Текст книги "Спасти пасика"

Глава 6

Через полчаса после посещения ГУМа Виталий уже спускался по бетонным ступенькам в подвал секс-шопа. Ступеньки в начале спуска слегка занесло ранним и редким октябрьским снежком. «Все так происходит, что я опять встречаюсь с этим геем… Что я про него знаю?.. Кто его родители?.. Где он живет?.. Здоров ли он, или, может быть, он ВИЧ-инфицирован?.. У геев эта болезнь чаще встречается, как я наслышан… Почему я только сейчас об этом забеспокоился?.. У него должны быть или были любовники, среди которых, возможно, попадались типы с венерическими болезнями… Почему, где и когда он стал геем?.. Почему я так опрометчиво пошел с ним на связь, напрочь забыв об опасности для жены и сына?.. Ничего мне о нем неизвестно, но цепь случайностей сегодняшнего дня упорно ведет меня сюда: сначала поссорился утром с женой, потом побывал у родителей, где выпил водки, наконец, Зубов не смог составить мне компанию, чтобы посидеть в баре, к тому же жена вернется только завтра – все как будто шаг за шагом предопределяет эту повторную встречу… Не паникуй… Если бы он действительно оказался болен, то ты бы уже что-нибудь почувствовал… Хотя вряд ли серьезную болезнь можно почувствовать через два месяца… Почему я, человек, который совсем недавно чуть не лишил жизни другого гея, начинаю привязываться к сообществу этих людей. Еще совсем недавно они вызывали у меня презрение, и даже ненависть?.. Необъяснимо… Я словно чуточку хочу поиграть с судьбой…» – подумал Виталий и открыл первую дверь в магазин, а после открытия второй – вновь звонко над головой пропели уже знакомые японские трубочки, которые почему-то сегодня тревожно отозвались у Печникова в груди. Эта тревога походит на ту, что человек испытывает, когда осторожно идет наощупь в темноте и боится провалиться в какую-нибудь глубокую и смертельную яму.

Продавец Евгений после сигнала на входе в магазин вышел из подсобного помещения. Первое мгновение Виталий и Евгений как-то неуверенно улыбались друг другу и стояли неподвижно, стараясь что-то понять по глазам друг друга, затем Евгений несмело вышел из-за прилавка к Печникову и любовники непроизвольно крепко обнялись, словно родные люди, встретившиеся на вокзале после долгой разлуки. Евгений уткнулся лицом в грудь Виталию и замер. Через секунду Печников ощутил вздрагивания и всхлипывания молодого человека. Не веря, что Евгений плачет, Виталий за плечи отстранил его от себя и заглянул в лицо. Глаза Евгения были в слезах.

– Почему ты плачешь, Женечка?! – очень удивился Печников растроганности паренька.

– Не знаю… – тихо произнес, улыбнувшись Евгений, пытаясь не смотреть на Виталия.

Печников был ошарашен подобной чувствительностью…

– Что ты, Женя? Не стоит так переживать, – сказал удивленный Печников и вновь прижал к груди молодого человека.

– Нам пасикам редко везет… – вдруг произнес, опять уткнувшись Виталию в грудь, Евгений. – Мне очень трудно найти любимого человека, который бы проявлял взаимность и… не презирал меня, – как-то грустно от безысходности сказал парень.

– Не понял… Кто такие «пасики»? – поинтересовался Печников.

– Разве вы не знаете? – отстранившись от непосвященного Печникова, удивленно спросил Женя, глядя покрасневшими глазами.

– Нет.

– Пассивные геи… Это сленг. У нас в институте так называли подобных мне… Я уж подумал, что не понравился вам после первого раза… и больше вас не увижу… – сказал Женя.

Печников, чтобы разубедить Евгения, прижал его одной рукой к себе за спину, а другой ладонью за ягодицы, затем поцеловал его в губы.

