Текст книги "Что такое дзен? Прямые ответы на вопросы начинающего"

10. Долгосрочная практика

Как человек меняется в результате многолетней практики дзен?

С людьми происходят самые разнообразные изменения, и все люди очень разные. Не думаю, что смогу перечислить главные десять изменений, которые дзен производит в человеке, ведь дзен – это не какой-то обучающий режим вроде армейского лагеря новобранцев, который призван формировать определённый тип личности.

Твой вопрос навеял мне воспоминания об Иссане Дорси, он был дзен-буддийским священником в Сан-Франциско. Иссан известен своим пёстрым прошлым – прежде он был трансвеститом и наркоманом. Его выкинули из военно-морского флота из-за гомосексуального поведения. В клубах Сан-Франциско его знали как крайне сумасбродную личность. Затем он стал дзен-буддийским священником. Спустя несколько лет после посвящения он открыл один из первых хосписов для больных СПИДом в Сан-Франциско – во времена, когда это заболевание вызывало непонимание и ужас, и Сан-Франциско стал отправной точкой. Иссан бесстрашно принимал любых людей, денно и нощно о них заботился, он сформировал сообщество людей, которые ему помогали, собрал средства на хоспис, и всё это он делал так, словно нет ничего естественнее. Затем, в возрасте пятидесяти семи лет это заболевание одолело и его, и он ушёл из жизни, не теряя добродушного чувства юмора.

Когда Иссан умер, мой учитель, Соджун Мел Уэйтсман сказал про него: «Иссан очень хорошо умел быть самим собой». Это утверждение может показаться странным. Разве не все мы хорошо умеем быть самими собой? Вероятно, нет. Думаю, что Соджун на самом деле имел в виду, что Иссан бесстрашно, глубоко и искренне был самим собой, что не удаётся большинству людей. У него не было представления о себе, которое он защищал бы и демонстрировал. У него не было представления о том, каким он должен быть. Он не беспокоился, хорошо или плохо он выглядит. Он просто был собой. И поэтому он стал образцом для многих людей.

Большинство из нас не в состоянии быть собой в той же мере, что Иссан. По большей части мы беспокоимся о том, как выглядим и какими мы должны быть. На самом деле у нас есть представление о себе, которое мы защищаем и демонстрируем. Мы слишком боимся присвоить своё человеческое богатство, а именно – наши генетические предрасположенности, семейную наследственность и историю жизни, куда входят наши промахи и наши травмы. Все эти вещи так или иначе ранили нас, и мы лишаем себя возможности жить по-настоящему полноценно. Нас смущают собственные ограничения, и мы пытаемся скрыть или изменить их. На самом же деле наши раны – это наше сокровище. Мы даём миру именно свою уникальность.

Рассказывают, что, когда Иссан находился на смертном одре, один его хороший друг и монах сказал ему: «Иссан, мы будем скучать по тебе». Тот ответил: «Почему? Разве вы уезжаете куда-то?».

Поэтому – да, Иссан хорошо умел быть самим собой. Он превратил жизнь, которую можно было бы назвать трагичной и полной боли, в радостный дар. Он был необычной личностью, но и каждый из нас – особенный человек.

В этом состоит основная перемена, которой может ожидать практикующий дзен: мы можем лучше научиться быть самими собой.

При случае я, наверное, мог бы составить список личных качеств, которые мне хотелось бы видеть в практикующих дзен-буддизм. Хотелось бы видеть, что практикующий проявляет доброту – хотя я знал дзен-буддистов, которые не выглядели такими уж добрыми, согласно общепринятым представлениям о «доброте». Хотелось бы видеть, что практикующий спокоен и терпелив в отношении трудностей – хотя я знал дзен-буддистов, практикующих длительное время, которые не очень-то спокойны и терпеливы. Хотелось бы видеть, что практикующий любит практику и с радостью разделяет её с другими людьми – хотя я знаю дзен-буддистов, которым вообще не нравится практика и которые по возможности стараются не появляться в зале для медитации. Хотелось бы видеть, что практикующий научится изменять разные ситуации и отношения в лучшую, а не в худшую сторону. Хотелось бы видеть, что он научится видеть красоту во всём, понимать, что всё изначально пусто и свободно, что мир не охвачен войной и не замкнут, каким кажется многим. Хотелось бы видеть, что практикующий будет поступать в основном неэгоистично, будет замечать в себе проявления эгоизма и стараться избавляться от них. По большей части дзен-буддисты, которых я знаю, действительно такие. Большинство из них – довольно смелые люди, с которыми хочется оказаться рядом в моменты кризиса. Даже если они не имеют навыков, необходимых для оказания помощи, они, вероятнее всего, будут вдохновлять вас своим присутствием и уверенностью даже в самой безнадёжной ситуации.

