Текст книги "Карающая длань"

Не успел трактирщик облегченно вздохнуть, как на дверь один за другим обрушились три тяжелых удара. Ревальд вздрогнул, прочистил горло и как можно спокойнее спросил:

– Кого там принесло? У нас уже закрыто!

– Свои, – голос был невозмутим и зловещ.

– Свои все дома сидят, пиво пьют, – попытался отшутиться Ревальд, которому было вовсе не до смеха.

– Открывай, кому говорят, – в голосе появились нотки раздражения.

– А если не открою? – робко поинтересовался трактирщик, утирая подрагивающей ладонью потный лоб и на всякий случай отступая на пару шагов от двери.

Из-за створки донесся едкий смешок:

– Ну, если ты не хочешь потерять то хозяйство, что болтается у тебя между ног, можешь не открывать…

Ревальд некоторое время поразмышлял над услышанным и пришел к утешительным для себя выводам. Во-первых, человек за дверью один, а в трактире достаточно народу, даже королевские стражники имеются; во-вторых, хозяйства лишаться вовсе не хочется. Может, у этого типа за дверью сотня неподалеку припрятана, которая только и ждет сигнала, чтобы взять штурмом несчастный «Последний приют». При одной мысли о том, что может случиться потом, у Ревальда похолодело в паху. Ладно, откроем…

Незнакомец перешагнул порог, но дальше не пошел, и капюшона не скинул. Горящие глаза быстро осмотрели пустой, только что прибранный зал, и остановились на хозяине, скромненько переминавшемся с ноги на ногу прямо перед поздним посетителем.

– Надо бы тебе отрезать кое-что, – в руке незнакомца сверкнул длинный ильбарский кинжал, – да оружие пачкать не хочется. Принеси мне кружку пива, да побыстрее!

Услышав слова гостя, Ревальд внутренне возликовал и, торопливо отвернувшись, чтобы скрыть ухмылку, почти побежал к стойке. Как бы не был угрожающ тон незнакомца, он не более чем хвастун и зазнайка. Его заставили на крыльце стоять, а он даже по роже не двинул замешкавшемуся хозяину. Господа королевские гвардейцы, – трактирщик поежился, – за такое обхождение не только морду набили, но и ногами бы еще попинали всласть, потом напились бы пива до зеленых демонов, причем самого лучшего, разломали все, что попадется под руку, и уехали, не заплатив и медяка.

Незнакомец, так и стоявший возле приоткрытой двери в лужице талой воды, натекшей с его плаща, взял принесенную Ревальдом кружку, сделал несколько крупных глотков и удовлетворенно вздохнул:

– Почти неделю пива не пил! Пожалуй, я даже заплачу тебе за него и за ответ на один вопрос, – он внимательно посмотрел на Ревальда, но трактирщик пялился на него столь искренним и преданным взглядом, что, казалось, почтенный владелец сейчас высунет язык и начнет лаять. Гость чуть заметно скривился, допил пиво и грохнул кружку о косяк двери. Ревальд охнул, но ничего не сказал.

– Слушай внимательно, – вполголоса, хотя вокруг никого не было, начал поздний приезжий. – Мимо твоего заведения сегодня не проезжал небольшой отряд – восемь мужчин и девица?

– Да они у меня ночуют, – легкомысленно махнул рукой трактирщик и тут же прикусил язык, но было поздно.

– Отлично! – в холодном голосе незнакомца промелькнула радость. – А теперь слушай еще более внимательно. Ты ничего не скажешь им обо мне и моих вопросах, ты вообще ни словом не обмолвишься о том, что ночью кто-то заходил в трактир. Иначе… – гость сделал понятный любому жест, обозначавший быструю, но весьма болезненную кастрацию. Ревальд сглотнул и испуганно закивал.

– Вот и умница. Держи за пиво и кружку, – гость швырнул хозяину приятно увесистый мешочек, развернулся и вышел, с грохотом захлопнув за собой дверь. Со второго этажа донесся чей-то гневный вопль:

– Ревальд, хорош дверьми громыхать, а то сейчас спущусь и твоей мордой постучу о стену!

