Текст книги "Грань безумия"

– Договорились, – прогудел из-под повязок Стан. – Идём, я отнесу тебя туда, где поймал, и там выпущу.

Обратный путь к краю топи занял пять минут. Карлик смирно висел и не пытался ни дёргаться, ни плеваться. Стан опустил карлика на землю, снял с шеи петлю, развязал руки.

– Дальше выпутаешься сам, а я буду ждать тебя возле вон того дерева.

Карлик не ответил, выдирая изо рта деревянную распялку. Через минуту он был свободен и метнулся к топи. Вопреки ожиданиям он не нырнул в тину, а, извиваясь по-змеиному, пополз по тонкому ковру переплётшихся трав, казалось бы, неспособному выдержать и куличка. Через полминуты его было не различить даже без мутных змеиных очков.

Стан отошёл немного назад, присел рядом с Раллихом.

– Сделали, что могли. Теперь остаётся ждать, а получив икру, суметь унести ноги.

– Думаешь, принесёт?

– Раз обещал, то принесёт. Я же говорил, врать они не умеют. Нам тоже трогать его нельзя, незачем обучать их лжи.

Раллих вздохнул и ничего не ответил. Лишь немного погодя спросил:

– Не пойму, как уродец разговаривал с распяленным ртом? Чревовещатель, что ли?

– Может, и так. Но мне кажется, что это просто звучат их мысли. Потому они и врать не могут: самого себя не обманешь.

– Но это телепатия! В столице телепатией владеют только самые знатные маги!

– Здесь не столица. В Вымерте телепатия доступна оборотням и гнилым карликам. Возможно, и ещё кому-нибудь. Но это так, размышлизмы. Из них для нас ничего не следует. Сейчас главное – икру получить. Я пойду поближе к трясине, а вы с луком тут будьте. Если что – прикроете меня. Но в нашего посланника не стрелять ни в коем случае.

– Ещё бы отличить его от остальных и прочих.

– Придётся постараться.

Ждать пришлось около получаса. Карлик возник словно из ниоткуда. В лапках он держал зеленоватую пирамидку, напоминающую небольшую виноградную гроздь.

– Вот икра.

Стан поставил на землю открытую берестяную кубышку, отступил на шаг.

– Положи туда.

Карлик переложил свою ношу в кубышку, проворно отпрыгнул. Стан приблизился, закрыл и поднял кубышку.

– Ты взял? – просипел карлик. Голос его ничуть не отличался от того, что был, когда рот его распирала деревяшка.

– Взял. Ты свободен, можешь идти.

На этот раз карлик не отползал, а головой вперёд нырнул в топь. Гладь не возмутилась, лишь из глубины поднялось несколько пузырей. И в то же мгновение воздух наполнился глухим фырканьем и харкотными звуками плевков. Когда гнилые карлики сумели подкрасться и засесть среди осоки, не определил бы самый опытный следопыт.

Стан бежал, прижимая к груди драгоценную берестянку. Раллих, привстав на одно колено, наугад стрелял по нападавшим. И хотя он никого не видел, ни одна стрела не пропала даром. Есть такое умение у лучших выпускников стрелковой школы.

– Отходим! – крикнул Стан.

Охотники бежали от своей недавней добычи. Остался позади пригорок, где чадили останки убитого карлика, пробежали два других подготовленных, но не пригодившихся для стоянки места. Сложенный сушняк ждал, когда его подпалят, но добытчики не остановились, торопясь к третьему, последнему лагерю.

Там их ожидал сюрприз. Место было удобное, сухое, родник бил неподалёку, и кто-то успел воспользоваться чужими трудами. Горел огонь, куча набранного валежника уже прогорела и рассыпалась жарким углем. Возле огня сидел человек. Его лицо было видно вполоборота: обветренное, с неровно постриженной бородой. Суконная куртка и штаны, какие носят крестьяне и охотники, высокие сапоги с раструбами. Тощая котомка валялась на земле.

Всё в путнике было привычно, ничто не резало глаз, но Стан решительно подал напарнику знак: опасность! Следующий знак был также прост и понятен: стреляй!

К стрельбе Раллих был готов, но стрелять по человеку только потому, что он разжёг чужой костёр и греется у огня, казалось невозможным.

«Стреляй!» – обозначил беззвучный приказ Стан.

