Текст книги "Эти настоящие парни"

Зарядку делаем на пляже. Раннее утро. Прыгаем и бегаем на раскаленной сковородке. Утро, а дышать уже нечем. Возвращаясь с тренировки, ребята ворчат на меня – почему не заказываю мороженого? Я их понимаю. В нем частица нашего снега. В нем есть холод, согревающий наши северные души…

Игра со сборной Перу перенесена с 18 на 20 февраля. В чем дело? А вот в чем – Старостина и Качалина пригласили в советское посольство. Посол, человек вежливый и корректный (как и положено быть послам), встретил руководителей команды очень приветливо и тоном человека, которому не совсем удобно вмешиваться в чужие дела, передал им просьбу президента Перу: провести игру 20 февраля, ибо в этот день местные неофашисты собираются провести свое очередное сборище. Игра может отвлечь народ от фашистской манифестации.

– Надо так надо! – отвечаем.

Меняем установленный распорядок и режим дня. Перестраиваемся.

…Громом аплодисментов встретил стадион появление наших ребят. Они несут развернутое знамя Перу, и восторженные овации сопровождают их шествие. Потом было фотографирование, приветствия. Исполнение нашего и перуанского гимнов. Весь стадион пел свой национальный-гимн.

А потом была игра, закончившаяся вничью. 0: 0.

Сказывалась жара. Усталость сказывалась. Сказывались и ошибки. Боюсь, что часть из них уже носила хронический характер…

…Разлука с домом и это треклятое солнце выжигает внутри какие-то пустоты. В пустоты вливаются апатия и скука. Старостин и Качалин прекрасно чувствуют состояние ребят. И находят выход.

В один из свободных дней в гостях у наших ребят были перуанские артисты. Они исполнили несколько народных песен, и очень быстро возникла между нами обоюдная душевная теплота. Пели вместе «Катюшу» и цыганские романсы, весело и непринужденно болтали. Перуанские артисты недавно гастролировали у нас в стране и в полнейшем восторге от нашей публики. Приятная, теплая встреча, скрасившая нам дающую себя знать усталость…

А вечером смотрим фильм «Секс в семейной жизни». Практически это фильм-лекция. Тема: чудо любви. Авторы фильма пытаются разъяснить зрителю, что к чему, как должна вести себя женщина и как должен вести себя мужчина, чтобы любовь была крепкой. Вышли из кинотеатра «сексуально подкованными».

Шел в гостиницу и вот о чем думал. Хорошо сделанный фильм на эту тему ничего порочного в себе не несет. И в общем-то это хорошо, что в последнее время тема полового воспитания и интимная сторона супружеской жизни становятся темой серьезного разговора с молодежью. Игра в кокетство, эдакая запоздалая стыдливость, когда речь идет о подобных вещах, лишь разжигают нездоровое любопытство, и если что и плодят, то прежде всего дремучее невежество. Что может быть отвратительнее «монашески развратного воображения»? Это Герцен.

Попробуй, как врач команды, имеющий дело со здоровенными молодыми парнями, закрыть глаза на эти проблемы?

Захожу в номер к Качалину. Гавриил Дмитриевич склонился над записной книжкой и делает в ней какието пометки.

Поднимает голову и вдруг спрашивает меня:

– Какими основными качествами, по-вашему, долж на обладать женщина и какими качествами должен обладать мужчина?

Неожиданностью вопроса я не обескуражен. Потому что для меня здесь нет неожиданности. Этот интеллигент, эрудит и психолог способен думать широко, думать обо всем сразу, потому что то, что есть его профессия, есть сама жизнь в такой же степени, в какой сама жизнь есть дело, которому он служит. Эти парни, эти характеры пришли из жизни и со временем уйдут в большую жизнь, и тот отрезок времени, который каждый из них и они вместе проводят с ним, их тренером, – тоже часть общего мироощущения и от того, насколько органично «вписывает» он свои педагогические и чисто профессиональные принципы в общий жизненный орнамент, зависит его успех как тренера и педагога. Мягок. Тактичен. Требователен. Все в соразмерности и пропорции истинного интеллигента. Этим он напоминает Бориса Андреевича Аркадьева. И может быть, Качалин есть Качалин, потому что, внося в книжечку результаты матчей, он может вдруг отвлечься и ответить на свой же вопрос:

– На мой взгляд, женщина должна быть щедрой и смелой. Мужчина – сильным и добрым.

