Текст книги "Febris эротика. Билет в счастливую жизнь"

От двадцатки осталось немного. Галя пересчитала лиры в доллары – так было привычней. Четыре доллара. Тоже деньги.

Настроение поднялось. Появилась надежда. Да к тому же блины сделали свое благородное дело. На сытый желудок ситуация выглядела не так печально.

В агентстве ей продиктовали адрес и велели приезжать завтра с четырех до шести. Обещали дать какие-то телефоны, с кем-то познакомить. В общем, отнеслись с пониманием. Наташи дома не было. Гале ответили по-итальянски, что она будет через неделю. И Галя с радостью осознала, что вполне даже поняла ответ.

Газету вертела и так и эдак, пока не разобралась, где, кто и кого ищет в работники.

У Веры нашелся словарь. С этим словарем Галя не очень быстро, правда, но справилась с объявлениями. Раздел «няни» был довольно скуден, видимо, лето – не сезон для нянь, но несколько телефонов Галя все же обзвонила. Понимая все свои минусы – незнание языка, незнание города, она предлагала свои услуги за меньшие деньги, чем было указано в объявлении. Зато ей необходимо было проживание. Ей отказывали…

Но в одно место все же пригласили. Там срочно нужна была помощница: двое маленьких детей очень нуждались в няне. И что странно, хозяйке даже показалось плюсом, что женщина русская и что говорить она будет с детьми в основном на английском. Оказывается, то, что нужно!

Вот оно счастье! Да, небольшие деньги, совсем-совсем небольшие, зато проживание и питание!

Хозяйку звали Паолина, ее мужа Андреа.

Паолина была темноволоса, худощава и улыбчива. Она блестела темными глазами, стремительно передвигалась по дому, говорила много и быстро. Первое время Галя ее не понимала, а переспрашивать стеснялась. Паолина сначала не слишком озадачивалась тем, слышит ли ее няня, понимает ли. Но буквально через несколько дней осознала нерезультативность подобного общения и стала стараться разговаривать с Галей степеннее и спокойнее. Они быстро поладили, тем более что дети потянулись к русской женщине. Паолина была искренне рада, возвращаясь по вечерам, наблюдать картину семейной идиллии. Дети вместе с Галей располагались на ковре, собирали пазл. Или сидели на диване, обнявшись, и завороженно слушали сказку. Галина читала медленно, с выражением, имитируя голосом образы главных героев. Снежная королева ее устами говорила холодно и четко. Мальчик Кай, как эхо, повторял слова своей госпожи жестко и надменно. Девочка Герда плачущим голосом признавалась ему в любви и проникновенно шептала какие-то совсем простые слова, которые оказывались почему-то самыми важными.

За «Снежной королевой» шла «Русалочка», потом «Красная шапочка», потом «Малыш и Карлсон». Паолине казалось, что Галя предлагает детям слишком серьезную литературу, что можно, наверное, ограничиться «Чиполлино» и «Буратино», но дети с удовольствием слушали то, что читала им няня, и, даже если чего-то не понимали, переспрашивали или просили прочесть еще раз.

Андреа тоже сразу принял и высоко оценил странную русскую, как он называл ее в разговоре с женой.

– Почему ты говоришь о ней «странная»?

– Но она выглядит как-то затравленно, забито, бедно. А послушать ее… такая речь грамотная. Вроде язык знает плохо, а фразы строит правильно. И по-английски хорошо говорит. Дети ее понимают.

– Так она же учительница. И к тому же детей любит.

– И еще, знаешь, я как-то пару раз дома был вечером, когда она детям сказку рассказывала. Или читала… Так я сам заслушался. Они в гостиной сидели, а я в столовой чай пил и прессу просматривал. Так я даже газету отложил и стал слушать. Она так артистично, с выражением, как в театре! Здорово!

– Слушай, может, ей зарплату сразу прибавить? Правда, жалко ее. В такой ситуации оказалась.

– Смотри сама. Только я бы сразу не стал. Пусть поработает месяца два-три. Там посмотрим.

Галя наблюдала за отношениями Паолины с мужем и вспоминала свою семью. Невольно сравнивала.