Издалека донёсся ставший уже привычным зов готовящихся к превращению оборотней. Мужчина, сидящий у костра, внезапно поднял голову и вплёл свой голос в общий хор. Лицо его оставалось безучастным, только жилы на шее напряглись, выдавая наблюдателям, что вой этот не просто развлечение, а вкладывается в него некий сакральный смысл.

Теперь всё стало ясно, сомнений не оставалось. Раллих натянул лук и, дождавшись, когда смолкнет последнее тремоло, спустил тетиву. Стрела вонзилась в шею, сидящий упал лицом в угли.

Стан подскочил, ухватил упавшего за ноги, волоком оттащил от огня.

– Вервольф? – спросил Раллих.

– Да.

– Почему он одет?

– Разговоры потом. Сейчас быстро кипятить воду в этом котелке, а потом самому мыться в ручье. А я потом – если успею. Через час, а может и раньше, луна войдёт в нужную фазу. За это время надо с хрустальной икрой разобраться и подготовиться к драке с оборотнями.

Раллих подхватил котелок и кинулся к роднику, возле которого была обустроена стоянка. Притащил воды, пристроил котелок прямо на угли, побежал заниматься стиркой и мытьём.

Когда он, посиневший от родниковой воды, вернулся к огню, там вовсю кипела работа. Часть углей Стан отгрёб в сторону, и там горел второй костёр, на котором обугливались вещи Стана: головной платок, очки из змеиной кожи, перчатки.

– Проще сжечь, чем отмыть, – пояснил Стан. – Всё ядом заплёвано. Да ещё и колючки. Они колючками через трубку плевались. Хорошо, ни одна куртки не пробила. Но разукрасили меня, что бешеного ёжика.

Оборотень лежал чуть в стороне от костра. Стрела, пробившая горло, торчала в ране. Куртку и сапоги жертвы Стан уже снял, так что тело лежащего можно было разглядеть в подробностях. Ничего звериного в нём не наблюдалось. Раллих обратил внимание, что руки вервольфа завёрнуты за спину и крепко связаны.

– Зачем это?

– Так он ещё дышит. Живучий, чертяка.

– Добить, и дело с концом.

– Не стоит торопиться, особенно там, где уже ничего не переделаешь. Вам доводилось видеть трансформацию вервольфа? Мне – много раз, но этот случай особенный, ведь человеческая ипостась смертельно ранена. Хватит ли сил на превращение, а появившийся зверь будет ли здоровым или полудохлым? Охотнику надо знать все эти вещи. Но пока моя очередь мыться в ручье, а вы следите за кострами; вода скоро закипит.

От ручья Стан вернулся такой же продрогший, что и Раллих, клещами осторожно поднял свою куртку. Оглядел и отложил в сторону.

– Тоже проще сжечь… И волчью куртку ведь так просто не наденешь: блох в ней, что цыган на рынке. Вот чего в толк не возьму: оборотни – магические существа, а от блох избавиться не могут. Что об этом феномене говорит высокая наука?

– Наука потому и высокая, что низкими проблемами блох не занимается.

– А любой сельский заклинатель на раз блох выводит.

– Это ему жизненно необходимо, а знатокам высокой магии – зачем?

– Нам сейчас это тоже жизненно необходимо, искусают до крови. Хотя куртку в любом случае не стоит напяливать, не проверив хорошенько. Кто скажет, чего она набралась, кроме блох, пока её носил оборотень.

– Всё-таки, – повторил Раллих свой вопрос, – почему оборотень был одет? Откуда у него человеческий наряд?

– Потому что это не простой волколак, а князь-вервольф. Матёрый самец, который не раз забегал в живые земли и заел, по меньшей мере, одного человека. Это одежда его жертвы.

– Куда одежда девается, когда он перекидывается в волка?

– Возможно, уходит под шкуру. Думаю, скоро узнаем точно.

– Вода закипела, – сообщил Раллих, не забывавший о порученном деле.

Стан откупорил берестянку, в которой лежал зеленоватый комок хрустальной икры.

– Сейчас поглядим, зря старались или нет.

– Чья это может быть икра? – спросил Раллих.

– Кто ж его знает?.. Не спросили. Но я подозреваю, эту икру сами гнилые карлики мечут, они к жабам ближе, чем к людям.

