Текст книги "Мой Пушкин. Сборник стихов"

Южная ссылка

Но злобно мной играет счастье:

Давно без крова я ношусь,

Куда подует самовластье;

Усну, не знаю, где проснусь.

Везде гоним, теперь в изгнанье

Влачу закованные дни.

А.С. Пушкин. «К Языкову»

 
Стал для царя опасным сразу
Вольнолюбивой рифмы слог.
По высочайшему указу
Грозил поэту ссылки срок.
На Соловки иль в даль Сибири,
Но только с царских глаз долой,
Надзор, цензура, слежки гири —
Вот жизни пушкинской конвой!
Под ним он жил, творил шедевры.
Как пёс, посаженный на цепь,
Рвал в клочья душу, лиру, нервы,
Но глас поэта только креп!
 
 
Карамзину он был обязан
Заменой ссылки на Кавказ.
Путь в Петербург ему заказан,
Чтоб не дошёл в столицу глас.
И Пушкин, как Назон Овидий,
Из Рима сосланный поэт
Царём за то, что правду видит,
Отослан вдаль на пару лет.
Из опостылевшей столицы,
Из края слякоти и вьюг,
Туда, где Терек серебрится, —
На тёплый, благодатный юг.
 
 
Хребтов заснеженных Кавказа
Открылся вид, и наконец
Эльбрус поэт увидел сразу,
Высокогорный их венец!
Тут пленник вырвался на волю,
И стан черкешенки младой
Здесь оживит поэта долю
Своею гордой красотой!
Вновь забурлило вдохновенье,
И различил поэт в груди
Своей знакомой лиры пенье,
Той, что оставил позади.
 
 
Он здесь гостил порой у горцев,
В их саклях бедных меж стремнин,
Тут позабыл он царедворцев
И слякоть вечную равнин.
Лишь только архалук накинет
И палку крепкую возьмёт,
Тоска тотчас его покинет,
И снова – вдохновенья взлёт!
Вот он в Крыму, в дворце Гирея,
Бахчисарайский бьёт фонтан,
Где в переходах галереи
Мелькал Марии юной стан.
 

 
А вот – в степи, под Кишинёвом,
Тоска в груди его остра…
В монистах грудь, в платке вишнёвом
Земфира пляшет у костра…
Он здесь, бродя среди кибиток,
Цыганской волей опьянён,
Поэмы новой пишет свиток,
Их пылкой страстью опалён.
Сквозь дым костра, в разгаре пляски,
В глазах Земфиры молодой,
Он видит страшную развязку
Цыганской страсти роковой.
 
 
И наконец, к Одессе шумной
Примчал поэта тарантас.
Здесь будет страсть его безумной,
О ней он вспомнит, и не раз.
О днях томленья, страстной неги
Он позже будет вспоминать,
Чтобы потом его Онегин
 

 
Мог его чувствами страдать.
Его спасла в глуши иная,
Всепоглощающая страсть:
Перо в «чернилы» окуная,
Он и отдастся ей во власть!
И плод великой страсти этой —
Душой рождённая строка,
Из-под пера рукой поэта,
Живёт и будет жить века!
 
 
Он заболел «народным бытом»,
Дыханью русской старины
Внимал в краю своём забытом,
Не ждал вестей со стороны.
И там, один, как тот Овидий,
Поэт в михайловской глуши
Уж Годунова профиль видел
И келью Пимена в тиши!
 
 
…Срок ссылки шёл. Тиран сменился
Другим, взошедшим на престол,
В декабрьском воздухе носился
Друзей поэта тяжкий стон.
Свершилась казнь. Найдя поэта
Вольнолюбивые стихи,
Правитель требовал ответа
За стихотворные грехи…
 

10.12.2009 – 11.01.2010

«Принцесса Бельветриль». Поэма

 
Не белеет ли ветрило,
Не плывут ли корабли?
 

В.А. Жуковский. «Баллада»

 
Сама судьба дала поэту
Мученья страсти пережить.
Но где? Вдали, у моря где-то,
Куда уехал он служить.
То будет жизни его драмой:
Раевский, давний его друг,
Пленённый той же самой дамой,
Врагом пред ним предстанет вдруг.
Вот так бывает: право слово,
Вчера друзья, теперь – враги,
Влюбились оба в Воронцову,
Не подают теперь руки.
 