Трактирщик не обратил на это предупреждение никакого внимания. Он стоял, внимательно прислушиваясь к удаляющемуся стуку копыт. Лишь когда он окончательно затих вдалеке, Ревальд решился распустить завязки мешочка и запустить туда руку.

– О, Митра, – тихо простонал он, увидев на своей ладони тускло блестящие монеты. Поздний гость в черном плаще расплатился чистым золотом, столь редким в землях Пограничного королевства…

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ,
в которой происходит резня на тихой полянке

Утро выдалось тихое и морозное, в бледном небе сияло алое мохнатое солнце, тихо поскрипывал снег под сапогами деревенских жителей, снующих туда-сюда по площади. Конан проснулся и некоторое время просто лежал с закрытыми глазами, прислушиваясь к звукам начинающегося дня. Где-то заливисто прокричал петух, в соседнем хлеву низко промычала корова, из конюшни при постоялом дворе доносилось тихое ржание их собственных лошадей. В правом углу комнаты мирно посапывала Селена, иногда постанывая во сне. За соседней стенкой богатырски храпел Хальмун. Варвар усмехнулся про себя, вспомнив старую поговорку: «Храп ванира способен поднять мертвеца из могилы или разрушить крепость». Странно, что эта деревянная лачуга еще не раскатилась по бревнышку. Внизу Ревальд шепотом переругивался со служанками, но разобрать, по какому поводу, было невозможно.

Наконец Конану надоело валяться на жестком тюфяке и захотелось пива. Поэтому он поднялся, блаженно потянувшись и зевнув, и по узкой шаткой лестнице прогрохотал в зал. Там уже завтракали гандеры и Эртель, уплетая яичницу-глазунью с беконом и зеленым луком. От ароматного запаха у киммерийца немедленно потекли слюнки и заурчало в животе, и он, толкнув пробегавшего мимо хозяина, потребовал:

– Кувшин светлого пива и яичницу, как у них, но из пяти штук.

– Сейчас, – рассеянно пробормотал Ревальд, у которого перед глазами все еще стоял вчерашний пугающий гость. Трактирщик так и не сказал о нем ни слова, хотя Эртель все утро язвил по поводу хлопавших ночь напролет дверей и наперебой с гандерами строил самые невероятные объяснения этому чрезвычайному происшествию.

Уже перед самым отъездом, когда оседланные кони ждали на площади своих хозяев, вышедший на крыльцо Ревальд бросил:

– Ну, удачи вам, заезжайте еще… И будьте осторожны.

– Да мы всегда осторожны, – хмыкнул Эртель. – Потому еще живы.

Веллана при этих легкомысленных словах приятеля точно кольнуло возле сердца, перед глазами пронеслись вчерашние туманные картины… Сколько бритунийца не расспрашивали, что с ним случилось, он молчал, как чернолицый на допросе или кратко отвечал, что ничего не помнит. В конце концов от него отстал даже Эртель, недовольно заметив, что дело так скоро может дойти до старческого слабоумия. А за примером, чем это грозит, далеко ходить не надо, он всегда перед глазами. К счастью для племянника, Эрхард с утра был достаточно добрым и ограничился вялой руганью.

Вскоре деревня Хезер осталась позади, а дорога нырнула в густой, дремучий лес. Въехав под его мохнатый, закутанный снегом полог, воины невольно придержали коней.

Зрелище высоких заснеженных елок, весело искрящихся под лучами холодного зимнего солнца, доставило отряду большое удовольствие и все глазели по сторонам, охая и ахая, будто никогда не бывали в зимнем лесу. За тропой следил один Эмерт, не имевший привычки отвлекаться по пустякам, а Конана постоянно дергала за рукав Селена, возбужденно указывая то на разлегшуюся на ветках огромную змею из снега, то на промелькнувшего оленя, то на бахрому причудливых сосулек. Киммериец был уже сыт красотами природы по горло и начинал сурово хмуриться, но девушка настолько увлеклась, что не замечала этого.

