Текст книги "Мама. Леля. Грибное лето"

XXVIII

На другой день Константин еще с утра позвонил в бывшую Светланину школу и узнал, в котором часу кончается вторая смена. Минут за двадцать до звонка он был уже на бульваре, перед школой.

Постоял на остановке автобуса, около газетного киоска и справочного бюро, выбирая себе удобный наблюдательный пункт.

Не дай Бог, увидит кто-нибудь из знакомых да расскажет – голову Светланка оторвет! Впрочем, есть вещи подороже собственной головы. Нельзя же допустить, чтобы Светлана завтра или послезавтра одна пошла к этому парню… Может, действительно там воровской притон какой-нибудь у них в доме!

Удобнее всего было сесть с газетой в руках на боковой скамейке бульвара. Кругом прозрачной зеленой сеткой невысокие кустики, как прутья старой метлы, вдруг ожившие и разукрашенные мелкими листочками. Тебя не видно, а ты видишь все, что делается на улице, и дверь школы прямо перед тобой.

Народа на бульваре было много, все больше маленькие ребята, в колясках и бегающие, а с ними – бабушки, мамы, няни.

К скамейке напротив подошли какой-то особенной раскачивающейся походкой два молодых человека. Один повыше, с подбритыми бровями, в подчеркнуто модном пальто и в полуботинках на желтой подошве сантиметра в три толщиной. Другой казался его бледной тенью, эхом, влюбленным подражателем.

Высокий сел на скамью, распахнул пальто, при этом на живот ему вывалился пестрый шарф, прямо какая-то клетчатая радуга, а не шарф. Другой подсел рядом, подобострастно, бочком, и тоже расстегнулся, но шарф у него был потусклее и пальто не такое покатоплечее, да и все у него получалось не совсем так.

Оскар Уайльд говорит: «Быть хорошо одетым – это значит быть одетым так, чтобы никто не сказал, что ты хорошо одет».

А маленькая Лида, внучка Егора Ивановича, проходя мимо магазина готового платья, увидела манекены за окном и одобрительно заметила: «Мама, посмотри какие красивые продажные мужчины!»

Когда видишь таких вот попугаистых ребят, всегда вспоминаются Лидушкины слова и охватывает чувство брезгливой жалости.

Или, может быть, это несправедливо по отношению к современной молодежи? Может быть, поколение, прошедшее войну, в сущности не имевшее юности, с излишним предубеждением смотрит теперь на зигзаги юных?

Нет, если мужчина хочет нравиться, он должен делать это незаметно. Носи какой угодно галстук, хоть с обезьяной, но сам не будь на обезьяну похож.

Мимо скамейки, где сидели двое, прошла девушка. Оба оглядели ее от шляпки до кончиков туфель. Высокий что-то сказал, его приятель засмеялся. Девушка, вспыхнув, заторопилась отойти.

Послышался звонок – к окончанию занятий. Минутная пауза – и школа разноголосо загудела. Окна по-весеннему раскрыты, и было очень хорошо видно и слышно, как пустеют этажи, начиная с четвертого. Казалось, шум и движение стекают по лестницам все дальше и дальше вниз.

Наконец, когда давление в нижнем этаже достигло какой-то критической величины, распахнулись широкие двери и ребята выплеснулись на улицу.

Хорошо! Ведь и сам вот так же выбегал… не так уж это было давно, в конце концов! А через четыре года будет выбегать Димка. А что, если Димкиным соседом по парте окажется вот такой Володя Шибаев? Или вон та Клетчатая Радуга, Желтые Подошвы? Ведь года два назад этот парень тоже небось ходил в школу. Поток ребят все увеличивался. Теперь нужно быть особенно внимательным. Впрочем, Константин был уверен в себе. Правда, Володю Шибаева видел всего два раза, еще когда Светланка у них преподавала. Вчера перелистал альбом с фотографиями – там все ее ученики. Володю запомнить легко.

А какой он стал теперь, вполне мог себе представить – уж очень красочно описала его Светланка, рассказывая о похищении сумочки.

К тому же Константин знал, что Володя должен пройти по бульвару.

Он увидел Володю еще издали. И сразу выделил из веселой толпы ребят. Все торопились – Володя шел медленно. Все разговаривали – он молчал. Ссутулившись, он смотрел себе под ноги, и странно было видеть на лице и во всей фигуре мальчика такую подавленность и безнадежность.

