Текст книги "Воля павших"

…Аркашка, сидя за столом, хлебал щи из здоровенной миски. Хлебал неспешно, напоказ, что никого не боится – но заряженное картечью охотничье ружье (разрешенное!) лежало рядом на лавке.

Сцыпину было тревожно. Куда-то пропали городские сопляки, за которыми он специально ездил в Виард Хоран, чтобы их руками сорвать сделку со Степаньшиным – в надежде срубить бумагу на торговле с горцами. Если попали в руки данванов – по головке не погладят, хоть он и выдал, не задумываясь, прибывших к нему (как и рассчитывал!) гостей.

В окно постучали – размеренно и негромко. Аркашка поднял голову – и схватился за ружье, схватился, как за последнюю свою надежду… да так оно и было на самом деле!

Гоймир выстрелил прямо через окно – выстрелил не из ППШ, а из ТТ через прозрачное, как родник, привозное с юга данванское стекло. Мягкая пуля 7,62 мм пришлась Аркашке в правое плечо, развернула вокруг себя и бросила через лавку, в угол. Ружье загремело по чисто выскобленным доскам пола. Плечо, рука, часть груди разом онемели. Подвывая, Сцыпин зажал ладонью рану, поднял голову – и увидел бешеные, широко поставленные светлые глаза невесть когда успевшего войти горца – золотистыми искрами в них горел гнев.

– Сидеть, – услышал Аркашка, и этот голос парализовал его намертво, как заклятье.

– Ы-ы-ы-ы-ыиии… сижу-у… сижу-у… – садящимся, скулящим, каким-то юродствующим от страха и боли голосом простонал Аркашка, зажимая плечо. Жена с дочерью и сыном, выскочившие в горницу, сжались у двери. Мельком скользнув по ним взглядом, Гоймир мягко, бесшумно подошел к столу. – Стало, вот тут ты наших-то принимал, гнусь болотная?

– Ы-ы-и… за ни-им… за ни-им… – Аркашка корчился в углу, рука висела плетью, кровь капала на пол, собираясь в черную лужицу.

– Много ли взял за них? – спросил Гоймир, шагая обратно и не сводя глаз с Аркашки, вжавшегося в стену. И того вдруг прорвало:

– Гоймир! Не надо! Христом-богом! Не надо! Не хотел! Заставили! Грозили! Семья! Детишки! – стуча коленками по полу, с искаженным лицом Аркашка бросился к Гоймиру, ткнулся в мягкие сапоги, начал целовать их – истово, словно икону. – Гоймир! Не надо! Не убивай! Родненький! Матерью твоей! Не надо! – Он поглядел на горца снизу вверх со смертельным ужасом и сумасшедшей надеждой в плачущих глазах, кривя мокрый рот. Увидел там что-то такое – в этом сером, с золотыми искрами – и завыл бессмысленно, цепляясь здоровой рукой то за штанины, то за мохнатые ножны меча, то за сапоги, то за руки Гоймира, которые тот отдергивал с гадливой гримасой на лице: – Не! Не! Не-е-е! Я! Меня! Ы-а-а-а! bl-a-a-а… до!!!

Животный страх пленкой остывал в его глазах, неотрывно глядящих на единственного настоящего бога, в которого сейчас верил Сцыпин – на Гоймира.

– Ты, вижу, трясешься – тебе та же смерть, что Брячко. будет, – размеренно сказал Гоймир. – Не трясись. Что за радость труса мучить – от него в последний час смердит стократ больше, чем по жизни… Я тебя быстро сведу, перевет. Молись богу своему.

Рывком подняв икающего и пускающего слюни Аркашку, Гоймир страшным ударом всадил камас ему в живот и рванул лезвие, распарывая внутренности. Толкая Сцыпина перед собой, подвел к двери – тот смотрел бессмысленно и умоляюще, словно еще на что-то надеялся, и молчал. Потом вновь повернул лезвие и вогнал его изогнутый конец за ребра, в сердце.

И выбросил Аркашку наружу с крыльца.

– Душу твою Кащею без возврата, – тихо сказал он, делая шаг назад.

По рукам мальчишки текла кровь.

Кто-то потянул его за подол. Гоймир повернулся – это оказался пятилетний сын Аркашки. Жена его и дочь лежали у дверей воющей кучей тряпья.

– Зачем ты убил папу? – требовательно и без слез спросил ребенок, пристально глядя в глаза горца – своими, такими же серыми.