Выше мы говорили о шести парамитах (совершенствах), шести практиках, которые определяют путь бодхисаттвы: щедрости, нравственном поведении, терпении, усилии, медитации и мудрости. Эти качества также могут дать общее представление о тех чертах, которые мы обычно ценим и надеемся видеть в зрелом практике дзен.

Как практика дзен изменила тебя?

С тех пор, как я начал практиковать дзен, прошло примерно сорок пять лет, и я сильно изменился. Некоторые из этих изменений были хорошими. Эти изменения согласуются с тем списком пожеланий, о котором я только что рассказал. Безусловно, я стал более терпеливым, менее склонным выходить из себя даже в трудных обстоятельствах, и меня труднее обескуражить. Безусловно, я стал добрее и внимательнее к другим, легче отпускаю свои желания и соглашаюсь с другим человеком или обстоятельствами. Думаю, я стал более мудрым, более устойчивым, спокойным. Думаю, теперь я не так высокомерен, лучше понимаю свои ограничения и со смирением принимаю их.

И всё же невозможно сказать, связаны ли эти перемены с практикой дзен или просто с тем, что на протяжении сорока пяти лет я был мужем и отцом, а недавно стал дедушкой. Возможно, некоторые из этих перемен произошли потому, что я имел возможность много практиковать вместе с другими, взаимодействовать с ними и отвечать за них, но, вероятно, такой же опыт я мог бы получить, если бы занимался и какой-то другой работой. Поэтому, честно говоря, не могу сказать, что именно практика дзен – причина каких-либо положительных изменений, произошедших в моей жизни, даже если предположить, что я правильно их описываю. Возможно, я просто обманываю себя. Кто знает: возможно, завтра в моей жизни произойдёт нечто, из-за чего мой характер станет куда менее приятным. Пока я не умер, ещё нельзя говорить, какой я человек.

С другой стороны, за последние сорок лет произошли не только положительные изменения. Теперь я хуже выгляжу, я не такой выносливый, моя память ухудшилась, я подхожу к разным вещам менее основательно и энергично, я стал менее официальным и более ленивым, менее изобретательным, чаще забываю о других, возможно, менее серьёзно отношусь к своей практике дзен. В целом я бы не сказал, что произошли улучшения. Возможно, было бы полезнее, если бы я не практиковал! Только, если честно, последнее утверждение, на мой взгляд, не имеет смысла, и это, вероятно, – самое главное преимущество как для меня, так и для любого, кто продолжительное время практикует дзен: я понимаю – что есть, то есть, чего нет, того нет. Нет никаких «вот если бы…», никаких сожалений о том, что прошлое прошло, настоящее есть и будущее будет, – есть глубокое доверие к жизни, её подлинное принятие. Интересно, можно ли поступать иначе?

Стал ли ты счастливее благодаря практике?

Теперь я счастливее, но не могу сказать, из-за практики дзен или по другим причинам. В данный момент я не разделяю «практику дзен» и свою жизнь. Поэтому, наверное, я мог бы сказать, что практика дзен сделала меня счастливее. Но в конце концов она меня и убьёт.

Я практикую уже давно, и иногда меня беспокоит, что моя практика становится пресной. Чудесная книга Судзуки Роси называется «Ум дзен, ум начинающего» не просто так. Как сохранять практику свежей и живой? Как мне поддерживать чувство новизны? Как мне продолжать вопрошать о смысле жизни?

Такой вопрос возникает и у меня и, надеюсь, у всех. Похоже, ты, я и все люди обладают двойственной природой. С одной стороны, мы талантливые и умные личности, которые хотят жить глубокой, доброй, пробуждённой, открытой жизнью, полезной для других. Кто в глубине своей души не стремится к этому? С другой же стороны, мы довольно ленивые, эгоистичные существа и имеем склонность сбиваться с пути – полностью утрачивать связь со своим лучшим Я. Думаю, все люди таковы, поэтому мы вечно создаём всевозможные религии, культы, дисциплины и виды обучения, которые появились ещё на заре истории, чтобы укротить нашу беспокойную, проблематичную натуру.

