Текст книги "Моя жизнь. От зависимости к свободе"

Работая секретарем Карагандинского обкома партии, я не раз посещал Каркаралинский, Егиндыбулакский регионы. Это прекрасные места. Когда выдавалось свободное время в единственный выходной воскресный день, мы старались поехать туда. Зимой охотились на волков. В одной такой поездке товарищи познакомили меня с охотником по имени Даулет. Он демонстрировал самые разные виды охотничьего дела. Хотя тогда ему было около пятидесяти лет, выглядел он как тридцатилетний джигит. Позже мне стало известно, что Даулет стал жертвой тяжелой болезни. Причина была ясной – рядом был полигон, от которого распространяется радиация. Знаю, что много людей заболело, как Даулет, многие не смогли выжить. Даже в Караганде, где мы жили, иногда ни с того ни с сего качались люстры, со звоном гремела посуда в серванте. В такие моменты дети с испуганными глазами подбегали и прижимались к нам. Спрашивали, в чем дело. Мы не могли им сказать всей правды. Но знали, что в тот момент на соседней семипалатинской земле проведено очередное ядерное испытание. Хотя расстояние между Карагандой и Семипалатинском немалое, отголоски взрыва доходили и до нас.

О полигоне я впервые услышал в Темиртау из уст Толеутая Сулейменова, с которым вместе начинал работать. Он был из Семипалатинска. Я не знал, верить ли его рассказам, которые он обычно вел чуть ли не шепотом. «Мне было лет 10–11. Однажды словно небо раскололось надвое. Печку, сложенную во дворе, в один миг унесло страшным ветром. Посыпались стекла на окнах. Упала дымоходная труба на крыше. От воя собак и скота кругом стоял невообразимый шум. Выскочившие из домов люди словно застыли на местах, потому что, не говоря о детях, даже взрослые не могли понять, что произошло. Оказывается, это была ударная волна», – рассказывал друг Толеутай. Его старший брат и младшая сестра заболели и рано покинули сей мир. Впоследствии Толеутай Сулейменов стал политиком и занимал большие посты, и когда он однажды в составе делегации нашей страны ездил в США, им показывали документальный фильм о Семипалатинском полигоне. Толеутай не смог досмотреть до конца этот фильм, не выдержал. Помню, он говорил: «Я не мог сдержать слез. Показано, как в аулах остались несколько стариков, овцы, собаки. Была возможность вывезти их, но их оставили. Все вокруг превратилось в огромный вихрь, летало в небе. Дальше я не мог сидеть в зале».

Перестройка – процесс сложный. У нее было много положительных сторон, но хватало и отрицательных. Об отрицательных сторонах достаточно сказано в предыдущей главе. Самый позитивный момент перестройки – гласность. В те годы были раскрыты многие ужасные явления советской поры: голод 20-х, 30-х годов, массовые репрессии после них, правда войны, злоупотребления, пережитые нашим народом во время поднятия целины, трагедия Желтоксана и т. д. Выдающиеся личности, подвергшиеся репрессиям, были оправданы именно в те годы. Правда о положении дел на Семипалатинском полигоне впервые была обнародована в период гласности. До этого ни у секретаря Центрального комитета, ни у главы правительства, ни даже у члена Политбюро ЦК КПСС и первого секретаря Центрального комитета Компартии Казахстана Д. А. Кунаева не было возможности не только вмешиваться в ситуацию на полигоне, но даже посетить его. В то время не советовались с руководителем республики, не спрашивали разрешения выделить землю для полигона. Поскольку никто из нас не посещал его, ничего не видел своими глазами, мы, конечно, не были в курсе дел. Все эти вопросы относились к особо важным государственным секретам. Более того, не говоря об испытательном ядерном полигоне, который считался военным объектом, руководитель республики не мог тогда побывать и на Байконуре. Я первый руководитель Казахстана, посетивший его. Выходит, не имел смысла статус нашей республики, утвержденный Конституцией. Все – пустые слова. Тогда все решал Центр, над всем господствовала Москва. Ядерный полигон представлял собой государство в государстве. Поэтому, думаю, мы должны быть благодарны перестройке за то, что она открыла дорогу для его закрытия.