Гоймир встал на одно колено и провел ладонью по светлым, тоже как у него самого, волосам ребенка, пачкая их кровью. Потом рукоятью вперед протянул камас ему.

– Бери. В мужской возраст войдешь – убьешь меня. Пусть оно так будет – расти будешь с мужской думкой за месть. Живи той думой – все лучше, чем как твой отец, ложью да молитвой. Будем живы – сыщи меня, коли почуешь, что вдосталь сил да умения скопил. Одно – не торопись, потому как я не сжалюсь… да и не медли, потому как без чести – старика вбить.

Обеими руками мальчик взял камас – их потянуло вниз стальной тяжестью, но ребенок удержал оружие и серьезно кивнул:

– Хорошо. Я убью тебя, когда вырасту. Я тебя обязательно убью.

– Санька! – завыла женщина, протягивая руку с пола. – Ты что говоришь?!

– Смолкни, дура, – сказал Гоймир, не поворачивая головы. – Станется – вырастет он не таким выб…ком, как муж твой. Станется – начнет нас убивать, но не предаст никого за столом своим, как гостя принимая, через хлеб ему в глаза глядя, подле Огня печного сидя! Смолкни и не смей в его путь встревать!..

…– Убил?

Спросил это только Гостимир. Олег стоял, где стоял, по-прежнему молча". Йерикка смотрел куда-то в угол.

Вошедший Гоймир сел к столу, нашарил, глядя под ноги, в миске огурец, захрустел. Невнятно сказал:

– Зарезал… Да что… не вернешь ни деда Семика, ни Брячко… В толк возьми! – Он плюнул огрызок обратно в рассол и поднял голову: – То ведь меня да Вольга, то нас должны были убить! Мы-то в обратную пошли, а…

– Ты не о том думаешь, – откликнулся вдруг Йерикка. – Они вторглись на наши земли. Целой воинской частью, нагло. – Рыжий горец обвел всех своих товарищей холодным взглядом. – Это уже не зерно потравленное! Это нам в лицо плевок почище убитых в Трех Дубах, почище Ломка! Потому я предлагаю по возвращении собрать ребят и обсудить ответные меры.

– Набег? – во взгляде Гоймира появилась осмысленная злость, похожая на голубой огонек.

– Конечно, – кивнул Йерикка, и Олег впервые увидел, что такое «зловещая улыбка», – раньше он эти слова считал выдумкой писателей. – И если кто-то решил, что мы теперь вроде тряпки при входе – то скоро он убедится в обратном. Так как, водитель?

Гоймир улыбнулся в ответ. Или просто оскалился.

ИНТЕРЛЮДИЯ
«БАЛЛАДА О НЕНАВИСТИ[32]32
  Стихи В.Высоцкого.


[Закрыть]»

 
Торопись! Тощий гриф над страною кружит!
Лес – обитель твою – по весне навестит!
Слышишь? Гулко земля под ногами дрожит!
Видишь? Плотный туман над ползши лежит!
Это росы вскипают от ненависти!
 
 
Ненависть – в почках набухших томится!
Ненависть – в нас затаенно бурлит!
Ненависть потом сквозь кожу сочится,
Головы наши палит.
 
 
Погляди! Что за рыжие пятна в реке?!
Зло решило порядок в стране навести…
Рукоятка меча холодеет в руке,
И отчаянье бьется, как птица в виске,
И заходится сердце от ненависти!
 
 
Ненависть – юным уродует лица!
Ненависть – просится из берегов!
Ненависть жаждет и хочет напиться
Черною кровью врагов.
 
 
Да! Нас ненависть в плен захватила сейчас!
Но не злоба нас будет из плена вести…
Не слепая, не черная ненависть в нас!
Свежий ветер нам высушит слезы у глаз
Справедливой и подлинной ненависти!
 
 
Ненависть пей! Переполнена чаша!
Ненависть требует выхода, ждет!
Но справедливая ненависть наша
Рядом с любовью живет!
 

* * *

Олег лежал на лавке, забросив руки под голову и мрачно глядя в окно с распахнутыми ставнями. На Вересковую Долину наползала вторая за сутки туча, обещавшая потрясающий ливень. Что вполне соответствовало настроению мальчика. Только внутри него бушевала настоящая гроза.

Олег был обижен.

