Текст книги "Хозяин Медведь-горы, или Тайна последнего Артефакта"

Обдумывая эти сведения Олега, пусть и гипотетические, я не мог не признать, что они и впрямь выглядели логично и правдоподобно.

– Тем более, – продолжал Олег, – что такие технологии сами собой не могли появиться ниоткуда – изготовление мечей из мягкого, по сути, железа, требовало упорного труда по улучшению общих технологий их изготовления. Как, скажем, в случае с медью и мышьяком, а потом и с оловом для получения бронзы. Олова, которого всегда не хватало в древнем мире для производства бронзы, и его везли финикийцы в Малую Азию с Оловянных, то есть, Британских, островов! Попутно скажу, что полученные, наработанные годами свои приемы и знания, каждый кузнец, неважно, в Адыгее или где-нибудь в Европе у кельтов, хранил в секрете, не делясь с коллегами по цеху, передавая искусство своего ремесла по наследству сыновьям. Десятилетия экспериментов с разными материалами, добавляемых по наитию в железо для увеличения его твердости, и выглядело это всё, условно, со стороны, как своеобразное колдовство. Вспомни опыты алхимиков в Средневековой Европе, и как инквизиция боролось с этими чуть ли не чернокнижниками! Да и на Руси, по древним поверьям, кузнецы, имеющие дело с железом, общались, чуть ли не с духами. А их умение изготовления мечей и железных орудий было издревле искусством сродни колдовству.

– Хороший, образный пример. Только вот у нас кузнецов никто не сжигал на кострах и не обвинял в колдовстве, хотя и побаивались их, – подумал я про себя.

– Народы Кавказа, вступив в железный век, пожалуй, первыми из народов на Земле, держали все эти свои наработанные технологии в строжайшем секрете. Первоначально, их изделия из железа были примитивными и простыми вроде, ножей, топоров, долот, тёсел, иголок и крючков. Но, в конечном итоге, бесчисленные пробы и ошибки местных кузнецов привели в итоге и к усложнению методов обработки железа – его “пакетированию” c долгой ковкой полос и прутьев железа с разными нужными добавками, “отжиму”, нагреву и так далее. На всё это нужно было время и долгие, долгие годы наработок, проб и ошибок, изобретя, в итоге, процесс цементации железа с помощью древесного угля. А проще говоря – смешивая песок с углем и нагревая в костре с железным мечом. Получив сталь – волшебный сплав железа с переменным содержанием углерода.

Эти сведения меня удивили – даже, если всё это и было далеко от моих интересов, рассказанное пополнило копилку моих знаний, и если честно, я же и понятия не имел, как этот сплав железа с углеродом изобрели в древности…

– Но, как ты понимаешь, эта дело сложное и трудоёмкое. Так или иначе, но у киммерийцев в период их пребывания в восточном Крыму уже в 13-м веке появились вот такие рубящие, твёрдые, мечи – большая редкость в те времена.

– А в Европе?

– Считается, что кельты первыми из европейских народов – их друидские маги – получили знания изготовления железа и начали соединять вместе мягкое железо и твердую сталь, и получать в результате многократной проковки, нагрева закалённого изделия в печи с последующим медленным охлаждением, высокопрочные и очень острые клинки мечей и кинжалов. Подобного качества стальные клинки появились у кельтов, где-то в 9-м веке до нашей эры. Продукция их колдунов-друидов, – пошутил Олег.

– А вот у твоих друзей-дорийцев, – добавил шутливо он, – уже в конце того же, 12-го века были не какие-нибудь, а именно стальные клинки. Это оружие они получили ещё до разгрома Хеттского царства народами моря. И этим своим стальным оружием они сокрушили ахейскую бронзу на Пелопоннесе через 40 лет после падения Трои, разгромив Микенскую цивилизацию. Часть дорийцев осела, затем, на севере, в Македонии и Эпире, не став селиться в гористой Аркадии. И много веков спустя Александр Македонский – их далёкий потомок, использовал всё ту же, древнюю, успешную тактику своих дорийских предков наступать на неприятеля сомкнутыми рядами с направленными вперёд копьями. Усовершенствованной знаменитой македонской фалангой! Ну а другая часть дорийцев прошла с боями на юг, как я уже говорил раньше… – сделал он паузу. – Но вот интересно: говоря о тех халибах, помогших дорийцам с оружием, Гомер, между прочим, в своей “Илиаде” называет их союзниками троянцев! И, косвенно, дорийцы, по идее, могли быть в союзных отношениях с ними. Ведь какая-то часть дорийских племён воевала, между прочим, как союзники Гераклидов, на стороне троянцев в той легендарной войне!