– Ты мне нравишься и я очень хочу тебя… – еле слышно прошептал Виталий, удивляясь своим словам и желанию опять целовать Евгения, совершенно не чувствуя отторжения, что целует, по сути, мужчину. Как в лихорадке любовники прошли в подсобку и молча начали раздеваться, перемежая освобождение от одежды жадными и беспорядочными поцелуями. Опять Виталий смотрел на кофейную родинку между ягодиц Евгения и с удовольствием до дрожи в теле вводил свой член в тугой задний проход любовника, прикасаясь своими бедрами к его гладким ягодицам. Евгений от боли иногда пытался обернуться, но потом закрывал глаза и смиренно опускал голову. Вновь, как в первый раз, через минуту Печников почувствовал ничем неудержимый выброс спермы и вынужденно захрипел от удовольствия, сильно прижимая руками за живот Евгения к себе, как бы опасаясь, что тот может вырваться и наслаждение будет омрачено в этот умопомрачительный и сладостный момент.

Спустя несколько минут любовники успокоились и голые уселись распивать вино, закусывая его торопливо курицей-гриль. Они поедали курицу с таким аппетитом, что не замечали никаких оттенков недешевого вина и пили его как воду, чтобы только не подавиться от проглатывания больших и жирных кусков белого мяса. Что-то было дикое и пещерное в этой картине, словно две тысячи лет назад в лесах на севере еще варварской Европы, где-то за пределами Римской империи.

– Я совсем забыл закрыться, – опомнился Евгений и убежал к дверям. Через минуту он вернулся.

– Кто был твоим первым… соблазнителем?.. – подбирая нужное слово, спросил Печников, стараясь пристально смотреть в глаза партнера. Немного помолчав, – дожевывая кусок мяса, который из-за жирной куриной шкурки сделал губы Евгения ярко-розовыми, словно у девочки, впервые перед зеркалом тайком накрасившей губы блестящей помадой матери, – Евгений ответил:

– Учитель физкультуры в школе… Он вел у нас секцию гимнастики после уроков… Для мальчиков он преподавал спортивную гимнастику, а для девочек – художественную. Тренировались мы в одно время с девочками в спортзале… Мне всегда хотелось заниматься художественной гимнастикой вместе с девочками под музыку… Правда, у мальчиков, мне нравился резкий запах пота, идущий от их вспотевших тел… У меня было такое ощущение, что я, как девочка-невидимка, оказался в мужской бане… Мы жили с физруком рядом и после занятий вместе последними уходили из спортзала. Однажды я ему признался, что хотел бы заниматься вместе с девочками художественной гимнастикой, и что с мальчиками мне не очень интересно… Он верно оценил внутренний зов моего тела, о котором я сам еще не догадывался… Не знаю почему, но мне всегда хотелось быть девочкой… Однажды он пригласил меня к себе домой под предлогом показать видеозаписи выступлений девочек на соревнованиях по художественной гимнастике. Мне в то время исполнилось только четырнадцать лет… Все случилось, как-то само собой – сначала случайные прикосновения, а потом осознанные поглаживания… Он просил меня повторить те же растяжки, что делали на видеозаписи девочки, касаясь в эти моменты своими сильными руками моих частей тела… Потом мы пошли вместе в душ, а там я был, как под гипнозом… Он очень боялся, что я проговорюсь родителям… Но я и помыслить об этом не мог, потому что это была моя самая трепетно-волнительная тайна, и я готов был дорожить ей, как святыней… Я был влюблен в него до помешательства… Мне казалось, что красивее и мужественнее нет мужчины на белом свете… Я думал, что если он меня бросит, то я или утоплюсь, или спрыгну с крыши нашей многоэтажки… Через год его перевели в другую школу, и я каждый день после занятий ходил к нему на новое место работы… Мы уже не уединялись у него дома, а совокуплялись, где придется – за какими-нибудь железными гаражами, в туалетах кафе, на стройках, в парках и даже вечером на территории детского садика в бутафорских домиках. В конце концов, он нашел себе другого мальчика в новой школе, и я остался один. Я не мог спать, а если засыпал, то бредил во сне… Мать мне рассказывала, что я заболел непонятно какой хворью и часто во сне звал кого-то, умоляя вернуться… Мне казалось, что теперь я никогда не смогу найти себе такого доброго, неутомимого и красивого любовника, как он… Покончить с собой я так и не решился… – сказал Евгений и отошел к умывальнику помыть руки.