– Но этот… наш посланник сказал, что он икру ест!

– И что с того? Окуни собственную икру тоже глотают. А у карликов на пожрание хрустальной икры ограничения наложены. Пожирать икру дозволено только сильным самцам. Да и гадкая она на их вкус. А так, икра как икра, ничего особенного. Если и есть в ней магическая суть, то природная, пока не начнёт себя проявлять – не заметишь. Ну, что, приступим?

Стан осторожно вывалил хрустальную икру в котелок. Вода помутнела.

– Теперь берите ваш жезлик… тот, что с сапфиром, и размешивайте. Ну, как?

– Ничего не чувствую.

– Ещё не время. Пусть проварится как следует, а потом простынет. Как там икра, полностью разошлась?

– Полностью.

– Тогда котелок с огня снимайте, а жезл пусть в вареве остаётся.

– Стан, что это? – выкрикнул Раллих.

Издалека, нарастая волной, катился вой. То было не заунывное пение скучающих оборотней, а знак, сигнал к началу большой охоты. Кончилось время тощей луны, и теперь две недели ничтожное племя будет царить над Вымертом, выбегая в окрестные поля, а спесивые люди станут жаться за грядой частоколов и читать свои немощные заклятья.

Тело, только что казавшееся бездыханным, изогнула судорога, немыслимая для человека, и от костра пополз, скребя задними лапами, матёрый волчина с густой проседью на хребте.

– Не уйдёшь!.. – Стан вцепился зверю в хвост и поволок к огню. Вервольф оскалил клыки, но стрела в горле не дала изогнуться как следует. Свободной рукой Стан ухватил распялку, заранее выложенную на видном месте. То была не деревяшечка, выструганная для охоты на гнилого карлика, а заслуженный инструмент, вымучивший уже несколько оборотней. Белоснежные клыки, начавшие наливаться лунным светом, клацнули, но Стан с лёгкостью отдёрнул руку, а в следующее мгновение вбил распялку в волчью пасть.

Раллих отвернулся.

– Смотреть! – крикнул Стан. – Вам, может, это никогда делать не придётся, но знать надо!

Клещи, которыми Стан извлекал из куртки иглы, лежали на углях. У кузнечных клещей длинные ручки, губки могут быть раскалены докрасна, но взяться за клещи можно голой рукой. Так Стан и поступил: левой рукой ухватил вервольфа за уши, словно заправский зубодёр наложил щипцы, качнул клык пару раз и одним резким движением выдрал его.

Распялка и тяжёлая рана не позволили оборотню ни кричать, ни выть, а лишь натужно стонать, но в хриплом стоне слышалась такая мука, что Раллих схватился руками за горло.

Стан продолжил вивисекцию, и вскоре второй клык был выдран из окровавленной пасти.

– Вот и всё, – произнёс было Стан, но осёкся. С корчащимся вервольфом происходило что-то непонятное. Долгая судорога – и вот перед ошарашенными охотниками лежит человек. Руки стянуты за спиной, лицо искажено страданием, окровавленный рот разодран непомерной для него деревяшкой.

Тягучий задушенный стон, в котором не осталось ничего человеческого или звериного, а одна боль.

Новая судорога скрутила оборотня, на спине прорезалась шерсть, лицо вытянулось мордой, и лишь хриплый стон остался прежним.

– Проклятье! – проскрежетал Стан, бросив в костёр палаческий инструмент. – Плохо прокалил клещи! Яд с них не полностью выгорел…

– Добить? – просипел Раллих, хватаясь за меч.

– Не мечом! Я сейчас! – Стан метнулся к зарослям, там послышалось несколько ударов, и Стан появился, таща срубленное деревце. Взмахами меча Стан обрубил вершинку и ветки, заострил толстый конец. Раллиху, привыкшему, что меч – орудие битвы, было дико наблюдать такую работу.

Дождавшись, когда очередная судорога превратит вервольфа в подобие человека, Стан перевернул тело, что есть силы ударил колом в солнечное сплетение и всей тяжестью навалился на своё варварское орудие, погружая его в плоть. Тело выгнулось в последний раз, изо рта выплеснулся сгусток чёрной крови, задушенный стон смолк. Смерть застала вервольфа на середине превращения: верхняя часть оставалась человеческой, но вместо ног красовались волчьи лапы и хвост.