В наши дни в мире есть множество людей, которые не доверяют религиям и духовности, потому что видят, что они способствуют не только лени и глупости – когда люди отказываются от ответственности и подчиняют свою жизнь требованиям и доктринам своей религии, – но даже жутким злоупотреблениям, нетерпимости, насилию, изоляционизму.

В этом нет вины религий, на мой взгляд. Отказ от религии не освободит нас от человеческой глупости и склонности к разрушению. Религиозные побуждения просто сместятся в сферу других человеческих начинаний. Появятся истинные адепты науки, истинные адепты марксизма, истинные адепты либертарианства и т. д. – религия в иной форме. Поэтому религия должна включать в себя собственное отрицание. Иначе говоря, некую форму сомнения и удивления, путь обновления, иначе она закоснеет, что, по твоим словам, и происходит с нами, если мы как-то не раскрываемся, не обновляемся.

В этом состоит гениальность идеи ума начинающего, принадлежащей Судзуки Роси. Он говорит, что нужно стремиться быть начинающим, а не экспертом. Всегда следует быть готовым удивляться, ошибаться, замечать, что пора бы пересмотреть свои представления о собственной жизни и мире. Именно такую установку мы можем культивировать. В практике дзен нас в этом поддерживают. В частности, существует дзадзен, который рассматривается как практика ума начинающего: мы просто сидим и присутствуем в настоящем моменте жизни без предустановок, без техник и наблюдаем за происходящим.

Обсуждая дзадзен, Догэн советует нам «думать, не думая». Это значит медитировать в пространстве свободы и открытости, позволять мыслям возникать и уходить, не оценивая и не оформляя их. Это и есть ум начинающего: ум, который не решает, что достоверно и недостоверно, правильно и неправильно, и готов позволять возникать и исчезать любым явлениям. Учителя, сангхи и учения также поддерживают нашу искренность и не позволяют сбиться с пути.

Гарантирует ли всё это, что мы никогда не устанем, не отойдём от практики, не будем нуждаться в «пинке»? Конечно, нет! Наш дзадзен может стать очень сухой и рутинной практикой, и мы можем настолько привыкнуть к своим сангхам, учителям и учениям, что вообще перестанем их замечать. Впрочем, благодаря всем этим элементам практики, в число которых входит наш собственный ум и сердце, когда мы сбиваемся с пути, мы рано или поздно осознаём это, даже если на это уходит много времени, и вернуться, обновиться можно, если обратиться к собственным ресурсам – внутренним и внешним.

Так что, наверное, можно начать с этого – с самой практики, которая и станет твоим путём обновления. Ещё есть твоя жизнь. Жизнь пробудит тебя. Всегда происходит что-нибудь, прекрасное или ужасное, что вытряхивает человека из унылых состояний. Если тебе кажется, что ничего не происходит, только подожди немного – ты и глазом не успеешь моргнуть, как в твоей жизни появится что-то, что пробудит тебя.

Кроме того, можно намеренно делать разные вещи, чтобы расшевелить себя. Всю жизнь у меня есть привычка писать, как ты знаешь, стихи и другие вещи, другие формы искусства меня тоже интересуют. Искусство – прекрасный способ разбудить себя. Посещение выступлений, чтений и художественных мероприятий нередко может разбудить человека, если сосредоточиваться на том, что видишь и слышишь, и открываться его воздействию. Я посещаю художественные мероприятия нечасто, но когда бываю на них, увиденное меня впечатляет, заставляет задуматься и расширяет мой кругозор.

Такое же воздействие имеет и глубокое общение с другим человеком. Когда ты искренне беседуешь с другим, по-настоящему слушаешь его (или её), воспринимаешь жизнь с его (или её) точки зрения, ты всегда выходишь из личного сновидения в область более обширного сна. Кроме того, нас неизменно пробуждает забота о другом человеке и готовность принимать его реальность.

В любом случае иногда застревать – нормальная и естественная часть процесса.

Ещё мне интересно, можно ли поддерживать интерес к практике через культивацию преданности самой практике? Наверное, продолжать в прежнем ключе – недостаточно. Как ты думаешь, правильно ли иногда менять свою практику? Поднимать ставки? Изучать заповеди и готовиться к мирскому посвящению? Участвовать в продолжительной практике, формировать учебную группу, становиться паломником?

