Текст книги "Власть Зверобога. Выживание"

Зато все узнали, куда шли и отчего погибли непобедимые гиганты. Их путь лежал в туманный край низин, где от аромата гевеи слезятся глаза, а дух гнили створаживает кровь. Там невозможно выжить ни птице, ни зверю. Что искали великаны в краю смерти, неизвестно.

Рядом с топором красовался жезл власти, когда-то принадлежавший управителю – богу Улитке. Легенды гласили, что Бог Улитка, был умнейшим из богов, но телом – карлик, стар и слаб. Молодые вожди хотели его прогнать. Но карлик каждый раз переигрывал коварные планы. Все дело было в волшебной трубке. Ее дым размягчал мозги заговорщиков, они теряли злость и решительность. Не могли возразить ласковым речам Улитки. А когда покидали сход, не помнили, что собирались свергнуть власть.

Карлик Улитка пережил всех молодых богов. Но все равно скончался. Его одолел Пернатый Змей, он отобрал жезл, насадил на макушку нос карлика и пустил символ власти по долгому пути побед. Так этот жезл достался отцу.

На вершине жезла сидел старичок с длинным, как струя дыма, носом. Дедуля при жизни был заносчив и гордился мозгами. С тех пор и появилось выражение: задирать нос.

Среди чудесных вещей на стене Побед красовалась прокопченная едким дымом трубка в виде изогнутого тела дракона. Чудовище скалило острые клыки, глаза мерцали рубиновым огнем.

Стоило только дракона хорошенько раскурить, как в волнах горячего дыма открывались огненные глаза. Чудовище просыпалось, шевеля хвостом. Жерло трубки казалось бездонным. В него целиком вмещался плотно набитый мешочек маккао, а дым за один круг перекашивал мозги сразу ста нехилым воинам.

Несокрушимый Вождь вытаскивал трубку исключительно перед войной. Набивал ее кроме маккао смердящей травой вуйки-войки. Название таинственной травы произносилось с благоговейным ужасом: «Трава покойника». Женщинам категорически запрещалось прикасаться к сокровищу. Говорили, что вуйки-войки ожесточает сердца и выкликает кровавый туман из преисподней. Мужчины зверели от дыма, будто напивались свежей крови. В такие минуты в их злые набрякшие кровью глаза лучше не смотреть.

Вот эту самую трубку мать и сняла со стены.

– Разве мы не победители? Армия муравьев разбита. Отметим, девочки, это событие. Устроим праздник.

Мать извлекла из тайника заветный мешочек, подкинула на руках, принюхалась – не отсырел. Вождь запретил курить, грозя разводом, но с некоторых пор все грозные табу перечеркивались усмешками жены.

Мужчинам не дано знать, сколько тайн у каждой женщины в голове. А табу создаются лишь для того, чтобы рано или поздно над ними посмеяться.

Подруги – золото, не проболтаются, опасаясь тумаков мужей.

В костер подкинули сухой пень, притащили веток – огня хватит до утра. Сели в тесный круг, боками согревая друг друга. Огонь ласкал лица и ладони. От первой затяжки Маленькая Лилия, отныне Муравьиная Богиня, повалилась на колени матери и заснула крепким сном.

Вторая затяжка досталась мне. Грудь обожгло ядом тяжелых мужских трав. Дым ударил по мозгам, но кашель я загнала обратно под ребра, стыдясь слишком быстро оторваться от трубки. Перед глазами поплыли алые фонтаны, пламя костра взметнулось к небу, круг женщин оторвался от земли и завис в облаках. Перед тем, как покинуть этот мир, с трудом преодолевая чары трав, я всучила трубку Болтливой Попугаихе, драгоценной моей подруге.

Веселое имечко она получила неспроста. Бойкий язычок не мог запереть за зубами ни одной женской тайны. Она постоянно выдавала соплеменникам все мои секреты. Я награждала ее пощечинами за позорную слабость, но стоило бы просто вырвать дурной язык. От болтливой подруги вся деревня узнала, что «Синевласая Лань, наконец-то, созрела».

Зато я поняла, что тайну может хранить только один человек. Никому нельзя ни словом, ни намеком обмолвиться, так как самый надежный друг – обязательно предатель.

