Текст книги "Исповедь военного переводчика. Книга 1. Возвращение на Восток"

Занятия по теории проходили в единственном учебном корпусе центра – трехэтажном кирпичном здании, находящемся в ста метрах от аэродрома. Здесь, на разных этажах, располагались лекционные аудитории и классы с тренажерами и агрегатами управления самолетом.

Всех иностранцев развели по группам и ознакомили с учебным планом, предметами и почасовкой.

Пилотам (а именно к ним попал наш знакомый) начали преподавать аэродинамику. Зная арабов и имея практический опыт подачи материала в группе, наш друг переводил так, чтобы за ним можно было записывать: не торопясь, диктуя каждое слово.

Все было хорошо, пока речь шла о конкретных вещах. Но ничего отвлеченного аудитория не воспринимала. Офицеры отказывались понимать, когда преподаватель говорил примерно следующее: «Представьте себе, что в безвоздушном пространстве летит полый предмет. Ну, скажем, труба. На внешней стороне этого предмета сила сопротивления составляет…»

Обычно после таких слов арабы теряли интерес к занятию, прекращали вести записи и начинали клевать носом. А на перемене, объясняя нашему переводчику свое поведение, удивлялись: как же преподаватель не понимает, что там наверху Всевышний?! Какие там еще трубы и полые предметы!

Однако практические занятия и отработка упражнений на тренажерах проходили весьма успешно. Сказывался опыт подопечных– ведь это уже были состоявшиеся пилоты и технари!

У Олега складывались доверительные отношения с группой, а после одного эпизода – дружеские.

Месяца через два после начала подготовки иракцы запросились в Гомель. Тогда руководство учебного центра решило выделять по субботам и воскресеньям автобус и дежурного переводчика, с целью «ознакомления иностранцев с достопримечательностями города». Но, понятное дело, иракцы не планировали походов по театрам и музеям. Их интересовали танцульки и местные девчонки.

Приезжая в Гомель, автобус с иностранцами хоть и останавливался на площади у Оперного театра, но народ двигался в здание по соседству – недавно открытый новомодный ресторан «Русь». Здесь была живая музыка и танцы, а потому именно сюда устремлялись все помыслы иностранцев.

В тот день, как обычно, высаживая иракцев на площади, наш друг определил им время сбора и отъезда в учебный центр – 22:30.

Приехав за иностранцами за полчаса до срока, начал подбирать вялотекущую, гуляющую публику. Шли по двое-трое, одетые в выданные со склада одинаковые пальто и шапки-ушанки армейского образца, завязанные под подбородком. Ни дать ни взять – немцы под Москвой времен Великой Отечественной!

Автобус был уже почти полон, но не хватало двоих: штурмана капитана Фаделя и его приятеля майора Касема, которые всегда держались неразлучно.

Олег поинтересовался у сидевших в автобусе, видели ли они друзей в ресторане. И, получив утвердительный ответ, вышел на поиски.

В шикарном холле ресторана, где стоял большой плоский аквариум чуть не во всю стену, было шумно – дралось человек десять. Положение усугублялось наличием визжащих девиц, из-за которых, судя по всему, и произошла ссора. В общей толпе мелькали служащие ресторана и охрана. Собрались зеваки.

Пробравшись поближе, наш переводчик разглядел среди дерущихся и своих подопечных. Выбрав позицию и улучив момент, он попеременно выдернул из кучи тел сначала одного, а потом и другого. Иракцы в запале размахивали руками и норовили, вернувшись, разобраться со всеми разом.

Олег молча, но настойчиво подталкивал распалившихся друзей к выходу. Уже добравшись до двери, вспомнил об их верхней одежде, оставшейся в гардеробе. Но, обернувшись назад, принял решение не возвращаться. Решил, что завтра заедет и заберет.

Когда двери автобуса захлопнулись и он начал движение в обратный путь, наш друг постепенно расслабился.

Фадель голосил, размахивал руками, рассказывая о своих подвигах. Маленький и юркий, он считался крутым боксером у себя на родине. И даже победителем национального первенства по боксу. Но гомельская молодежь об этом не знала, а потому нагло навешала ему оплеух. Касем же молча держался за глаз. Но минут через тридцать все стихло: нагулявшиеся иракцы скисли от избытка чувств и мирно спали.

