Текст книги "Святые в истории. Жития святых в новом формате. I–III века"

Священномученик Киприан Карфагенский
(201–258)

…Изменило меня в нового человека…

Священномученик Киприан Карфагенский. Фреска. Феофан Критский и Симеон. Монастырь Ставроникита, Афон, Греция. 1546 г.

В начале III века в Карфагене в семье сенатора-язычника родился удивительно способный ребенок – Фасций Киприан.

Мальчик получил прекрасное образование и стал известным в городе юристом, учителем философии и оратором.

«А что достохвальнее, нежели прославление Карфагена – города, в котором все вы – люди ученейшие, всякую науку у вас юные учат, взрослые применяют, старцы преподают?» – писал о Карфагене римский писатель Апулей, сам выходец из Африки.

Фасция Киприана часто приглашали в суды как защитника – выступать по делам сограждан. Он мог разобраться в самых запутанных делах и пользовался большим уважением среди жителей Карфагена.

От богатых родителей Фасций Киприан унаследовал состояние и ни в чем не нуждался. Да он и сам хорошо зарабатывал, постоянно увеличивал свое состояние и жил на широкую ногу: любил красиво одеваться, закатывал пиры, ни в чем себе не отказывал.

Впоследствии он скажет, что долго «носился и блуждал на море этого бурного века» – примерно до сорока пяти лет.

Мы не знаем, почему и при каких обстоятельствах Фасций Киприан заинтересовался христианским учением. Возможно, он просто решил самостоятельно разобраться, почему, несмотря на запреты, появляется все больше сторонников новой веры.

В «Апологетике» Тертуллиан утверждал, что к началу III века количество христиан в Римской империи было огромно. Языческие жрецы жаловались на опустевшие храмы, в то время как во всех городах и деревнях умножалось число уверовавших во Христа. «Все возрасты, состояния и звания переходят к нам, – писал Тертуллиан с присущим ему красноречием. – Мы появились только вчера, но мир уже полон нами».

Современные исследователи считают, что писатель несколько преувеличивал общепризнанность христианства, точнее, выдавал желаемое за действительное. Мир еще был полон теми, кто заполнял трибуны многотысячных амфитеатров и с радостью смотрел, как христиан истязают на аренах.

Но в III веке думающему человеку не заметить христианское учение действительно было уже трудно.

Вот и блестящий юрист Фасций Киприан углубился в изучение христианства и первым делом ознакомился с трудами своего известного земляка Тертуллиана. И они его сильно, очень сильно впечатлили!

Наверняка он даже пожалел, что не успел познакомиться с Тертуллианом лично: этот сын карфагенского сотника, с юности обратившийся ко Христу, к тому времени примерно двадцать лет как скончался в Карфагене.

Тертуллиан писал свои сочинения на хорошей латыни и обращал их именно к римлянину, к римскому сознанию – и в этом среди христианских авторов он был первопроходцем. К тому же Тертуллиан защищал христиан не только как философ, но и как юрист и политик. Такой подход многим образованным римлянам, в том числе и Фасцию Киприану, был особенно близок.

Христианам просто говорили в суде: Non licet esse vos – «Вам не дозволено быть». Но Тертуллиан на конкретных примерах старался до казать, что судопроизводство, применяемое к христианам, несправедливо и давно устарело. Он пытался разобраться в путанице противоречащих друг другу сенатских решений, полемично спрашивал: можно ли вообще для открытия истины применять пытки, которые заставляют лгать?

«Сколько законов ждут реформы, если действительно законы пользуются уважением не на основании их древности или заслуг законодателей, а соразмерно с проникающей их справедливостью! А пока они признаются несправедливыми, мы имеем право осуждать те законы, которые осуждают нас», – пишет он в «Апологетике».

Тертуллиан умел спорить, критиковать, полемизировать, ломать расхожие представления, ставить под сомнение общепринятые авторитеты, другими словами – будил мысль. К сожалению, позднее Тертуллиан примкнул к малоазийским сектантам-монтанистам – проповедникам крайнего аскетизма и мученичества во имя Христа, а потом основал собственную общину и ушел слишком далеко от учения Церкви. Но литературные сочинения мятежного писателя и мыслителя являются важными историческими источниками, помогающими почувствовать пульсацию раннехристианской мысли.