Потому-то Конан и проморгал показавшийся впереди подозрительный просвет. Эмерт предостерегающе крикнул, однако конь ехавшего первым Эрхарда уже ступил на огромную открытую поляну, залитую солнцем. Дорога пересекала ее и снова погружалась в голубоватый полусумрак, исчезая за стеной неподвижных деревьев. Поляна пустовала, так что сперва Конан подумал – зря боссонец поднимал тревогу.

В конце цепочки плелся Веллан, за ним неторопливо трусил конь Хальмуна. Мрачные предчувствия не давали бритунийцу ни мига покоя, а когда он увидел снежное поле, крик сам, помимо воли, рванулся наружу:

– Бежим!

Остальные удивленно обернулись, смотря на его перекошенное и побледневшее лицо, и начали встревоженно озираться, ища причину тревожного вопля или возможного врага.

И тут позади отряда на дорогу с тяжким скрипом-стоном обрушилась огромная ель. Взгляды завороженно следили за медленным величественным падением дерева. Раздался глухой удар, от которого с близстоящих деревьев с шорохом посыпался снежный покров. Тут уже к воплю присоединились Эмерт и Конан, но опоздали – дальнейший путь вперед перекрыло точно такое же дерево.

– Вот дерьмо, – сплюнул Эртель, выразив общее мнение, и тут до его ушей долетел приглушенный всхрап. Звук шел из густых зарослей на краю поляны, усиливаясь с каждым мгновением, и вскоре, взрывая пушистый снег, на открытое пространство выехали не меньше трех десятков всадников, кольцом охватив отряд охотников на оборотней. На всех были одинаковые черные плащи с капюшонами, только днем они показались Конану не зловещими, а смешными. Но варвар не засмеялся – положение не располагало. Поляна угрожала вот-вот превратиться в поле боя, исход которого мог стать для десятка весьма плачевным. Пока же будущие противники настороженно разглядывали друг друга. Королевские стражники тоже построили круг, укрыв в центре Селену.

Чистый морозный воздух над поляной внезапно показался Конану наполненным удушливыми испарениями кушитских болот; казалось, он сгустился и, став осязаемым, распирал наполненные до отказа легкие. Что-то недоброе повисло над лесом. Может, сам Черный Эрлик, бог мертвых, посмеиваясь, смотрел на своих слуг, готовившихся собрать для него кровавый урожай…

Это было испытание выдержки, и Эртель его проиграл. С парня слетела вся спесь, он вертелся в седле, озирался по сторонам и, явно потеряв самообладание, выкрикнул, срываясь на петушиный вопль:

– Эй, какого демона?! Дайте нам проехать!

По черному кругу прокатился тихий смешок:

– Проезжай, кто ж тебе не дает…

Эртель беспомощно оглянулся – дядя смотрел на него с нескрываем презрением, а Конан раздраженно цокал языком. Внезапно черные плащи упали на снег, открыв блестящие кольчуги и шлемы.

– Нергалово дерьмо, это же три первых десятка из стражи внешних стен! – выругался ошеломленный сотник, сдвигая шлем и почесывая затылок. – Что происходит?

У остальных был не менее удивленный вид. Они таращились на врагов, узнавая в их по-прежнему молчаливых рядах кое-кого из знакомых. Не то чтобы друзей, и все же… Конан осторожно вытянул меч из ножен до половины. Клинок был спокоен и даже не мерцал. Значит, оборотней поблизости нет. И на том спасибо.

– Вы еще спрашиваете, что происходит? Так я вам сейчас растолкую, – будь здесь Ревальд, он сразу же бы признал этот спокойный и сладко-вкрадчивый голос. – После того, что вы сотворили, вас стоит казнить трижды и наиболее мучительным способом!

Нестройный хор возмущенных голосов выразил горячее желание узнать, за какие такие провинности им полагается столь жестокое наказание. Конан же подумал, что если не удастся сразу же решить дело миром (а все к тому и идет…), то ему и его товарищам придется несладко. Впрочем, «несладко» – мягко сказано. Конечно, не так давно они без особых трудов справились с толпой, в двадцать – если не больше! – раз превосходившей числом маленький отряд. Однако толпу составляли обычные кмети, неуклюжие, незащищенные и плохо вооруженные. Сейчас превосходство было всего лишь тройным, но противники были почти равны в воинском умении.