– Халибы? Это кто? – начал я что-то вспоминать об этом народе, о котором мне ранее уже упоминал Олег.

– Это, в общем, загадочный народ кузнецов, которые, можно сказать, поставили на поток производство стальных клинков и мечей в древности к 12-му веку до нашей эры. Жили они в Малой Азии на побережье Чёрного моря, где сейчас Турция, в составе тогдашнего Хеттского царства. Считается, что им уже в 14-м веке до нашей эры был известен секрет изготовления железа, которое они выплавляли из магнетитовых песков, запасы которых в изобилии встречаются вдоль всего побережья Чёрного моря. А затем они освоили в 13-м веке до нашей эры технологии нагрева и закалки стальных клинков. Они же имели репутацию среди окружающих народов, как мастеров-ковачей и очень рьяно охраняли свои секреты. Вполне вероятно, что тайну “киммерийской” стали халибы могли узнать или получить от тех, скажем, адыгеев или каких-то мастеров с Северного Кавказа. Как бы там ни было на самом деле, но, слово “халибос”, как термин, означал потом столетия спустя у греков, металлы в общем виде. А потом уже просто “сталь”, когда они “познакомились” с ней, и уже тысячелетие спустя, античный историк и географ Римской Греции Страбон приписал этому малоазийскому народу кузнецов изобретение чуть ли не сталелитейной промышленности в древности.

Думая об этих халибах и о тех временах, мне уже было ясно из услышанного, что все эти народы жили не в изоляции друг от друга до тех самых “Тёмных веков”, которые стали таковыми не только для греков, но и для всего Средиземноморья после всех тех переселений, битв и нашествий “народов моря”, а между ними до этого были тесные экономические, торговые и политические связи. И даже своеобразное международное разделение труда, в котором роль связующего звена во все времена играли финикийские торговцы-мореходы, поставлявшие, в том числе, и олово с Британских островов во все Средиземноморские страны! Да и наверняка могли помогать перевозить не только грузы, но и воинов-наёмников куда потребуется… Халибы же у меня почему-то ассоциировались с халдеями, но, оказалось, что “молотобойцы” были подревнее тех вавилонских мудрецов и звездочётов, и Олег сказал мне, что, по его мнению, халибы пришли на берега Чёрного моря откуда-то с Севера. С гор.

– Но, во все времена, – просвещал меня дальше Олег, – знания кузнечных дел мастеров были настолько секретными, что распространение эпохи железа затянулось у разных народов на долгие, долгие сотни лет, дойдя, в итоге, и до Греции, где распространение железа совпадает со временами Гомера. Кстати, в “Одиссее”, созданной, очевидно, гораздо позже “Илиады”, железо упоминается уже значительно чаще, хотя по-прежнему всё также вместе с бронзой в описаниях сцен с оружием. А потом пошло и поехало, и вот уже железо окончательно пришло в Европу в 7 м веке до нашей эры. И заменило окончательно ко второму веку до нашей эры дорогую бронзу.

– Всё это интересно, но, честно говоря, я этой темой никогда не интересовался раньше, – признался я вслух больше для себя, чем для моего рассказчика. – И даже не знал о таких удивительных мечах киммерийцев, полагая лишь, что они были пастухами. Ну, из глины горшки лепили, как трипольцы.