«…Философов нельзя сравнивать с христианами ни по их учению, ни по чистоте нравов. У христиан последний из ремесленников не только знает Бога, но может и другого научить Богопознанию и удовлетворительно дает ответ на каждый вопрос о Боге. Между тем как Платон утверждает, что Творца вселенной и познать нелегко, и, познавши, трудно объяснить всем… Что общего между философом и христианином? Между учеником Греции и учеником Неба? Между тем, кто выдумывает все новые заблуждения, и тем, кто бережно хранит истину?»

Все по-разному приходят ко Христу. Фасций Киприан, как и многие люди в наше время, пришел ко Христу через книги, перевернувшие многие его привычные представления. В особенности в учении Христа его потрясло обещание вечной жизни и спасения – и то, что это открыто для каждого.

«Люди не родятся, но делаются христианами, – писал, приободряя таких, как он, Тертуллиан, – и мы прежде смеялись над тем, чему веруем ныне».

Но Киприан считал, что такое высокое, чистое учение лично ему не подходит, он его недостоин. Отголоски его сомнений можно найти в «Послании к Донату о благодати Божией», где он пишет о себе:

«Научится ли когда бережливости тот, кто привык к великолепным пиршествам и роскошным обедам? Покажется ли когда-нибудь народу в обыкновенном и простом платье тот, на ком всегда сияли драгоценные, блестящие златом одежды и багряница?.. Всегда сопровождаемый своими клиентами, окружаемый в знак почести многочисленною толпою раболепствующего ему народа, он почитает наказанием, когда бывает один. Как раб беспрестанных забав, он не может отстать от привычного пьянства; его надмевает гордость, воспламеняет гнев, подстрекает корысть, разжигает жестокость, услаждает честолюбие, увлекает похоть».

Руины городских кварталов Карфагена (современный Тунис). Термы Антонина. II в.

Как мы видим, в Послании к Донату, в то время епископу карфагенской христианской общины, Киприан откровенно рассказывал о своем прежнем образе жизни, весьма далеком от христианского.

Многих современников Киприана волновал еще один вопрос: можно ли христианину заниматься какой-либо общественной службой или, к примеру, служить в армии? Ведь каждый акт публичной жизни, будь ты муниципальный магистрат, государственный чиновник или офицер, сопровождался молитвами и жертвоприношениями римским богам.

Категоричный, склонный к крайностям Тертуллиан отвечал на этот вопрос однозначно: нет, невозможно.

В своем сочинении «Против идолов», с которым Фасций Киприан наверняка был знаком, Тертуллиан так обосновывал свое мнение: «Если допустят, что можно, будучи магистратом, не совершать церемоний и не назначать их, не совершать жертвоприношений и не заботиться о храмах, не назначать людей для заботы о них, не устраивать игр и не председательствовать на них, не решать вопрос об имуществе и жизни граждан, не присуждать их к заключению в тюрьме или к пытке, тогда можно решить, что христианину дозволительно быть магистратом».

Вместо последнего слова можно подставить любое другое: цензором, юристом, адвокатом…

А ведь Киприан в своем деле был, как сказали бы сейчас, профессионалом, накопившим в этой области большие знания. Он любил юриспруденцию, может быть, даже больше «роскошных обедов» и «беспрестанных забав». Значит, и от этого нужно отказаться? Находясь под впечатлением от работ Тертуллиана, он мог и не знать, что не все разделяли столь категоричные суждения автора.

Неизвестно, в какую сторону завели бы Киприана сомнения, но в нужную минуту он встретился с христианским пресвитером Цецилием, который стал его учителем и близким другом.

Один из самых ярых критиков христианства того времени – философ-платоник Цельс издевательски писал, что только «разные шерстянщики, сапожники, кожевники, самые необразованные, самые низкие люди были самыми ревностными распространителями христианства и проповедовали его прежде всего среди женщин и детей». Но образованный, благородного происхождения Киприан из Карфагена уж точно не был похож на «шерстянщика».

В возрасте сорока шести лет преуспевающий юрист Фасций Киприан был принят в христианскую общину Карфагена как оглашенный.

А через несколько месяцев он уже раздал все свои накопления бедным и переселился в простой дом пресвитера Цецилия. Всю жизнь Киприан с почтением, как к отцу, относился к этому человеку, который помог ему родиться заново. В знак признательности он даже принял имя пресвитера и стал называться Фасцием Цецилием Киприаном.