 
Раевский видел её ране,
Но чувств её не оценил.
Теперь – в своей душевной драме —
Поэта-друга обвинил.
Тут ещё муж, правитель края,
Наместник бессарабских кущ,
На страсти пылкие взирая,
Вдруг вспомнил, что графине – муж,
Что он женился на Браницкой,
В роду её – сам Энгельгардт,
Что повод есть ему браниться,
Но жизнь – игра, колода карт…
 
 
Так кто ж она, любви которой
Сам пылкий Пушкин возжелал,
Презрев все сплетни и укоры,
Внезапной страстью воспылал?
Вот тут уместно, мой читатель,
На её предков бросить взгляд:
Семья – вот лучший воспитатель,
Какие ж нравы в ней царят?
 

* * *

 
Екатерининской эпохи
Элизы мать была дитя.
Там удовольствий пышных крохи
С престола сыпались шутя:
Она была ещё девчонкой
Среди других девиц двора,
Их князь Таврический-Потёмкин
Любил, любую – до утра.
Любая прихоть фаворита
Там исполнялась в тот же час,
Ведь в спальню дверь была открыта
Самой царицей, и не раз!
 
 
Вокруг престола было то же.
И как от камня, по воде
Круги пошли: вот где вельможи
Искали юных жён себе!
Такие там царили нравы.
Судьбу ж фрейлины молодой
Решил тогда военный бравый,
Браницкий, гетман боевой.
 

* * *

 
Когда ж родится дочь Эльжбета,
То поклянётся себе мать,
Чтоб избежать разврата света,
Дочь свою в строгости держать.
Под строгим матери контролем
В деревне дочка и жила,
И лишь на выданье на волю
Судьба ей вырваться была.
Красы была необычайной,
Плюс польский шарм и блеск ума —
Граф Воронцов в неё отчайно
Влюбился тут же, «без ума».
 
 
Эльжбета юная в Париже
Вмиг покорила высший свет.
«Сойдусь-ка с нею я поближе,
Да и женюсь, сомнений нет!»
Всё так и вышло: он женился,
Блестящей партии успех…
Но очень скоро прекратился
Графини юной в доме смех.
 
 
Он был служака. Лорд английский
Сам бы завидовал ему:
Такой порядок педантийский
Был заведён в его дому.
Графиня в доме тосковала.
Когда же смерть двоих детей
Пережила, она устала
От жизни добрых ждать вестей.
 
 
Но службы заграничной сроки
К концу подходят. Второпях
Супруги едут: пост высокий
Граф получил в родных краях.
Отныне он – правитель края,
Готов, как царь, себя венчать.
На нём поэт, пером играя,
Поставит гения печать:
«Полу-милорд, полу-купец,
Полу-мудрец, полу-невежда,
Полу-подлец, но есть надежда,
Что будет полным наконец».
 

* * *

 
И вот к нему-то под начало
Определён служить поэт!
Но ничего не предвещало
Пока поэту новых бед.
Наоборот, он – центр вниманья.
Его цитирует любой.
Он лёгок всем для пониманья,
Но граф – тот занят лишь собой.
В своём высоком кресле сидя,
Стихов и слушать не желал.
Поэта в Пушкине не видел
И постоянно унижал.
 
 
Он видел в сосланном поэте
Коллежского секретаря,
А что стихи читают в свете,
Так он считал, что это зря.
Элизе ж только предстояло
Себя для жизни возродить.
Свершилось. Солнце засияло:
Всевышний дочь ей дал родить.
Тут она явится для света
В расцвете форм и красоты,
И оживут в душе Эльжбеты
Любви прекрасные мечты.
 
 
…Сюртук, застёгнутый до верха,
На пальце перстень золотой —
Казалось, создан для успеха
Поэт известный, молодой.
Он покорил всех безраздельно:
Едва вошёл – все «без ума»,
И остроумен беспредельно,
Стихов же у него – тома!
Он рядом, тут, с душою пылкой,
Блестят арапские глаза,
Рот в ослепительной улыбке…
Как душно, близится гроза…
 
 
«Так вот какой он, этот Пушкин!
Не зря о нём все говорят:
Он в ссылке здесь… нет, не игрушки,
Коль мои щёки так горят…
Да он и впрямь, как «Бес-Арабский».
Недавно Вяземской писал
Её супруг, что бессарабский
К нам генерал его послал.
О, Матка Боска, Ченстоховска,
О, Боже, будь же милостив!
Со страстью справиться непросто:
Как повернуть волны прилив».
 