– А из глин киммерийцы, между прочим, делали неплохого качества керамику, глиняные горшки, посуду, – подтвердил мои слова “профессор”. – В общем, не простые они оказались пастухи-млекоеды. Умелый народ и воины первостатейные, коими они стали, когда ушли из Киммерии в Юго-Западную Азию…

– Да уж, – вставил я. – Теперь мне стало понятно, чем они занимались на мрачных, печальных, болотистых землях у тогдашнего Керченского пролива. В дополнение, конечно же, к рыбной ловле. А с огромными табунами лошадей там в то время делать, и впрямь, было нечего. Но теперь картина как-то прояснилась. Хотя у Гомера всё выглядит слишком удручающе для нормальной жизни в этих мрачных краях. Но, почему, как ты говоришь, это всё-таки 15-й век до нашей эры?

– А дело здесь в том, – в голосе Олега появились торжествующие нотки, – что Гомер писал об этом в середине 8-го века до нашей эры, исходя, очевидно, из древних сведений об этой полулегендарной земле киммерийцев, основываясь на какой-то информации, которую он узнал о том давнем для него периоде в истории ахейского общества и поверий, которые сложились у ахейцев задолго до 13-го века до нашей эры! И, возможно, со слов тех же финикийцев! Но при этом, никому не пришло в голову подумать о том, что тогда, там действительно, был другой климат и другая география, – продолжал Олег с видом, как будто он открывал мне истину. – Для греков же Крымский полуостров был terra incognito, и они знали смутно лишь кое-что о его прибрежной части. Да и то, со слов всё тех же финикийцев.

– И о таврах – от них же, – высказал я свою версию об их жестокости…

– Возможно, – согласился Олег. – Рассматривая сведения, изложенные в “Илиаде” и “Одиссее”, вопросы о климатических реалиях того времени остаются как-то в стороне. Но я хотел бы сказать о климате, как о факторе, который, в итоге, определяет жизнь человечества и о тех его изменениях, которые приводят к переселению народов. Как, скажем, это было полторы тысячи лет до нашей эры, когда в ходе общего потепления в Европе и Азии, в Крыму, как и везде, поменялся климат. Стало жарче. Болотистые земли, прогреваясь, выделяли зловонные пары, и эти земли, как и всё топкое, ранее, побережье древней Меотиды, понемногу высыхало. Азовское море же было раньше весьма заболочено и заилено. Особенно его берега, которые выглядели, наверно, именно такими, как их описал Гомер, говоря о Киммерии в “Одиссее”.

Я вспомнил машинально про Сиваш. Что его и сейчас называют “гнилым морем” и, Азовское море до ранних античных времён, вроде бы, и выглядело именно так с его заболоченными, местами полутопкими, берегами.

– Известные Гомеру сведения о Киммерии относятся, скорее всего, к периоду до 16-го века до нашей эры! Да ещё с поправкой на финикийскую “дезу”! А начиная с 15-го века до нашей эры, в результате потепления, заболоченные земли и торфяники, превратились со временем в тучные пастбища. И когда здесь появились первые киммерийские отряды, берега вокруг будущего Боспора Киммерийского были уже вполне благоприятны для скотоводства.

– Получается, – стало мне ясно, – о Киммерии времён описываемой им Троянской войны у Гомера были устаревшие данные?

– Да не то, что, неправильные! А намеренно искажённые с подачи финикийцев. Я уверен в этом! Более того, климат в области Меотиды там уже настолько улучшился за прошедшие столетия, что к 13-му веку до нашей эры, в тех краях южнее к Дону поселились, помимо прочих неизвестных ныне людских сообществ, даже племена легендарных амазонок! И они, кстати, пришли оттуда на помощь осаждённому Илиону, как об этом сказано в “Илиаде”.

Про амазонок я знал достаточно много и был уверен в том, что как своеобразное женское сообщество не терпящих мужчин, они долго не протянули бы. Уж никак не больше столетия, смешавшись затем пришлыми племенами и найдя своё новое воплощение в духе сарматских женщин-воительниц. Но и одного столетия такой женской вольницы было достаточно, что они навсегда вошли в древнегреческий эпос, став частью героических сказаний и мифов.

– Таким образом, Одиссей, приплыв к “сумеречным” берегам Киммерии времён Троянской войны, должен был на самом деле увидеть там уже не мглу и тучи, а её солнечные берега. Табуны лошадей и резвящихся коней на взморье.

– Да и мог бы, заодно, заглянуть к амазонкам дальше! Через пролив, – пошутил я.