Отвлеченность? Ничуть. Когда с ребятами мы смотрим, мягко говоря, эротические фильмы, позиция их тренера имеет немаловажное значение. И фильмы с Джеймсом Бондом не вызывают у того же Алика Шестернева ничего, кроме иронической улыбки, потому что его руководитель и педагог вкладывает в понятие «сильный мужчина» совсем иной смысл, чем авторы фильма…

Беспокоит меня Асатиани. Он чувствует себя неважно. У него небольшая интоксикация. На разминке сидел вялый, ко всему безучастный. Когда я спустился к завтраку, его за столом не было. Поднялся к нему в номер. Лежит ничком на кровати. Грустный, какой-то испуганный, вот-вот заплачет. Заставил его подняться, умыться, подбодрил его, рассмешил анекдотом. Он повеселел, улыбнулся…

К завтраку спустились вместе.

Да, все-таки они для меня еще мальчишки. Ну что из того, что многим из них по 22–23 года, что некоторые женаты и имеют своих детей, что «мы в их время» и т. д. и т. п.?

А вот я вижу другое. Им подчас нужна почти материнская забота. Им нужна человеческая поддержка. Особенно в трудные минуты. Во время трудных игр. Во время трудных поездок. В ситуациях житейских и всех прочих. Вот что им надо. И никто меня не в состоянии переубедить в этом.

Я постоянно чувствую потребность сделать для них все возможное и все невозможное. И этой потребностью я счастлив. Это та нужность, та необходимость, без которой жизнь утрачивает свой смысл.

Здесь я на минуту откладываю в сторону записную книжку и вспоминаю встречу, которая произошла через несколько лет после этой поездки, когда я работал уже с хоккеистами. На одном из чемпионатов мира я спросил своего коллегу, врача сборной Финляндии, почему чаще всего я вижу его в баре, а не с ребятами? Он пожал плечами:

– Здоровые парни. Иногда после игры подмажу, подклею. А вообще они ко мне почти не обращаются…

Подмажу, подклею… Мне стало как-то не по себе от такой трактовки обязанностей врача спортивной команды…

Обычно перед сном я просматриваю вечерние газеты. «Португалия. Рабочая солидарность…» «ФРГ. Маневры НАТО…» «Вокруг света. В Латинской Америке и Африке невиданная засуха. Есть жертвы среди населения…» Мир стучит в мою тишину. Стучит и кричит мил лионами судеб. «Сальвадор. 21 июня 1980 года…» Двадцать строчек петитом: «Дерзкую операцию провели сальвадорские патриоты. Захватив несколько радиостанций, они передали по их каналам обращение к народу с призывом начать всеобщую забастовку…»

Сальвадор. Как вспышка. Как удар хлыстом. Как глаза в упор.

И уже не до сна. Память возвращает меня вновь к той последней моей поездке с нашими футболистами по странам Латинской Америки. К Сальвадору.

* * *

Сальвадор. Где это? Конец света. Сальвадор. Красиво и таинственно. Как «марка страны Ганделупы»…

Но в феврале 70-го мы уже кое-что знали о нем.

В играх чемпионата мира, который через несколько месяцев должен был начаться в Мексике, мы входили с ним в одну подгруппу. Из Перу мы летели в Сальвадор. Это знакомство. Это разведка. Сальвадор. Красиво и таинственно.

– Послушайте, это правда, что мы первые, кто из Советского Союза переступит границу Сальвадора?

– Говорят, страна в состоянии войны с Гондурасом?

– А это еще где?

– Наверное, рядом, если что-то не поделили.

– А кто у власти?

– Хунта.

– А что это за птица?

– Приедешь – увидишь…

Значит, наших нет. Значит, мы – первые. Ну что ж, сыграем. А почему бы и не сыграть?

