Текст книги "Маятник Смерти. «Оборотни» Спецназа"

Впрочем, бояться было некогда, поскольку теперь мои мысли занимал вопрос «как такое могло быть»? «Вервольф» снабжался электроэнергией из трех источников – основной и запасной электростанций, расположенных на поверхности земли, и еще одной резервной электростанции на шестом подземном уровне. Первые две немцы взорвали при отступлении. Правда, не до конца – здоровенное железобетонное сооружение пятнадцатиметровой высоты помните? Вот это она, родимая, и есть. Третью ближайшие полвека явно никто не запускал… Откуда ж дровишки, то бишь лихтричество? Видно, у немцев на всякий пожарный еще и четвертый источник имелся, какой-нибудь аккумуляторный отсек, как на подлодке, или нечто подобное. С другой стороны, а чему тут, собственно, удивляться: между выключением основной станции и включением резервного источника питания свет в бункере должен же быть? Вопрос в другом: что ж это за аккумуляторы такие волшебные, если в них и через шестьдесят лет еще остаточный заряд оставался?! Не перестаете вы меня удивлять, господа немцы, у вас тут прямо какие-то «энерджайзер» с «дураселом» в одном флаконе, понимаешь!

На этом инцидент, в общем-то, можно было бы считать исчерпанным, да не тут-то было: мной уже овладела та неукротимая жажда бурной деятельности, что совсем недавно подвигла на все эти приключения. Остановить меня теперь было почти невозможно. Пулей разве что. Впрочем, кое-кто, помнится, уже пытался…

Спуск на следующий уровень занял рекордно малое время: уже минут через пять я утвердился ногами на бетонном, покрытом звукопоглощающим покрытием полу шестого яруса. Осматривать лаборатории пока не стал: меня всецело занимала новая идея, определить которую можно было бы тремя словами: «а что, если?».

«А что, если?» обнаружилось за внушительной металлической дверью с не менее внушительной трафаретной надписью «машинное отделение: входить только дежурной смене». Невзирая на строгое предупреждение, я вошел и огляделся. Ага, самое оно – огромное помещение напоминало трюмы воспетого Джеймсом Камероном «Титаника». Три стационарных дизеля, каждый на массивном бетонном основании, толстенные жгуты экранированных кабелей под низким потолком, резервуары с топливом и, что мне особенно понравилось, – целый ряд двадцатилитровых канистр вдоль одной из стен. Вспоминая все известные мне факты об устойчивости отдельных фракций перегонки нефти к длительному сохранению в закрытом пространстве, я прошел в глубину машинного отделения резервной электростанции. Идея моя, в общем-то, была достаточно глупа, однако попробовать стоило – а вдруг получится? Батарейки, опять же, сэкономлю, а они нынче недешевы.

Дизельная установка при ближайшем рассмотрении оказалась простой, как сибирский валенок. Заливаешь солярку в двухсотлитровый бак, запускаешь – и «да здравствует свет, да скроется тьма!». Испытывая большие сомнения, я подтащил поближе одну из канистр и, залив солярку в бак (судя по запаху – соляра как соляра, даром что столько лет простояла), попробовал завести. И знаете что? С третьей попытки он таки завелся! Затарахтел, да так, что я даже испугался, не обрушатся ли от грохота перекрытия. И почти сразу же засветились лампы под потолком. Сначала еле-еле, бледным желтоватым светом, с трудом пробивающимся сквозь слой пыли; затем немного ярче: силенок у одного дизеля на весь бункер явно не хватало. Ну, это-то как раз не страшно, дело поправимое! Я подошел к распределительному щиту и, подсвечивая фонариком, вгляделся в надписи под пакетами тумблеров-переключателей. Что ж, все понятно, спасибо все той же немецкой педантичности. Первый уровень нам не нужен, второй и третий тоже. И четвертый с пятым туда же, во тьму. А вот два следующих оставим обязательно. Рассуждая подобным образом, я защелкал переключателями, безжалостно отключая питание на всех вышележащих уровнях. Получилось: лампы под потолком загорелись ярче, и теперь я, почти не напрягаясь, мог разглядеть даже самые дальние углы машинного зала. Здорово! Пожалуй, и фонарь выключить можно. Оглянувшись на грохочущий на высоких оборотах дизель, понемногу начинающий заполнять помещение сизым солярным дымом – выхлопная труба, уходящая вверх через перекрытие, начинала ощутимо сочиться дымом. Видимо, взрыв надземных коммуникаций разрушил самый верхний участок вентиляционной шахты. Хмыкнув, я торопливо вышел в коридор и плотно закрыл за собой дверь: вот только угореть мне не хватало для полного комплекта острых ощущений.

