Текст книги "Малиновая шарлотка"

– Браво, Изи. Оказывается, ты можешь быть не только пошлым, но и поэтичным, – воскликнула Диана, повернулась к Валентину и поцеловала его. – Правда, красиво и очень верно?

– Правда…

Что такое правда? Валентин протер закапанные глаза платком и вышел из ванной. Наступило утро нового дня. С улицы доносился нарастающий гул автострады. Солнечный луч, пробравшись сквозь щель между шторами, лежал на смятой кровати, как сытый кот. Лениво и томно.

Да, счастлив тот, кто может просыпаться и безмятежно радоваться новому дню, вздохнул Валентин и, взяв альбацету, еще раз внимательно осмотрел нож. Старик говорил, что иногда на рукоятках владельцы ставили кресты, если ножом кого-то убивали, – вспомнил он владельца антикварной лавки в Толедо, где купил этот старинный экземпляр. Но на деревянной изогнутой рукоятке не было видно ничего, кроме потертых в некоторых местах остатков лака.

Побросав в сумку вещи и упаковав нож в коробку, Валентин вышел из номера мотеля и через несколько минут уже влился в еще редкий, но уже быстрый поток автомобилей. Дорога вела на восток, поэтому солнце слепило глаза даже через темные стекла очков. В мозгах по кругу вертелись слова: «Еverything under the sun is in tune, but the sun is eclipsed by the moon»[10]10
  «Все под этим солнцем, но солнце затмевается луной…» («Pink Floyd» – Eclipsed).


[Закрыть].

Впереди показался синий указатель. Валентин прищурился и с трудом успел разобрать, что до Мадрида уже совсем недалеко.

* * *

Яхта покачивалась на волнах, успокаивая и убаюкивая, как детская колыбель. Натали лежала на палубе и загорала. Рядом стоял пустой бокал коктейля «Пино колада» и валялась недочитанная книга.

Они у же больше недели отдыхали где-то севернее Барселоны. Пятизвездочный отель, зафрахтованная яхта. Теплое море. Что еще можно пожелать? Разве только один бокальчик «Пино колада», который принесет молодой матрос-испанец. С татуировкой дракона на правом плече. Натали приподнялась с лежака, сняла очки «от Диора» и попросила его приготовить коктейль. «Си, сеньора», – опустил он глаза, немного смущенный оттого, что она загорала топлесс, и пропал за дверью служебного помещения.

Ахмед был бы в ярости, увидев ее полуобнаженной. Натали представила его разъяренные глаза. Но он уже третий день пропадал по делам в Барселоне, оставив ее на попечение капитана яхты и молодого матроса, который одновременно исполнял роль прислуги. «Он, конечно, не красавчик, но по-своему привлекателен. Южная кровь», – подумала она, когда матрос вернулся с готовым коктейлем. «Грациес», – расплылись ее губы в благодарственной улыбке, и она улеглась к нему спиной, отметив, что сейчас он выглядел менее смущенно.

Нет, если, конечно, выпить граммов сто пятьдесят текилы, то между ними может произойти все что угодно. Только не на кровати, а в том тесном проходе внутри яхты, где они постоянно сталкиваются. Он неожиданно прижмет ее к стене, припадет губами к шее, приподнимет на руках и… Стоп, стоп. Это последний бокал коктейля на сегодня. Не хватало только банального секса с первым попавшимся матросом, остановила себя Натали, почувствовав, как мысли беспокойно роились в ее голове. А вдруг все окажется грубо и бесчувственно? Нет. Пусть уж лучше останется приятная иллюзия, чем неприятные ощущения.

Она закрыла глаза и потянулась на солнышке. Только оно любило и ласкало ее бескорыстно. И еще ветерок, растрепавший волосы и забиравшийся в складочку между грудей.

К закату, когда они уже возвращались на берег, позвонила дочь. Доложила, что у нее все в порядке, что она очень скучает по ней и папе, и тут же поправилась, видимо услышав беспокойные нотки в голосе матери: «Совсем немного, не волнуйся, мама». Потом стала рассказывать, что они очень подружились с тем парнем, который дал ей роман. Часто гуляют вместе на прогулках, и она читает ему отрывки из книги, потому что у него вечерами иногда совсем пропадает зрение. «Он, правда, немного странный, но такой преданный. Когда приедешь ко мне после отпуска, я вас обязательно познакомлю!» – восторженно закончила дочь.