Как был «задушен» ядерный монстр

Сильным толчком в деле раскрытия правды о полигоне послужила авария в Чернобыле в 1986 году. Тогда писали, что от распространившейся в атмосфере радиации более четырех тысяч человек заболели раком. Проанализировав последствия ядерных испытаний на земле Семея, наши специалисты пришли к выводу, что ущерб, нанесенный казахстанским полигоном, минимум в два раза превышает чернобыльский. На казахской земле за все это время было произведено 456 ядерных взрывов, в том числе 116 открытым способом, то есть на земле или в атмосфере. Общая мощность этих зарядов в две с половиной тысячи раз превышала мощность сброшенной на Хиросиму атомной бомбы. Конечно, голые цифры ни о чем не говорят. А в действительности даже трудно представить мощь 456 наземных и подземных взрывов. Как известно, в 1963 году было подписано соглашение о запрещении испытания ядерного оружия в атмосфере, в космосе и под водой. Все взрывы впоследствии производились под землей. Многие годы упорно распространялась легенда о безвредности подземных взрывов. Развеять эту легенду тоже помогла гласность. В годы перестройки открыто приводились факты выброса в атмосферу радиоактивных элементов, писалось о вреде, наносимом ими окружающей среде, здоровью людей. Например, с начала испытаний число больных раком выросло в три раза.

Меня особенно сильно возмутило то, что прошло лишь несколько месяцев после чернобыльской аварии, как нам было дано задание расширить территорию Семипалатинского ядерного полигона. Для этого, оказывается, было получено согласие первого секретаря. Нам нужны новые территории, готовьтесь для встречи генералов и специалистов, которые будут заниматься конкретной подготовительной работой, – такое указание поступило из Министерства обороны. Меня буквально охватила ярость. «А что, разве есть постановление Центрального комитета и правительства? Почему я, глава правительства Казахстана, первый раз слышу об этом?» – спрашиваю. «Постановления пока нет, но будет. Проект создан и согласован с Центральным комитетом. Получив документ, подпишите и примите к исполнению», – чиновник говорил повелительным тоном. «Извините, я не могу подписать такой документ. Более того, я постараюсь изменить это решение», – сказал я твердо. Затем позвонил Колбину и спросил: «Это что за ситуация, правда, что вы дали согласие?» «Да, был такой разговор, если мне память не изменяет, речь идет не о строительстве нового полигона, а о расширении территории существующего. Что, есть проблемы?» – ответил тот как ни в чем не бывало. Я объяснил, что есть проблемы, причем очень большие. «Если будем возражать, нас обоих снимут с работы, – сказал Колбин, но, видимо, мои слова все же оказали на него влияние, он в конце концов добавил: – Ладно, тогда постарайтесь сами остановить их». То есть он развязал мне руки для дальнейших действий. Я провел переговоры с секретарями нашего центрального комитета. Но никто из них не хотел что-либо делать. Я рассказал о неоднократных встречах Михаила Горбачёва и Рональда Рейгана, которые на переговорах конкретно обсуждали пути прекращения холодной войны, но и это не подействовало на них. Они смотрели на меня как на человека, желающего ослабить обороноспособность Советского Союза. Что делать? Пришлось нарушить установленный порядок и, обойдя Колбина, напрямую выйти на генерального секретаря. Михаил Сергеевич отрезал, что эта тема не подлежит обсуждению. Обычно многословный человек в один момент стал весьма конкретным.

Здесь на помощь вновь пришли гласность, демократия.