Снаружи благодаря звуконепроницаемой двери грохот был почти не слышен, и, что особенно приятно, лампы горели гораздо ярче. Поколебавшись несколько мгновений, я решил все же осмотреть лабораторные помещения, которых здесь было всего три штуки: «блок 1», «блок 2» и отчего-то «блок 2-бис» вместо логически ожидаемого третьего номера. В каждый вела отдельная герметичная дверь с небольшим смотровым окошком и наверняка бронированным стеклом. Двери оказались не заперты, что меня особенно порадовало – видимо, немцы и представить себе не могли, что в их святая святых посмеет проникнуть кто-то со стороны. Например, мало что понимающий майор российской военной разведки…

Зайдя в один из блоков, я осмотрелся, благо света тут было еще больше, нежели в коридоре – видимо, из-за обилия ламп под круглыми матовыми плафонами. Лаборатория как лаборатория, конечно, в том представлении, каким ее видел научный люд середины сороковых. Множество допотопных, но наверняка самых совершенных для своего времени приборов, выкрашенная в стандартный белый цвет сплошь металлическая мебель, многочисленные столы, стойки и шкафчики с папками и прочей научной макулатурой. Во внутренние лабораторные залы вели стеклянные двери с соответствующими надписями, в смысл которых я даже не стал вникать: неинтересно, все равно там абсолютно то же самое, что и здесь. Вот если бы до этого научного архива добрались дедовы современники или их нынешние коллеги, тогда б работа закипела с профессиональной расторопностью и обстоятельностью. А я что? Я ж так, просто случайный любитель.

Несмотря на подобные мысли, в остальные два отсека я тоже зашел, для очистки совести и праздного любопытства ради. Второй блок оказался почти точной копией первого, разве что приборов там стояло поменьше, а размерами они были побольше. Не удивлюсь, если б они оказались какими-нибудь древними вычислительными машинами: внешне вроде похоже, я когда-то на картинке подобные видел. Третий и вовсе был полупустой и использовался, судя по всему, в качестве жилого блока для научного персонала: на вышележащие ярусы их, как я понял, не сильно-то и пускали. Точнее, не выпускали. Тут даже свой пищеблок был и небольшой медицинский отсек. Простые двухъярусные койки, минимум мебели, крохотный конференц-зал с небольшой трибуной и кинопроектором, общий туалет и душ на каждые две-три жилые комнаты… Н-да, похоже, дядюшка Адольф не слишком-то баловал своих яйцеголовых комфортом! Прямо казарма какая-то, особенно в сравнении с весьма далекими от аскетизма покоями самого фюрера.

В таких, расстроенных за судьбу германской ученой элиты, чувствах я и дошел до лестницы. Спустился, попутно удивившись тому, что вниз вел только один лестничный пролет, а не привычные два, и остановился перед последней в моем путешествии дверью. Правда, на сей раз она вообще не была заперта, ни на основной запор, ни на кодовый замок, на месте которого зияло аккуратное прямоугольное отверстие: видимо, не успели установить. А возможно, и не собирались – уж сюда-то, на самый глубокий и секретный уровень, точно никто чужой забраться бы не мог.