У них, например, было не принято, чтобы женщина ухаживала за мужем во время завтрака или ужина. Кто первый пришел, тот и готовит. Кто утром раньше встал, тот делает бутерброд не только для себя, но и для другого.

У Галины дома было совсем не так. Наверное, ее Сашка был и вправду неприспособлен к жизни или это сама Галя так его разбаловала, но только он всегда сидел и ждал: когда Галя порежет хлеб, когда ему подадут ложку, когда поставят на стол сметану, соль или варенье. И никогда он не мыл посуду. Убрать со стола мог. Это да. А вот с мытьем – нет, не справлялся. Руки берег. Артист все-таки.

Как теперь справляется? Кто готовит? Посуду моет? Стирает? Неужели все бросил на мать? Или сам все-таки хозяйство ведет?

При воспоминании о своих у нее начинало щипать в носу и щемить в груди. Она не позволяла себе расстраиваться при детях и держала свою боль внутри до ночи. И лишь когда Моника и Джо засыпали, она утыкалась носом в подушку и ревела. Горько и долго ревела, сморкаясь, вытирая слезы, кусая губы, чтобы не закричать в голос.

Наутро вставала с опухшими глазами, бежала в ванную, чтобы до пробуждения детей хоть примочки успеть сделать. Дни бежали за днями, складывались в недели… Постепенно Галина привыкала к своей новой жизни. Постепенно эта новая жизнь становилась все милей и милей ее сердцу. И все было бы просто замечательно, если бы не разлука, не тоска по своим, не пугающее своей неопределенностью будущее…

Олеся заболела неизвестно чем и неясно почему. Скорее всего, болезнь можно было бы объяснить переживаниями, стрессом, шоком. Она лежала в какой-то неказистой комнате, так называемой комнате для гостей, и целый день молчала.

Такое поведение было настолько несвойственно для шумной и подвижной Олеси, что Валентина Петровна испугалась по-настоящему. Она периодически забегала в комнату, где лежала дочь, сидела рядом, предлагала попить. Но все основное время была занята Луи. Тот почему-то не работал и все время находился либо дома, либо в саду. Садом, правда, трудно было назвать тот небольшой участок, который примыкал к дому. Ну не сад, пусть двор. Не в этом суть. А в том, что он неотлучно был в своем жилище и требовал постоянного присутствия рядом с собой. Наличие в доме постороннего человека, да еще больного, раздражало и злило его. Деньги на врача он жалел, а лекарства без назначений врача не покупал принципиально. Получался замкнутый круг, разрывать который он не собирался.

Валентина Петровна металась между женихом и больной дочерью. До какого-то момента она еще пыталась убедить себя, что все нормально, что вот-вот – и все наилучшим образом разрешится, все устроится. Либо она уговорит Луи вызвать врача, либо дочь самоизлечится волшебным образом, либо произойдет еще что-то такое, отчего всем будет хорошо.

Конечно, Валентина Петровна была далеко не наивной женщиной. Конечно, в своей непростой жизни она повидала многое. Но ей очень хотелось жить в Италии, став при этом законной супругой итальянца. Иметь гражданство, обладать и этим домом, и этим, пусть очень скромным садом, ездить в Венецию, когда вздумается, отдыхать на море в бархатный сезон, наслаждаться мягкостью климата, вкусной едой и легким вином. Ежедневно наслаждаться, ежечасно. И всю жизнь.

Луи она не любила. В своей жизни она любила нескольких мужчин. Трех-четырех, не больше. Луи в их число не входил. Но невзирая на отсутствие глубоких чувств, она терпела его, принимала и готова была на некий дискомфорт в собственных ощущениях ради своего комфорта в дальнейшем.

Но два его последних поступка сильно поколебали решение Валентины Петровны. Поступок первый – его выходка на вокзале, когда он Галочке отказал от дома. И сейчас – отношение к ее больной дочери.

У самого Луи было двое детей от первого брака. Они давно выросли, создали собственные семьи, родили своих детей, то есть внуков Луи, но с ним самим отношений не поддерживали. На Рождество открытка и звонок в день рождения. Может, это, конечно, считается нормой на Западе? Валентина так не считала.