Расширение полигона предусматривалось осуществить за счет территории Талды-Курганской области. Я специально вызвал в Алматы председателя областного исполнительного комитета Сеильбека Шаухаманова, поскольку данную тему нельзя было обсуждать по телефону. «Что хотите, то и делайте, – сказал я ему, – но распространяйте слух о расширении территории полигона. Кроме этого, через несколько дней проведите митинг протеста неожиданно собравшейся общественности». Шаухаманов испугался, говорит: «Если займемся этим, мы оба останемся без работы». «Насчет себя – не знаю, но вы точно останетесь без работы. Если не займетесь этим, я сам освобожу вас от работы», – сказал я вынужденно. Он подчинился приказу. В народе распространился слух о том, что на территории области намечается открытие крупного испытательного полигона. Мы умело организовали «утечку» в прессу секретных, но соответствующих действительности сведений, свидетельствующих о высоком росте заболеваемости раком в Семипалатинском регионе. Республиканский КГБ сообщал Центру, что слух набирает обороты и усиливается протестное настроение, что возможны многочисленные митинги в Талды-Кургане, Алматы. Мы отправляли в Москву тревожные сообщения о том, что если так будет продолжаться, то возможно повторение Желтоксана 1986 года, но уже в общереспубликанском масштабе. Первый секретарь Семипалатинского обкома партии Кеширим Бозтаев 20 февраля 1989 года направил в Москву на имя М. Горбачёва шифрованную телеграмму. Этот вопрос был предварительно согласован со мной. Известный семипалатинский писатель Медеу Сарсеке вспоминал: «Я в тот день был в доме друга Кеширима Бозтаева и сам стал свидетелем этого события. Это было в конце февраля, он позвонил мне и пригласил к себе. Вижу, и он сам, и жена Кульзия были без настроения. Поинтересовался, в чем дело, но путевого ответа не получил. Вдруг громко затрещал правительственный телефонный аппарат, стоявший в кабинете на краю письменного стола. Кеширим поднял трубку и только произнес: “Добрый вечер, Геннадий Васильевич”, как с той стороны послышались крик Колбина “Кто ты такой?” и возмущение по поводу телеграммы Бозтаева, отправленной им в Москву без согласования. Я не выдержал, вышел в коридор и вернулся, когда разговор закончился. Друг мой все молчал. Через некоторое время телефон вновь ожил. В этот раз звонил Нурсултан Назарбаев. Из разговора Кеширима с ним я понял, что Нурсултан Абишевич будет защищать его до конца. Потом, когда сели за стол, Бозтаев сказал, что писал телеграмму в Москву, просил, чтобы об этом я никому не говорил. Действительно, в то время никто не должен был знать о произошедшем».

Да, когда вопрос был поставлен ребром, то есть специально обсуждался в парламенте, областное руководство дало согласие на проведение двух дополнительных взрывов. Потому что за это было обещано выплатить серьезную компенсацию. В телесериале «Полигон» обо всем этом повествуется. Правда, это не документальная лента, в ней есть и авторская фантазия. Все же не совсем логично показывать Бозтаева как свернувшего со своей линии. Он всегда думал об интересах жителей области, многострадального народа. С другой стороны, не могу не сказать и о том, что наше согласие даже на один взрыв могло выглядеть как примиренчество перед Москвой, поколебать нашу принципиальность. Народ мог неправильно понять нас.

О той телеграмме возникало немало разных разговоров. Некоторые преувеличивают, что там выдвигается прямое требование закрыть Семипалатинский полигон. Другие ослабляют содержание до просьбы о переводе полигона в другое место. А истина лежит посередине. Для раскрытия вопроса приведу узловой момент документа: «Партийные комитеты области проводят большую разъяснительную работу среди населения. Обком партии, озабоченный сложившейся ситуацией, просит ЦК КПСС поручить соответствующим министерствам и ведомствам временно приостановить или резко сократить частоту и мощность взрывов, а в дальнейшем перенести ядерные испытания в другое, более приемлемое место».

Как видно, в телеграмме не говорится о закрытии полигона. В ней просится о временном приостановлении взрывов, снижении мощности, рассмотрении возможности передислокации полигона. Разве этого мало? Нет, конечно. В тех условиях не было смысла требовать большего. Главное – мы сумели забить тревогу. И голос наш был услышан в нужном месте.

В конце концов Москва была вынуждена отказаться от проекта. Полигон оставили без расширения, но испытания продолжались. Испытательная площадка составляла 18,5 тысячи квадратных километров, а общая используемая земля – 304 тысячи квадратных километров. Пришел конец и нашему терпению.