Чуть в стороне послышался призывный вой.

– Нашли! – с весёлой обречённостью объявил Стан. – Ещё чуток, и они все здесь будут: и вервольфы, и волколаки, и медведи с росомахами, а может, и ещё кто. У них ко мне длинный перечень обид.

– И что теперь делать?

– Можно встать спина к спине и в течение двух недель без минутного перерыва отбивать атаки нечисти. Можно пробиваться к моей ухоронке и отсиживаться там. Только надо водой запастись. Без еды две недели – ничего страшного, а без воды – сгинем. Но прежде всего стоит поглядеть, что у нас в котелке сварилось. Зря, что ли, рисковали?

– Так что с котелком делать?

– С котелком уже ничего. А сапфировый жезл вынуть, обтереть лопушком и посмотреть, какие в нём свойства объявились. Только с ходу колдовать не начинайте, вещица новенькая, неокрепшая. Сломать можно ненароком.

– Что ж ты её взял? Она только и может светить ночью и определять направление магического удара. Ни защиты от неё, ни нападения.

– Другого не осталось. Такая коллекция под завалом погибла – слёзно вспоминать. А у меня амулетов всего два: шкурка гнилого карлика – я её перед тем, как в болота идти, от куртки отпорол, так она сейчас не у дел, и ладанка с клыками вервольфа, вот она, на груди. Её в котелок макать тоже неохота.

– Меч надо было заговаривать, – произнёс Раллих, отчаянно сжимая жезл и пытаясь проникнуть в него внутренним взором. – Вон у тебя меч как искрит, а эта тростинка даже светить, кажется, разучилась.

– На моём мече заклинание хиленькое. Да и не доверяю я мечам-кладенцам. Кстати, мы заболтались, а оборотни уже здесь. Штук шесть, не меньше.

– Больше, – поправил Раллих. – Семь волколаков, двое вервольфов. Ещё трое на подходе.

– Ага, что-то проявилось. Во всяком случае, разведка у нас теперь на уровне. И то хлеб.

В ближайших кустах оформились две тёмные фигуры.

– Надо отходить к моей норе, – решил Стан. – Далеко, но выхода нет.

– Есть, – твёрдо объявил Раллих. – Сейчас они, поджав хвосты, побегут.

– Проснулся жезл?

– Ещё как!

Казалось бы, ничего не произошло, гром не гремел, зарницы не вспыхивали, но оборотни исчезли, словно в них густо полетели стрелы.

* * *

Под утро Раллих увидал, что Стан не разбудил его к концу второй стражи, а бессонно сидит у потухшего костра.

– Не спится, – пояснил Стан. – Я говорил: у меня такой недуг, что порой становится невмоготу жить, и тогда надо забиться в какую ни есть нору и просидеть там в полном одиночестве целую ночь. Без этого меня начинает ломать, что пьяницу с бодуна: память сдаёт, сила и ловкость падают. Я надеялся, что покараулю, пока вы спите, так меня отпустит. Не вышло. Но пока всё нормально, то, что сплю плохо, это мелочь. Неделя ещё в запасе есть. За неделю вы с сапфиром освоитесь, и вас даже без меня никакая тварь не возьмёт. Я тогда запрусь в своей заимке и к утру буду в полном порядке.

Целый день Стан и Раллих не трогались с места. Раллих возился с сапфиром, выискивая и осваивая новые свойства артефакта. Стан загадил нижнее течение ручья, отмывая от яда заплёванные карликами штаны и башмаки. Куртку вервольфа выбил палкой и как следует прожарил у костра. Заглянул в сумку убитого. Она оказалась почти пустой: пяток камушков искряка да кошелёк с горсткой серебряных монет, видимо, принадлежащих ещё прежнему хозяину, загрызенному оборотнем.

– Говорят, оборотни серебра не выносят, – сказал Стан, продемонстрировав кошель. – Выносят, и ещё как! Не удивлюсь, если наш знакомец до самой столицы доходил, номер в гостинице снимал.

Искряк путешественники поделили, а от монет Раллих отказался в пользу Стана.

На следующий день отправились дальше. Дело близилось к полнолунию, но оборотни выли в стороне, не осмеливаясь приблизиться.