Впоследствии в письме к карфагенскому епископу Донату Киприан описал, что он пережил в момент крещения: «Когда возрождающая волна очистила нечистоты моей прежней жизни, свет, тихий и ясный, нисшел с Неба в сердце мое. Когда второе рождение Духом Небесным изменило меня в нового человека, то чудным образом укрепился я против сомнений, открылись тайны, осветилось темное…»

И сделал важное признание, что после крещения почувствовал в себе новые, в том числе и творческие, силы:

«Какое могущество, какая сила души! Кто очистился и пребывает чист, тот не только сам себя сохраняет от мирских соблазнов, не только не уловляется никакою сетью нападающего на него врага, но и укрепляется в своих силах до того, что над всем воинством противника господствует по своей воле, как повелитель».

Уже через год после крещения Фасций Цецилий Киприан был рукоположен в пресвитера, а в 249 году был почти единогласно избран епископом Карфагенским. Это был редкий случай, чтобы в епископы избрали человека, по сути, всего два года как примкнувшего к Церкви. Киприан отказывался, считая себя недостойным, но кар фагенские христиане настояли. Для них было важно, чтобы именно такой человек – умный, авторитетный, юридически образованный, с твердым характером – возглавил общину и стал их защитником.

Почти одновременно с избранием Киприана епископом Карфагенским на римский престол взошел новый непримиримый враг христиан – император Деций.

До него империей правил Гелиогабал, увлеченно пытавшийся совместить христианство с сирийским культом солнца и не слишком обращавший внимание на самих верующих. Затем тринадцать лет на троне был Александр Север, который в равной степени интересовался всеми религиями и из каждой выбирал для себя то, что ему больше нравилось.

О Севере, этом первом из экуменистов – идеологов всехристианского единства, – интересно рассказано в «Истории Августов»: «В своей божнице наряду с римскими ларами, статуями божественных императоров и Александра Македонского он держал изображения Авраама и Христа. Александр украсил храм Изиды, но подумывал построить храм Христу. Однажды христиане заняли какой-то участок земли, что не понравилось местным трактирщикам. Император решил, что пусть лучше на этом месте в любой форме поклоняются Богу, чем процветают кабаки».

Из последующих трех императоров один – Филипп Аравитянин – даже благоволил к христианам, и некоторые исследователи считают его самого тайным христианином.

Но это была лишь тридцатилетняя передышка перед новыми испытаниями.

Цезарь Деций решил продолжить жесткую политику Траяна и даже принял в честь него имя – Деций Траян. Он поставил перед собой конкретную цель – обратить всех христиан в язычество или уничтожить.

На основании указа 249 года христиан следовало разыскивать во всех уголках Римской империи и заставлять отрекаться от своей веры. И не только на словах, но непременно через жертвоприношения. Всех, кто отказывался, разрешалось жестоко пытать и казнить.

«От этого пустыни наполнились преследуемыми; дома опустели, лишившись жителей; многие общественные здания были назначены для заключения узников, потому что темницы не могли вместить в себе множества мучимых за веру; все площади и собрания, как общественные, так и частные, вместо обычного веселия разделяли таковые же бедствия; потому что и здесь одних тащили, других уводили; прочие же при этом зрелище или смеялись, или плакали» – так описывал тяжелое время «дециевых гонений» святитель Григорий Нисский.

Первыми во исполнение указа во всех областях Римской империи арестовывали епископов и священнослужителей.

Как напишет Киприан, император Деций с большим спокойствием духа мог перенести появление соперника по императорской короне, чем поставление на кафедру нового епископа в Риме, – священники были ему особенно ненавистны.

Вскоре волна репрессий докатилась до Карфагена, но епископ Киприан сумел предупредить о ней паству. Кто-то из карфагенских христиан предпочел скрыться, другие остались в городе. Епископ был объявлен вне закона, в карфагенском амфитеатре все чаще раздавались крики: «Киприана львам! Зверей! Зверей!» Оживились и те, кому не давало покоя церковное имущество.

Верующие уговорили епископа на время покинуть Карфаген, чтобы он руководил общиной из безопасного места. Перед отъездом Киприан Карфагенский разделил церковные сбережения между диаконами, наказывая им продолжать помогать нуждающимся, и на некоторое время «ушел в подполье». Все это время он поддерживал связь с карфагенскими христианами: писал письма, давал советы, велел соблюдать осторожность.