В ходе очередного взрыва зимой 1989 года в атмосферу распространились радиоактивные вещества.

Нет сомнения, что подобное случалось и раньше. А то, что это повторилось после чернобыльской трагедии, вовсе вывело нас из себя. Зарубежные средства массовой информации раструбили об этом в ту же ночь. Нам как раз это и надо было. Что интересно, именно в тот день Олжас Сулейменов как кандидат в депутаты союзного парламента должен был выступить в прямом эфире телевидения. Он баллотировался в депутаты от города Алматы. Олжас терял надежду, что может быть избран от города, и сильно расстраивался. На следующий день, 28 февраля, перед зданием Союза писателей Казахстана состоялся митинг, которым руководил Олжас Сулейменов. Созданное Олжасом, поддерживаемое нами общественное движение «Невада – Семипалатинск» проделало большую работу. Сам Олжас позднее отказался от участия в выборах по Алматы и, говоря по правде, сделал это из-за отсутствия иного выхода. Шансов быть избранным у него было мало. Его соперником стал рабочий Алматинского завода тяжелого машиностроения, который являлся центром избирательного округа. И жители больше поддерживали его. Он опережал Олжаса.

Противники старались представить О. Сулейменова как настоящего националиста. После книги «Аз и Я», речи на митинге перед зданием Союза писателей было нетрудно выставить его в таком свете. Убедившись, что ему не удастся избраться депутатом по Алматы, он приходил ко мне советоваться. Я сказал, чтобы он баллотировался от Семипалатинского региона, чтобы главной темой предвыборной программы выбрал проблему полигона. Об этом также повествуется и в книге Кеширима Бозтаева «Семипалатинский полигон»: «Избираемый от Алматы Олжас попал в трудное положение. Председатель Совета Министров Н. А. Назарбаев, позвонив мне по телефону, рассказал о ситуации и попросил, чтобы О. Сулейменов баллотировался в депутаты от Семипалатинской области. «Сулейменов вам поможет. Станет хорошим помощником в борьбе с полигоном», – сказал Нурсултан Абишевич».

Джонатан Айткен в своей книге «Казахстан. Сюрпризы и стереотипы» говорит: «Благодаря закулисной игре Назарбаева Сулейменов стал кандидатом и был избран». Что ж, пусть говорит. Суть моей «закулисной игры» состояла в том, что я лишь указал ему верный путь прохождения в депутаты. Нет нужды говорить о том, что, баллотировавшись от Семипалатинского региона, пламенный поэт, сумевший во весь голос говорить о судьбе земли, страны, добился не просто победы, а торжественной, славной победы.

Несмотря на то что власть республиканского, союзного руководства еще была в силе, поддержка движения имела важное значение, ибо без такой поддержки любые антиядерные мероприятия могли быть жестко подавлены. Активность движения «Невада – Семей», известность Олжаса Сулейменова существенно помогли мне направить общественное мнение в республике на подготовку закрытия Семипалатинского ядерного полигона. Слова Олжаса: «Мы думали, что на нашей земле царит мир, но, оказывается, более сорока лет там идет война. Название этой войны – тихая атомная война против собственного народа…» – передавали, пусть и с присущей поэту эмоциональностью, но суть дела.

Теперь я решил поднять проблему полигона на союзном уровне.