«Нет, вряд ли кто-нибудь из этих черноплащных мерзавцев стреляет метче Эмерта, умеет биться двумя мечами лучше Гильома или сможет противостоять двуручнику Веллана… не говоря уже о секире Хальмуна! Да и сам я чего-нибудь стою, раз до сих пор остался в живых, – скромно похвалил сам себя киммериец. – Но это если драться один на один. А когда полезут трое на одного…»

Тут варвар был уверен только в себе и сильно беспокоился за остальных, а особенно за Эртеля, умевшего хорошо трепать языком, но, в отличие от такого же болтуна Веллана, не так хорошо сражавшегося. В сознании киммерийца прочно угнездилась невеселая мыслишка о том, что вечером они недосчитаются кое-кого. А может, даже считать-то будет некому…

Тем временем донельзя возмущенный нахальством десятка предводитель черных плащей продолжал:

– Вы же и есть убийцы женщин, детей и стариков! Кроме того, вы подозреваетесь в нападении на дворец в ту трагическую ночь, – он молитвенно поднял глаза к небу, – когда безвременно погиб Его величество Дамалл. Мы – орудие мести в руках Создателя!

Конан насторожился – совсем недавно он уже где-то слышал нечто подобное. Эрхард же разъяренно заорал:

– Да пошел ты… к Нергалу в задницу! Кто тебе забил уши таким дерьмом? Все – вранье, от первого до последнего слова! Найдем шутника – за яйца повесим! Такое придумать, а?..

Поток брани прервал глухой ропот в рядах воинов, взявших поляну в тесное кольцо. Стоявший впереди командир властно поднял руку, заставив подчиненных заткнуться, однако Конан успел заметить, что каждый из противников подвинул оружие поближе к себе. Так… Пять арбалетов, ни одного лука, зато у всех копья или, скорее, короткие пики с закругленным наконечником и лохматым темляком красно-черной расцветки. Кольчуги обычные, шлемы, легкие круглые щиты – отражать стрелы, отводить копья и скользящие удары мечей – простые деревяшки, обтянутые кожей. Мечи средней длины, удобные для рубки с седла, хотя Веллан, например, действовал двуручником одинаково хорошо и стоя на земле, и сидя в седле. У нескольких за пояс заткнуты кистени, а у одного даже тяжелая короткая булава с острыми треугольными шипами. В общем, держитесь за свои драгоценные задницы, защитники Пограничья… Нет, надо было ехать в Аквилонию! Или в гости к Мораддину!

– Я не собираюсь с вами спорить, да это и не к чему, – холод в голосе предводителя пробирал до костей. – Вы просто умрете. Вперед!

* * *

По сигналу командира солдаты наклонили пики и одновременно пришпорили коней. Окруженный десяток, ругаясь на все лады, выхватил оружие и приготовился к самой опасной за последнее время стычке.

Свистнули первые стрелы – арбалетчики черных плащей стреляли на скаку, а потому ни один из тяжелых болтов не попал в цель. В ответ протяжно дзинькнула, распрямляясь, тетива огромного боссонского лука, и первый противник расстался с жизнью. Тело с пробитым горлом завалилось набок и повисло, запутавшись в стременах. Некоторое время скачущий конь волочил его за собой, оставляя на чистом снегу полосу разбрызганной крови.

– Пристрели главаря! – крикнул лучнику Конан. Эмерт спокойно кивнул и крученая тетива вновь щелкнула по иссеченному кожаному браслету с красными змейками, украшавшему левое запястье стрелка. Предводитель легко свел неотвратимую жалящую смерть на нет, отведя ее вовремя подставленным щитом, и издевательски захохотал. На невозмутимом лице боссонца появилась тень неудовольствия, и следующую стрелу ему пришлось всадить в глаз воину, чьи пика находилась в опасной близости от груди лучника.

В следующий миг раздался слитный вопль, заглушивший глухие удары и скрежет железа по железу.