Нет, он понимал, что Гоймир – водитель племенной молодежи – соберет на совет человек пять-шесть, не больше. Никаких прав там присутствовать у Олега не было. И все-таки…

«И все-таки, черт побери, – Олег зло завозился на лавке, – Гоймир примчался к кому?! К Йерикке, Гостимиру – и ко мне! Черт, черт, черт побери! – повторил он. – Мог бы и разрешить…»

Мысли перескочили на другое. Он как раз вернулся «домой» и собирался бежать в школу (вот интересно, кто занес сюда это словечко?!), когда влетел Гоймир с бешеными глазами и косноязычно от спешки и злости сообщил, что прискакал нарочный от Степаньшина… Гоймир даже позвать не успел – Олег рванул из комнаты, на ходу влезая в ремни: «Скачем!»

Олег ощутил нервный озноб. А ведь, как ни крути – Гоймир прав. Убить должны были их двоих. Он перевел дыхание, вспоминая, что осталось от Брячислава – обугленные кости с остатками скрученных черных мышц. Ему, Олегу, на тех тинэйджеров из Трех Дубов молиться нужно, как на икону!

Страх – запоздалый и резкий – внезапно нахлынул все сметающей лавиной. Олег во всей отчетливости понял, что здесь, в этих холодных и равнодушных местах, смерть ходит под ручку с каждым. И с ним, Олегом Марычевым, Вольгом Марычем… Несколько секунд мальчишкой владел страх – ну, еще смешанный с желанием как можно скорее испариться из этого мира. Домой, и что ему за дело до совета, на котором обсуждают планы мести – еще одного витка круговорота крови в природе…

…Ремень меча вдруг лопнул со щелчком, похожим на щелчок кнута, и тяжелое оружие, на лету выскальзывая из ножен, упало на колени подскочившего Олега. Он подхватил меч у пола и задержал в руке.

– Прости, – вырвалось у него. – Это так… типа нервы. Слово!..

…Он как раз заканчивал чинить ремень, когда в дверь застучали.

– Войдите, – вертанувшись на лавке, откликнулся Олег.

Вошел смущенный Гоймир. Он смотрел на Олега исподлобья, склонив голову к плечу, – и чем-то напоминал нашкодившего щенка.

– Разрешишь ли? – неловко спросил он.

Олег ткнул – не без злорадства – на табурет, а сам встал, отошел к окну и устроился у подоконника.

– Я понимаю, – вздохнул Гоймир. – Не злился бы ты, Вольг – право слово, не надо. Когда б можно было – первым бы тебя кликнул, слово вот!

Самое странное, что утихшая было обида при словах Гоймира вновь вспыхнула, как пожар в торфянике. Олег махом оседлал подоконник, уставился наружу…

– Ха! А ты думаешь, мне интересно слушать, о чем вы базарили?!

– Да не гони ты… – покачал головой Гоймир. Но Олег в самом деле «погнал» в земном смысле этого слова:

– О чем вы там могли договариваться?! Пара налетов на деревни… тьфу ты, блин с икрой, веси!.. все население которых виновато, что у них стоят вражеские гарнизоны?! Да знаешь, где я видал эти ваши набеги?! В гробу в белых тапочках, чеченцы, зас…ные! Я тут остался, чтобы что?! Чтобы воевать (сорвавшиеся слова больше всего удивили самого Олега), а не по ночам на крестьянах отыгрываться! Вы вон давайте найдите тех, кто наших убил – слабо, эй?!

– Нет твоей правды, Вольг, – терпеливо сказал Гоймир, – и не знаешь ты, о чем говоришь…

– Да ну на фиг! Все я знаю и понимаю! Прямо скажи: «Мальчик, ты нам не в кассу!» – Я и это пойму! А не хочешь говорить прямо – стрэбай видсэля, как говорят наши братья-украинцы! Ну, вали отсюда, чего ждешь?!

– Что кричишь, что дуешься, как лягва на коче?! – не выдержал и Гоймир, вскакивая и краснея. – Не тебя одного не кликали! Ты уж наособицу встал, не яснит мне что-то?! Тут полторы ста таких, как ты – один в один!

– А прилупил ко мне!.. – Олег с ужасом осознал, что ляпнул, осекся. Вот так, от нескольких слов, и рухнет сейчас только-только зародившаяся дружба…

Гоймир втянул воздух – так, что только свист пошел по комнате:

– Потому к тебе, что друг ты мне, – открыто сказал он. – Не знал я, не думал, что за дружбу можно особицы себе стребовать. Недобро то. Недобро то, и коли ты так хочешь – гуляй стороной, а мы тебя не дожидаемся!

