Текст книги "Кто куда, а я в деревню! или Мёд и масло души моей"

День-дребедень

Смеркалось. Пока Петровы-Васечкины суетились и накрывали стол на веранде, свою гостью, то есть меня, они заботливо усадили расслабляться в необычайно удобный шезлонг, установленный среди яблонь в саду. Невероятное чувство свободы, лёгкости и окрылённости не отпускало меня с самого первого шага по земле Утекаева. Но именно сейчас как-то особенно остро я ощущала родство и единство с этим местом. А ещё у меня есть такая особенность: все по-настоящему счастливые моменты запоминаются мне запахами и вкусом, и стоит только снова уловить знакомый аромат или почувствовать «вкус счастья», как меня накрывает с головой волной радости, нежности и безмятежности. Это может быть, к примеру, аромат свежескошенной травы, запах воздуха после дождя, когда капли ещё висят на ветках деревьев, но выглянувшее солнце уже начинает их высушивать… Или вкус малины, только что сорванной с куста, или чёрного хлеба с ядрёным настоящим подсолнечным маслом и крупно нарезанным зелёным луком! И со дня приезда в Утекаево мои рецепторы постоянно улавливали знакомые, «счастливые» ароматы и вкусы, представляете, какой шквал радости обрушился на меня?

…Я сидела в спустившихся сумерках, слушала ласкающий и убаюкивающий стрёкот цикад и жадно, как в последний раз, вдыхала волшебный аромат темнеющего, засыпающего мирным сном сада.

…Шашлыки были божественно хороши! В маринаде ощущались и необходимая кислинка, и пикантная сладость, и бодрящая острота. Давно я не ела настолько правильного и грамотно приготовленного шашлыка.

После первого тоста последовал второй, затем третий, и после третьего Люда остановила руку Вовки, тянущуюся к бокалу.

– Вова, во-первых, тебе достаточно, как ты сам понимаешь. Во-вторых, пойди, позвони Серёге, узнай, как он там. Он у нас на пару дней с приятелями в поход махнул. Но махнул так, чтобы мы могли до него дозвониться. Иначе бы не пустили, – сообщила она мне и снова переключилась на мужа, – в-третьих, как ты понимаешь, у нас сегодня день-дребедень, – подмигнула лукаво Владимиру.

Вова послушно откланялся, поцеловал Люду в макушку: «Спокойной ночи, зайка» – «Спокойной ночи, тигрик», – и ушёл.

– Люд, а, Люд, а чего это за «день-дребедень»?

– Ой, это мы так договорились, что если мне надо с подружками остаться наедине и пообщаться по-женски, я ему сообщаю это кодовое слово. Чтобы и его не смущать, заодно и для подружек интрига, хи-хи. Это я тебе по секрету великому рассказываю. Большинство думает, что этими словами я ему на секс намекаю, мол, иди, готовься. Но это не так. У нас интим не по дням расписан, мы же нормальные люди, хоть и чокнутые, конечно. Как и все.

– Людок, а раз уж ты так разоткровенничалась, то расскажи ещё вот что: ты ему всё «тигрик-тигрик», он тебе – «зайка», а вообще-то у вас всё наоборот. Ты – такая командирша, бой-баба, а он такой скромняга, послушный, лапошный, – несло меня вдаль по реке любопытства.

– Ой, Лёль, это всё вос-пи-та-ние! Линия партии такая генеральная. Я ж ведь поначалу была глупая, чуть ли не сама матриархат насаживала, а потом, когда поумнела, поняла, что мы с ним всё построим – и отношения, и дом, и прочее, – ежели я по-другому поведу нашу шхуну семейную. Знаешь, как я решила? Главное – дать основания ему считать, что он – глава семьи, просто хотя бы потому, что у него есть яйца. А я уж вроде как-нибудь в тени, не в первостепенной роли. Он не дурачок, конечно, умом, я думаю, всё понимает. И он не тряпка, ты не думай, он – тигр! Но тигр домашний, хороший, не дикий.

Люда разлила нам ещё по бокалу шампанского.

– Кстати. Знаешь, Лёль, как говорят: «Женщина должна быть хозяйкой на кухне, леди в гостиной и проституткой в спальне»? А я вот считаю так: «Женщина должна быть зайкой в спальне, трактористкой – в хозяйстве и полицейским – за столом».