«Ибо хотя братья по любви своей ревнуют собираться и посещать добрых исповедников, которых Бог удостоил уже прославиться славными начатками, однако, по моему мнению, нужно делать это осторожно, не толпами, не собираясь вместе, чтобы тем самым не возбудить злобы и не заградить себе входа и чтобы, ненасытно желая всего, всего не потерять… Ибо во всех отношениях нам нужно вести себя кротко и смиренно, как прилично рабам Божиим; приспособляться к обстоятельствам, стараться о спокойствии и иметь попечение о народе» («Письмо к пресвитерам и диаконам»).

Из своего далека ему приходилось решать и спорные вопросы.

Епископ уполномочил нескольких пресвитеров, которым он доверял, проверить, насколько нравственную жизнь вел Фелициссим, которого самовольно поставил диаконом пресвитер Новат, всячески демонстрировавший неприязнь к епископу Киприану. Испытание ставленника перед хиротонией начиная с первых веков является общепринятой церковной практикой. Но просьба епископа почему-то встретила неожиданное сопротивление со стороны Фелициссима и пресвитера Новата. Они подняли возмущение и против проверяющих, и против самого епископа Киприана.

Киприан Карфагенский поступил твердо: отлучил Фелициссима и шестерых его сторонников от Церкви. Епископ написал послание к пастве, где увещевал христиан не нарушать единства Церкви, подчиняться законным распоряжениям и дожидаться его возвращения. Отступничество и раскол он считал тяжелейшими преступлениями.

«Равным образом и каждый, приставший к его крамоле и расколу, пусть знает, что не будет иметь с нами общения в Церкви как добровольно захотевший отделить себя от Церкви» («Письмо к Калдонию Гуркулану об отлучении Фелициссима»). Как и епископ Игнатий Богоносец, он считал непослушание священноначалию источником серьезных бед и раскола в Церкви.

«Ибо усилия еретиков и зломыслящих раскольников начинаются обыкновенно с самоугождения, соединенного с надменным и гордым презрением к предстоятелю. Так совершается отступление от Церкви и осквернение алтаря, так возмущается мир Христов, чиноположение и единство Божие, – писал Киприан в «Письме к Рагациану о дьяконе, оскорбившем епископа».

В середине III века христианский поэт Коммодиан (считается, что он принадлежал к школе Тертуллиана) горько жаловался на слишком уступчивых духовных лиц, которые по доброте душевной, из выгоды или боязни скрывают от верующих истину, стараются облегчить, сгладить проблемы и говорят только то, что всем приятно слушать.

Епископ Киприан Карфагенский к их числу не принадлежал. Все чаще в затруднительных случаях епископы других кафедр обращались к нему за советами – его мнения всегда конкретны, аргументированы, хотя и лишены «приятности».

«Пусть щеголяет богатое красноречие своею изворотливостию в судебных местах и в публичных речах, произносимых среди народных собраний. Где идет речь о Господе Боге, там чистое и искреннее слово ищет доказательств для веры не в силе красноречия, а в самой вещи, – выразил свое кредо Киприан Карфагенский в письме к Донату еще до своего избрания в епископы. – Ожидай от меня не красноречия, а силы, не речей, прикрашенных витиеватыми оборотами, какими увлекается толпа, а безыскусственного, сильного простою истиною слова…»

В 251 году император Деций погиб на войне с готами, но за почти два года его гонений успели пострадать тысячи невинных. Не все выдерживали тюрьмы и пытки – были и те, кто отпадал от веры. Таких в Церкви называли падшими (lapsi).

Отречение от веры происходило по-разному. Кто-то отступался при первом же допросе. Как говорил Киприан Карфагенский, некоторые отрекались с какой-то странной поспешностью. Не дожидаясь, пока на них укажут соседи, они сами шли к судьям и объявляли, что не являются христианами, или же на суде отрекались раньше, чем их об этом спрашивали. Другие подкупом добывали себе ложные свидетельства, что они якобы совершили жертвоприношения идолам, хотя на самом деле этого не делали. Таких называли libellatici – буквально «получившие удостоверение, либеллу». Были и те, особенно среди богатых карфагенян, кто выставлял вместо себя на допрос рабов.