На следующий день Касем пришел на занятия в темных очках, скрывая свежий сизый «фуфел». А Фадель, в перерыве между занятиями, жаловался переводчику на нравы местной молодежи:

– Ты представляешь – всего-то пригласил ее на танец! Вот, только недавно вставил себе фарфоровые зубы. Дорогущие! А передние уже шатаются!

– А вот я по ресторанам не хожу! – нравоучительно вставил свое веское слово преподаватель, подполковник Дурыгин. – Я в своей жизни был там всего два раза!

– А где же вы со своей женой познакомились? – изумился Фадель.

– В походе! – гордо заявил подполковник. – Я живу на Урале, у нас там знаете какая природа: грибы, ягоды! Рыбалка отличная! Я и моя семья вообще предпочитаем здоровый образ жизни. В отпуск каждый год ездим с женой и дочерью на море! Дочка уже взрослая – двадцать лет, студентка!

– На поезде или самолете добираетесь? – поинтересовался Фадель.

– Ну, что ты? – вошел в раж подполковник. – У меня мотоцикл с коляской! Вот жену в коляску сажаю, а дочь сзади. И едем!

– Шгед аль-масафа бейн аль-маскян уа ль-бахр?[49]49
  А каково расстояние от дома до моря? (Араб., иракский диалект.)


[Закрыть] – спросил Фадель.

– Полторы тысячи километров! – последовал бойкий ответ.

Повисло молчание. Иностранцы искоса поглядывали то на переводчика, то на подполковника.

Нашего друга колотило от внутреннего смеха. Он представил себе эту картину: посадить двух женщин в мотоцикл с коляской и трястись с ними полторы тысячи километров до моря по бездорожью!

Интересно, что по этому поводу думали иракцы, но вопросов больше не задавали.

В курилке беседовали трое: пилот – майор Кожеуров, офицер из воинской части дальней авиации, прикомандированный к учебному центру для отработки пилотирования с иностранцами, теоретик – подполковник Дурыгин, и наш военный переводчик Олег. Речь шла о вчерашнем событии: раздаче продуктов питания из нескольких самолетов ТУ-22 тем, кто успел оказаться в нужное время и в нужном месте.

Дело в том, что в каждом самолете-бомбардировщике есть продуктовый НЗ, который до истечения сроков годности продуктов меняли на новый. Продуктовый провиант представлял собой в основном рыбные и мясные консервы, соль, сахар и крупы, которые должны были пригодиться экипажу в случае экстренной посадки воздушного судна на большую воду (море или океан).

Замена НЗ всегда сопровождалась ажиотажем среди населения Зябровки, поскольку все продукты были отличного качества и раздавались бесплатно. Кроме того, время было весьма голодным, и в магазинах поселка ассортиментом гордиться не приходилось.

О замене НЗ оповещали лишь за сутки-двое, и то по знакомству.

Минувшим вечером подполковнику Дурыгину удалось поучаствовать в халявной раздаче, а сегодня он хвастал своей удачей перед соратниками:

– Народу набежала тьма, в основном из поселка. Но я все-таки оторвал три банки макарон в оливковом масле! Супер жратва! Мы вчера с ребятами присели и две штуки со шпагой умолотили! – облизывался от приятного воспоминания подполковник.

Шпагой в части называли смесь спирта с дистиллированной водой, которую заливали в самолеты. Эта задача лежала на технарях, поэтому спиртом они, а значит, и все остальные были обеспечены доверху. Графин со шпагой открыто стоял прямо на столе в комнате, где проживал наш знакомый. Особым шиком считалось накидать в емкость лимонных или апельсиновых корок.

– Макароны? – удивленно переспросил майор Кожеуров. – По-моему, в НЗ никаких макарон нет!

– Да ладно! Как это нет? – отмахнулся Дурыгин. – Такие средней величины жестяные банки. – Подполковник округлил пальцы рук, показывая размер консервов.

Лицо у Кожеурова вытянулось: неприятная догадка мелькнула у него в голове, но он отогнал ее от себя, не желая до поры до времени в нее верить.

– А одна банка ведь осталась? Ты же говорил, что тебе перепало три! – спросил он у подполковника.

– Осталась. Могу показать, правда, она в гостинице.

– А ты завтра ее принеси, – попросил майор. – Только смотри – не слопай!

И офицеры разошлись на занятия.

Когда на следующий день Дурыгин гордо достал из портфеля банку с вожделенными макаронами, майору поплохело. Подтвердились самые нелепые его опасения!