Так вот, может быть, в чем секрет их дружбы, грустно отметила Натали, узнав об этом. Ну и пусть. Главное, что дочери хорошо. А это самое главное. Если мужчина слепой, он способен любить женщину не глазами, а душой. И никогда не увидит ее старость. Как же называется роман Гюго? Кажется, «Мужчина, который смеется»…[11]11
  Имеется в виду роман В. Гюго «Человек, который смеется».


[Закрыть]

После разговора с дочерью на нее напала необъяснимая тоска. Внезапно, как стая голодных собак. Она пыталась применить испытанное средство, повторив заветные слова: «У меня все хорошо. Мир прекрасен и удивителен», но они не помогли. Тогда она попросила бокал бренди и, выйдя на палубу, стала разглядывать прибрежные скалы.

Ветер переменился. Стало прохладнее.

Не успела Натали подумать, что нужно бы одеться, как ощутила, что кто-то бережно укрывает ее плечи тонким пледом. Парень-матрос, догадалась она, сразу почувствовав тепло и уют. Кто-то думал о ней, заботился о ней. Пусть без любви. Пусть даже за деньги.

Ей безумно захотелось поцеловать его, но когда она повернулась, то увидела в протянутой руке подзорную трубу. «Вот, возьмите, – проговорил он, с трудом подбирая нужные английские слова. – Сейчас будем проплывать мимо знаменитого утеса, где остались развалины крепости и часовни. Это есть очень прекрасно и сурово».

Она сняла очки, поправила растрепанную челку и приложила трубу к глазам. Линзы настолько приближали берег, что Натали смогла в деталях рассмотреть и кривые сосны, с каким-то упорством цеплявшиеся за каменное тело утеса, и древнюю кладку крепостных стен, и обшарпанный крест над разрушенной часовней, и мужчину, который стоял в распахнутой рубашке, подставив ветру лицо и грудь. Она вдруг узнала в нем того самого денди, которого встретила дома на рынке с корзинкой.

Он смотрел в сторону яхты, и Натали показалось, что их взгляды встретились. Она убрала подзорную трубу и тут же рассмеялась: он не мог ее узнать. Слишком далеко. Он просто любуется яхтой.

Ей показалось, что плед стал мягче и теплее, а ветер принес запах смолы и водорослей. Захотелось вздохнуть полной грудью. Глубоко-глубоко. Она еще раз подняла к глазам подзорную трубу. Мужчины уже не было. Только стая альбатросов кружила над берегом, иногда приземляясь на неприступные скалы.

Как было бы здорово вот так же расправить крылья этого пледа и, прыгнув с вершины утеса, парить над морем. Долго и величественно.

Надвигался шторм. Яхту начало сильно кренить и иногда захлестывать волной. «Обязательно поднимусь на этот утес», – твердо решила Натали, когда они приплыли к берегу и поехали в отель.

Шторм утих ближе к полуночи. На небе показались звезды. Натали вдруг захотелось пойти искупаться. Она надела купальник, взяла полотенце и спустилась к морю. Долго стояла на самом краешке воды, наблюдая, как волны с остатками водорослей то накатывались, то отступали от ног. Как будто пытаясь уговорить на что-то. Она сняла платье, потом огляделась и разделась совсем, положив купальник на полукруглый валун, похожий на водную черепаху.

Море приняло ее в свои соленые и чуть прохладные объятия неслышно и безропотно, как будто давно соскучилось. Рядом с ней покачивались на волнах отблески звезд, которые, казалось, за день так устали от жары, что ночью тихонечко спустились с неба искупаться голышом. Натали плыла и чувствовала, что она часть этого огромного, черно-блестящего царства. Королева далеких планет и морской воды, которая бережно поддерживала ее и касалась только кончиков волос. Зачем королеве возвращаться в мир, где ее хотят сделать рабыней и наложницей?

Когда она вышла на берег и неторопливо оделась, то неожиданно увидела силуэт удаляющегося мужчины. Вероятно, он незаметно подсматривал, улыбнулась она, почему-то совсем не почувствовав страха. Ну и пусть. Ей хорошо. Она сейчас вернется в номер, выпьет глоточек виски-крем, выкурит сигарету «Капитан Блэк» и ляжет спать.