 
Меж тем судьба уж положила
Начало страсти роковой:
Пасьянс нехитрый разложила
Своей безжалостной рукой.
Ему всего – двадцать четыре,
Элизе же – тридцать один!
Любовь незримо правит в мире
С младых ногтей и до седин!
 

* * *

 
Давайте ж взглянем без стесненья
На ту, в чей образ, увидав,
Влюбился Пушкин. Без сомненья,
Мы скажем, да, поэт был прав:
Манеры, вкус и мягкость лани,
И образованность ума,
Кокетства шарм прелестной пани
Свели любого бы с ума.
Свой гордый нрав она, похоже,
Взяла от гетмана-отца.
На мать похожа была тоже —
Чертами тонкими лица.
 
 
Но примесь в ней еврейской крови
На пальце перстень выдавал:
Ей дед когда-то, хмуря брови,
Его на палец надевал.
Их было два: второй, такой же,
С еврейской надписью святой,
Она подарит, только позже
Тому, кто взял её покой.
 
 
Когда-то было ещё внове:
(Обычай позже процветал),
Один из предков их, панове,
В рост длинный злотые давал.
Но это – штрих всего лишь тонкий
К портрету страсти роковой,
И не в ответе мы, потомки,
За древний род забытый свой.
 

* * *

 
Итак, Одесса, берег моря…
Уже графинею пленён,
О ней с Раевским как-то споря,
Поэт признался, что влюблён.
…Но ближе к карточной колоде,
Как карта ляжет, так и быть…
Прогулки к морю были в моде:
«Так поплывём?» – «Куда ж нам плыть?»
И паруса белели где-то,
И был на тёплом море штиль,
И Александр Елизавету
Назвал «принцессой Бельветриль».
 
 
…О берег южный, благодатный,
Где море ластится к ногам,
Возобновляя бег обратный
Под чаек неумолчный гам!
И волны в берег пеной били,
А дальше – страсти той обвал:
Они друг друга полюбили,
И их накрыл девятый вал!
 
 
Оставим их на побережье,
Где, набегая без конца,
Волна со страстию мятежной
Соединила их сердца.
Представьте: юг, цикады ночью,
В крови поэта страсти ток…
Мы тут поставим многоточье,
А точку в том поставит рок.
 

* * *

 
Что ж дальше? Будет всё банально:
Раевский мужу связь открыл,
И снова путь поэту дальный —
Уж «без руля и без ветрил».
Но где же повод для расправы?
«Его немедленно найти!»
И Воронцов, служака бравый,
Нашёл для этого пути:
Он в тот же день, без всякой нужды
Послал поэта на бахчи —
Что, дескать, должен тот по службе
Считать ущерб от саранчи.
 
 
Поэт такого униженья,
Конечно, вынести не мог:
«И под таким быть в услуженье? —
Уж лучше ссыльческий острог!»
Ну, вот и повод! «Вон из края!» —
Ему последовал указ,
И, от любви своей сгорая,
Он ехать вынужден тот час!
 
 
…Луна светила бледным ликом.
Расстаться выше было сил,
И перстень древний с сердоликом
Она дала, чтобы носил.
Он в расставанья час печальный
Его надел, благословясь,
Чтобы в краю хранила дальнем
Древнееврейской фразы вязь.
 
 
Увы, прощанье неизбежно
С любимой – мужнею женой:
Он удалён от страсти нежной
И снова в путь, по окружной!
 
 
Где Бельветриль, любовь поэта?
Где счастье тех безумных дней?
Лишь медальон с её портретом
Напоминать будет о ней.
Тогда ж поэт возжаждал славы!
Хотел, чтоб в имени того,
Кто будет лирою прославлен,
Она узнала бы его!
 