– А как ты сейчас находишь любовников?

– По-разному, – ответил улыбнувшись Евгений. – Хожу по «нашим» ночным клубам… Но там мне знакомая и часто циничная публика, которая убивает во мне одухотворенное желание… Удовлетворить только телесную страсть для меня всегда было недостаточно… Иногда я захожу на сайт знакомств, но там тоже большого выбора нет… Последнее время я отслеживаю на сайте знакомств нормальных мужчин, натуралов, которые ищут женщин… Я изучаю их записанные в анкетах сексуальные предпочтения и если нахожу желание заниматься анальным сексом с женщиной, то наудачу посылаю такому соискателю весточку, и если мое предложение принимается, – иду на контакт… Большинство мужчин бисексуальны, но некоторые не догадываются об этом… Однажды я нарвался на групповое изнасилование… Меня как бы ненароком подпоили в одной копании геев, хотя я осознано напился, чувствуя, что мне этого самому хочется… Я находился в полном беспамятстве от выпитого вина… Примерно, месяц я не выходил из дома… А однажды меня крепко побили «нацики». Сломали два ребра и ключицу…

– Я заметил, что ты даже не пытаешься предохраняться со мной. Ты со всеми любовниками, так рискуешь? – спросил Виталий.

– Хоть и говорят, что геи самая рискованная категория в плане подцепить СПИД, но это не вполне верно. Главное – не водить дружбу с «нариками». Про себя могу сказать, что я определяю здоровье партнера интуитивно и это действительно опасно… Пока, слава богу, судьба меня бережет… После того случая, когда меня изнасиловали несколько геев, я, отрезвев на утро, очень перепугался. Почти все пасики проходят стадию группового изнасилования, потому что, не осознавая последствий, сами идут на это… Через два дня я пошел в платную клинику и сдал анализы. До следующего дня я не находил себе места. Наконец, я узнал, что результаты анализа крови из вены на СПИД, на сифилис, на гепатит и на многие другие заболевания у меня – отрицательные. Я пошел и напился от радости…

– А твои родители знают о твоей ориентации?

– Я им не открывался, но предполагаю, что мама догадывается. Видимо, после той болезни, когда у меня был жар и во сне я бредил и звал своего первого любовника… А может, и отец догадывается тоже, хотя на этот счет у меня сомнения, потому что он до сих пор никак не возьмет в толк, почему меня не взяли в армию, раз я окончил институт без военной кафедры…

Печников смотрел на белые руки Евгения, на его короткие и ровные чистые ногти, на судорожные и слегка полные пальцы, конусообразно зауженные к ногтям, как у женщины, и гадал: почему природа в утробе матери не доделала до конца из этой девицы парня, а оставила это создание «полуфабрикатом» – мужчиной по оболочке, но женщиной по сути. Какую цель ставила природы, если в ней нет ничего случайного?

– Кто по профессии твои родители? – спросил Виталий.

– Мама – преподает танцы, а папа – работает в филармонии администратором, хотя по профессии он – хормейстер… Отец изменял маме очень часто с молодыми певичками из своего хора, поэтому они давно разошлись и живут раздельно. У папы молодая жена, а мама встречается с одним старым другом, который когда-то начинал дружить в нашей семье еще с отцом… Мама теперь меня меньше опекает, но после ухода отца она на меня дышала, как на хрупкое сокровище… Сейчас этого нет и наша квартира поделена на две территории – на бабушкину (мамина мама) и на мою. Мать почти переехала к своему другу и приходит к нам только что-то постирать и сварить, так как бабуля очень старая.