Володя не смотрел по сторонам. Его окликнул парень с клетчатым шарфом. Володя приостановился. Тот спросил о чем-то, Володя отрицательно мотнул головой и пошел дальше, вдоль бульвара.

Убедившись, что Володя идет по направлению к своему дому, Константин неторопливо сложил газету. Нужно было не идти следом за мальчиком, а обогнать его. Константин пересек бульвар и пошел переулками. Так было немного дальше, но зато здесь можно было свободно развить третью скорость, не возбуждая удивленных взглядов.

Вот и новый светло-серый четырехэтажный дом… Светланка много раз говорила, что половина ее учеников живет здесь. Но в какой подъезд войдет Володя Шибаев? Впрочем, это не так важно, нужно только пойти ему навстречу и заговорить с ним вон на том углу.

Мальчики и девочки с портфелями спешат домой, к ужину. Хлопают входные двери. Никто не задерживается на улице. Тем лучше. К тому же начинает темнеть… Совсем хорошо!

Константин поравнялся с Володей как раз в намеченной точке, сказал:

– Здравствуй, Володя. Очень рад, что тебя встретил. Мне нужно с тобой поговорить.

Володя смотрел исподлобья, не понимая, но уже испугавшись.

– Пойдем, я тебя провожу до двери. Слушай, Володя, я муж Светланы Александровны. Она сама хотела с тобой поговорить, – на слове «с тобой» Константин сделал чуть заметное ударение, – но она не совсем здорова, поэтому пришел я. Ты сейчас поужинай, а потом выйдешь ко мне, я тебя подожду… – Он огляделся. – Вон там скверик, крайняя скамейка около телефонной будки – видишь?

Володя все молчал и смотрел в полной растерянности.

– Так я тебя подожду, ладно? А теперь иди, не задерживайся.

Володя, все так же молча, только еще больше ссутулившись, направился к своему подъезду. Перед тем как открыть дверь, оглянулся. И увидел, что майор, не оборачиваясь, как будто и не сомневаясь, что его просьба – или приказ? – будут выполнены, спокойно идет к крайней скамейке около телефонной будки.

Что ему не придется ждать напрасно, Константин не сомневался. Володя, разумеется, понял, что означало маленькое ударение на слове с тобой поговорить, – ведь можно было поговорить и с отцом, и с матерью, стоило только войти в подъезд и подняться не выше четвертого этажа.

В маленьком сквере, как на каждом клочке земли в каждом городе, опять ребята, няни, бабушки. Коляски обтекаемые, типа «Победа» – такая была у Димки, – коляски старинного фасона вроде «эмок», легкие прогулочные коляски, с медвежатами на бортах и без медвежат. Около одной такой прогулочной коляски возится малыш с лопаткой. Споткнулся, упал на четвереньки, заревел. Мать вынула платок, отряхивает грязные ладошки.

Малыши, малыши! Как уберечь вас от другой грязи, которую не стряхнешь с рук, не отчистишь платком!

Володя появился, когда на улице зажглись фонари и маленьких ребят в колясках развезли по домам. Теперь на скамейках сквера остались только почтенные старички и старушки, дышали кислородом, негромко беседовали. Для молодых парочек – недостаточно уединенное место. Школьникам – не удержаться на таком небольшом пространстве.

Володя присел на кончик скамьи и настороженно молчал.

Все-таки здесь было слишком людно. Константин сказал:

– Давай походим.

Они пересекли улицу, прошли под темной аркой ворот. Небольшой двор, освещенный только окнами дома. Двор пустой. Пробежал вприпрыжку темноглазый румяный мальчуган, приостановился, изумленно посмотрел на Володю, идущего рядом с майором, и скрылся в одном из подъездов.

Еще ворота. Они выходят в темноту, к каким-то нежилым помещениям на высоком берегу реки. Здесь кончается город. И отсюда он будет расти дальше. Потому что справа над обрывом застыла в небе черная стрела подъемного крана. Яркой звездочкой фонарь на самом верху. Все эти приземистые допотопные сараи обречены. Пройдет всего несколько лет, и на их месте построят что-то большое. Но сегодня они еще стоят.

Кто-то прошел неторопливо от Володиного дома в сторону реки. И опять стало тихо.

– Вот что, Володя, – начал Константин, – Светлана Александровна получила то, что ты ей послал. Спасибо тебе. Но ей хотелось знать, зачем тебе потребовалась эта вещь? Тебе нужны были деньги? Как у тебя дома… все благополучно? Отец и мама здоровы? Отец работает?

– Да.

– Так деньги были нужны тебе лично?