* * *

 
В глуши, в Михайловском, у няни,
Раскрыв с портретом медальон,
Он вспомнит, как они гуляли
На берегу, под шёпот волн…
«Храни меня, мой талисман», —
Писал поэт в уединенье,
Но то был сладостный обман,
Прошедшей страстью упоенье.
Как он страдал, писать нет мочи:
И оттиск перстня в сургуче,
И письма сжёг однажды ночью
Той, что рыдала на плече!
 

* * *

 
Но что ж соперник наш ревнивый?
Открыв жены неверной связь,
С потерей друга нестерпимой
Своё он имя втопчет в грязь.
В припадке ревности, публично,
Графиню низко оскорбит,
И Воронцовым будет лично
С поста уволен и забыт.
 
 
Пройдёт двенадцать лет, и снова
Судьба соперников сведёт:
В Москве, у графа, у Орлова,
Поэт Раевского найдёт.
Последней будет эта встреча,
Но рану боль разбередит.
И от неё на Чёрной речке
Поэт себя освободит!
 

* * *

 
Но где же перстень тот, хранитель?
Где ныне, на руке какой?
Когда лишь ангел-охранитель
Поэта бережёт покой?
Готовясь к высшему покою,
Когда дух тело покидал,
Поэт хладеющей рукою
Его Жуковскому отдал.
Тот перстень, что оставил гений,
Жуковский бережно хранил:
В том перстне – Пушкина моленье
К своей «принцессе Бельветриль»!
 

15–19.02.2010

На балу

 
Во дни веселий и желаний
Я был от балов без ума…
 

А.С. Пушкин. «Евгений Онегин»

 
Поговорим о женском поле,
Нет, скажем лучше, о полу.
Где место подходяще боле
Об нём судачить? На балу!
 
 
«Коль ты готов, немедля ж едем,
Карета ждёт. Гони, пошёл!
Тебе ж откроюсь о победе:
Там я жену себе нашёл!»
 
 
«Ужели, Пушкин? Не похоже,
Чтоб ты оставил вольный бег!
Неужто сватался? И что же,
Когда дадут тебе ответ?
 
 
Но кто ж она? Открой завесу!
Мне назови её тотчас!
Да кто ж увлёк тебя, повесу,
Красой своих невинных глаз?»
 
 
«Узнаешь скоро, кто невеста,
Оставим этот разговор.
Для тайн найдём другое место,
Нести тут лучше всякий вздор.
 
 
Ну, наконец-то, подъезжаем.
Движенье праздничной толпы,
Признаться, брат, я обожаю.
Направим же свои стопы
 
 
Туда, где всё гремит, сияет,
Нарядов блеск и суета,
Где самый воздух опьяняет,
И где нас ждут и та, и та.
 
 
Всех по одной иль лучше разом
Перелюбил бы я, коль мог!
Для куража же выпьем сразу
Бокал шабли за резвость ног».
 
 
Гремит музыка на балконе,
В огромной зале пары в ряд,
Застыв в медлительном поклоне,
В лорнеты барыни глядят:
 
 
«Приехал Пушкин, вот каналья!
Согласно той об нём молве,
Он выбрал на таком же бале
Жену-красавицу в Москве».
 
 
«…Да-да, слыхали эту новость,
Но получил ли он ответ?
Её родителей суровость
Уж обсуждает высший свет!»
 

 
«Слыхал? То обо мне судачат,
Смакуют новость, mon ami,
Когда душа и сердце плачут,
По ненаглядной Натали!
 
 
Да, ладно, друг, довольно бреду,
Судьбы уж больше не страшусь:
Всё решено, я нынче ж еду
И Бенкендорфа не спрошусь!»
 

18.10.2009

Поэзия

Поэзия, как ангел-утешитель,

спасла меня.

А.С. Пушкин

 
Когда поэзия пленила,
Была лицейская пора.
«Для прозы я тогда в чернилы
Не обмакнул бы и пера».
 
 
В ней всё: восторг и упоенье,
В ней мысль, как море, глубока,
И лишь нежнее вдохновенья
Благоухание цветка.
 
 
Поэт, кто, вкус познавши слова,
Найдя живительный родник,
К нему, томимый жаждой, снова
Устами жадными приник!
 

22.10.2009

Западня

…Мадам Полетика… пригласила Пушкину к себе, а сама уехала из дому.