…Она встретила нас у трапа самолета. Эта самая хунта. Темно-зеленая. В белых касках и с белыми ремнями. Стояла, расставив ноги в тяжелых башмаках.

В руках – американские автоматы. Каски тоже американские. Мысли под касками, наверное, тоже. Солдаты стояли по обеим сторонам узкого прохода, по которому нам предстояло пройти от самолета до аэровокзала. Линия оцепления прогибалась под нажимом многотысячной толпы. Мы шли по узкому проходу и смотрели поверх касок на кричащую, размахивающую руками толпу. Мы не знали испанского, но отлично понимали эти два слова, поднятые в воздух мощью тысяч глоток: Viva Rusia!

Толпа напирала. В воздухе вздымались крепкие сжатые мозолистые руки. Мы продолжали идти. Мы улыбались, и нам отвечали улыбкой.

А потом случилось это. Над толпой, над нами, над солдатами вдруг закружился какой-то желто-розовый вихрь. Тысячи листовок посыпались на толпу, на нас. И навстречу листовкам тянулись тысячи рук. Ловили, хватали на лету, и листовки мгновенно исчезали за пазухами мужчин и женщин. И те, в касках, тоже ловили эти листовки. И было потешно смотреть, как солдаты смешно подпрыгивали на месте, боясь быть унесенными и раздавленными толпой, пытались схватить растопыренными пальцами розовый ветер. Вот уж действительно была потеха. Поди-ка поймай вихрь…

…Прошло десять лет. Вот она лежит передо мной, эта листовка, сохраненная мною, как самая дорогая реликвия того бесконечно долгого турне. Мне очень хотелось бы, чтобы читатель представил ее себе. На одной стороне – портрет Ленина на фоне знамен, плывущих над колоннами демонстрантов. Внизу надпись: «100 лет со дня рождения В. И. Ленина». Внизу слева: «40 лет Коммунистической партии Сальвадора».

Я переворачиваю листовку обратной стороной, и из глубин подполья, из тюрем и камер пыток до меня доносятся слова, ничего не хочу менять даже в ее орфо грамме: «В году столетия рождения В. И. Ленина Коммунистическая партия Сальвадора приветствует советскую команду футбола, нашу национальную сборную и весь сальвадорский народ».

И строчкой ниже: «Да здравствует дружба между советским и сальвадорским народами». И то же на испанском языке.

В подпольной типографии не оказалось литеры «Д» и ее заменили буквой «А». Но она была поставлена там, где это было нужно. И все было сделано как нужно…

Наш автобус медленно двигался по улицам города в тесном кольце полицейских машин. И снова шеренгами стояли солдаты, а за их спинами продолжала бушевать приветствовавшая нас толпа. Гостиница была оцеплена полицейскими, и у каждого номера стояло по «фараону». В коридорах сновали по темным углам подозрительные типы в штатском. Обстановочка!…

А нам надо играть. Надо проводить разминку и тренироваться. Утром отправились на стадион знакомиться с полем.

Только подъехали, навстречу бежит бледный, запыхавшийся офицер охраны. Сбиваясь и волнуясь, через переводчика:

– На стадионе проводить разминку нельзя. – Это еще почему?

– Стадион полон народу. Забит до отказа. Мы не ожидали, что смотреть разминку придет столько народу…

Мы, признаться, тоже.

– …и у меня нет охраны.

Интересно, кого он собирается «охранять»? Нас от народа или народ от нас?

Мы гости, у них свои порядки. Возвращаемся назад. В небольшом парке возле гостиницы разминаемся: прыгаем, бегаем, имитируем удары. Все, как обычно. Только вот между деревьями мелькают белые каски. Много. Больше, чем деревьев.

На следующий день игра со сборной Сальвадора. Сначала о стадионе. Сказать, что он был переполнен, это значит вообще ничего не сказать. Стадион был набит людьми до отказа. Люди сидели и стояли, впрессованные один в другого. Видели когда-нибудь кокосовую пальму, отяжелевшую от орехов? Не видели? А ель с провисшими ветвями? Людей было не меньше, чем иголок на ней. Они разместились не только на трибунах, но и на осветительных мачтах. На всем, на чем можно приткнуться, притулиться, висеть. Стадион был забит уже с утра. Такого я еще не видел.