Она встряхнула намокшими кончиками волос, подняла с гальки полотенце и еще раз внимательно посмотрела вслед уходившему человеку.

* * *

Часы показывали без четверти восемь. Как странно и нелепо устроен этот мир, в котором ничего нельзя вернуть. Особенно радость вчерашнего дня. Валентин достал из сумки мобильный, но, подумав, что звонить еще рано, убрал его обратно. Парень в бейсболке знаком показал, что все готово – машина заправлена. Валентин протянул ему мелочь и, сказав «грациес», отъехал от бензоколонки. Достал карту и сверил направление. Все правильно. Толедо – Мадрид – Барселона. Можно выкурить сигарету, и снова в путь. Надо обязательно успеть вернуться к ужину.

Становилось жарко. Мимо машины, ковыляя, пробежала местная дворняга, куцая и худая. Увидев ее, Валентин снова достал мобильный, затем, порывшись в сумке, нашел флаер заправочной станции, где обитал Лохматый, и набрал номер.

Трубку взял парень-студент. Он сбивчиво объяснил, что пса видел последний раз три дня назад. Тот сильно хромал и совсем не клянчил у клиентов хот-доги, а только лежал в тени. Больше парень ничего не знал, так как в эти дни не работал.

– Позвоните после обеда, придет сменщик. Может быть, он что-нибудь знает? – сказал он на прощание.

– Спасибо. Обязательно перезвоню, – пообещал Валентин, мысленно ругая себя, что не побеспокоился о собаке раньше.

Дороги, автострады, шоссе. Черные ленты с белыми полосами. Они опутывают землю, как нервные окончания опутывают человеческое тело. И чем важнее орган, например столица, тем больше нервных прожилок прикреплено к нему. Всего важнее у человека сердце, а всего чувственнее? Рот или половые органы? От чего человек получает больше наслаждения?

Валентин уже два часа гнал машину по автостраде. Дорога всегда приводила его в хорошее расположение духа. Отвлекала и помогала переоценивать происходящее. Через две-три сотни километров, проведенных за рулем, многое вдруг становится неважным, нестоящим и пустым. Далеким-далеким. А другое, наоборот, четко проявляется и обостряется. И ты вдруг понимаешь, зачем должен вернуться, или наоборот, что возвращаться незачем.

«Зачем и незачем» – Валентин улыбнулся. Диане это бы понравилось. Он покрутил настройку магнитолы, но, не найдя местную рок-волну, остановился на каких-то испанских мелодиях. Отрывистые звуки гитары помогали не дремать.

Дорога пошла по приземистым холмам Ла Манчи, которые напоминали безжизненные барханы, покрытые серо-коричневой выцветшей травой, похожей на грязную собачью шерсть. Только остовы старинных ветряных мельниц и редкие виноградники напоминали о людях. Так вот по каким местам путешествовал когда-то Дон Кихот! Валентину неожиданно понравились эти унылые краски, обостряющие до боли в глазах яркую голубизну неба, разрезанную пополам перистым клинком облака. Казалось, еще мгновение – и нижняя половина не удержится и упадет на землю.

Дорога нырнула вниз с холма. Голубые оттенки сменились коричневыми.

На память тут же пришли такие же холмы, только скалистые и покрытые зеленью, которые шли вдоль морского побережья.

…Она стала медленно расстегивать его льняные брюки. Потом бережно высвободила напряженную плоть. Машина сбросила скорость и стала двигаться мягко и плавно. Перед глазами до горизонта раскинулось голубое покрывало моря. Оно скользило вверх-вниз, то появляясь, то пропадая за изгибами шоссе, по обочинам которого стояли упругие стволы сосен. Рука Валентина, не удержавшись, опустилась под платье и, ощутив теплую кожу между ног, уже стала пробираться под резинку трусиков, когда пальчики с ноготками убрали ее оттуда, как расшалившегося котенка.

– Веди машину, глупый, – сказала Диана. – А то мы разобьемся. И отодвинь немного кресло, а то мне неудобно.