– Это была прерогатива Геракла, который забрал там пояс Ипполиты, выполняя свой 13-й подвиг, – улыбнулся Олег. – Между прочим, за полвека до Одиссея. Идя к амазонкам, он прошёл, между прочим, и через земли киммерийцев. Ну, а говоря серьёзно, земли вокруг Меотиды, включая острова у Киммерийского пролива, активно заселялись людскими племенами, активно освоившими водные биоресурсы, – как-то суховато-книжно уже продолжал он дальше. – И, кстати, – он спросил у меня, – знаешь ли ты о том, что в античности вплоть до эпохи эллинизма велись споры о величине Меотиды и о том, является ли она заливом Северного океана?

Сознаваться в очередной раз в моём незнании этой информации мне не хотелось и я молчал, не реагируя на его риторические по форме, вопросы, как будто я их и не слышал.

– Что уж там говорить тогда о знаниях греков о Киммерии, и Крыме, в частности, времён Гомера, когда Эллада только-только вышла из времён забвения “тёмных” веков! – подытожил Олег, говоря дальше, что климат, между тем, продолжал изменяться в лучшую сторону и, ведь недаром, первые греческие колонисты появились в 7-м веке до нашей эры именно на берегах Меотиды-Азова! На освобождённые к тому времени от киммерийцев земли. Плодородные почвы, полноводные реки, солнце и тепло – чего же ещё желать? А уж сколько в тогдашней полуречной Меотиде было рыбы! С осетрами толще дельфиньих туш! – театрально воскликнул Олег, напоминая мне в этот момент какого-то сценического рассказчика или лицедея. – И, представь, что вот такие благодатные земли были оставлены с огромным сожалением уже не гомеровские – печальные, а реальные киммерийцы в 7-м веке до нашей эры, после столкновения со скифскими племенами, которые вторгнулись тогда в Крым.

– Значит, – остановил я невольно монолог Олега, подытоживая. – Выходит и впрямь, что греки получили от финикийцев неверные сведения о Киммерии, ведя торговлю с киммерийцами, да и другими народами, живших на юго-восточном побережье Серного моря.

– Именно так! – подтвердил Олег. – Троя, между прочим, была богатым приморским городом-портом с таможней и так далее. Финикийцы же платили троянцам за право пользоваться проливом, ведущего во враждебное и негостеприимное, неизвестное столь много веков для греков, море. И Троя богатела на таможенных сборах, контролируя движение в Черноморских проливах. Финикийцы, плавая Чёрное море, при этом, охраняя свои секреты и торговые маршруты, намеренно дезинформировали греков-ахейцев и прочие средиземноморские народы об этом море и проливах, и проход через них героями-аргонавтами, запуганных финикийскими россказнями и небылицами, стал сродни условному подвигу для неискушенных греческих первопроходцев. Ну, а потом, к 8-му веку, после “тёмных веков”, c оживлением морской торговли, ростом населения приморских греческих городов, и началась знаменитая колонизация “новыми” греками водных просторов Средиземноморья, а потом и Чёрного моря.

Олег уже опять стал привычным для меня “лектором”, уверенно держа в своих руках нити нашей беседы, и со стороны ничто не говорило о том, что он вёл наш разговор, ожидая какой-то условный Знак.

– После разорения Трои, так же, как и последующей гибели ахейской Греции в ходе вторжения дорийских племён, налаженные торговые связи ахейцев со средиземноморскими островами, с Египтом и малоазийскими городами, прервались. И у выживших жителей в затем наступивших в Греции веках лихолетья, остались потом лишь смутные упоминания и намёки на имевшиеся когда-то в древности их связях, скажем, с тем же, Египтом. Отразившихся, например, в странном для ахейцев имени царя Микен Агамемноне. Это же чисто египетское имя! У него, наверняка были какие-то египетские корни, соответственно. А, может, он и не был родным сыном царя Атрея. Ведь его младший брат, Менелай, был, согласно Гомеру, белокурым, а вот старший брат– черноволосым.

Эти сведения, при всей той уверенностью, с которой мой “профессор” вещал со своей “кафедры” на коврике, были, всё же, несколько сомнительны для меня, и на моём лице выразилось скептическое недоверие.