«Поклялась проколоть язык, если не смолчу, но лучше проколю, чем промолчу», – однажды Болтливая Попугаиха сама подала мне иглу для протыкания ушей. – Пришей, принцесса, мой зловредный язык к тису возле дома. Пусть съедят меня муравьи, пусть я сдохну. Не прощай в этот раз, подруга. Бедная ты, бедная! Накажи мой глупый язык! Жабий жрец уже знает, кто в развалинах нарисовал его початок в клюве сороки.

Эх, подруга! Пришла пора обратить твою предательскую привычку в выгоду. Сколько раз Попугаиха, сама того не зная, выручала мое ловкое сердце. Вот и в случае с хрустальным черепом, ее болтовня помогла успокоить страхи глупых теток. Болтливый язычок, сам того не ведая, разнес по домам новость, что хрустальный череп, украденный у двенадцати богов, «ах, разбился, и его больше нет!»

Сколько радости было в деревне!

«Боги дали – боги взяли, нам теперь не отвечать. – А где же драгоценные осколки? – Из них девчонки наделали уйму блестящих подвесок на пояса и сандалии». Слава язычку предательницы, которому верят глупцы!

…Попугаиха с восторгом приняла от меня трубку, затянулась, но кашель сдержать не смогла. Из глаз выкатились слезы:

– Чем вы набили брюхо дракона? Не яйцами ли навозного скунса? – прокашлялась и передала трубку дальше по кругу.

Женщины, слабая порода, курнув «травы покойника», лили слезы, стонали, чихали и, окосев, заводили нытье о невезенье с мужьями. Без жалоб на кулаки не обходятся посиделки. Женщины любят поплакаться в плечики подруг. Даже счастливые жены привирают, что испробовали кулаки мужей, так как «худые семьи беда обходит стороной».

Чем свирепее супруг – тем больше уважения укротительнице. Вот, например, все знают, что Румяную Шиншиллу муж носит на руках и соринки с пальчиков сдувает. Она же, всем на зависть, плачет и причитает: «Бьет, гад, косы выдрал, ракушки растоптал».

Болтливая Попугаиха вздохнула:

– Ах, будь я принцессой, не позорил бы меня Маисовый Мякиш. Выбрала бы воина по душе, храбреца и силача, не тряпку. И сейчас не ракушками бы в косах скрипела, а зеленела изумрудами да нефритом. Лишь красивым девчонкам за синие глаза достаются орлиные имена мужей.

– «Красота синих глаз»? Врешь! – курнув из трубки мира, скосила рожу Хохлатая Цапля. – Точно знаю, что синие глаза – признак порока. О распутстве городских принцесс нужно предупреждать мальчиков до рождения. Человеческие грехи – наши главные враги.

– Расскажи о пороках, Цапля, это интересно, – загорелись глаза Болтливой Попугаихи. – Только и слышим: пороки, пороки. А какие они – не знаем.

Девчонки вытянули шеи, старухи закашлялись дымом.

Жена Жабьего жреца распалилась:

– Ну, так слушайте. Самым большим грехом в городе Спящих считается несорванный раньше времени пояс невинности.

– Ах? – головы женщин разом повернулись в сторону принцессы.

Мать, кутая спящую Лилию в одеяло, кивнула, загадочно ухмыляясь:

– Продолжай, продолжай, интересно знать, какую чушь мелет деревенщина о своих же прародительницах.

– Правду говорю, – продолжила Хохлатая Цапля. – Несчастные женихи в первую брачную ночь вместо невинности получают другое удовольствие.

– Говори – не томи, какое удовольствие? – сказала мать, грозно сдвинув брови.

– И скажу. Несчастные женихи из города Спящих довольствуются тем, что первую брачную ночь проводят с пузырьками из гевеи, наполненными кровью летучих мышей.

– Не может быть! – все с подозрением посмотрели на принцессу.

– Это сплетни, – мать широко зевнула, прикрыв рот рукой.

Но войка-вуйка уже дала о себе знать. Языки чесались, кулаки сжимались.

– И про длинные косы, которыми гордится род синеглазых, тоже могу кое-что рассказать, хотя это главная тайна богини Плодородия.

– Рассказывай.

– Длинные косы даруются женщинам вместо ума. Вся жизненная сила у Синевласой Лани ушла на рост волос. Поэтому она бесплодна. Род Несокрушимого загнется на красоте.