– А почему полицейским-то? – недопоняла я.

– Ну как? Чтобы мужик допустимые промилле не превышал!

Я хохотала как умалишенная! Ох, Людка, ну что и говорить – кладезь!

А вечерок наш славный продолжался…

…В числе прочей болтовни не могла я не рассказать Люде о том, на что мне сгодился взятый в страшной битве розовый гарнитурчик. По поводу битвы Людка уже мне каялась и винила во всём свой склочный характер: «Вообще-то же я добрейшей души женщина, но вот характер не сказка, конечно, не сказка».

Так дошла я до чудесной истории о «помолвке века». Люда искренне обрадовалась, что мне удалось ловко и красиво обстряпать это дело с предложением руки и сердца. Да, дело не обошлось без некоторых накладок и травм, но всё-таки цель достигнута, и одинокие немолодые люди наконец смогут создать семью и жить вместе счастливо и, конечно, долго. Потому что семейное счастье и любовь продлевают жизнь и делают её ярче и основательней.

– А что твой-то, как, где? Не объявился до сих пор? Ты вообще как, не соскучилася по нему ещё? – обеспокоенно, к слову спросила меня Люда.

– Ох, конечно, соскучилась. Я же ему всё написала в записке, когда уезжала. Я думала, будет звонить, писать, а он… А он пропал совсем… – и тут я расплакалась.

За всеми заботами и делами последних дней я старалась не думать – и у меня это вполне получалось – о ситуации с моим мужем. Но это «бездумие» было, как пушистый одуванчик: крепился, пока на него не дунули ветерком, – и он облетел и стал трагически гол и печален. В моем случае таким дуновением ветерка стал Людочкин вопрос. Слёзы катились градом, сердце щемило от обиды и печали.

– Лёлечка, ну что ты, дорогая… Ну зачем я только спросила… Давай, успокойся… Мужики – они такие странные, ты же знаешь… Наверное, хочет тебя проучить. Не волнуйся, они не могут долго вот так крепиться, так что потерпи немного, скоро всё образуется, вот увидишь…

– Надеюсь…

– Ага… А пока давай я тебя развлеку немного и расскажу историю про сватовство одного не-гусара. Утри слёзки, выпей шампанского и слушай…

Сватовство и воровство

Дело было лет пять назад. Живёт тут у нас в деревне мужичок один по имени Митька.

Митька мужичонка в общем-то вполне себе ничего. Трактористом раньше работал, потом, как спьяну трактор свой в болоте утопил, стал коров пасти. Очень талантливо, надо сказать! Ни одной трагической ситуации в стаде не допустил, ни одну коровку не потерял, и в общем, может, даже таково его призвание – пасти скот.

Если кто, к примеру, заводит теленочка, перед тем как принять животинку к себе в стадо, Митька приходит «знакомиться» с новичком. Гладит его, говорит ласковые слова шепотом прямо в мохнатое телячье ухо, в глаза смотрит, вкусные сухари приносит. Втирается в доверие, короче говоря. После этой проникновенной беседы телок никогда больше уже не отходит от Митьки далее, чем это положено. Похоже, что стадо считает его своей… ну, мамкой чтоль… или вожаком, если так привычнее.

Между тем, помимо вышеупомянутого, так сказать, дара, или таланта, Митьке похвастать было особо нечем, да и сейчас особенных умений не прибавилось. А в том время он еще и крепко зашибал и был «под этим делом» дурак дураком. Нет, не дрался, нет, не скандалил, по крайней мере, не часто, но вёл себя глупо и совершенно бездумно. В принципе, нельзя сказать, что он и по трезвому-то блистает интеллектом, но, как говориться, «академиев не кончал», так что извините. Впрочем, речь не об этом.

Стукнуло ему на момент этой истории по сельским меркам уже очень прилично, а он всё жил бобылем. И все понимали, и он в том числе, что пора бы ему уже жениться.

А жила по соседству бабёнка одна, назовем её Манька. И тоже девка уже в возрасте, прямо скажем, и тоже употребляющая дама. Торговала на рынке всякой снедью, причём бойко торговала, умела урвать свой кусок и могла бы жить вполне себе безбедно. Но вот была не без греха.