Да, конечно, и это тоже. Как ты знаешь, в нашей местной группе ежегодно в осеннее время проводится продолжительная практика вне стен монастыря. Этот период часто становится для членов сангхи временем обновления. И, конечно же, люди делают все те вещи, о которых ты упоминаешь, – шьют ракусу и принимают обеты, внимательнее изучают тексты или организуют учебные группы, отправляются в длительный ретрит или паломничество или, возможно, некоторое время занимаются с другим учителем или в другой группе – таким образом они расширяют и обновляют свою практику.

11. Сангха

В чём состоит смысл сангхи и кто в неё входит? Ограничивается ли она нашими знакомыми практикующими из конкретного дзен-буддийского центра? Могут ли в неё также входить наши друзья и члены семьи? Включает ли она в себя всех чувствующих существ? Мне по душе последняя идея, но разве можно назвать сообществом группу, куда входят все? Может ли вся вселенная быть сообществом?

Слово «сангха» (теперь это слово вошло в обиход и включается в словари) означает «сообщество». Раньше мы уже говорили, что самое первое обязательство в буддизме – принятие прибежища в Трёх драгоценностях: Будде, Дхарме и Сангхе. На протяжении почти всей буддийской истории слово «сангха» означало сообщество посвящённых учеников, монахов, которые поклялись всю жизнь прожить как буддисты, ежедневно практиковать и разделять свою жизнь с другими. В более широком смысле слово «сангха», как его употребляют в буддизме махаяны, означает, как ты сказала, сообщество всех существ.

Поэтому – да, если отвечать на твой вопрос, сангха – это всё это вместе. В неё, конечно, входят люди, вместе с которыми ты практикуешь дзен (неважно, имеют ли они посвящение), а также другие люди в твоей жизни, семья и друзья – и все существа.

Возможно, это легче будет представить, если разграничивать относительное и абсолютное. В относительном смысле сангха – это люди, с которыми ты практикуешь дзен. (Может, сюда можно включить и семью и друзей, людей, с которыми ты регулярно общаешься.) В абсолютном смысле сангха – это все чувствующие существа. Как гласит первая из четырёх великих клятв, которые регулярно поют в дзен-буддийских собраниях, «чувствующие существа бесчисленны; я клянусь спасти их». Да, все чувствующие существа – сангха, и в дзен даже те существа, которых мы считаем бесчувственными (например, «черепица с крыши и травинки» Догэна), включаются в категорию чувствующих существ.

Если у человека вызывает резонанс только абсолютный смысл слова «сангха», универсальный и вдохновляющий, просторный, широкий и открытый, то, возможно, он любит человечество и землю в целом, но в реальности с трудом переносит людей – особенно, когда они формируют группы, и тем более – духовные группы. Я знаю многих людей, которые испытывают именно такие чувства. Они ощущают себя частью вселенской духовной сангхи, но никогда не появятся на пороге места, где практикуют буддизм или любое другое духовное учение.

С другой стороны, если человек верит только в свою сангху друзей дзен (возможно, расширенную до семьи и близких друзей), то он вскоре, как и многие религиозные люди, почувствует, что позиция собственного сообщества изолирует его от мира. Сознательно или нет, он будет воспринимать других как чужаков, людей, которые не понимают вашего мировоззрения, и в конце концов скатится до ощущения собственной исключительности.

Поэтому, конечно, нужно видеть, что эти точки зрения – относительная и абсолютная – нуждаются одна в другой. Чтобы по-настоящему ощутить, что все чувствующие существа – твоя сангха, необходимо иметь в качестве опоры реальное взаимодействие с реальными людьми, со всеми рисками и проблемами, которые оно несёт. И чтобы суметь быть членом конкретной сангхи в здоровом ключе, нужно понимать, что люди, присутствующие в помещении, – это не только эти люди: в этих немногих людях – многие, и по-настоящему любить одного человека или группу людей – значит на самом деле любить всех. Это невозможный идеал. Но стоит всегда хранить его в своём уме и сердце и стремиться к нему.

Почему в дзен-буддийской практике мы делаем всё совместно? Мы начинаем есть в одно и то же время; выполняем медитацию при ходьбе, выстроившись в ряд, как в детском саду; поём в унисон, вместе совершаем поклоны; носим одинаковую одежду.