Они смотрели друг на друга через комнату. Потом Гоймир совсем спокойно продолжил:

– Скажи, что нет твоей правды. Вольг.

– Ага. – Олег устало махнул рукой. – Ты прости, я так глупо обиделся… Это со страху. Я про Брячко думал.

– Ясен день, – просто ответил горец. – А я до тебя скоро так, едва совет кончили. Сказать, что порешили.

– Рассказывай, – Олег указал на лавку. Гоймир присел, на другой конец опустился сам хозяин комнаты.

– Между делом, Йерикка один в один, как и ты, сказал, – заметил Гоймир.

– Йерикка? – удивился Олег. – Да он же этот набег и предложил!

– Да не то думаешь, – отмахнулся Гоймир. – Говорил он – напасть не на веску, а на хрот данванский.

– Ну, это дело! – обрадовался Олег. – А когда?

– Будет день – будет пища, – загадочно ответил Гоймир и неожиданно сморщил нос. – Слушай, есть ли у тебя время свободное?

– Есть, – подумав, ответил Олег.

– Дай что пожевать, – почти умоляюще попросил Гоймир. – Два дня домой нос не казал, а в школе тоже куска не перехватил с этим советом…

– Пошли, – оживился Олег, – чего ж ты сразу не сказал?

– От дома в корчму есть хожу – слышать странно, – усмехнулся Гоймир. – Вот только домой-то я кто знает когда появлюсь. Ночью-то опять дела. Вот тут приходи и ты, коли хочешь… А кто те чеченцы – ты говорил?

Они спустились на кухню нижнего этажа, и по дороге Олег коротко рассказал о проблемах России с независимой Ичкерией. Гоймир надулся:

– Поравнял, как пса с котом повенчал… Детишек да баб хватать, чтоб мужам руки крутить, – то самая данванская навычка и есть, не наша!

– Ладно, без обид, – отмахнулся Олег, открывая шкаф. – Понял, отчего я ни к кому переселяться не хочу? Я тут на жратве сижу, как князь на престоле. Вареники холодные будешь?

– А то… Молоко есть?

– Под лавками горшок посмотри. Да осторожней, там уж ночует.

– Не учи… Вареники-то где?

– Оп! – Олег метнул на стол деревянную миску. – Вот.

– Оп! – Гоймир подцепил двузубой вилкой сразу два вареника, кинул в рот и, залив водопадом молока, сообщил: – Вот, – и засмеялся.

– Проглот, – весело ответил Олег. – Ладно, не объешь… Ты отсюда куда?

– В море часом выйдем. – Гоймир отлил молока в кружку. – Рыбку посмотрим. Скоро вернемся.

Олег пробормотал нехорошее ругательство. Вот уже несколько дней данванский вельбот упорно охотился за выходившими в море кочами. Просто чудом было, что не потопил ни одного… пока.

– Я случаем в него топор кину, – угадав мысли друга, обнадежил Гоймир. О чем-то подумал и спросил: – А вот скажи, почему тех разбоев, про которых сказал, смертью не казнят?

– Не по закону, – пожал плечами Олег, присаживаясь напротив.

– Что ж то за закон, что смертоубийцу карать не велит? – нахмурился Гоймир. – Хуже, чем смертоубийцу – татя, ночника трусливого! От таких на всем роде человеческом гниль заводится, что парша по овце – не прирежешь, так все поголовье выморит…

– Закон, – повторил Олег пожав плечами. – У вас лучше?

– Нет у нас тех законов, – ответил Гоймир. – Йерикка про такие много рассказал – что на бумаге лежат. Не на бумаге должен стать закон. Тут он должен быть. – И мальчишка-горец коснулся груди.

– У вас законов не нарушают? – не без иронии спросил Олег.

Гоймир покачал головой:

– Вольг, друже. Прав-бог хранит закон Рода-Сварога, со Сварога Верья наша начало ведет. Закон его – основа естества людского. И что, как не Зло – против естества пойти. Кому в разуме то на сердце ляжет? А коли ляжет – одно Зло им овладело. Нет мочи славянину в разуме закон рушить. Все одно нет мочи… ну… – Гоймир задержался, подыскивая сравнение, потом вскинул вилку с вареником: – Ну, вот, вареник ухом съесть. Безумец одно попробует.