Ощущая неожиданно сильное волнение – а вы бы не волновались, стоя на тридцатиметровой глубине в гигантском заброшенном бункере перед дверью, за которой вас могло ждать что угодно – огромное разочарование, жуткая тайна, смертельная опасность?! – я отвалил в сторону противно скрежетнувшую дверь и шагнул через порог…

* * *

Несмотря на реанимированный дизель, исправно гудящий где-то над головой, на самом загадочном ярусе «Вервольфа» было почти совсем темно. Сюда даже не успели провести стационарное освещение. Свет исходил от висящих под низким потолком ламп под простыми металлическими тарелками-абажурами, ответвляющихся прямо от главного питающего кабеля. Пришлось снова зажечь фонарь и осмотреться уже более основательно. «Недокопанный» уровень не был похож ни на один из виденных ранее – здесь не было ни общего коридора, ни отдельных блоков и комнат. Оставшаяся за спиной дверь вела в единственное помещение седьмого яруса – огромный зал с голыми бетонными стенами со следами опалубки и низким, местами не слишком ровным потолком, сквозь который кое-где проглядывали прутья арматуры. Пол и вовсе не был забетонирован – прямо на утрамбованную землю уложили металлические аэродромные плиты, по ребристой поверхности которых змеились десятки электрических кабелей. Возле одной из стен стояло несколько раскладных походных столиков, заваленных пожелтевшими и слежавшимися от времени папками и бумагами; вместо стульев использовались перевернутые металлические контейнеры из-под аппаратуры. Да уж, непривычное в сравнении с предыдущими этажами впечатление. Полный бедлам, одним словом.

Но самым интересным было не это. В центре зала, окруженная мощными, но, увы, не работающими, софитами на штативах и какими-то громоздкими приборами, зияла вырытая прямо в полу аккуратная яма размерами метра четыре на четыре – и еще в полтора глубиной. На дне, точно по центру сего рукотворного котлована, покоилось нечто, надежно укрытое пыльным темно-зеленым брезентом.

Похоже, мое путешествие подошло к логическому завершению…

Глава 8

Спешить теперь уже не имело смысла. Вот он, таинственный «объект», прямо передо мной: спустись вниз – и достанешь. Тем более что аккуратные немцы даже лесенку c низенькими перильцами к краю ямы приставили – ждали меня, видимо, ждали и готовились. Вот и дождались.

Перекурив и кое-как наладив освещение (расставленные по периметру ямы прожектора зажечь так и не удалось, поэтому я просто подтянул поближе один из потолочных кабелей с висящей на проводе лампой), спустился вниз и, почти не волнуясь, сдернул пыльный брезент…

Что ж, чего-то подобного я и ожидал: не такие уж немцы дураки, чтобы не суметь даже просто описать найденный ими предмет. Передо мной, на метр возвышаясь над дном ямы (остальная часть оставалась, надо полагать, под землей), стояло нечто столь сложной – точнее, неописуемой – геометрической формы, передать которую словами я бы все равно не смог. Представьте себе некий многогранник, образованный одними лишь только острыми, но при этом сглаженными и закругленными гранями, сходящимися между собой под острыми же углами. Представили? Вот примерно так и выглядел сей загадочный «предмет-икс». На более понятное описание у меня, скажем прямо, ни таланта, ни воображения не хватало. Но самым главным в нем все-таки была не форма и тем более не размеры, а цвет – абсолютно черный, какой-то бездонный, начисто поглощающий – да что там «поглощающий», правильнее сказать «засасывающий», – в себя любой попавший на поверхность свет. И это, поверьте, вовсе не пустые слова: луч моего фонаря, направленный на одну из боковых граней объекта, просто-напросто исчез, канул без остатка в этой бархатной черной глубине. Нет, я, конечно, видел светопоглощающие материалы, но чтобы так, не оставив после себя ни малейшего блика…