Да, дзен – это «совместная практика». Для нас, американцев, это непривычно, и обычно нам это не нравится. Мы утверждаем индивидуальность, а не общность. Мы гордимся своей независимостью и свободой, которые позволяют нам действовать и проявляться уникальным образом. Поэтому участие в практике, которая требует полного подчинения – когда мы делаем всё вместе одинаковым образом, в одинаковом темпе, даже стоим и ходим в предписанных позах (и при этом носим одинаковую одежду), – нам не по нутру.

Определённо, есть некая ценность в нашей национальной приверженности индивидуализму, которую мы видим в личной свободе, универсальном праве человека. Как американец я разделяю эту ценность. Но мне доводилось общаться с европейцами и азиатами, которые, хотя порой и восхищаются американским индивидуализмом, также воспринимают его как незрелое, юношеское явление. Стать индивидуальностью, обрести индивидуальный способ выражения – на самом деле это задача молодых людей, которые находятся на том этапе жизни, когда самое главное – развить независимую личность. Позднее, когда формируется личность, более важными становятся другие вещи – такие как общность, доброта, сострадание. У меня возникает чувство, что мои друзья европейцы и азиаты считают американскую культуру ещё юной. Мы только начинаем свой путь. Европейские и азиатские культуры гораздо старше, прошлое в них ощущается более отчётливо, люди наблюдают его, буквально каждый день, в архитектуре и на улицах городов. Американская культура – ещё молода. У юноши много энергии, чтобы пробовать новые, невозможные вещи. В нём есть идеализм, смелость, даже безрассудство. С другой стороны, юноше не хватает глубины, мудрости, порядочности. Поэтому, возможно, не так уж плохо научиться смягчать свой индивидуализм чувством общности, не слишком настаивать на собственном способе выражения, точке зрения, манере действовать.

Судзуки Роси много рассуждал об этом. Как традиционно воспитанный японец (он родился в 1904 году), который также, очевидно, обладал острым чувством новизны, он ценил своих молодых учеников-хиппи поколения бэби-бума. Они действительно обладали умом начинающего. Но в то же время их ограничивала их собственная идеология индивидуализма; она заставляла их страдать. Поэтому ему пришлось много беседовать с ними и убеждать, что в дзендо следует носить тёмную, простую одежду (и монашеские одеяния в Тассаджаре), что им нужно учиться правильно стоять и ходить в дзендо, правильно петь и как следует совершать поклоны. К счастью, он был таким добрым и харизматичным человеком и выглядел таким экзотичным и просветлённым, что ученики поверили ему и готовы были поступать так, как он просит. Кроме того, это первое поколение дзен-буддийских учеников было довольно-таки изолированным от американской культуры. Мы выступали против войны во Вьетнаме, против культуры потребления; мы стремились к более естественной и доброй жизни. И мы были убеждены, что азиатские культуры нашли более правильный образ жизни и восприятия мира. Поэтому мы склонялись к тому, чтобы отказаться от своих предрассудков и поступать так, как предлагал Судзуки Роси.

Когда ты практикуешь вместе с другими в гармоничном сообществе, где не подчёркивается индивидуальность, твоё чувство Я расширяется и начинает включать в себя других. Ты начинаешь ценить свою индивидуальность не за уникальность, не за то, что она лучше (или хуже) индивидуальности других, но, скорее, поскольку она является выражением чего-то фундаментального и универсального в человеке. Тогда ты становишься мягче и гибче в своих взглядах и взаимодействиях с другими. Одно дело – иметь такое представление, и другое – ежедневно тренировать подобное восприятие в дзендо. Когда ты тренируешь такое восприятие, оно проникает глубоко в тело, а из тела – в ум и сердце. Судзуки Роси однажды сказал, что, только когда он видит, как все мы, выстроившись в ряд, сидим в правильных дзен-буддийских позах, носим правильную дзен-буддийскую одежду, он видит нашу истинную, естественную индивидуальность. Я стал ценить это высказывание. Большая часть того, что мы считаем своей индивидуальностью, имеет концептуальный характер. Иначе говоря, мы формируем, сознательно или нет, понятие о себе, которое хотим демонстрировать, и затем ведём себя сообразно этому понятию. В практике дзен мы стремимся отпустить представление о Я и жить интуитивно, прислушиваясь к дыханию, телу, глубинным привычкам – то есть прислушиваясь к самой глубокой, внеконцептуальной, естественной индивидуальности; мы можем просто быть собой, не притворяясь. Какое облегчение!

Да, но разве во время совместных занятий не происходит также нечто удивительное? Не приобщаемся ли мы к чему-то большему, чем наше индивидуальное Я? Во время кинхин (медитации при ходьбе) я чувствовала, словно являюсь частью гигантской гусеницы.