Приехали на стадион. Идем через поле в раздевалку. И тут началось. Овации, крики, возгласы: «Вива, Россия!» – и снова с трибун катится вниз лавина рукоплесканий.

На одной из осветительных мачт развевается красный флаг. Нам потом рассказали историю его появления.

…Их было шестеро. Шестеро молодых парней. Договорились так. Первые трое постараются достигнуть верхушки осветительной мачты. Если их «снимут», пойдут следующие трое. Те, что остаются внизу, постараются отвлечь внимание солдат.

…Солдаты, окружив мачту, били из автоматов по тем троим, которые поднимались наверх. Пули со звеном отскакивали от железной арматуры. А те трое упорно продолжали карабкаться вверх. Снизу бушевал стадион. Иногда темный силуэт карабкавшейся фигуры отчетливо вырисовывался на фоне голубого неба, и сразу же слышались несколько автоматных очередей…

Тот, кто был снизу, упал первым. Тот, кто был над ним, продолжал упрямо лезть вверх. И уже поднимались другие трое, которые должны были сменить тех, кто не доберется до верхней площадки.

…Игра была упорная. Но мы были сильнее и победили – 2:0.

Удивительно – матч национальных сборных, а большинство болело за нас!

В конце игры охрана не выдержала. Сломалась. Цепь была прорвана, и к нам, устало возвращавшимся с поля, рванулся народ. Нам пожимали руки. Нас обнимали. Но ведь это испанская кровь. Вот темперамент! Срывают с тренировочных костюмов и прячут за пазуху наши гербы, буквы СССР…

Мексика. Гвадалахара. 28 февраля 1970 года. Сборная Советского Союза в своем последнем матче южноамериканской серии встречается с командой города – чемпионом страны.

Чем был характерен этот матч и почему сегодня, спустя десять лет, я вспоминаю о нем? Это как раз тот случай, когда одержанная победа, содержала элементы стойкости и зародыш будущих поражений. Поражений, затянувшихся на целое десятилетие.

Прежде всего играли без вдохновения, которое уже само по себе предвестник побед. В первом тайме шла какая-то раскачка. Плохо открывались нападающие, плохо играли в пас, каждый «таскал» мяч до упора. Ничего похожего на тот высокий накал, которым была отмечена предыдущая встреча со сборной Сальвадора. И только в самом конце первого тайма наши наконец оживают. Мексиканцы бьют штрафной. Альберт Шестернев перехватывает мяч, устремляется с ним впе ред, выходит на половину поля мексиканцев, отдает мяч вправо Толе Бышовцу, и тот низом забивает гол в ближайший от вратаря угол.

Первые двадцать пять минут второго тайма проходят с тем же подъемом. Наши играют быстро, в пас, используя всю ширину поля. После углового Капличный хорошим ударом головой забивает второй гол. А несколько минут спустя после отличного паса подключившегося в атаку Шестернева Нодия доводит счет до 3:0. Игра, казалось бы, сделана. Но…

Вот та сердцевина порока, которая иногда бывает заложена в победе. Нотка успокоения, тоненькая, едва слышимая, проникает в мажорную тему игры, и мелодия начинает распадаться. Все ощутимее дисгармония, распад основной темы.

Мексиканцы уловили эту нотку со свойственным им абсолютным футбольным «слухом». И тут же последовал гол в наши ворота.

На трибунах «Хамиско» какая-то вакханалия. Болельщики, поддерживая «Гвадалахару», неистово скандируют: «Мексика! Мексика!» Игроки «Гвадалахары» с этой минуты пускают в ход все дозволенные и недозволенные приемы. Судья-мексиканец свистит буквально в одну сторону. За 12 минут до конца встречи «Гвадалахара» забивает нам второй гол. И вот тут-то наши вновь демонстрируют свой характер и свою волю. Ребята находят в себе силы собраться в такой сложной обстановке и весьма достойно встретить сокрушительный натиск мексиканцев. Нападающий «Гвадалахары», не владеющий в этот момент мячом, сильно бьет Толю Бышовца по ногам. Тот не остается в долгу. Следует обоюдное удаление.