Зато исповедники, с достоинством выдержавшие испытания, пользовались среди верующих огромным уважением. Они имели право писать соборные послания к различным Церквям, ходатайствовать перед епископами о прощении кающихся или о сокращении их епитимий, их голоса были первыми на собраниях.

Сразу же после смерти Деция многие из отпавших христиан стали обращаться к исповедникам, чтобы те дали им так называемые «письма мира», то есть ходатайственные записки о восстановлении в общине.

Перед Церковью встала новая проблема: как поступать с падшими? Многие считали, что падшие – потерянные для Церкви люди и, даже если кто-то из них раскается, принимать их обратно в общину нельзя.

Но была и другая крайность. Появился некий исповедник Лукиан, который объявил, что карфагенский мученик Павел в час своей смерти дал ему власть его именем прощать всех падших. Лукиан начал всем без разбора давать отпустительные листы, заочно в письмах прощал целые группы падших, и его самомнение стало возмущать многих. Епископ Киприан Карфагенский высказал по этому вопросу свое авторитетное мнение. Он считал, что нужно подробно рассматривать каждый отдельный случай, вникать во все обстоятельства отречения, учитывать искренность раскаяния. И только после церковного покаяния и с разрешения епископа принимать падшего обратно в общину. По сути, он переносил на церковную жизнь судебную практику, проявляя справедливость и давая каждому возможность для исправления.

«Некоторым даются такие свидетельства, в которых говорится только: „Да имеет он общение со своими“, – чего решительно никогда не допускалось мучениками, потому что неопределенное и безыменное ходатайство только умножит впоследствии неудовольствие к нам. Слова „он со своими“ имеют обширное значение, и к нам могут являться по двадцати, тридцати и более человек, уверяя, что они родные, свойственники, вольноотпущенные и слуги того, кто получил свидетельство. И потому прошу поименно означать в свидетельстве тех, которых вы сами видели, знаете и покаяния которых находите более или менее удовлетворительными; и такие только письма, сообразные с верою и учением, присылайте к нам…» («Письмо к мученикам и исповедникам, просившим даровать мир падшим»).

Мнение Киприана Карфагенского поддержали многие епископы, хотя он вовсе не стремился к тому, чтобы быть для остальных неким духовным лидером. Наоборот, епископ Киприан был убежден, что единство Церкви должно выражаться не в суждении некого церковного авторитета, «епископа епископов», а в соборном решении всех епископов, которые в равной мере наделены благодатью Святого Духа и каждый самостоятельно управляет своей паствой.

В 251 году епископ Киприан созвал в Карфагене собор, который подтвердил его суждения о возможности принятия в Церковь падших после принесения ими церковного покаяния, а также отлучение Фелициссима. Были выработаны различные степени покаяния для падших, «дабы не овладело ими отчаяние». При этом епископы и другие служители Церкви, хотя бы однажды проявившие малодушие, лишались сана и принимались в общину как простые миряне.

В Риме вопрос о падших даже стал причиной раскола. Римский священник Новациан, к которому присоединился карфагенский пресвитер Новат (тот самый, кто вместе с Фелициссимом взбунтовался против епископа Киприана и успел за это время перебраться в Рим), был убежден, что падших ни при каких обстоятельствах нельзя обратно принимать в Церковь.

Новациан, принадлежащий к числу тех, кого сейчас приняло называть «крайними радикалами», вместе с карфагенянином Новатом нашел сторонников в лице еще трех италийских епископов и выступил против действующего тогда римского епископа Корнилия. Они назвали себя и своих последователей «кафарами», то есть чистыми, и убеждали христиан, что никто не должен вступать в общение с падшими, а также со вступившими в повторные браки. «Кафары» посчитали, что кафедру в Риме должен возглавлять такой «чистый» человек, как Новациан, объявили его римским епископом и письма об этом разослали в разные церкви.

Самочинного епископа никто не принял, в том числе и Киприан Карфагенский, посоветовавший Новациану лучше искать мира душе и покаяния. По поводу раскола и новой ереси он написал ряд окружных посланий к африканским епископам, а также целую книгу «О единстве Церкви».