И науськали бабки-соседки Митьку приглядеться к Маньке повнимательней. Он пригляделся и понял, что невеста недурна и вполне может составить ему пару, стать верной спутницей.

Надумал Митька идти к ней свататься. Всё по-серьёзке: в надлежащем виде и не с пустыми руками. Купил пять бутылок водки, закуски в виде колбасы и сырка «Дружба» и пошёл в гости.

Маня встретила «жениха», накрыла стол, как умела. Сидят, пьют. И разговоры потекли душевные, и уже не первая бутылка на разливе. Ведут беседы, выпивают, Митька копит смелость и решимость, чтобы сделать предложение, как тогда уже казалось ему, златокудрой, шибко красивой бабе.

И тут случается конфуз. Разливает мужичок по новой рюмахе и видит – закончилась огненная вода в бутыли. Глядь под стол – нет полных ёмкостей, пустышки только. Он к Машке с вопросом: мол, что, закончилось всё уже? Манька зырк так глазами, в сторону их отводит, косит. И говорит, что вот, дескать, да, всё подошло к концу и хорошо бы уже сбегать за догонкой…

…Митька потом рассказывал одной из бабок-соседок душещипательный финал этой сказочной лав-стори:

– Обманщица она, баб Моть… Думала, я ничего не замечу. «Кончилось», – говорит. А как же оно кончилось-то? А? Митька-то не дурак, Митька пустые бутылки посчитал! Три их там было, баб Моть, только три!

Да, не сошёлся дебет с кредитом…

– Так что нет её, любви-то, похоже, – понуро заканчивал свою историю Митька, качая головой, – одна лишь кОрысть. И страсть к наживе. Всем вам, бабам, только одно и надо!

Лютики-цветочки

Я, сладко потянувшись, поднялась с кровати. Ох, а ведь уже 11 часов, как же мы вчера с Людой засиделись, разошлись далеко за полночь.

Несмотря на все Валины возражения, мне удалось вчера убедить её, что настала наконец моя очередь готовить ужин, невозможно провести в лености и праздности всё лето. И если работы в огороде Валя мне не доверяла категорически – и правильно делала! – то уж с приготовлением еды я справиться могла легко. Тем более что кулинарить я люблю и умею. Возможно, до продвинутого уровня Вали мне ещё не близко, но всё же вкусно накормить семью я могу легко и с превеликим удовольствием.

Сегодня в моих грандиозных кулинарных планах был настоящий ферганский плов, дополненный хрустящим салатом из свежих овощей с брынзой. Я прокрутила в голове список необходимых продуктов и поняла, что мне не хватает немного барбариса и тмина для исполнения оригинального, гармоничного по вкусу плова. Я обыскала на кухне все полки, ящички и шкафчики, но необходимые специи не находились. А ведь у Вали они должны быть совершенно точно!

За неимением иных вариантов я отправилась в комнату пошарить в тамошних шкафах – ну а вдруг? За одной из дверок и впрямь обнаружилась коробка, полная пакетиков самых разных специй. Ох и богатая коллекция у Валюшки, не хуже, чем у иного арабского повара! Рядом с коробкой специй я обнаружила ещё одну, и мои любопытные руки немедленно зачесались открыть её, заглянуть внутрь. Да, это было крайне бестактно и неправильно со всех точек зрения, но я не удержалась от соблазна. В таинственной коробке хранились старые фотографии, письма, документы и несколько засушенных маргариток.

Я аккуратно, словно драгоценные камушки, перебирала найденные вещи…

Вот фото со мной восьмилетней (судя по дате, быстрым почерком обозначенной простым карандашом на обороте), моей мамой и Валюшкой. Мы стоим в странных купальниках того времени на берегу речки. Валя и мама счастливо смеются. Над маминой головой мужская рука (мужчина не в кадре) делает ей «рожки». Я скривила личико, силясь заплакать, потому что кто-то раздавил вылепленный мной песочный кулич. Ещё в кадр попала половина «стола»: на траве расстелена скатерть, на ней горки нарезанного крупными дольками хлеба, миска с только что снятым с огня мясом, тарелки с колбасой и пустившим слезу на солнцепёке сыром, овощами и зеленью, стаканы с квасом и вином. Как же это было вкусно, особенно после часового плаванья, лежания и игр в воде, – как говорила моя мама, «до посинения». А ещё мы непременно брали с собой пару банок тушёнки Валиного приготовления и поедали её с толстенными ломтями чёрного хлеба и хрустким зелёным огурцом. Однажды взрослые оставили меня на берегу, а сами ушли плавать. За недолгое время их заплыва я умудрилась съесть бОльшую часть наших продуктовых припасов. Все очень боялись, что лопну или у меня случится заворот кишок, но всё обошлось, мне даже не поплохело ни на минуточку. Крепкий детский организм, что и говорить!