– Да.

– Ты не можешь сказать, зачем?

– Нет.

Константин говорил совсем тихо, но не шепотом, потому что когда люди шепчутся, это скорее привлечет внимание, чем обыкновенный спокойный разговор. Ответы Володи почти не были слышны. Константину казалось, что каждый ответ приходится вытягивать клещами.

Они прошли мимо сараев или складов с глухими стенами и остановились над обрывом. Было все-таки не совсем темно: за рекой из-за леса вставала луна. Желтая, круглая, немножко урезанная слева, она сначала была похожа на фонарь, подвешенный к высокой елке для освещения этих пустынных мест. Потом, медленно взлетая и отделяясь от темных веток, она стала как воздушный шар, относимый ветром направо. И наконец, когда она повисла в небе совершенно самостоятельно, стало ясно, что это человеческое лицо. Казалось, кто-то подглядывает из-за леса, на другом берегу реки и подслушивает разговор.

– Видишь ли, Володя, я не просто из любопытства спрашиваю. Мне хочется тебе помочь. Светлана Александровна принимает в тебе большое участие. Так вот скажи… Может быть, тебе что-нибудь купить очень нужно было? Потому что, если нужно…

– Нет.

– Или… отдать кому-нибудь?

– Да.

– Кому же?

– Одному человеку.

– Он что, очень нуждается?

– Нет.

– Значит, тебе надо было ему вернуть долг?

– Да.

– Как же ты ему задолжал? Может, в лото играли или в карты?

– Нет.

– Давно это было?

– Под Новый год.

– Какая-нибудь вечеринка была у вас и он за тебя заплатил?

– Да.

– И много денег?

– Пятьдесят рублей.

– Вполне достаточно, чтобы выпить и закусить. Вы что же, и водку пили?

– Да.

– Понравилось?

– Нет.

– Этот… человек – твой одноклассник или постарше?

Володя не ответил.

– Он что же, тебя торопил?

– Да.

– Может быть, грозил, если не заплатишь, рассказать отцу?

Молчание.

– И много у него таких должников?

Молчание.

– Уж не он ли тебе посоветовал, как расплатиться с долгами?

Опять ответа не последовало. Только короткий взгляд исподлобья.

Ужасно это, когда у мальчика в четырнадцать лет такие испуганные, страдающие глаза.

Так смотрит тяжелораненый, который остался совсем один и не знает, кто первый к нему подойдет – друг или враг.

…Вот такой же был вечер, только темнее… и осенью. Освободили деревню – несколько раз переходила из рук в руки. Вошел в избу… Темно и пусто… И вдруг шевельнулось в дальнем углу. Прислушался – дышит кто-то. И тоже не знаешь – свой или враг? А тут, на счастье, луна выглянула, будто прожектором посветила через разбитое окно. И увидел – лежит человек. Только и успел глаза разглядеть, испуганные, страдающие. И еще – гранату в руке.

– Свои, не бросай!

Первое, что пришлось, – гранату у него из рук вырвать, потому что он плохо еще понимал. В ногу был ранен… совсем молодой парень. Весь день пролежал без сознания…

Вот такие же у него были глаза, как у этого мальчика…

XXIX

Константин пошел вдоль берега реки, до забора стройки, где высился подъемный кран. Володя, как привязанный, шагал рядом. Здесь тропинка кончилась. Константин повернул назад.

Узкие проулки между сараями. Кирпичная стена, толстая, как стена крепости. Маленькое, с железной решеткой окошечко под крышей – как амбразура. А всего-то лавка была или… кажется, это называлось «лабаз»? Дверь широкая, как ворота, – на небольшом грузовике въехать можно. Въезжали-то, конечно, на подводах. К двери покатой горкой идет настил из толстых бревен… С каким ненужным запасом прочности построено все это!

И вот – стоит. Сохранились даже остатки надписи на кирпичной стене, несколько полустертых букв… даже с ятем и твердым знаком на конце. Если бы у пузатого лавочника, торговавшего здесь, украл что-нибудь мальчишка – голодный, оборванный, бездомный, – было бы понятно…

Почему у нас случается такое?

Константин присел на край деревянного настила.

– Ты, Володя, в каком классе учишься?

– В седьмом.

– В сорок третьем, в сорок четвертом году мальчишек чуть постарше тебя на фронт посылали. Редко кому удавалось окончить десятый, а то и девятый класс. И сколько же погибло хороших ребят, чтобы вам теперь жить было хорошо! Ведь нам тогда казалось: кончится война – и с ней кончится все плохое…

Володя стоял потупившись, внимательно разглядывая бревна под ногами. Ну и молчаливый же парень, слова из него не выжмешь!