– Как ты представляешь свою жизнь в будущем? Ведь ты еще молод. Я так понимаю, что вступать в традиционный брак с женщиной ты не намерен?

– Это точно… Пока буду жить один и встречаться с желанными для меня мужчинами… Может быть, в России настанет когда-нибудь такое время, когда однополые браки разрешат… Я иной раз очень хочу уехать в Америку. Там хоть нет нашей дикости по отношению к геям… Было бы достаточно денег и профессия какая-нибудь «айтишная», то улетел бы давно. Я по профессии филолог. Совершенно бесполезная стезя для Америки, так как Америка не видит будущего у вымирающей России…

– А чем тебе хуже в России, если не брать во внимание гомофобию?

– Не брать во внимание мою ориентацию, значит, жить без главного… Скрывать вечно свою природу – для меня мучительно почти физически… Сюда на работу меня устроил один пожилой гей. Он хозяин этой сети секс-шопов. Я его не люблю и вынужден был сюда устроиться, чтобы хоть где-то работать. Здесь меня все устраивает, и нет рядом мужчин и женщин ненавистников… Я работал в нескольких местах с большим количеством сослуживцев, но со временем работа становилась невыносимой… Я не вписываюсь в «ментальный контекст» людей с традиционной ориентацией – они меня утомляют своей обыденностью, которую сами они естественным образом не замечают.

– Но ведь я такой же, как они, как большинство, – сказал Виталий, пытаясь определить, чем именно он интересен Евгению.

– Вы – другое дело… Вы находите любовь с геем нормальным явлением. Я это сразу почувствовал… – сказал Евгений и опустил глаза.

– Почему ты мне говоришь «вы»? Ты можешь мне говорить «ты», как обычно происходит между людьми после близости.

– Мне почему-то хочется оставаться с вами на «вы»… Я воспринимаю вас, как… как восточная женщина воспринимает мужчину – покорно и подобострастно… Для меня очень приятно подчиняться вам и любить вас, словно доброго хозяина… В ваших объятиях мне хорошо и спокойно и не хочется, чтобы вы меня выпускали… Вам тоже мое обращение должно нравиться, потому что вы мужчина сильный и властный, по моим ощущениям…

– Это, наверное, так… Я люблю беспрекословное подчинение партнера или партнерши… Иногда у меня может вырваться грубость или даже неосознанное оскорбление любовницы во время любви… Ты видел, как спариваются львы? Лев садиться на львицу и, рыча, грубо хватает ее пастью за шиворот и держит, чтобы она не дергалась. Львица покорна и почти не трепыхается, пока лев не удовлетворится окончательно. Это и меня очень заводит во время любви, но после оргазма – я сама нежность и мне хочется поскорее как-то сгладить свою грубость во время любовной страсти… – признался Печников.

– Вот видите! Я правильно вас почувствовал сразу! – повеселев от своей прозорливости, проговорил Евгений.

После того, как Евгений признался, что готов подчиняться беспрекословно и с пониманием переносить грубость от него во время секса, – Печников вновь почувствовал острое желание, но теперь с допустимой бесцеремонностью по отношению к покорному партнеру, несмотря на то, что не прошло и часа после последней близости.

– Пойди сюда! Я опять хочу тебя, – потребовал Печников, и Евгений послушно подчинился. Положив раздетого Женю на топчане на живот, Печников с остервенением начал вводить член в зад любовника. Теперь Виталий с силой и злостью погружал свою плоть в Евгения и оглушительные шлепки от соприкосновения тел быстро приблизили развязку. Опять Печников захрипел и затем затих. Очнувшись, Виталий слез с любовника и начал благодарственно целовать его спину. Что-то было приятное в белой и полноватой спине Евгения, и Виталий невольно вспомнил про жену. «Теперь я знаю, что женщина не единственный возможный объект моей страсти… Я теперь знаю женоподобного мужчину, секс с которым такой же сладостный, а сейчас мне кажется и более приятным, хотя, возможно, из-за новизны…»

– Виталий, давайте сходим в любимый мной ночной клуб?