Между тем время матча заканчивается, но игра продолжается. Судья переигрывает целых три минуты, давая возможность мексиканцам приблизиться к нашим воротам. Видя, что это не помогает, он ни за что ни про что назначает штрафной удар, но Женя Рудаков берет мяч, И лишь тогда звучит финальный свисток.

Итак, победа.

Турне закончено.

Неровность игры, смена настроений, техническая слабость некоторых игроков – все это уже просматривалось в Гвадалахаре, просматривалось в преддверии предстоящего чемпионата мира здесь, в Мексике…

Но в мае 1970 года я уже не был среди тех, кто переживал наше поражение в четвертьфинальном матче с командой Уругвая…

* * *

Почему вот уже много лет ты летишь не в те ворота, тугой, круглый футбольный мяч? Почему не окрыляет тебя, не отрывает от земли слава «бобровских» времен, наших блистательных побед на стадионах родины, футбола в 1945 году, олимпийского «золота» 56-го?

Футбольное десятилетие, прошедшее со времени описанных событий, было не особенно радостным.

Мы не участвовали больше в финальных играх чемпионатов мира. Плачевны были и наши олимпийские дела. 1972 год – 3-е место, 1976-й – тоже 3-е. И в 1980 году в родной Москве – опять 3-е.

Правда, картину несколько скрасили клубные выступления. Сначала «Динамо» (Москва) выходит в финал, а потом в 1975-м «Динамо» (Киев) выигрывает Кубок Кубков. Киевляне идут дальше и выигрывают еще и Суперкубок. Вот, пожалуй, и все.

Такова ситуация. Надо сказать, что вокруг футбола продолжали и продолжают кипеть страсти, споры. Упорное нежелание нашего мяча влетать в ворота соперника в решающий момент вызывает большое беспокойство.

Прежде всего что определяет, на мой взгляд, наше отставание от ведущих футбольных стран, так это неумение быстро перестраиваться. Мы никак не можем интенсифицировать игру, добиться высокого индивидуального мастерства на базе очень высокой физической подготовки. Между тем лучшие европейские и южноамериканские команды и Голландии, и ФРГ, и Аргентины блестяще владеют всеми необходимыми качествами, свойственными большому футболу, умело переходят к тактике тотальной игры. Иными словами, подвижной борьбе на всем поле, проявляя при этом высокие индивидуальные качества.

Во весь свой рост встает вопрос о высоком профессиональном, именно профессиональном, уровне индивидуальной подготовки. Многие это понимали, но в преддверии олимпийского турнира в Москве лишь с именем одного человека связывали свои еще теплившиеся надежды.

Человек этот, в прошлом известный футболист, фанатически предан футболу, знает тончайшие его нюансы, чувствует его всеми фибрами души. Я говорю о своей работе с Константином Ивановичем Бесковым в команде ЦСКА в 1961 и 1962 годах и в сборной в 1963-м и 1964-м.

Его судьба, как тренера, не относится к легким. И треволнения нашего футбола в какой-то степени отражение беспокойной и нелегкой судьбы этого человека.

В начале 60-х годов команда ЦСКА, руководимая Бесковым, добилась некоторых успехов. Но в 1962 году он был вынужден уйти из команды ЦСКА.

Через год его приглашают в сборную Союза.

Испания. 1964 год. Чемпионат Европы.

Большой успех советской команды. Мы выходим в финал. Упорнейший финальный матч со сборной Испании. И мы завоевываем «серебро». Наш проигрыш сборной Испании со счетом 1:2 был достойным проигрышем. Однако к нему в Москве отнеслись чрезвычай но болезненно, и Бескову вновь пришлось покинуть занимаемую должность.

Чехарда продолжалась. Организационные недочеты громоздились один на другой, бесконечно менялись тренеры, руководители команд, игроки. Нервная, нездоровая обстановка, естественно, не могла не отразиться на уровне подготовки как клубных команд, так и сборной страны.