– Что ж ты, Хохлатая Цапля, растрещалась, как несносный попугай? – мать полыхнула гремучим взором. – Я подарила вождю невиданных красавиц. Пусть боги не дали мне сына, но… Вот, – она обхватила длинными пальцами низ выпирающего живота, – посмотрите, я скоро обрадую Солнечную долину наследником. Мое чрево сотрясает танец настоящего воина.

Мать сдвинула разноцветные амулеты с пупка, и подруги увидели, как в свете костра от невидимого пинка изнутри колыхнулся упругий живот.

– Дай-ка, посмотрю, – сказала Седая Сова, хмуря брови. – Это плохая примета. Если ребенок все время бежит в животе, значит, идет большая беда.

– Не большая беда идет, а большая трубка скоро пойдет по второму кругу, – расхохоталась Болтливая Попугаиха, прикладывая проснувшегося малыша к груди.

Женщины засмеялись. Трубка мира уже перешла в руки Крученой Губы. Она обнюхала копченую чешую, вдохнула дым и пробурчала:

– Хотите – верьте, хотите – нет, а Храбрый Лис после праздника Новобрачных будет затачивать стрелы в моих перинах.

Наши взгляды скрестились. «Хочешь драться? – спросили мои глаза. – Хочу твоей смерти», – ответили ее.

Что тут началось!

– Опять драка! – закричали женщины, освобождая круг.

– Пусть дерутся, только без дубинок. Прячьте дубинки от девчонок!

Крученая Губа еще не отдышалась после трубки, и мне удалось ее легко подмять, сев на живот. Хохлатая Цапля бросилась на подмогу, рванув меня сзади за косы так, что мой нос едва не переполз на лоб. Но мать с криком: «Ах ты, подлая!» – не позволила жене жреца стать добытчицей синего скальпа.

Женщины вскочили, началась свалка, кто-то спиной въехал в костер.

Запахло жареным. Бросились тушить Седую Сову, поливая ожоги остатками воды…

Наконец, все успокоились и начали искать виноватых.

– Синевласая Лань снова нарушила табу. Девственницы не смеют возражать взрослым, – укоризненно качали женщины головами.

– Знать, Пернатый Змей впрямь заждался в хрустальном замке.

– 14-

– Где Маленькая Лилия? Солнце, того гляди, скроется за лесом, а ее нет дома.

Мне в который раз пришлось искать непоседу. За проказы младшей сестры тумаки всегда получала старшая.

Однажды крошка спряталась под изгородью в корнях хлебного дерева и со смехом наблюдала, как вся деревня, оплакав ее, начала собираться на войну. Женщины носились по улицам, проклиная людоедов. Мужчины с оружием в руках потянулись к Дому Побед. Гулко застучал барабан. Не скоро нашлась папина любимица. Свирепый, закаленный в боях вождь даже слезу украдкой смахнул, когда хохочущая проказница вспрыгнула из кустов ему на спину.

«Где ты была?», – спросил он. – «Все это время я была в твоей голове», – ответила плутовка, обвивая ручонками его шею.

Наказать дочь вождь не разрешил. Избаловал. Говорят, старшие дети ревнуют к младшим. Но я никогда не замечала зависти в душе, потому что сама вырастила девочку. Мать бросила мне ее на руки вместе с грудой кукол.

«Чем нянчить резиновых пупсов, позабавься с живым», – сказала она.

Так у нашей любимицы появилась вторая мать. Мы с матерью ревновали Маленькую Лилию к отцу, и поэтому часто над ними посмеивались, хотя в душе скреблись острые коготки. С рождением младшей дочери Несокрушимый разделил душу на две половины. Одну занимала малышка Лилия, а в другую умещался остальной мир, где всмятку теснились трофейные топорики, огненные стрелы, трубки мира, жезл власти, послеобеденный кувшинчик и мы с мамой.

И снова неугомонная сестричка потерялась. Я носилась по дворам, заглядывая в каждый угол:

– Лисья Улыбка, не видела Муравьиную Богиню?

– Придет, никуда не денется. Зря беспокоишься, никто сестру не тронет. Опять где-нибудь прячется. Не беспокойся. Не тревожь людей. Никто не пойдет искать обманщицу. Да и не опасно в лесу. Зверей поблизости нет, людоедов прогнали.

– А тот пленный омельгон, который уполз через кукурузное поле?

