Текст книги "День полнолуния"

– Ты кого-то конкретно имеешь в виду? Ну, давай, говори уже начистоту!

– А не боишься? – пристально посмотрел на него Кирилл. – Неужели не струсишь и выскажешь мне всю правду, а? И Соню не пощадишь? Как вы оба, не испугаетесь, что наш такой уютный, такой милый мирок рухнет в одно мгновение?

– Ты что-то узнал, – шепотом произнес Андрей. – Догадался, да? Ну, скажи! Или у тебя тоже не хватает смелости вытащить все это наружу? Удобней ведь ничего не знать, не видеть, правда? Я тебя отлично понимаю, дружище! Только вот не смей обвинять меня в трусости, потому что ты ничуть не лучше.

– Хватит! – пронзительно закричала вдруг Софья. – Хватит! Заткнитесь вы оба! Я не хочу ничего выяснять! Я хочу домой! К маме!

Она истерически всхлипнула и неожиданно бросилась бежать прочь от сторожки, не разбирая дороги.

– Софья, стой! Подожди! – Андрей кинулся за ней.

Потревоженные ими ветки обрушили на землю целый водопад слез. Кирилл, не мигая, смотрел, как исчезают в чаще силуэты его жены и лучшего друга, правой рукой машинально разминал онемевшие левый локоть и плечо.

После внезапной вспышки ярости навалилась апатия. Даже для того, чтобы вдохнуть воздух, требовалось приложить нечеловеческое усилие. Он привалился спиной к стволу березы, чувствуя, как на лоб стекают ледяные капли. Одна из них шлепнулась на стекло очков, и мир перед глазами поплыл, начал двоиться и растекаться мутными пятнами.

Слова Андрея все еще гудели в его голове, болью отдавались в висках. «Удобней ничего не знать, не видеть… Ты все знал и не решился сказать…»

Подонок! Кирилл изо всех сил ударил кулаком по стволу и охнул от боли в костяшках пальцев.

* * *

Если бы можно было выбирать, конечно, он предпочел бы не знать. Никогда не сел бы в тот вечер в машину и не погнал по загородному шоссе. И увидев мазду Андрея на обочине, не стал бы ничего выяснять, рванул бы назад, словно увидел привидение.

Хотя, на самом деле, это ничего бы не изменило. Теперь ему казалось, что он догадался обо всем намного раньше. Да что там, он с самого начала знал настоящую расстановку сил.

Как ни целовала его Софья в ту проклятую ночь «на картошке», как ни льнула к нему со всем мстительным отчаянием отвергнутой женщины, он все равно не мог до конца поверить, что такая девушка – самая яркая, самая красивая на всем курсе, удивительная, нежная, озорная – выбрала именно его, а не его крутого приятеля. Сначала думал – чудо. Что-то она в нем разглядела, оценила, что-то, что заставило ее предпочесть его Андрею. А потом…

Может быть, он не умел так блестяще острить, как Андрей, и язык у него не был так хорошо подвешен. Но глаза у него были на месте, и соображал он всегда хорошо. Слишком уж досадливо взирал на них с Софьей Андрей, слишком активно демонстрировал собственную бьющую через край личную жизнь. Слишком непринужденно держалась с ним Софья – подчеркнуто равнодушно, может быть, даже с легким оттенком раздражения. Но в то время Кирилл, влюбленный, счастливый, опьяненный обладанием самой прекрасной женщиной на свете, не хотел обращать ни на что внимания, закрывал глаза на странное поведение самых близких своих людей и лишь торопился со свадьбой. Как будто бы ему нужно было как можно скорее застолбить свое право, перед всем миром объявить Софью своей собственностью, пока кто-нибудь не отнял ее у него.

Потом, пытаясь разобраться в своих эмоциях того времени, он понимал, что рассчитывал стать для Софьи идеальным, заботливым, любящим, надежным, преданным мужем и, тем самым, завоевать ее любовь. По сравнению с безалаберным, бесшабашным Андреем он выигрывал по всем фронтам. Верный, обязательный, терпеливый, всегда найдет нужные слова, всегда поддержит, дарит цветы, носится по всей Москве, чтобы привезти жене ее любимые пирожные. Только вот Софья, несмотря на его старания, день ото дня становилась все тоскливей. А, когда Андрей приходил к ним в гости, даже не один, с очередной подругой, между ним и Софьей чувствовалось такое напряжение, что, казалось, еще чуть-чуть – и комнату прорежет голубой электрический разряд.