Она нагнулась. Он хотел что-то возразить, но не успел. Из-за поворота с ревом вынырнул грузовик. Пришлось впиться в руль обеими руками и сосредоточиться только на дороге. Но это было невозможно, и, проехав еще немного, Валентин свернул на аварийную парковку, расположенную прямо на обрыве. Остановился и, закрыв глаза, стал гладить ее волосы и шею.

А потом в маленьком ресторанчике, который попался им дальше по пути, они ели оладьи. С кленовым сиропом! Увидев его в меню, они так выразительно посмотрели друг на друга и так искренне рассмеялись, что смутили пожилую официантку. Они ели оладьи руками, из одной тарелки. Круглые, теплые, с зажаренными краешками. Валентин съел двойную порцию, обильно намазывая горьковатым сиропом и совсем забыв про свою аллергию.

– Представляешь, я так обожаю всякие десерты, что точно стану толстая и некрасивая. Ты меня будешь любить тогда или сразу бросишь? – вдруг с совершенно серьезным видом спросила Диана.

Он перегнулся через стол, поцеловал сладкие губы и ответил, жуя:

– Если ты будешь кормить меня такими вкусными оладьями, как сегодня, то я буду любить тебя вечно….

«Вечно». Какое радостное и одновременно страшное слово. Любить вечно или навечно расстаться. Валентин глубоко вздохнул, ощутив, как к горлу подкатил комок сожаления, и стал доставать из сумки сигарету, стараясь не упускать из виду дорогу. Спидометр показывал почти двести километров в час. Главное не задремать! На такой скорости при резком торможении машина сразу идет на юз, как при гололеде. На синем указателе появилась надпись «Барселона 400 км». Впереди по правой стороне шла колонна грузовиков. Валентин обогнал первый. Черная кабина, белый фургон и надпись-герб на борту. «Азия – Транс». Сигарета чуть не выпала у него из пальцев. Откуда они здесь? Он бросил сигарету, так и не прикурив, и вцепился в руль. Впереди справа, выставив вбок блестящие изгибы остроугольных бамперов, неслись еще два бело-черных грузовика. Яростно и тяжело.

Они что, специально выслеживали его? Но зачем? Ведь неделю назад позвонил Хосе и сказал, что все уладил и уже возвращается с грузом.

Надо прибавить скорости и быстрее завершить обгон. Стрелка спидометра медленно ползла вверх. Машине не хватало мощности.

Второй грузовик остался позади. Оставался еще один, последний, и можно будет успокоиться.

Руки онемели. Напряжение, переросшее в неосознанный страх, не давало нормально оценивать обстановку. В голове, как на экране монитора, высветились буквы сообщения, которое он прочитал в почте на второй день отпуска. «Ты куда пропал, историк? Если найдем – ты труп». Кто его послал, было понятно без объяснений.

Валентин вытер пот со лба и, скосив глаза в зеркало заднего вида, увидел, что самый последний грузовик перестроился на его полосу. Два черных монстра полностью отрезали путь назад. «Этого не может быть!» – повторял он как заклинание, нажимая ногой на педаль газа так сильно, как будто хотел задушить кого-то, давя на кадык в горле. Этого не может быть! Даже тот белый «Лексус», который он видел при выезде из городка, – это тоже простое совпадение!

Когда машина поравнялась с крайним грузовиком, Валентин даже не заметил, а почувствовал всем телом, как бело-черная махина с гербом на борту начинает сдвигаться влево, выталкивая его на ограждение.

– Кретин! – заорал Валентин и стал непрерывно сигналить, видя приближающийся угол блестящего бампера. Пронзительный звук клаксона утонул в грохоте бешено крутящихся справа колес. Стрелка спидометра судорожно дергалась у отметки «220». Двигатель работал на пределе. Грузовик не уступал, но и не прижимал, оставив узкую полоску асфальта для легковушки. Валентин продолжал сигналить и что-то орать, пока неожиданно не зажмурился от ярко-голубого света, вынырнув на свободную трассу. Черно-белая махина осталась справа позади. Пронесло. Он выдохнул воздух и посмотрел в зеркало. Водитель грузовика с веселой улыбкой приветливо махал ему рукой из открытого окна.

– Они пошутили, сволочи, – выругался Валентин и дрожащей рукой достал сигарету.