– Сходи в дом Жабьего жреца. Там какой-то женский сход собирается. Может, кто-нибудь видел твою сестру.

В доме Жабьего жреца собрались жены знатных воинов. Они чинно восседали на почетном месте, угощаясь горячим шокко-колло.

Дивный запах защекотал ноздри, потекли слюнки. Шоколад! В эту пору он дороже денег. Зерна какао – мера ценностей в наших краях. За горсть ароматных орешков можно купить даже ребенка. Но самое большое удовольствие для женщин – напиток. Мужчин сладкоежки доводят до бешенства. Мужья рвут жемчуга с жен и скандалят: «Опять сварила шокко-колло из денег?» Поэтому женщины прячут мешочки с шоколадными бобами на черный день.

Но, похоже, случилось что-то важное. Никто не помнил, чтобы прижимистая Хохлатая Цапля угощала драгоценным напитком не одну, а сразу восемь бездонных глоток. Наверно, в котле хитрого ума сварила не только шоколад.

При моем появлении женщины замолчали.

– Зачем пришла? – спросила хозяйка. – Хочешь драку продолжить?

– Сестру не видели?

– Пусть твоя сестра пропадет навсегда, – Крученая Губа полыхнула негодующим взглядом, принимая из рук матери горячую чашу.

Женщины едва не подавились напитком, зеленые камни на шеях задрожали от поспешных глотков. Седая Сова сказала:

– Муравьи кругом злые, совы злые, а девчонка бегает по лесу, не боясь прогневать летучих мышей.

– Зато их мать витает в райских снах, беды не чует, хотя, горе наше, ни коры натереть, ни сочных листьев собрать на салат до сих пор не научилась, – добавила жена жреца.

– Белоручка ничего кроме сладких лепешек готовить не умеет. Вот и бродят голодные дочери по деревне, слюни пускают, да в котлы чужие заглядывают, – сказала Крученая Губа.

Говорят, шокко – колло разгоняет злые мысли, но в доме жреца сладкий напиток расшевелил ядовитые языки.

– Не нужен мне ваш шокко-колло, – сказала я. – Если хотите знать, моя мама в этом напитке даже купается и ноги моет.

– Ах, вот как! Принцесса купается в шоколаде? Не знали мы, что вождь тратит общие деньги на ванны. Вот почему и барабаны износились, и нефритовых украшений женихи невестам не дарят.

– Да, Хохлатая Цапля, верно говоришь, – оживились женщины.

– Впроголодь сидим! А принцессы деньгами парят кожу!

– Зато, посмотрите: щечки у них, как попки младенцев, нежные да упругие.

– Куда уж нам до городской красоты!

– Городские красавицы думают, что у нас здесь не Солнечная, а Шоколадная долина! Заблудились!

– А вот бы на общем собрании спросить у вождя: почем нынче шоколадная красота?

– Наш вождь – сам баба, раз такое позволяет.

– Хватит орать, – сказала я. – Маленькая Лилия потерялась.

– Наверно, утонула в шоколадной ванне.

– Пусть лучше не возвращается домой. Иначе снова устроит войну с муравьями.

– Если б только с муравьями! Избалованная девчонка, того гляди, принесет в деревню яйца богов, – снизила голос до шепота Хохлатая Цапля, делая страшные глаза.

Женщины, всплеснув руками, насторожились.

– Яйца богов? А разве у богов есть яйца? – удивилась я.

– Не смей, Синевласая Лань, смеяться над богами. Всесильные слышат не только слова, но и мысли, – сказала Боброматка, жена военачальника Ухо Пса.

– Вот бы знать, где яйца богов хранятся. Наверно высоко? – не унималась я.

– Не так высоко, как глубоко.

– Под землей?

– В подземных мирах нет ни гроз, ни засухи. Там никогда не иссякают чистые реки. Тень и влага – вот что нужно для божественных гнезд.

– Все ты, Старая Сова, знаешь.

Я присела в тесный круг, между Совой и ногами Бранчливой Утки, но долгожданного напитка так и не получила. Зато моя трубка пошла по рукам. Женщины смачно затягивались и закатывали глаза под лоб:

– Ой, девушка, крепкий маккоо куришь, как бы цвет глаз не поблек, станешь старая, некрасивая, недолгую жизнь проживешь, – ворчала Боброматка.