Развалины города на этот раз не вызвали у Раллиха энтузиазма, новым своим зрением он видел: активной магии в них не больше, чем жизни на неостывшем пожарище. Из разведанных Станом мест оставались жилище Сторожа и усадьба, где якобы живёт его невеста.

Лес там стоял широколиственный, какого не сыскать в северных краях. Липы, дубы, ясени… те деревья, что в жилых местах встретишь только в дворцовых парках. И башенка, в которой, по словам Стана, ютился единственный житель Вымерта, смотрелась не древней развалиной, а искусственной руиной, что архитекторы нарочно сооружают в загородных ансамблях.

Раллих долго проверял местность сапфировым жезлом, наконец, сдался.

– Ничего не чувствую. Он там вообще есть?

– Три года назад был, а с тех пор, может, помер. Опять же если он магии не проявляет, ничего не колдует, то и мы его не заметим.

– А он дома? Вдруг убрёл куда…

– Время не то. Сидит в своей ухоронке, носа не кажет. У него сапфирового жезла нет, ему оборотней беречься надо.

– Постучимся к нему?

– Можно. Но если не откроет, то ломиться не следует.

На стук в тяжеленную дубовую дверь долго никто не откликался, потом раздалось лёгкое шебуршание.

– Хозяин, отвори! – позвал Стан.

За дверью по-прежнему было тихо, но затем она заскрипела и открылась. Хозяин вышел наружу и прикрыл дверь за спиной.

– Не вовремя вы в гости заявились. Луна нехороша.

– У нас от оборотней средство есть.

– Это добро.

Был обитатель Вымерта невысок ростом и, кажется, худ. Во всяком случае, лицо у него было морщинистым и худым. Остатки седых волос кустились за ушами. Тело было скрыто широкой монашеской сутаной, спускающейся до самой земли. В руке зажат посох: высокий и вычурный – не чета простецким палкам, что выстругивал Стан.

– Поговорить пришли, – сказал Стан.

Старик кивнул и уселся на обрубок бревна, валявшийся неподалёку от двери.

– Говорите.

– Это Раллих Гранк, он хочет расспросить о жизни в Вымерте.

На этот раз отклика не последовало, и Раллих сам начал спрашивать:

– Как тебя зовут?

– Слишком давно никто не называл меня по имени, и я забыл его. Вы можете звать меня Сторож.

– Кого ты сторожишь?

– Я охраняю усадьбу.

– От кого? Ты же сидишь, запершись в своей сторожке.

– От людей, которые могут туда ворваться. Оборотни и прочая нечисть для усадьбы не опасны, а люди в эту пору не ходят, и я могу отсыпаться.

– Что хранится в усадьбе, раз её требуется охранять?

– Там живёт моя невеста.

– Какая невеста? Ты же монах.

– Я не монах. Сутану ношу потому, что это удобно, а клятвы целибата не давал.

– Что ж вы с ней тогда не женитесь?

– Она не хочет.

– Какая же она после этого невеста?

– У меня другой нет, – отрезал Сторож. – Заставлять её не могу и не хочу. Надеюсь, что придёт время и она изменит свои мысли. До той поры буду жить рядом и охранять её покой.

– А если люди захотят увидеть твою невесту, что станешь делать?

– Зачем вам чужая невеста? К тому же вы не пройдёте. Там со всех сторон живая изгородь с ядовитыми колючками, а я, если угодно, садовник. Я не позволю вырубать плоды своих трудов.

– Любопытно посмотреть, как это можно сделать.

Стан досадливо морщился, слыша, как беседа приобретает агрессивную окраску.

– Впрочем, сейчас разговор о другом, – продолжал Раллих. – Вот мы, два человека, пришедшие из тех краёв, где почти нет нежити. Мы хотим повидаться с твоей подругой и говорить с ней. Почему ты не желаешь нас пропустить и как сможешь помешать?

– Про живую изгородь с ядовитыми колючками я уже сказал. Кроме того, есть и другие способы вас остановить.

Раллих, стоявший в вольной позе, резко выпрямился и выхватил меч. Сапфировый жезл в левой руке мрачно засветился.

– Вот ты и выдал себя, чародей! Ты ловко скрывал свою магию, но сейчас она выплеснулась наружу, и я увидел её. На колени, тварь!