Она позвонила соседке, попросила в долг денег, вызвала «скорую помощь» и повезла дочь в больницу. Луи смотрел на все эти манипуляции будущей супруги чуть ли не с ужасом. Валентине даже показалось, что если бы не дочь, он бросился бы на нее с кулаками. На лице его было выражение ярости: дрожащие губы, покрасневший от гнева лоб, раздувающиеся ноздри и злые глаза.

«Надо же, – отметила про себя Валентина, – когда он в гневе, глаза у него становятся белесыми, почти бесцветными, стеклянными. Я и не думала, что цвет глаз может так меняться. А вот, подишь ты…»

Она с помощью медсестры вывела дочь из комнаты, но та почти не могла идти. Пришлось бежать за носилками. Олеся без сил упала в кресло, Валентина охала над ней, вспоминая то про паспорт, то про свою какую-то временную страховку. Хоть ее взять на всякий случай. Луи метался в своем гневе, как зверь в клетке, и, не говоря ни слова, – стеснялся, видимо, медсестру, – то краснел, то бледнел. Потом не выдержал, ушел в сад.

А Валентина с Олесей уехали. Валентина решила, что навсегда. Нет, она, конечно, еще возвращалась и даже жила какое-то время у Луи в доме, но выбор в пользу разрыва отношений был для нее очевиден и окончателен.

Через ту же соседку она продала свои украшения. Дешево, конечно, а что делать?

Олесю продержали в больнице десять дней. Диагноз так и остался под вопросом. Думали, что это была инфекция, но анализы оказались в норме. Температуру сбили, прокапали препараты. При обследовании посоветовали обратиться к психотерапевту.

Она более-менее пришла в себя. Уезжать сразу не захотела. Вдвоем с матерью они нашли работу. Благо Валентина Петровна хорошо знала язык да и знакомых у нее было много в Риме. Олеся проработала два месяца и вернулась. А Валентина уезжать никак не желала. Она все пыталась закрепиться в вечном городе, в милой ее сердцу Италии. И это ей удалось.

С Галей связь была утрачена. И обе они – и Олеся, и Валентина Петровна – чувствовали свою вину перед ней, и эту болезненную тему в своих разговорах не затрагивали.

Галя порой ужасалась тому положению, в котором оказалась. И хотя она смогла устроиться на работу, но прекрасно понимала, что все это временно и нестабильно. Связь с домом была крайне скудной. Паолина, конечно, разрешала пользоваться телефоном, но поскольку это не было дешевым удовольствием, а Галя еще толком ничего не заработала, то звонки записывались в счет долга.

Дома о ней, естественно, волновались, однако сами справлялись запросто, чему Галя, честно говоря, была искренне удивлена. Но муж был настроен вполне позитивно. Сын – у матери в деревне. Он – вечерами на работе. Все нормально, все по-прежнему. Скучают они, конечно, по ней, а так все хорошо.

Галя никак не могла понять, как ей быть дальше. Ждать решения от Сашки не приходилось. Он и в более привычных и комфортных ситуациях отмалчивался и скорее подчинялся решению супруги, чем проводил свою политику в жизнь. А уж в таких форс-мажорных обстоятельствах он вряд ли бы что-то дельное предложил. И все же Галя спросила:

– Саш! А как нам дальше-то?

Он замялся, задумался ненадолго, а потом выдал свое привычное:

– Я даже не знаю. Ты смотри сама. Тебе же виднее. Мне-то не с чем сравнивать. Это у тебя есть видимость альтернативы. Здесь все глухо. Ничего нового. Никаких улучшений. А что там? Разве я знаю.

– Ладно. – Она ничего другого и не ждала. – Будем думать. Пока поработаю немного, до конца лета хотя бы, а там посмотрим.

Галя никогда не считала своего мужа подкаблучником. Да и был ли он им? Трудно сказать, да и не важно это, наверное. В самом деле, что он ей сейчас может предложить? Она оказалась в ситуации, когда именно ей придется брать ответственность за всю свою семью.

Вариантов дальнейшего существования ей виделось немного. Можно было, поработав пару месяцев, вернуться домой. Как, собственно, изначально они с Олесей и собирались сделать. Возможна была и длительная работа. Галя понимала, что хозяев она устраивает, что с детьми у нее наладился хороший контакт. Только как она одна, без своих?