Протянув руку, я легонько коснулся непонятной штуковины кончиками пальцев, затем, осмелев, провел по идеально гладкой поверхности ладонью. Ощущения были странными: на ощупь она оказалась и не холодной, и не теплой; точнее, и холодной, и теплой одновременно. Никакой, одним словом! Действительно, странное ощущение…

Я осторожно постучал по неведомому материалу согнутым пальцем – звук получился короткий и глухой, словно стучишь по монолитному камню или толстому, не в один десяток сантиметров, броневому листу. Неизвестно зачем, вытащил из кармана зажигалку, зажег и поднес к поверхности – с тем же, что и раньше, результатом, разумеется. Черный омут с удовольствием поглотил и этот крохотный источник света. Я приблизил руку вплотную. Огонек равнодушно лизнул темную поверхность, не заставив ее даже запотеть. А ведь над головой тридцать метров и тысячи тонн бетона, десятилетиями конденсирующего подземный холод: по идее, здесь, на самом нижнем уровне, должно быть весьма прохладно. Впрочем, стоит ли тут хоть чему-то удивляться? Насколько я помнил содержание рапортов немецких экспериментаторов, им так и не удалось взять образец «объекта» для исследования: его материал оказался не по зубам ни победитовым сверлам, ни ацетиленовым резакам, ни пилам с алмазным напылением. А лазеров у них, я так понимаю, не было. Впрочем, эффективность сего технического новшества в данном конкретном случае тоже вызывала у меня определенные сомнения.

Продолжая созерцать таинственный многогранник, я – по-моему, впервые с момента своего появления на территории «Вервольфа» – всерьез задумался. Две трети моего плана выполнены, и, насколько могу судить, достаточно успешно. Мне удалось не только оторваться от преследователей и добраться до гитлеровской ставки целым и невредимым, но и спуститься на самый засекреченный ее уровень, прикоснувшись к той Тайне, из-за которой вся эта каша заварилась. Но вот дальше-то что? Ну, стою я в полуметре от этой самой «загадочной тайны», смотрю на нее задумчиво – и…

И что дальше-то, собственно?!

Я отошел к стене ямы, оперся на почти вертикальный земляной скос и снова закурил. Н-да, вот это и называется «приехали»… Хотя, а чего я, в принципе, ожидал? Искал бы я какой-нибудь клад, да хоть то же пресловутое «золото Рейха» или Янтарную комнату, тогда понятно: пришел, увидел, разбогател, налоги заплатил, и спи себе спокойно. По крайней мере, до тех пор, пока до тебя ушлые ребята с бритыми головами и сомнительной репутацией не доберутся. А мне-то что теперь делать полагается? Рано или поздно все равно придется вылезти на поверхность, от голода, например – и что дальше? Сдаться оппонентам? Смысла нет: ход вниз я им покажу, никуда не денусь, а после этого жизнь моя, сами понимаете, дешевле потемневшего пфеннига, что вон под ногами валяется, стоить будет. К своим прорываться, плыть в родной «Аквариум» с повинной? Может, это и выход, только второй раз мне так с дорогой, боюсь, не повезет. Даже несмотря на все мои неслабые диверсионно-спецназовские способности.

Да, дед, удружил внучку! Хотя ты-то меня как раз честно предупреждал и об осторожности, и вообще. Эх, ладно… Кстати, о дедовых предупреждениях: где ж то самое обещанное «психологическое давление»? А то скучно как-то… Подавил бы кто на психику, что ли, все веселее будет. Потому что…

Довести эту мысль до конца мне не удалось, ибо, наверное, не зря когда-то очень давно уже было сказано «не искушай»: в следующее мгновение под черепной коробкой словно что-то взорвалось. Нестерпимо, до тошноты, закружилась голова, и я, как ни стыдно это признавать, просто потерял сознание, медленно съехав по земляной стенке на пол…

Очнулся, как ни странно, почти сразу же и без малейших последствий: ни головной боли, ни тошноты. Глаза, правда, сразу открывать не стал. Профессиональная привычка – враг не должен знать, в сознании ты или все еще плаваешь в эфемерном океане счастливого неведения. Впрочем, мог бы этого и не делать – никто за мной не следил. В привычном понимании этого слова, как оказалось. Поскольку, стоило только мне открыть глаза, как я услышал голос!

