Текст книги "Что такое дзен? Прямые ответы на вопросы начинающего"

Поэтому да, стоит использовать медитацию на основе буддийской в тех сферах жизни, где она требуется. Поскольку плохие религии многие поколения причиняли боль большому числу людей, и поскольку религии стали, особенно в последние десятилетия, всемирным яблоком раздора и источником страданий, у многих людей, и это вполне понятно, «аллергия» на религию в любых проявлениях – даже на приятный, мягкий, интеллектуально открытый буддизм! Для таких людей светская форма практики является необходимой и важной.

В таком случае, если светские формы практики так хорошо работают, зачем вообще нужна религиозная часть – ритуалы, традиция и прочее? Возможно, всё это – излишние вещи?

Нет, не излишние. В практике есть важное измерение, которое невозможно прочувствовать без ритуалов и всех прочих обычных религиозных «атрибутов». Как мы говорили, религиозный ритуал – не одна лишь пустая форма, культурный багаж. Он затрагивает и трансформирует нас. Ритуал – это практика. Религиозные похороны или свадьбы, как мы знаем, отличаются от обычных. Ежедневные песнопения и посвящение заслуг больным, умирающим и недавно ушедшим людям влияет на внутреннее состояние. Церемония посвящения в сан и другие события дают нам чувство исторической связи и уважения к прошлому, которое во многом и делает нас людьми, и ритуал даёт нам большие возможности для того, чтобы выразить и углубить свою преданность практике. Алтари, религиозные изображения, музыка, песнопения, изучение духовных текстов – всё это мощные вещи, формирующие контекст смыслов и ауру образов, которые усиливают и углубляют основную медитативную практику.

Все эти вещи подразумевают более широкий контекст, в котором существуют все религии, а именно – глубину смысла и чувство человеческого предназначения, в котором мы все нуждаемся, – особенно в периоды горя, отчаяния, кризисов. Религия ставит перед нами масштабные вопросы: Кто мы? Почему мы рождаемся? Почему мы умираем? Что такое смерть? Что такое хорошая жизнь? Религия предлагает практики (такие как обеты, поклонение и церемонии), которые помогают нам всегда хранить в сердце эти вопросы, и тогда в нашей жизни появляется чувство абсолютной опоры. Религия не может дать нам реальные ответы на эти вопросы; скорее, она предлагает способы, с помощью которых мы можем отвечать на них совместно, в общинах, где состоят не только наши ныне живущие друзья, но и практики прошлого, чьи слова и достижения продолжают нас вдохновлять. Светские формы практики, безусловно, способны психологически и физически улучшить нашу жизнь, и они могут даже помочь нам развить такие качества, как сострадание и доброта. Но как только вы начинаете задаваться величайшими (и не имеющими ответов) вопросами о человеческом существовании, вы оказываетесь в сфере религии. Наука и светские идеологии по определению не касаются этих вопросов. И не должны этого делать.

Поэтому религия сама по себе, конечно, – ценное явление; она вводит человека в мир смыслов, практики и воображения, который отсутствует в программах по развитию внимательности. Я не хочу сказать, что религия – необходимая вещь или что без неё ты упустишь нечто бесценное. Речь не идёт о том, что глубоко или поверхностно, что подлинно или не подлинно. Практиковать буддизм в качестве религии – не то же самое, что заниматься светской или научно обоснованной практикой внимательности. А любое различие имеет свои преимущества и недостатки. Важно находить возможность рассказывать другим людям о буддизме, этом сокровище человечества, с такой щедростью, основательностью, широтой, с какой только возможно. А светские практики внимательности, безусловно, способны расширить круг людей, которые могут найти буддизм осмысленным и полезным.