Когда же Кирилл, дождавшись ночи, осторожно и неуверенно, опасаясь отказа, обнимал Софью, она в его руках становилась, как деревянная. Нет, она не прогоняла его, но он чувствовал, что не может, не смотря на все старания, зажечь в ней огня. Она лишь терпеливо сносила его ласки, словно выполняя не слишком приятную, утомительную работу, а затем отворачивалась на другой бок и засыпала. Кирилл же лежал иногда, до рассвета, без сна, стараясь не думать, кто сейчас снится его прекрасной, такой любимой и такой несчастной жене.

Кирилл мечтал о том, чтобы друг куда-нибудь исчез, уехал, испарился, навсегда пропал из Москвы, из их жизни. Он ненавидел себя за эти мысли, но ничего с ними поделать не мог.

И вот однажды Андрей действительно исчез с поля зрения. Несколько месяцев не звонил, не заходил в гости, вообще никак не проявлял своего присутствия. И Софья вдруг повеселела, ожила, блестела глазами и часто без причины смеялась. Кирилл поверить не мог – неужели Андрей исчез, и она забыла о нем? Может, на самом деле, она его и не любила по-настоящему? Так, старая заноза в сердце, не слишком болезненная, но ноющая, не дающая жить на всю катушку.

Только счастье Кирилла длилось не долго – Софья вновь помрачнела, стала еще несчастнее, злее и угрюмее, чем прежде. И Андрей опять появился у них в гостях с какой-то новой подругой. Кажется, именно после того вечера он и понял. Понял, почему Софья была неестественно, почти истерически весела все последнее время, а Андрей от него прятался.

Любовники… Отвратительное, пошлое слово. Как будто из какого-то мерзкого сопливого романа в бумажной обложке, которые неизменно почитывала, сидя на лавочке во дворе, их престарелая соседка тетя Глаша. Любовные перипетии героев увлекали бабку не настолько, чтобы пропускать хоть какие-то мало-мальски интересные события из жизни дома. Стоило Кириллу выйти из машины и направиться к подъезду, тетя Глаша поднимала от страницы выкаченные от базедовой болезни круглые глаза и сообщала ему заговорщицки:

– Ваша супруга куда-то ушла. Очень торопилась! – в конце фразы она коротко игриво хихикала.

Даже его собственная мать как будто чувствовала что-то. Когда они с Соней заезжали навещать стариков, она испытующе поглядывала на невеселую пару, и все чаще вздыхала, подперев щеку кулаком. А потом, улучив минуту, когда Софья куда-нибудь выходила, приставала к Кириллу:

– Кирюша, я вижу, неладно что-то у вас с Сонюшкой, да? Эх, эх, молодые вы еще, горячие, детишек бы вам…

У него в голове все это сплелось в один клубок – мерзкое хихиканье глупой старухи, сплетенные тела на обложках ее книжонок, сетования матери, блестящие глаза Софьи, вялое рукопожатие Андрея. Любовники!

Нет, этого не могло быть! Они с Андреем были вместе с первого класса! Они когда-то клялись самой страшной мальчишеской дворовой клятвой оставаться верными друзьями на всю жизнь, никогда не подставлять и не предавать друг друга. В конце концов, Андрей сам отступился от Софьи, понимая, что Кирилл в нее влюблен. Не мог же он теперь… Или мог? А она могла? Его жена, женщина, которую он любил больше жизни, нежная, честная, сильная, настоящая… Могла?

«Ты сволочь!» – твердил он себе. – «Ты с ума сошел. Как ты можешь думать такое о самых дорогих тебе людях? Да тебе морду разбить мало за такое…» «Но почему? Почему тогда все так сошлось? – возражал подленький внутренний голос. – Совпадение? Ты и правда в это веришь?»

Когда однажды обнаружилось, что пропали ключи от дачи Комаровых, он, кажется, даже не сомневался. Говорил себе, собираясь ехать туда, что-то такое, правильное – нужно проверить, вдруг воры, придется милицию… А на самом деле знал – едет ловить неверную жену со своим лучшим другом.