Позже, вспоминая этот день, Конан пришел к выводу, что десяток спасло от смерти во время первого же столкновения только то обстоятельство, что у нападавших были легкие тонкие пики, а не тяжелые боевые копья наподобие пуантенских, с широкими плоскими наконечниками.

Киммериец спокойно встретил летевшего на него врага и опустил меч только в последний момент. Добрая половина копья вместе с навершием улетела под ноги коню, а ошеломленный лишением оружия солдат не успел натянуть поводья. Конан поймал его шею на сгиб локтя и слегка дернул к себе. Вылетевший из седла как пробка из бутылки парень рухнул на снег. Уже мертвый.

Не всем повезло так, как опытному и привыкшему к таким сражениям варвару. Гарт принял пику на грудь, понадеявшись на крепость кольчуги, и отправился на свидание с матушкой-землей, прямо в истоптанный лошадьми снег. О торс Хальмуна сломали аж четыре древка, а ваниру хоть бы хны. Один из нападавших в сердцах выкрикнул: «Словно в скалу метать!» Ему повезло – секира обрушилась на него сзади, разрубая коню хребет, а вот трем другим нападавшим пришлось гораздо хуже. Первому свистящий в воздухе изогнутый топор снес голову, второго развалил от ключицы до паха, а третьему снизу вверх вскрыл живот. Еще одного врага прикончил Веллан, пропустив несущегося во весь опор воина мимо себя и мимоходом приласкав его мечом по спине.

Под Гильомом убили коня и тот, падая, придавил своей тушей ногу гандера. К счастью, атакующие слишком разогнались и не смогли сразу остановиться, чтобы добить его.

Стоны, крики, хруст снега и лязг железа смешались в жуткий шум. Конан, бросив быстрый взгляд по сторонам, с радостью отметил, что из десятка никто, кроме гандеров, не пострадал, отделавшись легкими царапинами, да Эртелю распороли левый рукав.

Зато противник в первой же атаке потерял семерых. Пока они перегруппировывались да доставали мечи, опомнившийся Эрхард скомандовал:

– Рассыпаться! Хальмун, прикрой Гильома! Селена, марш в лес! Эмерт, давай за ней и стреляй побольше!

Девушка послушно стегнула лошадь и галопом понеслась к упавшему дереву, перекрывшему выход с поляны. В своей маленькой ладони она сжимала рукоять кривой туранской сабли, легкой и прочной. На ее пути оказался лишь один враг, и ухмылка на его лице ясно говорила об участи пленницы в его лапах.

Ухмылка, впрочем, тут же сменилась гримасой боли. Селена не церемонилась, и, когда противник попытался схватить ее за руку, просто перебросила саблю в левую руку и молниеносно ударила сверху вниз. Рука нападавшего внезапно перестала ему подчиняться и, отрубленная по самое плечо, повисла, продолжая цепляться за рукав полушубка Селены. Девушка брезгливо смахнула ее, как ядовитое насекомое, и помчалась дальше, оставив тихо воющего врага сползать с лошади и умирать на грязном снегу.

– Вот это девчонка! – восхищенно заорал ей вслед Конан. – Восемь, Эрхард, восемь! Теперь осталось по два ублюдка на каждого из нас! Глядишь, мы еще и победим!

Селена бросила лошадь у загородившего путь ствола, перелезла через него и исчезла из виду.

Хальмун, слезший с коня, приподнял тушу погибшей лошади и помог Гильому выбраться. Тем временем Эртель приводил в чувство Гарта. Гандер кашлял и с трудом дышал, его брат прихрамывал и тоже выглядел неважно. Залезать в седла они оба отказались наотрез, предпочтя сражаться пешими.

Эмерт, отъехав поближе к кустарникам на краю поляны, время от времени пускал стрелы, но особого успеха не достиг – оцарапал двоих или троих.

Уцелевшие враги собрались в кучу и что-то ожесточенно обсуждали. Десяток, повинуясь приказу Эрхарда, расползся по поляне, всем своим видом призывая черных плащей сделать то же самое. Но планы тех, видимо, были несколько иными – игнорируя самых опасных бойцов, то есть Хальмуна, Конана и Веллана – они помчались на пеших гандеров, одиноко маячившего далековато от всех Вальсо и Эмерта.