Сделать это мне позволил мандат депутата Верховного Совета СССР. Тогда я был Председателем Совета Министров республики. Выступая на пленарном заседании Верховного Совета СССР 30 мая 1989 года, я отметил: «Особо хочу сказать о Семипалатинском ядерном полигоне, действующем с 1949 года и начавшем взрывы сначала в атмосфере. Население вокруг с тех пор возросло в четыре раза. Но военные готовы убедить нас чуть ли не в полезности испытаний для здоровья людей. Мы понимаем, что это сегодня государственная необходимость. Но надо же провести настоящий глубокий анализ влияния атомных взрывов на окружающую среду и рассказать об этом людям». Чего только не приходилось слышать от военных! Они называли это покушением на самый главный стратегический объект, «попыткой нарушения обороноспособности Советского Союза». Стремились выставить меня в роли человека, «выносящего сор из избы», «набирающего политические очки». Для генералитета закрытие полигона представлялось кошмарным сном. Понятно, что в этом вопросе я столкнулся с мощным противостоянием центрального партаппарата, руководителей военно-промышленного комплекса, союзных министерств и ведомств и других представителей элиты. Нельзя забывать, что Казахстан в то время еще не был независимым государством, что он, как и все остальные республики, подчинялся строгой дисциплине Центра, особенно военно-промышленного комплекса. Москва открыто заявила, что либерализация не имеет отношения к сфере военно-промышленного комплекса. Все, кто помнит те тревожные годы, понимают, насколько рискованным был этот невиданный доселе шаг, потому что его значение выходило далеко за пределы одной республики.

Благодаря растущему авторитету Казахстана в масштабах Союза я во взаимоотношениях с военными ведомствами старался придерживаться убедительных, основательных и твердых принципов. Опираясь на эффективную поддержку общественных организаций и движений, мы стремились остановить безответственность любого ведомства в своих действиях на казахской земле.

Провалившийся августовский путч резко изменил обстановку. Сильное ослабление центральной власти я решил использовать для прекращения ядерных испытаний, если конкретно – приступил к делу закрытия полигона… Отступать было некуда.

Ну хорошо, закроем. Но как это сделать? Когда закроем? Можно ли договориться (в действительности – вынудить) по этому поводу с Москвой? Каким образом? Как подумаю, на самом деле для такого шага тогда наступил самый удобный момент.

В СССР сложилось удивительное положение. Партии уже не было. О президенте страны можно сказать, что он есть и в то же время нет его. Москва занята сама собой. Влияние Центра на союзные республики стремительно снижалось. Кремль окончательно потерял авторитет. Ельцин стал игнорировать Горбачёва. Стало быть, полигон надо закрыть именно сейчас, а не в другое время. Иначе…

Но для такого крупного и опасного шага необходима большая подготовка. Вопрос должен быть всесторонне обдуман. Хорошо, скажем, мы вынесем давление московского и казахстанского генералитета. Уговорим их расстаться с высокими должностями, зарплатами, дополнительными доходами. Но это лишь одна сторона дела. Военно-промышленный комплекс состоит не только из генералов. Нельзя забывать, что любое большое дело затрагивает интересы, судьбы тысяч людей. В городе Курчатове, к примеру, в свое время жили около 50 тысяч человек. Если полигон закроется, ученые и военные уедут, каково будет положение оставшихся людей? Ведь позднее в городе осталось всего около 10 тысяч человек. Думаете, для тех 40 тысяч человек, переехавших в Россию, найти работу, жилье, обустроиться было легко? Нет, конечно. Полагаете, руководство России желало, чтобы этот вопрос обрел еще большую актуальность? Конечно, нет. Хотя мы знали, что будет непросто, что наш могущественный сосед не поддержит, ясно представляли, какое будет оказываться давление… Но ради здоровья нашего народа, ради завтрашнего дня, ради укрепления независимости мы рискнули пойти на этот шаг. Рискнули и достигли своей цели.