Епископ Киприан провел в Карфагене еще три Поместных собора и вывел лаконичную и важную для дальнейшей судьбы Церкви формулу: «Тот не может уже иметь Отцом Бога, кто не имеет матерью Церковь».

В связи с распространением различных ересей на соборах разбирался и такой вопрос: можно ли считать действительным крещение, совершенное епископами-раскольниками, которые пользовались авторитетом у своей доверчивой паствы? На соборе в Карфагене 87 епископов приняли единогласное решение, что крещение вне единой Церкви невозможно, и потому крещенных еретиками следует перекрещивать заново.

Когда Церковь перестанет быть гонимой, по самым важным вопросам будут собираться Вселенские соборы, и на них будет съезжаться еще большее число епископов из всех уголков империи. И все же принятию коллегиальных решений мы во многом обязаны Киприану Карфагенскому – в прошлом талантливому юристу, который сумел и в церковную жизнь ввести многое из законодательной практики.

«Пусть никто неблаговременно не срывает незрелого плода, пусть никто потрясенного и пробитого волнами корабля своего не вверяет снова морю, не исправив его сперва тщательно, пусть никто не берет и не надевает разодранной одежды, пока, искусно починенная, она не будет вручена ему исправленною мастером», – учил он и других не принимать поспешных решений, а сна чала тщательно все обдумать и взвесить («Письмо к народу»).

Середина III века для римлян во многих смыслах была трудным временем. В империи шли постоянные войны с варварами: с севера на Италию хлынули германцы, в Греции и Малой Азии не прекращались войны с сарматами, парфяне наступали на Сирию, Африка подвергалась постоянным нападениям варваров-нумидийцев.

К тому же на Рим обрушились многочисленные стихийные бедствия и эпидемии. В Малой Азии, в ее горных провинциях Каппадокия и Понт, произошло разрушительное землетрясение, уничтожившее целые города, по Италии прокатилась чума, в Африке начались эпидемия моровой язвы, засуха и голод.

Сотни людей бежали из Карфагена, оставляя больных без помощи, а мертвых без погребения. Епископ Киприан и карфагенские христиане мужественно ухаживали за больными, хоронили мертвых, причем не только братьев по вере, но и язычников. Своим авторитетом епископ убеждал богатых карфагенцев не жалеть жертвовать средства для голодающих и на выкуп пленных, которых уводили с собой варвары-нумидийцы, чем спас жизни многих людей.

Тем временем на престол Рима взошел новый властитель – император Валериан. Примерно через четыре года правления он выпустил свой первый указ против христиан.

Эдиктом 257 года христианам запрещалось созывать собрания и собираться вместе на богослужения, а всех священнослужителей приказано отправлять в заточение.

Получив новый указ, карфагенский проконсул Патерн вызвал епископа Киприана на допрос и, угрожая смертью, заставлял его отречься от Христа.

– Я христианин и епископ, – с достоинством ответил Киприан, – верую в Единого и Истинного Бога, Которого молю о здравии императоров, и пребуду тверд в благом исповедовании.

Тогда проконсул стал требовать, чтобы епископ указал местонахождение всех карфагенских священников.

– Ты найдешь каждого на своем месте, – сказал епископ. – Собственные ваши законы запрещают нам делаться доносчиками, а наши правила не позволяют нам произвольно представлять себя мучениям; твори, что тебе велено.

Киприана Карфагенского сослали в отдаленный приморский городок Курубис. В ссылку с ним добровольно отправился диакон Карфагенской Церкви Понтий, который впоследствии составил жизнеописание епископа. Прибыв на место ссылки, Киприан в первый же день увидел сон, предвещавший ему мученичество. Епископу приснилось, что он предстал перед тем, кто подписывал ему приговор, а за спиной судьи стоял светлый юноша и знаком показал, что осужденный приговаривается к усечению мечом. Епископ попросил себе отсрочку, чтобы успеть устроить неотложные церковные дела, и юноша так же молча дал знак, что судья согласен, после чего Киприан Карфагенский еще год прожил в Курубисе, зная, что ждет его впереди.

В это самое время девять африканских епископов со многими священниками и диаконами и даже их женами и детьми были в оковах сосланы на Мавританские рудники. По всей Африке продолжались преследования христиан.