Красная мазда Андрея стояла у забора. Он увидел ее издали, и это блестящее алое пятно как будто отпечаталось на сетчатке глаза. Кирилл отчего-то был очень спокоен. Предусмотрительно затормозил за несколько метров до калитки, чтобы не спугнуть любовников шумом мотора. Вышел из машины, не забыл даже щелкнуть замком. Двигаясь медленно, осторожно, беззвучно, он толкнул незапертую калитку и пошел вперед через запущенный заросший сад. Услышав голоса, остановился, перевел дыхание, зажмурился, а затем открыл глаза, готовый увидеть полный крах своей жизни.

Андрей и Софья сидели рядом на потемневшем от дождей деревянном крыльце дачного дома. Голова Софьи лежала на коленях у Андрея, ее темные блестящие волосы струились между его пальцев. Она сказала что-то неразборчивое, всхлипнула. И Андрей, сжав ладонями ее голову, сказал:

– Ну брось, не мучайся так. Мы что-нибудь придумаем.

Он наклонился к ней и стал целовать, рука его скользнула под ее блузку – уверенно, привычным движением, так, что и сомнений не оставалось – они давние, может быть, многолетние любовники.

Задохнувшись от боли, от ненависти и гадливости, Кирилл попятился. Под ногами скрипнула сухая ветка.

– Что это? – спросила уже невидимая за листвой Софья.

– Где? Не знаю, я ничего не слышал, – пробормотал Андрей, не желая ни на минуту отвлекаться от своей любовницы.

Кирилл, осторожно ступая, выбрался из этого проклятого сада, бросился прочь. Через несколько шагов его скрутило судорогой, он рухнул на колени, прямо в пыль, и его вывернуло наизнанку. Его жена и лучший друг – вместе, он трогал ее, целовал, прикасался к ней своими мерзкими пальцами, языком…

Обессиленный, покрывшийся липким потом, он поднялся с земли, вернулся к машине, нашел в бардачке бутылку минералки и вылил себе на голову. Потом сель за руль и погнал обратно в Москву.

«Я знал, что так случится, всегда знал… – стучало в голове. – Она не могла меня полюбить. Я – ничтожество, скучный, обыкновенный человек. Ее, такую яркую, всегда тянуло к подобным, Андрей ей нравился с самого начала. Я должен отпустить ее, так будет правильно, честно».

В ту же минуту он ярко, отчетливо представил себе жизнь без Софьи. Все его существование строилось вокруг нее. Утром он наливал две чашки чая – пока она умывалась в ванной комнате. Он заходил после работы в магазин и покупал для нее меренги – ее любимые пирожные. Их квартира была обставлена легкой, светлой мебелью, потому что Софья не любила темные цвета и пыльные тяжелые диванные обивки. Много лет он ездил отдыхать в жаркие страны, потому что Софья больше всего на свете любила раскаленное солнце и горячий воздух.

Он не умел жить без нее. Они были вместе с 18 лет, вместе повзрослели и сформировались, как личности. И в его жизни не было ничего отдельного от Софьи, ничего своего. Если она уйдет – ничего не останется, лишь пустота, ничем не заполненное голое пространство.

В нем начала закипать ярость. В конце концов, почему именно он должен отползать в сторону, корчась от боли и не смея даже завыть? Он всегда был честен, он никого не предавал. Он доверял Андрею, как только можно доверять другу. Он любил Софью так, как только может мужчина любить женщину. Он ни разу не обидел ее, не изменил, не предал. Всегда ставил ее интересы превыше своих. Чего ей не хватало? Любая женщина на ее месте молилась бы на такого идеального мужа. А она… Дрянь, низкая, лживая, омерзительная тварь! А Андрей – его лучший, верный, многолетний друг – подлый предатель, трус, вор.

Ну нет, он не станет молчать, не сделает им такого подарка. Оба они преступники и должны быть наказаны! Он заберет обратно то, что принадлежит ему по праву, он заставит их горько пожалеть о том, что они с ним сделали. Только как, как это сделать?

Больше всего на свете сейчас он хотел одного – чтобы этот день оказался кошмарным сном, чтобы все оставалось, как раньше. Но это было невозможно.

Вечером Софья вернулась домой, беспечная и веселая, как всегда. Кирилл не нашел в себе сил рассказать ей о том, что видел, лишь следил за ее передвижениями по квартире набрякшими воспаленными глазами.