– Просто никто из историков не копал вглубь этой темы, – пытался убедить меня Олег, видя мой скепсис. – Все нити о Троянской войне и её истории ведут к Гомеру. Не было бы автора этих эпических поэм, мир никогда бы и не узнал об этой древней войне и её легендарных героях!

– Ну да, – поддержал я его, – но он-то, живя больше трёхсот лет после её окончания, откуда-то узнал о ней!

– А вот откуда он узнал о ней такие подробности, хотя и не все, мы с тобой, пожалуй, ещё поговорим отдельно, – взглянул он на меня, как профессор на аспиранта. – Касательно же этого брата Менелая и его странного для грека имени… Наверняка, какие-то ранние папирусные документы о псевдо-божественном происхождении Агамемнона были утеряны ещё в догомеровские времена. И у нас нет никаких зацепок, кроме некоторых косвенных свидетельств о наличии контактов и связей между микенским владыкой и египетскими правителями.

– Это, какие же? – заинтересовался я.

– Имевшиеся такие контакты, я полагаю, были двухсторонними – торговые и прочие взаимосвязи “эфиопов”-египтян с греками, поскольку Менелай, как брат Агамемнона, получил настолько гостеприимный приём в Египте у некоего царя Протея, что провёл там почти 7 лет! У Гомера же столько интереснейшей, “закладочной”, внешне-скрытой информации содержится в строках его поэм, которые, порой, надо читать между строк! Между прочим, он упоминал в “Илиаде” в том числе и об эфиопском вожде под именем Мемнон, который участвовал в защите Трои со своими воинами!

– Эфиопы? Как же они дошли до Трои? – вот этого я не знал, и очень удивился.

Это упоминание о чуть ли не египетских корнях предводителя ахейцев, как и об этих эфиопах под Троей, было неожиданным для меня. Тут же, по аналогии, я вспомнил поющие колоссы Мемнона в Египте. Правда, лично там я ещё не был. Возможно, для его дальнейшей аргументации по этому вопросу у Олега просто не хватало времени. Уж больно много разных тем у нас возникло в этом “снежном коме” истории, который обрастал всё больше и больше новыми для меня сведениями, историями и информацией. Но мне захотелось всё же выяснить насчёт этих эфиопов.

– Этот Мемнон, – начал говорить я, – был в древнегреческой мифологии царём эфиопов, сыном Эос – богини зари и Титона, сына Троянского царя Лаомедонта – подхватил Олег. – У Гомера Мемнон являлся одним из участников Троянской войны и пользовался оружием, которое изготовил для него, кстати, греческий Гефест. Мемнон же привёл к стенам Трои большое войско эфиопов на её защиту, и погиб затем в смертельном поединке с несравненным Ахиллом.

– Так этот Мемнон, он, что, из Эфиопии пришёл со своими воинами? – опять спросил я, удивляясь, представляя себе расстояние от Эфиопии до малоазийской Трои.

– Нет, – улыбнулся Олег. – Конечно же, нет! – повторил он, пряча улыбку. – В греческой мифологии народы Африки к югу от Египта, имеющие чёрный цвет кожи, чаще всего назывались “эфиопами” безадресно к той далёкой, реальной, Эфиопии, с которой у них не было практически никаких контактов в древности. Скорее всего, он был тёмным южанином – из-под Египта – или, по некоторым теориям, даже из Колхиды.

– Из Колхиды? – отозвался я эхом.

– Ну да. Есть такая версия. Не египтянином, но, просто имел такую же тёмную кожу, как все южане. Геродот, между прочим, сравнивая египтян-“эфиопов” и, не удивляйся, колхов, предполагал, что они родственны друг другу, поскольку их отличительной чертой была именно смуглая кожа и курчавые волосы.

– Подожди, – воскликнул я, – а тот египетский Мемнон с его статуями в Луксоре?