А вот фото Валентины и её давно погибшего мужа Анатолия. Он был очень красивым и статным, с чёрными усами и тёмными глазами, которые иногда будто жили своей жизнью, например, он мог сердиться и даже стучать кулаком по столу в гневе, а его глаза в это время шутили, смеялись и искрились радостью. Валя страшно переживала его гибель, мама даже боялась, что она что-нибудь сделает с собой, но всё обошлось: Валин неизбывный оптимизм и жажда жизни оказались сильнее боли и отчаяния. Мой дядя был директором клуба в соседнем крупном селе (прирождённый массовик-затейник!), и его однажды отправили по обмену опытом в Краснодарский край. Небольшой самолёт, на котором он возвращался домой, рухнул, не дотянув до аэропорта какие-то десятки километров.

Под фотокарточкой лежало, судя по дате, последнее письмо Анатолия. Нехорошо, каюсь, но я всё же прочла его. Теперь я знаю, почему лучше писать бумажные письма, которые можно хранить и прижимать к сердцу, когда хочется пустить воспоминания о человеке глубоко внутрь себя. С электронными сообщениями такого фокуса проделать не получится. Я приведу вам маленький забавный отрывок, лишённый интимных подробностей, которыми мой дядя обильно сдабривал послание супруге.

«…и вот в этом чудесном городе по приезду заселяют меня в гостиницу. Можешь себе представить, город вселенского масштаба и размаха, Ку-бань! Которая славится гостеприимством, мол, хлебосольный край и так далее, значит.

И не знаю я, Валюшенька, какой там хлеб-соль, но гостиница оказалась препаршивейшая. Валя, в хате нашего алкоголика Васьки Кошеля и то краше.

А тут вам не только мятое бельё, хотя я и вообще без претензий, ты же знаешь, но и тараканы пешком ходят. И воды нет. Вообще никакой. То есть ни умыться, ни попить, ни попить наоборот, прости меня, дорогая Валя, за подробности.

Я, значит, спускаюсь, вниз, а там за стойкой сидит такая баба крупнокалиберная, что помимо неё там уже ничего не поместилось бы. И глаза у неё навыкате и смотрят недобро.

Ну, я так мягонько: мол, добрый вечерок, не подскажете ли, когда можно ожидать подачу воды для принятия водных процедур.

Она бровью повела и говорит:

– А вы что, молодой человек, сюда мыться приехали?

Ну, я чую по манере разговора, что душевный он у нас предстоит.

– Не то чтобы, извольте учесть, но всё же мы не в каменном веке, чтобы ходить в грязном состоянии в общественных местах, а тем более таких культурных, каким является ваш чудесный город.

Я ж не знал, Валюша, что она так на свой счёт воспримет мои слова про каменный век!

– А при чём тут какие-то там векА? Почему вы вдруг про это заговорили? Я что, вам лично должна сейчас воду таскать в ведрах? Нет, вы видали? И главное, сразу на личности переходит!

Ну, я недопонял, к чему она… Чокнутая какая-то!

– Нет, зачем таскать. Вы лучше скажите, когда ожидать включение воды? И почему она вдруг у вас вот так прекратилась?

– Откуда я знаю, почему? Я что вам, ЖЭК? И когда что там будет, я тоже не имею ни малейшего понятия! Сами моются, воду льют без экономии без всякой, а потом жалуются.

Ну, тут я чувствую, разговор наш заходит в тупик. Решил для эффектного завершения беседы всё-таки что-то сказать:

– Ну, я вот, например, ещё ни капли вашей воды не потратил, а судя по отличному внешнему виду полчищ тараканов, они как раз вполне могли принимать ванну и истратить вашу драгоценную воду, тудыть её в качель!