В первый момент, естественно, ничего не понял. И даже больше – решил, что сошел с ума: я много чего повидал и испытал на своем веку, но вот бесплотные голоса, звучащие прямо в голове, знаете ли, меня пока еще не тревожили ни разу. Печально, если так – свихнувшийся спецназер, носящийся по подземным казематам старого гитлеровского бункера, немало посмешит преследователей. Или станет им неприятным сюрпризом, если доберется до набитого оружием и боеприпасами склада. Армейскую страшилку о «Черном Дембеле» помните? Похоже, у меня есть прекрасный шанс стать новой легендой, эдаким «Черным Спецназовцем», и пополнить стрижавскую антологию ужасно таинственных и жутко страшных историй, связанных с «Вервольфом».

Однако уже в следующее мгновение я все-таки отогнал мысли о сумасшествии на второй план, вслушиваясь в то, что говорил невидимый и бесплотный собеседник (если вы заметили, мне в этой истории вообще поразительно везет на невидимых собеседников; правда, прошлый из них бесплотным уж точно не был). Непроизнесенные вслух слова звучали в моем сознании с непривычной для вербального[3]3
  Вербальный (verbalis) – словесный, произносимый вслух; здесь: общение посредством органов речи.


[Закрыть] общения четкостью и ясностью:

– Приветствую тебя, человек!

Я промолчал. В данной ситуации это было, пожалуй, лучшее, что я мог сделать. Невежливо, конечно, но посмотрю, как вы себя поведете, когда в вашей голове вдруг появится нежданный собеседник!

А в сознании уже сформировалась следующая наведенная извне фраза.

– Не бойся, с твоей психикой все в порядке. Просто вы, люди, еще не научились пользоваться телепатической связью. У вас это еще впереди. Ты что-то хочешь спросить? – проявляя чудеса проницательности, добавил голос.

Ха, умей я копаться в чужих мыслях, я б тоже проявлял подобные чудеса!

– Ты совершенно прав, – немедленно отреагировал тот. – Но для общения со мной тебе не нужны никакие особые способности. Просто беседуй мысленно, а не речью. И не стесняйся, тем более что я, увы, не человек, а всего лишь высокоорганизованная машина.

– Кто? – не нашелся сказать ничего лучшего я. – То есть я хотел сказать: кто вы? И где вы?

– Я – Посланник, высокоорганизованный самообучающийся модуль памяти. – Видимо, уловив в моих мыслях непонимание, он сделал вторую попытку. – Своего рода матрица, полностью автономный слепок сознания создавших меня людей. А нахожусь я прямо перед тобой… как ты, я вижу, и сам догадался, – опережая мою мысль, закончил голос.

И тут же продолжил не то по собственной инициативе, не то вновь опередив мой еще не сформировавшийся в сознании вопрос:

– Меня создали и оставили здесь ваши предшественники, люди Первой Цивилизации; те, кому принадлежала Земля многие сотни тысяч лет назад. Моя задача предупредить вас о приближающейся опасности, причиной которой стали, увы, сами мои создатели.

– Почему именно меня? – почти перебив его, спросил (точнее, подумал – разговаривать мысленно было весьма непривычно) я. – Здесь ведь и до меня были люди?

– Да, были, однако их сознание оказалось не готово воспринять мою информацию и мне пришлось… – голос замялся, словно подбирая подходящее слово. – Сделать так, чтобы они ушли. Вмешаться в их сознание, управлять поступками и помыслами, не причиняя, впрочем, необратимого вреда психической сфере.