Разрыв между нами и ведущими футбольными странами увеличивался.

Между тем Константин Иванович Бесков работает в «Спартаке». Он принял его в трудное время: «Спартак» выбыл из высшей лиги. Всего два года потребовалось этому выдающемуся спортивному педагогу, чтобы вернуть «Спартак» в высшую лигу и сделать ведущим коллективом страны. «Спартак» становится чемпионом и одной из самых популярных команд. Честно говоря, я понимаю многочисленных болельщиков этой команды. И «болел» бы за нее, не будь ЦСКА…

И снова Бескова зовут в сборную. И хотя в 1979 году мы со счетом 0: 1 проигрываем Греции, все ощутимее становятся симптомы возрождения.

Однако симптомы – это только симптомы.

К сожалению, новый экзамен был сдан отнюдь не блестяще. Причин называлось много, и, в общем-то, все они в какой-то степени сказались на играх нашей сборной.

Я лично выделил бы две. Одну как врач. И другую как болельщик и игрок в прошлом.

Итак, первая причина. Основу сборной, как известно, составляют спартаковцы. Но ядро это, будучи ядром сборной, к началу Олимпийских игр в Москве выглядело уставшим. А что такое физическая и нервная усталость – известно всем. Отсюда очень слабая игра с африканцами. Мы едва-едва выиграли со счетом 2:1. Лично на меня уже тогда сборная произвела впечат ление уставшей команды, команды перегоревшей. Это первое.

И второе. Здесь дело обстоит гораздо серьезнее. Мы живем в такое время, когда мало просто работать. Время требует инициативы, оно требует личности яркой, творческой. Воспитание индивидуальности, личности становится важнейшей задачей. Футбол в этом отношении исключения не составляет. Лобановский – блестящий мастер закрученных угловых. Серебрянников – виртуоз по пробиванию любых «стенок», Старухин – великолепный мастер игры головой. Блестяще и очень индивидуально играли мастера «старой школы», старшего поколения. Вот этой ярко выраженной индивидуальности подчас не хватает нашим молодым футболистам.

Проигрыш на Олимпиаде немцам. И вырванное у югославов третье место. Прямо скажем, не густо…

Но надежды не только «юношей питают». И мы, старшее поколение, еще вправе надеяться, что «мяч, летящий не в те ворота», наконец изменит направление своего полета…

* * *

4 марта 1970 года закончилось наше южноамериканское турне.

Самолет Аэрофлота Ту-134 приземлился в Шереметьеве. Я был счастлив, что наконец дома, что до отъезда в Мексику на чемпионат мира по футболу остается почти полтора месяца и можно отдохнуть. Но…

Едва я ступил на землю, как мне передали, чтобы я срочно явился к заместителю председателя Всесоюзного комитета по физической культуре и спорту. Я терялся в догадках.

Ивонин встретил меня очень тепло. Поздравил с благополучным прибытием, расспросил о поездке. А затем последовало неожиданное предложение:

– Олег Маркович, как бы вы посмотрели на то, чтобы отправиться с нашими хоккеистами на чемпионат мира в Стокгольм? – И добавил тоном человека, уже решившего вопрос: – Ваше назначение согласовано во всех инстанциях.

Надо было соглашаться, хоть где-то в глубине души меня дотачивал червь сомнения. И предчувствие меня не обмануло. Председатель Федерации футбола В. А. Гранаткин и старший тренер сборной Г. Д. Качалин расценили это как мою измену футболу. Но я никому и ничему не собирался изменять. Просто нужно было ехать. И ехать немедленно. Сборная команды СССР по хоккею осталась тогда без врача.

Через несколько дней я был уже на сборах в Архангельском…

* * *

Архангельское. После ежедневной утренней пробежки я направляюсь в столовую к завтраку.

Тарасов, который все эти дни был расположен ко мне, встречает ушатом холодной воды:

– Бег – это хорошо. Но вот на завтрак вам нужно являться за 15 минут, а не приходить со всеми вместе, как вы это сделали сегодня.

Это был первый «тарасовский» урок.