Со слов кн. В. Вяземской

 
Уже за полночь. Кончен бал,
Что нынче Аничков давал.
В своём открытом туалете
Идалья и поэт в карете.
 
 
«Как вы несносны, Пушкин! Фи!
Меня обнять бы вы могли —
Сегодня к вам благоволю,
Скажите же: «Я вас люблю!»
 
 
«Что вы прекрасны, в том, Идалья,
Я вам признаюсь, как поэт.
Однако ж нынче ваша талья
Меня не увлекает, нет:
 
 
Есть у меня своя мадонна,
Она – мой ангел, образец,
И красоты её достойны
Перо и кисть, да и резец!»
 
 
«Ах, вот как, Пушкин? Погодите ж!
Вас видеть боле не хочу!
Вон из кареты! Ну, подите ж!
Я вам за это отплачу!
 
 
Как гадко, подло и, похоже,
Никто ещё не оскорблял
Меня так низко! Только всё же,
Я – для гвардейцев идеал!
 
 
Средь них один… я знаю Жоржа,
Смазливый душка Геккерен.
Он не откажет мне, похоже,
Увлечь собой Наталью в плен!
 
 
За ней он будет волочиться,
И в этом будет моя месть,
А дальше может так случиться,
Что потеряет она честь!
 
 
Она ж, наивная простушка,
За правду примет эту страсть…
Попомнит же Идалью Пушкин:
Втопчу я имя его в грязь!
 
 
Ещё никто из всего света
Не отвергал мою любовь!
Что ж к ней писать? Что жду ответа,
Наталью рада видеть вновь,
 
 
Что буду завтра же я дома,
И что визита буду ждать,
Что с нею буду лишь готова
Наряды к балу обсуждать…
 

 
Ну и придумала ж я ловко,
Мне не откажет Геккерен,
Я лишь захлопну мышеловку —
И попадёт Наталья в плен!
 
 
Не зря же я – «мадам Интрига»!
Ну, кто сравнится в них со мной!
Сегодня же найду комбрига,
Чтоб дал Дантесу выходной!
 
 
Мой муж?! Да «божья он коровка» —
Наивен, глуп, как тот чурбан,
И мои женские уловки
Ему совсем не по зубам.
 
 
Всё так и вышло. Гончарова
Не отказала мне, и что ж?
Как будто ею очарован,
Там и застал Наталью Жорж!
 
 
А завтра ж станет всё известно:
Вот поглумится высший свет:
Слыхали ль вы? Как интересно!
Узнал о том ли сам поэт?
 
 
Всё вышло так, как я хотела,
Стал явью мой заветный сон.
Теперь же, лишь за малым дело:
Дать знать, что рогоносец он.
 
 
Однако кто ж письмо напишет?
Я знаю – старый Геккерен!
Он к Жоржу сам неровно дышит —
На том возьму его я в плен!
 
 
Как сладки мне минуты эти!
Пусть знает Пушкин же, поэт:
Что не родился тот на свете,
Кто б мог сказать Идалье: «Нет!»
 

09.03.2010

Игроки – поэт и смерть

 
Страсть к банку! Ни дары свободы,
Ни Феб, ни слава, ни пиры
Не отвлекли б в минувши годы
Меня от карточной игры.
 

А.С. Пушкин. «Евгений Онегин»

 
Нет, не сложит рифмы снова
Гений русского пера.
Исчерпал все жанры слова,
«Жизнь окончена, пора!» —
 
 
Сам собой распорядился
В кровь истерзанный поэт
И от жизни удалился,
Замолчав во цвете лет.
 
 
Были счастье и удача,
Ведал их поэт-игрок,
Сам себе поэт назначил
Для игры последний срок,
 
 
Хладнокровно выбрав место.
Свет, вращая круговерть,
Упивался страшной вестью:
Игроки – поэт и смерть!
 
 
Распечатана колода,
Гладь зелёного сукна.
Игроков ясна порода,
Ваши ставки, господа!
 
 
Сам в игре он выбрал ставку:
У азарта на краю,
Раззадорив смерть-мерзавку,
Пушкин ставит жизнь свою!
 
 
…Пролетело уж два века
Со смертельной той игры,
Но питают человека
Щедро Пушкина дары.
 