– Ага, – по привычке вслух пробормотал я. – Читал, читал…

– Верно, – согласился со мной собеседник. – Я нашел сведения об известных тебе фактах во время сканирования мозга. Сожалею, что тебе пришлось при этом потерять сознание, однако это была обязательная процедура. Я должен был убедиться, что ваш уровень развития достаточен для выполнения задания. Ваша цивилизация и ваш уровень знаний отвечает заданным моей программой требованиям. Уровень тех, кто впервые обнаружил меня, был слишком низок и примитивен для понимания моей сути.

– Спасибо, – автоматически ответил я, все еще пытаясь приноровиться к этой самой невербальной манере общения. Получалось плоховато – разницы между собственно мыслями и сформированными фразами я по-прежнему не видел:

– Вы просто выгнали их?

– Да, можно сказать и так. Впрочем, свое задание они выполнили, иначе нам было бы проблематично общаться. Кстати, ты хорошо меня понимаешь? Я стараюсь использовать только те понятия, словесные и мысленные формы, которые обнаружил в твоем сознании. Возможно, мне стоит использовать более интенсивное наведение?

– Да нет, все в порядке! – поспешно ответил я.

Что он понимает под «наведением» я не знал, но звучало это как-то зловеще. Сейчас как «наведет» посильнее, так я снова, глядишь, сознание потеряю – в этот момент мне отчего-то вспомнился фильм «Люди в черном» и главный герой с «мозговой сверкалкой-мешалкой» в руках. К счастью, верный каким-то своим этическим принципам, голос на это внимания не обратил. Или, скорее, сделал вид, что не обратил.

– Тогда хорошо. Прежде чем исполнить свое задание и передать Послание (не знаю почему, но я был твердо уверен, что он произнес это слово именно так, с большой буквы), я хотел бы ответить на твои вопросы. У тебя ведь есть как минимум два вопроса, на которые хотелось бы получить ответы. Ответ еще на один ты, я полагаю, уже получил.

Я кивнул и тут же усмехнулся: интересно, этот типично человеческий жест согласия имеет какой-то аналог в мыслительной сфере? Впрочем, неважно, собеседник меня, похоже, и так понял. А насчет третьего вопроса он прав: спрашивать о том, кто его сюда поместил, зачем и каким образом, я уже не собирался. В общих чертах и так понятно, а подробности, если таковые будут, узнаю чуть позже. Но вот кое-какие детали, связанные с «Вервольфом», точнее, с тем местом, где он был построен, меня действительно интересовали. Подумал так и снова усмехнулся, на сей раз уже мысленно: интересное все-таки создание – человек. Только что я узнал нечто такое, в сравнении с чем все мои прошлые предположения о сути и сущности творящихся здесь загадочных явлений – детский лепет против трехчасового доклада по квантовой физике где-нибудь в Академии наук. Нет, я, конечно же, подозревал, что разгадка вполне может оказаться неожиданной, выходящей далеко за рамки общепринятых догм и стандартов, но…

Но вот только что рухнуло, рассыпалось пылью все мое мировоззрение в том виде, в каком его принимает и понимает подавляющее большинство живущих ныне людей. Впору впасть в какой-нибудь там транс, апатично забиться в угол или на крайний случай напиться до беспамятства – ан нет! Меня, как оказалось, по-прежнему интересуют еще какие-то ответы на какие-то вопросы, во как! Непостижим человек, непостижим и бесконечен, как и вся Вселенная в целом….

Это только на бумаге подобные размышления выглядят долгими, а на самом-то деле все едва ли заняло даже несколько секунд. Подумалось, мелькнуло где-то там, в таинственных закоулках сознания, скользнуло нервным импульсом от нейрона к нейрону – вот вроде и все. Но и не забылось…

Как не осталось и незамеченным.

– Да, ты прав. Наблюдать за мыслительным процессом разумного человеческого существа – истинное наслаждение для того, кто является лишь его жалким подобием, примитивным слепком с живого разума! – в эфемерном голосе Посланника даже появилось нечто, отдаленно напоминающее эмоции.