Он остановил машину у придорожного кафе. Попросил стакан апельсинового сока, взял меню и, совсем обессиленный, растянулся в пластиковом кресле снаружи, пытаясь унять внутреннюю дрожь. Да, как хорошо быть просто живым!

Он набрал номер мобильного Хосе.

– Привет, Хосе. Как дела?

– О, привет! Рад слышать тебя, дружище. Все ол-райт, только не хватает бокала виски и веселой подружки!

– Ты привез этот злополучный груз?

– Не поверишь. Еще нет. Эти сволочи из-за аварии изменили место доставки. Теперь я должен неделю гнать по Европе, чтобы выгрузиться в порту Валенсии.

– Валенсия? Это же Испания!

– Да какая, на хрен, разница. Жарища кругом, – выругался Хосе. – Все, пока, а то тут у меня столпотворение на дороге. Одни туристы.

– Пока… – задумчиво ответил Валентин.

Шум автострады гулко отдавался в сердце. Сухой ветер с примесью гари и пыли лениво терся вокруг пропотевшей рубашки. Голова была тяжелой и пустой. Казалось, что раскаленный воздух окончательно иссушил остатки мыслей. «Кривых и спутанных, с налипшей красно-коричневой глиной Ла Манчи», – усмехнулся Валентин, обратив внимание, что за соседний столик присела молодая пара, подъехавшая на серебристом «Фольксвагене». Высокий, наголо выбритый мулат и светлая девушка. Как только они сели, она сразу же взяла его руки в свои. Ее пальцы, тонкие и белые, проникли в его пальцы. Но не просто проникли, они обнимали, переплетались и гладили его темную кожу, как будто что-то вспоминая. Совсем не смущаясь посторонних взоров. Валентин опустил глаза, делая вид, что всецело поглощен меню.

Но на самом деле не мог оторваться от движения рук на соседнем столике, до тех пор пока рядом услужливо не появился официант.

– Что будете заказывать?

– Чай и десерт. Тирамиссу. (Ну и пусть у него будут болеть глаза. Какая теперь разница – больше или меньше.)

– Больше ничего?

– Нет, спасибо. Этого достаточно.

– Си, сеньор.

Через несколько минут перед ним стояли чай и тирамиссу. Шоколадно-сливочный. Почти черные слои теста с нежными прослойками крема цвета топленого молока. На большой белой тарелке. Как на широкой кровати. С вызывающе блестящей ложкой. Валентин не удержался и опять бросил украдкой взгляд на соседний столик. Теперь ладони мулата лежали сверху на незагорелых ладошках, бережно подмяв их под себя. Как будто защищая и оберегая от чего-то.

Валентин прикусил губу, отломил ложкой кусок пирожного и опустил в рот, закрыв глаза. Серо-бурая пустыня тут же превратилась в берег моря и пальмы.

…Их тела изгибались. Их бедра касались друг друга. Ее ноги были разведены и чуть согнуты в коленях, а его тело то и дело, пружиня, касалось нижней части ее живота, где еще оставалась полоска ткани, испуганно вздернутая кверху. Потом он обхватил ее талию и сильно согнул. Она вскрикнула, запрокинула на него одну ногу и тут же оттолкнула, схватив за руку. В свете прожекторов дискотеки сверкнули два золотистых сердечка в ее пупке и кольцо-серьга в его ухе. Они снова сомкнулись, только теперь он был сзади, двигая бедрами и спиной в такт с ней. Музыка ускорялась и неистовствовала. Казалось, что еще несколько аккордов – и кожа на барабанах лопнет от напряжения.

Раздалось громкое «олла».

Тореро с Дианой продолжали танцевать, а он тогда встал и незаметно вышел. У него не было больше сил смотреть на это. На эти смуглые руки тореро, которым отдавалась его амазонка. На этот испанский танец, в котором все движения напоминали пронзительную страсть…

Валентин скрипнул зубами, открыл глаза и, отвернувшись от влюбленной парочки, уставился на автостраду, которая черной стрелой уходила вдаль до горизонта и, казалось, вот-вот проткнет небо. «Почему еда практически никогда не бывает голубого цвета? Может быть, специально для того, чтобы в голодный год не сойти с ума, глядя на небо?» – подумал Валентин и, быстро покончив с остатками пирожного, направился в туалет. Долго мыл руки, шею и лицо, разглядывая в зеркале опухшие глаза с красными паутинками капилляров на белках. Да, скорее бы приехать, а то от усталости можно рехнуться!