В последние годы проводятся научные исследования, которые, как утверждают, доказывают эффективность медитативной практики; эти заявления также подвергаются критике. Действительно, как объясняет одна недавняя статья, многие учёные, которые изучают влияние медитации, – буддисты, и потому они настроены на получение того результата, который ищут (хотя большинство учёных, вероятно, настроены на получение таких результатов). В любом случае мне не нужно исследований, чтобы сказать, что буддийская практика может изменить жизнь; я уже знаю это по собственному опыту и по опыту многих своих знакомых – не говоря уже о миллионах буддистов, живших в разные эпохи и ныне, которые, очевидно, высоко ценят буддийскую практику.

6. Верования и этика

Что дзен-буддисты говорят о перерождении? Могу ли я не верить в перерождение?

Как тебе, возможно, известно, некоторые формы буддизма, например тибетский буддизм, действительно настаивают на реальности перерождения, или реинкарнации. В какой мере Будда открыто учил о перерождении в нашем понимании – неясно, и об этом ведутся споры. В культуре, к которой принадлежал Будда, было распространено верование, что мы рождаемся снова и снова, и он, конечно, упоминал об этом веровании, как если бы принимал его, однако его собственное учение об этом вопросе остаётся неясным. Несомненно, впрочем, что Будда говорил об отсутствии самости, анатте – а именно о несуществовании постоянной самости или души, которая сохраняется после смерти. В таком случае что же перерождается?

Существует классическая метафора жёлудя. Жёлудь превращается в дуб. Когда есть дуб, жёлудя нет, и дуб не содержит в себе ничего от исходного жёлудя. Одно превзошло другое, как один миг и одна жизнь превосходит предыдущий момент жизни. Я замечаю, что когда Далай-лама говорит о своих прошлых жизнях, он никогда не использует выражения вроде «Когда я был Пятым Далай-ламой». Он говорит о «Пятом Далай-ламе», о другой личности.

На мой взгляд, в учении о перерождении важно то – и, похоже, в этом есть истина и большой смысл, – что жизнь продолжается. Поэтому наша жизнь – нечто большее, чем краткий промежуток времени между рождением и смертью. Наша жизнь – нечто большее, чем события, происходящие между этими двумя ключевыми моментами. И это «большее» не просто «существует» в мистических пространствах до рождения и после смерти – оно есть также здесь и сейчас. Прямо сейчас наша жизнь гораздо обширнее, чем мы в состоянии увидеть, понять или осознать. Это религиозная часть практики, которую пробуждает ритуал и традиция.

Учение о перерождении говорит нам, что значение нашей жизни и смерти не ограничивается той видимостью, которую они создают, что их значение выходит за пределы нашего понимания. Родиться важно. Умереть важно. Смерть – определённо, очень важный переход, по меньшей мере столь же важный, как и рождение. Каждый момент жизни – важный переход. Для меня учение о перерождении сводится именно к этому.

В дзен вопрос о перерождении не составляет проблемы. Дзен решает этот вопрос таким же способом, как и все остальные, – через снятие вопроса, парадокс. (Будда, кстати, также отвечал на большинство метафизических вопросов, либо снимая их – задавая новые вопросы в ответ, либо молчанием.) Вообще, что такое «перерождение»? Что человек на самом деле имеет в виду, когда говорит, что верит или не верит в него? Действительно ли вы знаете, о чём говорите? Конечно, нет!

Приведу классическую дзен-буддийскую притчу о Гуйшань Линъюй, который рассказывал своим ученикам, что после смерти его душа переродится в азиатском буйволе, который будет жить на склоне холма. Ученики узнают его, говорил учитель, поскольку на боку у буйвола будут написаны иероглифы «Гуйшань». Затем он задал им вопрос. «Если вы скажете, что это – азиатский буйвол, вы будете не правы. Если вы скажете, что это – Гуйшань, вы тоже будете не правы. Что же это?»

Это притча – не шутка. Гуйшань указывает, что жизнь, смерть и перерождение – непостижимые реальности, которые не вписываются в границы нашего простого, чёрно-белого концептуального мышления.