Сторож медленно поднялся с бревна, на котором сидел. Ничто в его лице не изменилось.

– Я ни перед кем не стоял на коленях. Не буду и сейчас. Вы ничего здесь не получите. Уходите.

В ответ Раллих ударил. Недавно отточенный клинок должен был разрубить пополам тщедушную фигуру, но Сторож вскинул руку, и меч скрежетнул о посох, словно тот был отлит из чугуна. Без малейшего перерыва посох описал размытый круг, но был отражён синим лучом, сорвавшимся с верхушки жезла.

Несколько секунд продолжался обмен ударами, затем Сторож совершенно спокойно, словно продолжал сидеть на своём брёвнышке, произнёс:

– Тебе меня не победить. Беги, и останешься жив.

– Нет! – выкрикнул Раллих, делая очередной безуспешный выпад.

В этот миг за спиной Сторожа возник Стан. Мелькнул нож, Сторож, охнув, осел на землю. Несокрушимый посох упал и рассыпался пеплом.

– Я же говорил: в спину надо бить, – произнёс Стан, вытирая нож о сутану убитого.

– Спасибо.

– Не за что. Зря мы его убили. Жил себе человек, никакого вреда от него не было, а мы его убили, и теперь неясно, что случится дальше.

– Зачем тогда бил? – с обидой спросил Раллих.

– Вы заставили его проявить силу, причём против вас. Здесь полно спящей магии, и она не опасна, если её не касаться. Но вы её пробудили, а оставлять такое за спиной – нельзя. Сторож сказал, что отпустит вас, но боюсь, его магия могла оказаться сильней, чем он сам. Теперь уже ничего не поделаешь; идём смотреть его келью.

В башенке, где ютился Сторож, ничего интересного не обнаружилось. Запас вяленого мяса да сушёной рыбы, прикрытая крышкой кадка воды – всё для того, чтобы переждать две лунные недели. На стенах развешаны силки и верши, в углу сложен кой-какой инструмент. Единственная странность: в келье не было ничего, напоминающего постель.

Из всей небогатой добычи Стан отобрал лопату и котелок взамен испорченного при варке хрустальной икры.

– Лопата зачем? – спросил Раллих.

– Не дело за собой трупы бросать. Неважно, был Сторож чародеем или нет, но похоронить его надо по-человечески.

Быстро вырыли яму, опустили в неё тело. Без напутствий закидали землёй, сверху уложили известковую глыбу, на которой виднелись остатки старинного барельефа.

– Куда теперь? – спросил Раллих.

– К усадьбе, больше некуда. Пока там не знают, что Сторож погиб, и не успели ничего предпринять. Посмотрим, что за невесту в особняке прячут.

– Да уж, красотка, наверное, хоть куда… столько лет в заточении.

Тонкая башенка усадьбы высоко вздымалась над лесными кронами. А подойти вплотную и впрямь оказалось непросто. Лес, пощажённый Ворочуном, сменился зарослями шиповника и тёрна.

– Всё как в сказке, – процедил Стан. – Ненавижу!

– Кусты как кусты… – Раллих пожал плечами. – Прорубимся. – Он повёл сапфиром и добавил: – Живые правда, как то дерево, из которого моя палка выстрогана. Но всё равно прорубимся.

– Кто бы сомневался. Прорубаться будем без волшебства, чтобы ещё чего ненароком не разбудить. Я иду первым, у меня меч длиннее, а вы следом. Срубленные ветки стаскивать в костёр и сжигать, чтобы они случаем назад не приросли. Костёр заранее запалим, но вы, бережения ради, возьмите себе камушки искряка, сколько их есть. Всё понятно? Тогда за дело!

Просеку Стан прорубал широкую, так что извивающиеся побеги не могли достать идущих. Позади дымили уже три костра, в которых погибали хищные ветки.

Изгородь кончилась неожиданно: смертоносные заросли шиповника сменились колючими, но мирными розами, а следом открылась лужайка, какие бывают, если траву старательно подстригать.

– Дошли, – выдохнул Стан. – Что-то нас ждёт здесь? Сам по себе чудесный сад не вырастет, так что жезла из рук не выпускайте, поглядывайте внимательно, какая магия здесь царит.

– Никакой не чувствую, – растерянно ответил Раллих.