Вот так, товарищ доктор. И вообще, хоккейная команда – это нечто совсем другое, чем футбольная…

Чем памятна для меня первая встреча с хоккеистами? Уже в этой поездке команда хоккеистов поразила меня своей монолитностью и мужеством. В хоккей действительно играли настоящие мужчины.

До сих пор хранится у меня пожелтевший номер газеты «Правда», в котором было помещено интервью со старшим тренером сборной команды СССР А. И. Чернышевым. «Вот уже три десятилетия, – рассказывал Чернышов, – я связан с хоккеем и все больше убеж даюсь, что в спорте огромную, подчас решающую роль играет психологическое состояние, душевный настрой…» И дальше, рассказывая о чемпионате мира в Стокгольме, моем первом хоккейном чемпионате: «Советским хоккеистам приходится преодолевать не только сопротивление соперников на льду, но и настроение, которое можно выразить примерно так: «Хватит все той же команде выигрывать!»

И действительно, к моменту моего прихода в сборную страны по хоккею наши ребята уже были семикратными чемпионами мира. И на этот раз нас решили сломать во что бы то ни стало. В прямом и переносном смысле…

Передо мной фотография. Распростертый на льду Коноваленко. Наши ребята выясняют отношения со шведами. И я, склонившись над потерявшим сознание голкипером. В своем интервью в «Правде» А. Чернышов, рассказывая о чемпионате, коснулся и этого эпизода: «Не проявили объективности арбитры и при ранении Коноваленко. Шведский игрок рассек ему коньком надбровье. За подобную грубость полагается штраф минимум на 5 минут, а «Тре Крунур» и двух не получила».

Вот запись этого дня в моем блокноте:

«Игру со шведами мы проиграли. Но, честно говоря, у меня язык не поворачивается обвинить в этом наших ребят. Играли они старательно и мужественно, но противостоять всем факторам, действовавшим против нас, они не смогли. Основным из этих факторов стало судейство. Я еще не знаю тонкостей хоккея, но такого безобразия я раньше не видел.

Матч начался в бурном темпе, и уже на 5-й минуте Старшинов забрасывает первую шайбу. И тут же Мишаков – вторую, но… судья ее почему-то не засчитывает, определяя положение вне игры, которого не было. А на последней минуте шведам удается сквитать счет…»

Первые минуты второго периода. Прорыв защитника Сведберга, и шведы выходят вперед. Коноваленко выкатывается из ворот, чтобы предотвратить бросок, и получает сильнейший удар коньком в лицо.

Перемахнув через барьер, я оказываюсь возле Виктора. Он лежит на льду, запрокинув вверх голову. Глазницы наполнены кровью, нос разбит, лоб и губы рассечены.

Пока, склонившись над ним, мы с Георгием Авсеенко, нашим массажистом, приводим Виктора в чувство, прикладываем лед, смазываем рваные раны на лбу и подбородке, вокруг нас раскаляются страсти. «Выяснение отношений» угрожает перерасти в открытый конфликт.

Между тем травмированного Коноваленко увозят в госпиталь святого Серафима, дорога к которому со временем станет, к сожалению, мне хорошо известна.

И здесь в борьбе с болью тоже проявится характер этого парня. А ведь эта борьба тоже не из легких. На протяжении многолетней врачебной практики мне не раз приходилось быть свидетелем того, как ломала и деформировала боль не столько тот или иной орган, сколько надламывала и деформировала характер.

А этому парню будет сделано четырнадцать рентгеновских снимков, и персонал госпиталя, как расскажут впоследствии мои шведские коллеги, будет буквально поражен стойкостью русского спортсмена. Он стоически перенесет и обследование, и довольно болезненные процедуры, и просто боль после тяжелой травмы. И наверное, поэтому, когда наступит пора возвращаться домой, весь персонал госпиталя святого Серафима выйдет провожать русского хоккеиста.

…А на ледяной площадке продолжалась игра. В конце этого прискорбного периода шведы доводят счет до 4:1. Но наши не сдаются и бросаются в атаку. Блистательный Харламов с лету забрасывает одну, затем дру гую шайбу. Однако судья верен себе, и вторая остается незасчитанной. Финальный свисток. Проигрыш. 2:4.