А дело было вот в чем.

В бомбардировщике кроме продуктов питания, на случай нештатных обстоятельств, предусмотрен резиновый плот для эвакуации на воду экипажа. Здесь же, в аварийном комплекте, находятся удилища и банка с опарышами в оливковом масле. Почему в оливковом? Для запаха, чтобы привлечь рыбу. Но и опарышей тоже время от времени меняют.

Вот такие «макароны» достались нашему подполковнику. Теория теорией, а материальную базу учить надо!

Два дня Дурыгин не появлялся на занятия. Болел. На самом деле худо ему не было. Луженый желудок офицера перенес «рыбное угощение», по-видимому, помогла шпага. Просто ему было стыдно.

Как-то незаметно для всех теплая белорусская зима растаяла. Пролетел март, подходил к концу апрель. А вслед за неумолимо несущимся временем завершился первый теоретический этап обучения, за которым следовали полеты. Состоялось перераспределение переводчиков. Уехали одесситы и часть прикомандированных офицеров, завершивших теоретический курс подготовки иностранцев.

Нашего друга ждало ответственное дело. Он попал на вышку управления полетами, то есть в состав той группы, которая должна была продолжить подготовку иностранцев, общаясь с ними, находящимися в самолетах, – и на земле, и в воздухе, при помощи средств связи.

На вышке кроме переводчика дежурили: руководитель полетов, списанный на землю по здоровью майор и капитан, руководитель посадки – товарищ по несчастью. У одного из них было высокое давление, а у второго – сильная сердечная аритмия.

Олег догадывался, что списанным летчикам когда-то пришлось пережить такое испытание, что оно едва оставило их в живых. Но разговоры на эту тему никто не заводил. Это служебная этика.

КДП (командно-диспетчерский пункт) – так в авиации называется вышка руководителя полетами – был оборудован радаром, на экране которого нужно было разглядеть и опознать летящие цели (самолеты), которые появлялись на нем в виде светящихся точек и только тогда, когда были в зоне досягаемости.

Впрочем, на экранах радаров отражались в виде помех и другие цели: стаи птиц, гражданские самолеты, местные предметы. Все это наш друг уже знал, приобретя определенный опыт работы с техникой РТВ (радиотехнические войска) в прежних командировках.

Пилоты-арабы общались с вышкой, запрашивая через переводчика разрешение на руление, взлет и посадку, эшелоны (высоты), азимуты и т. д. и т. п. Отвечать им нужно было кратко, не засоряя эфир.

Тренировочные полеты начались на спарках (самолетах с инструктором) и проходили на высоте круга (200 метров над уровнем земли) в пределах аэродрома. Далее, переходя от простого к сложному, задание усложняли.

Аэродром непосредственно прилегал к лесистой местности. Здесь водилось много всякого зверья и птиц. Последние, как известно, представляют серьезную опасность для самолетов.

Бомбардировщик ТУ-22-М был оснащен двумя турбинами справа и слева от фюзеляжа, которые с силой отрывали самолет от земли, надсадно ревя. Бывало, что в турбины засасывало птиц, и тогда все могло кончиться пожаром одного из двигателей. Поэтому пилотов учили летать на одном двигателе, в полете намеренно выключая второй.

Если же имело место столкновение со стаей птиц в лоб, то пилот терял возможность визуального управления самолетом: все стекла были залеплены кровью и перьями. В таком случае сажать машину приходилось вслепую, по приборам. Этому учили тоже.

Полетный день начинался очень рано. Подъем в 4:00 утра. В 4:30 – завтрак, а в 5:00 уже следовало находиться на аэродроме, в метеослужбе.

Тяжелее всего было проснуться и постараться в полусонном состоянии впихнуть в себя полноценный мясной завтрак, соки, воды и прочее.

Следующий раз еду привозили прямо на КДП в 10 часов утра. Это называлось вторым завтраком. Еда доставлялась в трех здоровенных бидонах. В одном был компот из сухофруктов, а в двух других – мясо кусками поверх двух видов гарнира (картофельного пюре и какой-нибудь каши). И все это только для трех человек, находящихся на вышке!

Питались поочередно в специально отведенной для этой цели комнате на первом этаже, а потом – снова к приборам! Дежурство начиналось ранним утром и продолжалось до окончания полетов, т. е. зачастую до вечера.