В тот вечер он думал, что уже пережил самое страшное. Однако настоящая пытка была впереди. Видеть ее каждый день, снова и снова обнаруживать новые доказательства ее неверности. Глупо, наивно надеяться, что она одумается и бросит Андрея, и каждую минуту понимать, что надежды на это нет и быть не может. Как ни в чем не бывало разговаривать с Андреем, смеяться его дурацким шуткам и ненавидеть его бешеной кровавой ненавистью. Постоянно искать выход из этого мучительного, невозможного положения, и не находить, не находить.

Он потерял сон. Перестал воспринимать вкус пищи, бродил по городу без цели. Он каждую минуту желал, чтобы кто-то из них нашел в себе силы разорвать этот порочный круг, и в то же время боялся этого. Что он станет делать, если однажды, вернувшись домой, Софья объявит ему, что жить с ним больше не может, что уходит к Андрею?

Боль измучила его, съела нутро, как лисенок того спартанского мальчика. Он не мог больше мыслить разумно, в нем, кажется, осталось только одно желание – любой ценой прекратить эту пытку, как можно скорее.

В последнюю их встречу с Андреем они пили пиво в уличном кафе. День был ясный, теплый. Стеклянная дверь кафе поминутно хлопала, и на сухом асфальте прыгали и плясали солнечные блики. На край стола присле бабочка-лимонница, ее яркие зеленоватые тонкие крылья трепетали на леком ветерке.

Андрей отхлебнул пиво из кружки, на верхней губе его остались пенные «усы».

– Задолбало все. – неожиданно пожаловался он. – Жизнь эта идиотская… Кто только придумал, что нужно взрослеть, становиться солидными уважаемыми людьми? Тоска… По-моему, все лучшее, самое яркое и интересное в жизни заканчивается до двадцати. Помнишь, как весело было на первых курсах института?

Кирилл вспомнил ту злополучную «картошку» и дернул подбородком:

– По-моему, жизнь в любом возрасте одинаково блядская штука. Правда, всегда можно научиться поворачивать ее удобным тебе образом.

– Эх, – вздохнул Андрей. – Давно мы с тобой, Кир, не отрывались по-нормальному. Рванули бы на выходных в Сандуны куда-нибудь… Черт, не выйдет, совсем забыл, мне в Осташков ехать надо, договариваться там с одни челом, я у него крупную партию компов хочу закупить…

– Поехали вместе, – неожиданно предложил Кирилл, – машинально следя глазами за вздрагивающими крыльями бабочки. – Соньку тоже возьмем, нам с ней давно пора куда-нибудь вырваться, обстановку сменить. Рванем на машине, я могу повести, если надо. Ты быстро со своими делами разделаешься, а потом затусим все втроем. Будет весело, – он с силой растянул губы в улыбке.

– А что? Это мысль… – протянул Андрей.

О чем он думал в этот момент, Кирилл не знал. Может, рассчитывал, что Кирилл всю поездку будет спать в гостиничном номере, а они с Софьей проведут романтичный уик-энд. А, может, надеялся, что смена обстановки подтолкнет кого-нибудь из них к решительному разговору, и все, наконец, разрешится. Так или иначе, Андрей согласился.

В тот вечер Кирилл долго не мог уснуть. Софья лежала рядом с ним на подушке – глаза закрыты, лицо спокойное, меж разомкнутых губ вырывается легкое дыхание. Кружевная ночная рубашка сползла с плеча, обнажая те самые веснушки, о которых когда-то он так высокомерно отозвался. Кирилл смотрел на нее и плакал беззвучно. Он отдал бы все на свете за то, чтобы Софья всегда, всю жизнь вот так просто лежала, рядом с ним на кровати. Но это было невозможно. Рано или поздно она уйдет, а он просто не сможет этого вынести. Нужно было успеть нанести удар первым, покончить со всей этой ложью раз и навсегда.

* * *

– Софья! Софья! Ты где? – выкрикивал Андрей.

Кирилл приблизился к нему. Задел головой тяжелую ветку, и ледяная струя заползла ему за шиворот.

– Доволен? – Андрей обернулся к нему, в расширенных глазах стояла ярость. – Мы ее потеряли. Ее нет нигде!

– Я давно ее потерял, – тяжело дыша, произнес Кирилл. – А ты – только сейчас. Ненавижу тебя, ублюдок! Ты все у меня отнял, всю мою жизнь разворотил.