На протяжении всего матча я ни на минуту не оставался без дела. Смазываю ссадины, обрабатываю вместе с массажистом ушибы. Внимательно слежу за состоянием каждого игрока. Волнуюсь за каждого из парней и чем больше волнуюсь, тем глубже стараюсь спрятать в самом себе свое собственное волнение.

И уж если совсем откровенно, если уж совсем искренне: как врач я был рад услышать наконец финальный свисток. Это была, конечно, не та радость болельщика, когда он услышит финальный свисток, возвещающий о победе его команды или спасающий ее от поражения. Но поймите врача, прежде всего болеющего за ребят, измотанных и израненных. Поймите состояние человека, который несет ответственность за их здоровье и уж потом за победу. Тем более не надо забывать, что я еще сам как врач не успел адаптироваться к «жесткому» хоккею. Ведь это была моя первая встреча с ним…

Шведская пресса захлебывалась от восторга. Все без исключения газеты писали о том, что для шведов путь к званию чемпионов мира открыт. И что вообще им пора примерять уготовленные им короны.

Но в нашей команде уныния не было. Даже травмированный Коноваленко вместо «здрасте» приветствовал нас с Тарасовым одной и той же фразой:

– Разрешите приступить к тренировкам?

Не поражаться этому спокойному мужеству было невозможно.

Вскоре он уже катался вместе со всеми. И, глядя на разминку этого несколько тяжеловесного, приземистого крепыша, становилось ясно, что шведы ликуют слишком рано. Этот парень с разбитой головой еще не окончил с соперниками свои счеты…

В дневнике того времени я читаю: «В команде спокойная обстановка. Тренеры тоже спокойны. Во всяком случае внешне. После ужина смотрим фильм с весьма выразительным названием «Человек, банда и убийство». Он пугает, а нам не страшно…

Оставаясь наедине с самим собой, думаю о мужестве наших ребят. Преклоняюсь перед ними. Коноваленко после тяжелейшей травмы на следующий день выходит на лед. Черт возьми, должен же быть у человека инстинкт самосохранения? Нет, здесь ломаются не только носы, но и все законы логики. Фирсов играл всего через сутки, после того как у него была температура около 40. Мишаков, Паладьев, Давыдов играют, несмотря на серьезные травмы. Никто не стонет. Действительно, «гвозди бы делать из этих людей, не было б в мире крепче гвоздей…».

И вот последний, решающий матч на первенство мира и Европы. Швеция – СССР. 30 марта 1970 года. Стокгольм. Бушующий кратер стадиона «Юханнесхоф». По числу очков шведы впереди и считают себя чемпионами мира. А нам нужна только победа. 17 минут шведы были чемпионами мира. На 17-й минуте Петров забрасывает шайбу, еще через несколько минут Викулов – вторую…

Смотрю на фотографию десятилетней давности. Десятилетней. И думаю, каким запасом прочности, каким запасом воли и силы должна обладать команда, чтобы на протяжении десятилетия крепко держать в своей руке руку непостоянной а ветреной славы? Она постоянно изменяла нашему футболу и почти всегда оставалась верной хоккею. Она, подобно женщине, ценила постоянство, мужество и силу. Она выбирала личность и коллектив, как единение незаурядностей.

* * *

Февраль следующего, 1971 года не мог выглядеть на «кардиограмме» состояния нашей команды утешительно. Сказывался тяжелый календарь с частыми играми и разъездами. Напряженнейшие тренировки, «тарасовские» нагрузки – все это очень четко просматривалось и прослушивалось в кабинетах нашего диспансера.

Подтверждение я нахожу в следующей строчке своего дневника:

«После обследования были занятия по атлетизму. Занятия шли полтора часа с максимальной интенсивностью. «Старички» – Никитин, Коноваленко и другие – долго ворчали по поводу трудных тренировок в сборной. Но можно понять и Тарасова. Впереди Швейцария. Чемпионат мира. Там легче не будет…»