Олег промолчал. Он был парнем начитанным и умным, поэтому всегда с подозрением относился к диким народам Земли, тщательно хранящим свою «самобытность» и право «на свой путь развития». Это всегда оборачивалось хаосом, бандитизмом, войнами – исключений земная история не знала. Все «национально-освободительные движения» Африки, Азии заканчивались после изгнания «угнетателей» одним и тем же – трайбализмом,[33]33
  Межплеменная вражда, явление, характерное для Африки второй половины XX века.


[Закрыть] клановой враждой, беспределом вплоть до людоедства. Как бы плоха ни была европейская цивилизация (в ее изначальном, неамериканизированном, варианте!) – она все равно оказывалась лучше и гуманнее любого «особого пути», который пытались изобрести что выпускники Университета Дружбы Народов имени Патриса Лумумбы, что питомцы МВФ, резвившиеся на просторе без присмотра глаз старших наставников. Но здесь… Нет, здесь было что-то другое. Глядя на своего товарища, поглощающего вареники с молоком – и только что высказавшего почти коммунистическую идею о воспитании внутреннего закона в человеке, Олег размышлял, каким бы мог стать ЕГО МИР, ЗЕМЛЯ, не случись на Руси христианства, которое вышибло из-под людей этот самый Закон Рода, а взамен… взамен ничего не давшего. Неужели славяне Земли могли бы сейчас быть похожи на горцев Мира? Не по одежде, не по образу жизни – по образу мышления и поведения?! Это было бы здорово.

– Скажи, – вырвалось у Олега, – а как же Брячко?

– А что Брячко? – нахмурился Гоймир.

Олег сбивчиво начал объяснять:

– Ну вот мы говорим, смеемся, шутим. А он мертв. Совсем недавно умер. Нет его. А мы вроде бы и забыли. Уже.

– Ну так что… – Гоймир вздохнул. – Война. А на войне редко помнят дольше, чем сутки тех, кто сгинул. Иначе и жить не сможешь. И зачем той смерти прятаться? Смерть в бою – слава вечная. Пройдет время – вернется и Брячко, и дед Семик вернется. Первое – чтоб племя жило, племя не сгинуло. Тогда и все жить будут. Даже те, кто на погляд умер.

– Мы на войне? – задумчиво спросил Олег. И сам себе ответил: – Как незаметно…

* * *

Часовым на стене оказалось на этот раз скучно. Один напарник все время зевал, другой согласен был говорить только о девушках – эта тема Олега сейчас не вдохновляла. Тоскливо цепляясь ЭмПи и ножнами меча за все выступы, Олег пошел обходом по стене, заглянул в башню… Дождь все-таки полил, и Олег, откопав в одной из школьных комнат словарь с глаголицей, уселся зубрить азбуку. Давалась она на редкость плохо, хотя с языками вообще у Олега никогда не было проблем. Совершенно безаналоговые значки плохо вписывались в память. Листая страницы из хорошей бумаги со значками английской фирмы «Белойт», Олег рассеянно думал, что глаголица была распространена на Балканах – наверное, предки здешних славян пробрались в Мир во время Великого Переселения Народов, когда славяне вторглись в Византию и докатились до Малой Азии…

В башне было сегодня особенно тихо. Через приоткрытую дверь тянуло сквозняком из коридора, и было слышно, как в отдалении бубнит напарник Олега, сумевший, кажется, расшевелить второго разговорами о девчонках – этот бубнеж казался просто частью тишины. Поэтому Олег насторожился, услышав в коридоре чьи-то быстрые и легкие шаги.

Мальчик положил на стол, под раскрытую книгу, наган – просто на всякий случай. Кто-то шел по коридору, дергая все двери и заглядывая в помещения. Кольнувшее было беспокойство испарилось – в башню (если исключить личные помещения князя наверху) заглядывали часто и все, кому не лень. Здание было огромным – находясь в одном его конце, просто трудно сказать, есть ли кто-то в другом.

– Тут ли кто? – звонкий девичий голос раздался за дверью, и она отворилась. – Йой! Вольг, ты? Здоров будь…

Олег поднялся на ноги, чувствуя, что выглядит нелепо – особенно если учесть выглядывающий из-под книги револьвер. Ему показалось, что в каменный сумрак, освещенный лишь одним факелом, заглянуло солнышко.

Бранка стояла у порога в свободной, легкой позе, опираясь поднятой рукой о косяк – совершенно такая же, какой Олег вытащил ее из жуткого подвала в памятную ночь – даже снова босиком, только веселая, еще более загорелая, чем в первую встречу. Она улыбалась Олегу – весело и чуть смущенно улыбалась обветренными губами, никогда не знавшими помады, и все же такими яркими…

– Бранка! – вырвалось у него радостно прежде, чем он успел себя проконтролировать.