Не в силах больше сдерживаться, он ударил Андрея тяжелым кулаком в челюсть. Тот от неожиданности потерял равновесие и рухнул в прелую листву.

– Ах ты гад! – Андрей сплюнул кровью, пружинисто поднялся. – Значит, ты давно все знал, да? Про нас с Софьей…

Он бросился на Кирилла. Кирилл был тяжелее, но Андрей – быстрее, ловчее. По-настоящему, драться не умел никто из них. Беспорядочно молотя друг друга, как мальчишки-третьеклассники, она повалились в грязь и принялись кататься по земле, сцепившись в бешеной схватке. Волосы Андрея слиплись от грязи, хрустнули под тяжестью тел слетевшие с носа очки Кирилла.

– А ты думал, я тупой, да? Думал, не догадаюсь? Вы с Софьей хорошо все устроили… – уворачиваясь от ударов, говорил Кирилл. – Считали, я не пойму, что вы с ней…

– А ты молчал, да? – отплевываясь от попавшей в рот грязи, твердил Андрей. – Вот это терпение, вот это выдержка! Знал, что я трахаю твою жену, и ни слова не говорил… Интересно, на что ты надеялся? Что я просто исчезну, под машину попаду? Да я бы… Я бы на твоем месте убил нас обоих!

– Я хотел… – пробормотал он. – Я так и сделал…

В ту же секунду чуть в стороне раздался показавшийся знакомым старческий голос:

– Ну-ну, не плачь, милая, не убивайся так. Помогу я тебе, выведу отсюда… Вот только найдем друзей твоих, и всех вас я выведу…

А затем изменившийся почти до неузнаваемости, плаксивый, дрожащий голос Софьи:

– Вот они! Здесь!

Дерущихся мужчин словно отбросило друг от друга. Расцепившись, оба сели на земле. Андрей локтем вытер грязь с лица. Кирилл промакивал нечистым носовым платком кровь на губе.

Софья появилась из-за деревьев. Рядом с ней шел тот самый старик, который вчера утром предлагал друзьям перевезти их через реку.

– О-хо-хо, – вздохнул дед, оглядев измазанных, тяжело дышавших, мужчин. – Я гляжу, ребятушки, измучились вы совсем, исстрадались. За что ж вы так друг друга, а, болезные?

– Он… – с трудом переводя дыхание, произнес Кирилл. – Он другом моим прикидывался, а сам… с женой моей спал. Что, старик, скажешь, я простить его должен был, вторую щеку подставить, а?

Он и сам не знал, почему вдруг решил ответить этому чужому, незнакомому старику. Наверное, слишком измучился за эти сутки, слишком долго бродил по замкнутому кругу вместе с самыми любимыми и ненавидимыми им людьми, и теперь любой сторонний человек, тем более тот, кого он уже встречал раньше, казался ему возможностью глотнуть свежего воздуха. Сами они не смогут выбраться из этой паутины, он давно это понял. Так пусть этот благостный дед их рассудит.

Он подобрал с земли сломанные очки и принялся машинально вертеть их в пальцах.

– А верно ли это? Не ошибся ты, милок? – оглядев всех троих внимательным взглядом утонувших в морщинках бусинок-глаз, спросил старик.

– Верно ли? – оскалился Кирилл. – Я своими глазами… Я видел их, понимаешь, дед, видел… Я давно все знал. Ждал, может, совести у них хватит признаться мне во всем. А они только улыбались мне и лгали, все время лгали. Вот этот человек, которого я считал лучшим своим другом. Эта женщина, жена моя, твердила мне, что любит, жить без меня не может, а сама…

Софья стояла, опустив голову, закрыв лицо руками. Андрей, поднялся на ноги, повернулся к друзьям спиной, глядя куда-то сквозь деревья.

– Правда это, ребятушки, или, может, напраслину на вас возвели, а? – мягко спросил старик.

– Правда, – глухо проговорила Софья. – Все – правда.

– Да, – буркнул не оборачиваясь Андрей. – Я не хочу сейчас оправдываться, потому что ты, Кир, мне все равно не поверишь. Но если ты думаешь, что мне это было легко… Я не хотел, чтобы так вышло, я пытался с собой бороться до последнего. Я старался прекратить все это, честное слово, пытался. Но не смог…

– Может, я еще пожалеть тебя должен? – вскинулся Кирилл.