Я никогда не стану спорить с человеком, который скажет мне, что он (или она) верит, будто перерождение реально существует. Не стану я также спорить и с человеком, который убеждён, что перерождения не существует, что всё это – чушь, простой предрассудок. Сам я не знаю. Это не означает, что я не чувствую никакой определённости в связи с перерождением. Однако всё, что я скажу о нём, будет неправильным.

Для меня этот вопрос – не вопрос доктрины или веры. Вопрос состоит в том, способен ли я проживать свою жизнь сейчас и в будущем, до самой смерти, проявляя полноценное уважение к самым глубинным измерениям жизни? Этот вопрос касается нас всех, независимо от наших убеждений. Его ставит Гуйшань перед своими учениками.

Ты спрашиваешь, можно ли не верить в перерождение. Конечно! Большинство европейцев, практикующих дзен, не верят в него. Также нормально, если вопрос о перерождении тебя не сильно интересует. Можно практиковать дзен, какие бы идеи ни имелись в твоей голове по поводу жизни. Просто сядь, направь внимание на своё тело, дыхание и посмотри, что произойдёт.

В двух словах, что такое закон кармы?

Сложный вопрос! Наверное, я заслуживаю его: я надеваю буддийское одеяние; я открыл рот. Чего же я ожидаю?

Простейшая формулировка кармы на самом деле довольно очевидна: из одного следует другое. Иными словами, действия имеют последствия.

Это своеобразная нравственная физика. Благое действие производит благой результат; дурное действие производит плохой результат. В некоторой степени это здравый смысл; в некоторой степени – вопрос веры. Когда ты долгое время практикуешь дзадзен и наблюдаешь свой ум, понимаешь, насколько это верно. Позитивные благоприятные мысли создают для тебя позитивный благоприятный мир. Верно также и обратное. Говори, делай и думай дурные вещи, и твой мир станет дурным.

Конечно, никто не гарантирует, что в моей жизни появятся хорошие вещи, если я буду говорить, делать такие вещи и думать о них. Дело в том, что в события, происходящие со мной, вовлечён целый мир, а также причины и следствия, имеющие отношения к многочисленным существам. Я не живу в замкнутом пузыре. Но если я стремлюсь создавать благоприятную карму, и плохие вещи всё-таки происходят, я буду принимать их с невозмутимостью и найду им применение на своём пути. В этом смысле плохие вещи – в сущности, не плохие, хотя наблюдателю они могут показаться довольно-таки прискорбными. Популярное представление о карме просто как о судьбе, которой никак невозможно управлять, – не буддийская идея. Суть буддийской кармы – в действии и его нравственной силе. И в ней присутствует субъективность, а не только внешние вещи, которые происходят и не происходят. Намерения значат очень много.

Смысл представления о карме в популярном буддизме, так же как представления о рае и аде в популярном христианстве, – побудить людей совершать добрые и нравственные действия. Потому это ценное социальное учение. Поступай хорошо, и получишь хорошие перерождения (отправишься в рай); поступай плохо, и получишь очень дурные перерождения (отправишься в ад).

Как перерождение, так и рай / ад имеют то преимущество, что в рамках этой жизни их существование невозможно доказать. Иначе говоря, я могу быть святым и сталкиваться в своей жизни с многочисленными трудностями (что и происходило со многими святыми). Но, конечно, когда моя жизнь закончится, я буду вознаграждён в раю (или достигну нирваны в следующей жизни). Такая идея может показаться наивной и грубой рационализацией интеллектуалу, но основная масса людей замечательно принимает её на протяжении тысяч лет. Большинство людей хотят быть добрыми и стараются такими быть. Популярные религиозные учения вдохновляют их и дают им силы.