Почуявшие опасность гандеры рванулись в разные стороны – Гарт побежал по направлению к Хальмуну и остальным всадникам, Гильом понесся к близкому лесу.

Стрелы боссонца наконец-то отыскали жертв. Первые двое рухнули с пробитыми навылет сердцами. «Кольчуги плохие», – бесстрастно отметил Эмерт, выбирая следующую цель, но тут что-то с силой ударило его висок и он, выпустив лук, провалился в непроглядную тьму.

Конан успел увидеть, как скачущий несколько в стороне воин в черном плаще поднимает арбалет, а потом – валящегося из седла боссонца. Трое спешивших на помощь не успевали.

Вальсо, оставшийся в одиночестве, поднял саблю, готовясь к поединку, но мчавшийся на него противник лишь усмехнулся, нажимая на спусковой крючок арбалета. Болт ударил зингарца в живот, чуть пониже солнечного сплетения, прошил кольчугу, как иголка – тонкую ткань, и глубоко ушел в тело, разрывая внутренности. Боль нахлынула гигантской, поглощающей все волной, но усилием воли Вальсо удержал сознание на грани бездонной пропасти, а тело – в седле, а даже сумел парировать первый обрушившийся на него удар.

«Был бы Эмерт жив…» – зверея, подумал киммериец, безжалостно нахлестывая скакавшего через глубокий снег коня.

…Противник издевательски захохотал и выбил тяжелую абордажную саблю из слабеющих рук Вальсо.

«Друзья, где вы?» – мысленно позвал зингарец. Один раз они уже спасли его от смерти, но сегодня никого не оказалось рядом… Вальсо поднял тяжелеющую голову и увидел за нападающими пять знакомых лиц, искаженных ужасом и болью.

«Не бойтесь, я с вами,» – мысленно произнес он. На лице зингарца появилась странная, по-детски открытая улыбка, последняя в его жизни. Меч опустился на его незащищенную шею справа, взметнулся и ударил слева… Все с той же улыбкой Вальсо медленно повалился вперед, ткнувшись лицом в густую гриву своего коня. По рыжей шерсти животного побежали вниз тонкие струйки ярко-красной и оттого более ужасной крови.

– Не-ет!!! – надрываясь, закричал Веллан. Противники обернулись на крик. Перед ними был лес и тело упавшего с лошади лучника, позади – преступники. Отступать было некуда.

Гильом, сумевший беспрепятственно добежать до заиндевевших кустов, подхватил бесчувственного Эмерта и оттащил под ближайшую елку, скрывшую их под раскидистым шатром развесистых лап. На щеке гандера повисла одинокая слезинка. Сегодня на его глазах погибли, были жестоко убиты двое его друзей, а его мечи все еще не напились крови… Нет, этого не может быть!

Насторожившийся Гильом наклонился к самому лицу боссонца. Да, Эмерт действительно дышал. Правда, дыхание было еле заметным, но все же он остался жив! А ублюдки еще поплатятся за содеянное! Гандер почувствовал, что звереет и больше не может сдерживаться. В последний раз оглянувшись на надежно укрытого под ветвями Эмерта, он выскочил наружу, держа мечи наготове.

Гарт медленно, с трудом преодолевая каждый шаг по рассыпчатому снегу, добрел до поваленной ели, преграждавшей дорогу обратно, и, привалившись к ней спиной, стал ждать. Он был равнодушен к собственной боли и возможной близкой смерти, и сожалел лишь о том, что не может помочь друзьям. Гарт хрипло дышал и, прищурившись от резавшего глаза солнечного света, завороженно следил, как два отряда столкнулись в смертельной схватке.

Они неслись убивать. Пять человек, пригнувшиеся к гривам лошадей, скачущих в сияющих облаках снежной пыли. Они казались телесным воплощением смерти, и может поэтому заглянувшие в их лица противники попытались придержать коней, тем самым затормозив атаку и создав небольшую свалку, в которую смертоносными косами врубились пятеро.