Самым смешным в этой истории был спектакль, устраиваемый всякий раз в метеослужбе ее начальником капитаном Ильиных. Развесив карты с циклонами и антициклонами, напустив на себя важный вид, он давал метео веселящимся смешанным русско-иракским экипажам:

– Итак, атлантический циклон, огибая север Франции, проходит через Германию и далее, идя вглубь континента, левым крылом обходит Зябровку с юга…

Дальше народ уже не слушал, а гоготал откровенно.

Постепенно иракцы стали летать самостоятельно. Их довольно плотно контролировали с земли. На КДП в дни полетов стал появляться командир учебного центра полковник Шукшин в сопровождении главного штурмана полка подполковника Ломана.

Однажды иракский экипаж майора Ханема, набирая высоту, столкнулся со стаей гусей. Он немедленно вышел на связь с КДП и сообщил о том, что лобовое стекло полностью залеплено кровью и перьями птиц. В его голосе не чувствовалось растерянности. Но на вышке все напряглись, понимая, что дальнейший полет невозможен и машину придется сажать по приборам, вслепую.

Руководство полетом взял на себя Ломан. Он давал четкие команды, которые Олег немедленно переводил. Ханем всякий раз докладывал на КДП об их исполнении. Здесь же находился и командир учебного центра. Он стоял, наблюдая за происходящим, и сосредоточенно молчал.

Наконец, настал момент, когда самолет завели на посадку. Дальше летчик должен был действовать самостоятельно, а всем, находящимся на земле, следовало молчать.

Наступили тягостные минуты. Самолет медленно снижался, покачивая крыльями, и вот он, наконец, коснулся взлетной полосы, на мгновение взмыл (подскочил), немного кренясь, но в следующий момент уверенно побежал по бетонке, раскрыв парашют торможения.

У всех присутствующих на вышке отлегло от сердца. Офицеры кубарем покатились вниз, вслед за руководством, поздравлять летчика.

Вечером, на совместном с иракцами банкете в Доме офицеров, полковник Шукшин предложил тост за боевое крещение экипажа капитана Ханема. Впрочем, уж совсем боевым это крещение вряд ли можно было назвать, так как Ханем, судя по всему, уже не раз бывал в нестандартных ситуациях: левая рука летчика была обожжена от кисти до локтя. Но в авиации, особенно военной, все серьезно.

В поселке никто не интересовался музыкой, хотя в Доме офицеров все возможности для этого были. В одной из комнат на втором этаже хранились музыкальные инструменты: набор для ударника, электрогитары и клавишная аппаратура. Все это разнюхал вездесущий Чика (Андрей Васильков) и стал подбивать народ на создание рок-группы.

Чика привез с собой в командировку гитару и ненавистный для всех клавишник – игрушку «Малыш», которую прикупил в Москве в «Детском мире» перед самым отъездом.

Ночью, хохмы ради, Чика жал на клавиши, и в него летело все, что попадалось под руки. «Малыш» был на батарейках – когда они садились, ночные рулады были особенно похожи на кошачьи разборки.

Хотя настоящей музыки, разной, было много. Можно сказать, что она сопровождала друзей в командировке. Вернувшись из-за рубежа, ребята накупили там всякой аппаратуры. Это было время бобинных акаевских систем и маленьких клавишных портативных магнитофонов типа «Sony», которые были еще в диковинку.

Из комнат переводчиков раздавались звуки знаменитых хитов Роллингов, Битлз и т. д. Особенно часто слушали попурри на тему модного тогда фильма Love story в исполнении знаменитого оркестра Джеймса Ласта.

Занятия рок-группы, которую окрестили среди друзей «Джаз-бандом», шли ни шатко ни валко. В ее состав вошли Чика – клавишник и духовный вдохновитель, Юра Шишкин – ударник, Саша Бобров и Олег – гитары.

У всех по отдельности что-то получалось, но вместе – не очень. Не хватало чего-то: то ли идеи, то ли побудительного мотива. Пытались играть известные вещи – но выходило как-то по-школьному.

И тут вдруг из Москвы пришло сообщение, что каждому переводчику степановского курса присвоено офицерское звание младшего лейтенанта. Теперь идея создания джаз-банда получила иное звучание. Ею всерьез заинтересовался старший группы переводчиков Володя Турчин.

Подготовка иностранцев с участием переводяг проходила весьма успешно. Виияковцы заслужили уважение у командования учебного центра. Считалось, что ребята могут все! И это мнение всячески поддерживал Турчин, по-настоящему гордясь своими подчиненными.