 
Та, что в карты с ним играла,
Смерть, косу с плеча сложив,
Поняла, что проиграла:
Пушкин вечно будет жив!
 

30.10.2009

Вот назад бы…

 
Вот назад бы, на два века,
Да узнать бы нам о том,
Что за вкус пленял поэта
За обеденным столом?
 
 
Отчего таким восторгом
Стих пропитан был насквозь,
Что он нас, его потомков,
Нынче трогает до слёз?
 
 
Отчего так речь струилась,
Как вода из родника,
Отчего так мысль искрилась,
Как огонь из камелька?
 
 
Коль однажды так случится:
Вкус познав, его поймём,
Может, сердце загорится
Вдохновения огнём?
 
 
Так запарим нынче сбитень
И спроворим варенца!
Коль попробовать хотите —
Едем, сани у крыльца!
 

27.02.2010

Не знаем мы того в помине…

 
И кстати я замечу в скобках,
Что речь веду в моих строфах
Я столь же часто о пирах,
О разных кушаньях и пробках,
Как ты, божественный Омир,
Ты, тридцати веков кумир!
 

А.С. Пушкин. «Евгений Онегин», глава V

 
Не знаем мы того в помине
В тысячелетье третьем, ныне,
Что за столом, хлебнув «Моэт»,
Любил вкушать тогда поэт.
 
 
Но, кабы мы о том узнали,
Быть может, тайну бы познали:
Как вдохновения огнём
Вмиг разгоралась рифма в нём.
 
 
И как зимою страстной негой,
Будто под южным, тёплым небом,
Он наполнял свой дивный слог
Так, как один лишь только мог?
 
 
Он разбросал свои пристрастья
С ему лишь свойственною страстью
И с той охотой едока,
В нём выдававшей знатока,
 
 
По главам всех своих творений:
Романов, од, стихотворений.
Задача ж наша – их открыть
И стол их яствами накрыть.
 

2.11.2009

Картошка «а-ля Пушкин»

Он прикидывался то страстным охотником до лошадей, то отчаянным игроком, то самым тонким гастрономом, хотя никак не мог отличить горской породы от арабской, никогда не помнил козырей и втайне предпочитал печёный картофель всем изобретениям французской кухни.

А.С. Пушкин. «Египетские ночи»

 
Пусть так. От взбалмошной столицы
Тащусь я на перекладных.
Судьба мне, знать, уединиться
Среди пенат моих родных.
Уединенья не страшусь:
В глуши, авось, и распишусь.
И принесёт плоды старанье —
Бумаг чернилами маранье.
Пускай я сослан. Знаю только,
Нет всё же худа без добра:
У моей няни сказок столько —
Чернил хватило б да пера.
 
 
Вот и Тригорское… усадьба,
Мелькают липы вдалеке…
Как там соседи? Вот узнать бы —
Отправлюсь завтра налегке.
Теперь Михайловское скоро.
А вот и три моих сосны,
За ними пруд под косогором…
Сколь не был тут я? С той весны.
Вот где мне рады! В дождь ли, в снег
Тут для меня родимый брег,
Тверда родная с детства суша,
Волна любви тут моет душу!
 
 
Уж полночь. Тут ни зги не видно.
Заждавшись, няня, как обидно,
Легла, наверно, почивать —
Ведь с петухами ей вставать.
Потом молиться час, и печь
С утра ей надобно разжечь,
Достать золу, расчистить место,
Чтоб на поду поставить тесто.
С утра ж… отдамся ей во власть,
Вкушая булок пышных сласть!
Теперь же няня пусть поспит,
Пока дух с телом крепко слит.
 
 
Однако ж я проголодался,
Пока до места добирался.
Зря не остался на обед —
С утра я съел один омлет.
Пройду тихонько я на кухню,
Там, может, угли не потухли…
Да как пройти-то, Боже свят,
Коль половицы так скрипят!
 
 
…Как ночью огоньки за речкой,
Мигают угли в русской печке.
Седа, как старица, она
За целый день натружена.
Теперь же, ночью, отдыхает,
Как человек, она вздыхает.
Какой в душе моей покой
Под её старческой рукой!
По ней тоскую я в столице,
Когда весь свет вокруг глумится.
Принять готова ли гостей?
Продрог я, видно, до костей!
 