И сразу же на истоптанный снег с короткими предсмертными воплями рухнули пятеро воинов в черных плащах. Остальные попытались вырваться из образовавшейся толпы, а мечи и секира снова и снова взлетали вверх… Это была работа для мясников.

Перед Конаном мелькнуло когда-то надменное, а теперь перепуганное лицо командира черных плащей, мелькнуло и сгинуло, залившись кровью. Рангильдор, кажется, уже действовал сам по себе, увлекая за собой сжимавшую его руку. Солоноватый запах крови пьянил не хуже старого вина и вселял уверенность в победе.

Может, уверенность и сыграла дурную шутку, но остававшаяся в живых дюжина противников вдруг начала бешено сопротивляться. Руководил ими убийца Вальсо. Увидев его, Конан издал нечленораздельный яростный вопль и пнул лошадь каблуками, поднимая ее на дыбы и бросая в самую гущу боя. Кому-то из врагов не повезло, чертивший в воздухе блестящую дугу кончик длинного меча мимоходом коснулся жилы на его шее…

Хальмун в очередной раз взмахнул огромной секирой. Единственный глаз ванира бешено сверкал, придавая ему сходство не то с каким-то чудовищем в людском образе, не то с богом войны, сошедшим на землю. Замах оказался слишком широким, ванир непредусмотрительно открыл бок и этим немедленно воспользовались. Шипастая булава ударила его справа, разорвав звенья кольчуги. В горячке боя Хальмун даже не почувствовал, что ранен, обрушивая секиру на голову противника, но тот ловко увернулся. Снова взмах, и снова тяжелая булава ударяет в незащищенный бок… Хальмун взревел от ярости и боли, и ударил топором по обладателю булавы. Тот успел только вскрикнуть, прежде чем стальное лезвие развалило череп до основания шеи. Но дело было сделано – по ногам текла горячая липкая кровь, и с ней ванир начинал терять силы.

Неуловимый враг все еще вертелся перед ним, пытаясь тонкой сабелькой парировать удары боевой секиры. Хальмун так и не понял, каким образом легкая сабля смогла разрубить толстое, окованное для крепости железом дубовое топорище, однако рукоять вдруг стала почти невесомой, а два лезвия, прощально сверкнув, вонзились в снег. Рука ванира легла на кинжал, именно легла – он потерял слишком много крови и не мог тягаться в быстроте с нападавшим. Лицо Хальмуна выражало безграничное удивление, когда сабля пролетела совсем близко от него. Удар вышел на славу, с оттяжкой, располосовав физиономию северянина. Ванир заревел от боли и обиды, и нетвердой рукой метнул кинжал. Противник без труда уклонился и, привстав на стременах, нанес удар сверху вниз, вложив в него всю силу и свалив великана на землю.

Почти сразу коротко вскрикнул Веллан, которому в свалке распороли бедро. Гнедой Вихрь киммерийца споткнулся и грузно повалился на передние ноги. Варвар кубарем свалился на землю и тут же вскочил, с легкостью отразив направленный в голову сабельный удар. А вот ответного удара не получилось, усталая рука дрогнула и вместо того, чтобы поразить всадника, Конан с хряском подрубил ноги бедной лошади.

Киммериец был уверен, что раздавшееся пронзительное ржание, напоминающее человеческий крик, будет теперь преследовать его всю оставшуюся жизнь. «Старею, – с грустью констатировал Конан. – Старею…»

Всадник успел соскочить с повалившегося набок коня и, едва обретя под ногами твердую землю, очертя голову кинулся на варвара. Тому оставалось только выставить перед собой меч. Противник всем телом навалился на острие, Конан от неожиданности отступил на шаг назад, пытаясь сохранить равновесие и запнулся о тело бьющейся в агонии лошади. Уже умирающий враг с хриплым воем бросился на варвара, насаживаясь на клинок, как медведь на рогатину, и они оба опрокинулись в снег. При этом Конан хорошо приложился затылком о чей-то шлем.

Последнее, что он услышал, был хриплый тоскливый волчий вой. А может, это ему только показалось.