Но старик опустил ему легкую, почти невесомую руку на плечо, как бы прося замолчать, и обратился к Софье.

– Как же так вышло-то, а? – он качал всклокоченной седой головой, не с осуждением, а словно с недоумением – что же это такое творят люди со своей и чужой жизнью. – Грех ведь это, великий грех, смертный…

– А, Софья? Как это так вышло? – усмехаясь больной вымученной улыбкой переспросил Кирилл. – Ну, давай, скажи правду, хоть раз в жизни. Отвечай, ты что же, действительно никогда меня не любила? Вышла замуж назло, да? Потому что Андрей тебя отверг? И все эти годы терпела меня, сквозь зубы? И только ждала удобного случая, когда твой возлюбленный, наконец, обратит на тебя внимание?

– Нет, – отчаянно, сквозь всхлип, закричала Софья. – Все не так, все было не так. Я правда любила тебя. И люблю… И Андрея, наверно, тоже… Я не знаю, не знаю, я запуталась. Я знаю, что мы поступали ужасно, бесчестно. Я… Поверь мне, Кирилл, меня жизнь достаточно наказала за то, что я сделала.

– И как же она тебя наказала? – скептически отозвался Кирилл. – Я смотрю, ты прямо-таки терпишь невыносимые муки. Ноги промочила и переночевала одну ночь в лесу.

– Я… – начала Софья и вдруг вскинула голову и окликнула. – Андрей! Послушай! Ты тоже должен это знать. Я… я лгала вам обоим, простите меня, если сможете. А я себя не прощу никогда. Год назад… Ты помнишь, Андрей, ты сказал мне тогда, что мы должны расстаться, потому что ты не хочешь больше обманывать Кирилла?

– Честным, значит, хотел опять стать? – обернулся к Андрею Кирилл. – Поздновато спохватился!

– Подожди! – перебила его Софья.

Андрей напряженно смотрел на нее.

– Я помню… Что? Что тогда произошло?

Софья помедлила, отчего-то посмотрела на старика и тот, глядя на нее ласково и терпеливо, кивнул – мол, продолжай, облегчи душу. Никто тебя не тронет.

– Я была беременна тогда, – едва слышно произнесла Софья. – Я… Я так хотела этого ребенка… Девочку – маленькую, теплую, беззащитную. Я бы так любила ее, я бы все свое тепло, всю нежность ей отдала.

Сбившись, она опустилась на торчавший из земли пень и заплакала.

– Что ты сделала? – подскочил к ней Андрей. – Ну, говори же! Отвечай!

– Нееет, – прошептал Кирилл, расширенными глазами глядя на Софью. – Ты врешь! Не может этого быть.

– Ты убила его? Убила моего ребенка? – ахнул Андрей.

– Твоего? – Она подняла на него залитое слезами лицо. – Или ребенка Кирилла? Я не знала, чей он, знала только, что это мой ребенок, мой, понимаешь? Кровь от моей крови… И я убила его, потому что не знала, как мне жить дальше. Потому что все чудовищно запуталось. Я пошла в больницу, и его там выскребли из меня! Выскребли моего… – она с истерическим стоном вдохнула воздух. – моего ребенка… мою девочку… Я так хотела… Господи, господи, зачем я сделала это? Лучше бы я себя убила, а не ее.

Закрыв лицо руками, она принялась раскачиваться из стороны в сторону.

– Ты должна была сказать мне, – заговорил вдруг Андрей. – Это могло бы все изменить. Я бы не стал ждать дальше… Мы бы вместе признались Кириллу. Я бы заставил тебя, если бы ты не захотела…

– Ты бросил меня, разве не помнишь? – обвиняюще выкрикнула ему Софья. – Решил опять поиграть в благородство! Тебе всегда было наплевать на мои чувства, лишь бы выглядеть в собственных глазах чистеньким. Ты и тогда, семь лет назад, отдал меня ему, даже не спросив, чего хочу я.

– Отойди! – Кирилл оттолкнул Андрея плечом и присел на корточки рядом с Софьей. – Бедная моя девочка! – он дотронулся ладонью до ее щеки. – Почему же ты не пришла ко мне, не рассказал все, как есть? Я бы простил тебя. Я бы вырастил этого ребенка, как своего, даже если бы он, как две капли воды, был похож на Андрея. Я бы никогда тебя не упрекнул!