Таков популярный буддизм. Специальное обсуждение кармы в учёном буддизме является сложным для понимания. Я пытался изучить его, но не продвинулся далеко. В него очень трудно вникнуть, оно содержит множество сложных философских терминов, тем более сложных, если вы не знаете языков оригинала, происхождения слов и их неявных подразумеваемых смыслов. Обсуждение кармы произвело на меня впечатление, в той мере, в какой мне удалось в него проникнуть.

Если говорить просто, в буддийской практике карма означает: «Совершай хорошие действия, избегай дурных действий». Действие включает в себя любые действия тела, речи и ума (мысли). Соблюдай обеты. Это нужно делать не для того, чтобы быть хорошим. Ты поступаешь так, потому что страдаешь и хочешь разобраться в своём страдании, чтобы перестать быть его жертвой. Кроме того, ты хотел бы служить другим и понять, что значит любить и принимать любовь. Чтобы осуществить это, тебе нужно очистить своё поведение, исправить свой ум и сердце. Для этого важно поступать хорошо и не поступать плохо.

Дзен принимает все эти нормативные буддийские представления о карме, но вводит в них новое измерение. Классическая дзен-буддийская история о карме – знаменитая история о лисе Пай-чанга. Сейчас я не буду излагать этот длинный сюжет, но его основной смысл состоит в том, что карма, как и все другие вещи, лишена сущностной, непоколебимой, постижимой, однозначной реальности и что практика, поскольку она помогает нам увидеть и полноценно осознать это, позволяет проживать жизнь ответственно и терпеливо, не слишком сетуя на хорошие и дурные кармические действия и результаты. (Подробнее я расскажу об этом далее (с. 112–113), когда речь зайдёт об обетах.)

Я понимаю, что благоприятные действия влекут за собой благоприятные результаты, а вредные действия – вредные результаты. Если я осознаю, что совершила вредное действие, могу ли я уменьшить или даже избежать вредных результатов после его совершения?

Да. Хотя люди часто об этом не знают, в дзен-буддизме существуют практики исповеди и покаяния. Они не сильно отличаются от подобных практик в других традициях. Когда ты замечаешь, что совершила дурной поступок, чувствуешь сожаление, исповедуешься и каешься в этом поступке, это означает, что ты решаешь больше не поступать таким образом. В сото-дзен регулярно проводятся исповедальные церемонии, во время которых община поёт исповедальные куплеты – предполагается, что людям всегда есть в чём исповедаться. После исповедальных куплетов мы подтверждаем свою приверженность обетам.

Когда человек исповедуется и кается, он уменьшает вред от изначального действия, хотя полностью устранить его невозможно. Ему в любом случае придётся отвечать за него, но цена может быть высокой или низкой, в зависимости от его дальнейших поступков.

В дзен, как и во всех известных мне традициях, грех – или, как говорят буддисты, неблагоприятное действие (действие, которое создаёт страдание) – может укрепить вашу практику и мудрость, когда вы признаёте и очищаете его. В практике дзен мы признаём, что человек никогда не сможет стать совершенным. Поэтому мы не испытываем вины и ненависти к себе, мы просто готовы наблюдать за своим поведением и извлекать из него уроки.

Возможно, стоит исправить свои ошибки? Исповедь статуе на алтаре никак не поможет человеку, чувства которого вы ранили. Поэтому стоит также попросить у него прощения, разве нет? Отменяет ли это изначальную негативную карму, которую вы создали? (Возможно, такой поступок не будет иметь силы, если совершаешь его, чтобы избавиться от негативной кармы.)