 
Всегда кормилица мне рада,
Нам с детских лет она отрада:
Тепла, бела, еды полна,
Самим Всевышним нам дана!
Из века в век простой народ
Всегда заглядывал ей в рот,
И знал он, дров лишь заложив,
Что с нею точно будет жив.
 
 
…Вот чугунок, да в нём картошка!
Давно ж я в рот не брал ни крошки.
Вот знать бы только, где ухват?
Голодный, всяк на кухне хват!
И приготовлю сам я пищу:
Мундир с картошки я очищу.
Сковорода б ещё была…
Затеял же я тут дела!
Ну, наконец, нашлась. И что же
Я дальше с нею делать должен?
А дальше… будет там видней,
Пока ж расплавлю масло в ней!
 
 
Да я от голода уж брежу!
Картошку на куски порежу
И, посолив, сколь? Всё равно!
На сковородки жаркой дно!
Вот это запах! Объеденье!
Однако ж нет уже терпенья.
Сковороду пора снимать,
Да не проснулась только б мать!
 
 
Ну чем не царская еда?!
Что я один, то не беда:
Со мной незримо моя муза,
И вот итог того союза:
Покрылся корочкой златой
В печи картофель разварной!
Теперь вина плесну я в кружку…
Виват, картошка «а-ля Пушкин»!
 

1.10.2009

Жжёнка

Нащокин провожал меня шампанским, жжёнкой и молитвами.

А.С. Пушкин – Н.Н. Пушкиной.

Письмо от 2 сентября 1833 г.

 
Откуда рифме было виться
В холодной северной столице,
И что будило жар в груди
Тогда, два века позади?
 
 
Бодривший, как чужая жёнка,
Он назывался просто – жжёнка.
Дань ему Пушкин воздавал,
Когда друзей он созывал.
 
 
Его готовили всем миром,
Младых кутил он был кумиром,
Чтоб был по вкусу в самый раз,
Был нужен ром и ананас.
 
 
Не довелось, должна признать,
Того напитка вкус познать.
Возьмёмся ж за напиток сладкий!
Но всё, однако, по порядку.
 
 
Вооружимся же добром,
Как Пушкин, некогда, пером:
Бутылку рома мы откроем
И тайну жжёнки приоткроем.
 

 
Сначала, мы сказали, ром…
В кастрюлю медную вольём
Бутылку белого вина
И две – шампанского, до дна.
 
 
Когда же в ней всё заискрится
И ром с вином соединится,
Туда же сахар, ананас
Добавим ложкою тотчас.
 
 
Волну восторга подымая
И аромат перенимая,
Пусть всё кипит в кастрюле той,
Вздымаясь пеной золотой.
 
 
Меж тем к буфету мы подходим
И в нём крюшонницу находим.
Берём же там и вилки две
Из серебра месье Бове.
 
 
Напиток, налитый под край,
Уж предвещает сердцу рай!
Но всё же тайна – впереди,
Ещё немного, подожди!
 
 
Две вилки мы крестообразно
Кладём, рецепту сообразно,
На них же сахара кусок,
Чтоб, тая, капал, словно сок!
 
 
Коль этих вилок нет на месте,
И коль гусары с вами вместе
Нетерпеливо жжёнки ждут —
Их пригодятся сабли тут.
 
 
Пусть смело вынут их из ножен —
Их так же крест-на-крест положим…
Надеюсь, возражений нет,
Что вам дала простой совет.
 
 
Пускай другое время ныне,
И нет гусаров тех в помине,
Неужто ж их гусарский дух
В потомках навсегда потух?
 
 
Ну, понесло ж меня, читатель!
Что скажет завтра мой издатель?
Пускай урежет пару строк…
Так где же сахара кусок?
 
 
Тут, полны радости кипучей,
В одну столпились гости кучу:
«Готовьте спички, господа,
Огонь нам нужен, не вода!»
 
 
Тотчас же, как в рецепте строгом,
Полит он сверху будет ромом.
И тут же, спичкой подожжён,
Вмиг будет пламенем сожжён.
 
 
Ура, виват, готова жжёнка!
По хрусталя бокалам звонким,
Под сердца стук и крови бег,
Нальём за тот ушедший век!
 

1.10.2009