– Правильно говоришь, соседка: долго жить – не курить, – проворчала Седая Сова.

– Не нравится – не кури, другим больше достанется, – к моей трубке протянулось сразу несколько рук.

– Чего расселась? С нами, видимо, веселее, чем в доме вождя?

– Расскажите, женщины, про яйца богов. Кто их видел?

– Сказки любишь? Только не сказки это. Серая Сойка те яйца видела. Слышала я, как Маленькая Лилия приставала с вопросами: где лежат, да сколько, и как туда залезть?

– Куда залезть?

– В развалины. Где табу.

– Эй, Серая Сойка, снова сказки мелешь? Снова язык распустила? Рассказывай, что знаешь, – приказала жена жреца.

Серая Сойка сжалась, как еж, словно хотела спрятаться в тень.

– О чем рассказывать?

– О яйцах богов, о чем еще! Слышишь, дети потерялись. Твой Бобрик и Муравьиная Богиня. Не ты ли сманила их рассказами?

– Никуда не сманивала.

– По тебе видно, что-то знаешь, – подозрительно посмотрела на нее Бранчливая Утка.

– Запрещено рассказывать, поэтому – никому ничего не расскажу.

– Кем запрещено?

– Жрец запретил.

– Жрец вправе запретить, – подтвердила Хохлатая Цапля. – Он язык бога.

– Беда случилась, а жреца рядом нет. Говори, Серая Сойка. Рассказывай, что знаешь.

– Пусть расскажет, – поддержали остальные женщины, сгорая от любопытства.

– Раз беда случилась – табу ни при чем.

– Говори. Женщины должны знать тайны мужей.

– Воины без совета матерей, как младенцы без соски.

– У мужчин свои тайны. У нас – свои. Рассказывай, не стыдись.

– Не выдадим. Если б женщины не умели хранить секретов от мужей, человеческий род давно бы прервался.

– Рассказывай, – приказала хозяйка, доливая напиток в чашку Серой Сойки. Та хлебнула, подавилась, прокашлялась, оглянулась и зашептала:

– В прошлом году после дождя шла я, ничего не замечая, кроме грибов – тьма их уродилась! – и опомниться не успела, как земля ушла из-под ног. Я провалилась по грудь, хотела подтянуться за коренья, но тут вдруг затрещало кругом, я и рухнула вниз, держась за кору большого пня. Летела долго, исцарапала руки и лицо, но упала мягко в ледяную хрустальную воду. Вошла в нее, как горячий нож в масло. Но выплыла наверх. Ох, и быстрый поток, ни встать, ни шагнуть, ни осмотреться, – закрутил, понес! Думала смерть пришла. Но заметила: вдруг светло стало, стены ярким светом горят, словно светлячками усыпаны. Пока плыла и давилась водой, заметила, что по краям стоят ниши, в них слеплены громадные белые гнезда, похожие на чаши для просушки маиса, а в них лежат большие яйца, белые и шершавые на вид, как мячи для игры. Издали не понятно, живые или скорлупа одна привиделась, но тут меня так развернуло на повороте, так ударило макушкой об угол, что захлебнулась, последний раз глянула вверх, а ледяной поток превратился в водопад и вынес меня с другой стороны развалин. Ох, мне и досталось тогда! Шишек на голове набила, колени изодрала до костей, приползла домой лиловая вся, сплошная боль. Рассказала жрецу, а он меня за это к лютой пытке приговорил, чтобы разгневанные боги по моим следам не нашли путь к деревне.

– К пыткам приговорил? – подозрительно оглядела ее с ног до головы хозяйка. – К каким таким пыткам?

– Рассказывать не велено. Заклятие может сбыться.

Глаза женщин разгорелись. Огонь очага плясал на разгоряченных лицах. Серая Сойка бросила косой взгляд на жену жреца. Та нахмурила брови:

– Рассказывай без утайки! Не выдам.

– Старший Жрец решил изменить мой человеческий запах. Сначала он хотел сжечь поганое тело в яме и прах по ветру развеять, но пожалел «невинный плод». Носила я тогда Кудрявого Кролика. Три дня жрец мои кишки каучуковой клизмой полоскал, мучал разными способами, наизнанку выворачивал рвотными травами, не давал ни есть, ни пить и табу наложил на женское место.

– Табу на женское место? Это как?