А что, если их попробовать вытянуть в Рим? Стоп! Куда вытянуть? Кому они здесь нужны? У них нет денег даже на билет, где уж им на жизнь найти? Какую работу подыскать для Сашки?

Одни вопросы. И ни одного ответа. А потом она подумала: надо отпустить свои мысли, волнения, переживания. Ведь зачем-то оказалась она здесь? Каким таким странным, непостижимым образом она остается в чужой стране? Стране, о которой никогда не думала, ничего толком не знала и уж совершенно точно не представляла местом своей эмиграции.

Она, скромная школьная учительница из далекой украинской глубинки, – и вдруг в Риме!

Постепенно ее итальянский закрепился, пополняясь новыми словами, превращаясь из примитивного в насыщенный. Постепенно она приучила себя читать журналы и газеты, поначалу понимая лишь отдельные слова, а со временем находя смысл в прочитанном. Деткам – своим подопечным – она читала сказки тоже на итальянском. Пробовала было на английском, но они большой объем на иностранном языке не воспринимали. Перешли на их родной язык. Сначала Галя читала очень медленно и с ошибками, чему дети были несказанно рады и потом некоторое время необидно передразнивали няню, вспоминая те или иные огрехи в чтении или в произношении. А она им предложила несколько слов на русском: «Жили у бабуси два веселых гуся», и даже на украинском: «Ты ж мени пидманула».

Но это втайне от хозяйки. Так – развлечение.

Зарплата первого месяца почти вся ушла на оплату счетов, покупку предметов гигиены и хорошего крема для лица. Кожа почему-то сохла ужасно. То ли жара забирала влагу, то ли переживания таким образом сказались на Галине, только она с ужасом заметила обострившиеся морщины, скорбные складки, серость кожи. А ведь она совсем еще молодая! Подумаешь, тридцать три! Разве это возраст для женщины?! Даже не расцвет. Преддверие истинной женственности! Ожидание счастья! Хотя какое тут счастье? До счастья ли? Ей бы выжить!

Вон первые седые волосы появились. Так не годится. Со следующей зарплаты – краска для волос, крем для тела. Да, дорого! Пусть! Невозможно запустить себя, немыслимо! Вон Сашка ее, несмотря на то что мужчина, а как следит за собой! Руки бережет, ухаживает даже за ними. Стрижка у него всегда свежая, чисто выбрит, надушен. Ему Галя на все праздники – то парфюм, то дезодорант, то бесцветный лак для ногтей. Ему – да! А себе? Еще и похудела. И оказалось, что худоба совсем ей не к лицу. Не красит ее. Платье то свое, леопардовое, примерила как-то: со спины как девочка: попа крутая, ноги стройные. А спереди – нет, не очень. Шея сморщилась, грудь утратила упругость. Нет-нет, так нельзя! И мысленно к планируемой покупке краски для волос приплюсовала витамины. Все, решено, со следующей зарплаты.

Прошло два месяца, начался третий. Рим, к которому Галина поначалу не испытывала никаких чувств, постепенно заворожил ее. Она помногу гуляла с детьми. Ступая на мощеные улочки, задумывалась о вечности. Глядела на стены старых зданий и поражалась их древности. Город выглядел живым, интересным и вполне современным, а между тем в нем, особенно в центре, огромное количество зданий свой возраст исчисляли веками! Галя покупала путеводители, карты города, читала описания, потихоньку погружаясь в историю Древнего Рима. То ли мозг у нее был таким образом устроен, то ли сказалась учительская закалка, только все то, что она хоть раз прочла, оставалось в памяти. Она запросто запоминала даты и имена, события и легенды. А потом пересказывала детям историю их родного края. Те слушали, открыв рты.

Маленькие Моника и Джо были трогательны, непосредственны и в меру избалованны. Они увлекались каждый своим: Джо интересовали модели самолетов, Монике нравились фонари. В детском магазине раз в месяц Паолина покупала сыну новую модель. А с Моникой было проще. Она собирала изображения уличных фонарей. На ее полке в спальне была целая выставка: сделанные из картона и цветной бумаги, вырезанные из журналов и наклеенные в альбом, сувенирные статуэтки и брелоки в виде фонариков.