Он вытащил из кармана платок, чтобы вытереть лицо, и услышал, как что-то ударилось о кафель на полу. Серьга с рубином лежала на сером квадрате, как кроваво-золотистая капля.

… В тот злополучный вечер на дискотеке он не просто ушел, а сбежал. Не оглядываясь. Ему было на все наплевать. Он плохо помнил, что и где еще пил, как добрался до отеля, а очнулся только в номере от стука закрываемой двери, когда Диана вернулась. Уже начинало светать.

Сквозь серую пелену утра он видел, как она сбрасывает с себя одежду, слышал, как она принимает душ, и чувствовал, как она ложится рядом. Все, что произошло дальше, было похоже на жуткий сон.

Молча, скрипя зубами, он набросился на ее тело. Горячее и пахнущее гелем для душа. Неподатливое и сильное. Его губы шептали какой-то бред, а ее были плотно сжаты. Он схватил ее за руки и, подмяв под себя, попытался раздвинуть коленом ноги, но тут же отпустил, как будто обжегся, почувствовав шрам на правом запястье. Диана сильно оттолкнула его, и они оказались на полу. Что-то разбилось. Раздался тихий вскрик, и он увидел, что по ее руке течет кровь.

– Не надо, пожалуйста, не надо… – вдруг заплакала она, прислонившись к стене и прикрываясь простынкой, как смятым щитом, и стараясь, чтобы на ткань не попали красные капли. Африканские косички безжизненно свисали на обнаженные плечи и грудь. – Опять кровь. Не хочу крови.

Он упал перед ней на колени, чувствуя, как слезы бегут у него из глаз, и осторожно взял за руку. Она не сопротивлялась. Порез был незначительный.

– Прости, любимая. Прости меня. Я сейчас позвоню на ресепшн.

– Не надо. Возьми пластырь в чемодане. Рана совсем небольшая. Не надо никого звать. Ничего не надо.

Валентин достал пластырь и принес из ванной полотенце. Вытер дрожащей рукой кровь и заклеил рану, повторяя все это время, как заклинание, только одно слово: «Прости… Прости…»

– Я хочу лечь. Помоги мне, – попросила Диана.

Валентин собрал с пола осколки разбитого бокала, потом набросил рубашку и вышел на балкон. Ветер гнал по темно-синей глади моря смятые гребни волн, а по бледно-голубому небу – обрывки разорванных облаков. «Разве ее совсем-совсем нельзя было склеить?» – вспомнил он слова Дианы, когда она узнала о разбившейся чашке с котами. «Совсем-совсем», – ответил он тогда.

Да, жаль, что не все можно вернуть и склеить заново.

Тоска и отчаяние так сильно сжали его сердце, что перехватило дыхание. За спиной в номере послышался какой-то шум. Он повернулся и сквозь шторы увидел, что Диана одевается.

– Ты куда? – испугался он, открыв дверь балкона.

– Мне надо уехать. Прости.

– Куда уехать?

– Нам надо некоторое время побыть далеко друг от друга. Иначе я не выдержу. – Голос Дианы звучал твердо и уверенно. – Чемодан не беру. Если я не вернусь до конца отпуска, забери его домой, пожалуйста.

Она застегнула сумку и стала вдевать серьги.

У Валентина потемнело в глазах.

– Твой отец сказал, что не дарил тебе эти серьги на день рождения.

Ее руки замерли, потом медленно вынули из ушей золотисто-рубиновые капли.

– Надеюсь, теперь у тебя будет меньше поводов меня ревновать, – Диана повернулась и резко бросила серьги в открытую балконную дверь, затем подхватила сумку и быстро вышла из номера.

Днем он нашел только одну серьгу…

Резкое шипение тормозов вернуло Валентина в реальность и заставило вздрогнуть. Опять грузовики. Он обтер серьгу платком и положил в карман. Кто же все-таки их подарил?