Да, конечно, всё это также стоит делать. Практика прощения – важная вещь. Что меня удивляет, так это тот факт, что пострадавший человек абсолютно безошибочно чувствует, искренне у него просят прощения или нет. Такого человека нельзя одурачить. Пустое или чисто формальное извинение – лучше, чем никакого, но вообще-то оно не возмещает причинённого вреда. Здесь стоит прибегнуть к практикам исповеди и покаяния – когда вы всерьёз размышляете о своём поступке, по-настоящему исповедуетесь и раскаиваетесь в нём, вероятность, что ваше прощение будет весомым, максимально возрастает. Если же вы просите прощения и не исправляете своих ошибок, когда это возможно, – это слабое извинение. Поэтому, конечно, исправлять ошибки тоже стоит. (Да, как ты говоришь, если делаешь это для того, чтобы отменить свою карму – то есть исключительно ради себя, чтобы снять с себя груз ответственности, – тогда, наверное, исповедь и покаяние не будут подлинными и не «подействуют».) В целом в буддийской практике содержатся определённые нюансы и сложности, о которых мы здесь говорим, – следует понимать, что любое действие имеет внешнее и внутреннее измерение и что нужно учитывать и то и другое.

Могут ли все эти действия «отменять негативную карму»? Да и нет. Возможно, ты замечала, как и я, что дурной поступок, если после него извиняешься, исправляешься и получаешь искреннее прощение, может углублять и укреплять отношения. В этом смысле, да, негативная карма обращается в положительную. С другой стороны, того, что произошло, нельзя отменить. Ты продолжаешь быть человеком, который совершил это действие. Его воздействие на вас и других людей никогда полностью не прекратится.

Почему, с дзен-буддийской точки зрения хорошие вещи случаются с плохими людьми?

Догэн пишет об этом в своей великой работе «Сёбогэндзо» (большом и серьёзном тексте, название которого обычно переводят в нескольких доступных версиях как «Сокровищница глаза истинной Дхармы»). Та же проблема существует в иудейской и христианской традициях, где её формулируют так: «Если Бог награждает хороших и наказывает дурных людей, почему хорошие люди страдают, а дурные – живут долго, сохраняют здоровье и благополучие?». В буддизме эта проблема звучит так: «Почему выходит так, что люди, которые совершают добрые дела на протяжении всей жизни, страдают, а те, кто совершает дурные дела, остаются безнаказанными?». Нельзя отвечать на этот вопрос, исходя только из данной, текущей жизни. Нужно рассматривать его в более широком контексте. И его нельзя оценивать сугубо внешним образом – на основании тех внешних обстоятельств, которые (как нам кажется) имеют место.

При обсуждении этой важной и извечной нравственной проблемы Догэн обращается к вопросу о перерождении. Он говорит, в общем и целом (если согласовать его ответ с тем, что я раньше говорил о перерождении), что жизнь – шире, просторнее и глубже, чем мы себе представляем. Реальность не соответствует нашим идеям о реальности, и карма не отвечает нашему линейному логическому мышлению. Наша жизнь – нечто большее, чем видит глаз. То, что Догэн называет «глубокой верой в причинность [карму]», требует, чтобы мы вглядывались сквозь поверхность вещей в их глубины. Возможно, плохие вещи, которые происходят с хорошими людьми, – в реальности не плохи, и, возможно, хорошие вещи, которые происходят с плохими людьми – в реальности не хороши. Возможно, мы не совсем понимаем, что происходит. Видимое страдание хорошего человека может углубить его или её духовную жизнь, может выявить такие качества, как смелость, благородство и сострадание, которые в ином случае не проявились бы. Видимое процветание плохого человека может маскировать более глубокую (возможно, даже не осознаваемую) вину или тоску. В этих случаях на первый взгляд плохие вещи, происходящие с хорошим человеком, или на первый взгляд хорошие, происходящие с плохим человеком, – на самом деле не то, чем кажутся.

Мой опыт говорит мне, что это правда. Когда я вижу страдания хороших людей, с моей точки зрения, они не выглядят страданиями. Такие люди часто терпеливо переносят тяготы и проявляют мудрость и любовь, которые делают их страдание ценным и вдохновляющим для других. Напротив, когда я вижу, как люди, привыкшие вести себя без милосердия, скупые и даже жестокие, получают, на первый взгляд, великие вознаграждения, с моей точки зрения, они не выглядят таковыми. Я могу видеть в их лицах и манере держаться – реально видеть – холодность, нехватку связи с самими собой и другими людьми. Неважно, каким богатством или властью они обладают, кажется (по крайней мере мне), что они лишены величайших даров, которыми может обладать человек.