– Значит, здесь магия естественная, она сама по себе зла не несёт. Кто-то давно наложил мощные, но безвредные заклинания, и они до сих пор работают, обеспечивая праздную жизнь обитателям особняка. А вот и хозяйка или кто-то на неё похожий.

Девушка шла к ним танцующей походкой, как не ходят знатные дамы и подавно не умеют ходить простолюдинки. Драгоценная диадема сияла в волосах, но сами волосы не подняты в причёску, а свободно ниспадают на плечи. Платье голубого атласа, что не по карману большинству столичных модниц, но при этом не видно и следа портновских ухищрений: ни рюш, ни оборок, ни кружев – ничего! Непредставимая смесь стоимости и простоты.

Девушка шла навстречу охотникам и улыбалась.

– Считайте меня суевером, – прошептал Стан, – но я рад, что платье у неё голубое.

– Здесь нет магии, кроме той, которой околдовывают прекрасные женщины.

Взгляд девушки был устремлён на Раллиха, и улыбка предназначалась ему.

– Здравствуйте, принц. Наконец я дождалась вас.

Раллих поклонился. Его мучила мысль, что вместо подобающего дворянину наряда на нём охотничья одежда, потрёпанная и перемазанная донельзя.

– Моё имя – Раллих Гранк. Род мой богат и знатен, но, к сожалению, титула, достойного коронованной особы, у меня нет, так что я не принц.

– Это неважно. Вы сумели пробиться сюда, и, значит, вы принц, которого я так долго ждала.

– Помилуйте, сколько же времени вы здесь в заточении?

– Что вы, я не в заточении. В любую минуту я могу выйти отсюда, но это значит принять предложение моего жениха. А я не хочу выходить за него и буду прятаться здесь, пока ему не надоест ждать и он не уйдёт искать себе другую невесту.

– Царевна, я должен сообщить, что ваш жених умер.

Девушка улыбнулась чуть растерянно.

– Нехорошо радоваться чужой гибели, но я радуюсь не смерти, а тому, что мне не придётся больше отказывать этому человеку.

– И всё-таки, – подал голос Стан, – как давно вы скрываетесь здесь?

– Не знаю… – улыбка погасла, но растерянность в голосе осталась. – Здесь нет времени. Когда я попала сюда, мне было семнадцать. Сейчас мне тоже семнадцать, а сколько лет прошло во внешнем мире, мне неизвестно. Семьсот… Восемьсот… Может – больше. Когда ничего не происходит, некуда торопиться. Последний раз здесь что-то происходило, – улыбка, несколько язвительная, на этот раз была адресована Стану, – когда вы, сударь, приходили к моему дому и пытались войти. Правда, тогда у вас был другой господин. Не знаю, что с ним стало.

– Он умер.

– Сколько тягостных новостей! Надеюсь, он погиб не от побоев?

– Нет, от яда гнилого карлика.

– Тогда я спокойна. Мне не хочется быть причастной к гибели человека, даже такого, как ваш прежний хозяин.

Стан промолчал. В чащобах Вымерта они с Раллихом были на равных, а порой Стан, как более опытный охотник, командовал своим товарищем. Но теперь они попали в приличное общество, и Стана считают слугой, в крайнем случае, оруженосцем знатного господина. Таков закон, перед которым пасует любая магия.

– Что ж мы стоим на улице? – спохватилась красавица. – Пожалуйте в дом. Думаю, обед уже подан. Так необычно быть хозяйкой в собственном доме, распоряжаться, зная, что постылый жених не попеняет мне за самоуправство.

– Нам он назвался Сторожем, – с ноткой злорадства заметил Раллих.

– Я тоже буду его так называть. Представляете, выйти замуж за сторожа? Никогда!

Внутри особняк поражал чистотой, тишиной и безлюдьем. Таинственные слуги, сервировавшие обед, в присутствии людей ничем себе не проявляли. Стол был накрыт на десять персон, хотя кресел поставлено всего два. Очевидно, хозяйка полагала, что Стан, как положено слуге, будет стоять за спиной господина.

– Я хотел бы представить вам моего друга Стана, – произнёс опомнившийся Раллих. – Его род не знатен, но Стан свободный человек и верный товарищ. Без него я вряд ли смог добраться сюда.