* * *

Придя в себя, варвар ощутил тупую, ноющую боль в затылке и тяжелую свинцовую усталость, заполнившую, казалось, все тело. Кто-то – скорее всего, Селена – обернул его раскалывавшуюся от боли голову тряпкой со снегом, но все равно…

Конан с трудом приоткрыл глаза. Над ним было ярко-синее и, вне всякого сомнения, утреннее небо. Выходит, он провалялся без сознания целую ночь? Они победили, но какой ценой? Кто остался жив?

– Се-ле-на, – вяло позвал киммериец, даже не пытаясь встать. Почти сразу же небо заслонило знакомое милое и встревоженное личико.

– Я здесь, – тихо сказала девушка. – Лежи спокойно, у тебя голова разбита.

– Кто выжил? – с замиранием сердца задал Конан единственный интересующий его вопрос.

– Погиб только Вальсо, – с горечью отозвалась Селена. – У Эмерта здоровая шишка на виске и он не помнит ничего после нашей ночевки в Хезере. Гарту, кажется, сломали ребро, он еле дышит. Гильом сильно хромает, а так с ним все в порядке. Веллану распороли бедро и бок, а Эртель и дядя отделались парой порезов.

– А Хальмун?

Девушка помолчала, вздохнула и неохотно ответила:

– Он жив, но очень плох – его почти изрубили на куски. Наверное, он не дотянет даже до вечера… – она еле слышно шмыгнула носом.

– Не хнычь, – мрачно сказал Конан и с трудом поднялся на непослушные и предательски дрожащие ноги. Голова кружилась, деревья, растущие вокруг поляны, прыгали с места на место, но варвар все же устоял – хотя и с помощью Селены – и огляделся по сторонам. Поляна выглядела ужасно – чистый белый снег был истоптан и стал красноватым от пролитой крови. То тут, то там валялись трупы. Много трупов, почти три десятка…

– Они все здесь? – спросил Конан у подошедшего Эрхарда, заранее зная ответ.

– Все, – кивнул сотник и вполголоса добавил: – Я рад, что тебе лучше. Пойдем, Хальмун умирает. Он говорил, что хочет тебя видеть.

Ванир лежал на груде елового лапника, накрытого плащами, и почти ничем не отличался от мертвецов на снегу. Только время от времени на рассеченных губах пузырилась розовая кровь, доказывая, что безжалостно изрубленный человек еще дышит. Его лицо напомнило варвару события почти двадцатилетней давности. Жаркие барханы Туранских пустынь и человек по имени Хассек с разрубленным точно так же лицом валится на белый блестящий песок, чтобы никогда с него не подняться…

Руки ванира сжимали обломки секиры. Когда он ненадолго пришел в сознание, то, кашляя кровью, попросил, чтобы ему принесли его оружие.

Конан не плакал – он не умел – но душа его рыдала. Только сейчас, прожив на свете почти четыре десятка лет, он начал понимать подлинную цену чужой жизни. Особенно если это жизнь твоего друга.

Внезапно огромное тело дернулось. Многочисленные наспех наложенные повязки сразу пропитались кровью. Сидевший у изголовья Эмерт наклонился, прислушался и, поднявшись на ноги, отрицательно покачал головой, почти беззвучно пробормотав:

– Это конец.

Единственный налитый кровью глаз Хальмуна медленно открылся и увидел того, кого хотел увидеть.

– Конан, – в горле ванира клокотала и булькала кровь, но слова звучали внятно. – Я не попрощался только с тобой. Я ухожу к Имиру и вижу тебя в последний раз. Наши боги не слишком жалуют друг друга, но теперь мне на это наплевать… Прощай, Конан. Для киммерийца ты был неплохим парнем.

Варвар печально усмехнулся:

– Прощай, Хальмун. И ты был хорошим человеком для ванира.

Лицо Хальмуна начало быстро сереть, потухший взгляд остановился на вершинах заснеженных елей. Отряд молча стоял вокруг, никто не решался сказать хоть слово или протянуть руку и закрыть единственный глаз умершего товарища. Неожиданно Конан поднял голову к пронзительно-синему небу и протяжно закричал, не в силах сдержать горе.