Подожди. У меня есть серьёзное возражение: «Да, но…». Порой с хорошим человеком случается реально страшная трагедия. Например, вся его семья погибает во время нападения террористов на его дом, пока он ведёт машину скорой помощи! Ведь такое страдание – не поверхностная вещь, оно проникает в самую глубину души!

Да, ты права. Твоё «да, но…» нельзя стереть, от него нельзя отмахнуться. Человек, который заявляет, будто во всём разобрался, будто его религия даёт окончательные объяснения всем жутким вещам, которые происходят в жизни, так что любые события можно принимать невозмутимо, и ничто не способно бросить вызов вере, либо обманывает сам себя, либо в некотором смысле – чудовищным образом – уничтожил в себе чувство, что он – представитель человечества. Случаются страшные вещи, от которых не отмахнуться. Всё, что мы можем сделать, – плакать и ужасаться. Возможно, мы не в состоянии убедительно доказать, что вселенная – справедливое место и что каждый из нас будет справедливо вознаграждён. С точки зрения практики дзен, возможно, неизвестно, почему те или иные вещи происходят с определёнными людьми. Но известно, что они происходят. Что есть, то есть. Происходит так, а не иначе. И наша практика состоит в том, чтобы использовать то, что происходит, во благо. Таков наш путь, что бы ни случилось.

Практика даёт человеку силы и интуитивное понимание, которые не позволяют даже худшему из событий его разрушить. Возможно, мы не в состоянии до конца объяснить это событие. Но мы можем вынести, трансформировать его и продолжить жить. Всё непостоянно, несовершенно по своей природе и лишено постижимой реальности. Это мы знаем. Поэтому мы оставляем в стороне свои вопросы о том, безупречно ли буддийская доктрина кармы выражает реальность. Возможно, её осмысленность или бессмысленность превосходят возможности нашего познания. Но всё-таки мы знаем, как принимать, переносить вещи, что случаются ради нашего развития, как двигаться вперёд и использовать их во благо. Это и есть пробуждение; это и есть свобода.

Я знаю, что хорошую карму связывают с соблюдением обетов. Так какие существуют обеты? Можешь дать их краткий обзор?

Да, в дзен, как и в любых формах буддизма, обеты – это попытка регламентировать благой и дурной образы действий – то есть те, которые определяют положительную и негативную карму. Конечно, события, происходящие в реальной жизни, всегда гораздо сложнее, и их не может охватить простой набор правил поведения. Однако обеты – это начало, и если мы непрерывно изучаем их на протяжении своей жизни, где случаются разные хорошие и плохие вещи и где мы совершаем много ошибок, наше чувство кармы постоянно развивается, а наше поведение становится более внимательным.

В нашей традиции сото-дзен мы следуем обетам, созданным Догэном. Его список включает в себя шестнадцать обетов бодхисаттвы – а именно обеты для тех практикующих, которые хотят вступить на путь бодхисаттвы, сострадания и заботы обо всём и обо всех существах. Обеты Догэна опираются на другие списки из более раннего буддизма. Эти шестнадцать обетов делятся на три группы. Первая группа – тройное прибежище, или прибежище в Трёх драгоценностях, древнейший из всех буддийских обетов – в Будде (учителе), Дхарме (учении) и Сангхе (общине):

Я принимаю прибежище в Будде.

Я принимаю прибежище в Дхарме.

Я принимаю прибежище в Сангхе.