– Это значит, что нельзя ни мужа, ни чужих мужиков с тех пор к себе допускать, пока не очищусь и не рожу.

– Бедная!

– Дальше рассказывай.

– Потом жрец попрыгал вокруг меня, окропил струей скунса и ушел к развалинам. Там он целый день плясал над провалом, кружился и дымом дул. Это был танец Запутывания Следов. Жрец хотел отвести богов от моего следа. Сделал четыре деревянных тотема с кисточками из моих кос и обозначил место, где боги спят. А мне строго запретил об этом кому-нибудь рассказывать. Табу. А если проговорюсь, он язык мой крючками вытащат и над углями повесит.

– Что было дальше?

– Он сказал, что даже шепотом никому нельзя ни слова, иначе боги найдут дорогу в деревню, дома спалят, никого не пощадят.

– Почему ты рассказала Маленькой Лилии?

– Не рассказывала. Девчонка знает больше, чем я.

– Откуда ей знать? Кто проболтался?

– Крученая Губа.

– Она?

Все посмотрели на дочь жреца. Хохлатая Цапля замазывала едкой мазью последнюю ссадину на ее руках. Крученая Губа шипела сквозь зубы, но терпела.

– Эй, Крученая, отвечай, для чего девчонку сказками соблазнила, – потребовала Седая Сова.

– Я всего лишь припугнула для острастки, чтоб далеко не убегала.

– А ты откуда знаешь про развалины? – подозрительно прищурилась на дочь Хохлатая Цапля.

– Детки знают все, о чем родители на циновках шепчутся, – сказала Седая Сова, самая мудрая старуха на свете.

Женщины захихикали, кивая головами. Седую Сову уважали, ей скоро предстояло встретиться с Пернатым Змеем. У них наверху должен состояться подробный разговор, ведь она прожила долгую жизнь и видит каждого насквозь. Про всех оставшихся в живых доложит без утайки. Поэтому старухе старались угодить, не прекословить и вообще держаться от нее подальше.

– Зря ты ее напугала. Страх – родной брат любопытства, – продолжила старуха.

– Девчонка помешалась на яйцах богов, – оправдывалась Крученая Губа.

– А для чего они ей?

– Как для чего? Мы прозвали ее Муравьиной Богиней. Но ей этого мало – пожелала стать Богиней Богов. Так и сказала: «Скоро будете звать меня Богиней Богов, не меньше».

Женщины засмеялись. Крученая Губа прорычала:

– Клянусь: если маленькая дрянь притащит в деревню еще какое-нибудь дерьмо, я точно ей голову оторву.

Женщины запричитали, бледнея от страха:

– Яйца богов не дерьмо, это беда, большая беда.

– Если дети ушли в развалины – разбудят смерть, плохо дело.

– Боги не муравьи, если украсть яйцо – приползут в деревню и спалят небесным громом. Горе нам!

– А я что говорю? – затараторила Хохлатая Цапля. – Никак не угомонятся принцессы. Все беды из-за синеглазых. Раньше глупых детей кайманам скармливали, а теперь они выживают из-за жалости наших людей.

Женщины заголосили вразнобой, протягивая чаши за добавкой:

– Жалко детей, ой, жалко!

– Синеглазые снова прогневали богов. Табу нарушено! – кипятилась Хохлатая Цапля.

– Может, обойдется, может не к богам ушли, – сказала Седая Сова. – Заблудиться можно и в другой стороне. На болоте, например. Рано мы, женщины, смерть поминаем. Давайте, лучше о других делах поговорим.

– Младенца Болтливой Попугаихи муравьи искусали насмерть, – припомнила жена жреца.

– Не насмерть. Видела: лежит на подушках, как ошпаренный, от боли не может заснуть. Обмазали белой глиной пополам с желтками тукана – ожил, но целый день кричит, грудь не берет.

– А кто в этой беде виноват? Синеглазые! Все им дозволено. Законов не знают, и знать не хотят. С тех пор, как принцессу привели в деревню, племя настрадалось от немилости богов. То жуки маис косят, то засуха, то омельгоны. Несчастья сплошные из-за синеглазых, – ворчала Цапля, подливая гостьям шоколад. Те, качая головами, протягивали чашки за добавкой:

– Да, правильно говоришь.

– Некому защитить нас. Второй день без мужчин. Дети без отцов разбегаются по лесам, непослушные стали, некого им теперь бояться.