У кафе парковался грузовик. Но не черно-белый, а совсем другой. Это успокаивало. Валентин сел в машину, завел двигатель, чтобы заработал кондиционер, и достал из сумки телефон. Надо позвонить Диане. Он вчера вечером получил от нее сообщение – первое после их ссоры и ее отъезда. В нем она писала, что ездила навещать маму, которая немного приболела. Что сегодня возвращается в Испанию. «Я тебя очень сильно люблю», – заканчивалось сообщение. Он ей сбросил в ответ: «И прощаешь?» – «Конечно, глупый!»

Валентин, улыбнувшись воспоминаниям, набрал знакомые цифры на панели телефона и с волнением стал ждать ответа.

– Ты еще в Толедо? – радостно спросила Диана после приветствия. Она была уже в аэропорту в Барселоне.

– Да, – соврал Валентин. Он хотел сделать ей сюрприз и приехать к ужину, хотя еще вчера собирался заночевать в Толедо, чтобы не гнать целый день. – Приеду, наверное, завтра к обеду. Заночую в дороге.

– Приезжай скорее, я буду тебя ждать. Нам надо о многом поговорить. И не гони, пожалуйста. Обещаешь?

– Обещаю. А как ты доберешься от аэропорта?

– Меня встретят. Я тебя люблю. Береги себя.

– Я тебя тоже.

– Пока, увидимся. Элизабет передавала тебе привет.

– Спасибо.

Связь прервалась.

Элизабет, вдруг усмехнулся Валентин. Как она говорила? Что украшение – это плата за любовь. Прошлую или будущую.

Плата за любовь… Все как в бизнесе!

Подозрение, давно прятавшееся в мозгу, вдруг стало очевидной догадкой. Понятно, кто подарил серьги! Он устало ухмыльнулся, минуту просидел без движения, а потом набрал номер заправки.

В трубке послышался гнусавый голос лысого заправщика.

– Что надо?

Валентин объяснил, что хотел бы узнать что-нибудь про пса.

– Он приходил пару дней назад. Похоже, сильно болеет, зверюга хренова. Отощал весь и еле ходит, – ответил с усмешкой заправщик.

– Вызовите ему врача и накормите, пожалуйста, – сдерживая ярость, вежливо попросил Валентин. – Я через неделю вернусь из отпуска и все оплачу.

– Это же бездомный пес. Зачем ему врач? Все равно подохнет, – заржал на том конце связи гнусавый голос.

– Это мой пес, – заорал Валентин. – Понял, ты… Если с ним что-нибудь случится, я вернусь и взорву всю вашу заправку.

– Да не ори ты, – вдруг сменил тон заправщик. – Пошутить нельзя. Позавчера приезжала красивая девушка, похожая на актрису с испанской фамилией. Как ее там, забыл… Ну, которая еще поет? Она покормила эту зверюгу крекерами с сыром, и когда уезжала, оставила денег на еду и лечение. Так что ты опоздал. Твоего пса уже прибрали к рукам. Гуд бай. Мне пора работать, клиентов полная заправка.

Что-то пробормотав, Валентин откинулся на кресло. Почему с ним сегодня все пытаются неудачно пошутить, когда он еле держится на ногах и ему совсем не до смеха?

Девушка, похожая на испанскую певицу-актрису[12]12
  Дженнифер Лопес


[Закрыть]. Это же Диана! Теплая волна заполнила его сердце. Захотелось тут же обнять ее и поцеловать. Он даже шутливо взвыл от приступа желания. Какая она все-таки молодец! А он болван. Ревнивый и слабый кретин.

Валентин убавил кондиционер, включил скорость и выехал со стоянки придорожного кафе.

«Когда доеду до Барселоны, куплю три белые розы. Не одну алую, как она любит, а три именно белые. Пусть все будет по-новому. Мир не меняется. Можно изменить только себя», – решил он, когда машина вырулила на автостраду и нырнула в горячий воздух над асфальтом. Черным и блестящим, как раскаленная тефлоновая сковорода.

Начались предгорья. Дорога сузилась.

Валентин крепче сжал руль и впился усталыми глазами в разделительные полосы слева. Стрелка спидометра показывала почти двести километров в час.