Прибежище (англ. refuge) буквально означает «лететь обратно», «возвращаться», то есть хранить верность глубокому естественному стремлению сердца, которое присутствует изначально. Три этих обета можно понимать как в самом узком смысле (где Будда – исторический основатель буддизма, Дхарма – буддийские писания, Сангха – буддийская община), так и в самом широком смысле (Будда – будда внутри всех существ, Дхарма – образ жизни, полный уважения и любви ко всем, Сангха – сообщество всех существ.) Эти три обета – основание всех прочих. Принять их и заботиться об этих обетах – значит начать практику соблюдения обетов через возвращение к своей глубинной природе, своему естественному желанию творить добро и ощущать единство с лучшим, что есть в нас, а также со всем сущим.

Следующая группа – три чистых обета, они дают самое общее представление о нравственном поведении, без частностей. Они выражают желание всегда действовать во благо – избегать того, что причиняет вред мне и другим существам, и совершать действия, благоприятные для меня и других существ, – и при этом ощущать, что с добротой принимаешь других существ:

Я клянусь избегать поведения, причиняющего вред.

Я клянусь совершать благоприятные поступки.

Я клянусь жить для других существ и ради их блага.

Третья и последняя группа – десять запретительных обетов, которые в наших общинах мы также приводим в форме десяти обетов ясного ума, утвердительной формы десяти запретов. В этих обетах предпринимается попытка определить конкретные сферы поведения, которые поощряются (когда они приводятся в утвердительной форме) и запрещаются (когда они приводятся в отрицательной форме).

Я клянусь беречь жизнь, не убивать.

Я клянусь принимать дары, не красть.

Я клянусь уважать других, не использовать сексуальность во вред.

Я клянусь говорить правду, не лгать.

Я клянусь хранить трезвость, не употреблять одурманивающие вещества и не давать их другим.

Я клянусь говорить с добротой, не говорить о других дурно.

Я клянусь хранить скромность, не хвалить себя в ущерб другим.

Я клянусь быть щедрым, не проявлять жадности.

Я клянусь проявлять любовь, не питать враждебности.

Я клянусь хранить и совершенствовать Три драгоценности (Будду, Дхарму и Сангху).

Традиционно обеты изучаются и практикуются на трёх уровнях. Эти уровни обозначаются по-разному, но давай здесь назовём их буквальным, сострадательным и абсолютным уровнями. На буквальном уровне ты всеми силами стараешься следовать заповедям – не убивать, не красть, не лгать. На уровне сострадания ты больше сосредоточиваешься на мотиве сострадания, чем на букве закона. Поэтому иногда сострадание указывает, что можно солгать, чтобы спасти чью-то жизнь, или украсть, чтобы спасти других, если в этом есть неотложная потребность. На абсолютном уровне – уровне пустоты, отсутствия различий, высшей реальности – ты не можешь ни следовать заповеди, ни нарушить её. Ты не можешь убить – жизнь всегда продолжается; нет ничего, что можно убить. И ты не можешь не убивать – твоя жизнь, чтобы продолжаться, неизбежно попирает жизни других существ (растений, насекомых, бактерий и т. д.). В практике обетов все три уровня – которые представляют собой единую реальность, на понятийном уровне выражаемую трояко, – всегда присутствуют, поэтому наше поведение никогда не является простым или одномерным. И всё же мы пытаемся соблюдать обеты, и делать это всё лучше по мере накопления мудрости и опыта.

Одно из последствий такого богатства и сложности, характерных для практики обетов, состоит в том, что по мере практики всё сложнее становится ощущать определённость или превосходство в нравственных вопросах. Мы никогда не чувствуем, что идеально соблюдаем обеты, или что кто-то другой безусловно их нарушает. Можно при необходимости наблюдать за своим поведением и сомневаться в поведении других людей, но никогда не стоит делать этого с ощущением собственной праведности. Осуждение себя или других становится почти невозможным.