Баба завизжала: «Ну вот, опять он за своё!», – заревела почему-то и убежала. Я сначала не понял, чего её истерика взяла. Ну правда, насекомых много же в гостинице, чего обижаться на правду. И уже я вздумал отойти и подняться в номер, как увидел табличку с её именем.

Её звали Елена Васильевна Вечнокаменная-Тараканова».

Тут я услышала за окном звук мотора и хлопок закрываемой автомобильной двери. Я быстро, но бережно, в прежнем порядке сложила фотографии и бумаги в коробку, убрала её в шкаф и подошла к окошку поглядеть, кого же это занесла к нам нелегкая.

У ворот стоял небольшой грузовичок, а возле него – муж мой, Артём, собственной персоной. Явился, значит, не запылился. Мне стало вдруг очень жарко, ноги сделались ватными, а сердце отчаянно загрохотало. Так, надо взять себя в руки. Главное, держать лицо, Лёля!

Я медленно сосчитала до десяти и пошла встречать незваного (но не нежданного!) гостя. Поправила перед зеркалом прическу и, уперев руки в боки, вышла из дому и пошла, молча, с достоинством, к калитке. Лицо моё было, как мне казалось, красивым, безмятежным и безразличным.

Муж мой встрепенулся, увидев меня, заулыбался счастливо и заискивающе.

– Лёля, душа моя, а вот и я! Я приехал!

А я же кто? Я женщина! А значит, я актриса! И как бы мне ни хотелось, без всяких предисловий, кинуться ему на шею, нельзя было допустить, чтобы все мои обиды сгинули понапрасну в лавине нахлынувшей на меня нежности. Поэтому я ответила кратко:

– Нннну?! И что?!

– Лёля, я вот тебе подарок привёз, смотри!

Приглашающим жестом он указал на кузов грузовика. А тот был наполнен до краёв разноцветными и яркими полевыми цветами! Ааааах, ну до чего же изобретательно! Умеет мой муж делать красивые сюрпризы, что и говорить.

– Лёля! Вот не лилии, не розы, а полей метаморфозы!

Он у меня завзятый рифмоплёт, знаете ли. И что прикажете делать? Как можно не отреагировать слезами умиления на всё это благолепие? Но я не сдавалась:

– Иииии?

– И я приехал просить прощения… Лёль, прости меня, давай жить дружно, я же не могу без тебя, ты же знаешь!

– Не знаю! Вот не знаю! Потому что ты же не позвонил ни разу, не написал ни одной, даже дрянной СМСочки!

– Лёля, радость моя, в день, когда ты усвистела, меня отправили в срочную командировку, понимаешь? Я даже домой заехать не успел. А чёртов мобильник я нечаянно оставил в офисе, такой вот незадачливый день у меня получился. И всё же я тебе звонил! С другого телефона. Звонил-звонил, а ты трубку не брала. Я только потом понял, уже домой вернувшись, что я цифру одну попутал, когда по памяти набирал твой номер. И дома-то, по приезду, я и увидел твою записку, – сбивчиво, взахлёб рассказывал волнующийся муж, – стыдно мне было, Лёль, конечно, очень. Получается, ты от меня сбежала, а я ни сном, ни духом. Я тогда уже не тебе стал звонить, а Валентине, узнать, какие у тебя настроения, вдруг ты у меня тут… ну, совсем меня видеть не хочешь. В общем… Теперь я здесь и жажду примиренья!

Артём опустил голову и ждал мою резолюцию. Не дождался, вздохнул и подошёл ко мне:

– Я тебе и цветов твоих любимых привёз, видишь? Ну? Прощаешь?

Всё я видела. Да и обиды уже никакой у меня не было.

– Ага, прощаю…

И мы, как в лучших любовных фильмах, кинулись обниматься и целоваться, совершенно не обращая внимания ни на что вокруг.

Нас привёл в чувство совершенно неделикатный кашель. Водитель грузовика выглянул из окна:

– Чо, мужик, помирились? Ага. Ну, отлично. На цветы полюбовались? Ага. Тогда чо, повёз я их в коровник, чего добру-то пропадать? Ага. Ну, покедова!

И уехал, подбрасывая на кочках свой яркий и изумительно-цветастый груз.