– Ты так в это уверен? – покачала головой Софья. – Ох, Кирилл, ты же сам знаешь – ты бы каждый день вглядывался в него, стараясь разгадать, твой он или чужой. Ты бы возненавидел этого ребенка, потому что он постоянно напоминал бы тебе о моей неверности. Я знаю тебя, знаю… Я не могла прийти со своей беременностью ни к одному из вас. Единственное, о чем я сейчас жалею, что у меня не хватило решимости уйти, просто уехать куда-нибудь и жить там вдвоем с моей девочкой. Без вас обоих. А теперь уже ничего не поправить… Она приходит ко мне каждую ночь, зовет меня «Мама! Мама!», а я боюсь ей ответить, протянуть руки. Что мне сказать ей? Что я убила ее? Убила свое нерожденное дитя?

– Ты с ума сходишь, – исступленно выговорил Андрей. – Зачем ты так себя мучаешь? Себя и нас…

Старик взирал на Софью сурово, но не жестоко.

– Убийство нерожденного ребенка – тяжкий грех, – покачал головой он. – Ведь дитя – это дар божий, и всякое посягательство на его жизнь преступно.

– Я знаю, знаю, – всхлипывала Софья. – Это сидит во мне. Гложет меня изнутри. Дедушка, я вижу, вы человек верующий, воцерковленный. Научите вы меня, как мне быть теперь. Может, если я в церковь пойду, покаюсь, мне и легче станет…

– Права ты, Софьюшка, – кивнул старик. – Верю я в господа нашего и милостью, им данной, служу игуменом здешнего монастыря. Отец Михаил зовут меня. Грех твой тяжелый, но я вижу, что раскаяние твое искренне и буду просить Господа помиловать тебя.

– Спасибо, святой отец, – прошептала Софья.

Андрей и Кирилл стояли, понурившись.

– Ох, ребятушки, все трое вы изрядно друг друга помучали, – сокрушенно проговорил старик. – Что же сотворили вы с жизнью своей, болезные? Ох, горе-то горькое…

– Пойдемте! Пойдемте скорее отсюда! – вцепившись в его костлявую руку, горячо заговорила Софья. – Я не могу больше здесь… Вы обещали нас вывести…

– Подождите! – твердо сказал Кирилл. – Если уж каяться, то до конца. Мне тоже нужно кое-что сказать вам обоим.

Софья испуганно обернулась к нему. Андрей напряженно вглядывался в лицо друга. Старик смотрел на Кирилла пристально и кивал, словно поощряя сказать всю правду.

Кирилл потоптался на месте, глядя в раскисшую под ногами землю, нервно нацепил на нос очки – одно стекло выпало, и сквозь пустое кольцо оправы растерянно моргал золотисто-карий глаз. Кирилл решительно тряхнул головой:

– Тяжело это говорить… Но ничего не поделаешь, видно, день сегодня такой, когда все счеты подводятся. – Он поднял глаза на застывших напротив Софью и Андрея, подбородок его дернулся болезненно. – Я ведь давно про вас знал, около года. Сначала думал, вы одумаетесь, закончите все это. Или признаетесь – и тогда уже решим, как жить-то нам дальше. А вы молчали… И я молчал. Мужества у меня было не больше, чем у вас. Я не знал, что мне делать – отпустить вас, проклясть, избить… И не понимал, что мне делать с собой. Кто я – мученик, безвинно преданный друг и муж? Или ваш мучитель, губитель вашей любви. Я измучился страшно, спать по ночам перестал, все думал, как с этим справиться. И придумал, наконец… – горло его несколько раз сухо дернулось, как от беззвучного бесслезного всхлипа.

– Кирилл, ты что? О чем ты? Что ты придумал? – испуганно смотрела на него Софья.

– Ты… ты убить нас решил, да? – сообразил вдруг Андрей. – Поэтому и в лес этот завез? Думал завести подальше и…

– Не только вас, – мрачно подтвердил Кирилл. – Нас всех, всех троих. Думал, разом покончить со всем этим, а на том свете пусть уже Бог нас рассудит, раз сами мы оказались ни на что не годные. Я вызвался везти вас на машине… Изучил дорогу по картам… Помнишь, ты спрашивал меня, как меня угораздило опрокинуть машину в реку? Я ведь нарочно это сделал. Хотел в лобовую впилиться в ограждение моста, чтоб всех разом… Но в последний момент инстинкт, видимо, сработал – вывернул руль…

– Я вспомнила, – вскрикнула вдруг Софья. – Вспомнила, что ты кричал тогда в машине. Меня это еще мучило все время… Ты крикнул: «Это все! Я больше не могу!» Ты поэтому так сказал, да?