– Правильно говоришь, хозяйка, непослушные дети стали, ой, непослушные.

– Да разве была когда-нибудь настоящая власть в Солнечной Долине? Нами правят женские подвязки, а не мужчины.

– Это правда. Наши воины слабее женщин.

– А вождь-то, «Несокрушимый», говорят, сокрушим.

– Правильно говоришь, Цапля, жена верховодит, а муж брагу дует.

Страсти накалялись. Женщины припомнили давние обиды:

– Моего мужа Ухо Пса вождь ни разу не наградил. Все мимо, да мимо. Ни одного синего пера не пожаловал. А ведь военачальник!

– А моего сына дубинкой побил за потерянный лук.

Громче всех возмущалась Хохлатая Цапля:

– Жезл Длинноносого Карлика – вот что дает Несокрушимому власть. Всего лишь деревяшка. Давайте, женщины, отберем жезл и прогоним синеглазых, – предложила она.

– Правильно говоришь. Пора изгнать белоручек из Солнечной Долины, – поддержали разомлевшие от шоколада подруги.

– А зачем гнать? Лучше сделаем рабынями, – в руках Крученой Губы змеями сверкнули навощенные веревки. – Привяжем к жерновам – пусть поработают за долги.

Я со всех ног припустила со двора.

Одна мысль стучала в голове: «Нужно найти Маленькую Лилию».

Солнце наполовину закатилось за горные вершины. Как только оно скроется, и тьма проглотит землю, из нор выползут сотни змей. А змеи в нашей долине – твари беспощадные. Яда в них столько – что один укус может умертвить сотню воинов.

Так думала я, влетая в дом.

– 15-

– Неужели в развалинах? – воскликнула мать, хватаясь за скалку. – Всыплю негоднице!

Мы побежали спасать Маленькую Лилию.

По рассказам Серой Сойки вход в провал вычислить было просто. Четыре деревянных тотема с метелками из малиновых женских волос четко обозначили таинственный квадрат, по центру которого развернулся лаз в нижний мир. Если найти четыре вершины, то вход в царство богов, тот нужник, куда бесследно провалились дети, мы найдем.

Мы с матерью не бежали, а летели, едва касаясь земли. Племя охотников Солнечной Долины должно бы гордиться нашими ногами. Чемпионскому призу «Крылатый ягуар» достойное место над нашим очагом.

От солнца на небе осталась жидкая полоска зари. Она таяла на глазах. А две гигантские тени, как души, летящие впереди нас, становились все уже, ноги длиннее, а головы меньше и меньше.

Два тотема с ободранными волосами Серой Сойки мы отыскали очень быстро. У первого осталась мать, я ринулась ко второму. Нам нужно было вычислить середину квадрата, где находился оползень.

Сколько раз мы бродили здесь, собирая то улиток, то стручки ванили. Разве кто-нибудь подозревал о гнездовье таинственных богов? Никто не знал, что камни могут рухнуть в пропасть, где костей не собрать.

Боги или не боги плодились под развалинами, но сестренку дарить им на ужин не хотелось.

Мать осталась у первого тотема. Я добежала до второго, и мы рванули широким шагом навстречу друг другу. После каждого десятка шагов мы кричали в небо сквозь ладони «Уэ-уэ-у!» и отсчитывали дальше. Наконец, встретились и, не сговариваясь, разбежались в разные стороны: она – направо, я – налево, так чтобы последний луч заката оставался всегда у края век.

Через каждый десяток шагов мы снова кричали, и эхо разносило голоса по сонному царству.

Говорят, что с последним лучом Солнечная Долина погружается в сон. На самом деле она лишь по ночам и пробуждается. Из теней вылезают остроклювые совы, шуршат в листве ночные лакомки-ленивцы, а летучие мыши режут лезвиями крыльев лепешку луны. А сколько ненасытных пиявок и слизней-кровососов зависает ночью на ветках, поджидая неразумную добычу!

По ночам возвращается мир, который царствовал на земле задолго до появления людей. Он временно отступил в тень, остерегаясь огня и шумных танцев. Но мир зла жив и ждет часа, когда человек вновь превратится в добычу. Это рано или поздно случится. Растолстевшие люди потеряют силу и ловкость, мир тьмы победит, а в нем каждая тварь – либо завтрак, либо палач.