– Ты хочешь, чтобы я тебя сопровождал?

– Да. Вам там понравится… Там клево.

– Если ты хочешь сходить в ночной клуб, то я могу составить тебе компанию. Моя жена приедет только завтра, поэтому я не возражаю, – ответил Виталий и подумал: «Может быть, это лишнее?.. Вдруг меня кто-нибудь из знакомых там случайно повстречает?.. Но как я могу отказаться?.. Нет, не буду его разочаровывать… Мой отказ только заставит его предположить, что я как все кругом – гомофоб… Я испытал истинное наслаждение сегодня с ним… Он мне нужен…»

– Тогда я сейчас здесь все приберу и пойдем. Нам не очень далеко отсюда идти до клуба пешочком, – сказал Евгений. Его глаза светились, словно совсем недавно они вовсе не плакали. Такое преображение своего первого любовника радовало Виталия и он, снисходительно улыбаясь, наблюдал за его суетой.

Глава 7

У Николая Васильевича Могилевского на больничной кровати вновь закружилась голова, и он потерял нить воспоминаний. Полежав какое-то время, ни о чем не думая, он почувствовал, что в голове мало-помалу стало исчезать неприятное ощущение, и ему опять увиделся в подробностях – несмотря на сорокалетнюю давность – второй день его работы в фотостудии «Зоркий глаз».

Он вспомнил, как опять вечером позвонил в высокую железную дверь и ему, как накануне, открыл назначенный наставник-ровесник Александр. Александр улыбнулся услужливо, запуская Колю внутрь.

– Сегодня нет вечерней планерки, и мы с тобой одни… – произнес Саша и посмотрел на Колю, не моргая и не отводя глаз чуть дольше, чем вчера при встрече. События вчерашнего дня с сексуальной близостью между молодыми людьми теперь читались в лице Саши какой-то доверительной теплотой. – Все ушли в пять часов. Алексей Михайлович озадачил нас новой работой… Он уехал на балет в Большой. Там сегодня Никсон с Брежневым смотрят «Лебединое озеро». Алексею Михайловичу через комитет комсомола выделили пропуск, и он с двумя фотоаппаратами уехал. Говорят, что простым смертным сегодня туда не проскочить. Одним словом, людей с улицы там не будет. Я тебе это сообщаю потому, что это говорит о высоком статусе нашего шефа.

– Много ли нам сегодня печатать фотографий? – поинтересовался Коля, оглядывая с легкой завистью ослепительно белую водолазку на Саше.

– Ерунда. Меньше, чем вчера. Пойдем в кабинет к шефу, посидим немного. Сегодня у нас свободного времени побольше, – улыбаясь, сказал Саша и направился в кабинет Алексея Михайловича. Коля молча пошел за наставником.

– Во сколько ты сюда приходишь? Уже второй раз именно ты открываешь мне дверь, – поинтересовался Коля.

– Я прихожу в обед, работаю с ребятами из первой смены и получаю задание на вечер… Никто меня не заставляет здесь присутствовать весь день напролет. Я по собственному желанию много работаю… Вчера, когда заносил ключи от студии Алексею Михайловичу домой, то получил от него заработанные деньги. Вот эту водолазку сегодня купил в ЦУМе. А еще: купил нам с тобой бутылку армянского коньяка, чтобы выпить за дружбу, – при последних словах Саша улыбнулся.

– Мне еще не приходилось пить крепкие напитки, – сказал откровенно Коля, чувствуя необъяснимую власть над новым товарищем.

– А мы выпьем понемногу, – успокоил Саша и достал из стола Алексея Михайловича запечатанную бутылку коньяка и две хрустальные рюмки. Было очевидно, что сегодняшний вечер был продуман Сашей заранее. – У шефа здесь есть открытая коробка шоколадных конфет, – сказал Саша и выложил разноцветную плоскую коробку тоже на стол. – Мы возьмем несколько штук на закуску.