Мы продолжили обниматься, и тут Артём сказал, поморщившись:

– Лёль, ты всё, не сердишься больше? Тогда, надеюсь, ты не будешь ругаться, если я скажу, что вот домашние-то цветы твои совсем подвяли из-за наших с тобой разъездов.

Кристальной честности человек! Охо-хо, другого же момента он не мог найти для этого признания!

– Тёма, знаешь что, – взметнулась я, – вот это уже слишком! Настроение испорчено, я забираю свои слова о прощении обратно!

– Лёля, но первое слово дороже второго!

– Ага. Зато твой подарок съест корова! – рассмеялась я и показала ему язык.

– Ну и что, дорогая, это лишний раз доказывает, что он был свеж и прекрасен!

Счастье! Теперь моё счастье достигло солнечного горизонта и стало абсолютным, меня баюкало в нём, словно в гамаке, раскачивающемся над необъятным, цветущим, залитым радужным светом лугом.

СПАсение утопающих – дело рук…

Ближе к вечеру мы решили затопить баньку и попариться, чтобы смыть с себя усталость, стресс, обиды прошлых дней и укрепить позитив воссоединения одной семьи и начало общего пути второй. Позвали и Люду с Вовой: больше народу – больше веселья!

Владимир явился при полном банном параде: в шапке с рогами, похожей на каску викинга (но гораздо больше на грелку баба-на-чайнике, которая делает «хенде-хох»), в огромной белой простыне, небрежно закинутой через плечо, и, венец всего образа, – с крепким березовым веником, словно младенец, лежащим на согнутой в локте руке.

Дамский наш коллектив подошёл к СПА-процедурам с не меньшей, а то и большей серьёзностью. Во-первых, мы сдвинули на «апосля», как говорит Валентон, креветок вместе с пивом. В бане только чай! И какой! Из свежесобранных прямо в саду листочков мяты, мелиссы, тархуна, смородины и бог знает каких ещё ароматных и волшебных компонентов – даже маленький глоток этого напитка поднимал человека на одну ступеньку ближе к раю.

Ну а какая женская баня без масочек-примочечек, скрабиков и кремиков? Людочка притащила с собой какой-то совершенно необыкновенный «банный мед», купленный ею в поездке в Тунис. Мы щедро, толстым слоем намазали это снадобье на свои роскошные телеса, предвкушая, как восхитятся результатами этой процедуры наши мужчины, как воскликнут: «Молодушки какие!», а те, что послабее, возможно, даже и потеряют сознание.

Признаться честно, попахивал этот мед немного странно, но в борьбе за красоту чего не стерпишь. Не всё то фиалковое, что амбре.

– Ох, хорошо-то как, бабоньки, – блаженно потягивалась Люда в парной, – наслаждение да и только.

– Но воняет, хоть святых вон выноси, – морщила нос Валентон, но терпела, легонько похлопывая липкое тело, которое вот-вот должно было превратиться в стан молодой Афродиты.

– Ничего, это ерунда! Главное – результат! – возражала Людка.

– Ой, девки, а на ваш век пришлись ещё общественные бани советского прошлого? – спросила Валя.

– Ну, я помню, как вы с мамой водили меня в такую, она в посёлке находилась. Мне в общем даже нравилось, хотя куча голых тёток немного смущала, – начала вспоминать я. – А ещё там были в раздевалке такие скамейки, будто бы в нишах, а на стенках этих ниш были крючки. На них вешали одежду. Шкафчиков-то не было, верно? И как-то вот оставляли же тогда вещи, и краж не было. Странно… А ещё особо брезгливые после принятия банных процедур подкладывали под ноги газеты. Запах этих мокрых газет до сих пор приятно щекочет мне нос, – улыбалась я. – А ещё вот это ощущение влажной прохлады, когда бежишь голая от помывочного зала к нише с полотенцем!

– А эти тазы звенящие? – хохотнула Люд.

– Не тазы, а шайки, – поправила Валентина.

– Шайки-шаечкииииии, – запела Люда. Ох, весёлая она, слов нет.