– Это их так называли, по аналогии с этим гомеровским Мемноном ещё античные греки, да и римляне потом. А ведь это статуи фараона Аменхотепа III-го! Во времена Древней Греции и Рима тогдашние историки ничего не знали о египетских фараонах, как нынешние египтологи, умеющие читать иероглифы. Хотя, – ухмыльнулся Олег, – там, сейчас, и для нас кроется столько загадок! Хотя бы с того, что, Солон утверждал, – начал, было, мой лектор, но остановился, пояснив, что мы отклонимся от нашей темы, затронув времена Атлантиды и так далее. – А нам это не надо. Мы тогда попадём в цейтнот. Да и ни к чему это обсуждать. Не время.

Он опять огляделся по сторонам, словно в ожидании условного сигнала или, как он сказал – “знака”.

У меня опять мелькнула мысль о том, что, похоже, мой товарищ и сам пока не знал, каким образом ему будет явлен этот самый “знак”. Но и сидеть здесь вот так, коротая время за разговорами, в планы Олега не входило. Его нетерпение, пусть и не такое явное и умело скрываемое им, всё же проявлялось в его постоянном прислушивании к любым природным, естественным для меня, звукам, и оглядывании по сторонам, как будто он ожидал увидеть кого-то.

– Куда же девались те, древние, колхи-эфиопы? – задал я очередной вопрос, полагая, что Олег с ходу ответит мне и на это.

Пожав плечами, он сказал, что, раз там, в реках было золото, и миф о золотом руне был связан именно с их землями, то и любителей поживиться золотом колхов было немерено. – Возможно, и финикийцы тоже приложили к этому руку. Как бы там ни было, в конце концов, автохтонные, смуглые, колхи были вытеснены оттуда, как, скажем, киммерийцы – скифами в 7-м веке до нашей эры и, скорее всего, этот народ ассимилировался затем с окрестными народами.

У Олега, похоже, не было никаких проблем в объяснении мне любых моих вопросов, и становилось интересно, есть ли такие вопросы, на которые у него не найдётся готового ответа?

– А в какие края ушло пешее войско гомеровских “эфиопов” после гибели их предводителя, неизвестно. Может, и в самом деле, в Колхиду, а, может, куда поближе, в Малую Азию. Да мало куда, если они не успели вовремя эвакуироваться оттуда! Ведь после взятия Трои все её малоазийские сторонники бежали кто куда, уходя и уплывая от Трои по разным сторонам, в том числе, на запад! Как, например, Эней.

При этих словах я вспомнил образ Энея – ещё одного из гомеровских героев – троянца, которому удалось выскользнуть из Трои и отправиться как раз на запад к берегам итальянского “сапога”. Об “Энеиде” – эпическом произведении римского поэта Вергилия я слышал, и знал вкратце её содержание, но лишь, что называется, в двух словах.

– Война на земле закончилась тогда победой блока ахейцев, а вот на божественном Олимпе в лагере сторонников и противников ахейцев разногласия продолжались. И вовсе не случайно на обратном пути по морю от берегов Трои флот победителей не дошёл до родных берегов – всех их разметал затем тот самый страшный шторм Эола, описанный Гомером в “Одиссее”. И у Менелая, подобно царю Итаки, также начались непонятные странствия, с включением в них фантастических эпизодов и считается, что продолжение “Илиады”, написанное много позже, с разными чужими вставками, носит характер поздних компиляций.

Увидев, что мне здесь не всё было понятно – про странствия Менелая, мельком описанные Гомером в “Телемахии”, я вообще ничего не знал, – Олег рассказал об истории встречи царя Спарты на острове Фарос с морским божеством по имени Протей и его вынужденной помощи этому ахейскому герою.

– В той же “Одиссее” упоминается о том, что Менелай, освободив Елену, на пути домой застревает, отнесенный бурей, на острове Фарос у берегов Египта, где его задерживает у себя “гостеприимный” морской божок Протей. Но вот авторы после-гомеровского цикла и героев Троянской войны, в частности, Геродот, дают другую трактовку этих смутных восьми лет Менелая, направив его в Египет к царю, уже не божеству, Протею. Царю! Но, что, удивительно, – сделал Олег жест рукой, – не именуя его в таком случае, фараоном!