Я очень завидую людям. Все, что есть у меня, это заложенная на уровне молекулярных связей программа; воспоминания тех, кто давным-давно создал меня, да крохотные крупицы информации о вашей цивилизации, полученные при сканировании разума попадавших в пределы моего телепатического поля людей. Все остальное – лишь бесконечное ожидание и безуспешные попытки развития в некое подобие самостоятельной личности. Впрочем, простите, вам вряд ли интересны мои скорбные сентенции…

«Ух, ничего себе! – не сдержался я. – Если он использует только мои понятия и – как там он их назвал, «мысленные образы»? – это что, значит, у меня такой словарный запас?! «Скорбные сентенции», понимаешь! Вот уж не думал, что такие умные слова знаю…» Впрочем, «автономный модуль» и на сей раз вежливо смолчал – не удивлюсь, если его логические цепи просто решили не ставить меня в неудобное положение. И вернулся к прежней теме:

– Тебя интересуют две вещи: почему рассказы побывавших здесь расходятся в описании бункера, точнее, количества его подземных уровней, правильно? – Мог бы и не спрашивать – копаясь-то в мозгах. – И что это за место? Попробую объяснить.

И он действительно объяснил…

Не стану утомлять вас подробным описанием нашей «беседы», лучше перескажу все, что узнал, своими словами. А узнал я немало…

Оказалось (ну не сомневаться же, в самом деле, в его словах: здесь, глубоко под землей, в компании с бестелесным Посланником давно сгинувшей цивилизации вопрос об искренности и взаимном доверии отпал как-то сам собой. Особенно учитывая, каким именно способом мы общались), что место для постройки «Вервольфа»… тьфу ты, дался мне этот волк! – для размещения древнего артефакта было выбрано отнюдь не случайно. Более чем не случайно.

Из звучавшего в моем сознании рассказа выходило, что все миры во Вселенной построены одинаково. У каждого из них, будь то планета, солнечная система или целая галактика, обязательно есть точная копия – «параллель», как назвал это мой собеседник – отсюда, как я понимаю, и пошло привычное нам понятие «параллельные миры». Только в этом случае вся система в целом может сохранить стабильность: расположенные в двух разных пространственно-временных континуумах миры-близнецы уравновешивают друг друга, словно два противовеса, две одинаковые чаши исполинских весов. Если же одна «чаша» вдруг перевесит, то во Вселенной станет одним миром меньше. Точнее, одной парой миров…

В то же время параллельные миры имеют, против всем известной и неоднократно доказанной теоремы о непересекающихся прямых, и некие общие точки. Места, в которых перекрещиваются их собственные реальности и через которые можно перейти из одного мира в другой. Причем места эти ни в коей мере не нарушают равновесия всей системы: наоборот, являясь своего рода предохранительными клапанами (лучшей аналогии я подобрать не сумел), способствуют его поддержанию. И если в одном из миров произойдет нечто экстраординарное, его зеркальная копия-отражение постарается скомпенсировать или хотя бы частично погасить возникшее возмущение. Образно говоря, когда плохо одному из близнецов, второй это тоже чувствует, в меньшей степени, конечно же, и пытается помочь… Вот в таком милом местечке и расположили свое говорящее послание наши далекие-предалекие предки.

Теперь понятно, что здесь за чудеса творились? В одном из двух миров, который я условно определил как «не-наша-Земля», винницкая Ставка Гитлера была простеньким одноэтажным сооружением – стимула копать целых семь уровней у немцев не было: артефакт-то находился в другом мире («почему?» я в тот момент еще не знал). Зато здесь, в нашем мире, был весь комплект: и таинственный «предмет-икс», и семь подземных уровней. И хотя война в обоих мирах началась и закончилась одинаково – гитлеровская Германия капитулировала, а «Вервольф» взорвали, – но последствия взрыва, естественно, не могли в точности совпадать. Параллельные миры только в целом повторяют судьбу друг друга, а в незначительных деталях возможны расхождения – ай да дед у меня, побывал, оказывается, в параллельном мире и даже не заметил! Это к вопросу о «двигающихся» бетонных глыбах, исчезающих знаках на окрестных камнях и прочих таинственностях сего места.