– Кстати, я вот вспомнила случай из своей банной практики, – снова улыбнулась Валя, – я тогда ещё подростком была, и вот грядёт мой первый самостоятельный поход в баню. Я собралась как большая молодец: всё по делу, значица, всё, как положено. А тогда уже была мода на всякие натуральные «маски»: волосы ополаскивали уксусом, добавляя его в воду, или там ромашковым отваром. Я же решила пойти дальше и оздоровить свои локоны яичной маской. Надо мной тогда ещё пошутили добрые помывщицы: мол, баба с яйцами в баню пришла. Но я не из робкого десятка, вы же знаете: пошутили – и ладно. Я намазюкала желтки на голову, жирно так, густо, безо всякого жмотства. Ну, и думаю, что время впустую тратить, пойду попарюсь, пока масочка делает своё дело. Посидела в парилочке от души, хорошо так посидела… Там темновато ещё было. Выхожу из парной вся такая фря, розовая, красивая, довольная. И как-то купальщицы на меня смотрят странно… А потом ржать начали, как лошади. Что вы думаете, девки? Ну, прально, ёшкины блошки, в парилке такая температура была, что моя маска вмиг стала густой вкусной яичницей! Плотная ещё такая, дома подобную захочешь – хрен приготовишь. Я не растерялась, спрашиваю толпу смеющихся: «Бабы, мол, а нет ли у кого-то соли с собой? Я сейчас тогда заодно бы и пообедала». Ох, смеху было, все попадали просто!

Мы уже сгибались пополам от приступов безудержного веселья, Люда аж икать начала. Но смех смехом, а нам уже было достаточно сидеть в парилке, пришла пора выбираться на волю, в прохладу.

Я попыталась встать, однако что-то крепко держало мою прекрасную голую попу. И спину. Судя по всему, такая же проблема возникла и у моих подруг. Дамы силилась подняться, отталкиваясь руками, но не могли отлепиться от скамьи.

– Что за нах! – возмутилась Люда.

– Я чойта сейчас не пОняла?! – как бы вопросила Валентон.

– А что происходит, девочки? – вторила им я.

– Похоже, мы приклеились, – понуро констатировала Люда.

– Как же так…

– Ну вот как-то так. Видимо, Людкин мёд какой-то не такой оказался, – озвучила я догадку.

– Это неправильные пчёлы и они делают неправильный мёд, – голосом Пятачка пропищала Людка.

– Так, девки, всё ясно, он зассстрял, – продолжила Валя накидывать фразы из этого чудесного мультфильма.

– Я не зассстрял, я отдыхаю, – по-виннипушечьи пробормотала я.

Нам стало отчего-то очень весело, хотя ситуация была препротивнейшая, и всё потому, что для нашего спасения пришлось бы звать мужчин, которые обязательно будут подкалывать нас на эту тему. Уж лучше тут испечься…

Но оказаться живыми кексиками тоже показалось нам не лучшей перспективой, и спустя некоторое время утомительной борьбы за освобождение из медового плена мы всё-таки приняли решение дать нашим мужикам возможность почувствовать себя настоящими героями. Учитывая расстояние от бани до веранды, где и происходила мальчишечья тусовка, нам пришлось очень сильно напрячь голосовые связки, чтобы докричаться. Но трёх кричащих женщин, попавших в переплёт, не услышать просто невозможно!

Операция по нашему спасению оказалась крайне непростой, ибо, во-первых, мы не были готовы выставить напоказсвои липкие обнажённые тела, поэтому требовали сначала простыни, затем много воды и антистрессового вина. И чтобы всё сразу, немедленно и «кабанчиком метнулись».

Мы, словно мухи, попавшие в варенье, сучили лапками и недоумевали, какой гад и, главное, какого хрена придумал этот «мёд». С огромным трудом мы отклеились от скамеек, изведя на это вёдер 10 воды, немалое количество мыла и пару бутылок красного полусухого, и Люда таки добралась до злополучной баночки чудо-средства. Она покрутила баночку, внимательно всмотрелась в текст и буквально «потеряла» лицо:

– Ой, девочки… ой… как же это я так… вот же… это же я… не может быть…

– Люд, да в чём дело-то? – не выдержала я.