– Знаешь, Володя, куда мы вчера ездили со Светланой Александровной? Мы хотели бабушку твою повидать. И узнали, что она умерла. Светлана Александровна очень была расстроена, она бабушку твою очень уважала.

Молчит!

– Ты бы к нам зашел на этих днях, Володя, после школы – завтра или послезавтра. Светлана Александровна хотела тебя повидать. Она к тебе сама собиралась, только ей трудно сейчас, ведь она опять в положении. А сегодня она даже и не знает, что я к тебе пошел.

После короткой паузы Константин вдруг спросил:

– Володя, твой так называемый «человек» – это тот парень, который тебя на бульваре поджидал, около школы? Он думал, что ты ему сегодня деньги вернешь, да?

Наконец-то Володя поднял голову. И вздрогнул. Именно так: сначала поднял голову, потом вздрогнул. Ужас был в его глазах, и смотрел он куда-то поверх плеча Константина. Есть у некоторых людей шестое чувство – чувство опасности. На фронте оно выручало не раз.

Константин вскочил и обернулся. Первое, что он увидел, – руку, отведенную для удара, и даже еще раньше – нож в этой руке. Он перехватил руку и вывернул ее с такой силой, что нападавший вскрикнул. В то же мгновение почувствовал резкую боль повыше кисти, финка упала на деревянный настил. Правой рукой Константин скручивал жгутом пестрый шарф, затягивая вокруг шеи.

Парень, прижатый к стене, хрипел:

– Володька! Подними нож! Ударь его в спину!

– Нет! – уверенно сказал Константин. – Володя ножом в спину не ударит, не всем бандюгами быть!

Уверенности, что Володя не ударит, не было. Где он там, черт возьми, этот молчальник, и что он сделает? Какое счастье, что Светлана не пошла сама!

Финка лежала в двух шагах. Лезвие поблескивало, отражая лунный свет.

Константин вдруг почувствовал, как стекает теплая влага в левый рукав и оттягивает его вниз.

Парень рычал:

– Володька! Подними нож!

Он тоже увидел черные пятна на бревнах. Злорадная гримаса… Да ведь он вырвется сейчас!

А за углом – берег реки с крутым обрывом… Что за нелепость пройти три года войны и погибнуть вот здесь, на пустыре, от руки растленного мальчишки! Возьмут воинский билет, партбилет, китель с майорскими погонами… им это пригодится для их темных дел…

Фу, что за наваждение! Рано помирать собрался.

– Володя! Дай твой ремень, помоги его связать.

Худая рука подростка потянулась к ножу, заслоняя лезвие от лунного света. Парень испуганно дернулся.

– Брось нож, – сказал Константин, – снимай ремень, да поскорее. Давай его сюда!

Совсем близко он увидел зеленовато-белое Володино лицо. Узкий ремень затянулся.

А шарфом – ноги связать… Вот так!

Константин выпрямился, закатал рукав и обмотал платком руку.

– Спасибо, Володя. Беги приведи милиционера.

Когда милицейская машина отъехала, постовой милиционер спросил:

– Чем могу вам помочь, товарищ майор? Может быть, «скорую помощь» вызвать?

– Нет, что вы! Больница недалеко, я этот район знаю.

– Я вас провожу, – сказал Володя.

– Давай лучше так сделаем: я тебя сейчас провожу.

– Вы хотите?

– Да, вот именно.

Они пошли к Володиному дому. Темно и тихо во дворе. Уютный свет в окнах – золотой, оранжевый, зеленоватый…

Милицейская машина объезжала вдоль берега, задворками, ни свистков не было, ни тревоги, ни любопытных.

Под темной аркой ворот Володя вдруг приостановился.

– Вот вы тогда про мою бабушку вспомнили… Она мне так была нужна!.. Вот если бы мне сказали: «Иди, руками, ногтями разрой землю – и она встанет», – пошел бы и стал рыть… Даже один, ночью, на кладбище не побоялся бы!

Дверь открыл Володин отец. Что он подумал, увидев Володю рядом с офицером? Может быть, форму не разглядел? На лестнице лампочка не горела. Смотрел исподлобья, ссутулившись, мрачно спросил:

– Достукался?

Стоял, как бы загораживая собой вход в квартиру.

Константин решительно шагнул в переднюю.