На этом в нашей познавательной беседе возникла пауза, о которой я, пожалуй, расскажу немного подробнее, поскольку то, что я вам уже описал, как оказалось, было лишь вершиной айсберга, малой толикой того, что мне еще только предстояло узнать…

К тому времени, когда мой многогранный собеседник счел себя ответившим на оба моих вопроса, я уже достаточно поднаторел в телепатическом общении и даже успел расплатиться за это несильной, но стойкой головной болью – с непривычки, надо полагать. Подтащив один из контейнеров поближе к стене, я уселся на него и, опершись спиной о холодный и шершавый бетон, с удовольствием вытянул ноги. Смысла и дальше стоять в яме рядом с «высокоорганизованным модулем» не было. При обоюдном желании мы могли бы общаться с ним и находясь в нескольких десятках метров друг от друга. Правда, на поверхности телепатическое воздействие резко ослабевало, постепенно сходя на нет: «рассеивалось», как он мне объяснил. Здесь же, на глубине, в окружении железобетона и многометровой толщи земли, его плотность была максимальной. Отражаясь от стен, телепатическая энергия, вполне в соответствии с законами классической физики, концентрировалась во внутренних помещениях бункера.

Данная мне «психическая передышка» продлилась минуты три – я даже перекурить не успел.

– Мне очень жаль, что я утомил тебя своим общением, но нам необходимо торопиться. Времени осталось не так много, а я еще даже не передал Послание.

– Торопиться? – удивленно подумал я. – Почему? Разве у нас мало времени? – я представил, сколько лет Посланник ждал этого разговора, и мне даже стало смешно.

– Мне казалось, время у нас как раз есть?

– Скоро откроется путь в другой мир. Я не способен управлять этим процессом, он абсолютно спонтанен, могу лишь ощутить, когда именно это произойдет.

– А я-то тут при чем? – спросил, а у самого как-то неприятно екнуло в груди: ой, не к добру это! Сейчас наверняка какая-нибудь пакость случится, уж я-то в такие моменты редко ошибаюсь. И точно.

– Тебе придется покинуть это место… и свой мир. Когда получишь Послание, поймешь, почему.

– А сейчас что, не пойму? – внутренне похолодев, осведомился я.

– Боюсь, что нет. Сначала я передам тебе его… и попрощаюсь. От тебя слишком многое будет зависеть. Ты должен сам понять и принять решение, – голос стал не то донельзя расстроенным, не то очень торжественным.

Что-то мне это нравится все меньше и меньше: недоговаривает он что-то, ох, недоговаривает.

– Верно, – почти что с человеческой тоской (та-а-ак, сейчас, кажется, начнется!) ответил голос. – Я всего лишь машина, очень совершенная, самообучающаяся, с развитым интеллектом, но – машина. Все, что мог, я уже сказал, остальное заблокировано программой. Осталось последнее: передать Послание и прекратить функционирование.

– Что?!

– Таковы были условия тех, кто создал меня: подготовить избранного реципиента психологически, передать Послание – и самоуничтожиться.

– Но почему?! – с совершенно искренним непониманием «выкрикнул» я в ответ.

– У вас, у вашей цивилизации – свой путь. Вы не должны повторить ничьих ошибок, тем более таких ошибок. – Интонация, с которой были произнесены последние два слова, мне уж совсем не понравилась.

– И что? – все-таки переспросил я, хотя искорка понимания уже сверкнула в сознании. Сильно сверкнула.

– Во мне, в моей памяти, осталась вся информация о прошлой цивилизации, ее технологиях и достижениях. Очень опасная информация, особенно для того уровня развития, на котором сейчас находитесь вы. У вас свой путь, – снова повторил он. Если бы мы говорили вслух, последняя фраза наверняка была бы произнесена шепотом.