– Конечно, поэтому, – кивнул Кирилл. – Думал – все, конец моим мучениям. И вот – все мы живы, машина вдребезги, а я… Я хотел вам сказать… За эти сутки я понял, что ошибался. Не желаю я вашей смерти, что бы вы мне ни сделали. Не мне вас судить, да и себя тоже…

– Кир! – Андрей вдруг подошел к нему почти вплотную, заглянул в глаза и произнес. – Прости ты меня, ради Бога. Я ведь не думал, что тебе так… То есть, думал, конечно, но знать этого не хотел. Ну, ударь меня, хочешь? Разбей мне рожу, может, мне легче станет?

– Да брось, – обессилено махнул рукой Кирилл. – Нет у меня больше сил. Все. Кончился. Сам прости меня, если сможешь.

Софья подошла к ним и обхватила обоих за плечи, выговаривая сквозь слезы:

– Мальчишки мои, мальчишки… Что же мы такое сделали…

– Дурное дело ты замыслил, – покачал головой отец Михаил, глядя на Кирилла. – Как только Господнего суда не убоялся? Убить двоих чад Его, да на себя руки наложить…

– Я не думал об этом в тот момент. – пробормотал Кирилл, глядя в землю. – Мне просто было очень больно и хотелось хоть как-то прекратить свои мучения. Я не видел другого выхода…

– А ведь Господь никому не посылает непосильных испытаний, – заметил старик. – Самоубийство ведь тяжкий грех, не тебе, грешному, судить, кому сколько на земле отмеряно. А самоубийца ведь покаяться в своем преступлении не может, потому и грех его непрощаемый. Отпевать самоубийц святая церковь не позволяет, и молиться за них можно только дома. И осуждены их души на вечные скитания. Вот ведь что ты над собой учинить хотел. Но Господь милостив, уберег он тебя от самого страшного.

– Уберег? – переспросил Кирилл.

– Так ведь сам говорил, – объяснил отец Михаил, – руль у тебя из рук вырвался, и машина в ограждение не вошла, краем проехала. Пощадил тебя Господь, не сделал самоубийцей и убийцей. Уповай на милосердие Его, ибо любовь Его к своим чадам, даже заблудшим, безгранична. А я молить Его о милости для тебя буду. Господь с вами, – старик поднял вверх высохшую желтоватую руку и размашисто перекрестил друзей. – Раскаяние Ваше, я вижу, искренне, помогу я Вам, дети мои, выведу из леса. Пойдемте, а то родные Ваши, я чай, за Вас беспокоятся. Ступайте за мной, ребятушки, теперь не заплутаете.

Уверенно лавируя между деревьями, старик вел их через лес. Удивительно, но непроходимая чаща, по которой они плутали почти сутки, оказалась совсем не большой. Уже через несколько минут лес начал редеть и в просветах между стволами виден стал высокий крутой берег реки.

Старик шел впереди, быстро, ссутулив плечи под телогрейкой и чуть наклонившись вперед. За ним – Софья, следом за ней спешили Андрей и Кирилл. Все трое молчали. Все слова были сказаны, все счеты подписаны. И, как ни странно, после всех прозвучавших обвинений и признаний, на души друзей снизошел покой. Как в детстве, после долгого отчаянного рева, когда тебя, наконец, простили, пожалели и приласкали, и в груди становится легко и просторно, и только изредка еще настигает тебя судорожный сухой всхлип.

В молчании они вышли на берег и принялись спускаться вниз, к воде. Над рекой белой матовой гладью стелился густой туман. И вдруг солнце, впервые за последние сутки, наконец, прорвалось сквозь облака, позолотило ласковыми лучами землю. Вода вспыхнула и заискрилась, играя золотым светом. Софья обернулась назад и увидела, что лес стоит, уже подернутый зеленой дымкой, молодой, весенний, пахнущий жизнью и радостью. У самого берега толкалась носом в мелкие камешки, стояла уже знакомая друзьям, синяя с красным номером, лодка.