– А кто ж, – весело подтвердила она, закусив уголок губы и с любопытством глядя на вытянувшегося перед ней рослого мальчишку с такими же, как у ее соплеменников, светло-русыми волосами и почему-то очень растерянным взглядом.

– А на рисунке ты не такая, как в жизни, – ляпнул Вольг. – Я еще тогда подумал.

– На каком рисунке? – не поняла девчонка, глядя на Олега смеющимися глазами.

– А… Гоймир с собой брал, – пояснил Олег. – Ну, когда мы на охоту плавали. Ходили, в смысле. – Олег подумал и уточнил: – На коче.

– Опять до любого места он тот листок с собой тащит! – фыркнула Бранка. – Я его, между делом, ищу – уговорились встретиться, ан нет его!

– Он не виноват, – поспешил Олег оправдать друга. – У нас тут были кое-какие проблемы… короче, он занят был. Мы были заняты.

– А этим часом он где? – с ядом спросила Бранка. – Обратно занят?

– Да. Нет. Вернее, у него дело. Но он скоро появится, это точно, – заверил Олег. – Короче, он в море вышел. Ненадолго.

Бранка помрачнела. Ее рука сползла по притолке.

– Как чуяла, – беспомощно сказала она. – Все сам. В каждое дело воткнется. Давно ли ушел?

– Давно, – кивнул Олег. – Ты садись… Там дождь, а в дождь данваны их не выследят, и думать нечего.

Бранка села, положила ногу на ногу. Олег примостился обратно на свое место.

– Отбыла наказание? – поинтересовался он, чтобы не молчать.

– Отбыла. – Бранка вдруг зевнула – очень изящно. – Овцы по сю пору перед глазами толпятся. В баню бы сейчас, да и спать подольше. А ты, одно, прижился?

– Вроде так, – солидно согласился Олег. И хотел добавить: «Я часто про тебя думал», – но смолчал, сказав вместо этого: – Так ты будешь ждать? Он, наверное, скоро уже вернется.

– Я тут посплю, – указала Бранка на одну из лавок. – По то время, как он сюда будет. Укрыться найди чем, а?

– Вот. – Олег через голову стащил надетую на его ковбойку местную куртку, – подойдет?

– Чего лучше, – уже сонно ответила Бранка. Она в самом деле очень устала – приняв решение никуда не ходить, начала засыпать сидя и с явным облегчением завалилась на лавку, подложив под голову ладони. Олег накинул ей на ноги куртку и не сразу распрямился, разглядывая профиль горянки – мягкий и совершенный одновременно. Понадобилось сделать физическое усилие над собой, чтобы выпрямиться.

Он отошел в другой конец комнаты. Факел светил неровно, тени прыгали по лицу мгновенно заснувшей Бранки, и Олег, решительно взявшись за рукоятку, отнес факел в коридор и воткнул в крепление у дверей. Постоял – и запретил себе возвращаться обратно в комнату…

…Снаружи по-прежнему лило, и он, решив не мокнуть, вернулся в башню. На нижних этажах шумели – похоже, там начали собираться ребята, и Олег спустился туда, попутно размышляя, до чего быстро он привык к оружию на поясе – словно никогда не ходил без него!

В уже хорошо знакомой комнате, где он вроде бы совсем недавно показывал свое умение обращаться с «сайгой», собралось человек тридцать. Все рассматривали прислоненную к стене большую картину, написанную на липовых досках, собранных в рамку из дубовой резьбы. Автор картины – парнишка одних лет с Олегом по имени Одрин – стоял возле своего творения с хорошо знакомым Олегу скромно-отсутствующим видом: именно так выглядел Вадим, когда Олег или еще кто-то рассматривал его картины. Олег присмотрелся… и невольно тихонько ахнул.