Галя придумала еще кое-что. Во-первых, среди многочисленных изданий она нашла для Джо журнал про модели. Он был хорош не только текстами, пояснениями и фотоснимками, но еще и тем, что в каждом номере в середине присутствовал вкладыш из твердой бумаги с очередной моделью самолета. И теперь ребенок имел возможность не только раз в месяц приобретать новинку в магазине игрушек, но и собирать самолетик из журнала. Конечно, картонный самолет – это не совсем то, это не настоящая модель в миниатюре, но тем не менее. Тем более что в журнале много рассказывалось об истории самолетостроения, конструкторах, современных тенденциях аэрокосмической промышленности и прочих очень интересных для Джо вещах. Он погружался в изучение, листая часами любимые журналы, рассматривая картинки и обращаясь к няне с просьбой прочесть ту или иную заметку. Так Галина ко всей прочей информации обогащалась еще и знаниями, казалось бы, совершенно ей ненужными.

А для Моники они открыли прекрасное занятие: фотографировать фонари. Иногда Андреа разрешал дочери брать на прогулку фотоаппарат. На самом деле отвечала за оптику, естественно, Галя. Она же вешала его себе на шею, она же и снимала, поскольку аппарат был тяжелый, не очень удобный и, по словам Андреа, очень дорогой. Доверить такую вещь пятилетней дочери Андреа не решался. Но зато Моника выбирала. Боже, сколько же фонарей они наснимали! И в вечернее время, и днем! И в тумане, и в дождь, и в сумерках! И с разных ракурсов! Сначала снимали. Потом вместе шли в фотолабораторию, отбирали наиболее удачные снимки, выбирали самые лучшие, заказывали печать. Пожалуй, это занятие было не менее увлекательным, чем сам процесс съемки. Посещение фотостудии любили все трое, и долгое время сидели там, не торопясь уходить и никогда не отказываясь от сока, который предлагали работники своим постоянным клиентам.

Когда число фотографий перевалило за восемьдесят, Галина подарила девочке альбом. Счастью ребенка не было предела! На самом деле коллекция девочки становилась вполне внушительной. Вскоре одной полки стало мало. Пришлось сказать папе, что нужна еще одна. Тот обещал переговорить с Санта-Клаусом, чтобы он принес к Рождеству новую.

– О, до Рождества еще так далеко! Еще только-только осень началась! А Рождество зимой!

– Зато мы успеем рассказать о своем желании волшебнику! И он запросто успеет его выполнить.

– И мне, и мне! – закричал Джо. – Мне тоже уже некуда самолеты складывать.

– Так что, мне надо две полки заказывать Санта-Клаусу? – хитро переспрашивал отец.

– Пап, ну конечно! – серьезно, как взрослый, отвечал Джо. – И парочку новых моделей заодно! Можно?

– Послушайте! Джо, Моника! – в разговор вступила Галина. – А давайте мы сами напишем письмо Санте. Времени еще много, мы перечислим все, что нужно: и полки, и модели, и новую пижаму для Моники!

– Да, еще мне кроссовки на липучках! – крикнул Джо.

– Вот видишь, сколько всего надо! А папа может что-то упустить, забыть. А мы с вами можем длинное-длинное письмо написать волшебнику. И Санта принесет целый мешок подарков! Согласны?!

– Конечно! – Моника запрыгала, захлопав в ладоши.

А потом вдруг резко сникла.

– Что с тобой, девочка? – встревожилась Галина.

Моника тяжело вздохнула:

– Я же писать еще не умею. Галя, ты поможешь мне?

От нежности и умиления у Гали комок подступил к горлу:

– Ну конечно, милая!

Девочка доверчиво и благодарно прижималась всем тельцем к любимом нянюшке, а Галя гладила ее по беленькой головке и кротко целовала в макушку.

«Вот бы и мне девочку!» – мечтала она.