* * *

– Мама, ты знаешь, мы дочитали роман и вместе плакали над печальным концом. Он (она назвала имя парня) такой хороший и добрый, и так меня понимает. И тоже любит слушать Ричи Блэкмора. Только раннего, когда тот еще играл в группе «Дипп Пёрпл». Ты представляешь? – дочь говорила так громко, что Натали даже отодвинула трубку телефона подальше от уха.

– Я рада, что у тебя появился настоящий друг, – успокаивающе ответила она.

– А еще, – продолжала дочь, – пришла посылка от папы. Джинсы, куча всяких футболок и платье. Джинсы, правда, мне великоваты. Ты же видела, что я похудела.

Натали разговаривала с дочерью, а внутри нее родилось ожидание какой-то потери. Неизбежной и безвозвратной. Как будто часть ее жизни, со всеми радостями и печалями, вкусами и ощущениями, вот-вот станет не ее, а чей-то чужой.

– Мама, а еще я поняла, что человек сам строит свою судьбу. Только сам! Каким бы он ни был и как бы он ни выглядел.

Эти слова, сказанные девочкой-подростком, эти банальные слова, написанные в сотнях книг и произносимые до нее миллионами людей, вдруг глубоко тронули душу Натали. «Сам строит свою судьбу…» – повторила она про себя. Конечно сам, жаль вот только, строители из некоторых совсем никудышные…

В это день Ахмед после ужина опять уехал по делам в Барселону, коротко бросив на прощанье, что вернется завтра или послезавтра. Они мало разговаривали все эти дни, и он ни разу не притронулся к ней. (Что ее вполне устраивало.)

Натали отрыла балкон и разлеглась на широкой кровати. Морской бриз сразу же оказался рядом. Беспокойно качая занавески, он принес гудки далеких кораблей и бесцеремонно проник под складки одежды.

«Человек сам строит свою судьбу…» – всплыли в мозгу слова дочери, и Натали почувствовала, что грусть тоже стоит где-то рядом. Ну уж нет, сказала она себе, резко спрыгнув с кровати. Никакой хандры. Надо переодеться, накинуть легкое платье и пойти опять купаться, как в прошлый раз. Она сняла вечерний наряд, в котором ужинала, и стала надевать купальник. Потом неожиданно отбросила его на кровать и надела только платье. Зачем надевать лишнее, если все равно никого вокруг не будет?

Когда она после купания вышла из воды и увидела незнакомца совсем рядом, то почему-то даже не удивилась. Она быстро вытерлась, надела платье и поспешила к огням отеля, отчетливо слыша его шаги сзади. Не приближающиеся, но и не отступающие. В бар, решила она, сначала взять бокал коньяка, а потом уже решать, что будет дальше.

Мужчина сел на другом конце стойки и заказал виски. Он даже не смотрел в ее сторону, но она чувствовала, что их совсем ничего не разделяет. Как тогда – на рынке. Что он откуда-то все знает о ней. О ее мыслях. О ее желаниях.

Она выпила коньяк несколькими жадными глотками, почувствовав, как он, обжигая, опускается где-то глубоко внутри. Все ниже и ниже.

И вышла.

Узкая тропинка, петлявшая к вершине утеса, в лунном свете была похожа на выложенную белой мозаикой дорожку, окруженную причудливо изогнутыми стволами серебристых сосен. Натали обернулась. Незнакомец поднимался за ней. Его светлый костюм в бледном лунном потоке, казалось, отливал металлическим блеском, как рыцарские доспехи. Верный оруженосец королевы – усмехнулась она, ощутив нарастающее волнение.

Неожиданно он догнал ее и попросил разрешения взять под руку.

– Дальше тропинка идет у самого края обрыва. Это опасно.

У него была сильная и мягкая рука.

Натали молча кивнула в знак согласия, пожалев почему-то, что на ней сегодня не те кружевные стринги, которые она купила недавно.

Остальную часть подъема они так и преодолели. Рядом.

– Смотрите, какая печальная и одинокая сегодня луна, – тихо произнес он, когда они поднялись на смотровую площадку. – Как будто ждет кого-то.

– Да, – ответила Натали и протянула ему губы, чувствуя, как ветер подхватил складки платья, а в душе зазвучала протяжная мелодия, с далеким голосом, похожим на молитву в пустыне.