– Разрешите к вам зайти. Я муж Володиной учительницы.

Шибаев провел в комнату, пригласил сесть.

– Светлана Александровна? Да как же, помню.

Он сам тоже присел на стул, недоумевающий, настороженный. Вошла Володина мать и стала у двери, прямая, молчаливая, тоже неприветливая. Хорошо Светланка сказала про нее: «Понимаешь, Костя, она вся, вся как деревянная!»

Константин заметил, что они оба с каким-то подобием удивления смотрят на его руку, обвязанную платком.

– У вас кровь на рукаве, – сказал Володин отец.

– Да. На меня сейчас кинулся с ножом парень один… у вас тут недалеко живет… Новиков? Если бы не ваш сын – он мне помог, – неизвестно еще, чем бы дело кончилось. Володя, выйди на минутку! Мне нужно с твоим папой поговорить.

Володя пошел к двери.

– Ты только, Володя, из дома сейчас никуда не выходи. Вообще вы поберегите мальчика – кто их знает, видимо, тут целая компания орудует. Новиков, конечно, молчать не будет, к вам могут прийти из милиции или из прокуратуры, так я хочу вам сам все рассказать, чтобы вы знали, как было дело.

Шибаев слушал, чуть подавшись вперед, положив на оба колена тяжелые руки. Жена его все так же прямо стояла у двери.

Вдруг она вставила:

– Да, они Новый год вместе встречали. Только не у Новикова, а у Виктора Толмачева, в первый раз он туда пошел.

– Толмачев – поменьше ростом, хочется ему быть на Новикова похожим, да? – спросил Константин.

Он говорил, ничего не смягчая, может быть, и резче вышло, чем ему самому хотелось, – все время в ушах стояли Володины слова: «Она мне так была нужна!..»

Шибаев молчал. Шибаева опять вставила, так же неожиданно, как в первый раз:

– Он меня просил ему на завтрак в школу давать не бутерброд, а деньгами.

– И вы давали?

– Нет. Отец ему денег на руки не дает, да и я считаю – баловство это.

– Это как раз тогда Новиков его шантажировал, а вам рассказать, что задолжал, Володя боялся. – Константин встал. – У меня тоже сын растет – скоро будет три года. На днях спросил: «Папа, что такое товарищ?» Я объяснил ему. Он сначала задумался, потом обрадовался: «Папа, значит, мы с тобой товарищи?»

Ничего не сказали на прощание ни отец Володин, ни мать – прямо какое-то семейство молчальников!

Шибаев прошел следом в переднюю, надел кепку. Из другой комнаты выглянул Володя. Глаза впали, будто еще похудел за эти четверть часа. Схватился рукой за притолоку и, как привязанный взглядом, смотрел на отца. Отец тоже к нему повернулся и тоже руку положил на притолоку двери – входной. У них руки очень похожие.

– Я пойду товарища майора до больницы провожу, – сказал Шибаев. – А ты ложись пораньше спать, сынок, а то вон какой ты у нас стал!..

Володя не то вздохнул, не то всхлипнул. Обернулся к матери.

Есть такое выражение: «скупая слеза». Как будто слезы сами решают, какими им быть – щедрыми или экономными. Должно быть, Володе странно было увидеть такую вот скупую слезу на щеке у своей деревянной мамы.

…Одеяло купили розовое. Димкину кровать переставили к другой стене, деликатно передвигали, с разными веселыми комментариями.

Нет, пока не ревнует. Правда, заметил как-то – скорее с удивлением, чем с горечью:

– Сестренка занимает слишком много места. Где же мне пускать автомобили?

Обеспечили жизненное пространство для Димкиных автомобилей.

Из Москвы идут письма от болельщиков: беспокоятся за Костю, радуются по поводу розового одеяла.

Алла пишет:

«Светланка, это называется: красные детки (то есть сын и дочка). Боюсь только, что красные детки окончательно маму заполонят и не выкарабкаться ей теперь».

Не беспокойся, Аллочка, выкарабкаюсь. Первого сентября в школу иду, это уже точно.

Нюра Попова сообщает, что у нее тоже есть свой пискун, востроносенький, как и предсказывала Оля. «Остальные пророчества не сбылись, то есть насчет самообслуживания и самогосебяискусственновскармливания… Светланка, не знаю, как ты будешь управляться с двумя, у меня сейчас единственная мысль, и больше никаких: как бы поспать».

Ничего, Нюрочка, придет к тебе опыт, возникнут и другие разные мысли.