– Неудобно как-то… Может, они сосчитаны? – предположил Коля.

– Что ты! Эти конфеты уже месяц здесь лежат. Я думаю, что Алексей Михайлович давно о них забыл, не говоря уже о том, чтобы пересчитывать их – сказал Саша и открыл бутылку коньяка. Налив полные рюмки, Саша одну протянул Коле, а другую – взял себе. Что-то было суетное во всех его движениях, словно перед ним стояла задача, как можно поскорее выпить по первой рюмке.

Друзья выпили коньяк и закусили конфетами. Через минуту Коля почувствовал легкое опьянение. Саша развалился в кресле Алексея Михайловича, а Коля, раскинув руки, навалился на спинку дивана.

– Какой он крепкий, – сказал Коля, чувствуя, что его лицо начало гореть.

– Все говорят, что армянский коньяк пахнет клопами, но я что-то этого не чувствую, – сказал Саша, у которого лицо, как у Коли, тоже раскраснелось от крепкого алкоголя.

– В пионерском лагере я однажды в траве нашел большого зеленого клопа, и мои руки весь день отвратительно воняли, – сказал Коля. Встав с дивана, он взял со стола пробку от бутылки и поднес ее к носу. – Что-то отдаленно и слабо на самом деле напоминает того вонючего клопа.

– Давай еще по одной? – предложил Саша. Чуть подумав, Коля кивнул согласием. После второй рюмки он почувствовал большее опьянение и неожиданно для себя вдруг сказал:

– Мне очень понравилось, как ты вчера… сосал у меня…

– Хочешь еще? – спросил тотчас Саша.

– Можно… – согласился Коля, улыбаясь, и ощутил, что его член моментально затвердел в штанах.

Саша вышел из-за стола и проворно через голову снял с себя водолазку, бросив ее небрежно на кресло. Затем он вдруг убежал в туалет и скоро вернулся с полотенцем в руках, но почему-то с мокрым лицом. Сняв с себя и майку, Саша оказался голым по пояс. Опустившись на колени перед сидящим на диване Колей, он решительно расстегнул ремень на брюках у нового друга и стянул их вместе с трусами до коленей. По глазам Саша казался уже пьян, и с его лица не сходила, будто замерзшая улыбка. Вновь он смело взял в ладонь твердый пенис Коли и, оголив головку, заглотил ее. Нетрезвый Саша казался решительнее, чем вчера, определил про себя Коля. Алкоголь делал Александра изобретательным и неуемным. Опасаясь, что торопливость напарника может спровоцировать преждевременное семяизвержение, Коля, остановил руками снующую вверх и вниз голову товарища и сказал:

– Я хочу… твою жопу… – Саша словно ждал этих слов. В одно мгновение он скинул с себя брюки и трусы. Коля поднялся и указал рукой на освобожденный диван. Немедленно на память Коле пришла картина в тюрьме, когда блондин Виктор вводил член в задницу Троекуру, который стоял на коленях с торца шконки, а телом лежал на матрасе. – Я хочу, чтобы ты коленями опустился на пол, а грудью лег на диван, – спокойно потребовал Коля. Часто дыша, Саша принял требуемую позу.

– Так? – спросил он.

– Да, – подтвердил Коля. Точно так же, как блондин Виктор в тюрьме, Коля взял член в руку и направил его в анус Саши. Таким же образом, как блондин Виктор, Коля за несколько толчков погрузил половой член товарищу в зад до конца. Еле слышно Саша простонал, а после нескольких движений затих. Теперь Коля все сильнее и чаще вводил член в задницу наставника и через минуту почувствовал, что наступает развязка. Когда все кончилось, Коля замер от наступившего удовольствия.