После рождения сына они с мужем не предохранялись, но забеременеть ей не давалось. Второго ребенка Галя хотела всегда, но нет так нет. Она смирилась. Хорошо, что сын есть. Но где-то глубоко-глубоко под сердцем, там, куда она и себе не часто позволяла заглядывать, таилась мечта: родить девочку. Особенно теперь, когда ежедневно видела перед собой нежную Монику. Трогательную, трепетную, доверчивую, ласковую девочку. Так ей мечталось о дочке.

Осень в Италии теплая. И все же вещей у Гали стало не хватать катастрофически. Если каждый день носить одно и то же, то это быстро изнашивается. Гораздо быстрее, чем Галина могла себе представить. Кроссовки разваливались на глазах. Светлые брюки было не очень удобно носить осенью, и потом, от частых стирок они совсем уже потеряли вид.

Галя спросила у хозяйки:

– Паола, есть где-нибудь поблизости недорогой магазин?

– Ты имеешь в виду одежду?

– Да, одежду, обувь.

– Есть, конечно! И на соседней улице, в самом конце, и через пару кварталов от нас. Только знаешь… – она критически осмотрела фигуру Галины, – пойдем-ка со мной!

И повела в свою гардеробную, так называемую дресс-рум. Это комната такая, в которой только шкафы, полки, вешалки. В общем, говоря простым языком, склад одежды и обуви.

Галя никогда не позволяла себе заходить ни в хозяйскую спальню, ни в кабинет, ни в эту самую дресс-рум. Гостиная, столовая, детская, кухня, кладовка, ванная, туалет, ее комната – это пространство было ей знакомо. А на второй этаж она и не поднималась никогда. Дети тоже туда в отсутствие родителей не бегали. Незачем было и Гале…

Оказалось, что там есть огромная ванная комната, библиотека, совмещенная с кабинетом, и даже еще какая-то комната, предназначенная то ли для отдыха, то ли для чего-то еще. Ну не считая спальни, конечно. Паолина провела Галю туда, где вещи, и сказала:

– Я давно хотела разобраться. Да что-то руки не доходили. Если ты не возражаешь… если не брезгуешь… возьми что-нибудь из моих вещей, что тебе подойдет.

Никогда раньше Галя не носила чужих вещей, даже не примеряла. Все, что ей было нужно, она покупала себе сама. Пусть скромно, пусть недорого, не очень часто, не самое модное, не самое лучшее, но сама! И не потому, что она была брезгливой или очень уж избирательной. Просто так сложилось в жизни. Даже сейчас, в довольно жесткой финансовой ситуации, в которой она оказалась, Галя предусмотрела расходы на самое необходимое: новые джинсы, обувь, кофточку или свитер. Конечно, жалко было тратить деньги. Не для того она приехала сюда зарабатывать, чтобы на себя и потратить же. Но жить-то как-то надо! И носить что-то, и ухаживать за собой, и покупать необходимые вещи. Пусть самый минимум, но надо! А тут вдруг – такое изобилие! Бери что хочешь! Выбирай, что душе угодно! Да, не новое, но очень, очень приличное, все красивое, модное, хорошего качества. Как отказаться? И хозяйка обидеться может, и не в Галином положении нос воротить.

Паолина тем временем стала доставать джинсы, свитера, костюмы. Придирчиво осматривала блузки, футболки. Что-то бережно возвращала на место или вешала на плечики, что-то складывала отдельной стопкой:

– Выбирай!

Галя не ожидала такого количества прекрасных вещей. Господи, чего здесь только не было! Конечно, для ее теперешнего образа жизни никак не годилась ни длинная юбка, ни вечерние шифоновые брюки. Но джинсы, бриджи, свитера, футболки. И ветровка ей нужна, даже очень. И вон та куртка… Да, с удовольствием. И шарф с легкими перчатками наверняка пригодятся для прогулок…

Гора вещей все росла. Галина понимала, что теперь она обеспечена не только на предстоящий сезон, но чуть ли не на три года вперед. И опять… резкий приступ тоски и тревоги. В такой благоприятный момент, на приятной волне – и на тебе!