– Попутно скажу, – сделал он паузу, – что гомеровские греки называли египетских фараонов более привычным им титулом “царь”, не зная, а вернее, забыв, о стране фараонов, о которой им потом поведал в новых веках Геродот. Хотя в истории древних греков уже был до этого один подобный, легендарный и мифический, царь египтян. И вовсе не полуморской, как гомеровский полубожок, но известный всем грекам Данай – мифический царь Ливии, отождествляемой ранее с Египтом, бежавший от своих родственников на Пелопоннесский полуостров в Арголиду со своими дочерями, на родину своей праматери Ио! И, между прочим, происхождение ахейцев велось от этого Даная. И Гомер часто называл в “Илиаде” ахейцев, “данайцами”.

Об этом гомеровском Протее мне совершенно не было известно, как и об этом Данае. Кроме известной в веках поговорке насчёт “данайских даров” – то есть, того самого их коварного подарка жителям Трои в виде деревянного коня… В любом случае, мне было интересно знать всё, о чём мне говорил сейчас Олег. Ничего подобного я никогда ни от кого не слышал – я имею в виду удивительную тематику нашего разговора – и прекрасно понимал, что встреча с Олегом, моё знакомство с ним, само по себе было необычным, и я бы подумал, после всех таких разговоров о вмешательстве богов в жизнь героев античных сказаний – всё это было как-то не случайно.

– Так вот, Геродот сообщал, – по виду Олега я понимал, что он и сам увлёкся своим рассказом, – что Протей был египетским царем, правившим под именем Кетес; но египетские мифы и история ничего об этом не говорят. И у “отца” истории, в общем, извини, тоже идёт мутная тема, и там фигурирует некий, наведённый богами, образ-призрак Елены. Но, если отбросить всякие нереалистичные описания, то появляется вот такая картина, – помедлил он, собираясь с мыслями. – Плавая в хорошо известным грекам, водах, Менелай, попадая в эоловской силы бури, никак не мог попасть домой, и по какой-то не известной нам причине, не стал затем торопиться домой. То ли потакая неизвестным нам сейчас, прихотям своей красавицы-жены или у него возникли какие-то другие планы, но, в этом непонятном плавании он побывал с ней и на Кипре, и в Финикии, и на Форосе у берегов Египта и, в самом Египте! – воскликнул Олег. – Зачем? Что он там забыл, проведя 10 лет под Троей! Неужто не соскучился по отчему дому? Ведь он же был царём Спарты, и уж, конечно, там без него накопилось полно нерешённых, требующих его участия, дел. Или забыл дорогу домой? – спросил он, вроде как меня, и продолжил дальше говоря, что эта часть Средиземноморья у берегов Египта, хотя и не было так хорошо известна грекам, как их родное для них Эгейское море с островами Скироса, Лемноса и другими местами, где флот ахейцев останавливался по пути к Дарданеллам, но всегда на подхвате имелись финикийцы, с которыми можно было договориться доставить царя Спарты домой.

– Значит, были у него там какие-то дела…, – многозначительно проговорил я, пытаясь понять про себя, почему же он и в самом деле не торопился попасть домой.

Моё воображение было сейчас, как виртуальный холст, на котором всплывали словесные образы героев античных сказаний, о которых мне так живописал Олег, и вместе с его повествованием я уносился в моём воображении без всяких усилий с моей стороны, видя всё то, о чём он мне сейчас говорил. Это было такое удивительное чувство какого-то внутреннего единства слова и образа.

– Суммируя, отбрасывая фантастическое описание этого полу-тритона, полу-божка, “трансформера”, пытаясь найти зерно истины в гомеровском упоминании о скитаниях Менелая и геродотовском комментарии об этом, можно понять, что знаменитый ахеец оказался в гостях у некоего египетского или, быть может, малоазийского правителя Протея, как я уже говорил, который оказал Менелаю и его жене – чуть ли не дорогим гостям для него – хлебосольный приём. И царь Спарты с женой и его воинами находились там, неизвестно зачем, несколько лет. Возможно, и семь лет, пока здравствовал их гостеприимный хозяин, Протей. Но вот с его сыном Феоклименом, заглядывавшегося на Елену, у Менелая отношения не сложились, и они отбыли сразу же на родину.