Да, ты права. Когда преодолеваешь сопротивление по отношению к совместным занятиям, замечаешь, что в них есть огромная красота и чувство общности. Когда ненадолго отпускаешь своё чувство отдельности и ощущаешь себя частью единого тела, практикуя вместе с другими, приобщаешься к чему-то запредельному. Это волшебное чувство, которое нужно пережить, чтобы по достоинству оценить его. Во время служений, когда мы внезапно начинаем петь в один голос, оно часто у меня возникает. Несмотря на то, что не все мы – искусные певцы, в нашем пении есть красота, глубоко трогающая душу.

Ценится ли в дзен уникальная индивидуальная природа каждого человека или только универсальная природа личности, где все острые углы сглаживаются?

Ни то ни другое. И неизбежно – и то и другое. Выражение, которое ты используешь, – «сглаживаются все острые углы» – заставляет меня вспомнить об одной старой поговорке, что практиковать дзен в общине – как смешивать в стакане груду острых камешков. Камни снова и снова легонько (или не очень легонько) сталкиваются друг с другом, и таким образом постепенно сглаживаются их грани. Хотя в этой метафоре есть доля истины, она отчасти подразумевает насилие и вынужденное подчинение, как будто острые грани наших личностей получают удары до тех пор, пока мы все не станем послушными и мягкими.

Такое сглаживание – палка о двух концах. С одной стороны, когда человек долгое время практикует дзен в общине, его характер действительно смягчается, он становится терпимее к другим людям. Он становится менее трудным, колючим человеком. И это хорошо. Люди всегда делают всё вместе, и если в группе есть человек, отличающийся подобной «мягкостью», его присутствие помогает группе стать более мягкой, гармоничной, любящей.

С другой стороны, мой опыт показывает, что люди, которые долго практикуют дзен, только больше (а никак не меньше) становятся собой – я говорил об этом, когда мы обсуждали Иссана. Сегодня многие люди воспринимают буддизм как своеобразный курс по улучшению характера. Но, по моим впечатлениям, практика дзен необязательно улучшает характер. В истории дзен и в современной дзен-буддийской культуре можно встретить множество «характерных» людей, которые, хотя и развивают все добродетели Дхармы, делают это своеобразно, сохраняя свою первозданную личность. Дзен-буддийское учение об истинном Я, похоже, имеет последователей, которые не боятся проявлять себя естественно – со всеми острыми углами и т. д. – и всё-таки делать это с добротой, без излишней привязанности к своему Я. Поэтому, на мой взгляд, в дзен индивидуальность как таковая глубоко ценится, вопреки методам, которые, казалось бы, отрицают индивидуальность. Так что это вполне американская традиция!

Впрочем, быть индивидуальностью в стиле дзен – не означает быть своенравным или высокомерным. Человек не отделяет себя от других. Он ценит себя как конкретное выражение единой природы будды.

Что, если одинокая женщина, не имеющая отношений и семьи, приходит в дзен-буддийский центр ради общения, чтобы ощутить связь с другими людьми? Что, если совместные обеды в сангхе нравятся ей больше, чем практика дзадзен?

На мой взгляд, чувство связи с другими, о котором ты говоришь, – прекрасная и глубокая вещь. Ежедневно мы проводим жизнь в окружении людей, непрерывно взаимодействуем с ними повсюду: в продуктовом магазине, в автобусе, разговаривая по телефону, в своих мыслях. Так с чего бы даже человеку, который живёт один, чувствовать себя одиноко, ощущать потребность в связи? Мы постоянно живём в окружении людей! И всё же, конечно, мы можем испытывать глубокое одиночество.

Потребность в связи – одна из глубочайших потребностей человека, возможно, столь же глубокая, как и потребность в пище. Мне кажется, это основная причина, по которой люди буквально везде и во все времена вели определённую совместную религиозную жизнь. Мы только что говорили, что религиозные практики и формы пробуждают глубокое чувство связи. Если потребность в религии – глубокая потребность человека, то потребность в связи имеет религиозный характер. Так что человек, который начинает практиковать не ради дзадзен или учения, а ради совместных обедов и чувства общности, – столь же достойный практикующий дзен, как и любой другой; этот человек, как и все остальные, приобщается к Будде, Дхарме и Сангхе, чтобы удовлетворить свои глубочайшие человеческие стремления.