Последний проблеск зари давно растаял, тени растворились в черном небе, на дне души окоченел страх. Я бежала, перепрыгивая через громоздкие развалины, и камни перекатывались под ногами. Змеи вытягивали головы из-под обломков и шипели. Они обманывались лунным контуром и бросались на тень, вонзая зубы в пустоту. Воздух пропах горечью отравы. Но я зорко вглядывалась в каждый камень и куст под ногами, пока голос матери вдруг не оборвался эхом в темноте.

Она провалилась в западню!

Я помчалась в сторону оползня. Разум скашивал бег, но я привязала тень пути к Утренней звезде и вовремя нашла маму.

Принцесса висела над бездонной пропастью. На краю монолита белели хрупкие пальцы. Мерцали звезды глаз. Она молчала. Да. Она такая. Не звала на помощь.

– Уходи, – прошептала она. – Обвал. Спасайся.

– Нет, я тебя не оставлю.

– Прочь. Осыпается почва, отойди, как можно дальше, иначе вместе полетим вниз.

– Постарайся не кричать, чтобы не рухнул оползень, – я молча размахнулась, бросая веревку.

– Уйди, прошу тебя. Не беспокойся обо мне. Если Серая Сойка сказала правду, я упаду в подземный поток, и меня вынесет с другой стороны развалин. Беги, встречай меня там.

– А если подземная река пересохла? Ты разобьешься насмерть. Держись за веревку, ну!

Я снова закинула лассо, и петля плавно скользнула через голову на шею и дальше до подмышек. Веревка надежно обхватила ребра. Я медленно потянула. Но когда принцесса, дорогая моя, уже коленом зацепилась за край трещины и почти вскарабкалась наверх, почва дрогнула, корни затрещали, монолит накренился в сторону обвала.

Я почувствовала, что земля уходит из-под ног. Сердце провалилось в пустоту.

Мы полетели вниз!

Я бросилась к матери, на лету обхватив ее руками, и насмерть сцепила пальцы. Пусть провалимся в проклятую дыру, зато не расстанемся ни в том, ни в этом мире.

– 16-

Подземная река сильно обмелела, и мы плюхнулись в густую болотную жижу. По лицам расползлись ошметки грязи, но из-под жутких масок сверкали счастливые глаза. Живы!

Я огляделась по сторонам. Но где же чистая ледяная река? Вязкое мерзкое тесто из песка, серой глины и крошева льда медленно растекалось по руслу.

– Эй! – крикнула я.

От эха вздрогнули стены. Они разбили крик на множество голосов, умножили и вернули оглохшим ушам. Казалось, кто-то сильный и властный заговорил на непонятном языке.

– Какое долгое эхо! Эти стены умеют играть словами.

Слова превратились в поток невнятной речи.

– Хватит кричать, – сказала мать. – Лучше помоги выбраться из дерьма.

Она завязла по пояс, и грязь медленно засасывала ее. Ледяная жижа плотно облепила беременный живот, он колыхался от ударов младенца, она согревала его руками и силилась выдернуть ноги из болотного плена.

– Дай руку. Скорее! – она, ухватившись за меня, подтянулась, и водоворот, громко чавкая, нехотя, выплюнул тяжелое тело на скользкую плиту.

Здесь было теплее, хотя густой туман, крупными каплями оседал на коже, и, стекая по ногам, не позволял просохнуть.

Помогая друг другу, мы вскарабкались на верхнюю платформу и огляделись. Все было так, как описала Серая Сойка. И светящиеся каменные стены, и столбы, круто переходящие в чаши.

– Где мы, мама? Загадочное место. Сколько гнезд! Это колыбель богов?

– Здесь клоака богов, по-другому не назовешь.

– Стены гладкие, как зеркала. На них незнакомые узоры и знаки.

– Мы в разрушенной пирамиде, в нижней части. Она опрокинута вершиной к центру земли, – пригляделась принцесса.

– Никогда не думала, что пирамиды складываются, как устрицы.

– Не как устрицы, а как кристаллы. Помнишь тот граненый алмаз из сундучка? Ну, тот, с которым ты так любила играть.

– Да, я любила смотреть на Луну сквозь этот кристалл. Мне казалось, что на ней тоже что-то написано. Неужели пирамиды строили по кристаллам?