– Эта, ну… я перепутала немного. Банки-то одинаковые были. И это, чем мы сейчас намазались, это клей, я его покупала в Египте, чтобы чемодан заклеить лопнувший. Конечно! Зая-то мой вечно наберёт одежды, как на первый бал, одних плавок штук пять, – отыгрывалась Люда на муже за свою ошибку с неудавшимся мёдом для бани, – блин, и главное, надпись-то тоже на арабском, кроме мелкого английского шрифта, я и спутала, етишкин корень! Девочки, простите меня, дуру такую…

– Людк, да ты не дёргайся, ей-богу, подумаешь, дело какое! Зато шкуру поскребли, пока отдирались, тоже дело полезное, говорят! – хохотнула наша оптимистка Валя.

А и вправду, чего огорчаться, давайте я вам лучше расскажу, чем занимались мужчины во время наших СПА-процедур. Для этого я воспользуюсь волшебным фонарём, позволяющим изменять пространство и время и подглядывать за теми, кто об этом и не подозревает.

Итак, часом ранее на веранде…

– …конь! Конь, значитца, у него был гнедой, подарили ему за какие-то особые перед родиной заслуги, председателю нашему. И очень дорогой был конь, и красивый как хосподь бох, таких красивых никто у нас тут не видывал сроду, застращай его карась! Понимаете? И эта… А тут в начале перестройки, инквизиции на неё нет, худо стало совсем в колхозе, ну и он, значит, Митрий-то Андреич, председатель наш, стал думать, чо делать. А делать нечаго… Денех нет. Народ голодать начал… И стал думать Андреич – продать коня, да и на вырученные деньги хоть подсобить немного народонаселению, деревне, колхозу… За границу хотел его сбыть.

Приходит он к коню накануне продажи. Македон он коня прозвал. А у коня слёзы на глазах. И зарыдал Митрий-то Андреич, и вывел Македона погулять в последний раз в этом дворе. А Македон вырвался и подбежал к сараю и тычет как бы мордой на него… Да… Андреич подбежал, ничо понять не можэ, что конь хочет. А конь тычет на висящие на сарае подковы, которые когда-то на нём, на Македоне были, когда его подарили-то Митрию… ага. Председатель не можэ понять коня, но снял подковы, давай их вертеть. А они ж из золота оказались! Ей-богу! Из чистого золота! А никто при переподковке не заметил! Так пара подков и делись куда-то, а вот другие две спасли и Македона, и колхоз… Колхоз – на некоторое время. А вот коня Андреич навеки вечные оставил себе. Так и был с ним Македон всё своё коньское время…

– Ой, а не врёшь, дядь Вень? – прищурил глаз Вова.

– Да чего мне врать-то? Смысл? – возмутился Вениамин Фомич.

– А вы подковать коня умели? – спросил Артём Вениамина.

– А что ты мне выкаешь? Я чай не дед какой…. Дык эта… что значит «умел»? Чай и ща умею, – обиделся сосед.

– Да ладноооооо…. А продемонстрировать? – накинулись на мужчину ребята.

– А по писят накернить? – вопросил в ответ Веня.

– Да хоть по стописят, но давай, показывай, как коня на скаку и все прочее, – запросили молодые люди Фомича.

Но вот в чём проблема оказалась: водки было много, а коней мало. Коней, можно сказать, не было совсем. Поблизости, по крайней мере.

И решено было тогда подковать… да хоть ботинок. Для чего, соответственно, ботинок был надет на круглое метровой длины бревнышко. «Ногу коня» держал сидящий на скамейке Вова, уткнув себе в бедро и приподняв под углом 30 градусов относительно своего тела, – ради натуральности, будто бы это действительно конь. Я лично таких тщедушных коней никогда не видела. Но ладно, не в этом суть.

Где нашли товарищи умельцы подкову, я не знаю, но подозреваю, что ранее она мирно висела «на удачу» над чьей-то дверью. Веня приложил подкову к ботинку, приставил огромный гвоздь и стукнул по нему молотком.

Очевидно, Вова не ожидал такого удара, потому что от неожиданности он громко и визгливо закричал.

К тому времени дамское сообщество было уже спасено из медового плена и готово, начистивши пёрышки, присоединиться к застолью. Мы вышли из бани и направились к веранде. А теперь представьте себе, какую картину увидели мы, учитывая сумерки и нетрезвый взгляд? Пьяный Веня забивает гвоздь в ногу верещащему Вовану. Зачем? Неужели всё-таки он маньяк и садист? Не может быть!