– Прошу меня извинить, сударь, но когда вы приходили к моему дому в прошлый раз, вы были слугой. Во всяком случае, так мне сказал… э… Сторож.

– Так и было, – согласился Стан. – Но прошло больше двадцати лет, и многое изменилось.

– Двадцать лет… – протянула красавица. – Надо же… Вы неплохо сохранились.

– Вы тоже.

По счастью, Раллих не слышал этой пикировки, поскольку с поспешностью, неприличной для дворянина, пошёл за стулом для своего товарища.

После вымертских чащоб и походной жизни странно было очутиться на парадном обеде. Приглушённый разговор, позвякивание старинного серебра с вензелями, которые даже поднаторевший в геральдике Раллих разобрать не мог. Музыки не было, поэтому беседу, как и полагается в таких случаях, вела хозяйка.

– Вы, должно быть, удивлены, как я здесь живу, а я не представляю иной жизни. О своём детстве почти ничего не помню. Мы жили в большом доме, в этом или в другом, не могу сказать. У меня был строгий отец, братья, а матери я не знаю. Наверное, были слуги; вряд ли всё происходило само собой, как здесь. А потом появился этот человек… Сторож. Он просил у отца моей руки и получил согласие, когда приближалось моё семнадцатилетие. Меня никто не спрашивал, но я сопротивлялась, как только могла. Хотя что я могла? Отец объявил, что свадьба будет в мой день рождения. Пернбур в тот день праздновал начало нового года… последний праздник в моей жизни. Я точно знала, что умру, как только этот человек коснётся меня. Но отец объявил своё решение, и даже богов я не смела молить о помощи.

Девушка вздохнула, с удивлением взглянула на кушанья, к которым не притронулась, и произнесла другим тоном:

– Простите, принц. Наверное, вам тягостно слушать мою исповедь.

– Что вы, царевна! Пытка молчанием ужасна, мы никогда не посмели бы подвергнуть вас таким мукам. Вам нужно выговориться, так говорите, мы внимаем!

– Последний праздник в моей жизни… О, как было весело! Музыка всюду, люди в масках танцуют на площадях, и я с ними выплясывала разнузданные танцы, приличные только плебеям. Я знала, что слуги, посланные отцом, следят за каждым моим шагом, но мне не хотелось об этом думать. А потом… я не помню, что было дальше, но я очутилась здесь. Я даже не вспомнила, это мой прежний дом или иное место. Не было ни отца, ни братьев, ни прислуги, всё, что нужно, делалось само по себе. За окном виднелся бескрайний лес, а вдалеке – зарево пожара. Но вскоре там всё успокоилось… И тогда к дверям дома пришёл мой бывший жених. Он просил о свадьбе, но я прогнала его, и он сказал, что будет ждать. С тех пор я живу здесь, а Сторож приходит время от времени и спрашивает, не передумала ли я. Получив очередной отказ, он повторяет, что будет ждать, и уходит.

– Больше он не будет вас домогаться, – твёрдо сказал Раллих.

– Благодарю вас, принц.

– Скажите, – произнёс Стан, – а в вашем гардеробе есть белое платье?

– У меня есть любые наряды. Но белое… – ведь это свадебное платье. Надеть его – значит согласиться на предложение Сторожа. Если бы моя рука потянулась к белому платью, я бы отрубила её! – хозяйка энергично взмахнула серебряным фруктовым ножиком. – Но, господа, вы, наверное, устали. Позвольте проводить вас в гостевые покои. Всё это время они пустовали, но я знала, что гости придут и одиночество кончится.

Гостевые опочивальни содержались в порядке: две большие комнаты на втором этаже бокового флигеля, штофные обои, балки морёного дуба под потолком, ставни с бронзовыми задвижками, двери, какие разве что арсеналу приличны, а не гостевым апартаментам.

В помещениях стояли широченные кровати с горами подушек и перин, мягкие кресла, резные столики, в каждой комнате имелся ореховый гардероб. В углу за плотным пологом скрывались мраморные ванны, умывальники и по две большущие бадьи, одна с кипятком, вторая с холодной водой. Раллих, за дни путешествия по вымертским лесам исстрадавшийся по человеческому мытью, с восторгом плескался в горячей воде, а потом волей-неволей напялил несвежую рубаху, которая последний раз встречалась с водой после столкновения с гнилыми карликами.