Откуда средневековый мальчишка – пусть даже и знающий, что такое огнестрельное оружие, печатные книги и школа! – мог взять образы, которые положил на дерево отнюдь не средневековой кистью?! Откуда это – тропический лесопарк под куполом, возле которого выстроились северные сосны, любопытно заглядывающие сквозь стекло; стрелы крытых переходов между свободно разбросанными среди скал и ручейков зданиями; легкие, красивые летающие машины над знакомым заливом?! Ему что – во сне все это приснилось? Но в каком сне он мог увидеть ажурную стройную башню, стоящую ногами опор на обоих берегах залива – и аппараты, похожие на дирижабли, причалившие к этой башне на разных уровнях?! Откуда взялись в его фантазиях эти странно одетые мальчишка и девчонка, которые, взявшись за руки, стоят на переднем плане феерии, навалившись грудью на легкое ограждение овальной площадки, венчающей хорошо знакомую скалу с водопадом?! По нижнему обрезу рамки шли буквы, и Олег неожиданно понял, что разбирает их…

«Моя Долина: ПОСЛЕ БЕДЫ», – вот что было написано там.

Почти с ужасом Олег взглянул на Одрина, уверенный что увидит Вадима. Но… нет, Одрин оставался Одрином – рослым парнем с камасом на широком поясе, с повязкой на светлых волосах. У Олега вырвалось – в полной тишине, все остальные рассматривали картину:

– Одрин, что это?!

Все обернулись на голос. А сам Одрин смущенно ответил:

– Во сне привиделось, Вольг… Похоже ли на те города, что в твоем мире?

Олег вспомнил рисунки из старых журналов «Техника – молодежи», которые отец выписывал чуть ли не с начала 70-х. Город походил на рисунки оттуда, а не на города, виденные Олегом на Земле. В нем не было ни суетливости мегаполисов, ни напыщенной погони за этими мегаполисами, характерной для областных центров, ни сонной тишины районных «столиц»… Только простор и бесстрашная открытость.

– Нет. Он в сто раз лучше, – тихо сказал Олег. – Но что это, что?

– Наше Рысье Логово, – пояснил Одрин. – Говорю же: во сне увидел. Что и нет данванов будто, и Беда сгинула, а вокруг – вот так-то.

Он умолк, и остальные молчали. А Олег видел, что они словно примеривают на себя сказку с картины. И внезапно испытал страшный прилив злости – злости на тех, из-за кого никогда, никогда не будет у этих ребят такого города… а их потомков если и ждет что-то – так именно копия мегаполисов Земли. Или здешнего Юга, о которых рассказывал Йерикка.

– Спору нет – красота, – наконец сказал Горд; из его голоса еще не ушло искреннее восхищение. – Так ведь то мечта одна.

– Чем плохо – мечта? – вспыхнул Одрин. – Что за жизнь-то станется, если не мечтать?!

Йерикка, которого Олег не сразу заметил у стены, сказал под одобрительный шумок:

– Ты на Горда внимания не обращай. Его только рыба интересует. А нарисовал ты красиво… – Он умолк, словно бы что-то не договорив. И Олег мог бы поклясться, что удержал он на языке те же горькие слова, что думал про себя Олег.

Ребята столпились около картины, обсуждая ее. Олег тоже хотел подойти… но подумал, что ему станут задавать вопросы про его мир, на которые не хочется отвечать, и, сунув руки в карманы джинсов, вышел обратно в сумрачный коридор.

За щелями бойниц лупил красноватый в свете Ока Ночи дождь. На стене масляно поблескивал зачехленный ДШК. Кто-то пробежал, накрыв голову курткой, из ворот к дверям башни.

– Вольг!

Голос Гоймира вывел мальчишку из задумчивого состояния. Гоймир шел по коридору, улыбаясь и обняв за плечо Бранку. Вольг улыбнулся в ответ, вскинув ладонь в салюте, который все еще определял для себя, как «фашистский»:

– Вернулся? И уже успел ее разбудить?

– Это ты ее укрыл? – поинтересовался Гоймир. – Благо… Что Одрин – показал дело?

– Показал, – подтвердил Олег. – А Бранка твоя спать хотела. Раздумала?

– Так он меня развлечь клялся, – насмешливо заметила Бранка. – Так развлекай, коли говорил.

Гоймирово лицо стало слегка растерянным. Он покосился на Олега, и тот, мысленно усмехнувшись, сказал:

– Пойду-ка я, пожалуй.

– Поспешаешь? – с явным облегчением спросил Гоймир. Ясно было, какого ответа он ждет, и Олег совершенно серьезно подтвердил:

– Оченно. Падаю от поспешности.

– А постой, – отчеканила Бранка. – Желается мне-е… – Она посмотрела на обоих мальчишек и закончила: – Желается мне, чтобы вы подрались. Вот и будет мне развлечение.

– Как? – поперхнулся вопросом Гоймир.

– Куда проще, – задрала она нос. – Вы драться станете, а я – смотреть. В любой комнате.