«Как там мои? Справляются ли? Димка в школу пошел. Уже в шестой класс. Как Сашка?» Периодические звонки не снимали напряжения. Скорее наоборот, каждый раз все острее и острее обнажали состояние разлуки. На обратный билет деньги собраны. Только теперь появилась проблема с визой. Старая-то кончилась. Что делать дальше, Галя не представляла. То, что ее оштрафуют при выезде, это очевидно. Ну ладно бы штраф, а вдруг тюрьма? Кто знает, какие у них здесь законы для иностранцев. И потом: продадут ли ей билет без визы? Тоже вопрос.

Короче, реальнее было бы вызвать семью в Италию. И опять: где они будут жить? Как сможет учиться Димка? Сплошные вопросы.

С хозяйкой Галя обсуждать свои проблемы не решалась. Боялась ее реакции. Вдруг выгонит! Кто их поймет, этих хозяев? Скажет, раз ты собираешься семью перевозить, значит, уйдешь жить в другое место. А кто с детьми останется? Выходит, надо новую няню искать. Так что посторонись! Освободи место тому, кто думает работать постоянно, а не временно, как ты!

И будет права, наверное. Все же речь идет об интересах детей. Она же не уборщица, не повар. И их-то трудно подобрать, и к ним привыкать надо. А тут – дети! С ними же нельзя так: сегодня – одна няня, завтра – другая, послезавтра – третья…

Галя отлично понимала это, поэтому молчала, мучаясь своими бесконечными мыслями и строя немыслимые планы на будущее.

Когда приступы тоски мучили особенно сильно, она бралась за телефонную трубку. С очередной зарплаты Галя купила себе мобильник и могла теперь звонить своим в любое время, не завися от разрешения хозяйки. Хотя та всегда позволяла пользоваться домашним телефоном. Лишь бы Галя счета вовремя оплачивала. И все же она решилась на покупку аппарата, понимая, что и ей могут беспрепятственно звонить. В любое время. Все же Сашка иной раз зарабатывал и вполне мог позволить себе потратиться на звонок жене. У них получалось так: раз в неделю звонила она, раз в неделю – он. Иногда чаще. Особенно когда накатывала грусть-тоска, как сейчас, например.

– Саш! Ну как вы? Как Димка?

– Да нормально. Скучаем…

– А как он учится?

– Ничего вроде. Тройки, четверки… Как обычно.

– А ты сам?

– Работаю. Тут, правда, проблемы кое-какие могут возникнуть.

– В ресторане? С работой?

– Ну да…

– А что такое? – встревожилась Галя.

– Помнишь Вадика, директора ресторана?

– Конечно.

– В каких-то разборках ранили его….

– Да ты что?!

– Да… И серьезно причем ранили. В реанимации сейчас. Поднимется ли… Непонятно. И что с рестораном будет?

– Ой!

– Вот тебе и «ой»! Так что я тут потихоньку кое-какие деньги откладываю. Не трачу особенно. Если только Димке надо что-то в школу. А так – все по минимуму. Кто его знает, что с работой будет? А ты-то как там, Галь?

– Ну что я? Работаю. Скучаю ужасно… До слез… – голос задрожал.

– Ладно, Галь! Все будет хорошо! Не волнуйся! Наладится!

Каким образом должно все наладиться, Галя не представляла. Одно она понимала совершенно точно: возвращаться на Украину ей не хочется. Ей нравится Италия, ей нравится Рим. И хотя она ничего еще толком не видела в этом городе, почему-то ее сердцу было мило находиться здесь… Вот только бы семья была рядом! Тогда любые трудности преодолимы. Вот только как это осуществить? Что сделать? И Галя потихоньку стала узнавать, какие возможности есть у иностранцев, чтобы остаться здесь жить и работать. Невзирая на все сомнения, она все же решилась обратиться с этим вопросом к Паолине. Та обещала разузнать.

Как-то Сашка позвонил возбужденный и радостным голосом сообщил:

– Галь, представь! Олеся вернулась!

– Да?! – Галя почему-то испугалась. Хотя чего пугаться-то. Ну вернулась подруга и хорошо!

– Да! Она зашла к нам, рассказала всю вашу историю.

Галя молча слушала. Настроение, и без того тягостное, испортилось совсем.

– Ты ей дай мой телефон. Пусть она позвонит, – попросила она мужа.

– Хорошо, Гал! А ты чего напряглась-то? Я думал, обрадую тебя!