24 апреля 1990 года Верховный Совет республики избрал меня Президентом страны. Это придало новый импульс работе, проводимой мной против полигона. Одним из первых дел, за которое я взялся, приступив к президентской деятельности, была подготовка к большой конференции на тему «Избиратели мира против ядерного оружия». Прежде всего необходимо было подготовить общественное мнение, особенно заручиться поддержкой международной общественности. Заинтересованность в этом намного превзошла наши ожидания. Конференция началась 24 мая и длилась три дня. Участвовали делегации почти из 30 стран мира. Финал конференции перерос в Манифестацию мира в Алматы. Проведение телемоста «Семей – Хиросима», впоследствии показ его записи по всему Советскому Союзу оказали огромное влияние на миллионы людей. Теперь к движению присоединилась вся республика. Куда бы я ни поехал, везде первым делом спрашивали о дальнейшей судьбе полигона. Усиление радиофобии достигло такой степени, что на одной из встреч мне задали вопрос: «Правда, что из-за последствий взрывов на полигоне город Семипалатинск может провалиться под землю?» А такие вопросы, как «Все родственники в Саржале болеют. Наверняка это влияние радиации», «Нам утверждали, что подземные взрывы безопасны. Значит, это не так?» и т. п., задавались постоянно. Народ был ожесточен. Особое значение приобрел многотысячный митинг, который провело движение «Невада – Семей» в Карауле, центре Абайского района. Участники митинга принесли с собой по камню и сложили рядом с возвышенностью Караултобе, где прошло детство Абая, искусственный холмик. Повсеместно проводились собрания по поддержке движения. Так, в Караганде соответствующую петицию подписали 130 тысяч шахтеров. В целом по республике число подписей превысило два миллиона. Думаю, нет нужды говорить о том, как Москва оказывала максимальное сопротивление этому движению, республиканскому руководству, поддерживавшему его. Меня часто вызывали в Москву, секретарь ЦК по вопросам обороны, руководители правительства увещевали как могли.

Для принятия решения о полигоне я посчитал нужным сначала заручиться поддержкой парламента.

Предварительно съездив на полигон, постояв в центре места, где произошел последний подземный ядерный взрыв (земля была черная, и лежали расколотые, казалось, еще теплые камни), я объявил о созыве специальной сессии парламента по обсуждению вопроса о закрытии ядерного полигона без согласия на то руководства СССР.

На сессию настойчиво просилась большая группа военных и ученых-ядерщиков. Было ясно, что они будут уговаривать депутатов не закрывать полигон, что руководители, генералы из Москвы будут сулить блага, говорить о безвредности ядерных взрывов и т. д., что это нужно для безопасности страны, чтобы не отстать от Америки… Но пустить их на сессию я не мог. В качестве экспертов высказалась лишь пара человек. Вопрос должен был решаться самими казахстанцами.

Обсуждение, начавшееся с утра, продолжалось до вечера. Были выслушаны мнения всех. Стало заметно, что «ядерное лобби» хорошо поработало с частью депутатов. В заключительной части не только некоторые депутаты, но и некоторые руководители Семипалатинской области (ярые противники испытаний) стали просить меня позволить провести несколько взрывов с целью получения серьезных материальных компенсаций для региона. Но таких обещаний и ранее было дано немало. Пустых обещаний. Да и неизвестен был завтрашний день Центра, дающего это обещание…

В своем заключительном слове я сказал, что беру ответственность на себя и, пользуясь своими полномочиями, указом объявляю полигон закрытым.

29 августа 1991 года прямо на той сессии я подписал указ о закрытии Семипалатинского ядерного полигона.

Эту дату мы выбрали неслучайно. Учли, что первый испытательный взрыв на семипалатинской земле был произведен 29 августа 1949 года. В первом пункте указа говорилось: «Учитывая, что Казахская ССР выполнила свой долг по созданию ядерного потенциала, обеспечившего стратегический военный паритет между СССР и США, и, принимая во внимание требования общественности республики, постановляю закрыть Семипалатинский испытательный ядерный полигон». В последующих пунктах были охвачены такие вопросы, как превращение полигона в научно-исследовательский центр, определение объема компенсации, выплачиваемой жертвам испытаний, утверждение программы по улучшению условий жизни людей, проживающих в данном регионе и близлежащих районах.

Принятие решения далось нелегко. Мы добились его в результате твердой воли и целеустремленности, единства и упорных действий на протяжении многих лет.

Министр обороны СССР Евгений Шапошников сделал заявление, что до конца года три взрыва, которые предстояло произвести в Семипалатинске, будут осуществлены на испытательном полигоне, расположенном на острове Новая Земля в Арктике. У них не было другого выхода. Таким образом, мы «задушили» ядерного монстра, более сорока лет сотрясавшего казахскую землю. И сделали это собственными руками.