Скажи, важно ли ученику изучать обеты, или нравственное поведение, в свете всех этих историй о мастерах дзен, которые колотят своих учеников и надвое разрубают котов? Похоже, их главная цель – не в том, чтобы поступать нравственно, а чтобы потрясти людей, помочь нам отбросить ограниченные представления о себе.

Это важный вопрос, потому что он отражает значимую перемену, которая произошла в западном дзен-буддийском сообществе примерно за последние пятьдесят лет. Как я говорил, дзен впервые проник на Запад из Японии. По многочисленным причинам культурного характера в японском дзен, первоначально переданном европейцам, нравственность и обеты не играли ключевой роли. Существовали важные церемонии, связанные с обетами, но они выполнялись просто как ритуал, при этом сами обеты активно не обсуждались и не обдумывались. Д. Т. Судзуки в своих англоязычных сочинениях проявлял куда больше интереса к дзенской метафизике, чем к этике. Алан Уотс также не имел склонности сосредоточиваться на этике. Судзуки Роси и Маэдзуми Роси в основном стремились вдохновить молодёжь выполнять дзадзен. Так что эти первопроходцы не уделяли большого внимания обетам. К тому же это были 1960-е годы, когда нормально было проповедовать пороки – секс, наркотики и рок-н-ролл – краеугольные камни для поколения людей, которые интересовались дзен. Они замечали прежде всего глобальные этические проблемы, такие как мир и справедливость, этих вещей, с их точки зрения, в нашем обществе недоставало; личная же этика, предполагающая ограничения, казалась гораздо менее важной. Возможно, эти люди даже нарушали её.

Однако к 1980-м годам ситуация радикально изменилась, и теперь в общинах дзен ученики обычно изучают и размышляют о шестнадцати обетах бодхисаттвы, которые принимаются во время всех церемоний-обязательств. Теперь глобальные и личные этические вопросы считаются частью практики обетов, а сама эта практика считается основополагающей для дзен. На самом деле именно этому учил Догэн, но с 1980-х годов мы стали уделять этим учениям гораздо больше внимания, чем прежде.

Действительно, практика дзен требует восприятия, выходящего за пределы ограничивающих воззрений к более широкому, просторному, свободному ощущению реальности. Но это не обязательно требует «потрясать» чьё-то воображение, как ты выражаешься. Идея о том, что дзен должен уничтожить логическое мышление личности и мгновенно ввести её в некое возвышенное, интуитивное и иррациональное состояние, является преувеличенной, возможно, под влиянием Д. Т. Судзуки (который говорил об этом) и его многочисленных последователей, которые ему вторили. Судзуки очень хорошо понимал западную культуру с её склонностью к рациональности и материализму и осознавал, что современная западная философия стала сомневаться в этих идеях. Он хотел, чтобы европейцы ощутили контраст между своим способом восприятия и дзен-буддийским, и, судя по всему, интуитивно чувствовал, что, если подчеркнуть иррациональность и мистическую свободу, это привлечёт большое внимание, – что он и сделал.

Вообще говоря, дзен – по-своему рациональная традиция. Она содержит учение, практику, метод. На протяжении своей истории дзен был и остаётся традицией, едва ли не противоположной иррациональности и нетрадиционности. Все эти классические китайские учителя с посохами, описанные в притчах, были монахами, дававшими обет безбрачия, соблюдавшими обеты и жившими в соответствии со строгим монашеским уставом. Некоторые из самых ярких историй с их участием – скажем, о Хуэйкэ, который отрубил себе руку, чтобы обучаться вместе с Бодхидхармой, или о Наньцюане, который разрубил пополам кота, – вероятно, вымышленные, и многие столетия считались таковыми, хотя идея о необходимости совершать великие жертвы, чтобы следовать путём дзен, нередко подчёркивалась, возможно, даже слишком, так что сегодня мы бы её не приняли. Кроме того, в древности в большинстве культур телесные наказания были нормой – в нашей культуре они тоже применялись ещё одно-два поколения назад.