«И правда, чего я так болезненно реагирую? – задалась Галя вопросом. – Конечно, это она меня втянула в эту историю. Пусть невольно, но она. Но дело даже не в этом».

Дело было в ревности. Мало того что Сашка столько времени без жены, так еще Олеся возьмется его навещать со своим повышенным эротическим потенциалом и с затаенной симпатией к ее мужу. Очень не понравился Галине такой расклад. Однако, что она скажет мужу. Почему она так нервничает?

– Саш, я очень скучаю… Я очень за вас волнуюсь… И если честно, я завидую Олеське… Она имеет возможность вас видеть, а я нет…

Сашка довольно рассмеялся:

– Галь! Ты у меня замечательная! Не грусти! Знаешь, когда мы оказались в разлуке… все плохое отошло на второй план…

– Что плохое?

– Ну, может, ссорились мы иногда, раздражались… Недовольны были друг другом… А сейчас… лично я вспоминаю только хорошее. И верю, что скоро мы будем вместе. Какое-то испытание нам дается. Но мы же выдержим! Да, Галь?!

– Конечно, Саш, выдержим! – «Пока я что-нибудь не придумаю и не разрешу эту ситуацию», – подумала про себя Галина, а вслух сказала: – Я начала поиск работы для тебя. Только боюсь, что музыкантом… вряд ли… Сам понимаешь… Скорее всего, в иностранной рабочей силе нуждаются строительные компании или городские службы.

Сашка на том конце провода усмехнулся:

– Галь, ну какой из меня рабочий? Сама посуди. Я тяжелее гитары ничего в руках не держал.

– А что делать, Саш?! Лично я любой работе была бы рада, лишь бы быть вместе.

– Ладно! Посмотрим! – Энтузиазма в голосе мужа она не услышала. И правда, какой из него строитель с изнеженными руками и тонкими музыкальными пальцами. Подсобный рабочий если только… Ничего себе карьера: из артистов в уборщики! Незавидные перспективы. Ничего не скажешь!

Галя положила трубку и взялась за сердце. Господи, почему же так тяжело? Неужели Леська что-то задумала? Неужели охмурит Сашку? А чего его охмурять-то? Он уже четвертый месяц без бабы! Ой-ой-ой! Леська, Леська, хоть и подруга ты мне, а я тебе не верю. Для тебя в отношении с мужиками все запросто. Захотела – с одним переспала, захотела – с другим. Мужей меняешь как перчатки.

Сердце ломило, душа болела, в висках стучало от мыслей, одна неприятнее другой. И ничего с ней, этой ревностью, не сделать. И никак с ней, со своей тоской, не сладить! Скорее, скорее надо работу Сашке искать. Быстрее вызывать его сюда. Пусть сначала одного. Димку попозже можно будет забрать. Тем более что со школой совсем непонятно.

Надо бы прямо завтра поторопить хозяйку. Ну насколько это слово уместно: поторопить. Пусть по-другому: поинтересоваться, не узнала ли чего, не разведала ли… Галя уложила детей и заснула с этой мыслью: завтра поговорю с ней…

Но назавтра случилось с ней что-то непонятное…

Сашка ходил на свою работу ежедневно, кроме понедельника. В понедельник ресторан тоже работал, но живой музыки не было. Один день ансамблю полагался выходной. Это только со стороны кажется, что у музыкантов не работа, а сплошной праздник! Играй себе, пой, балдей и получай удовольствие от собственного труда. Так-то оно, может, и так. Это когда изредка, в охотку. А когда музицирование является каждодневным трудом, причем далеко не всегда адекватно оплаченным… Вот тогда артист выматывается не дай бог. Каждый вечер, начиная с семи часов и заканчивая далеко за полночь, он должен быть в хорошем настроении, в голосе, должен хорошо выглядеть, быть красиво одетым. И хотелось бы, чтобы у него при этом был кураж, порыв, масса энергии. Он должен угождать публике, исполняя надоевшие донельзя песни. Далеко не всегда любимые им самим, набившие оскомину и опротивевшие до тошноты. А исполнять их надо бы так, чтоб искра в глазах, чтоб слеза в голосе… Короче, чтобы клиент был доволен.