Вообще, за годы дзен-буддийской практики я встречал много таких практикующих, которые приходят за чувством общности и которых оно исцеляет. Духовные сообщества, как и все другие сообщества, – это, по сути, просто люди, которые занимаются чем-то вместе, но духовное сообщество отличает явное обязательство – ощущать общность с любым человеком, который приходит, чтобы практиковать. В этом суть буддийской идеи сангхи. Любой человек, который приходит, становится членом сообщества. «Любой» – значит всякий, независимо от социального класса, расы, сексуальной ориентации, приемлемости внешнего вида, личности или мировоззрения. Возможно, это идеал, который не всегда реализуется, но мы открыто провозглашаем такое обязательство. Члены сангхи понимают это, поэтому стараются уважать каждого, неважно, насколько успешными оказываются такие усилия. Поэтому, когда эта гипотетическая печальная и одинокая женщина из твоего вопроса придёт в сангху, она обнаружит, что её ценят и принимают такой, какая она есть.

Стоит надеяться, что при первом появлении в сангхе её ожидает тёплый приём. Но гораздо важнее, как её будут принимать спустя пять лет, когда она уже займёт своё место внутри сообщества. За эти годы практика так или иначе успеет на неё повлиять. Она будет иметь опыт дзадзен, знакомства с учениями и просто за счёт общения с членами сангхи усвоит большинство ценностей традиции. При этом она будет преподавать другим членам общины очень ценный урок: суть дзен – не в дзадзен и коанах; а в том, как мы живём, кто мы и как относимся к другим.

Можно решить, что это просто мои выдумки, что реальный японский дзен – это сугубо трудная, продолжительная практика дзадзен и вдумчивое понимание буддийских текстов и что я уже превратился в сентиментального старика. Да, можно встретить дзен-буддийские центры, где основной акцент делается на упорной практике дзадзен и сёссинах, где твоей одинокой женщине без семьи долго придётся ждать первого совместного обеда. Но не стоит забывать, что в Японии большинство дзен-буддийских священников обучаются в монастырях довольно недолго, затем же они возвращаются в свои домашние храмы, где часто проводятся совместные обеды и поминальные службы, где они дают наставления членам общины и заботятся о людях и чаще всего имеют мало времени для дзадзен.

Когда японские учителя впервые принесли дзен-буддизм в Америку, они делали упор в основном на обучении дзадзен и сёссинам, поскольку этого хотели и в этом нуждались ученики-американцы, и эти вещи больше всего ценили и хотели передать учителя. Но теперь, спустя пятьдесят лет, мы имеем возможность лучше оценить то, что реально происходит в Японии. Мне доводилось бывать в Ринзо-ин, родном храме Судзуки Роси в Японии, настоятелем которого многие десятилетия является его сын, Хойцу Судзуки. Визиты в это место были приятными, тихими и простыми. Да, мы практиковали дзадзен (это крошечный храм, и туда помещаются лишь несколько человек), но чаще всего занимались уборкой, готовили и наблюдали, как общаются между собой члены общины, которые живут ниже по склону горы и иногда приходят в храм, чтобы нанести дружеский визит и помянуть родных.

В одном чудесном фильме Акиры Куросавы («Августовская рапсодия», 1991 г.) есть сцена, где две пожилые женщины, пережившие Тихоокеанскую войну (мы называем её Второй мировой), сидят в крошечном деревенском храме и вместе поют «Сутру сердца». Потом они остаются вдвоём и сидят в тишине. Вокруг храма – открытое травянистое поле, жёлтая трава шелестит от ветра. На мой взгляд, эта сцена воплощает в себе дзен: она выражает безмолвную общность в окружении выразительной местности, которую сопровождает бессловесное ощущение трагического прошлого, объединяющего людей. Такой дзен совсем не исключает твоей одинокой женщины без семьи.

Иногда люди рассказывают, что они месяцами посещали практику дзадзен в центре, и никто ни разу не поприветствовал их. Некоторым это нравится, поскольку они не любят пересудов, и после дзадзен могут уйти и снова заняться своими делами. Но некоторые в таких случаях чувствуют себя одинокими и покинутыми. Как ты думаешь, отличает ли западные дзен-буддийские сообщества культура дистанцированной самопоглощённости, невмешательства, безмолвного самообладания, когда каждый получает возможность самостоятельно встретиться со своими демонами, – культура, которая может выглядеть недружелюбно?