«Он совсем не походит на Троекура… Суетный какой-то… – удивлялся мысленно Коля, сидя на Саше с закрытыми глазами, и ощущая в полной мере растекающееся блаженство по каждой клеточке тела. – Невероятно, что такой активный непоседа может оказаться в одном ряду „петухов“ с молчаливым увальнем, как Троекур…»

«Кто будет активным гомосексуалистом – тот обязательно когда-нибудь станет и пассивным!» – вспомнились вдруг Коле громко произнесенные слова лектора в офицерском актовом зале симферопольского следственного изолятора.

– Давай еще по стопке коньяка махнем? – услышал вдруг Коля под собой голос беспокойного Саши.

Через минуту ребята выпили еще коньяка, которого в бутылке осталось на две рюмки, и, забыв о задании Алексея Михайловича, принялись, как все захмелевшие люди, вести откровенный разговор.

– Ты помнишь, позавчера, когда отец привел меня сюда к вам в студию, и мы пошли с тобой все осматривать, то в большой лаборатории студент Иван сказал, что ты любимчик Алексея Михайловича?

– Помню… – ответил Саша, откусывая новую шоколадную конфету. Он с серьезным лицом рассматривал начинку в половине конфеты, что осталась у него в пальцах, и это ложно говорило о том, что вопрос Коли ему будто ни о чем не говорит без разъяснений.

– Скажи мне: с Алексеем Михайловичем у тебя такие же отношения… как со мной? – спросил Коля, о чем бы никогда не решился спросить трезвым. Какое-то мгновение Саша продолжал жевать конфету и одновременно думать, стоит ли ему открыться новому ученику студии, которого он не знает, как надежного человека, умеющего хранить тайну. Однако выпитый коньяк сделал свое дело.

– Я надеюсь, что ты человек не болтливый и нигде не проговоришься о том, что я тебе сейчас скажу… Мы с Алексеем Михайловичем уже три года в самых близких отношениях, с тех самых пор, как я пришел сюда к нему работать… Он очень любит меня… Он первый мужчина в моей жизни… Я не хочу об этом говорить… Пойми меня правильно…

– Если ты не хочешь говорить, то и не надо, – с пониманием ответил Коля.

– Давай остатки допьем! – оживившись, предложил Саша, указывая на недопитый коньяк в бутылке.

– Я уже очень пьян и если выпью еще, то не дойду до дома, – сказал Коля.

– А мы можем здесь остаться на ночь под тем предлогом, что очень много работы. Позвони вот с этого телефона домой и скажи, что в фотостудии задержишься до утра, предложил находчивый Саша. Коля не хотел показаться отцу нетрезвым, поэтому, немного подумав, согласился.

– Папа, мы с ребятами здесь в студии задержимся допоздна… Возможно, что будем работать до утра… Надо выполнить один заказ. Очень много печатать фотографий… – сказал Коля, пытаясь говорить членораздельно, четко и ясно, чтобы отец не понял, что он нетрезвый.

– Коля, есть у вас там еда?

– Да.

– Ну, ладно, Коля, оставайся, – сказал отец, и Коля тут же положил трубку.

– А где мы здесь будем спать? – поинтересовался Коля?

– Вот на этом диване, где ты сидишь, – сказал Саша, – а накроемся брезентовыми дождевиками. Здесь у Алексея Михайловича несколько дождевиков для фотосьемки в дождливую погоду.

– Александр, я предлагаю сделать ту работу, что нам оставили, а то опьянеем настолько, что испортим все фотографии.

– Ты прав, – согласился Саша и с трудом поднялся из кресла. Он, покачиваясь, ушел в малую лабораторию, и Коля последовал за ним. Коле хотелось прилечь, потому что голова кружилась и в животе без еды неприятно мутило. Временами его подташнивало, но он терпел и молчал.

Друзья много испортили фотографий, но, в конце концов, всю небольшую работу выполнили.

– Рано утром нам нужно отсюда уйти и выкинуть в мусор всю испорченную фотобумагу, – сказал Саша. – Теперь можно идти спать.

– Пойдем, – согласился Коля.