Теперь же он искренне желал, чтобы ансамбль состоялся и выступил на вечере, посвященном их чествованию в качестве офицеров. Таким образом, самодеятельное занятие музыкой наших друзей перерастало в торжественное праздничное мероприятие на уровне учебного центра.

Неожиданно из института с поздравлениями от командования прибыл замполит восточного факультета полковник Мякишев. Он привез с собой приказ министра обороны и готовился его зачитать на торжественном вечере в Доме офицеров. Но было ясно, что целью его поездки была проверка состояния дисциплины слушателей института.

Фаддей Тимофеевич Мякишев слыл человеком, который брал все на карандаш. Запомнился случай, когда на первом или втором курсе было приказано выпустить стенную газету. Сформировали редколлегию, набрали ребят, умеющих рисовать и красиво писать. Руководил всеми полковник.

Когда газета была готова, ее показали Мякишеву.

– Что это такое? – гневно вопрошал полковник, тыча пальцем в правый верхний угол газеты, где был изображен белый голубь с оливковой ветвью в клюве – копия голубя мира на известном полотне Пабло Пикассо.

– Белый голубь – символ мира, – отвечали ему члены редколлегии.

– Голубь – не наша птица! – отрезал полковник. – Все переделать!

– ?!.

Вот так!..

Наш переводчик входил в свою комнату в учебном центре, когда Мякишев, о чем-то говоря с Турчиным, потянулся за стоявшим на столе графином.

– Жарковато у вас. Надо чаще проветривать! – поучал Фаддей Тимофеевич.

– Здравия желаю! – бодро приветствовал полковника Олег, делая с порога страшные глаза Владимиру в сторону графина, в котором была налита свежая шпага.

– А, здравствуй! – Мякишев помнил фамилию Олега. – Повзрослел, молодец! – отвлекся он от стола.

Понявший все Турчин одним движением смахнул со стола злополучный графин:

– Олег, а ну-ка сбегай, поменяй воду!

Мякишев начал протестовать, говоря, мол, ничего, он и такую попьет, но его не слушали.

Оказавшись в коридоре, наш друг залетел в ближайшую комнату переводят: надо предупредить всех, что приехал полковник.

Там он нашел только одного из своих коллег – Мишу Ломакина. Тот читал книгу, сидя на кровати рядом с открытой тумбочкой. В тумбочке стояла бутылка початого коньяка и рюмка. С видом эстета на отдыхе, Миша переворачивал страницы детективного чтива мизинцем своей левой руки, на котором специально отращивал и холил длинный ноготь.

– Мяка (кличка полковника) приехал! – крикнул с порога Олег. – Он в комнате напротив. Давай всех предупреди!

Миша слетел с кровати, быстро захлопнул тумбочку и засуетился.

– У вас в графине вода? – рванулся к столу Олег.

Ломакин кивнул.

Махнув в запале графин на графин, наш друг выскочил в коридор. В следующую минуту, запыхавшись, он уже ставил его на стол перед полковником.

– Вот, свежая!

И тут все, включая нашего друга, что называется, «разули глаза»: стекла посудины были покрыты мутного цвета зеленым налетом. Вода в графине не менялась уже давно.

Повисла тягостная пауза, во время которой наш друг изо всех сил пытался понять, как же он так прокололся.

– Вода здесь из-под крана течет зеленоватая. Белоруссия, болота… Но вполне пригодная для питья! А когда постоит, то становится прозрачной, – выручил Турчин.

Мякишев недоверчиво покосился на графин, но возражать не стал, как, впрочем, и пить из графина.

Выступление ансамбля состоялось этим же вечером. Большой кинозал Дома офицеров был полон. В первом ряду сидело командование учебного центра. Здесь же находился и представитель Военного института полковник Мякишев, который минут пять назад как окончил зачитку приказа министра обороны о присвоении переводчикам офицерских званий.

Далее зал заполнили прикомандированные офицеры и студентки Гомельского государственного университета, за которыми в город специально посылали два армейских ПАЗа и ЛИАЗ.

Девушек обещали вернуть ближе к ночи. Однако удалось это сделать лишь к обеду следующего дня: после выступления ансамбля состоялись бурные танцы, на которых командование не присутствовало. Парочки разбрелись по территории городка, а собрать их оказалось проблематично.