько хороши роликовые кроссовки: до какого-то места они тебя довезут, но дальше ты вынужден топать своими ногами. В критической ситуации это знание не поможет; тут нужна мудрость, которую воспитывает улица. Мне повезло: у меня есть и то, и другое. Я уже два года живу сама по себе и умудрилась кое-как обходиться без постоянного адреса и регулярного дохода. То поживу месяцок у подруги, то заберусь в дом, арестованный по долгам за ипотеку, то, как все последнее время, пороскошествую в богатом доме на побережье. И мне хорошо. Такая жизнь, жизнь на грани, мне вполне подходит.

То же самое в школе. Мне несвойственна была мелодраматическая зацикленность на самой себе, необходимая тем, кто желает стать готом, но и в экстравагантную идиотку я тоже не играла. У меня было достаточно мозгов, чтобы пренебрегать мнениями толпы, и по мне лучше уж быть посаженной на школьный флагшток, чем прослыть хипстером.

Родители мои, не вылезавшие из кучи собственных проблем, а потому считавшие, что проблемы есть и у меня, не уставали показывать меня врачам и психофармакологам, которые в один голос уверяли их, что мои беды проистекают от моего конфликта с социальной средой, а не от якобы имеющегося в моем организме химического дисбаланса. Родители от таких разговоров выходили из себя.

А действительно, какими конфликтами чревато то, что мать, например, из зловредности регулярно недожаривает цыпленка, которого подает мужу, а тот, отдавая дань своему застарелому нарциссизму, в сорок лет подтягивает кожу на физиономии? Но, в конце концов, родители нашли парня, который поставил мне диагноз, и тот им понравился: «психодиссоциативное расстройство и нигилистические тенденции личности». Что означало, короче, что мне просто плохо. А они стали пичкать меня «колесами». Спасибо вам, доктор Квэк.

Это было здорово. Для них. У меня же не было достаточной мотивации, чтобы иметь собственное мнение, но не было и энергии, чтобы это меня волновало. Правда о лекарствах состоит в том, что они действительно спасают тебе жизнь, если ты в них нуждаешься. Если же нет, то они тебе как гвоздь в заднице. Мать вдруг отрастила себе яйца и объявила, что желает развестись. И тогда я свалила. Наблюдать за этим балаганом, даже с первого ряда, я не собиралась. Время от времени я звоню им, чтобы убедиться, что они еще не сожрали друг друга и не вступили в какой-нибудь «Храм народов» новоиспеченного Джима Джонса. В остальном же мы держимся каждый по свою сторону демилитаризованной зоны.

Более двух лет полагаясь только на себя, я не раз оказывалась на волосок к тому, чтобы попасть в рабство, быть убитой – и это все случилось еще до истощения водных ресурсов. Неплохой материал для мемуаров, которые я вряд ли когда сяду писать.

А сейчас я стала предводителем компании из трех надоедливых подростков – по большому счету, самая опасная ситуация из тех, где я бывала.

Наконец мы находим «БМВ», припаркованный на отдаленной стоянке. Сияющий серебристый корпус, и машина выглядит исключительно дорого, а это означает, что она, как и говорил блондин, доверху нагружена водой. При мысли о воде мои гланды принимаются пульсировать. Но когда я смотрю внутрь машины, она оказывается заваленной всяким ненужным барахлом. Рулоны бумаги, мусор, тряпье, старые дивиди-диски, которые уже никогда не будут играть. Не может быть! Какой тупой старьевщик станет заваливать такую машину всем этим хламом? Я ищу под сиденьями, между сиденьями – все заполнено мусором. Наконец, открываю бардачок, и вот оно – спасение! По крайней мере, граммов триста. Я начинаю заглатывать воду, не собираясь ее ни с кем делить, потому что знаю – у моих спутников своя вода. Чтобы вздохнуть, мне приходится оторвать губы от бутылки.