Через несколько минут ребята уже лежали голыми на диване под новыми брезентовыми дождевиками. Им было очень тепло.

– Ты хочешь еще меня… – тихо спросил Саша.

– Нет. Не сегодня… – ответил засыпающий Коля. Саша лежал позади Коли с края дивана и прижимался к нему. Коля чувствовал, что член Саши тверд.

– Давай я тебе введу неглубоко?..

– Нет-нет, – говорил засыпающий Коля, но неожиданно осознал, что позволить Саше ввести член себе в зад не одно и то же, что позволить это сделать кому-то в тюрьме. – А ты отдался Алексею Михайловичу с желанием или по другой причине?

– Когда я понял, чего он от меня хочет, то нисколько не колебался. Что с того, что он вставит свой член в мою задницу? Никакого ущерба для меня и моего здоровья не будет от этого, рассудил я тогда, но это позволит мне пользоваться его кошельком, при моей нужде, – сказал Саша и засмеялся. Коля, несмотря на желание спать, тоже невольно захихикал на ту легкость, с какой Саша принял решение уступить домогательствам богатого и щедрого Алексея Михайловича. – У меня есть очень красивая невеста, но после того, как я ощутил своим задом мужской член, то несколько остыл к ней, хотя продолжаю с ней иногда встречаться. Быть любимым мужчиной и любить параллельно женщину – редкое ощущение, поверь мне.

Коля не мог открыться Саше и рассказать о незавидной участи пассивных гомосексуалистов в тюрьме, но вдруг почувствовал, что дикое и бесчеловечное отношение к пассивным гомосексуалистам в тюрьме не может сравниться нисколько с отношением к ним здесь, на свободе. Тюрьма – это другой мир и другая планета и все там вынужденно по-другому. Тюрьма – это случайное недоразумение в его жизни, а попадает в нее малая часть людей, у которых из-за неблагополучных родителей было неблагополучное детство. Основная масса людей живет в нормальных условиях, и у них нет нужды жить в замкнутом пространстве с неприятными и отвратительными людьми по воспитанию и по характеру. Достаточно не встречаться с плохими людьми – и у тебя будет другого качество жизнь. В тюрьме это невозможно сделать. Тюремную камеру так просто не сменишь, да и нет смысла в этом, потому что в других камерах те же самые неприятные и отвратительные люди. «Я не зарекаюсь от тюрьмы и сумы, но почему я должен придерживаться нравов тюрьмы, если ни при каких обстоятельствах больше не намерен нарушать закон? – спрашивал себя Коля. – Почему я не могу относиться ко всему в жизни также легко и разумно, как Саша? Как я мог еще вчера по-тюремному презирать его за сперму на лице?.. А почему я презирал в тюрьме Троекура?.. Потому что находился в тюрьме. Еще час назад я походил на заключенного и только сейчас, словно в один миг, переродился…»

– Тебе не мешает мой член? – спросил Саша, беззвучно хохоча, сотрясаясь всем телом позади. Коля молчал. В голове у него шумело, и отрезвление приносило неприятные ощущения во рту и в животе. – Можно я чуть-чуть сильнее прижмусь к тебе? – Коля продолжал молчать, не в силах говорить от навалившегося желания поскорее заснуть, но больше всего оттого, что не хотел мешать новому другу сделать все, что он захочет.

Через секунду Коля почувствовал, как в его анус уткнулась твердая, гладкая и теплая головка полового члена Саши. Еще через секунду Коля ощутил, как безуспешно и робко, но настойчиво тычется член друга между ягодиц. Коля чувствовал, что и его член начал твердеть, и в тот же миг его обхватила теплая ладонь Саши…

Николай Васильевич Могилевский на больничной кровати внезапно почувствовал в голове сильную тупую боль и тотчас потерял сознание. Через десять минут над его бездыханным телом врач с мелированными волосами в окружении трех медицинских сестер буднично сказала:

– Все-таки он не справился…