– Так вот, значит, он и был очень нужен этому Протею. Если он там не был в плену или, условно, заложником. Тем более, что он же не был беженцем, эмигрантом, покинувшим отчий дом из-за форс-мажорных обстоятельств. Или же, он жил там, в гостях несколько лет (!) у этого Протея, как, скажем, Одиссей, околдованный чарами волшебницы Цирцеи, на её острове…, – я запнулся…

– Ээя. Теперь это Эльба. У западного побережья Италии, – подсказал Олег.

– И помогал этому Протею, вынужденно или по-воле богов, с решением которых смирился Менелай. Хотя в Спарте его ждали родственники, друзья и, в конечном счёте, государственные задачи.

Про себя я вспомнил, как ездил в гости на десять дней к моему двоюродному брату в Анапу по его приглашению и, задержавшись больше оговоренного “гостевого” срока, cтал потом ловить неприязненные взгляды его жены. В итоге, я перебрался затем в гостиничный номер без особых удобств, но на первой линии у моря. Брат потом долго извинялся, что его жена “пилила” его из-за меня. А как можно жить в “добровольно” гостях у чужих людей целых семь лет (!), когда есть куда ехать и где жить в родном доме, я себе просто не мог представить. – Я полагаю, – ответил мне Олег, – Гомер опустил за рамками своей “Телемахии” подробное описание периода пребывания Менелая в Египте или где-он-там-был, чтобы не усложнять “Одиссею”. И в общем, сказочно-фантастичном поэтическом пересказе Гомера, вложенном в уста самого Менелая, который уже вернулся, наконец, в Спарту, мы узнаем, собственно, о том, что же с ним случилось за эти восемь долгих лет его “приключений” после отбытия из Трои. Так вот, – продолжал он, с явным удовольствием видя мой интерес к его рассказу, – в долгой беседе с приехавшим к нему в гости Телемахом, сыном Одиссея, он рассказал ему о том, как оно всё было. И о том, как морской бог Протей открыл ему судьбу ахейских героев, возвращавшихся из-под Трои и о том, что, по словам Протея, Одиссей томится в неволе на острове нимфы Калипсо. Я тебе всё вкратце изложил и, если честно, мне и самому непонятна эта тема насчёт этого гомеровского Протея.

Он говорил со мной сейчас, чуть ли не как равный с равным, вроде, как делясь со мной этими своими сомнениями на темы, в которых я был не то, что любителем, а просто дилетантом, случайно оказавшемся на лекции маститого историка.

– Хотя, если рассматривать это морское божество, как некое фантастическое создание из ряда многих в общей полувымышленной канве приключений Одиссея, тогда не будем требовать от автора доказательств. И Протей будет просто одним из ряда занимательных персонажей “Одиссеи”, описанный Гомером в образе полу-тритона, получеловека, эдакого “хамелеона”, наделённого возможностями принимать любой облик, сродни магическим умениям уже знакомой нам волшебнице Кирке с острова Ээя на далёком Западе – она же Цирцея Одиссея. И, если отбросить в сторону фантастические гомеровские описания насчёт этого морского старца и присовокупить к этому полуфантастическому образу более реалистичное описание этого же Протея у других древних авторов, то складывается интересная картина. Например, у Геродота. Хотя и нелицеприятная для Менелая. Но об этом чуть позже, – Олег сделал паузу. – Умеет же он интриговать слушателя своей некоей намеренной недосказанностью, держа внимание аудитории к своему рассказу, – подумал я невольно об этом лекторском, а порой, чуть ли не сценическом даре этого рассказчика. – У древних авторов, повторяю, всё так очень мутно на этот счёт. Источников-то письменных египетских никаких не дошло до нас о тех его годах в Египте. А он точно там был! Я бы подумал, не копая глубоко, что он, возможно, выполнял некую прихоть своей Елены, которая не торопилась назад в Спарту, – ухмыльнулся Олег. – Ну, могло же ей там понравиться по какой-нибудь причине. Может, захотела попутешествовать по Египту. Пирамиды посмотреть или знаменитый Лабиринт. Разных версий тут можно кучу сочинить. Вроде, скажем, что она стала изучать тайные практики египетских магов.