В 258 году император Валериан издал второй, еще более суровый эдикт против верующих. Вот что сообщил о нем епископ Киприан в «Письме к Сукцессу о возвращении послов из Рима с известием о гонении»:

«Валериан предписал сенату, чтобы епископов, пресвитеров и диаконов не медля забирать под стражу, у сенаторов же, почетных людей и всадников римских сверх лишения достоинств отбирать еще имущества и, если они и после сего остаются непоколебимы в христианстве, отсекать им головы, – благородных женщин, по лишении имуществ, ссылать в ссылку, у придворных же, которые или прежде исповедали, или теперь исповедают Христа, описывать имущество и по исключению ссылать их в оковах в кесаревы имения. Император Валериан к указу своему приложил еще список с предписания, посланного к правителям провинций, относительно нас.

Этого предписания мы ожидаем со дня на день, с твердою верою готовясь к подъятию страданий и уповая, при помощи Господа и по милосердию Его, получить венец жизни вечной».

Предписание прибыло – и опять повсюду стали хватать священнослужителей и мирян, чтобы подвергнуть еще более строгим наказаниям. Узнав об этом, епископ добровольно вернулся из Курубиса к своей пастве в Карфаген.

«Во время одного из первых гонений он, не колеблясь, скрылся от палачей, так как находил полезным жить, и отдался на смерть при втором, потому что хотел подать великий пример верующим», – объяснил решение епископа французский историк Г. Буассье («Падение язычества»).

В Карфагене епископ был отведен на суд и твердо отказался принести жертву идолам, за что был приговорен к усечению мечом.

Услышав приговор, Киприан только и сказал:

– Благодарение Богу!

По преданию, весь народ в зале суда в один голос воскликнул: «И мы хотим умереть с ним!»

Придя на место казни, епископ благословил верующих и распорядился, чтобы палачу дали от него за работу 25 златниц. Потом он сам завязал себе глаза, а руки дал связать стоявшим около него пресвитеру с иподиаконом и преклонил голову. «Какое прекрасное зрелище для Бога, когда христианин борется со скорбью, когда он твердо стоит против угроз, пыток и казней, когда он смеется над страхом смерти и не боится палача, когда он сохраняет свою свободу перед царями и владыками и преклоняется только перед Богом, Которому он принадлежит», – писал современник Киприана Карфагенского апологет Марк Минуций Феликс.

А вот как трогательно описывает последние мгновения жизни Киприана Карфагенского российский историк А. Н. Муравьев: «Верные бросали вокруг платки и полотенца, чтобы сохранить священную кровь его, и на это поставленное их любовью ложе скатилась старческая голова».

Ночью христиане забрали тело своего епископа и с честью погребли на частном кладбище некоего прокуратора Макровия Кандидиана – скорее всего, тайного христианина. Мученическая кончина Киприана Карфагенского произошла в 258 году. «Нет необходимости перечислять произведения этого гения, ибо они сияют ярче солнца», – написал о нем блаженный Иероним.

А нам остается только удивляться тому, как много может сделать человек даже за короткий отрезок жизни, – ведь с момента крещения до кончины Киприана Карфагенского прошло всего-то десять лет! Древнеримский писатель Лактанций, прозванный за красноречие «христианским Цицероном», в трактате «О смерти гонителей» не пожалел красок, чтобы рассказать о бесславной судьбе гонителя христиан цезаря Валериана:

«Плененный персами, он потерял не только власть (в чем была несомненная польза), но и свободу, которую отбирал у других, и стал жить в позорнейшем рабстве.

Ведь пленивший его царь персов Сапор, когда ему угодно было подняться на повозку или на коня, приказывал римлянину склоняться и подставлять спину. Ставя ногу на его хребет, он говорил, со смехом издеваясь над ним, что такого римляне ни на картинах, ни на стенах еще не изображали; и это вполне правдоподобно.

Побежденный, он какое-то время жил таким достойнейшим образом, что имя римлян еще долго было для варваров предметом издевок и насмешек».

Император, из страха смерти согнувший спину перед смеющимся над ним варваром… Епископ, с царственным величием склонивший голову перед палачом, с верой в вечную жизнь.

Две, казалось бы, одинаково склоненные фигуры, однако какое меж ними различие! Как о многом оно говорит!..

Свои письма Киприан Карфагенский часто заканчивал так:

«Желаю вам, возлюбленнейшие и вожделеннейшие братья, всегда здравствовать о Господе и помнить о нас».