– Тебе повезло с девчонкой, – от души веселясь про себя, задумчиво сказал Олег вслух. Непонятно почему, но ему одновременно хотелось плакать и смеяться. Гоймир покачал головой:

– Йой, слепила…

– Трудно ли подраться? – изобразила возмущение Бранка. – А клятвой клялся, что развлечешь… Одно я спать иду.

– Да не трудно, не трудно, – поспешно сказал Олег. – Гоймир?

Тот двинул плечом:

– Будь по ее… Устроим ей скомрашье глядение. Ой и жадны до крови длиннокосые! – Он шутливо дернул Бранку за косу…

…Нелепость положения Олег ощущал совершенно отчетливо. Ни черта себе – ни с того ни с сего драться, пусть даже и не всерьез, со своим лучшим другом ради прихоти девчонки… но в том-то и было все дело! Скорее всего, Бранка решила приколоться над Гоймиром за то, что он не встретил ее – для девчонок в таких случаях не существует объяснений «не мог», «был занят». Это, скорее всего, общее правило для всей Галактики.

В первой же пустой комнате они отодвинули к стене большой стол и две скамьи. Гоймир, ни слова не говоря, начал вылезать из своей рубахи с капюшоном. Олег стащил ковбойку, бросил ее на стол, ткнул для разминки кулаками в воздух. Он помнил, как дрался Гоймир на тропе, и сейчас мысленно приноравливался к манере нежданного противника.

Бранка отошла к окну, с интересом разглядывая обоих мальчишек. Олег был великолепно развит, с выпуклыми мышцами под загорелой, чистой кожей. Гоймир – шире в кости, с многочисленными шрамами; когда он двигался, рысья морда на груди вскидывалась и смыкала клыки. Но оба одного роста, стройные, быстрые… Девушка затруднилась бы сказать с первого взгляда, кто из них сильней. Да она и не задумывалась над этим – просто смотрела, испытывая ей самой не до конца понятное волнение… Единственное, что она подумала связно, – это что землянин, пожалуй, очень красив – не меньше, чем горцы…

Олег легко затанцевал в боксерской стойке. Гоймир пошел вокруг него по дуге – неровными, припадающими движениями… Бранка не уловила, когда землянин начал атаку – быструю, как бросок гадюки – свингом[34]34
  Боковой удар на длинной дистанции.


[Закрыть] левой. Бранка не знала, что это называется «свинг», – она видела только, что Гоймир пригнулся, ныряя под удар, а Олег отскочил, как резиновый, и нанес хук[35]35
  Боковой удар на короткой дистанции.


[Закрыть] правой в пригнутое лицо Гоймира. Тот уклонился, но неудачно – кулак врезался ему в плечо, горца развернуло, и Олег впечатал апперкот[36]36
  Удар снизу в корпус или голову.


[Закрыть] в удобно подставленную спину. Гоймир упал на колено, но тут же вскочил лицом к противнику.

– Ловко, – признал он, отступая перед перемещающимся скользящим шагом и ныряющим вправо-влево Олегом. – Только что же ты так слабо? Ровно муху бьешь.

– Могу и сильней, – улыбнулся Олег и ударил обманный панч[37]37
  Прямой удар.


[Закрыть] в корпус правой, а на самом деле провел хук левой в челюсть. Вернее… думал, что провел, потому что Гоймир закрылся от панча локтем, а сам поймал хук рубящим ударом по запястью… и вскинул брови. Олег только на миг скривился, отскочив, но руки не опустил. И тут же снова атаковал. Гоймир закрылся от апперкота в челюсть скрещенными руками, крутнулся на пятке, подсекая ноги Олега, но тот, упав на спину, перекатился назад и снова оказался в стойке!

Гоймир вдруг взмыл в воздух – и Олега шмякнуло в стену, удар ногой пришелся в лоб. Он устоял на ногах, но кулаки опустились сами собой, ноги стали ватными…

– Х-ха! – выдохнул Гоймир, ударяя ногой в колено.

Он поспешил – Олег подсек его бьющую ногу зацепом вверх, и Гоймир вынужден был отскочить, чтобы удержаться на ногах, а Олег выиграл время для того, чтобы прийти в себя.

Если бы мальчишки приглядывались, то заметили бы, что Бранка давно сбросила маску скучающей королевы. Она следила за схваткой с неподдельной, все возрастающей тревогой. И как раз когда противники изготовились ко встречному броску, прозвенел ее голос: